Страница:
Когда в воздухе прозвучала последняя нота, девушка затаила дыхание. Боевые лошади рванулись вперед. Цокот огромных копыт вторил стуку сердца Эйслинн. Рыцари сшиблись с громом и бряцанием оружия. Копье Вулфгара отскочило от щита Рагнора, копье Рагнора расщепилось, ударившись о панцирь противника. Эйслинн облегченно вздохнула, увидев, что Вулфгар невредим и остался в седле. Рыцари вернулись на прежние места, взяли новые копья, и ее вновь охватил страх. Вторая атака началась без предупреждения. На этот раз в щепки разлетелось копье Вулфгара. Рагнор пошатнулся от удара, и его копье пролетело мимо. Противники в третий раз сменили оружие. Гунну поединок явно пришелся по вкусу, и Вулфгар ощущал, как подрагивают мускулы неукротимого жеребца.
На сей раз противники ринулись друг на друга, и словно гром прогремел среди ясного неба. Вулфгар попал в край щита Рагнора, Гунн ударил грудью его коня, и всадник свалился на землю. Эйслинн прикусила губу, когда Гунн споткнулся, но ухитрился сохранить равновесие. Вулфгар, видя, что соперник пытается подняться, отбросил копье и спешился сам. Рагнор, злобно зарычав, схватился за булаву, но она оказалась без шипов, и он тут же ее отбросил. Будь на ней шипы, она превратилась бы в смертельное оружие, но Вильгельм позаботился о своих рыцарях. Однако в душе Рагнора по-прежнему бушевала жажда крови.
Вулфгар вытащил боевой топор, взвесил на руке и тоже отложил. Рыцари выхватили двуручные мечи и сошлись в рукопашной. Эйслинн, сжав зубы, наблюдала за происходящим. Клинки скрестились. Удары следовали с такой быстротой, что трудно было уследить за ними. В острых лезвиях ярко отражалось солнце, и в холодном воздухе стоял непрерывный звон. Время от времени раздавался глухой стук — это мечи задевали за щиты. Пот градом катился по лицам врагов, капал за панцири и увлажнял кожаные туники.
Рагнор действовал быстро и ловко, Вулфгар сражался чуть медленнее, но его удары были много весомее и вернее. Казалось, проходило испытание не только силы, но и воли. Тот, кто сумеет протянуть дольше, окажется победителем. Наконец Рагнор почувствовал тяжесть меча, и, ощутив это, Вулфгар, словно почерпнув энергию из неведомого источника, удвоил усилия. Но внезапно он запутался ногой в цепи отброшенной булавы.
Видя это, Рагнор начал наступать, осыпая противника свирепыми ударами. Вулфгар упал на колено. Эйслинн привстала и прикрыла рот ладонью, заглушая крик. Однако Вильгельм услышал ее и понял, к кому склоняется сердце девушки.
Наконец Вулфгару удалось выпутаться и подняться под градом ударов. Правда, он пошатнулся, но встретил новую атаку, твердо держась на земле. Битва все длилась, и казалось, ни один не может взять верх, пока перевес не стал клониться на сторону Вулфгара. Он неожиданно ответил на очередной удар искусным выпадом и сбил набок шлем Рагнора. И не успел тот опомниться, как лезвие поднялось высоко в воздух и с размаху опустилось вниз, зацепив край щита. Рагнор покачнулся, и Вулфгар едва успел выдернуть меч. Рагнор уронил щит, и обоюдоострое лезвие противника начало плести вокруг него сверкающую стальную паутину. Рагнор был вынужден отступить и обороняться. Еще один мощный удар пришелся в плечо, и рука бессильно повисла. Ребра ныли; звенья кольчуги все сильнее впивались в тело. Рагнор снова пошатнулся и на мгновение опустил меч. Под тяжелым ударом его шлем слетел, и Рагнор опустился на траву, нелепо взмахнув руками. Вулфгар отступил и, тяжело дыша, наблюдал, как противник пытается подняться.
Рагнор снова и снова старался встать, но по-прежнему бессильно валился наземь. Эйслинн ждала, затаив дыхание, молясь, чтобы поединок закончился. Рагнор безвольно обмяк, по-видимому, потеряв сознание. Вулфгар медленно повернулся к Вильгельму, почтительно приложив ко лбу рукоять меча. Но расширенные глаза Эйслинн и искаженное страхом лицо послужили ему предупреждением. Вулфгар повернулся как раз вовремя, чтобы отбить предательское нападение Рагнора и снова уложить его ударом меча наотмашь. Рагнор, завопив от боли, рухнул на песок. На этот раз он не приподнялся и только громко стонал.
Вулфгар приблизился к королевскому шатру и краем глаза заметил радостную улыбку Эйслинн.
— Прошу прощения, сир, вы признаете поединок состоявшимся?
Вильгельм, улыбнувшись, кивнул:
— Я никогда не сомневался в исходе, Вулфгар. Ты храбро сражался и с честью вышел из поединка. — И, покосившись на Эйслинн, сухо заметил: — Бедная девушка, кажется, счастлива столь скудным проявлением страсти. Следует ли мне предупредить, чтобы она не принимала близко к сердцу твою победу?
Вулфгар воткнул меч в землю и, отшвырнув в сторону латные рукавицы, повесил шлем на рукоятку, а сам широкими шагами устремился в шатер. Эйслинн охнула от неожиданности, когда он появился перед ней и, подхватив с кресла, начал целовать намеренно неспешно, крепко прижимая к себе, словно стараясь слиться с ней воедино. Горячие губы жадно прижались к ее рту, будто они снова очутились в уединении спальни.
Вашель помог кузену подняться: оба молча стояли на поле, наблюдая встречу влюбленных. На теле Рагнора не осталось живого места, а лицо исказила гримаса боли, скрывающая ярость. Лишь Вашель слышал, с какой ядовитой злобой он пробормотал:
— Когда-нибудь я убью бастарда.
И, повернувшись, заковылял с поля.
Вулфгар разжал руки, и Эйслинн медленно опустилась в кресло. Ноги отказывались ее держать, воздух неровными толчками вырывался из горла. Вулфгар повернулся к королю и коротко поклонился:
— Вы довольны, сир?
Вильгельм от всей души рассмеялся и подмигнул Эйслинн.
— Наконец-то правда выплыла наружу. Кажется, парень стремится получить не столько земли, сколько тебя.
Эйслинн покраснела от удовольствия. Король, став серьезным, повернулся к Вулфгару:
— Нужно составить документы на владение. Повелеваю тебе прийти сегодня к ужину. Очаровательная леди скрасит наше одиночество, и к тому же я не собираюсь скоро расставаться с ней. Придворная жизнь скучна и уныла без женского общества. До вечера, Вулфгар.
