Страница:
— Прекрасно. Итак, Берти, если ты готов…
Может быть, вы обратили внимание, что под конец я выпал из разговора, так как передо мной начал открываться весь ужас ситуации. Я знал, что не отвертеться, так как нормальный человек на моем месте ответил бы категорическим отказом. Но я, согласно кредо Вустеров, должен был помочь другу. Даже если для того, чтобы спасти друга детства от горестной участи продавать на улице карандаши (хотя, на мой взгляд, апельсины — более безбедный вариант), даже если для этого мне придется грозить пальцем перед носом Апджона, обзывая его при этом на чем свет стоит, то я готов. Может, на этой почве я поседею, но ведь я Вустер до корней волос.
Итак, я хрипло пробормотал «Отлично», но при этом я с ужасом представил себе Апджона, сбрившего усы. Когда же мы отправились к месту событий, Бобби приговаривала, что я настоящий герой, а Киппер волновался, не болит ли у меня горло. Но все это слабое средство: ведь нервные клетки Вустеров не восстанавливаются.
Кабинет дядюшки Тома был местом, куда я старался не заходить во время своих визитов в Бринкли. Всякий раз, когда дядя заполучал меня в этом интерьере, он поднимал свою любимую тему про старое серебро. И с другой стороны, на свежем воздухе появлялась надежда, что если он заполучит меня, то на какую-нибудь другую тему. Последний раз я посетил святая святых моего дядюшки год назад, и только теперь, когда я открыл дверь и вошел туда, я заметил поразительное сходство этой комнаты с директорским кабинетом Обри Апджона. Когда же я увидел его самого, сидящего за столом, я почувствовал, что хладнокровие мое сменилось ледяным ужасом. И вот тут-то я обнаружил-таки одно упущение в нашем плане: нельзя войти в комнату и начать обзывать кого бы то ни было просто так, ни с того ни с сего. нужно сперва начать разговор и повести его в нужное русло. Pourparlers, вот что.
Поэтому я сказал: «А, здрасьте», и мне показалось, что для pourparler вполне неплохо. «Читаете?» спросил я далее.
Он опустил книгу на колени (я успел прочитать имя автора — миссис Крим), поднял на меня свой взор, и я увидел его презрительно скривленную верхнюю губу.
— Нужно отдать должное вашей наблюдательности, Вустер. Я действительно читаю.
— Интересная книга?
— Весьма. И я жду той минуты, когда смогу снова продолжить чтение.
Я очень неглупый человек и сразу понял, что мне не рады. таков был его тон и выражение его губы. Всем своим обликом он давал мне понять, что я тут лишний. И все же я продолжил:
— Я смотрю, вы сбрили усы.
— Верно. Уж не хотите ли вы мне сказать, что напрасно?
— О, напротив. В прошлом году я сам отрастил усы, а потом взял и сбрил.
— Неужели?
— Того требовало общественное мнение.
— Понимаю. Был бы рад выслушать ваши воспоминания, Вустер, но на настоящий момент я жду звонка от своего адвоката.
— А я думал, у вас уже был один такой.
— Простите?
— Когда вы были там, возле пруда, разве вы ушли не потому, что вас позвали к телефону?
— Меня действительно позвали к телефону, но пока я добирался оттуда, мой адвокат устал ждать и он повесил трубку. Я жалею, что позволил мисс Уикам увести себя так далеко.
— Она хотела, чтобы вы посмотрели, какая большая рыба.
— Я это уже слышал от нее.
— Кстати, о рыбах, вы наверное удивились, когда увидели Киппера.
— Киппера?
— Херринга.
— Ах, Херринга, — сказал он, и я заметил, что он окончательно потерял интерес к разговору. наступила долгая пауза, но тут дверь открылась и в кабинет влетела эта дурочка Филлис, она была чем-то возбуждена.
— О, папочка, — зачирикала она, — ты занят?
— Нет, дорогая.
— Тогда мне надо кое о чем с тобой поговорить.
— Конечно. Всего хорошего, Вустер.
Я понял, на что он намекает. Он хотел, чтобы я вышел. Мне ничего не оставалось, как отвалить через французское окно. Не успел я это сделать, как на меня, словно дикая кошка, накинулась Филлис.
— Какого черта, Берти, что ты придуряешься, — зашептала она диким шепотом. — Что за штучки насчет усов. Я думала, что ты сразу приступишь к делу.
Я намекнул, что Обри Апджон еще не успел подать мне повода для оскорблений.
— Вечно ты придумываешь отговорки!
— Но ведь сначала наш разговор должен принять соответствующий оборот, разве не так?
— Дорогая, Берти прав, — вмешался Киппер. — Ему нужна point d'appui.
— Что?
— Отправная точка.
Хищница презрительно фыркнула.
— Знаешь, он просто струсил. Я так и знала. У этого червяка душа ушла в пятки.
Я бы мог разить свою опоннентессу в пух и прах, доказав, что у червяков нет никаких ног, а тем более пяток, но мне не хотелось пререкаться.
— Я бы попросил тебя, Киппер, — сказал я с холодным достоинством, — чтобы твоя подруга соблюдала рамки приличия. Я не червяк, а царь зверей. Я был уже готов совершить прыжок и сокрушить свою жертву, но мне помешала Филлис. Она желала срочно переговорить со своим отчимом.
Бобби снова раздраженно фыркнула.
— Она там будет теперь до скончания веков. Нам можно уходить.
— Да, — согласился Киппер. — Нам придется это отложить. Мы сообщим тебе новое время и место, Киппер.
— О, ну спасибо, — заметил я, и они отвалили.
Так я стоял еще некоторое время, перебирая в мыслях печальные факты. Мимо проходила тетушка Далия. Я был рад ее видеть. Я подумал, что, может быть, я найду в ее лице понимание и поддержку. Ибо, хотя она иной раз могла задать жару, но в тяжелые минуты она умела посочувствовать.
Когда же взглянул на нее еще раз, то увидел, что мои тяжелые минуты ничто по сравнению с ее, ибо во взгляде моей тетушки было выражение полного конца света.
И я не ошибся.
— Берти, — сказала она, поравнявшись со мной и смахнув слезу садовым совочком. — Знаешь что?
— Нет, а что?
— Так вот, — продолжила моя престарелая родственница, — издав такой вопль, будто ее взору предстала свора собак, припустившаяся за кроликом: Эта дура Филлис все-таки обручилась с Уилбертом Кримом!…
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
Может быть, вы обратили внимание, что под конец я выпал из разговора, так как передо мной начал открываться весь ужас ситуации. Я знал, что не отвертеться, так как нормальный человек на моем месте ответил бы категорическим отказом. Но я, согласно кредо Вустеров, должен был помочь другу. Даже если для того, чтобы спасти друга детства от горестной участи продавать на улице карандаши (хотя, на мой взгляд, апельсины — более безбедный вариант), даже если для этого мне придется грозить пальцем перед носом Апджона, обзывая его при этом на чем свет стоит, то я готов. Может, на этой почве я поседею, но ведь я Вустер до корней волос.
