Страница:
— Нет, — Ройс даже содрогнулся. — Никогда.
— Вот тебе и ответ, — кивнул Декстр и зашагал к кабинету магистра.
— Удачи тебе, крылатый брат, — тихо сказал вслед ему Ройс.
Адъютант магистра, толстенький невысокий негр, проводил Декстра сочувственным взглядом. Словно идущего на казнь.
И Ройс, и адъютант недалеки от истины.
Декстр вошёл в кабинет магистра, встал на колено, левую ладонь опустил на ковёр, правую — на другое колено, склонил голову.
— Такой пощёчины орден не получал со времён разгрома наших войск под Братиславой, — сказал магистр. — Четыреста тридцать девять лет назад. А позавчера огребли её от твоего щенка.
Слов магистра Декстр не понял, но не шевельнулся и ничего не ответил. Магистр сам всё объяснит.
— С того дня, как ты от имени ордена подписал контракт с Чижиком, ни одно поселение на наших территориях, будь это город или деревня в три двора, не отдало ни единого рекрута без договора по образцу тех, что я должен был бы подписать с Корзинкой и Белой Рыбой в сентябре. Но Мадагаскаром дело не ограничилось. Весть о договорах распространилась по всем орденским землям быстрее вируса гриппа. Позавчера гроссмейстер был вынужден узаконить договоры. Отныне мы не можем распорядиться нашей землёй, нашими зданиями без согласия поселенцев даже там, где чернь блюла покорность и никогда не помышляла о ропоте. Теперь они начнут задумываться, а с чего вдруг орден стал интересоваться их доселе никому не нужным мнением. И делать выводы. Не сложно догадаться, какие.
Декстр молчал. «Уложение о поселенцах» ещё не всё. Так, мелочь, неприятные, но вполне терпимые отголоски былого — по сравнению с другим. Вот сейчас магистр его и назовёт. По спине змеёй скользнул холодок.
— «Багровая река», — изронил магистр и умолк.
Декстр склонился ещё ниже. Испытание кровью Чижик прошёл, но так, что лучше бы отказался. Декстр был уверен, что участвовать в зачистках, убивать по приказу ордена Чижик не станет, такому бунтарю сепаратисты, требующие провозгласить юг Мадагаскара независимой республикой, должны нравиться. Но по одному ему ведомым причинам парень идти в рейд согласился. И даже сумел заработать прозвище «Рыжий Ликвидатор». Долго оно не продержалось, остался всё тот же Чижик, на фоне его поступков название безобидной пичужки звучит гораздо страшнее.
— Первый же захваченный отряд боевиков, — говорил Салливан спокойно и ровно, словно лекцию читал, — по настоянию Чижика группа привела в Дампьер, ближайшую королевскую деревню, которую сепаратисты слегка пощипали. Эти или другие, твоего ученика не интересовало.
Всё, что говорит Салливан, генералу прекрасно известно, но если магистр посчитал нужным провести его по этому пути заново, Декстру остаётся только покориться. Как и тому, что ждёт его в конце тропы воспоминаний.
— На первых порах командир ничего не заподозрил, — всё с тем же спокойствием продолжил магистр, — обычное дело, общинный сарай — та же бетонная коробка, что и камера временного содержания при блокпосте, разве что идти ближе. Поначалу командир хотел расстрелять боевиков там же, где и захватил, но твой ученик заявил, что они курсанты ордена, а не свора сепаратистских мясников, чтобы убивать без суда. Должен быть трибунал, чтобы никто не посмел сказать, что Ястребы не более чем бандиты, ничуть не лучше сепаратистов. У ордена и без того последнее время репутация неважная, никто не уважает, все зовут упырьём.
Декстр шевельнул желваками. Да, парень умеет выбирать слова. Быть кратким и убедительным. Цеплять за эмоции, пробуждать в слушателях нужные ему чувства. Не оратор, длинные красивые речи не его область. Всего-то и произнёс пять предложений, но как… Точнее снайперских выстрелов. Командир просто не осмелился спорить, группа отказалась бы подчиняться.
— В деревне начались события ещё интереснее, — сказал магистр. — Как только появилась деревенщина, а боевиков заперли в сарае, твой ученик произнёс вторую речь. Он говорил, что арестованные не воины, а бандиты, что они не воюют за свободу своей земли, а только поганят чужую. И рассказал, как именно. Он говорил, что они не люди, а трусливые упыри, что отваживаются стрелять только в тех, кто не может выстрелить в ответ. И пояснил в кого, назвал деревенских покойников по именам. Он говорил, что против настоящих воинов боевики ничто, плесень. Началом речи командир был доволен.
«Ну ещё бы», — зло подумал Декстр.
— Но продолжение было не столь приятным, — сообщил магистр. Голос непробиваемо ровный и спокойный, прижимает к полу не хуже бетонной плиты, Декстр склонился бы ещё ниже, да уже некуда, колено мешает, а преклонять перед магистром оба запрещает орденской этикет, такое только для гроссмейстера. — Твой ученик сказал, что боевики лишили себя права называться людьми, превратили себя в бешеных зверей. И потому судить их бессмысленно, надо просто уничтожить, как уничтожают ящурный скот. Суды придуманы для людей, а для бешеного зверя — скотомогильники. Когда командир понял, к чему всё идёт, оказалось уже поздно. И курсанты, и вся деревня были слишком взвинчены, слишком жаждали мести. Откажись командир расстрелять боевиков, его бы самого поставили к стенке. Затем тела боевиков сожгли, а пепел спустили в канализацию. Вскоре и курсанты, и крестьяне содеянное осознали и перепугались до рвоты. Так не воюют. Так не мстят. Но твой ученик опять произнёс речь. Он сказал, что ни курсанты, ни жители деревни не мстили, потому что мстят людям, тем, кого считают равными себе. А боевики давно перестали быть людьми, с того дня, когда впервые убили гражданских: женщин, детей, стариков. Тех, кто не мог воевать. Так что мести тут не было, они просто убрали грязь. Это мерзко, противно до рвоты, но это нужно. Потому что люди в грязи не живут, только такая же грязь. И с любым, кто убивает мирных людей, будет то же самое.
Давно ко всему привычного Декстра пробрала дрожь. То, что делал недавний рыбак, осмыслению не поддавалось. Захватить врагов, по шею измазанных в крови тех, кого ты должен защищать, врагов, которые убивали бойцов твоей стороны так, что и рассказать об их смерти жутко, и не отмстить. И даже не передать право оценить меру воздаяния тем, кто поклялся вершить суд правый и беспристрастный. Боевиков всего лишь пристрелили, быстро, без мучений и унижений, а трупы уничтожили. Унижать можно только людей. Мстят тоже только людям. Только людей можно судить, лишь для людей существует воздание. И казнить можно только людей. А боевиков просто убрали как мусор, как заразную грязь, которая опасна, но у которой нет ни мыслей, ни чувств, ни души. Которая не может отвечать за свою вредоносность, поскольку ни намерений, ни разума не имеет. Скинули дерьмо к дерьму и тут же о нём позабыли.
