Страница:
— Что случилось? — спросил я.
— Сейчас я тебе расскажу, что случилось.
— Расскажи, пожалуйста, — попросил я снова.
— Берти, — обратился он ко мне вот уже в который раз. — Ты же понимаешь, что когда я прочел это объявление в «Таймс», я был просто убит?
— Да, конечно. Ничего удивительного.
— У меня закружилась голова, и…
— Да, ты уже говорил: и у тебя потемнело перед глазами.
«Лучше бы я вообще ослеп», — с горечью сказал Киппер. — «Но зрение вернулось ко мне, и вот я сидел, весь кипя от негодования. Я немного покипел, потом встал со стула, взял в руки перо и написал Бобби горькое письмо».
— Ах, черт!
— Я вложил в него всю свою душу.
— О, боже!
— Я в самых ярких выражениях обвинил ее в том, что она бросила меня ради того, чтобы выйти за более богатого человека. Я обозвал ее рыжей Далидой и сказал, что вырываю ее имя из своего сердца как мимолетный седой волос… Что еще я ей говорил, не помню: ничего хорошего.
— Но ты ничего мне об этом не сказал в первый раз.
— Я так обрадовался, когда узнал, что объявление в «Таймс» — просто военная хитрость и что она меня по-прежнему любит, что я забыл про все остальное. И когда я вдруг только что про это вспомнил: это как если бы тебе съездили по лицу сырой рыбиной… Я был сражен наповал. Но я все же нашел себе силы, чтобы дойти до телефона и позвонить в Скелдингз Холл. Мне сказали, что она только что приехала.
— Она что, неслась, как гонщица, сдобренная допингом?
— Я не удивляюсь. Все женщины так ездят. На этот раз она доехала и радостным голосом сообщила мне, что у нее на столе лежит мое письмо и что ей не терпится его прочитать. Дрогнувшим голосом я попросил ее не делать этого.
— Значит ты все же успел.
— Да что толку, что успел! Берти, ведь ты умный мужчина. Ну что сделает девушка, если ее попросят не открывать письма?
Я понял его ход мыслей.
— Она его откроет.
— Совершенно верно. Я слышал, как она разрывает конверт, а потом… нет, даже вспомнить страшно.
— Она разозлилась?
— Да, она готова была меня убить. Она говорила не переставая минут пять…
— По Шрузберсгкому времени?
— Что?
— Ничего. И что она сказала?
— Я всего не помню, но даже если бы и помнил, то не смог бы повторить.
— А что ты ей сказал?
— Да я и слова не мог вставить.
— Это я представляю.
— Женщины так быстро говорят.
— Как я тебя понимаю! И чем же все закончилось?
— Она сказала, что рада тому, что я выкинул ее из своей головы и что она сделает со своей то же самое и что она счастлива, что теперь сможет выйти за тебя и что она об этом всю жизнь мечтала.
В одном из рассказцев Мамаши Крим есть один парень по имени Скарфейс Мэккол, что-то типа гангстера. В один прекрасный день он садится в свой старый автомобиль, поворачивает ключ зажигания, и машина взлетает на воздух. Это его враги подложили в двигатель бомбу. Я пытался тогда еще встать на место этого бедняги. Теперь я его понимал. Потому что мне тоже подложили бомбу! Я вскочил и побежал к двери. Киппер очень удивился.
— Я, наверное, тебя достал, — сказал он обиженно.
— Нет, что ты. Просто я пошел к своей машине.
— Ты куда-то собираешься ехать? Но ведь сейчас будет ужин.
— Я не хочу никакого ужина.
— Куда ты собрался?
— В Херн Бей.
— Почему именно туда?
— Потому что там находится Дживз, а я хочу, чтобы он срочно занялся всем происходящим.
— Да что может сделать Дживз?
— Этого я тебе не могу сказать, но что-нибудь он да придумает. А так как это морское побережье и он там наворачивает рыбу, значит его мозги в прекрасной форме, а когда мозги Дживза в прекрасной форме, остается только нажать кнопочку и ждать…
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
— Сейчас я тебе расскажу, что случилось.
— Расскажи, пожалуйста, — попросил я снова.
— Берти, — обратился он ко мне вот уже в который раз. — Ты же понимаешь, что когда я прочел это объявление в «Таймс», я был просто убит?
— Да, конечно. Ничего удивительного.
— У меня закружилась голова, и…
— Да, ты уже говорил: и у тебя потемнело перед глазами.
«Лучше бы я вообще ослеп», — с горечью сказал Киппер. — «Но зрение вернулось ко мне, и вот я сидел, весь кипя от негодования. Я немного покипел, потом встал со стула, взял в руки перо и написал Бобби горькое письмо».
— Ах, черт!
— Я вложил в него всю свою душу.
— О, боже!
— Я в самых ярких выражениях обвинил ее в том, что она бросила меня ради того, чтобы выйти за более богатого человека. Я обозвал ее рыжей Далидой и сказал, что вырываю ее имя из своего сердца как мимолетный седой волос… Что еще я ей говорил, не помню: ничего хорошего.
— Но ты ничего мне об этом не сказал в первый раз.
— Я так обрадовался, когда узнал, что объявление в «Таймс» — просто военная хитрость и что она меня по-прежнему любит, что я забыл про все остальное. И когда я вдруг только что про это вспомнил: это как если бы тебе съездили по лицу сырой рыбиной… Я был сражен наповал. Но я все же нашел себе силы, чтобы дойти до телефона и позвонить в Скелдингз Холл. Мне сказали, что она только что приехала.
— Она что, неслась, как гонщица, сдобренная допингом?
— Я не удивляюсь. Все женщины так ездят. На этот раз она доехала и радостным голосом сообщила мне, что у нее на столе лежит мое письмо и что ей не терпится его прочитать. Дрогнувшим голосом я попросил ее не делать этого.
— Значит ты все же успел.
— Да что толку, что успел! Берти, ведь ты умный мужчина. Ну что сделает девушка, если ее попросят не открывать письма?
Я понял его ход мыслей.
— Она его откроет.
— Совершенно верно. Я слышал, как она разрывает конверт, а потом… нет, даже вспомнить страшно.
— Она разозлилась?
— Да, она готова была меня убить. Она говорила не переставая минут пять…
— По Шрузберсгкому времени?
— Что?
— Ничего. И что она сказала?
— Я всего не помню, но даже если бы и помнил, то не смог бы повторить.
— А что ты ей сказал?
— Да я и слова не мог вставить.
— Это я представляю.
— Женщины так быстро говорят.
— Как я тебя понимаю! И чем же все закончилось?