Итак, я хрипло пробормотал «Отлично», но при этом я с ужасом представил себе Апджона, сбрившего усы. Когда же мы отправились к месту событий, Бобби приговаривала, что я настоящий герой, а Киппер волновался, не болит ли у меня горло. Но все это слабое средство: ведь нервные клетки Вустеров не восстанавливаются.
Кабинет дядюшки Тома был местом, куда я старался не заходить во время своих визитов в Бринкли. Всякий раз, когда дядя заполучал меня в этом интерьере, он поднимал свою любимую тему про старое серебро. И с другой стороны, на свежем воздухе появлялась надежда, что если он заполучит меня, то на какую-нибудь другую тему. Последний раз я посетил святая святых моего дядюшки год назад, и только теперь, когда я открыл дверь и вошел туда, я заметил поразительное сходство этой комнаты с директорским кабинетом Обри Апджона. Когда же я увидел его самого, сидящего за столом, я почувствовал, что хладнокровие мое сменилось ледяным ужасом. И вот тут-то я обнаружил-таки одно упущение в нашем плане: нельзя войти в комнату и начать обзывать кого бы то ни было просто так, ни с того ни с сего. нужно сперва начать разговор и повести его в нужное русло. Pourparlers, вот что.
Поэтому я сказал: «А, здрасьте», и мне показалось, что для pourparler вполне неплохо. «Читаете?» спросил я далее.
Он опустил книгу на колени (я успел прочитать имя автора — миссис Крим), поднял на меня свой взор, и я увидел его презрительно скривленную верхнюю губу.
— Нужно отдать должное вашей наблюдательности, Вустер. Я действительно читаю.
— Интересная книга?
— Весьма. И я жду той минуты, когда смогу снова продолжить чтение.
Я очень неглупый человек и сразу понял, что мне не рады. таков был его тон и выражение его губы. Всем своим обликом он давал мне понять, что я тут лишний. И все же я продолжил:
— Я смотрю, вы сбрили усы.
— Верно. Уж не хотите ли вы мне сказать, что напрасно?
— О, напротив. В прошлом году я сам отрастил усы, а потом взял и сбрил.
— Неужели?
— Того требовало общественное мнение.
— Понимаю. Был бы рад выслушать ваши воспоминания, Вустер, но на настоящий момент я жду звонка от своего адвоката.
— А я думал, у вас уже был один такой.
— Простите?
— Когда вы были там, возле пруда, разве вы ушли не потому, что вас позвали к телефону?
— Меня действительно позвали к телефону, но пока я добирался оттуда, мой адвокат устал ждать и он повесил трубку. Я жалею, что позволил мисс Уикам увести себя так далеко.
— Она хотела, чтобы вы посмотрели, какая большая рыба.
— Я это уже слышал от нее.
— Кстати, о рыбах, вы наверное удивились, когда увидели Киппера.
— Киппера?
— Херринга.
— Ах, Херринга, — сказал он, и я заметил, что он окончательно потерял интерес к разговору. наступила долгая пауза, но тут дверь открылась и в кабинет влетела эта дурочка Филлис, она была чем-то возбуждена.
— О, папочка, — зачирикала она, — ты занят?
— Нет, дорогая.
— Тогда мне надо кое о чем с тобой поговорить.
— Конечно. Всего хорошего, Вустер.
Я понял, на что он намекает. Он хотел, чтобы я вышел. Мне ничего не оставалось, как отвалить через французское окно. Не успел я это сделать, как на меня, словно дикая кошка, накинулась Филлис.
— Какого черта, Берти, что ты придуряешься, — зашептала она диким шепотом. — Что за штучки насчет усов. Я думала, что ты сразу приступишь к делу.
Я намекнул, что Обри Апджон еще не успел подать мне повода для оскорблений.
— Вечно ты придумываешь отговорки!
— Но ведь сначала наш разговор должен принять соответствующий оборот, разве не так?
— Дорогая, Берти прав, — вмешался Киппер. — Ему нужна point d'appui.
— Что?
— Отправная точка.
Хищница презрительно фыркнула.
— Знаешь, он просто струсил. Я так и знала. У этого червяка душа ушла в пятки.
Я бы мог разить свою опоннентессу в пух и прах, доказав, что у червяков нет никаких ног, а тем более пяток, но мне не хотелось пререкаться.
— Я бы попросил тебя, Киппер, — сказал я с холодным достоинством, — чтобы твоя подруга соблюдала рамки приличия. Я не червяк, а царь зверей. Я был уже готов совершить прыжок и сокрушить свою жертву, но мне помешала Филлис. Она желала срочно переговорить со своим отчимом.
Бобби снова раздраженно фыркнула.
— Она там будет теперь до скончания веков. Нам можно уходить.
— Да, — согласился Киппер. — Нам придется это отложить. Мы сообщим тебе новое время и место, Киппер.
— О, ну спасибо, — заметил я, и они отвалили.
Так я стоял еще некоторое время, перебирая в мыслях печальные факты. Мимо проходила тетушка Далия. Я был рад ее видеть. Я подумал, что, может быть, я найду в ее лице понимание и поддержку. Ибо, хотя она иной раз могла задать жару, но в тяжелые минуты она умела посочувствовать.
Когда же взглянул на нее еще раз, то увидел, что мои тяжелые минуты ничто по сравнению с ее, ибо во взгляде моей тетушки было выражение полного конца света.
И я не ошибся.
— Берти, — сказала она, поравнявшись со мной и смахнув слезу садовым совочком. — Знаешь что?
— Нет, а что?
— Так вот, — продолжила моя престарелая родственница, — издав такой вопль, будто ее взору предстала свора собак, припустившаяся за кроликом: Эта дура Филлис все-таки обручилась с Уилбертом Кримом!…
ГЛАВА 17
Услышав эти слова, я так и подпрыгнул. Я был потрясен до глубины души, как любой племянник на моем месте. Если ваша родная тетя лезет из кожи вон, лишь бы уберечь свою крестницу от лап нью-йоркского плейбоя, и вот она узнает, что все напрасно, кому как не мне, родному сыну ее покойного родного брата, пожалеть ее?
— Ты уверена? — переспросил я. — Кто тебе сказал?
— Она же и сказала.
— Сама?