Сепаратистов дампьерская ликвидация впечатлила больше самых изуверских казней, к ним за два года противостояния все привыкли. Имя Ивана Чижика вмиг стало известно всему острову. Но зачистки продолжались. Роту королевской гвардии и группу курсантов-геометриков бросили на команду Шеридана. Сопротивлялись те до последнего, знали, что среди королевско-орденских войск есть Чижик. Считали его командиром — а кем ещё?
И всё-таки последний взвод и предводителя взяли живыми.
— То, что сделал с Шериданом твой ученик, — сказал магистр, — выходит за рамки понимания, даже если речь идёт о Чижике. — Магистр немного помолчал и продолжил: — Операцией командовал королевский полковник. И замыслил он повторить «дампьерскую зачистку». Приволок команду Шеридана в пострадавшую от сепаратистов королевскую деревню, Атенере. Выстроил у стенки общинного сарая. Но скомандовать «Готовься! Целься!» не успел. К нему подошёл твой ученик и заявил, что расстрел будет убийством, что Шеридана с командой должны судить, причём в суде гражданском — военнослужащих среди задержанных нет. Должен заметить, что с субординацией у твоего ученика дело обстоит довольно скверно.
«С субординацией у Чижика дело никак не обстоит ввиду полного отсутствия таковой», — мысленно вывел подчёркнуто протокольную фразу Декстр. Сил выслушивать магистра уже не оставалось. Скорей бы определил наказание. Любое, хоть плети, хоть костёр. Лучше гореть заживо, чем в преклонённой позе выслушивать повесть о самом крупном, самом безнадёжном провале в своей жизни. О том, как собственными руками разрушил всё, что строил более сотни лет.
— Приказ встать в строй, равно как и приказ убираться прочь, твой ученик проигнорировал. — Слова магистра хлестали не хуже плети, от его спокойного ровного голоса у Декстра холодело в груди. — Он просто напомнил всем, и королевским войскам, и курсантам, и деревенским, что команда Шеридана всегда платила людям за еду, горючее и транспорт честную цену. Что никогда не убивали гражданских. Что среди людей Шеридана нет грабителей и насильников. Назвал Шеридана и его людей истинными воинами, которые сражаются за благо родной земли, за то, как это благо понимают. Да, они нарушили законы королевства, но честь воинскую ничем не осквернили. Заявил, что расправиться с воинами как со зверьём означает самим потерять людской облик. И что лучше быть расстрелянным вместе с настоящими воинами, чем встать в один строй с выродками. Бросил полковнику под ноги курсантский пояс и автомат и встал у стены рядом с Шериданом и его людьми.
Плебей, которого Декстр вытащил из кабака плюгавой деревеньки. Холоп, ничтожество, чернь. Ну почему он — сумел? В группе было ещё четырнадцать человек, половина — сыновья и дочери рыцарей. Почему он?
«Убей меня, Салливан, господин мой, всем, что для тебя свято, заклинаю: убей, — мысленно взмолился Декстр. — Будь милосерден, прекрати эту пытку! Определи казнь. Позволь болью телесной заглушить боль душевную. Ты ведь знаешь, боль души сильнее терзаний плоти. И страшнее. Ты ведь воин, господин. Так пощади меня, убей, избавь от этой муки».
— Командир курсантской группы, — всё так же спокойно и невозмутимо говорил магистр, — заявил, что команда Шеридана предстанет перед гражданским судом, а если всякая по недоразумению нацепившая мундир срань попытается помешать осуществлению правосудия, то как со сранью поступать надо, его курсанты знают. Спустя два дня Шеридан и его люди предстали перед Гражданским судом короны. — Магистр умолк.
Декстр отважился немного приподняться, глянуть магистру в лицо.
— К счастью, — сказал магистр, — у тебя хватило ума отозвать четвёртую курсантскую группу в крепость сразу после инцидента с Шериданом. Ничего заметного твой ученик с тех пор не натворил. Или есть что-то, о чём я не знаю?
Генерал едва заметно перевёл дыхание. Магистр разрешил говорить. И задал вопрос, вместо того, чтобы произнести приговор. Значит, наказание окончено. Декстр выпрямился, положил, как того требовал этикет, левую кисть на правую. Руки едва заметно дрожали, путешествие в недавнее прошлое истерзало не хуже огня и дыбы.
— Нет, магистр, — ответил он. Остановился, мгновение передохнул. На длинную фразу не хватает сил, голос задрожит. — Чижик занят только учёбой. За две недели никаких происшествий.
— Как ни странно, — хмыкнул Салливан.
— Магистр, — решился Декстр, — в орден Чижика привёл я. Это было ошибкой. Но я исправлю её.
— Каким образом?
— Чижика необходимо уничтожить. Я сделаю это так, что его смерть ни у кого не вызовет подозрений.
— Нет, генерал, — сказал магистр. — Твой ученик будет жить. Больше того, с этого дня ты отвечаешь за его жизнь головой.
От изумления Декстр вскочил на ноги, не дожидаясь позволения магистра.
— Чижик опасен для ордена!
— Чижик помог ордену больше, чем кто бы то ни было за последние десять лет, — ответил магистр. — Сядь.
Декстр опустился в кресло.
— Но досточтимый… — начал он.
— Сепаратисты сами предложили начать переговоры, — прервал магистр. — Впервые за два года они захотели разговаривать, а не только стрелять. Посредником в переговорах обе стороны избрали орден.
— Сами избрали? — не поверил генерал.
— Да. Сами. Как в эпоху расцвета. И вожди сепаратистов, и премьер-министр с верховным маршалом заявили, что если Чижик посчитал нужным вступить в орден, то в нём действительно должны быть люди понимающие что такое честь и доблесть, ложь и правда. Иначе что бы Чижику там делать?
— Это оскорбление, магистр, — вскипел Декстр. — Оценивать орден по какому-то курсанту, да ещё вслух об этом заявлять!
— В обычных условиях — да, такие слова были бы оскорблением, — согласился магистр. — Но только не сейчас. Популярность орден теряет стремительно, и как плохим военачальникам, которые не могут похвастаться своими победами, нам приходится гордиться одиночными подвигами своих бойцов. Пусть и курсантов. Благодаря твоему ученику мы можем сказать: «Если даже простой курсант сумел проявить столь высокие справедливость и доблесть, то рыцари вообще само воплощение воинского благородства». Выходка паршивца пришлась как нельзя кстати. Мадагаскарцы очень эмоциональны и романтичны, падки на всё яркое, от футболки до поступков. Он сумел произвести на них впечатление. Такой удачный ход ни один аналитик бы не придумал.