Король удалился, сделав знак Эйслинн сопровождать его. Девушка покорно поднялась и, накинув на голову капюшон, последовала за ним, но у самого выхода оглянулась и подарила рыцарю прощальную улыбку.
Благодарение небесам, тяготы этого дня остались позади, и Вулфгар мог отдохнуть. Однако, вернувшись домой, он понял, что думает только об Эйслинн, и возбуждение все росло. Он с нетерпением подгонял Сенхерста, носившего наверх ведра с водой для купания, которое, конечно, успокоит боль и унесет усталость.
Вулфгар долго выбирал, что наденет сегодня к ужину, и отложил коричневый наряд, скромный, но богатый.
Странное безудержное веселье овладело рыцарем, когда он проезжал по вечерним улицам к дому, напевая себе под нос. Придворные почтительно приветствовали его и открыто восхищались Гунном. Паж повел Вулфгара в зал, где знатные лорды поздравляли его и осыпали комплиментами. Отойдя от них, он заметил Эйслинн, беседующую с какой-то дамой. Однако девушка не сводила с него глаз. Их взгляды встретились, и они обменялись улыбками.
Девушка сияла неземной красотой и казалась недосягаемой, и Вулфгар потрясенно осознал, что из всех высокородных господ именно ему выпало счастье назвать ее своей.
Извинившись перед собеседниками, он устремился к Эйслинн, и она шагнула ему навстречу.
— Ты снова завоевал меня, господин, — прошептала она. Вулфгар, сохраняя невозмутимое выражение лица, предложил Эйслинн руку, и девушка приняла ее.
— Пойдем, — тихо промолвил он и проводил ее к столу. Сейчас он, прямой и стройный, само воплощение рыцаря-победителя, получил заслуженный приз, и никто из присутствующих не заподозрил всей правды. В груди Вулфгара росла неодолимая потребность сжать ее в объятиях и заглушить протесты поцелуями. У него едва хватало сил чинно идти рядом, ощущать ее легкое прикосновение и не выказывать окружающим истинных чувств.
Ужин прошел в веселой остроумной беседе. Провозглашались тосты за Нормандию, корону, Англию, Вильгельма и, наконец, за победу Вулфгара. Еда была вкусной и обильной, вино крепким, и мужество Вулфгара превозносилось до небес, но все приходит к концу, и гости стали торопливо расходиться. К Эйслинн подбежал паж и что-то прошептал. Она обернулась к Вулфгару:
— Король желает побеседовать с тобой наедине, а я должна приготовиться. До встречи, господин.
Вулфгар поднялся и, подождав, пока слуги отодвинут стол, преклонил перед королем колени. Зал опустел, остался лишь епископ Жоффрей, который подошел и встал за креслом короля.
— Сир, я пришел по вашему зову, — сказал Вулфгар, склонив голову.
— Встань, сэр рыцарь, и выслушай мои слова, — решительно объявил Вильгельм. — Ты храбро боролся и вышел победителем в поединке. А посему земли Даркенуолда, Крегана и их окрестности, а также леди Эйслинн принадлежат тебе. Мне известно, что поместье это невелико, и поэтому я дарую его тебе в полное владение. Через эти земли проходят дороги на восток и запад, а также лежит кратчайший путь на побережье из Лондона. Я желаю, чтобы ты выстроил в Даркенуолде красивый каменный замок, в котором можно было бы разместить не менее тысячи человек, если возникнет необходимость. И хотя Креган находится на перекрестке дорог, он расположен в низине и тоже плохо защищен. Замок станет свидетельством нашей власти над страной. Даркенуолд прекрасно послужит этой цели и, кроме того, прячется в холмах. Ты сам выберешь место и позаботишься, чтобы замок стал настоящим оплотом и твердыней. Норвежцы все еще бросают жадные взгляды на Англию, и шотландские короли также претендуют на трон. Мы должны быть начеку.
Замолчав, он сделал знак епископу, и тот вынул из широкой сутаны свиток пергамента, развернул и начал медленно читать. Потом король скрепил грамоту своей печатью, епископ вручил свиток Вулфгару и удалился. Вильгельм откинулся на спинку тяжелого кресла и крепко сжал подлокотники.
— Этот день запомнится мне навсегда, но, повторяю, Вулфгар, у меня не было сомнений.
— Мой повелитель слишком добр, — пробормотал смущенный Вулфгар.
— Да, Вулфгар, чрезвычайно добр, — отозвался Вильгельм и вздохнул, — но ничего не делаю бездумно. Знаю, ты предан мне и готов защищать мое дело, но я вскоре должен вернуться в Нормандию. Даже в этой прекрасной стране найдутся те, кто хоть сейчас свергнет меня ради собственных целей, и здесь остается не так много истинно верных мне людей. Выстрой хорошо укрепленный замок и сохрани земли для своих сыновей. Мне отлично знакома участь бастарда, и справедливость требует, чтобы я разделил свои богатства с себе подобным.
Вулфгар не нашелся с ответом, и король, поднявшись, протянул руку. Рыцарь сжал ее, и воины долго смотрели в глаза друг другу.
— Мы не раз делили тяготы, мой добрый товарищ, и выпили вместе не одну чашу вина, — мягко сказал Вильгельм. — Иди с миром, и желаю тебе удачи, но прошу, не вздумай отделаться от леди Эйслинн в порыве минутного безумства. Поверь, она редкостная женщина и сделает честь любому мужчине, согласившись стать его женой.
Вулфгар снова опустился на колени перед королем.
— Дама будет отослана к тебе, как только я сочту нужным, Вулфгар, — пообещал Вильгельм. — Я еще увижусь с тобой до того, как отправлюсь в Нормандию, а ты покинешь Лондон. Доброй ночи, Вулфгар.
С этими словами Вильгельм удалился, а Вулфгар вышел во двор, где стоял Гунн. Он вскочил в седло, однако причины спешить домой не было. Оставалось лишь гадать, когда Вильгельм освободит Эйслинн из-под своей опеки, и Вулфгар ругал себя за неумение уговорить короля и объяснить, как страдает в разлуке. Он медленно ехал по тихим улицам, глазея в окна домов, и, обнаружив маленький кабачок, вошел и потребовал кувшин эля. Может, хмельное питье облегчит немного его одиночество, а если выпить весь кувшин, даже ночь пройдет вполне сносно.