— Да. Она прибежала ко мне, вся кудрявая от счастья и проблеяла, как она счастлива, ну как же она счастлива, дорогая миссис Траверс. Ну какая же дура, а. Я чуть не прибила ее этой лопаткой. Я всегда считала ее глупее булочки, но по-моему, ее даже забыли положить в духовку.
— Но как же это могло случиться?
— Ведь ее пес тоже свалился в воду?
— Да, он был одним из нас. Но при чем здесь это?
— Уилберт бросился в воду и спас его.
— Эта псина прекрасно доплыла бы сама. Если не австралийским кролем, то по-собачьи.
— Но разве объяснишь это этой тупоголовой Филлис. Для нее если бы не Уилберт Крим, ее собака была бы утопленник. И теперь она выходит за него замуж.
— Но разве выходят замуж только за то, что ты спас чью-то таксу?
— Выходят, такие как она выходят.
— Мне это кажется странным.
— Еще бы не казалось. Но факт. Я насмотрелась таких девушек, как Филлис Миллз. Ты же помнишь, целых четыре года я была владелицей и главным редактором женского еженедельника. (Моя тетушка имела в виду журнал «Будуар Миледи»: как-то я написал для его рубрики «Мужья и братья» один материал под названием «Что носят хорошо одетые мужчины». Сам же журнал недавно перекупил какой-то простофиля, чему дядюшка Том был несказанно рад, так как все четыре года тетушка подсовывала ему чеки для оплаты.)
Я не думаю, что ты был нашим постоянным читателем. Так вот, для сведения, в каждом нашем номере мы публиковали по одному короткому рассказу, в которых почти всегда герой завоевывал сердце девушки тем, что спасал или ее собачку, или кошечку, или канарейку или еще какую-нибудь тварь, которую она держала в доме. Конечно, эти рассказы писала не Филлис, но она именно так устроен ее ум. Произнося слово «ум», — продолжила тетушка, — я имею в виду ту четверть чайной ложки ума, которую можно найти у нее, и то только если пробурить глубокую скважину. Бедная Джейн!…
— Кто-кто?
— Так звали ее мать. Джейн Милз.
— Ну да, конечно. ты говорила, что она была твоей лучшей подругой.
— Самой лучшей. И она всегда говорила мне: «Далия, дорогуша, если я отброшу копыта первая, ради бога, присмотри за Филлис, не дай бог, она выйдет за какого-нибудь проходимца. У нее хватит ума. Молоденькие девушки вечно влюбляются в негодяев». Тут она имела в виду своего первого мужа, который был отъявленным негодяем и мучил ее до того счастливого дня, когда, под большим градусом, он вошел в Темзу и был таков. «Не дай ей бог повторить моей ошибки», — говорила мне она, а я ей отвечала: «Джейн, ты можешь на меня положиться». А видишь как получилось.
Я пытался успокоить ее.
— Ты не должная винить в этом себя.
— Нет, это моя вина.
— Ты совершенно неправа.
— Но это я пригласила к себе в дом Уилберта Крима.
— Ты поступил как любящая жена дядюшки Тома.
— Да еще впустила Апджона, а он все время подталкивал ее к этому.
— Вот уж кто виноват точно, так это он.
— И я тоже.
— Если бы не его дурное влияние, мы бы сохранили нашу Филлис незамужней. «Стыдись, Апджон!» — вот что я бы сказал ему.
— И я пойду и скажу ему это. Ух, найти бы мне сейчас этого Апджона!
— Нет ничего проще. Он в кабинете дядюшки Тома.
При этих словах тетушка заметно оживилась.
— Ах так? — Она запрокинула голову и набрав полные легкие воздуха, издала клич: «АПДЖОН!» — так орет пастух, созывая домой стада с влажных пастбищ, омываемых Ди [Река, бассейн Ирландского моря.], и я должен был предупредить ее.
— Тетушка, не забывай про свое давление.
— К черту мое давление. АПДЖОН!
Он появился в проеме французского окна, взгляд его был холоден и суров, столь же холоден и суров, каким он был много лет назад в Мэлверне, в его собственном кабинете, где я был частым гостем, правда против собственной воли.
— Кто так ужасно шумит? Ах, это вы, Далия.
— Да, я.
— Вы хотите меня видеть?
— Да, я хотела вас видеть, и очень жаль, что я вижу вас не с переломанным хребтом или с парой сломанных ног и лицом, изъеденным проказой!
— Но дорогая Далия!…
— Я вам никакая не дорогая, вы разбудили во мне зверя. Вы разговаривали с Филлис?
— Она только что ушла от меня.
— Она вам рассказала?
— Что Уилберт Крим сделал ей предложение? Конечно.
— Надеюсь, вы довольны?
— Разумеется.
— Конечно! Я не сомневаюсь, что вы только рады будете, если эта глупая девчонка выскочит замуж за человека, который скандалит по ночным клубам, ворует серебряные ложки, который уже трижды разведен и который, если верить прогнозам, закончит свою жизнь в Син-Син [Тюрьма Оссининг, в Нью-Йорке.], если прежде на него не заявит свои права психушка. Вот вам Прекрасный Принц!
— Я вас не понимаю.
— Потому что ты дурак!
— Та-ак… — произнес Апджон, и в его голосе послышались угрожающие нотки. Манера моей тетушки, явно лишенная гостеприимства, явно начинала сердить его. Казалось, еще немного и он заставить ее десять раз написать в тетради: «Я буду хорошей девочкой» или, того хуже, выпорет ее за провинность.
— Неплохая партия для дочери Джейн — стать женой Вилли с Бродвея!
— Вилли с Бродвея?
— Ведь его так называют в кругах, в которых он вращается. И теперь он введет туда Филлис: «А это моя новая телка», — скажет он и проведет с ней краткий курс обучения приколам, а когда или если — у них появятся дети, они буду сажать их на колени и рассказывать сказки про кошельки чужих дядь и теть. И во всем этом будете виноваты вы, Обри Апджон!
Мне не нравилось, что события принимают такой оборот. С одной стороны, я с восхищением слушал спектакль, который закатила моя тетушка, но с другой стороны я видел, как подергивается верхняя губа Апджона, а это значит что последует наказание и он предвкушает это. По своему личному опыту я знал, что дела моей тетушки плохи.
И я оказался прав.
— Если вы позволите, то хочу заметить, дорогая Далия, — сказал он, — мы с вами не понимаем друг друга. У вас создалось впечатление, будто Филлис выходит замуж за младшего брата Уилберта — Уилфреда, действительно молодого повесу, который принес своим родителям много горя и которого действительно зовут Вилли с Бродвея. И этот Уилфред трижды портил жизнь своим трем женам. Но что касается Уилберта, то, насколько мне известно, никто не может сказать о нем ни одного плохого слова. Я мало знаю таких молодых людей, которые пользуются столь большим уважением. Он состоит на кафедре одного из самых крупных американских университетов, и он приехал в Англию, чтобы провести здесь свой отпуск. У себя же дома он преподает романские языки".