— Другие поступки не столь благотворны, — возразил Декстр. — «Уложение» не принесло ничего, кроме вреда.
— Ошибаешься. Да, «Уложение» оскорбительно и унизительно для ордена, но пришлось по вкусу поселенцам, тем более, что у Соколов такого нет. Даже зомбаки перестали смотреть на нас как на таракана в супе. До симпатии ещё далеко, но уже появился лёгкий проблеск интереса, — магистр едва сдерживал довольную усмешку. — Чижик ордену необходим.
— Он опасен.
— Сейчас он необходим.
— Нет, — решительно сказал Декстр. — Опасность перевешивает пользу. Чижика необходимо убрать. А его смерть, — губы Декстра искривила пустая, без тени чувств, улыбка, — может принести ордену и дополнительную пользу — гибель героя производит впечатление гораздо больше прижизненных подвигов.
— Ты его учитель и защитник, генерал Декстр, рыцарь ордена, — приговорил магистр.
Декстр склонил голову — это приказ. Но приказ ошибочный. За сиюминутной выгодой магистр не видит завтрашней беды. И не желает ничего слушать, упёрся как ишак на рыбном рынке.
— Нельзя стать учителем тому, — ответил Декстр, — кто учиться не желает.
Магистр вопросительно приподнял бровь.
— От воинского мастерства Чижик берёт только то немногое, что считает для себя необходимым, — пояснил Декстр. — Остальное — лишь бы контрольную на дохлую тройку сдать.
— Принцип отбора? — спросил Салливан.
— Под настроение. По одной и той же дисциплине на одном этапе занимается с полным погружением, на другом — лишь бы от наставника отвязаться. В нём отсутствует дух воина.
Салливан только фыркнул.
— Да, магистр, Чижик рыбак, а не воин. Равнодушен к власти — сумел подчинить командира группы, капитана, опытного боевого рыцаря, но влиянием не воспользовался. Слава ему не только безразлична, но и мешает, потому и ведёт себя вторую неделю тихо, как мышь под метлой, ждёт, когда забудутся его похождения. Доказать превосходство не стремится, не утверждает себя. Воинский путь для Чижика не жизнь, а работа — нудная, скучная и глубоко безразличная.
— Не вяжется с его свершениями.
— Вот поэтому Чижик и опасен, — убеждённо сказал Декстр. — Он не стремится к свершениям, просто делает то, что считает нужным в данную минуту, о дальних последствиях не задумывается. То, что мы называем свершением, для него — мелочь, сделал и тут же забыл, вроде как пожилой даме помочь поднять оброненную сумочку или походя цыкнуть на пацанву, чтобы банки из-под лимонада под ноги прохожим не бросали. Вдумайтесь, магистр, — попросил Декстр, — если то, что он делает — мелочь, то что будет для него свершением? Чижик не воин, магистр, в нём есть что-то гораздо больше воинской силы. Я не знаю, что это, даже описать не могу, но оно опасно. Я не могу понять, куда влечёт Чижика, но с орденским его путь не совпадает совершенно точно. Уничтожить Чижика необходимо.
— Заладил — уничтожить, уничтожить, — досадливо дёрнул плечом магистр. — Это всегда успеем. Ты его учитель, так и научи видеть прелести рыцарского пути, покажи его величие.
— Величие Чижику не интересно.
— Ну так заинтересуй! — сорвался на крик магистр, передохнул и сказал немного тише: — Какой ты, к дьяволу, учитель, если не можешь увлечь ученика своим мастерством?! Ордену требуется свежая кровь — молодая, сильная, горячая, полная жизни. Не нравится величие, зацепи на то, что нравится! Думай, изучай ученика, наставник фигов. Привык, что рыцарские детишки сапоги тебе готовы вылизать, лишь бы в геометрики взяли. На девять десятых — тупое «мясо», только и могут, что на церемониях мантиями трясти. Работать уже не с кем. — Магистр едва сдерживался, чтобы не влепить упрямому генералу затрещину. Самодовольный кретин, в конец отупел от лёгкой жизни в спокойном округе. — Конечно, Чижику не нравятся замшелые приманки для высокородного быдла. На них польститься смогут только те, кто отродясь ничего лучше не видели, для кого весь мир в крепостном дворе и родительском поместье умещается, кто привык держаться за мамочкину юбку и командирские штаны. А Чижик людь вольный, чего только не повидал, ему все твои древние сказки как рыбе акваланг! Думай, выискивай в орденской жизни то, что придётся по вкусу дерзким и смелым! — опять сорвался на крик магистр. — С талантливыми людьми всегда нелегко. Это с дубаками всё просто — гони как куклу куда хочешь. Только великих дел куклы не свершают. А ордену нужны именно великие дела, великая мощь, иначе мы станем ничем. Или у нас появятся рыцари новой породы, или орден умрёт. — Магистр заставил себя успокоиться и ровно, буднично приказать: — Иди работай.
Декстра к двери как ветром сдуло. Рыцарь уцепился за дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. Умоляюще глянул на Салливана.
— Иди, — коротким словом магистр вытолкнул генерала прочь из комнаты так, что остановиться тот смог лишь на межэтажной лестничной клетке, даже о лифте забыл. Рыцарь подошёл к окну, посмотрел на парковый фонтан. Жаркое полуденное солнце беспечно играло лучами в прихотливых сплетениях водяных струй.
Такая хрупкая красота. Орден из неодолимой, всесокрушающей мощи превращается в красивую блестящую игрушку. Магистр прав. Ястребам давно пора влить в жилы свежую кровь. Пусть даже кровь плебеев, токарей и рыбаков, даже инородцев, да господи, он согласится надеть рыцарские пояса даже на зомбаков, лишь бы они любили орден так же, как любит его Декстр. Без свежей крови орден обречён.
Но Чижик ордену не нужен, больше того — опасен, его мощь чужеродна. С каждым днём Декстр видит его опасность всё яснее. Чижик — разрушитель, он уничтожит Ястребов. Но магистра убедить невозможно, он, как и Декстр когда-то, совершенно очарован его странной и непонятной силой, увлечённо прикидывает, как сможет её использовать.
А никак, досточтимый. Потому что Чижик ордену себя не отдаст никогда. Орден ему не нужен и неинтересен, больше того — неприятен. Не настолько, чтобы возненавидеть, как Соколов (А почему, кстати, Чижик так их ненавидит? Надо разобраться, это может быть очень важно.), но от неприязни до вражды довольно близко. А враг из Чижика будет очень серьёзный. Особенно — внутри ордена.