Вулфгар поднес чашу к губам, но эль горчил, и он скоро поднялся, почти ничего не выпив. Добравшись до другого трактира, он заказал густое красное вино, но и оно не смогло заглушить боль. Наконец Вулфгар оказался у дома и долго грустно стоял перед дверями, не желая входить. Было уже совсем поздно, когда он ступил в холл. Все остальные давно уже спали. В очаге догорал огонь, Вулфгар потушил его и, волоча ноги, начал подниматься по лестнице. Проходя мимо маленькой каморки, где спала Глинн, он услышал шорох.
Что это?
Он остановился.
Неужели там Глинн? Конечно, Глинн! Но если она здесь, значит, Эйслинн…
Вулфгар подбежал к спальне и, распахнув двери, обнаружил, что девушка стоит у окна и расчесывает волосы. Увидев Вулфгара, она улыбнулась. Он закрыл дверь и прислонился к косяку, оглядывая комнату. Все на месте: ее вещи сложены на сундуке, гребни — на маленьком столике. Эйслинн была одета в мягкое облегающее белое платье-рубаху и словно светилась неким внутренним сиянием. Она плохо видела стоявшего в полумраке Вулфгара и чуть прищурилась, но он мгновенно оказался рядом и рывком притянул ее к себе, ища губами губы, заглушая все слова, вопросы и объяснения в древнем, как сам мир, приветствии. Не дав ей времени отдышаться, он поднял ее и понес к кровати, Эйслинн попыталась что-то сказать, но он снова припал к устам девушки, словно умирающий от жажды, и вдавил тяжелым телом в мягкую перину. Рука скользнула в вырез ее платья, а обжигающие губы проложили дорожку по шее до того места, где пальцы сжимали нежную добычу.
Вулфгар собрался снять с девушки рубашку, но тут же в недоумении отстранился. Губы Эйслинн подрагивали, из-под опущенных ресниц по щекам тихо катились слезы. Вулфгар нахмурился.
— Эйслинн, радость моя, ты боишься?
— О Вулфгар, — выдохнула она, — я страшусь лишь одного — что ты захочешь избавиться от меня. Думаешь ли ты, какая судьба ждет меня тогда? — Она открыла глаза и взглянула на него. — Кубок часто наполняют вином, доставляющим удовольствие, но когда он погнется и потеряет прежний вид, его без сожаления выкидывают. Это вещь. Ее купили. Ею владеют. Ее используют. Я ведь женщина. Мое предназначение в жизни определено на небесах, и я с ужасом жду того дня, когда состарюсь и одряхлею и другая согреет твою постель.
Но Вулфгар попытался смехом прогнать ее страхи.
— Ни один кубок не знает вкуса вина и не может сказать, пьянит ли новый напиток больше старого. Да, бедная чаша, мои руки привыкли к твоим округлостям, и ничего изящнее и красивее я еще не подносил к своим губам. То, чем полна ты, кружит голову, лишает разума и сводит с ума. Но ведь и ты познала наслаждение, не так ли?
Эйслинн поднялась и, подобрав под себя ноги, одернула рубашку.
— Господин, я провела эти дни при дворе Вильгельма. Все это время я была благородной дамой, и он, и все остальные смотрели на меня как на благовоспитанную девушку из хорошей семьи, однако мое ложное положение и фальшь происходящего тяжелым грузом легли мне на сердце, ибо только мне известно, кто я такая на самом деле.
— Напрасно ты принижаешь себя, милая, ведь только сегодня я рисковал жизнью ради тебя. Разве можно потребовать большую цену?
Эйслинн, отмахнувшись, издевательски усмехнулась:
— Сколько ты платил за женщин в Нормандии? Стоимость одного двух платьев? Пригоршню медяков?
Какая разница — одна монета или тысяча? Женщина, которой заплачено, по-прежнему остается шлюхой. Нынче ты отдал час-другой собственной жизни. Да, цена немалая, понимаю, особенно для меня, поскольку я ценю твою жизнь, вероятно, еще выше, чем ты. Но много ли дал Вильгельм за твою жизнь? А обет верности? Могу ли я купить их у него? Но сколько бы ты ни тратил на меня, я все-таки остаюсь женщиной, порядочной и честной. И если приду к тебе по доброй воле, как бы щедро ты ни оценил меня, все равно стану потаскухой. Вулфгар вскочил и гневно уставился на нее.
— Ты принадлежишь мне, и сама дважды клялась в этом. Эйслинн, пожав плечами, ослепительно улыбнулась.
— Пришлось выбирать из двух зол. Один раз, чтобы избавиться от негодяя, второй — чтобы поддержать твое достоинство и помочь сохранить честь. Вулфгар, неужели ты не видишь? — Она протянула руку к двери. — Я сейчас могу отправиться на улицу, и ты, надеюсь, не станешь отрицать, что десятки знатных и благородных лордов будут счастливы оказаться в моей постели?
Вулфгар покачал головой и хотел что-то возразить, но она вновь заговорила с таким пылом, словно пыталась силой вбить мысли ему в голову.
— Вулфгар, послушай. Какая разница — один или дюжина? И при чем здесь цена? Мы не связаны обетами, а это значит, что, отдаваясь тебе без сопротивления, я становлюсь шлюхой.
Вожделение, снедавшее Вулфгара, мгновенно угасло, и он, вскинувшись, почти зарычал:
— В таком случае не все ли равно — пригоршня медяков или слова, которые бормочет святой отец в церкви? Только тогда человек связан на всю жизнь! Но цена… цена все равно уплачена!
Эйслинн отвернулась, и слезы снова потекли по щекам. Вулфгар так и не понял, что делает ее той самой женщиной, которую он так жаждет. Девушка вновь заговорила, так тихо, что ему пришлось напрягать слух:
— Я всегда буду рядом, как ты того желаешь. Бери меня снова и снова, но я буду сопротивляться, насколько хватит сил.
И, признавая поражение, она уныло опустила голову. Соленые капли разбивались о сложенные на коленях ладони. Не в силах вынести вида плачущей девушки и не зная, как ее утешить, Вулфгар повернулся и рассерженно выскочил из комнаты.
Он долго стоял перед очагом, стиснув зубы и угрюмо глядя в огонь.
— Неужели мне предстоит всю жизнь ее насиловать? Когда же она придет ко мне сама? — пробормотал он наконец.
— Вы что-то сказали, господин? — раздался за спичной гнусавый голос. Обернувшись, он увидел Сенхерста.
— Саксонская свинья! — заревел Вулфгар. — Убирайся!
Парень поспешил исчезнуть, а Эйслинн, услышав крик Вулфгара, догадалась, почему тот срывает зло на других. Она поднялась с постели и шагнула к двери, чувствуя, как слабеет решимость, но все-таки превозмогла себя и подошла к окну. Прислоняясь головой к раме, девушка долго смотрела на темный спящий город.