Остановите меня, если я повторяюсь, возможно я уже вам рассказывал этот случай. Было это, когда я учился в Оксфорде. Стою я как-то летом не берегу реки и болтаю со знакомой девушкой, уже и сам не помню о чем. Как вдруг раздается лай и я вижу, что в мою сторону бежит огромная собака, типа собаки Баскервиллей, с явным намерением покусать меня. Очевидно, по ее мнению, все особи семейства Вустеров подлежат истреблению. И я начал уже было молиться богу и размышлять о бренности своих фланелевых штанов (ценой 30 фунтов стерлингов), как моя собеседница, подпустив пса поближе, открыла вдруг перед самым его носом цветной японский зонтик, на что обалдевшая собака проделала в воздухе три обратных кульбита и помчалась прочь. А теперь, чтобы понять остроту настоящего момента, поставьте мою тетушку на место этой собаки и уберите кульбиты. Позже тетушка рассказал мне, что ее реакция на слова Апджона по силой своей могла сравниться с тем ощущением молодости, когда однажды летом на охоте она ехала верхом на лошади через вспаханное поле, шел дождь, а лошадь впереди идущего вдруг взбрыкнула, швырнув ей в лицо три фунта чистейшей грязи. Бедная моя тетушка чуть не подавилась ею, как бульдог, который пытается сожрать слишком большой кусок вырезки.
— Так вы хотите сказать, Апджон, что этих Вилли — два?
— Совершенно верно. И теперь вы понимаете, моя дорогая Далия, — произнес Апджон, смакуя каждое слово, будто сейчас он приступит к праведной порке, — что ваша забота оказалась напрасной, хотя, конечно, спасибо за беспокойство. Я не пожелал бы для Филлис лучшей партии. Уилберт красив, умен и смел, и у него прекрасные перспективы в жизни, — издевательски продолжал он. — Доход его отца, я полагаю. составляет не менее 20 миллионов долларов, и Уилберт старший из сыновей. Да, самым положительным образом, самым…
Но тут в глубине кабинета раздался телефонный звонок, и он с проворством кролика юркнул обратно…
— Ты уверена? — переспросил я. — Кто тебе сказал?
— Она же и сказала.
— Сама?
— Да. Она прибежала ко мне, вся кудрявая от счастья и проблеяла, как она счастлива, ну как же она счастлива, дорогая миссис Траверс. Ну какая же дура, а. Я чуть не прибила ее этой лопаткой. Я всегда считала ее глупее булочки, но по-моему, ее даже забыли положить в духовку.
— Но как же это могло случиться?
— Ведь ее пес тоже свалился в воду?
— Да, он был одним из нас. Но при чем здесь это?
— Уилберт бросился в воду и спас его.
— Эта псина прекрасно доплыла бы сама. Если не австралийским кролем, то по-собачьи.
— Но разве объяснишь это этой тупоголовой Филлис. Для нее если бы не Уилберт Крим, ее собака была бы утопленник. И теперь она выходит за него замуж.
— Но разве выходят замуж только за то, что ты спас чью-то таксу?
— Выходят, такие как она выходят.
— Мне это кажется странным.
— Еще бы не казалось. Но факт. Я насмотрелась таких девушек, как Филлис Миллз. Ты же помнишь, целых четыре года я была владелицей и главным редактором женского еженедельника. (Моя тетушка имела в виду журнал «Будуар Миледи»: как-то я написал для его рубрики «Мужья и братья» один материал под названием «Что носят хорошо одетые мужчины». Сам же журнал недавно перекупил какой-то простофиля, чему дядюшка Том был несказанно рад, так как все четыре года тетушка подсовывала ему чеки для оплаты.)
Я не думаю, что ты был нашим постоянным читателем. Так вот, для сведения, в каждом нашем номере мы публиковали по одному короткому рассказу, в которых почти всегда герой завоевывал сердце девушки тем, что спасал или ее собачку, или кошечку, или канарейку или еще какую-нибудь тварь, которую она держала в доме. Конечно, эти рассказы писала не Филлис, но она именно так устроен ее ум. Произнося слово «ум», — продолжила тетушка, — я имею в виду ту четверть чайной ложки ума, которую можно найти у нее, и то только если пробурить глубокую скважину. Бедная Джейн!…
— Кто-кто?
— Так звали ее мать. Джейн Милз.
— Ну да, конечно. ты говорила, что она была твоей лучшей подругой.
— Самой лучшей. И она всегда говорила мне: «Далия, дорогуша, если я отброшу копыта первая, ради бога, присмотри за Филлис, не дай бог, она выйдет за какого-нибудь проходимца. У нее хватит ума. Молоденькие девушки вечно влюбляются в негодяев». Тут она имела в виду своего первого мужа, который был отъявленным негодяем и мучил ее до того счастливого дня, когда, под большим градусом, он вошел в Темзу и был таков. «Не дай ей бог повторить моей ошибки», — говорила мне она, а я ей отвечала: «Джейн, ты можешь на меня положиться». А видишь как получилось.
Я пытался успокоить ее.
— Ты не должная винить в этом себя.
— Нет, это моя вина.
— Ты совершенно неправа.
— Но это я пригласила к себе в дом Уилберта Крима.
— Ты поступил как любящая жена дядюшки Тома.
— Да еще впустила Апджона, а он все время подталкивал ее к этому.
— Вот уж кто виноват точно, так это он.
— И я тоже.
— Если бы не его дурное влияние, мы бы сохранили нашу Филлис незамужней. «Стыдись, Апджон!» — вот что я бы сказал ему.
— И я пойду и скажу ему это. Ух, найти бы мне сейчас этого Апджона!
— Нет ничего проще. Он в кабинете дядюшки Тома.
При этих словах тетушка заметно оживилась.
— Ах так? — Она запрокинула голову и набрав полные легкие воздуха, издала клич: «АПДЖОН!» — так орет пастух, созывая домой стада с влажных пастбищ, омываемых Ди [Река, бассейн Ирландского моря.], и я должен был предупредить ее.
— Тетушка, не забывай про свое давление.
— К черту мое давление. АПДЖОН!
Он появился в проеме французского окна, взгляд его был холоден и суров, столь же холоден и суров, каким он был много лет назад в Мэлверне, в его собственном кабинете, где я был частым гостем, правда против собственной воли.
— Кто так ужасно шумит? Ах, это вы, Далия.
— Да, я.
— Вы хотите меня видеть?
— Да, я хотела вас видеть, и очень жаль, что я вижу вас не с переломанным хребтом или с парой сломанных ног и лицом, изъеденным проказой!