Значит, надо нарушить приказ. Имя Пауля будет опозорено, пояс сожжён, его вычеркнут из родового свитка Декстров и похоронят как безымянного наёмника.
Пусть. Становясь рыцарем, он клялся служить благу ордена, не колеблясь ни в чём и ничем, не ожидая наград и благодарностей. Пришло время доказать верность клятве.
— Пауль, — мягко сказал за спиной магистр. — Нет, не оборачивайся. — Магистр положил ладонь ему на плечо, легонько сжал. — Ты ведь не хочешь сейчас меня видеть. И ты прав. (Декстр вздрогнул). Да, прав. И в гневе своём прав, и в обиде. Мы все любим орден, для нас нет жизни вне ордена. Но я пришёл сюда десятилетним, а ты в нём родился. Когда ты изучал историю и ритуалы ордена, я чистил на городском перекрёстке обувь и воровал в мелочных лавках. Твои предки служили ордену на протяжении сорока семи поколений, были его рыцарями, а мой отец вывозил мусор с городских улиц и пил до свинячьего визга. Я люблю орден, только здесь я из уличного крысёныша стал людем, рыцарем. Но я рыцарем именно стал, а ты им родился. Твоя любовь к ордену намного глубже и сильнее. Ты истинный Ястреб. Мне очень стыдно, Пауль, но я и в сотой доле не могу почувствовать той боли, которая терзает тебя, когда ты видишь, как умирает наш орден. Не могу разделить её с тобой, не могу смягчить. Прости меня, Пауль.
Декстр резко обернулся. Магистр смотрел на него с печалью и сожалением.
— Прости меня, Пауль.
— Магистр… — только и выговорил Декстр.
— Я знаю, что Чижик очень опасен, — ответил Салливан, — знаю, что он в любую минуту может стать врагом. Но у нас нет выбора, Пауль. Орден слабеет стремительно. У мальчишки огромная сила, Пауль, я не понимаю её сути и природы, но я вижу, на какие высоты она может поднять орден, какую мощь ему дать. Я должен попробовать, Пауль. Я обязан использовать все средства, чтобы спасти орден, ведь я — рыцарь-Ястреб. Перенастроить Чижика, убедить войти в орден. Это трудно, но парень стоит таких трудов. Ну а если не получится — его надо убить. А пока я не могу, не хочу лишать орден ни одной возможности уцелеть, ведь их так мало. — Магистр улыбнулся с нежностью и покорностью. У Декстра защемило сердце, перехватила дыхание. Салливан кивнул своим мыслям и сказал: — Ты свободен от своего ученика. Было бы нечестно заставлять тебя тащить неподъёмный груз. Я подберу Чижику другого наставника.
— Но я сумею, — подводить магистра и учителя Декстру не хотелось ни за что. Только не разочаровать. Не заставить сожалеть о потраченном на Декстра времени.
— Это слишком тяжело, Пауль. Я не хочу взваливать на тебя такую ношу.
Декстр встал на колено, склонил голову.
— Позвольте мне вести его, учитель. Я сделаю Чижика верным рыцарем ордена. А не получится — убью прежде, чем успеет он причинить Ястребам хоть какой-то вред. Позвольте мне, учитель.
Салливан тронул кончиками пальцев его лоб, скользнул к затылку, слегка взъерошил волосы. Как и в далёком детстве, когда Декстр только начинал рыцарское обучение, когда была ещё сильна боль от разлуки с родителями, его ласка прогнала все тревоги и страхи, вселила новые силы. Декстр благоговейно прикоснулся губами к руке Салливана.
— Я никогда не подведу вас, учитель, — повторил он давнюю клятву. — Скорее умру.
— Никаких умираний, Ежонок, — строго сказал учитель. Как и раньше, в те почти забытые времена, он едва заметно, только для одного Декстра, улыбнулся. — Ты справишься. — Прикосновением к плечу Салливан велел ему подняться, снова улыбнулся и ушёл.
— Я не подведу вас, учитель, — тихо сказал Декстр. — Никогда. Я скорее умру.
Капралы, старшины, фельдфебели одинаковы везде. Нижние чины. Маленькие начальники. За пять месяцев орденской службы Славян так и не смог привыкнуть без улыбки смотреть на их потуги изобразить генералов.
Вот и сейчас. В фойе лекционного корпуса перед капралом всего-то пятнадцать человек, и стоят в полутора метрах, а орёт доблестный воин так, словно в поле за полкилометра до сотни докричаться пытается.
— С сегодняшнего дня, курсанты, у вас появляется новый предмет — фехтование. Наставник — старший лейтенант Рене Мельес, один из лучших мастеров клинка в ордене. Повторить имя.
Курсанты повторили.
В программу любого ВУЗа, даже если она ужата до годичного обучения и носит исключительно военный характер, обязательно запихнут кучу совершенно никчёмных предметов. Вот пожалуйста — фехтование. На кой ляд оно в современной армии нужно? Надо обязательно у наставника спросить, в чём заключается актуальность его предмета, и к какому виду вооружений относится сабля — тактическому или стратегическому?
— В колонну по трое — стройсь! — Капрал встал во главе курсантов. — За мной шагом марш!
Наставник Мельес был уже на учебном плацу. К будущим ученикам спиной повернулся, подбородок так задрал, что голова почти на лопатки свесилась — наставническое величие и недосягаемость демонстрирует. Из Ройсовых ребят, сразу видно. Славян представлял себе фехтовальщиков иначе, в стиле актёров Михаила Боярского, Джеки Чана и Жана Маре, а тут стоит дуболомище, гибрид Конана с бульдозером.
Что-то излишне напряжённый для одного из лучших мастеров клинка, хоть ордена, хоть роты. Спина словно каменная, ноги разве что судорогой не свело. Новичок, стесняется, боится опозориться перед своей первой группой? Исключено, геометрикам преподавать может только опытный наставник, не менее чем с двухгодичным стажем, и никакие успехи на соревнованиях тут не помогут.
По команде капрала курсанты согнулись в поклоне. Славян разозлился. Шао-Линь мадагаскарского розлива, стой теперь крючком, пока его наставническое хамейшество соизволит задницу в другую сторону развернуть. И как только Ястребы свои церемонии выдерживают? Славян давно бы всё уже послал в джунглях берёзу искать.
А ведь теперь можно и послать. Гроссмейстер сообразил вдруг, что даже рыцарям наглеть допустимо только до определённого предела, и принял «Уложение о поселенцах», документ весьма толковый. Отдать старостам Корзинки и Белой Рыбы по экземпляру, и его долг перед деревнями оплачен, можно уехать. Вопрос — куда?