Огонь совсем погас, когда Вулфгар снова открыл дверь спальни. Эйслинн, уже лежавшая в постели, быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Перина просела под тяжестью мужского тела. Вулфгар прижался к девушке, но она лишь вздохнула и сонно пошевелилась. Однако он не устоял перед ее близостью. Его руки скользнули по ее телу в дерзкой ласке. Не успела Эйслинн опомниться, как он подмял ее под себя, терзая губы сначала нежными, а потом требовательно жгучими поцелуями, пока она, ослабевшая и задыхающаяся, не покорилась его воле.
— Нет, нет, пожалуйста, — чуть слышно лепетала девушка, но Вулфгар уже ничего не слышал, и она поняла, что битва опять проиграна. Вулфгар вонзился в нее, и Эйслинн всхлипнула, ощутив, как собственное тело предает ее. Напряжение все росло, пока огромная волна не захлестнула девушку и не унесла высоко в небо, где рассыпалась на сотни сверкающих капелек-искр.
Некоторое время спустя, когда порыв страсти прошел, она, утомленная и измученная, лежала в его объятиях, но, как ни странно, плакать не хотелось. Эйслинн переполняло необычное удовлетворение. Вулфгар так великодушен! Он осыпает ее подарками, хотя перед этим клялся, что не собирается тратиться на женщин. Утверждает, что не дерется из-за прекрасного пола, однако не задумываясь вступил в поединок с Рагнором. Очевидно, он во многом переменился, и, вероятно, это еще не конец.
Следующие несколько дней прошли быстро. Вулфгар неукоснительно выполнял свои обязанности и часто бывал во дворце по делам, касавшимся поместья. На людях они с Эйслинн вели себя как любовники — обменивались нежными взглядами и старались держаться поближе друг к другу. Но наедине с ним Эйслинн превращалась в холодную, недоступную деву, страшившуюся даже легкого прикосновения Вулфгара. Ее сопротивление стало выводить его из себя. Каждый раз приходилось все начинать заново и, набравшись терпения, усердно атаковать ее твердыню, однако потом она не спешила отстраниться, как прежде, и подолгу лежала, прижавшись к нему и наслаждаясь теплом его тела.
Через три дня Вильгельм прислал письмо, в котором освобождал Вулфгара от службы и приказывал отправляться в Даркенуолд и заняться строительством замка. Перед отъездом у Вулфгара оказалось множество дел, и вернулся он поздно. Эйслинн поужинала одна и ожидала его в спальне. У очага подогревалось блюдо с мясом, на подоконнике стоял кувшин эля. В эту последнюю ночь в Лондоне они долго стояли у окна, глядя вдаль, пока луна не поднялась высоко на небе, ощущая безмятежность, покой и тихую радость, никогда не испытываемые раньше.
На следующее утро началась предотъездная суматоха. Паковались последние узлы и сносились вниз. Эйслинн оделась и, завернувшись в теплый плащ, спустилась в холл, где наскоро позавтракала, прежде чем направиться к конюшне. Ее маленькая чалая лошадка была привязана к задку повозки, без седла и сбруи. Девушка, недоуменно нахмурившись, обернулась к стоявшему рядом Гауэйну:
— Сэр рыцарь, мне придется ехать в повозке?
— Нет, миледи. Ваша лошадь вон там.
Он со странной улыбкой показал куда-то, но больше ничего не прибавив, повернулся и отошел. Эйслинн пожала плечами и, присмотревшись, заметила в конюшне серую в яблоках кобылку. У нее на спине красовалось дамское седло Эйслинн, а рядом лежала меховая полость, чтобы прикрыть ноги девушки во время поездки. Эйслинн провела ладонью по спине кобылки, восхищаясь гладкой шкурой и упругими мышцами, погладила по бархатистой серо-голубоватой морде. Услышав чьи-то шаги, она обернулась и увидела Вулфтара, с веселой улыбкой наблюдавшего за ней. Эйслинн открыла было рот, но рыцарь опередил ее.
— Это твоя, — коротко объявил рыцарь. — Взамен Клеоме.
Он вывел Гунна из стойла. На сердце у Эйслинн потеплело. Счастливо улыбнувшись, она последовала примеру Вулфгара и огляделась. Но поблизости не было никого, кто помог бы ей сесть в седло. Заметив ее беспомощный взгляд, галантный сэр Гауэйн спрыгнул на землю, осторожно посадил девушку на лошадь и закутал ей ноги полостью. Потом вскочил на своего коня, и отряд выступил в путь. Не дождавшись ни слова от Вулфгара, Эйслинн постаралась держаться от него в нескольких шагах. Всадники не спеша проехали по улицам города. Кавалькаду замыкали лучники и скрипучая на ходу повозка. Они миновали мост и, проехав через Саутуорк, выбрались на большую дорогу. Вулфгар то и дело оборачивался, словно желая убедиться, что все в порядке. Наконец он придержал Гунна, пока Эйслинн не очутилась рядом. Девушка улыбнулась. Теперь она занимала место, по праву принадлежащее его жене.
День выдался холодным, и в эту ночь пришлось раскинуть шатры — один для Вулфгара с Эйслинн, другой — для остальных рыцарей. Глинн пришлось спать в повозке, неподалеку от шатра Вулфгара. Разожгли огромный костер и после горячего ужина отправились на ночлег. Все было тихо, и Эйслинн уже из шатра любовалась мерцанием умирающего огня. Они укрылись потеплее, и вскоре Вулфгар обнял ее. Но со стороны фургона донесся шорох; рыцарь разочарованно опустил руку. Прошло несколько минут, и Эйслинн снова ощутила его прикосновение, но все повторилось сначала. Вулфгар отодвинулся, пробормотал проклятие, и Эйслинн услышала раздраженный шепот:
— Что она ворочается, словно голодная корова в стойле?!
Он сделал третью попытку, и Глинн вновь устроилась поудобнее. Вулфгар, окончательно выведенный из себя, натянул на голову волчью шкуру. Эйслинн весело прыснула и прижалась к его теплой спине.
На следующий день тучи разошлись, но было по-прежнему холодно. Лошади выдыхали огромные клубы пара, оседавшего инеем на сбруе. Они вновь отправились в путь, и на сердце Эйслинн было легко — девушка знала, что сегодняшнюю ночь она проведет в родном доме.
Глава 17
На сей раз противники ринулись друг на друга, и словно гром прогремел среди ясного неба. Вулфгар попал в край щита Рагнора, Гунн ударил грудью его коня, и всадник свалился на землю. Эйслинн прикусила губу, когда Гунн споткнулся, но ухитрился сохранить равновесие. Вулфгар, видя, что соперник пытается подняться, отбросил копье и спешился сам. Рагнор, злобно зарычав, схватился за булаву, но она оказалась без шипов, и он тут же ее отбросил. Будь на ней шипы, она превратилась бы в смертельное оружие, но Вильгельм позаботился о своих рыцарях. Однако в душе Рагнора по-прежнему бушевала жажда крови.