— Но дорогая Далия!…
— Я вам никакая не дорогая, вы разбудили во мне зверя. Вы разговаривали с Филлис?
— Она только что ушла от меня.
— Она вам рассказала?
— Что Уилберт Крим сделал ей предложение? Конечно.
— Надеюсь, вы довольны?
— Разумеется.
— Конечно! Я не сомневаюсь, что вы только рады будете, если эта глупая девчонка выскочит замуж за человека, который скандалит по ночным клубам, ворует серебряные ложки, который уже трижды разведен и который, если верить прогнозам, закончит свою жизнь в Син-Син [Тюрьма Оссининг, в Нью-Йорке.], если прежде на него не заявит свои права психушка. Вот вам Прекрасный Принц!
— Я вас не понимаю.
— Потому что ты дурак!
— Та-ак… — произнес Апджон, и в его голосе послышались угрожающие нотки. Манера моей тетушки, явно лишенная гостеприимства, явно начинала сердить его. Казалось, еще немного и он заставить ее десять раз написать в тетради: «Я буду хорошей девочкой» или, того хуже, выпорет ее за провинность.
— Неплохая партия для дочери Джейн — стать женой Вилли с Бродвея!
— Вилли с Бродвея?
— Ведь его так называют в кругах, в которых он вращается. И теперь он введет туда Филлис: «А это моя новая телка», — скажет он и проведет с ней краткий курс обучения приколам, а когда или если — у них появятся дети, они буду сажать их на колени и рассказывать сказки про кошельки чужих дядь и теть. И во всем этом будете виноваты вы, Обри Апджон!
Мне не нравилось, что события принимают такой оборот. С одной стороны, я с восхищением слушал спектакль, который закатила моя тетушка, но с другой стороны я видел, как подергивается верхняя губа Апджона, а это значит что последует наказание и он предвкушает это. По своему личному опыту я знал, что дела моей тетушки плохи.
И я оказался прав.
— Если вы позволите, то хочу заметить, дорогая Далия, — сказал он, — мы с вами не понимаем друг друга. У вас создалось впечатление, будто Филлис выходит замуж за младшего брата Уилберта — Уилфреда, действительно молодого повесу, который принес своим родителям много горя и которого действительно зовут Вилли с Бродвея. И этот Уилфред трижды портил жизнь своим трем женам. Но что касается Уилберта, то, насколько мне известно, никто не может сказать о нем ни одного плохого слова. Я мало знаю таких молодых людей, которые пользуются столь большим уважением. Он состоит на кафедре одного из самых крупных американских университетов, и он приехал в Англию, чтобы провести здесь свой отпуск. У себя же дома он преподает романские языки".
Остановите меня, если я повторяюсь, возможно я уже вам рассказывал этот случай. Было это, когда я учился в Оксфорде. Стою я как-то летом не берегу реки и болтаю со знакомой девушкой, уже и сам не помню о чем. Как вдруг раздается лай и я вижу, что в мою сторону бежит огромная собака, типа собаки Баскервиллей, с явным намерением покусать меня. Очевидно, по ее мнению, все особи семейства Вустеров подлежат истреблению. И я начал уже было молиться богу и размышлять о бренности своих фланелевых штанов (ценой 30 фунтов стерлингов), как моя собеседница, подпустив пса поближе, открыла вдруг перед самым его носом цветной японский зонтик, на что обалдевшая собака проделала в воздухе три обратных кульбита и помчалась прочь. А теперь, чтобы понять остроту настоящего момента, поставьте мою тетушку на место этой собаки и уберите кульбиты. Позже тетушка рассказал мне, что ее реакция на слова Апджона по силой своей могла сравниться с тем ощущением молодости, когда однажды летом на охоте она ехала верхом на лошади через вспаханное поле, шел дождь, а лошадь впереди идущего вдруг взбрыкнула, швырнув ей в лицо три фунта чистейшей грязи. Бедная моя тетушка чуть не подавилась ею, как бульдог, который пытается сожрать слишком большой кусок вырезки.
— Так вы хотите сказать, Апджон, что этих Вилли — два?
— Совершенно верно. И теперь вы понимаете, моя дорогая Далия, — произнес Апджон, смакуя каждое слово, будто сейчас он приступит к праведной порке, — что ваша забота оказалась напрасной, хотя, конечно, спасибо за беспокойство. Я не пожелал бы для Филлис лучшей партии. Уилберт красив, умен и смел, и у него прекрасные перспективы в жизни, — издевательски продолжал он. — Доход его отца, я полагаю. составляет не менее 20 миллионов долларов, и Уилберт старший из сыновей. Да, самым положительным образом, самым…
Но тут в глубине кабинета раздался телефонный звонок, и он с проворством кролика юркнул обратно…
ГЛАВА 18
Когда Апджон исчез в своей норе, некоторое время тетушка моя пыталась обрести дар речи. Наконец она подобрала нужные слова:
— Черти меня совсем подери! — проревела она. — Из миллиона чертовых имен эти чертовы Кримы называют одного своего чертового сына Уилбертом, а другого такого же чертового сына — Уилфредом, и оба они — Вилли! Никакой заботы о посторонних!
Я снова напомнил ей, что у нее может подняться давление и что нельзя так волноваться, но она вновь отвергла мою заботу, пожелав мне, чтоб я исчез.
— Не заволнуешься тут. Этот чертов Апджон разговаривал со мной так, будто он устраивал выволочку прыщавому школьнику за то, что тот слишком громко шаркал ногами во время церковной службы.
— Надо же! — удивленно воскликнул я. — Однажды я получил от него нагоняй именно по этой причине. И про прыщи тоже верно.
— Самоуверенный осел.
— Надо же, как тесен мир! — ответил я на собственные мысли.
— Что он тут вообще делает? Я его не приглашала.
— Выгони его. Я тебе уже предлагала это сделать, ты разве не помнишь? Выброси его во тьму, где глад и мор и скрежет зубовный.
— Я так и сделаю. Пусть еще только посмеет.
— Ты у меня — страшна в гневе.
— Да, страшна я… О господи! Опять он.
Ибо Апджон снова материализовался, на том же самом месте.
Но на лице его не было прежнего выражения. Появилось новое, из чего можно было сделать вывод, что произошло нечто, разбудившее и в нем зверя.
— ДАЛИЯ! — проревел он (употребим тот же эпитет что и для «АПДЖОН!»)
Зверь, проснувшийся в тетушке, тоже не дремал. Она посмотрела на него таким взглядом, от которого в ее младые годы любая собака из охотничьей своры поджала бы хвост.
— Ну, что?
Теперь Апджон потерял дар речи. Что это они сегодня как сговорились.