— Вот тебе и ответ, — кивнул Декстр и зашагал к кабинету магистра.
— Удачи тебе, крылатый брат, — тихо сказал вслед ему Ройс.
Адъютант магистра, толстенький невысокий негр, проводил Декстра сочувственным взглядом. Словно идущего на казнь.
И Ройс, и адъютант недалеки от истины.
Декстр вошёл в кабинет магистра, встал на колено, левую ладонь опустил на ковёр, правую — на другое колено, склонил голову.
— Такой пощёчины орден не получал со времён разгрома наших войск под Братиславой, — сказал магистр. — Четыреста тридцать девять лет назад. А позавчера огребли её от твоего щенка.
Слов магистра Декстр не понял, но не шевельнулся и ничего не ответил. Магистр сам всё объяснит.
— С того дня, как ты от имени ордена подписал контракт с Чижиком, ни одно поселение на наших территориях, будь это город или деревня в три двора, не отдало ни единого рекрута без договора по образцу тех, что я должен был бы подписать с Корзинкой и Белой Рыбой в сентябре. Но Мадагаскаром дело не ограничилось. Весть о договорах распространилась по всем орденским землям быстрее вируса гриппа. Позавчера гроссмейстер был вынужден узаконить договоры. Отныне мы не можем распорядиться нашей землёй, нашими зданиями без согласия поселенцев даже там, где чернь блюла покорность и никогда не помышляла о ропоте. Теперь они начнут задумываться, а с чего вдруг орден стал интересоваться их доселе никому не нужным мнением. И делать выводы. Не сложно догадаться, какие.
Декстр молчал. «Уложение о поселенцах» ещё не всё. Так, мелочь, неприятные, но вполне терпимые отголоски былого — по сравнению с другим. Вот сейчас магистр его и назовёт. По спине змеёй скользнул холодок.
— «Багровая река», — изронил магистр и умолк.
Декстр склонился ещё ниже. Испытание кровью Чижик прошёл, но так, что лучше бы отказался. Декстр был уверен, что участвовать в зачистках, убивать по приказу ордена Чижик не станет, такому бунтарю сепаратисты, требующие провозгласить юг Мадагаскара независимой республикой, должны нравиться. Но по одному ему ведомым причинам парень идти в рейд согласился. И даже сумел заработать прозвище «Рыжий Ликвидатор». Долго оно не продержалось, остался всё тот же Чижик, на фоне его поступков название безобидной пичужки звучит гораздо страшнее.
— Первый же захваченный отряд боевиков, — говорил Салливан спокойно и ровно, словно лекцию читал, — по настоянию Чижика группа привела в Дампьер, ближайшую королевскую деревню, которую сепаратисты слегка пощипали. Эти или другие, твоего ученика не интересовало.
Всё, что говорит Салливан, генералу прекрасно известно, но если магистр посчитал нужным провести его по этому пути заново, Декстру остаётся только покориться. Как и тому, что ждёт его в конце тропы воспоминаний.
— На первых порах командир ничего не заподозрил, — всё с тем же спокойствием продолжил магистр, — обычное дело, общинный сарай — та же бетонная коробка, что и камера временного содержания при блокпосте, разве что идти ближе. Поначалу командир хотел расстрелять боевиков там же, где и захватил, но твой ученик заявил, что они курсанты ордена, а не свора сепаратистских мясников, чтобы убивать без суда. Должен быть трибунал, чтобы никто не посмел сказать, что Ястребы не более чем бандиты, ничуть не лучше сепаратистов. У ордена и без того последнее время репутация неважная, никто не уважает, все зовут упырьём.
Декстр шевельнул желваками. Да, парень умеет выбирать слова. Быть кратким и убедительным. Цеплять за эмоции, пробуждать в слушателях нужные ему чувства. Не оратор, длинные красивые речи не его область. Всего-то и произнёс пять предложений, но как… Точнее снайперских выстрелов. Командир просто не осмелился спорить, группа отказалась бы подчиняться.
— В деревне начались события ещё интереснее, — сказал магистр. — Как только появилась деревенщина, а боевиков заперли в сарае, твой ученик произнёс вторую речь. Он говорил, что арестованные не воины, а бандиты, что они не воюют за свободу своей земли, а только поганят чужую. И рассказал, как именно. Он говорил, что они не люди, а трусливые упыри, что отваживаются стрелять только в тех, кто не может выстрелить в ответ. И пояснил в кого, назвал деревенских покойников по именам. Он говорил, что против настоящих воинов боевики ничто, плесень. Началом речи командир был доволен.
«Ну ещё бы», — зло подумал Декстр.
— Но продолжение было не столь приятным, — сообщил магистр. Голос непробиваемо ровный и спокойный, прижимает к полу не хуже бетонной плиты, Декстр склонился бы ещё ниже, да уже некуда, колено мешает, а преклонять перед магистром оба запрещает орденской этикет, такое только для гроссмейстера. — Твой ученик сказал, что боевики лишили себя права называться людьми, превратили себя в бешеных зверей. И потому судить их бессмысленно, надо просто уничтожить, как уничтожают ящурный скот. Суды придуманы для людей, а для бешеного зверя — скотомогильники. Когда командир понял, к чему всё идёт, оказалось уже поздно. И курсанты, и вся деревня были слишком взвинчены, слишком жаждали мести. Откажись командир расстрелять боевиков, его бы самого поставили к стенке. Затем тела боевиков сожгли, а пепел спустили в канализацию. Вскоре и курсанты, и крестьяне содеянное осознали и перепугались до рвоты. Так не воюют. Так не мстят. Но твой ученик опять произнёс речь. Он сказал, что ни курсанты, ни жители деревни не мстили, потому что мстят людям, тем, кого считают равными себе. А боевики давно перестали быть людьми, с того дня, когда впервые убили гражданских: женщин, детей, стариков. Тех, кто не мог воевать. Так что мести тут не было, они просто убрали грязь. Это мерзко, противно до рвоты, но это нужно. Потому что люди в грязи не живут, только такая же грязь. И с любым, кто убивает мирных людей, будет то же самое.
Давно ко всему привычного Декстра пробрала дрожь. То, что делал недавний рыбак, осмыслению не поддавалось. Захватить врагов, по шею измазанных в крови тех, кого ты должен защищать, врагов, которые убивали бойцов твоей стороны так, что и рассказать об их смерти жутко, и не отмстить. И даже не передать право оценить меру воздаяния тем, кто поклялся вершить суд правый и беспристрастный. Боевиков всего лишь пристрелили, быстро, без мучений и унижений, а трупы уничтожили. Унижать можно только людей. Мстят тоже только людям. Только людей можно судить, лишь для людей существует воздание. И казнить можно только людей. А боевиков просто убрали как мусор, как заразную грязь, которая опасна, но у которой нет ни мыслей, ни чувств, ни души. Которая не может отвечать за свою вредоносность, поскольку ни намерений, ни разума не имеет. Скинули дерьмо к дерьму и тут же о нём позабыли.