Вулфгар вытащил боевой топор, взвесил на руке и тоже отложил. Рыцари выхватили двуручные мечи и сошлись в рукопашной. Эйслинн, сжав зубы, наблюдала за происходящим. Клинки скрестились. Удары следовали с такой быстротой, что трудно было уследить за ними. В острых лезвиях ярко отражалось солнце, и в холодном воздухе стоял непрерывный звон. Время от времени раздавался глухой стук — это мечи задевали за щиты. Пот градом катился по лицам врагов, капал за панцири и увлажнял кожаные туники.
Рагнор действовал быстро и ловко, Вулфгар сражался чуть медленнее, но его удары были много весомее и вернее. Казалось, проходило испытание не только силы, но и воли. Тот, кто сумеет протянуть дольше, окажется победителем. Наконец Рагнор почувствовал тяжесть меча, и, ощутив это, Вулфгар, словно почерпнув энергию из неведомого источника, удвоил усилия. Но внезапно он запутался ногой в цепи отброшенной булавы.
Видя это, Рагнор начал наступать, осыпая противника свирепыми ударами. Вулфгар упал на колено. Эйслинн привстала и прикрыла рот ладонью, заглушая крик. Однако Вильгельм услышал ее и понял, к кому склоняется сердце девушки.
Наконец Вулфгару удалось выпутаться и подняться под градом ударов. Правда, он пошатнулся, но встретил новую атаку, твердо держась на земле. Битва все длилась, и казалось, ни один не может взять верх, пока перевес не стал клониться на сторону Вулфгара. Он неожиданно ответил на очередной удар искусным выпадом и сбил набок шлем Рагнора. И не успел тот опомниться, как лезвие поднялось высоко в воздух и с размаху опустилось вниз, зацепив край щита. Рагнор покачнулся, и Вулфгар едва успел выдернуть меч. Рагнор уронил щит, и обоюдоострое лезвие противника начало плести вокруг него сверкающую стальную паутину. Рагнор был вынужден отступить и обороняться. Еще один мощный удар пришелся в плечо, и рука бессильно повисла. Ребра ныли; звенья кольчуги все сильнее впивались в тело. Рагнор снова пошатнулся и на мгновение опустил меч. Под тяжелым ударом его шлем слетел, и Рагнор опустился на траву, нелепо взмахнув руками. Вулфгар отступил и, тяжело дыша, наблюдал, как противник пытается подняться.
Рагнор снова и снова старался встать, но по-прежнему бессильно валился наземь. Эйслинн ждала, затаив дыхание, молясь, чтобы поединок закончился. Рагнор безвольно обмяк, по-видимому, потеряв сознание. Вулфгар медленно повернулся к Вильгельму, почтительно приложив ко лбу рукоять меча. Но расширенные глаза Эйслинн и искаженное страхом лицо послужили ему предупреждением. Вулфгар повернулся как раз вовремя, чтобы отбить предательское нападение Рагнора и снова уложить его ударом меча наотмашь. Рагнор, завопив от боли, рухнул на песок. На этот раз он не приподнялся и только громко стонал.
Вулфгар приблизился к королевскому шатру и краем глаза заметил радостную улыбку Эйслинн.
— Прошу прощения, сир, вы признаете поединок состоявшимся?
Вильгельм, улыбнувшись, кивнул:
— Я никогда не сомневался в исходе, Вулфгар. Ты храбро сражался и с честью вышел из поединка. — И, покосившись на Эйслинн, сухо заметил: — Бедная девушка, кажется, счастлива столь скудным проявлением страсти. Следует ли мне предупредить, чтобы она не принимала близко к сердцу твою победу?
Вулфгар воткнул меч в землю и, отшвырнув в сторону латные рукавицы, повесил шлем на рукоятку, а сам широкими шагами устремился в шатер. Эйслинн охнула от неожиданности, когда он появился перед ней и, подхватив с кресла, начал целовать намеренно неспешно, крепко прижимая к себе, словно стараясь слиться с ней воедино. Горячие губы жадно прижались к ее рту, будто они снова очутились в уединении спальни.
Вашель помог кузену подняться: оба молча стояли на поле, наблюдая встречу влюбленных. На теле Рагнора не осталось живого места, а лицо исказила гримаса боли, скрывающая ярость. Лишь Вашель слышал, с какой ядовитой злобой он пробормотал:
— Когда-нибудь я убью бастарда.
И, повернувшись, заковылял с поля.
Вулфгар разжал руки, и Эйслинн медленно опустилась в кресло. Ноги отказывались ее держать, воздух неровными толчками вырывался из горла. Вулфгар повернулся к королю и коротко поклонился:
— Вы довольны, сир?
Вильгельм от всей души рассмеялся и подмигнул Эйслинн.
— Наконец-то правда выплыла наружу. Кажется, парень стремится получить не столько земли, сколько тебя.
Эйслинн покраснела от удовольствия. Король, став серьезным, повернулся к Вулфгару:
— Нужно составить документы на владение. Повелеваю тебе прийти сегодня к ужину. Очаровательная леди скрасит наше одиночество, и к тому же я не собираюсь скоро расставаться с ней. Придворная жизнь скучна и уныла без женского общества. До вечера, Вулфгар.
Король удалился, сделав знак Эйслинн сопровождать его. Девушка покорно поднялась и, накинув на голову капюшон, последовала за ним, но у самого выхода оглянулась и подарила рыцарю прощальную улыбку.
Благодарение небесам, тяготы этого дня остались позади, и Вулфгар мог отдохнуть. Однако, вернувшись домой, он понял, что думает только об Эйслинн, и возбуждение все росло. Он с нетерпением подгонял Сенхерста, носившего наверх ведра с водой для купания, которое, конечно, успокоит боль и унесет усталость.
Вулфгар долго выбирал, что наденет сегодня к ужину, и отложил коричневый наряд, скромный, но богатый.
Странное безудержное веселье овладело рыцарем, когда он проезжал по вечерним улицам к дому, напевая себе под нос. Придворные почтительно приветствовали его и открыто восхищались Гунном. Паж повел Вулфгара в зал, где знатные лорды поздравляли его и осыпали комплиментами. Отойдя от них, он заметил Эйслинн, беседующую с какой-то дамой. Однако девушка не сводила с него глаз. Их взгляды встретились, и они обменялись улыбками.