— Она сказала, что рада тому, что я выкинул ее из своей головы и что она сделает со своей то же самое и что она счастлива, что теперь сможет выйти за тебя и что она об этом всю жизнь мечтала.
В одном из рассказцев Мамаши Крим есть один парень по имени Скарфейс Мэккол, что-то типа гангстера. В один прекрасный день он садится в свой старый автомобиль, поворачивает ключ зажигания, и машина взлетает на воздух. Это его враги подложили в двигатель бомбу. Я пытался тогда еще встать на место этого бедняги. Теперь я его понимал. Потому что мне тоже подложили бомбу! Я вскочил и побежал к двери. Киппер очень удивился.
— Я, наверное, тебя достал, — сказал он обиженно.
— Нет, что ты. Просто я пошел к своей машине.
— Ты куда-то собираешься ехать? Но ведь сейчас будет ужин.
— Я не хочу никакого ужина.
— Куда ты собрался?
— В Херн Бей.
— Почему именно туда?
— Потому что там находится Дживз, а я хочу, чтобы он срочно занялся всем происходящим.
— Да что может сделать Дживз?
— Этого я тебе не могу сказать, но что-нибудь он да придумает. А так как это морское побережье и он там наворачивает рыбу, значит его мозги в прекрасной форме, а когда мозги Дживза в прекрасной форме, остается только нажать кнопочку и ждать…
ГЛАВА 11
Я бы не сказал, что от Бринкли до Херн Бей рукой подать, ибо сейчас я находился в центре Вустершира, а Дживз на береговой полосе графства Кент, но даже при самых благоприятных обстоятельствах расстояние не преодолевается в мгновение ока. В этом же случае мой не совсем арабский жеребец выбился из всех своих лошадиных сил, у него перегрелся мотор, и мне пришлось показать его специалисту, так что сегодня мы уже не поспевали к пункту назначения. Когда же на следующее утро я подъехал к месту, где расположился Дживз, мне сказали, что он ушел рано утром и что неизвестно, когда вернется. Оставив ему записку, я вернулся домой. Перед обедом я принял свою обычную курительную порцию, и тут позвонил Дживз.
— Мистер Вустер? Добрый вечер, сэр. Это Дживз.
— Наконец-то, — радостно проблеял я, как тот потерянный ягненок, который после длительной разлуки увидел (читай: услышал) наконец своего родителя на другом конце поляны (читай: на том конце провода). Где ты пропадал?
— Мой друг пригласил меня на ленч в Фолкестоун, сэр. А потом он уговорил меня задержаться и быть в числе судей на конкурсе приморских красавиц.
— Неужели? И как, все нормально?
— Да, сэр.
— Кто победил?
— Мисс Марлен Хиггинс из Брикстона, Мисс Лана Браун из Талсхилла, и Мисс Мерли Бантинг из Пенджа. Все очень привлекательные юные леди.
— Хорошо сложены?
— Весьма.
— Знаешь, что я тебе скажу, Дживз, и запиши это себе в записную книжку: хорошая фигура это не главное в жизни. Иногда мне даже кажется, что чем плавнее формы у представительниц слабого пола, тем больше в этом от руки дьявола. Я в ужасно расстроенных чувствах, Дживз. Помнишь, что ты мне рассказывал, что кто-то кому-то рассказал такое, отчего у другого что-то стало с глазами и ростом волос.
— Я думаю, что вы имеете в виду призрака отца Гамлета, Принца Датского, сэр. Обращаясь к своему сыну, он говорил: «Когда б не тайна моей темницы, я бы мог поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри, и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе…»
Ты слушаешь меня?
— Да, сэр.
— Тогда слушай меня внимательно.
Когда я закончил повествование, Дживз заметил: «Я вас очень понимаю, сэр. Могут быть большие неприятности», что редко услышишь от Дживза, обычно он ограничивается: «это весьма неприятно, сэр».
— Я немедленно еду в Бринкли, сэр.
— Правда? Мне жаль, что ты прерываешь свой отпуск.
— Ничего страшного, сэр.
— Ты потом можешь продолжить.
— Конечно, сэр, если вам это будет удобно.
— Но сейчас…
— Конечно, сэр. Если вспомнить еще одно крылатое выражение, сейчас как раз то время,…
— …когда один хороший человек хорошо, а два хороших человека — лучше.
— Именно это я и имел в виду, сэр. Завтра утром я приеду домой как можно раньше.
— И мы вместо отправимся в путь. Отлично, — сказал я и вернулся к своему простому, но плотному обеду.
Можно сказать, что на следующий день я отправился в Бринкли с легким сердцем. Ведь рядом со мной сидел Дживз, чей интеллект, после пребывания на побережье, был обогащен фосфором. Но с тяжелым сердцем я вдруг подумал: а вдруг Дживз не справится. Он был большим специалистом по склеиванию разбитых сердец, но на этот раз он имел дело с сердцами фирмы Роберта Уикам и Регинальд Херринг. Я помню, как однажды по какому-то поводу Дживз сказал: «Это не по силам никому из смертных». При мысли, что Дживз повторит эту фразу и на этот раз, я заколыхался от страха, как заливная рыба. Я вспомнил, как Бобби, давая Кипперу от ворот поворот, грозилась, что приволочет меня к алтарю и свистнет священника. Поэтому я уже ехал с тяжелым сердцем.
Когда мы выехали за черту Лондона и можно было беседовать без риска врезаться в другую машину или зацепить невинного пешехода, я объявил наше совещание открытым.
— О друг мой Дживз, ты не забыл вчерашний телефонный разговор?
— Нет, сэр.
— Ты уловил, в чем суть?
— Да, сэр.
— Ты уже пытался это обдумать?
— Да, сэр.
— Какая-нибудь идея клюнула?
— Пока нет, сэр.
— Да, я и не удивляюсь. Такие вещи быстро не делаются.
— Да, сэр.
— Суть дело в том, — сказал я, крутанув руль, чтобы объехать встречную курицу, — что в лице Роберты Уикам мы имеем девушку возбудимого и крутого нрава.
— Да, сэр.
— А с девушками возбудимого и крутого нрава приходиться возиться. И уж никак нельзя их называть рыжими Йезавелями.
— Никак нельзя, сэр.
— Вот если бы меня кто обозвал рыжей Йезавелью, я бы обиделся. Кстати, кто такая Йезавель? Имя девушки знакомо, но никак не вспомню.
— Сэр, это действующее лицо из Ветхого Завета. Царица Израиля.
— Ах да, конечно. Скоро я и свое собственное имя забуду. Кажется, ее съели собаки?
— Да, сэр.