Сепаратистов дампьерская ликвидация впечатлила больше самых изуверских казней, к ним за два года противостояния все привыкли. Имя Ивана Чижика вмиг стало известно всему острову. Но зачистки продолжались. Роту королевской гвардии и группу курсантов-геометриков бросили на команду Шеридана. Сопротивлялись те до последнего, знали, что среди королевско-орденских войск есть Чижик. Считали его командиром — а кем ещё?
И всё-таки последний взвод и предводителя взяли живыми.
— То, что сделал с Шериданом твой ученик, — сказал магистр, — выходит за рамки понимания, даже если речь идёт о Чижике. — Магистр немного помолчал и продолжил: — Операцией командовал королевский полковник. И замыслил он повторить «дампьерскую зачистку». Приволок команду Шеридана в пострадавшую от сепаратистов королевскую деревню, Атенере. Выстроил у стенки общинного сарая. Но скомандовать «Готовься! Целься!» не успел. К нему подошёл твой ученик и заявил, что расстрел будет убийством, что Шеридана с командой должны судить, причём в суде гражданском — военнослужащих среди задержанных нет. Должен заметить, что с субординацией у твоего ученика дело обстоит довольно скверно.
«С субординацией у Чижика дело никак не обстоит ввиду полного отсутствия таковой», — мысленно вывел подчёркнуто протокольную фразу Декстр. Сил выслушивать магистра уже не оставалось. Скорей бы определил наказание. Любое, хоть плети, хоть костёр. Лучше гореть заживо, чем в преклонённой позе выслушивать повесть о самом крупном, самом безнадёжном провале в своей жизни. О том, как собственными руками разрушил всё, что строил более сотни лет.
— Приказ встать в строй, равно как и приказ убираться прочь, твой ученик проигнорировал. — Слова магистра хлестали не хуже плети, от его спокойного ровного голоса у Декстра холодело в груди. — Он просто напомнил всем, и королевским войскам, и курсантам, и деревенским, что команда Шеридана всегда платила людям за еду, горючее и транспорт честную цену. Что никогда не убивали гражданских. Что среди людей Шеридана нет грабителей и насильников. Назвал Шеридана и его людей истинными воинами, которые сражаются за благо родной земли, за то, как это благо понимают. Да, они нарушили законы королевства, но честь воинскую ничем не осквернили. Заявил, что расправиться с воинами как со зверьём означает самим потерять людской облик. И что лучше быть расстрелянным вместе с настоящими воинами, чем встать в один строй с выродками. Бросил полковнику под ноги курсантский пояс и автомат и встал у стены рядом с Шериданом и его людьми.
Плебей, которого Декстр вытащил из кабака плюгавой деревеньки. Холоп, ничтожество, чернь. Ну почему он — сумел? В группе было ещё четырнадцать человек, половина — сыновья и дочери рыцарей. Почему он?
«Убей меня, Салливан, господин мой, всем, что для тебя свято, заклинаю: убей, — мысленно взмолился Декстр. — Будь милосерден, прекрати эту пытку! Определи казнь. Позволь болью телесной заглушить боль душевную. Ты ведь знаешь, боль души сильнее терзаний плоти. И страшнее. Ты ведь воин, господин. Так пощади меня, убей, избавь от этой муки».
— Командир курсантской группы, — всё так же спокойно и невозмутимо говорил магистр, — заявил, что команда Шеридана предстанет перед гражданским судом, а если всякая по недоразумению нацепившая мундир срань попытается помешать осуществлению правосудия, то как со сранью поступать надо, его курсанты знают. Спустя два дня Шеридан и его люди предстали перед Гражданским судом короны. — Магистр умолк.
Декстр отважился немного приподняться, глянуть магистру в лицо.
— К счастью, — сказал магистр, — у тебя хватило ума отозвать четвёртую курсантскую группу в крепость сразу после инцидента с Шериданом. Ничего заметного твой ученик с тех пор не натворил. Или есть что-то, о чём я не знаю?
Генерал едва заметно перевёл дыхание. Магистр разрешил говорить. И задал вопрос, вместо того, чтобы произнести приговор. Значит, наказание окончено. Декстр выпрямился, положил, как того требовал этикет, левую кисть на правую. Руки едва заметно дрожали, путешествие в недавнее прошлое истерзало не хуже огня и дыбы.
— Нет, магистр, — ответил он. Остановился, мгновение передохнул. На длинную фразу не хватает сил, голос задрожит. — Чижик занят только учёбой. За две недели никаких происшествий.
— Как ни странно, — хмыкнул Салливан.
— Магистр, — решился Декстр, — в орден Чижика привёл я. Это было ошибкой. Но я исправлю её.
— Каким образом?
— Чижика необходимо уничтожить. Я сделаю это так, что его смерть ни у кого не вызовет подозрений.
— Нет, генерал, — сказал магистр. — Твой ученик будет жить. Больше того, с этого дня ты отвечаешь за его жизнь головой.
От изумления Декстр вскочил на ноги, не дожидаясь позволения магистра.
— Чижик опасен для ордена!
— Чижик помог ордену больше, чем кто бы то ни было за последние десять лет, — ответил магистр. — Сядь.
Декстр опустился в кресло.
— Но досточтимый… — начал он.
— Сепаратисты сами предложили начать переговоры, — прервал магистр. — Впервые за два года они захотели разговаривать, а не только стрелять. Посредником в переговорах обе стороны избрали орден.
— Сами избрали? — не поверил генерал.
— Да. Сами. Как в эпоху расцвета. И вожди сепаратистов, и премьер-министр с верховным маршалом заявили, что если Чижик посчитал нужным вступить в орден, то в нём действительно должны быть люди понимающие что такое честь и доблесть, ложь и правда. Иначе что бы Чижику там делать?
— Это оскорбление, магистр, — вскипел Декстр. — Оценивать орден по какому-то курсанту, да ещё вслух об этом заявлять!
— В обычных условиях — да, такие слова были бы оскорблением, — согласился магистр. — Но только не сейчас. Популярность орден теряет стремительно, и как плохим военачальникам, которые не могут похвастаться своими победами, нам приходится гордиться одиночными подвигами своих бойцов. Пусть и курсантов. Благодаря твоему ученику мы можем сказать: «Если даже простой курсант сумел проявить столь высокие справедливость и доблесть, то рыцари вообще само воплощение воинского благородства». Выходка паршивца пришлась как нельзя кстати. Мадагаскарцы очень эмоциональны и романтичны, падки на всё яркое, от футболки до поступков. Он сумел произвести на них впечатление. Такой удачный ход ни один аналитик бы не придумал.