Девушка сияла неземной красотой и казалась недосягаемой, и Вулфгар потрясенно осознал, что из всех высокородных господ именно ему выпало счастье назвать ее своей.
Извинившись перед собеседниками, он устремился к Эйслинн, и она шагнула ему навстречу.
— Ты снова завоевал меня, господин, — прошептала она. Вулфгар, сохраняя невозмутимое выражение лица, предложил Эйслинн руку, и девушка приняла ее.
— Пойдем, — тихо промолвил он и проводил ее к столу. Сейчас он, прямой и стройный, само воплощение рыцаря-победителя, получил заслуженный приз, и никто из присутствующих не заподозрил всей правды. В груди Вулфгара росла неодолимая потребность сжать ее в объятиях и заглушить протесты поцелуями. У него едва хватало сил чинно идти рядом, ощущать ее легкое прикосновение и не выказывать окружающим истинных чувств.
Ужин прошел в веселой остроумной беседе. Провозглашались тосты за Нормандию, корону, Англию, Вильгельма и, наконец, за победу Вулфгара. Еда была вкусной и обильной, вино крепким, и мужество Вулфгара превозносилось до небес, но все приходит к концу, и гости стали торопливо расходиться. К Эйслинн подбежал паж и что-то прошептал. Она обернулась к Вулфгару:
— Король желает побеседовать с тобой наедине, а я должна приготовиться. До встречи, господин.
Вулфгар поднялся и, подождав, пока слуги отодвинут стол, преклонил перед королем колени. Зал опустел, остался лишь епископ Жоффрей, который подошел и встал за креслом короля.
— Сир, я пришел по вашему зову, — сказал Вулфгар, склонив голову.
— Встань, сэр рыцарь, и выслушай мои слова, — решительно объявил Вильгельм. — Ты храбро боролся и вышел победителем в поединке. А посему земли Даркенуолда, Крегана и их окрестности, а также леди Эйслинн принадлежат тебе. Мне известно, что поместье это невелико, и поэтому я дарую его тебе в полное владение. Через эти земли проходят дороги на восток и запад, а также лежит кратчайший путь на побережье из Лондона. Я желаю, чтобы ты выстроил в Даркенуолде красивый каменный замок, в котором можно было бы разместить не менее тысячи человек, если возникнет необходимость. И хотя Креган находится на перекрестке дорог, он расположен в низине и тоже плохо защищен. Замок станет свидетельством нашей власти над страной. Даркенуолд прекрасно послужит этой цели и, кроме того, прячется в холмах. Ты сам выберешь место и позаботишься, чтобы замок стал настоящим оплотом и твердыней. Норвежцы все еще бросают жадные взгляды на Англию, и шотландские короли также претендуют на трон. Мы должны быть начеку.
Замолчав, он сделал знак епископу, и тот вынул из широкой сутаны свиток пергамента, развернул и начал медленно читать. Потом король скрепил грамоту своей печатью, епископ вручил свиток Вулфгару и удалился. Вильгельм откинулся на спинку тяжелого кресла и крепко сжал подлокотники.
— Этот день запомнится мне навсегда, но, повторяю, Вулфгар, у меня не было сомнений.
— Мой повелитель слишком добр, — пробормотал смущенный Вулфгар.
— Да, Вулфгар, чрезвычайно добр, — отозвался Вильгельм и вздохнул, — но ничего не делаю бездумно. Знаю, ты предан мне и готов защищать мое дело, но я вскоре должен вернуться в Нормандию. Даже в этой прекрасной стране найдутся те, кто хоть сейчас свергнет меня ради собственных целей, и здесь остается не так много истинно верных мне людей. Выстрой хорошо укрепленный замок и сохрани земли для своих сыновей. Мне отлично знакома участь бастарда, и справедливость требует, чтобы я разделил свои богатства с себе подобным.
Вулфгар не нашелся с ответом, и король, поднявшись, протянул руку. Рыцарь сжал ее, и воины долго смотрели в глаза друг другу.
— Мы не раз делили тяготы, мой добрый товарищ, и выпили вместе не одну чашу вина, — мягко сказал Вильгельм. — Иди с миром, и желаю тебе удачи, но прошу, не вздумай отделаться от леди Эйслинн в порыве минутного безумства. Поверь, она редкостная женщина и сделает честь любому мужчине, согласившись стать его женой.
Вулфгар снова опустился на колени перед королем.
— Дама будет отослана к тебе, как только я сочту нужным, Вулфгар, — пообещал Вильгельм. — Я еще увижусь с тобой до того, как отправлюсь в Нормандию, а ты покинешь Лондон. Доброй ночи, Вулфгар.
С этими словами Вильгельм удалился, а Вулфгар вышел во двор, где стоял Гунн. Он вскочил в седло, однако причины спешить домой не было. Оставалось лишь гадать, когда Вильгельм освободит Эйслинн из-под своей опеки, и Вулфгар ругал себя за неумение уговорить короля и объяснить, как страдает в разлуке. Он медленно ехал по тихим улицам, глазея в окна домов, и, обнаружив маленький кабачок, вошел и потребовал кувшин эля. Может, хмельное питье облегчит немного его одиночество, а если выпить весь кувшин, даже ночь пройдет вполне сносно.
Вулфгар поднес чашу к губам, но эль горчил, и он скоро поднялся, почти ничего не выпив. Добравшись до другого трактира, он заказал густое красное вино, но и оно не смогло заглушить боль. Наконец Вулфгар оказался у дома и долго грустно стоял перед дверями, не желая входить. Было уже совсем поздно, когда он ступил в холл. Все остальные давно уже спали. В очаге догорал огонь, Вулфгар потушил его и, волоча ноги, начал подниматься по лестнице. Проходя мимо маленькой каморки, где спала Глинн, он услышал шорох.
Что это?
Он остановился.
Неужели там Глинн? Конечно, Глинн! Но если она здесь, значит, Эйслинн…
Вулфгар подбежал к спальне и, распахнув двери, обнаружил, что девушка стоит у окна и расчесывает волосы. Увидев Вулфгара, она улыбнулась. Он закрыл дверь и прислонился к косяку, оглядывая комнату. Все на месте: ее вещи сложены на сундуке, гребни — на маленьком столике. Эйслинн была одета в мягкое облегающее белое платье-рубаху и словно светилась неким внутренним сиянием. Она плохо видела стоявшего в полумраке Вулфгара и чуть прищурилась, но он мгновенно оказался рядом и рывком притянул ее к себе, ища губами губы, заглушая все слова, вопросы и объяснения в древнем, как сам мир, приветствии. Не дав ей времени отдышаться, он поднял ее и понес к кровати, Эйслинн попыталась что-то сказать, но он снова припал к устам девушки, словно умирающий от жажды, и вдавил тяжелым телом в мягкую перину. Рука скользнула в вырез ее платья, а обжигающие губы проложили дорожку по шее до того места, где пальцы сжимали нежную добычу.