— Я только что разговаривал по телефону со своим адвокатом, — сказал он наконец. — Я просил его навести справки и узнать фамилию автора этой клеветнической статьи в «Сездей Ривью». И только что он сообщил мне, что автором является мой бывший ученик Регинальд Херринг.
Тут он умолк, чтобы дать нам время переварить информацию. У меня лично сердце отправилось в те самые пятки, которых нет у червяков, а тетушка Далия держалась молодцом. Почесав подбородок садовым совком, она изрекла:
— Неужели?
Апджон удивленно заморгал глазами, видно он ожидал от нас большего участия.
— И это все, что вы мне можете сказать?
— И это все.
— О? Ну что ж, я подаю иск на возмещение морального ущерба, более того, я отказываюсь находиться под одной крышей с Регинальдом Херрингом. Или он, или я.
Бывают такие минуты в жизни природы, когда замирают циклоны, на одно или два мгновения, чтобы снова взвиться и вплотную взяться за сокращение населения. Как назвать такие минуты? Томительными? Что ж, неплохое слово. Напряженные, зловещие… Это была тишина из тех тишин, когда холодок пробегал по спине и ты ждешь, когда же бабахнет.
А между тем тетушка моя начала надуваться как баббл-гам, и даже не-Вустер посоветовал бы ей поберечь свое кровяное давление.
— Что вы сказать, — произнесла она. Он повторил.
— Да? — произнесла тетушка, и тут началось. Что ж, Апджон сам на это напросился. В обычной ситуации невинное существо, тетушка моя, если ее задеть по-настоящему, она не станет приставлять к глазам лорнет, обратной его стороной, чтобы показать ваше ничтожество: нет, она испепелит вас одним своим взглядом.
— Да? — сказал она, — так вы будете решать за меня, кого мне приглашать, а кого нет? И у вас хватило дерзости, хватило… хватило…
Я пришел ей на помощь:
— …наглости.
— …наглости диктовать мне, кому быть в Бринкли, а кому нет. Прекрасно, если вас не устраивают мои друзья, ради бога. мне думается, «Бык в кустах» в Снодсбери вас устроит больше.
— Эту гостиницу рекомендует «Путеводитель автомобилиста», — поддакнул я.
— Туда я и отправляюсь. Сразу же, как упакуют мои вещи. Я надеюсь, Далия, вы будете так любезны и попросите об этом своего дворецкого.
С этими словами он пошел прочь, а тетушка моя, все еще дрожа от злости, вошла в кабинет, и я следом за ней.
Она позвонила в колокольчик, и в комнату вошел Дживз.
— Дживз? — удивленно произнесла тетушка. — Я предполагала, что…
— У сэра Родерика сегодня выходной, мадам.
— О. Ну, может тогда вы упакуете вещи мистера Апджона? Он уезжает от нас.
— Хорошо, мадам.
— А ты, Берти, довезешь его до Снодсбери.
— Ага, — подчинился я. Мне не очень светило этим заниматься, но еще меньше мне хотелось связываться со своей тетушкой, и так доведенной до белого каления.
— Техника безопасности прежде всего, — такое мое кредо…
— Черти меня совсем подери! — проревела она. — Из миллиона чертовых имен эти чертовы Кримы называют одного своего чертового сына Уилбертом, а другого такого же чертового сына — Уилфредом, и оба они — Вилли! Никакой заботы о посторонних!
Я снова напомнил ей, что у нее может подняться давление и что нельзя так волноваться, но она вновь отвергла мою заботу, пожелав мне, чтоб я исчез.
— Не заволнуешься тут. Этот чертов Апджон разговаривал со мной так, будто он устраивал выволочку прыщавому школьнику за то, что тот слишком громко шаркал ногами во время церковной службы.
— Надо же! — удивленно воскликнул я. — Однажды я получил от него нагоняй именно по этой причине. И про прыщи тоже верно.
— Самоуверенный осел.
— Надо же, как тесен мир! — ответил я на собственные мысли.
— Что он тут вообще делает? Я его не приглашала.
— Выгони его. Я тебе уже предлагала это сделать, ты разве не помнишь? Выброси его во тьму, где глад и мор и скрежет зубовный.
— Я так и сделаю. Пусть еще только посмеет.
— Ты у меня — страшна в гневе.
— Да, страшна я… О господи! Опять он.
Ибо Апджон снова материализовался, на том же самом месте.
Но на лице его не было прежнего выражения. Появилось новое, из чего можно было сделать вывод, что произошло нечто, разбудившее и в нем зверя.
— ДАЛИЯ! — проревел он (употребим тот же эпитет что и для «АПДЖОН!»)
Зверь, проснувшийся в тетушке, тоже не дремал. Она посмотрела на него таким взглядом, от которого в ее младые годы любая собака из охотничьей своры поджала бы хвост.
— Ну, что?
Теперь Апджон потерял дар речи. Что это они сегодня как сговорились.
— Я только что разговаривал по телефону со своим адвокатом, — сказал он наконец. — Я просил его навести справки и узнать фамилию автора этой клеветнической статьи в «Сездей Ривью». И только что он сообщил мне, что автором является мой бывший ученик Регинальд Херринг.
Тут он умолк, чтобы дать нам время переварить информацию. У меня лично сердце отправилось в те самые пятки, которых нет у червяков, а тетушка Далия держалась молодцом. Почесав подбородок садовым совком, она изрекла:
— Неужели?
Апджон удивленно заморгал глазами, видно он ожидал от нас большего участия.
— И это все, что вы мне можете сказать?
— И это все.
— О? Ну что ж, я подаю иск на возмещение морального ущерба, более того, я отказываюсь находиться под одной крышей с Регинальдом Херрингом. Или он, или я.
Бывают такие минуты в жизни природы, когда замирают циклоны, на одно или два мгновения, чтобы снова взвиться и вплотную взяться за сокращение населения. Как назвать такие минуты? Томительными? Что ж, неплохое слово. Напряженные, зловещие… Это была тишина из тех тишин, когда холодок пробегал по спине и ты ждешь, когда же бабахнет.
А между тем тетушка моя начала надуваться как баббл-гам, и даже не-Вустер посоветовал бы ей поберечь свое кровяное давление.
— Что вы сказать, — произнесла она. Он повторил.
— Да? — произнесла тетушка, и тут началось. Что ж, Апджон сам на это напросился. В обычной ситуации невинное существо, тетушка моя, если ее задеть по-настоящему, она не станет приставлять к глазам лорнет, обратной его стороной, чтобы показать ваше ничтожество: нет, она испепелит вас одним своим взглядом.
— Да? — сказал она, — так вы будете решать за меня, кого мне приглашать, а кого нет? И у вас хватило дерзости, хватило… хватило…
Я пришел ей на помощь:
— …наглости.