— Другие поступки не столь благотворны, — возразил Декстр. — «Уложение» не принесло ничего, кроме вреда.
— Ошибаешься. Да, «Уложение» оскорбительно и унизительно для ордена, но пришлось по вкусу поселенцам, тем более, что у Соколов такого нет. Даже зомбаки перестали смотреть на нас как на таракана в супе. До симпатии ещё далеко, но уже появился лёгкий проблеск интереса, — магистр едва сдерживал довольную усмешку. — Чижик ордену необходим.
— Он опасен.
— Сейчас он необходим.
— Нет, — решительно сказал Декстр. — Опасность перевешивает пользу. Чижика необходимо убрать. А его смерть, — губы Декстра искривила пустая, без тени чувств, улыбка, — может принести ордену и дополнительную пользу — гибель героя производит впечатление гораздо больше прижизненных подвигов.
— Ты его учитель и защитник, генерал Декстр, рыцарь ордена, — приговорил магистр.
Декстр склонил голову — это приказ. Но приказ ошибочный. За сиюминутной выгодой магистр не видит завтрашней беды. И не желает ничего слушать, упёрся как ишак на рыбном рынке.
— Нельзя стать учителем тому, — ответил Декстр, — кто учиться не желает.
Магистр вопросительно приподнял бровь.
— От воинского мастерства Чижик берёт только то немногое, что считает для себя необходимым, — пояснил Декстр. — Остальное — лишь бы контрольную на дохлую тройку сдать.
— Принцип отбора? — спросил Салливан.
— Под настроение. По одной и той же дисциплине на одном этапе занимается с полным погружением, на другом — лишь бы от наставника отвязаться. В нём отсутствует дух воина.
Салливан только фыркнул.
— Да, магистр, Чижик рыбак, а не воин. Равнодушен к власти — сумел подчинить командира группы, капитана, опытного боевого рыцаря, но влиянием не воспользовался. Слава ему не только безразлична, но и мешает, потому и ведёт себя вторую неделю тихо, как мышь под метлой, ждёт, когда забудутся его похождения. Доказать превосходство не стремится, не утверждает себя. Воинский путь для Чижика не жизнь, а работа — нудная, скучная и глубоко безразличная.
— Не вяжется с его свершениями.
— Вот поэтому Чижик и опасен, — убеждённо сказал Декстр. — Он не стремится к свершениям, просто делает то, что считает нужным в данную минуту, о дальних последствиях не задумывается. То, что мы называем свершением, для него — мелочь, сделал и тут же забыл, вроде как пожилой даме помочь поднять оброненную сумочку или походя цыкнуть на пацанву, чтобы банки из-под лимонада под ноги прохожим не бросали. Вдумайтесь, магистр, — попросил Декстр, — если то, что он делает — мелочь, то что будет для него свершением? Чижик не воин, магистр, в нём есть что-то гораздо больше воинской силы. Я не знаю, что это, даже описать не могу, но оно опасно. Я не могу понять, куда влечёт Чижика, но с орденским его путь не совпадает совершенно точно. Уничтожить Чижика необходимо.
— Заладил — уничтожить, уничтожить, — досадливо дёрнул плечом магистр. — Это всегда успеем. Ты его учитель, так и научи видеть прелести рыцарского пути, покажи его величие.
— Величие Чижику не интересно.
— Ну так заинтересуй! — сорвался на крик магистр, передохнул и сказал немного тише: — Какой ты, к дьяволу, учитель, если не можешь увлечь ученика своим мастерством?! Ордену требуется свежая кровь — молодая, сильная, горячая, полная жизни. Не нравится величие, зацепи на то, что нравится! Думай, изучай ученика, наставник фигов. Привык, что рыцарские детишки сапоги тебе готовы вылизать, лишь бы в геометрики взяли. На девять десятых — тупое «мясо», только и могут, что на церемониях мантиями трясти. Работать уже не с кем. — Магистр едва сдерживался, чтобы не влепить упрямому генералу затрещину. Самодовольный кретин, в конец отупел от лёгкой жизни в спокойном округе. — Конечно, Чижику не нравятся замшелые приманки для высокородного быдла. На них польститься смогут только те, кто отродясь ничего лучше не видели, для кого весь мир в крепостном дворе и родительском поместье умещается, кто привык держаться за мамочкину юбку и командирские штаны. А Чижик людь вольный, чего только не повидал, ему все твои древние сказки как рыбе акваланг! Думай, выискивай в орденской жизни то, что придётся по вкусу дерзким и смелым! — опять сорвался на крик магистр. — С талантливыми людьми всегда нелегко. Это с дубаками всё просто — гони как куклу куда хочешь. Только великих дел куклы не свершают. А ордену нужны именно великие дела, великая мощь, иначе мы станем ничем. Или у нас появятся рыцари новой породы, или орден умрёт. — Магистр заставил себя успокоиться и ровно, буднично приказать: — Иди работай.
Декстра к двери как ветром сдуло. Рыцарь уцепился за дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. Умоляюще глянул на Салливана.
— Иди, — коротким словом магистр вытолкнул генерала прочь из комнаты так, что остановиться тот смог лишь на межэтажной лестничной клетке, даже о лифте забыл. Рыцарь подошёл к окну, посмотрел на парковый фонтан. Жаркое полуденное солнце беспечно играло лучами в прихотливых сплетениях водяных струй.
Такая хрупкая красота. Орден из неодолимой, всесокрушающей мощи превращается в красивую блестящую игрушку. Магистр прав. Ястребам давно пора влить в жилы свежую кровь. Пусть даже кровь плебеев, токарей и рыбаков, даже инородцев, да господи, он согласится надеть рыцарские пояса даже на зомбаков, лишь бы они любили орден так же, как любит его Декстр. Без свежей крови орден обречён.
Но Чижик ордену не нужен, больше того — опасен, его мощь чужеродна. С каждым днём Декстр видит его опасность всё яснее. Чижик — разрушитель, он уничтожит Ястребов. Но магистра убедить невозможно, он, как и Декстр когда-то, совершенно очарован его странной и непонятной силой, увлечённо прикидывает, как сможет её использовать.
А никак, досточтимый. Потому что Чижик ордену себя не отдаст никогда. Орден ему не нужен и неинтересен, больше того — неприятен. Не настолько, чтобы возненавидеть, как Соколов (А почему, кстати, Чижик так их ненавидит? Надо разобраться, это может быть очень важно.), но от неприязни до вражды довольно близко. А враг из Чижика будет очень серьёзный. Особенно — внутри ордена.