Вулфгар собрался снять с девушки рубашку, но тут же в недоумении отстранился. Губы Эйслинн подрагивали, из-под опущенных ресниц по щекам тихо катились слезы. Вулфгар нахмурился.
— Эйслинн, радость моя, ты боишься?
— О Вулфгар, — выдохнула она, — я страшусь лишь одного — что ты захочешь избавиться от меня. Думаешь ли ты, какая судьба ждет меня тогда? — Она открыла глаза и взглянула на него. — Кубок часто наполняют вином, доставляющим удовольствие, но когда он погнется и потеряет прежний вид, его без сожаления выкидывают. Это вещь. Ее купили. Ею владеют. Ее используют. Я ведь женщина. Мое предназначение в жизни определено на небесах, и я с ужасом жду того дня, когда состарюсь и одряхлею и другая согреет твою постель.
Но Вулфгар попытался смехом прогнать ее страхи.
— Ни один кубок не знает вкуса вина и не может сказать, пьянит ли новый напиток больше старого. Да, бедная чаша, мои руки привыкли к твоим округлостям, и ничего изящнее и красивее я еще не подносил к своим губам. То, чем полна ты, кружит голову, лишает разума и сводит с ума. Но ведь и ты познала наслаждение, не так ли?
Эйслинн поднялась и, подобрав под себя ноги, одернула рубашку.
— Господин, я провела эти дни при дворе Вильгельма. Все это время я была благородной дамой, и он, и все остальные смотрели на меня как на благовоспитанную девушку из хорошей семьи, однако мое ложное положение и фальшь происходящего тяжелым грузом легли мне на сердце, ибо только мне известно, кто я такая на самом деле.
— Напрасно ты принижаешь себя, милая, ведь только сегодня я рисковал жизнью ради тебя. Разве можно потребовать большую цену?
Эйслинн, отмахнувшись, издевательски усмехнулась:
— Сколько ты платил за женщин в Нормандии? Стоимость одного двух платьев? Пригоршню медяков?
Какая разница — одна монета или тысяча? Женщина, которой заплачено, по-прежнему остается шлюхой. Нынче ты отдал час-другой собственной жизни. Да, цена немалая, понимаю, особенно для меня, поскольку я ценю твою жизнь, вероятно, еще выше, чем ты. Но много ли дал Вильгельм за твою жизнь? А обет верности? Могу ли я купить их у него? Но сколько бы ты ни тратил на меня, я все-таки остаюсь женщиной, порядочной и честной. И если приду к тебе по доброй воле, как бы щедро ты ни оценил меня, все равно стану потаскухой. Вулфгар вскочил и гневно уставился на нее.
— Ты принадлежишь мне, и сама дважды клялась в этом. Эйслинн, пожав плечами, ослепительно улыбнулась.
— Пришлось выбирать из двух зол. Один раз, чтобы избавиться от негодяя, второй — чтобы поддержать твое достоинство и помочь сохранить честь. Вулфгар, неужели ты не видишь? — Она протянула руку к двери. — Я сейчас могу отправиться на улицу, и ты, надеюсь, не станешь отрицать, что десятки знатных и благородных лордов будут счастливы оказаться в моей постели?
Вулфгар покачал головой и хотел что-то возразить, но она вновь заговорила с таким пылом, словно пыталась силой вбить мысли ему в голову.
— Вулфгар, послушай. Какая разница — один или дюжина? И при чем здесь цена? Мы не связаны обетами, а это значит, что, отдаваясь тебе без сопротивления, я становлюсь шлюхой.
Вожделение, снедавшее Вулфгара, мгновенно угасло, и он, вскинувшись, почти зарычал:
— В таком случае не все ли равно — пригоршня медяков или слова, которые бормочет святой отец в церкви? Только тогда человек связан на всю жизнь! Но цена… цена все равно уплачена!
Эйслинн отвернулась, и слезы снова потекли по щекам. Вулфгар так и не понял, что делает ее той самой женщиной, которую он так жаждет. Девушка вновь заговорила, так тихо, что ему пришлось напрягать слух:
— Я всегда буду рядом, как ты того желаешь. Бери меня снова и снова, но я буду сопротивляться, насколько хватит сил.
И, признавая поражение, она уныло опустила голову. Соленые капли разбивались о сложенные на коленях ладони. Не в силах вынести вида плачущей девушки и не зная, как ее утешить, Вулфгар повернулся и рассерженно выскочил из комнаты.
Он долго стоял перед очагом, стиснув зубы и угрюмо глядя в огонь.
— Неужели мне предстоит всю жизнь ее насиловать? Когда же она придет ко мне сама? — пробормотал он наконец.
— Вы что-то сказали, господин? — раздался за спичной гнусавый голос. Обернувшись, он увидел Сенхерста.
— Саксонская свинья! — заревел Вулфгар. — Убирайся!
Парень поспешил исчезнуть, а Эйслинн, услышав крик Вулфгара, догадалась, почему тот срывает зло на других. Она поднялась с постели и шагнула к двери, чувствуя, как слабеет решимость, но все-таки превозмогла себя и подошла к окну. Прислоняясь головой к раме, девушка долго смотрела на темный спящий город.
Огонь совсем погас, когда Вулфгар снова открыл дверь спальни. Эйслинн, уже лежавшая в постели, быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Перина просела под тяжестью мужского тела. Вулфгар прижался к девушке, но она лишь вздохнула и сонно пошевелилась. Однако он не устоял перед ее близостью. Его руки скользнули по ее телу в дерзкой ласке. Не успела Эйслинн опомниться, как он подмял ее под себя, терзая губы сначала нежными, а потом требовательно жгучими поцелуями, пока она, ослабевшая и задыхающаяся, не покорилась его воле.
— Нет, нет, пожалуйста, — чуть слышно лепетала девушка, но Вулфгар уже ничего не слышал, и она поняла, что битва опять проиграна. Вулфгар вонзился в нее, и Эйслинн всхлипнула, ощутив, как собственное тело предает ее. Напряжение все росло, пока огромная волна не захлестнула девушку и не унесла высоко в небо, где рассыпалась на сотни сверкающих капелек-искр.
Некоторое время спустя, когда порыв страсти прошел, она, утомленная и измученная, лежала в его объятиях, но, как ни странно, плакать не хотелось. Эйслинн переполняло необычное удовлетворение. Вулфгар так великодушен! Он осыпает ее подарками, хотя перед этим клялся, что не собирается тратиться на женщин. Утверждает, что не дерется из-за прекрасного пола, однако не задумываясь вступил в поединок с Рагнором. Очевидно, он во многом переменился, и, вероятно, это еще не конец.