— …наглости диктовать мне, кому быть в Бринкли, а кому нет. Прекрасно, если вас не устраивают мои друзья, ради бога. мне думается, «Бык в кустах» в Снодсбери вас устроит больше.
— Эту гостиницу рекомендует «Путеводитель автомобилиста», — поддакнул я.
— Туда я и отправляюсь. Сразу же, как упакуют мои вещи. Я надеюсь, Далия, вы будете так любезны и попросите об этом своего дворецкого.
С этими словами он пошел прочь, а тетушка моя, все еще дрожа от злости, вошла в кабинет, и я следом за ней.
Она позвонила в колокольчик, и в комнату вошел Дживз.
— Дживз? — удивленно произнесла тетушка. — Я предполагала, что…
— У сэра Родерика сегодня выходной, мадам.
— О. Ну, может тогда вы упакуете вещи мистера Апджона? Он уезжает от нас.
— Хорошо, мадам.
— А ты, Берти, довезешь его до Снодсбери.
— Ага, — подчинился я. Мне не очень светило этим заниматься, но еще меньше мне хотелось связываться со своей тетушкой, и так доведенной до белого каления.
— Техника безопасности прежде всего, — такое мое кредо…
ГЛАВА 19
Недолог путь от Бринкли до Снодсбери, и скоро я уже высадил Апджона возле «Быка в Кустах». Мы распрощались довольно сдержанно: самое приятное в моих отношениях с Апджоном — это момент расставания, и если бы не Киппер, за которого я по-прежнему очень переживал, я бы поделился этим соображением вслух.
Но я видел, что дела Киппера плохи. За всю нашу совместную поездку с Апджоном мы не обмолвились ни словом, но краем глаза я видел выражение мрачной решительности на его лице: количество доброты почти приблизилось к нулевой отметке.
Вернувшись домой, я загнал машину в гараж и отправился к своей благоверной тетушке, чтобы узнать, как поживает ее перегревшийся двигатель по перекачке крови и какое там давление и не грозит ли дому воспламенение.
Но ее там не оказалось: как потом мне сказали, она отправилась к себе в комнату, чтобы растереть виски одеколоном и подышать по системе йога. Зато в доме была Бобби, а еще Дживз. Дживз протягивал Бобби что-то в конверте, а она приговаривала: «О, Дживз, вы спасли человеку жизнь», а он ей: «Ну что вы, мисс». Я конечно не понял, о чем это они, но мне было не до этого.
— Где Киппер? — спросил я и тут увидел, что Бобби начала кружиться по комнате на мысочках, издавая при этом радостные вопли.
— Регги? — прервала она на мгновение свой народный танец, — Регги пошел прогуляться.
— А он знает, что Апджону известно имя автора статьи?
— Да, твоя тетушка ему все рассказала.
— Тогда нам нужно посовещаться.
— Ты насчет апджоновского иска? Можешь не волноваться, Дживз украл его речь.
Я ничего не понимал. По-моему, она говорила загадками.
— Дживз, я тебя не очень отрываю?
— Нет, сэр.
— Тогда объясни мне смысл высказывания этой юной особы.
— Мисс Уикам имеет в виду машинописный вариант речи мистера Апджона, с которой он должен обратиться завтра к ученикам средней школы в Снодсбери, сэр.
— Но она сказала, что ты украл ее.
— Совершенно верно, сэр.
Я опешил.
— Неужели ты хочешь сказать…?
— Да, именно, — вмешалась Бобби, прервав на минуту свои русские балетные вариации. — Твоя тетушка велела ему собрать вещи Апджона, и первым, что попалось ему в руки, была эта речь.
Я удивленно вскинул брови:
— Как же так, Дживз.
— Я подумал, что так будет лучше для всех, сэр.
— И правильно подумали! — сказала Бобби и исполнила как-оно-там-называется по Нижинскому. — Теперь либо Апджон забирает свой иск, либо он остается без своих «тезисов», а без них он и рта не сможет открыть. Так что ему придется выполнить наши условия. Правильно я говорю, Дживз?
— У него не остается выбора, мисс.
Потом заговорил я. Конечно, мне не хотелось их разочаровывать, но я подумал, что…
— Я конечно, я вас понимаю. Тетушка Далия рассказывала мне, что ораторский дар Апджона впрямую зависит от этих бумажек, но что если он скажется больным?
— Нет.
— Я бы на его месте поступил именно так.
— Но не ты же добиваешься, чтобы консерваторы Снодсбери выдвинули твою кандидатуру на повторных выборах. Именно поэтому ему так важно выступить завтра в школе и произвести хорошее впечатление, потому что там учатся дети половины членов избирательного комитета, и он хочет, чтобы все увидели, какой он оратор. Ведь их предыдущий кандидат был заикой, а они заметили это только тогда, когда его уже запустили к избирателям. Они не хотят повторять свои ошибки.
— Да, теперь я понимаю, — согласился я. Я вспомнил, что тетушка Далия действительно рассказывала мне о политических амбициях Апджона.
— Так что вот, — заключила Бобби. — Его судьба зависит от этой речи, а речь в наших руках, значит и его судьба тоже. И мы все решим не сходя с места.
— И как все это будет выглядеть?
— Мы все уже продумали. С минуты на минуту он позвонит сюда, чтобы разыскать свою речь. И ты должен переговорить с ним и изложить ему наши условия.
— Я?
— Именно ты.
— Почему я?
— Так считает Дживз.
— Право же, Дживз? Почему не Киппер?
— Мистер Херринг и Мистер Апджон не разговаривают друг с другом, сэр.
— Ты ведь понимаешь, что произойдет, если Апджон услышит по телефону голос Регги. Он сразу же повесит трубку, и нам снова придется придумывать, как выйти с ним на связь. А тебя он выслушает очень даже.
— Но черт возьми…
— Но ведь все равно Регги пошел погулять, и мы не знаем, где он. Почему с тобой всегда так трудно разговаривать, Берти. Твоя тетушка рассказывала мне, как она с тобой мучалась, когда ты был еще ребенком. Она просила тебя съесть свою кашу, а ты надувался и упрямился, как ионов осел.
Тут я не мог ее не исправить. Ведь всем известно, что в школе я получил приз за знание Библии.
— Валаамов осел. А у Ионы был не осел, а кит. Дживз!
— Да, сэр?
— Рассуди нас, что я не ел кашу как валаамов, а не ионов осел.
— Да, сэр.
— Я же говорил, — повернулся я к Бобби, и я бы продолжил и дальше ставить ее на место, но тут раздался телефонный звонок, и я похолодел от ужаса, ибо я знал, кто это мог быть.
Бобби прореагировала на это по-своему.
— Ну вот! А это, если я не ошибаюсь, наш дорогой клиент. Вперед, Берти. Давай, ни пуха ни пера.