Значит, надо нарушить приказ. Имя Пауля будет опозорено, пояс сожжён, его вычеркнут из родового свитка Декстров и похоронят как безымянного наёмника.
Пусть. Становясь рыцарем, он клялся служить благу ордена, не колеблясь ни в чём и ничем, не ожидая наград и благодарностей. Пришло время доказать верность клятве.
— Пауль, — мягко сказал за спиной магистр. — Нет, не оборачивайся. — Магистр положил ладонь ему на плечо, легонько сжал. — Ты ведь не хочешь сейчас меня видеть. И ты прав. (Декстр вздрогнул). Да, прав. И в гневе своём прав, и в обиде. Мы все любим орден, для нас нет жизни вне ордена. Но я пришёл сюда десятилетним, а ты в нём родился. Когда ты изучал историю и ритуалы ордена, я чистил на городском перекрёстке обувь и воровал в мелочных лавках. Твои предки служили ордену на протяжении сорока семи поколений, были его рыцарями, а мой отец вывозил мусор с городских улиц и пил до свинячьего визга. Я люблю орден, только здесь я из уличного крысёныша стал людем, рыцарем. Но я рыцарем именно стал, а ты им родился. Твоя любовь к ордену намного глубже и сильнее. Ты истинный Ястреб. Мне очень стыдно, Пауль, но я и в сотой доле не могу почувствовать той боли, которая терзает тебя, когда ты видишь, как умирает наш орден. Не могу разделить её с тобой, не могу смягчить. Прости меня, Пауль.
Декстр резко обернулся. Магистр смотрел на него с печалью и сожалением.
— Прости меня, Пауль.
— Магистр… — только и выговорил Декстр.
— Я знаю, что Чижик очень опасен, — ответил Салливан, — знаю, что он в любую минуту может стать врагом. Но у нас нет выбора, Пауль. Орден слабеет стремительно. У мальчишки огромная сила, Пауль, я не понимаю её сути и природы, но я вижу, на какие высоты она может поднять орден, какую мощь ему дать. Я должен попробовать, Пауль. Я обязан использовать все средства, чтобы спасти орден, ведь я — рыцарь-Ястреб. Перенастроить Чижика, убедить войти в орден. Это трудно, но парень стоит таких трудов. Ну а если не получится — его надо убить. А пока я не могу, не хочу лишать орден ни одной возможности уцелеть, ведь их так мало. — Магистр улыбнулся с нежностью и покорностью. У Декстра защемило сердце, перехватила дыхание. Салливан кивнул своим мыслям и сказал: — Ты свободен от своего ученика. Было бы нечестно заставлять тебя тащить неподъёмный груз. Я подберу Чижику другого наставника.
— Но я сумею, — подводить магистра и учителя Декстру не хотелось ни за что. Только не разочаровать. Не заставить сожалеть о потраченном на Декстра времени.
— Это слишком тяжело, Пауль. Я не хочу взваливать на тебя такую ношу.
Декстр встал на колено, склонил голову.
— Позвольте мне вести его, учитель. Я сделаю Чижика верным рыцарем ордена. А не получится — убью прежде, чем успеет он причинить Ястребам хоть какой-то вред. Позвольте мне, учитель.
Салливан тронул кончиками пальцев его лоб, скользнул к затылку, слегка взъерошил волосы. Как и в далёком детстве, когда Декстр только начинал рыцарское обучение, когда была ещё сильна боль от разлуки с родителями, его ласка прогнала все тревоги и страхи, вселила новые силы. Декстр благоговейно прикоснулся губами к руке Салливана.
— Я никогда не подведу вас, учитель, — повторил он давнюю клятву. — Скорее умру.
— Никаких умираний, Ежонок, — строго сказал учитель. Как и раньше, в те почти забытые времена, он едва заметно, только для одного Декстра, улыбнулся. — Ты справишься. — Прикосновением к плечу Салливан велел ему подняться, снова улыбнулся и ушёл.
— Я не подведу вас, учитель, — тихо сказал Декстр. — Никогда. Я скорее умру.
* * *
— Четвёртая группа геометриков, строиться! — рявкнул дежурный капрал. — Смир-рна! Команду слушать приго-товсь!Капралы, старшины, фельдфебели одинаковы везде. Нижние чины. Маленькие начальники. За пять месяцев орденской службы Славян так и не смог привыкнуть без улыбки смотреть на их потуги изобразить генералов.
Вот и сейчас. В фойе лекционного корпуса перед капралом всего-то пятнадцать человек, и стоят в полутора метрах, а орёт доблестный воин так, словно в поле за полкилометра до сотни докричаться пытается.
— С сегодняшнего дня, курсанты, у вас появляется новый предмет — фехтование. Наставник — старший лейтенант Рене Мельес, один из лучших мастеров клинка в ордене. Повторить имя.
Курсанты повторили.
В программу любого ВУЗа, даже если она ужата до годичного обучения и носит исключительно военный характер, обязательно запихнут кучу совершенно никчёмных предметов. Вот пожалуйста — фехтование. На кой ляд оно в современной армии нужно? Надо обязательно у наставника спросить, в чём заключается актуальность его предмета, и к какому виду вооружений относится сабля — тактическому или стратегическому?
— В колонну по трое — стройсь! — Капрал встал во главе курсантов. — За мной шагом марш!
Наставник Мельес был уже на учебном плацу. К будущим ученикам спиной повернулся, подбородок так задрал, что голова почти на лопатки свесилась — наставническое величие и недосягаемость демонстрирует. Из Ройсовых ребят, сразу видно. Славян представлял себе фехтовальщиков иначе, в стиле актёров Михаила Боярского, Джеки Чана и Жана Маре, а тут стоит дуболомище, гибрид Конана с бульдозером.
Что-то излишне напряжённый для одного из лучших мастеров клинка, хоть ордена, хоть роты. Спина словно каменная, ноги разве что судорогой не свело. Новичок, стесняется, боится опозориться перед своей первой группой? Исключено, геометрикам преподавать может только опытный наставник, не менее чем с двухгодичным стажем, и никакие успехи на соревнованиях тут не помогут.
По команде капрала курсанты согнулись в поклоне. Славян разозлился. Шао-Линь мадагаскарского розлива, стой теперь крючком, пока его наставническое хамейшество соизволит задницу в другую сторону развернуть. И как только Ястребы свои церемонии выдерживают? Славян давно бы всё уже послал в джунглях берёзу искать.
А ведь теперь можно и послать. Гроссмейстер сообразил вдруг, что даже рыцарям наглеть допустимо только до определённого предела, и принял «Уложение о поселенцах», документ весьма толковый. Отдать старостам Корзинки и Белой Рыбы по экземпляру, и его долг перед деревнями оплачен, можно уехать. Вопрос — куда?