— Должно быть, это ей не было приятно.
— Нет, сэр.
— А все-таки взяли и съели. Кстати, о собаках. В Бринкли живет одна такса, которая сначала имеет такие манеры, будто хочет поиметь тебя в виде легкой закуски. Но не придавай этому значения. Это все чистой воды надувательство. Ее воинственное настроение ничто иное, как…
— …обыкновенное пустолайство, сэр?
— Совершенно верно. Хвостовство. Пара ласковых слов, и она прижмет вас… как это там?
— …И она прижмет вас к своей груди всеми четырьмя клешнями.
—Да, не пройдет и двух минут. Она и мухи не обидит, но ей нужно держать марку, ведь ее зовут Попет [Крошка]. Ведь если собаку изо дня в день зовут: «Крошка, Крошка!», поневоле захочешь применить силу. У каждого есть своя гордость.
—Совершенно верно, сэр.
—Тебе понравится Поппет. Милая собачка. Носит уши, вывернутые наизнанку. И почему это таксы носят уши, вывернутые наизнанку?
—Этого я не знаю, сэр.
—И я тоже. Всегда удивлялся. Но впрочем что это мы, Дживз. Болтаем о всяких Йезавелях и таксах, вместо того, чтобы сконцентрировать свое внимание на…
Тут я резко замолчал. Мое внимание полностью сконцентрировалось на придорожной таверне. Если точнее, не самой таверне, а на том, что стояло возле ее — на рыжем родстере, в котором я сразу узнал собственность Бобби Уикам. Можно было догадаться, почему она здесь. Бобби погостила у матери пару дней и поехала обратно в Бринкли. По дороге она почувствовала жажду, и она остановилась, чтобы выпить пару стаканчиков.
Я притормозил.
—Дживз, подожди меня здесь.
—Хорошо, сэр. Вы хотите поговорить с мисс Уикам?
—Так вы тоже заметили ее машину?
—Да, сэр, она очень выделяется среди других.
—Так же, как и ее хозяйка. У меня такое чувство, что я могу совершить кое-что в плане сближения чужих сердец. Надо попробовать, правда?
—Конечно, сэр.
Внутри эта придорожная таверна «Лиса и Гусь» (не ищите в меню) ничем не отличалась от других своих придорожных сестер: прохлада и сумрак, запах пива, сыра, кофе, пикулей и крепкого крестьянского тела. Входишь в это укромное помещение, и видишь — пивные кружки, украшающие стенные полки, и беспорядочно расставленные столы и стулья. На одном из таких стульев, за одним из таких столов сидела Бобби, за бутылочкой имбирного пива.
—Господи, Берти! — воскликнула она, когда я подошел к ней с приветствием. — Откуда ты взялся?
Я объяснил, что возвращаюсь из Лондона в Бринкли на своей машине.
—Смотри, как бы у тебя ее не угнали. Ты наверняка не вытащил ключи из зажигания.
—Да, но в машине сидит Дживз, мой мудрый страж, как любишь говаривать ты.
—Ах, так ты вместе с Дживзом? Но ты же говорил, что он в отпуске.
—Он прервал его по собственному желанию.
—Какой ты однако феодал.
—Ужасный. Когда я сказал ему, что он мне очень нужен, он ни минуты не колебался.
—И зачем он тебе так нужен?
Наступил момент для сближения чужих сердец. Я понизил голос до интимного шепота, но Бобби спросила, не болит ли у меня горло, поэтому я заговорил громче.
—Я подумал, что он сможет кое-чем помочь.
—В чем именно?
—Тебе и Кипперу, — сказал я и начал нащупывать дальнейшую нить разговора. Я знал, что тут нужно быть осторожным, поскольку мы имеем дело с девушкой вспыльчивого и крутого нрава. Одно лишнее слово, и она прихлопнет меня бутылкой из-под имбирного пива.
—Должен тебе заметить, что Киппер очень зримо передал мне суть вашего телефонного разговора, хотя я уверен, что тебе это может не понравиться. Но ты должна учесть, что мы друзья с детства. И ему просто было необходимо с кем-то поделиться, иначе читай отходную молитву.
Я видел, как она вздрогнула, и взгляд ее замер на бутылке. Я бы меньше удивился, если бы она ударила Вустера по голове, но вместо этого она сказала:
—Бедный ягненочек!
Я заказывал себе джин и тоник: при этих словах я прыснул им на столик, как домохозяйка, которая собирается гладить.
—Что ты сказала?
—Я сказала бедный ягненочек, хотя больше бы подошло «лопушок». Ну надо же, серьезно воспринял мои слова. Неужели он подумал, что это правда!
Я попытался уточнить:
—Это что, просто был такой способ поддерживать беседу?
—Господи, я просто спускала пар. Ну разве не может девушка время от времени спускать пар? Я никак не думала, что он примет это так близко к сердцу. Регги все мои слова воспринимает буквально.
—Значит, мальчик Амур снова счастливо смеется?
—Просто ржет как лошадь!
—То есть, если я правильно понял: «Бобби плюс Киппер» равняется?
—Конечно. Знак минус конечно стоял, но только первые пять минут.
—Я облегченно вздохнул, но быстро об этом пожалел, так перед этим я отхлебнул остатки своего джина.
—А Киппер в курсе? — спросил я снова, когда перестал кашлять.
—Пока еще нет. Я еду, чтобы сказать ему об этом.
Мне требовалось уточнить еще кое-какие детали.
—Значит, если я правильно понял, по мне не будут звонить свадебные колокола?
—Боюсь, что нет.
—Ничего страшного. Лишь бы ты была счастлива.
—Я не хочу, чтобы меня обвинили в двоемужии.
—Что ты, конечно. И на сегодняшний день ты остановилась на Киппере. И я тебя не виню. Прекрасная партия.
—И я тоже так считаю. Он отличный парень, ведь правда.
—Потрясающий.
—Я не предпочла бы другого ни за какие богатства на свете. Расскажи мне, каким он был в детстве.
—О, да таким же как все остальные.
—Чепуха!
—Ну конечно, не считая того, что он вечно спасал народ из горящих зданий и успевал выхватить голубоглазых детей из-под копыт сорвавшихся лошадей.
—Такое часто случалось?
—Почти каждый день.
—Он был гордостью школы?
—Да, пожалуй.
—Правда, насколько я поняла из его рассказов, сама школа была такой, что гордиться нечем.
—Условия жизни, созданные Обри Апджоном, были весьма суровыми. Особенно вспоминаются воскресные свиные колбаски.