Я уже вам говорил, что если я общаюсь с мужчинами, я тверд как кремень, но в женских руках превращаюсь в воск, напр. сейчас. Я так же хотел сейчас разговаривать с Апджоном, как плыть в бочке в сторону Ниагарского водопада. Но у меня не было выбора. Либо ты мужик, либо нет, как говаривал шевалье Баярд [Легендарный французский солдат.]. Но судя по тому, как я приближался к телефону, я не был достоин этого звания, когда же я услышал в трубке голос Апджона, то совсем струхнул. Ибо по его тону понял, что мой собеседник раздражен. Даже в Мелверн Хаус, что в Бремли, когда я заполнил его чернильницу шербетом, он не был так зол.
Но я видел, что дела Киппера плохи. За всю нашу совместную поездку с Апджоном мы не обмолвились ни словом, но краем глаза я видел выражение мрачной решительности на его лице: количество доброты почти приблизилось к нулевой отметке.
Вернувшись домой, я загнал машину в гараж и отправился к своей благоверной тетушке, чтобы узнать, как поживает ее перегревшийся двигатель по перекачке крови и какое там давление и не грозит ли дому воспламенение.
Но ее там не оказалось: как потом мне сказали, она отправилась к себе в комнату, чтобы растереть виски одеколоном и подышать по системе йога. Зато в доме была Бобби, а еще Дживз. Дживз протягивал Бобби что-то в конверте, а она приговаривала: «О, Дживз, вы спасли человеку жизнь», а он ей: «Ну что вы, мисс». Я конечно не понял, о чем это они, но мне было не до этого.
— Где Киппер? — спросил я и тут увидел, что Бобби начала кружиться по комнате на мысочках, издавая при этом радостные вопли.
— Регги? — прервала она на мгновение свой народный танец, — Регги пошел прогуляться.
— А он знает, что Апджону известно имя автора статьи?
— Да, твоя тетушка ему все рассказала.
— Тогда нам нужно посовещаться.
— Ты насчет апджоновского иска? Можешь не волноваться, Дживз украл его речь.
Я ничего не понимал. По-моему, она говорила загадками.
— Дживз, я тебя не очень отрываю?
— Нет, сэр.
— Тогда объясни мне смысл высказывания этой юной особы.
— Мисс Уикам имеет в виду машинописный вариант речи мистера Апджона, с которой он должен обратиться завтра к ученикам средней школы в Снодсбери, сэр.
— Но она сказала, что ты украл ее.
— Совершенно верно, сэр.
Я опешил.
— Неужели ты хочешь сказать…?
— Да, именно, — вмешалась Бобби, прервав на минуту свои русские балетные вариации. — Твоя тетушка велела ему собрать вещи Апджона, и первым, что попалось ему в руки, была эта речь.
Я удивленно вскинул брови:
— Как же так, Дживз.
— Я подумал, что так будет лучше для всех, сэр.
— И правильно подумали! — сказала Бобби и исполнила как-оно-там-называется по Нижинскому. — Теперь либо Апджон забирает свой иск, либо он остается без своих «тезисов», а без них он и рта не сможет открыть. Так что ему придется выполнить наши условия. Правильно я говорю, Дживз?
— У него не остается выбора, мисс.
Потом заговорил я. Конечно, мне не хотелось их разочаровывать, но я подумал, что…
— Я конечно, я вас понимаю. Тетушка Далия рассказывала мне, что ораторский дар Апджона впрямую зависит от этих бумажек, но что если он скажется больным?
— Нет.
— Я бы на его месте поступил именно так.
— Но не ты же добиваешься, чтобы консерваторы Снодсбери выдвинули твою кандидатуру на повторных выборах. Именно поэтому ему так важно выступить завтра в школе и произвести хорошее впечатление, потому что там учатся дети половины членов избирательного комитета, и он хочет, чтобы все увидели, какой он оратор. Ведь их предыдущий кандидат был заикой, а они заметили это только тогда, когда его уже запустили к избирателям. Они не хотят повторять свои ошибки.
— Да, теперь я понимаю, — согласился я. Я вспомнил, что тетушка Далия действительно рассказывала мне о политических амбициях Апджона.
— Так что вот, — заключила Бобби. — Его судьба зависит от этой речи, а речь в наших руках, значит и его судьба тоже. И мы все решим не сходя с места.
— И как все это будет выглядеть?
— Мы все уже продумали. С минуты на минуту он позвонит сюда, чтобы разыскать свою речь. И ты должен переговорить с ним и изложить ему наши условия.
— Я?
— Именно ты.
— Почему я?
— Так считает Дживз.
— Право же, Дживз? Почему не Киппер?
— Мистер Херринг и Мистер Апджон не разговаривают друг с другом, сэр.
— Ты ведь понимаешь, что произойдет, если Апджон услышит по телефону голос Регги. Он сразу же повесит трубку, и нам снова придется придумывать, как выйти с ним на связь. А тебя он выслушает очень даже.
— Но черт возьми…
— Но ведь все равно Регги пошел погулять, и мы не знаем, где он. Почему с тобой всегда так трудно разговаривать, Берти. Твоя тетушка рассказывала мне, как она с тобой мучалась, когда ты был еще ребенком. Она просила тебя съесть свою кашу, а ты надувался и упрямился, как ионов осел.
Тут я не мог ее не исправить. Ведь всем известно, что в школе я получил приз за знание Библии.
— Валаамов осел. А у Ионы был не осел, а кит. Дживз!
— Да, сэр?
— Рассуди нас, что я не ел кашу как валаамов, а не ионов осел.
— Да, сэр.
— Я же говорил, — повернулся я к Бобби, и я бы продолжил и дальше ставить ее на место, но тут раздался телефонный звонок, и я похолодел от ужаса, ибо я знал, кто это мог быть.
Бобби прореагировала на это по-своему.
— Ну вот! А это, если я не ошибаюсь, наш дорогой клиент. Вперед, Берти. Давай, ни пуха ни пера.
Я уже вам говорил, что если я общаюсь с мужчинами, я тверд как кремень, но в женских руках превращаюсь в воск, напр. сейчас. Я так же хотел сейчас разговаривать с Апджоном, как плыть в бочке в сторону Ниагарского водопада. Но у меня не было выбора. Либо ты мужик, либо нет, как говаривал шевалье Баярд [Легендарный французский солдат.]. Но судя по тому, как я приближался к телефону, я не был достоин этого звания, когда же я услышал в трубке голос Апджона, то совсем струхнул. Ибо по его тону понял, что мой собеседник раздражен. Даже в Мелверн Хаус, что в Бремли, когда я заполнил его чернильницу шербетом, он не был так зол.