—Регги очень смешно мне про них рассказывал. Колбаски положено делать из жизнерадостных свиней, а это были свиньи, разочарованные в жизни, или больные сапом, или туберкулезные.
—Да, я тоже это почувствовал. Ты уже уходишь? — спросил я, так как Бобби встала из-за стола.
—Я не могу больше ждать ни минуты. Я хочу броситься к нему в объятия. Мне кажется, если я его скоро не увижу, то просто умру с горя.
—Я очень тебя понимаю. Парень из Брачной Песни Иомена тоже себя так чувствовал. правда там были немного другие слова: «Дин-дон-дин-дон: вот к любимой едет он». Правда, там было одно трудное место: «Парень женится на не-еей» — последний слог приходилось тянуть минут десять,у меня вечно не хватало воздуха. Помнится, викарий сказал мне…
Тут меня прервали: меня часто прерывают, когда я начинаю рассказывать, как надо петь Брачную Песню Иомена, — Бобби заявила мне, что ей все это ужас как интересно, но лучше она подождет, когда выйдет моя Автобиография. Мы вместе вышли на улицу, я проводил ее до роудстера, а сам вернулся к машине, где сидел Дживз, улыбаясь во весь рот (читай: а сам вернулся к машине,где сидел Дживз), улыбаясь во весь рот.) Что же касается Дживза, то улыбается он скупо, позволяя своим губам скривиться, чаще всего на левую сторону лица. Я же просто сиял от счастья. Ничто так не делает счастливым, как осознание того, что все-таки тебе не придется петь Брачную Песню.
—Извини, Дживз, что заставил тебя ждать. Надеюсь, ты не очень скучал?
—Что вы, сэр, благодарю вас. Нам со Спинозой вовсе не было скучно.
—А?
—У меня тут книжка, «Этика» Спинозы, вы были так добры, что дали мне ее недавно почитать.
—Ах да, конечно. Хорошая книжка?
—Чрезвычайно, сэр.
—Это что, пособие для дворецких? Кстати, Дживз, хочу тебе сказать, что у нас все под контролем.
—Неужели, сэр?
—Разбитые сердца склеены, скоро мы услышим звон свадебных колоколов. Бобби передумала.
—Varium et mutable semper femina, сэр.
—Правильно говоришь. А теперь, — добавил я садясь в машину и трогаясь с места, — я расскажу тебе сказку про Уилберта и серебряный сливочник и я не удивлюсь, если от этого у тебя глаза не станут как у взъяренного дикобраза…
— Мистер Вустер? Добрый вечер, сэр. Это Дживз.
— Наконец-то, — радостно проблеял я, как тот потерянный ягненок, который после длительной разлуки увидел (читай: услышал) наконец своего родителя на другом конце поляны (читай: на том конце провода). Где ты пропадал?
— Мой друг пригласил меня на ленч в Фолкестоун, сэр. А потом он уговорил меня задержаться и быть в числе судей на конкурсе приморских красавиц.
— Неужели? И как, все нормально?
— Да, сэр.
— Кто победил?
— Мисс Марлен Хиггинс из Брикстона, Мисс Лана Браун из Талсхилла, и Мисс Мерли Бантинг из Пенджа. Все очень привлекательные юные леди.
— Хорошо сложены?
— Весьма.
— Знаешь, что я тебе скажу, Дживз, и запиши это себе в записную книжку: хорошая фигура это не главное в жизни. Иногда мне даже кажется, что чем плавнее формы у представительниц слабого пола, тем больше в этом от руки дьявола. Я в ужасно расстроенных чувствах, Дживз. Помнишь, что ты мне рассказывал, что кто-то кому-то рассказал такое, отчего у другого что-то стало с глазами и ростом волос.
— Я думаю, что вы имеете в виду призрака отца Гамлета, Принца Датского, сэр. Обращаясь к своему сыну, он говорил: «Когда б не тайна моей темницы, я бы мог поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри, и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе…»
Ты слушаешь меня?
— Да, сэр.
— Тогда слушай меня внимательно.
Когда я закончил повествование, Дживз заметил: «Я вас очень понимаю, сэр. Могут быть большие неприятности», что редко услышишь от Дживза, обычно он ограничивается: «это весьма неприятно, сэр».
— Я немедленно еду в Бринкли, сэр.
— Правда? Мне жаль, что ты прерываешь свой отпуск.
— Ничего страшного, сэр.
— Ты потом можешь продолжить.
— Конечно, сэр, если вам это будет удобно.
— Но сейчас…
— Конечно, сэр. Если вспомнить еще одно крылатое выражение, сейчас как раз то время,…
— …когда один хороший человек хорошо, а два хороших человека — лучше.
— Именно это я и имел в виду, сэр. Завтра утром я приеду домой как можно раньше.
— И мы вместо отправимся в путь. Отлично, — сказал я и вернулся к своему простому, но плотному обеду.
Можно сказать, что на следующий день я отправился в Бринкли с легким сердцем. Ведь рядом со мной сидел Дживз, чей интеллект, после пребывания на побережье, был обогащен фосфором. Но с тяжелым сердцем я вдруг подумал: а вдруг Дживз не справится. Он был большим специалистом по склеиванию разбитых сердец, но на этот раз он имел дело с сердцами фирмы Роберта Уикам и Регинальд Херринг. Я помню, как однажды по какому-то поводу Дживз сказал: «Это не по силам никому из смертных». При мысли, что Дживз повторит эту фразу и на этот раз, я заколыхался от страха, как заливная рыба. Я вспомнил, как Бобби, давая Кипперу от ворот поворот, грозилась, что приволочет меня к алтарю и свистнет священника. Поэтому я уже ехал с тяжелым сердцем.
Когда мы выехали за черту Лондона и можно было беседовать без риска врезаться в другую машину или зацепить невинного пешехода, я объявил наше совещание открытым.
— О друг мой Дживз, ты не забыл вчерашний телефонный разговор?
— Нет, сэр.
— Ты уловил, в чем суть?
— Да, сэр.
— Ты уже пытался это обдумать?
— Да, сэр.
— Какая-нибудь идея клюнула?
— Пока нет, сэр.
— Да, я и не удивляюсь. Такие вещи быстро не делаются.
— Да, сэр.
— Суть дело в том, — сказал я, крутанув руль, чтобы объехать встречную курицу, — что в лице Роберты Уикам мы имеем девушку возбудимого и крутого нрава.
— Да, сэр.
— А с девушками возбудимого и крутого нрава приходиться возиться. И уж никак нельзя их называть рыжими Йезавелями.
— Никак нельзя, сэр.
— Вот если бы меня кто обозвал рыжей Йезавелью, я бы обиделся. Кстати, кто такая Йезавель? Имя девушки знакомо, но никак не вспомню.
— Сэр, это действующее лицо из Ветхого Завета. Царица Израиля.
— Ах да, конечно. Скоро я и свое собственное имя забуду. Кажется, ее съели собаки?
— Да, сэр.
— Должно быть, это ей не было приятно.
— Нет, сэр.
— А все-таки взяли и съели. Кстати, о собаках. В Бринкли живет одна такса, которая сначала имеет такие манеры, будто хочет поиметь тебя в виде легкой закуски. Но не придавай этому значения. Это все чистой воды надувательство. Ее воинственное настроение ничто иное, как…
— …обыкновенное пустолайство, сэр?
— Совершенно верно. Хвостовство. Пара ласковых слов, и она прижмет вас… как это там?
— …И она прижмет вас к своей груди всеми четырьмя клешнями.
—Да, не пройдет и двух минут. Она и мухи не обидит, но ей нужно держать марку, ведь ее зовут Попет [Крошка]. Ведь если собаку изо дня в день зовут: «Крошка, Крошка!», поневоле захочешь применить силу. У каждого есть своя гордость.
—Совершенно верно, сэр.
—Тебе понравится Поппет. Милая собачка. Носит уши, вывернутые наизнанку. И почему это таксы носят уши, вывернутые наизнанку?
—Этого я не знаю, сэр.
—И я тоже. Всегда удивлялся. Но впрочем что это мы, Дживз. Болтаем о всяких Йезавелях и таксах, вместо того, чтобы сконцентрировать свое внимание на…
Тут я резко замолчал. Мое внимание полностью сконцентрировалось на придорожной таверне. Если точнее, не самой таверне, а на том, что стояло возле ее — на рыжем родстере, в котором я сразу узнал собственность Бобби Уикам. Можно было догадаться, почему она здесь. Бобби погостила у матери пару дней и поехала обратно в Бринкли. По дороге она почувствовала жажду, и она остановилась, чтобы выпить пару стаканчиков.
Я притормозил.
—Дживз, подожди меня здесь.
—Хорошо, сэр. Вы хотите поговорить с мисс Уикам?
—Так вы тоже заметили ее машину?
—Да, сэр, она очень выделяется среди других.
—Так же, как и ее хозяйка. У меня такое чувство, что я могу совершить кое-что в плане сближения чужих сердец. Надо попробовать, правда?
—Конечно, сэр.
Внутри эта придорожная таверна «Лиса и Гусь» (не ищите в меню) ничем не отличалась от других своих придорожных сестер: прохлада и сумрак, запах пива, сыра, кофе, пикулей и крепкого крестьянского тела. Входишь в это укромное помещение, и видишь — пивные кружки, украшающие стенные полки, и беспорядочно расставленные столы и стулья. На одном из таких стульев, за одним из таких столов сидела Бобби, за бутылочкой имбирного пива.
—Господи, Берти! — воскликнула она, когда я подошел к ней с приветствием. — Откуда ты взялся?
Я объяснил, что возвращаюсь из Лондона в Бринкли на своей машине.
—Смотри, как бы у тебя ее не угнали. Ты наверняка не вытащил ключи из зажигания.
—Да, но в машине сидит Дживз, мой мудрый страж, как любишь говаривать ты.
—Ах, так ты вместе с Дживзом? Но ты же говорил, что он в отпуске.
—Он прервал его по собственному желанию.
—Какой ты однако феодал.
—Ужасный. Когда я сказал ему, что он мне очень нужен, он ни минуты не колебался.
—И зачем он тебе так нужен?
Наступил момент для сближения чужих сердец. Я понизил голос до интимного шепота, но Бобби спросила, не болит ли у меня горло, поэтому я заговорил громче.
—Я подумал, что он сможет кое-чем помочь.
—В чем именно?
—Тебе и Кипперу, — сказал я и начал нащупывать дальнейшую нить разговора. Я знал, что тут нужно быть осторожным, поскольку мы имеем дело с девушкой вспыльчивого и крутого нрава. Одно лишнее слово, и она прихлопнет меня бутылкой из-под имбирного пива.
—Должен тебе заметить, что Киппер очень зримо передал мне суть вашего телефонного разговора, хотя я уверен, что тебе это может не понравиться. Но ты должна учесть, что мы друзья с детства. И ему просто было необходимо с кем-то поделиться, иначе читай отходную молитву.
Я видел, как она вздрогнула, и взгляд ее замер на бутылке. Я бы меньше удивился, если бы она ударила Вустера по голове, но вместо этого она сказала:
—Бедный ягненочек!
Я заказывал себе джин и тоник: при этих словах я прыснул им на столик, как домохозяйка, которая собирается гладить.
—Что ты сказала?
—Я сказала бедный ягненочек, хотя больше бы подошло «лопушок». Ну надо же, серьезно воспринял мои слова. Неужели он подумал, что это правда!
Я попытался уточнить:
—Это что, просто был такой способ поддерживать беседу?
—Господи, я просто спускала пар. Ну разве не может девушка время от времени спускать пар? Я никак не думала, что он примет это так близко к сердцу. Регги все мои слова воспринимает буквально.
—Значит, мальчик Амур снова счастливо смеется?
—Просто ржет как лошадь!
—То есть, если я правильно понял: «Бобби плюс Киппер» равняется?
—Конечно. Знак минус конечно стоял, но только первые пять минут.
—Я облегченно вздохнул, но быстро об этом пожалел, так перед этим я отхлебнул остатки своего джина.
—А Киппер в курсе? — спросил я снова, когда перестал кашлять.
—Пока еще нет. Я еду, чтобы сказать ему об этом.
Мне требовалось уточнить еще кое-какие детали.
—Значит, если я правильно понял, по мне не будут звонить свадебные колокола?
—Боюсь, что нет.
—Ничего страшного. Лишь бы ты была счастлива.
—Я не хочу, чтобы меня обвинили в двоемужии.
—Что ты, конечно. И на сегодняшний день ты остановилась на Киппере. И я тебя не виню. Прекрасная партия.
—И я тоже так считаю. Он отличный парень, ведь правда.
—Потрясающий.
—Я не предпочла бы другого ни за какие богатства на свете. Расскажи мне, каким он был в детстве.
—О, да таким же как все остальные.
—Чепуха!
—Ну конечно, не считая того, что он вечно спасал народ из горящих зданий и успевал выхватить голубоглазых детей из-под копыт сорвавшихся лошадей.
—Такое часто случалось?
—Почти каждый день.
—Он был гордостью школы?
—Да, пожалуй.
—Правда, насколько я поняла из его рассказов, сама школа была такой, что гордиться нечем.
—Условия жизни, созданные Обри Апджоном, были весьма суровыми. Особенно вспоминаются воскресные свиные колбаски.
—Регги очень смешно мне про них рассказывал. Колбаски положено делать из жизнерадостных свиней, а это были свиньи, разочарованные в жизни, или больные сапом, или туберкулезные.
—Да, я тоже это почувствовал. Ты уже уходишь? — спросил я, так как Бобби встала из-за стола.
—Я не могу больше ждать ни минуты. Я хочу броситься к нему в объятия. Мне кажется, если я его скоро не увижу, то просто умру с горя.
—Я очень тебя понимаю. Парень из Брачной Песни Иомена тоже себя так чувствовал. правда там были немного другие слова: «Дин-дон-дин-дон: вот к любимой едет он». Правда, там было одно трудное место: «Парень женится на не-еей» — последний слог приходилось тянуть минут десять,у меня вечно не хватало воздуха. Помнится, викарий сказал мне…
Тут меня прервали: меня часто прерывают, когда я начинаю рассказывать, как надо петь Брачную Песню Иомена, — Бобби заявила мне, что ей все это ужас как интересно, но лучше она подождет, когда выйдет моя Автобиография. Мы вместе вышли на улицу, я проводил ее до роудстера, а сам вернулся к машине, где сидел Дживз, улыбаясь во весь рот (читай: а сам вернулся к машине,где сидел Дживз), улыбаясь во весь рот.) Что же касается Дживза, то улыбается он скупо, позволяя своим губам скривиться, чаще всего на левую сторону лица. Я же просто сиял от счастья. Ничто так не делает счастливым, как осознание того, что все-таки тебе не придется петь Брачную Песню.
—Извини, Дживз, что заставил тебя ждать. Надеюсь, ты не очень скучал?
—Что вы, сэр, благодарю вас. Нам со Спинозой вовсе не было скучно.
—А?
—У меня тут книжка, «Этика» Спинозы, вы были так добры, что дали мне ее недавно почитать.
—Ах да, конечно. Хорошая книжка?
—Чрезвычайно, сэр.
—Это что, пособие для дворецких? Кстати, Дживз, хочу тебе сказать, что у нас все под контролем.
—Неужели, сэр?
—Разбитые сердца склеены, скоро мы услышим звон свадебных колоколов. Бобби передумала.
—Varium et mutable semper femina, сэр.
—Правильно говоришь. А теперь, — добавил я садясь в машину и трогаясь с места, — я расскажу тебе сказку про Уилберта и серебряный сливочник и я не удивлюсь, если от этого у тебя глаза не станут как у взъяренного дикобраза…
ГЛАВА 12
Когда я приехал в Бринкли, стояли тихие сумерки. Я поставил свою старушку машину в гараж и увидел, что машина тетушки Далии тоже на месте, из чего я сделал вывод, что и эта старушка вернулась. Так оно и есть. Я застал ее в будуаре вместе с чашкой чая и сдобной лепешкой. Она поприветствовала меня охотничьим улюлюканьем, которым овладела еще в пору охоты на британскую лисицу. Это было подобно газовому выхлопу, который пронзил меня от капота и до. Я никогда сам не охотился, но я так понимаю, что если ты умеешь издавать на охоте звуки, подобно хищнику страдающему от диспепсии, то считай, что дичь у тебя в кармане. Я думаю, что в молодые годы от одного такого выкрика тетушки Далии все ее спутники вылетали из седел, даже если их разделяла пара пахотных полей и тихая рощица.
—Привет, горе мое, — сказала между тем она. Ты давно примчался?
—Только что разорвал финишную ленточку.
—Херринг сказал, что ты ездил в Херн Бей.
—Да, я ездил за Дживзом. Как Бонзо?
—Весь пятнистый, но повеселел. А зачем тебе понадобился Дживз?
—Да вот оказалось, что уже и не нужен, но это выяснилось только на полдороги сюда. Я-то думал, что он помирит Бобби Уикам и Киппера. Ты знала, что они обручены?
—Да, она мне говорила.
—А она сказала тебе, что тиснула в «Таймс» объявление, будто обручена со мной?
—Я была первой, с кем она поделилась. Мы с ней от души посмеялись.
—А вот Киппер не посмеялся, потому что его бестолковая невеста забыла его предупредить. И когда он прочитал объявление, то увял, и у него потемнело перед глазами. Любой женщине он предпочел бы петлю и веревку, потом он кипел от негодования и написал ей письмо в стиле Томаса Оутвея.
—В стиле кого?
—Ты не знакома с Томасом Оутвеем? Он драматург, семнадцатого века, известен своими саркастическими репликами против представительниц противоположного ему пола. Написал пьесу «Сирота», которая просто кишит ими.
—Так ты оказывается не только комиксы читаешь?
—Честно говоря, я не очень-то вгрызался в его наследие, но зато мне рассказывал Киппер. Отвей считает, что женщины это ужасно, а Киппер перекинул эту информацию в своем письме к Бобби. И письмо получилось сердитое.
—Но неужели ты не догадался все ему объяснить?
—Конечно же догадался. Но к тому времени она уже получила письмо.
—Но почему же этот идиот не сказал ей, чтобы она его не открывала?
—Он все так и сделал. — «Дорогой, у меня на столе лежит письмо от тебя», — сообщила она. «Дорогая, ни в коем случае не открывай его», — сказал он. Ну и конечно же она открыла письмо.
Тетушка поджала губы и задумчиво откусила от лепешки большой кусок.
—Теперь я понимаю, что вид у него, как у дохлой рыбы. Роберта конечно же разорвала помолвку?
—И произнесла при этом пятиминутную речь — на едином дыхании.
—И ты привез сюда Дживза, чтобы он выступил посредником?
—Именно так я думал.
—Но если уж дело настолько далеко зашло…
—Ты сомневаешься, что Дживз сможет залечить их раны? — сказал я и погладил тетушку по головке. — Можешь вытереть набегающую слезу: все прошло. Я встретил Бобби в таверне по дороге сюда: она уже выпустила свой пар и больше не кипит от злости. Она остыла, но представь себе, горячо его любит. Когда мы расставались, она спешила к нему, чтобы сообщить это. Я думаю, что к настоящему моменту они уже спелись как ветчина с яичницей. Да и мне от этого легче, ведь порывая с Киппером, она собиралась выйти замуж за меня.
—А я думала, ты был бы счастлив.
—Ничего подобного.
—Как? Ты ведь сходил по ней с ума.
—Больше не схожу. Наваждение прошло, пелена сошла с моих глаз, и теперь мы просто хорошие друзья. Когда влюбляешься, вся загвоздка состоит в том, дорогая моя тетушка, что иногда представители от одной стороны связываются не с теми представительницами другой стороны, воспринимая их не с той стороны. Скажу понятней. Мужчины делятся на лопухов и не-лопухов. А женская особь может быть «хомо стервус», а есть еще тип «соня». Но вся беда в том, что не-лопухов тянет к тем, что «стервус» (а они-то больше подходят для лопухов) и они слишком поздно начинают понимать, что им нужны мягкие, спокойные «сони», с которыми можно спокойно жить и грызть свой хлеб насущный.
—То есть, все время получается наоборот?
—Совершенно верно. Возьми хотя бы меня и Бобби. Я очень высоко ценю ее экстравагантность, но я же не лопух и никогда им не стану, а она никогда не откажется от своих отличительных признаков. А мне нужна спокойная жизнь, а она никогда на нее не согласится, ее не одно успокоительное не возьмет. Она спать не будет спокойно до тех пор, пока сама не сведет кого-нибудь с ума. Короче говоря, ей нужна твердая рука, а у меня такой нет. А у Киппера, хотя он и лопух, таких рук сколько хочешь, и ему ничего не стоит с ней справиться. Поэтому я благословляю союз этих двух особей и готов на радостях танцевать народный танец в деревянных башмаках. Но где же Киппер? Я хочу пожать ему руку и поздравить лично.
—Он отправился вместе с Уилбертом и Филлис на пикник.
Я вспомнил и сразу сделал серьезный вид.
—Значит, он следит за ними. Очень серьезно относится к своим обязанностям.
—Он глаз с Уилберта не спускает.
—Уж с кого-кого, а с клептомана нельзя глаз спускать.
—С кого?
—Так тебе не сказали? У Уилберта воровской диагноз.
—С чего ты взял, что он вор?
—Он ворует вещи. Все, что не привинчено и не прибито гвоздями.
—Не будь таким дураком.
—Ты напрасно меня обижаешь. Он взял сливочник дяди Тома.
—Я знаю.
—Ты знаешь?
—Конечно.
Ее хладнокровие меня поразило. А я-то думал, будто поведанное мной обдаст ее кровь стужей и водрузит ее перманент стоймя как иглы на взъяренном дикобразе!…
—Черт возьми, как спокойно ты это воспринимаешь.
—А с какой стати мне волноваться? Это Том продал ему сливочник.
—Что?!
—Уилберт связался с ним в Хэррогейте и предложил сделку, Том позвонил мне и сказал, чтобы я отдала сливочник. Это лишний раз подтверждает, как держится Том за другую сделку.
Я шумно глотнул воздух, на этот раз без примеси джина и тоника. Я был изумлен.
—Ты хочешь сказать, — сказал я трагическим голосом, — что я напрасно проделал всю эту нервную работу?
— Что за нервная работа, ты всегда был такой бездельник.
—Да, а мамаша Крим? Она все время заглядывала в комнату своего чада, как только я приступал к поискам этого проклятого сливочника. Ведь я-то думал, что он спер его и там припрятал.
—И она тебя на этом поймала?
—И не однажды.
—И что она сказала?
—Она посоветовала мне пройти курс лечения у Родди Глоссопа, она слышала, что прекрасно справляется с душевнобольными. Я догадываюсь, почему она мне об этом сказала. Когда она меня засекла, я был наполовину упрятан под комод, конечно же ей это показалось странным.
—Берти! Но это действительно глупо!
—Я пытался возразить ей, но слова мои потонули в ее громком смехе. Я никогда не слышал, чтобы кто-либо так смеялся, даже Бобби, когда я мне по носу ударили грабли.
—Я бы отдала пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы оказаться там, — сказала она, когда наконец ее голосовые связки оправились от хохота. Так говоришь, ты торчал из-под комода?
—Это было во второй раз. В первую нашу встречу я сидел на полу со стулом обмотанным, вокруг шеи.
—Это как Елизаветинский воротник, какие носили во времена Томаса Ботвы.
—Ботвея, — возразил я сурово. Вы же знаете, я не люблю, когда выражаются неграмотно. И еще я хотел сказать, что я надеялся, что передо мной сочувствующая родственница, а не мешок со смехом, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошла Бобби.
Я сразу же понял, что она какая-то странная. Обычно Бобби выглядит так, будто она лучше всех. Потому она всегда такая оживленная. Но на этот раз она была какая-то тихая, погруженная в себя, но не так как это делает кот Агустус: скорее она была похожа на женщину с одной в Лувре. Дживз как-то подвел меня к этому шедевру и сказал: вот головка, на которую свалилась мировая тоска. Помню, он обратил мое внимание, какие у этой женщины тяжелые усталые веки. Я посмотрел на Бобби и пожалуй согласился с Дживзом.
Бобби разверзла свои тонкие уста, будто она только что высосала целый лимон, и сказала:
—Миссис Траверс, я хотела взять ту книжку Миссис Крим, которую начала читать.
—Привет, горе мое, — сказала между тем она. Ты давно примчался?
—Только что разорвал финишную ленточку.
—Херринг сказал, что ты ездил в Херн Бей.
—Да, я ездил за Дживзом. Как Бонзо?
—Весь пятнистый, но повеселел. А зачем тебе понадобился Дживз?
—Да вот оказалось, что уже и не нужен, но это выяснилось только на полдороги сюда. Я-то думал, что он помирит Бобби Уикам и Киппера. Ты знала, что они обручены?
—Да, она мне говорила.
—А она сказала тебе, что тиснула в «Таймс» объявление, будто обручена со мной?
—Я была первой, с кем она поделилась. Мы с ней от души посмеялись.
—А вот Киппер не посмеялся, потому что его бестолковая невеста забыла его предупредить. И когда он прочитал объявление, то увял, и у него потемнело перед глазами. Любой женщине он предпочел бы петлю и веревку, потом он кипел от негодования и написал ей письмо в стиле Томаса Оутвея.
—В стиле кого?
—Ты не знакома с Томасом Оутвеем? Он драматург, семнадцатого века, известен своими саркастическими репликами против представительниц противоположного ему пола. Написал пьесу «Сирота», которая просто кишит ими.
—Так ты оказывается не только комиксы читаешь?
—Честно говоря, я не очень-то вгрызался в его наследие, но зато мне рассказывал Киппер. Отвей считает, что женщины это ужасно, а Киппер перекинул эту информацию в своем письме к Бобби. И письмо получилось сердитое.
—Но неужели ты не догадался все ему объяснить?
—Конечно же догадался. Но к тому времени она уже получила письмо.
—Но почему же этот идиот не сказал ей, чтобы она его не открывала?
—Он все так и сделал. — «Дорогой, у меня на столе лежит письмо от тебя», — сообщила она. «Дорогая, ни в коем случае не открывай его», — сказал он. Ну и конечно же она открыла письмо.
Тетушка поджала губы и задумчиво откусила от лепешки большой кусок.
—Теперь я понимаю, что вид у него, как у дохлой рыбы. Роберта конечно же разорвала помолвку?
—И произнесла при этом пятиминутную речь — на едином дыхании.
—И ты привез сюда Дживза, чтобы он выступил посредником?
—Именно так я думал.
—Но если уж дело настолько далеко зашло…
—Ты сомневаешься, что Дживз сможет залечить их раны? — сказал я и погладил тетушку по головке. — Можешь вытереть набегающую слезу: все прошло. Я встретил Бобби в таверне по дороге сюда: она уже выпустила свой пар и больше не кипит от злости. Она остыла, но представь себе, горячо его любит. Когда мы расставались, она спешила к нему, чтобы сообщить это. Я думаю, что к настоящему моменту они уже спелись как ветчина с яичницей. Да и мне от этого легче, ведь порывая с Киппером, она собиралась выйти замуж за меня.
—А я думала, ты был бы счастлив.
—Ничего подобного.
—Как? Ты ведь сходил по ней с ума.
—Больше не схожу. Наваждение прошло, пелена сошла с моих глаз, и теперь мы просто хорошие друзья. Когда влюбляешься, вся загвоздка состоит в том, дорогая моя тетушка, что иногда представители от одной стороны связываются не с теми представительницами другой стороны, воспринимая их не с той стороны. Скажу понятней. Мужчины делятся на лопухов и не-лопухов. А женская особь может быть «хомо стервус», а есть еще тип «соня». Но вся беда в том, что не-лопухов тянет к тем, что «стервус» (а они-то больше подходят для лопухов) и они слишком поздно начинают понимать, что им нужны мягкие, спокойные «сони», с которыми можно спокойно жить и грызть свой хлеб насущный.
—То есть, все время получается наоборот?
—Совершенно верно. Возьми хотя бы меня и Бобби. Я очень высоко ценю ее экстравагантность, но я же не лопух и никогда им не стану, а она никогда не откажется от своих отличительных признаков. А мне нужна спокойная жизнь, а она никогда на нее не согласится, ее не одно успокоительное не возьмет. Она спать не будет спокойно до тех пор, пока сама не сведет кого-нибудь с ума. Короче говоря, ей нужна твердая рука, а у меня такой нет. А у Киппера, хотя он и лопух, таких рук сколько хочешь, и ему ничего не стоит с ней справиться. Поэтому я благословляю союз этих двух особей и готов на радостях танцевать народный танец в деревянных башмаках. Но где же Киппер? Я хочу пожать ему руку и поздравить лично.
—Он отправился вместе с Уилбертом и Филлис на пикник.
Я вспомнил и сразу сделал серьезный вид.
—Значит, он следит за ними. Очень серьезно относится к своим обязанностям.
—Он глаз с Уилберта не спускает.
—Уж с кого-кого, а с клептомана нельзя глаз спускать.
—С кого?
—Так тебе не сказали? У Уилберта воровской диагноз.
—С чего ты взял, что он вор?
—Он ворует вещи. Все, что не привинчено и не прибито гвоздями.
—Не будь таким дураком.
—Ты напрасно меня обижаешь. Он взял сливочник дяди Тома.
—Я знаю.
—Ты знаешь?
—Конечно.
Ее хладнокровие меня поразило. А я-то думал, будто поведанное мной обдаст ее кровь стужей и водрузит ее перманент стоймя как иглы на взъяренном дикобразе!…
—Черт возьми, как спокойно ты это воспринимаешь.
—А с какой стати мне волноваться? Это Том продал ему сливочник.
—Что?!
—Уилберт связался с ним в Хэррогейте и предложил сделку, Том позвонил мне и сказал, чтобы я отдала сливочник. Это лишний раз подтверждает, как держится Том за другую сделку.
Я шумно глотнул воздух, на этот раз без примеси джина и тоника. Я был изумлен.
—Ты хочешь сказать, — сказал я трагическим голосом, — что я напрасно проделал всю эту нервную работу?
— Что за нервная работа, ты всегда был такой бездельник.
—Да, а мамаша Крим? Она все время заглядывала в комнату своего чада, как только я приступал к поискам этого проклятого сливочника. Ведь я-то думал, что он спер его и там припрятал.
—И она тебя на этом поймала?
—И не однажды.
—И что она сказала?
—Она посоветовала мне пройти курс лечения у Родди Глоссопа, она слышала, что прекрасно справляется с душевнобольными. Я догадываюсь, почему она мне об этом сказала. Когда она меня засекла, я был наполовину упрятан под комод, конечно же ей это показалось странным.
—Берти! Но это действительно глупо!
—Я пытался возразить ей, но слова мои потонули в ее громком смехе. Я никогда не слышал, чтобы кто-либо так смеялся, даже Бобби, когда я мне по носу ударили грабли.
—Я бы отдала пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы оказаться там, — сказала она, когда наконец ее голосовые связки оправились от хохота. Так говоришь, ты торчал из-под комода?
—Это было во второй раз. В первую нашу встречу я сидел на полу со стулом обмотанным, вокруг шеи.
—Это как Елизаветинский воротник, какие носили во времена Томаса Ботвы.
—Ботвея, — возразил я сурово. Вы же знаете, я не люблю, когда выражаются неграмотно. И еще я хотел сказать, что я надеялся, что передо мной сочувствующая родственница, а не мешок со смехом, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошла Бобби.
Я сразу же понял, что она какая-то странная. Обычно Бобби выглядит так, будто она лучше всех. Потому она всегда такая оживленная. Но на этот раз она была какая-то тихая, погруженная в себя, но не так как это делает кот Агустус: скорее она была похожа на женщину с одной в Лувре. Дживз как-то подвел меня к этому шедевру и сказал: вот головка, на которую свалилась мировая тоска. Помню, он обратил мое внимание, какие у этой женщины тяжелые усталые веки. Я посмотрел на Бобби и пожалуй согласился с Дживзом.
Бобби разверзла свои тонкие уста, будто она только что высосала целый лимон, и сказала:
—Миссис Траверс, я хотела взять ту книжку Миссис Крим, которую начала читать.