Следующие несколько дней прошли быстро. Вулфгар неукоснительно выполнял свои обязанности и часто бывал во дворце по делам, касавшимся поместья. На людях они с Эйслинн вели себя как любовники — обменивались нежными взглядами и старались держаться поближе друг к другу. Но наедине с ним Эйслинн превращалась в холодную, недоступную деву, страшившуюся даже легкого прикосновения Вулфгара. Ее сопротивление стало выводить его из себя. Каждый раз приходилось все начинать заново и, набравшись терпения, усердно атаковать ее твердыню, однако потом она не спешила отстраниться, как прежде, и подолгу лежала, прижавшись к нему и наслаждаясь теплом его тела.
Через три дня Вильгельм прислал письмо, в котором освобождал Вулфгара от службы и приказывал отправляться в Даркенуолд и заняться строительством замка. Перед отъездом у Вулфгара оказалось множество дел, и вернулся он поздно. Эйслинн поужинала одна и ожидала его в спальне. У очага подогревалось блюдо с мясом, на подоконнике стоял кувшин эля. В эту последнюю ночь в Лондоне они долго стояли у окна, глядя вдаль, пока луна не поднялась высоко на небе, ощущая безмятежность, покой и тихую радость, никогда не испытываемые раньше.
На следующее утро началась предотъездная суматоха. Паковались последние узлы и сносились вниз. Эйслинн оделась и, завернувшись в теплый плащ, спустилась в холл, где наскоро позавтракала, прежде чем направиться к конюшне. Ее маленькая чалая лошадка была привязана к задку повозки, без седла и сбруи. Девушка, недоуменно нахмурившись, обернулась к стоявшему рядом Гауэйну:
— Сэр рыцарь, мне придется ехать в повозке?
— Нет, миледи. Ваша лошадь вон там.
Он со странной улыбкой показал куда-то, но больше ничего не прибавив, повернулся и отошел. Эйслинн пожала плечами и, присмотревшись, заметила в конюшне серую в яблоках кобылку. У нее на спине красовалось дамское седло Эйслинн, а рядом лежала меховая полость, чтобы прикрыть ноги девушки во время поездки. Эйслинн провела ладонью по спине кобылки, восхищаясь гладкой шкурой и упругими мышцами, погладила по бархатистой серо-голубоватой морде. Услышав чьи-то шаги, она обернулась и увидела Вулфтара, с веселой улыбкой наблюдавшего за ней. Эйслинн открыла было рот, но рыцарь опередил ее.
— Это твоя, — коротко объявил рыцарь. — Взамен Клеоме.
Он вывел Гунна из стойла. На сердце у Эйслинн потеплело. Счастливо улыбнувшись, она последовала примеру Вулфгара и огляделась. Но поблизости не было никого, кто помог бы ей сесть в седло. Заметив ее беспомощный взгляд, галантный сэр Гауэйн спрыгнул на землю, осторожно посадил девушку на лошадь и закутал ей ноги полостью. Потом вскочил на своего коня, и отряд выступил в путь. Не дождавшись ни слова от Вулфгара, Эйслинн постаралась держаться от него в нескольких шагах. Всадники не спеша проехали по улицам города. Кавалькаду замыкали лучники и скрипучая на ходу повозка. Они миновали мост и, проехав через Саутуорк, выбрались на большую дорогу. Вулфгар то и дело оборачивался, словно желая убедиться, что все в порядке. Наконец он придержал Гунна, пока Эйслинн не очутилась рядом. Девушка улыбнулась. Теперь она занимала место, по праву принадлежащее его жене.
День выдался холодным, и в эту ночь пришлось раскинуть шатры — один для Вулфгара с Эйслинн, другой — для остальных рыцарей. Глинн пришлось спать в повозке, неподалеку от шатра Вулфгара. Разожгли огромный костер и после горячего ужина отправились на ночлег. Все было тихо, и Эйслинн уже из шатра любовалась мерцанием умирающего огня. Они укрылись потеплее, и вскоре Вулфгар обнял ее. Но со стороны фургона донесся шорох; рыцарь разочарованно опустил руку. Прошло несколько минут, и Эйслинн снова ощутила его прикосновение, но все повторилось сначала. Вулфгар отодвинулся, пробормотал проклятие, и Эйслинн услышала раздраженный шепот:
— Что она ворочается, словно голодная корова в стойле?!
Он сделал третью попытку, и Глинн вновь устроилась поудобнее. Вулфгар, окончательно выведенный из себя, натянул на голову волчью шкуру. Эйслинн весело прыснула и прижалась к его теплой спине.
На следующий день тучи разошлись, но было по-прежнему холодно. Лошади выдыхали огромные клубы пара, оседавшего инеем на сбруе. Они вновь отправились в путь, и на сердце Эйслинн было легко — девушка знала, что сегодняшнюю ночь она проведет в родном доме.
Глава 17
Процессия вступила во двор Даркенуодда, и хотя ни трубы, ни фанфары не возвестили об их прибытии, общего настроения это не испортило, поскольку во всей округе, кажется, не осталось ни единого человека, который не явился бы приветствовать нового хозяина. Эйслинн, тепло закутанная, восседала на кобылке. Норовистое животное гарцевало и вырывалось вперед, но девушка крепко вцепилась в поводья, стараясь держаться позади Вулфгара. Он провел Гунна через толпу и спешился у дверей дома. Как только слуга взял лошадь Эйслинн под уздцы, Вулфгар снял девушку с седла и поставил рядом с собой. Эйслинн подняла голову, намереваясь что-то спросить, и Гвинет мрачно нахмурилась, отметив их нежные взгляды. Они направились в дом в окружении рыцарей, сопровождавших Вулфгара в Лондон, и остававшихся в Даркенуолде норманнов, детей, подначивающих друг друга коснуться рыцарских доспехов, особенно панциря Вулфгара, и горожан, взиравших на суматоху издалека. Гвинет молча вошла следом, не закрыв за собой дверь. Псы радостно лаяли, а домочадцы громко здоровались с вновь прибывшими. От очага, где двое молодых парней вращали вертел, доносился аппетитный запах жарившегося кабана, смешиваясь с запахами пота, кожи и горьковатым благоуханием только что сваренного эля.
Здесь Эйслинн были знакомы каждый голос и каждый звук. В этом невыносимом хаосе она, казалось, расцветала. Сердце забилось сильнее при виде родных лиц. Она дома, наконец-то дома, избавилась от удушливой атмосферы двора! Женщины возбужденно переговаривались, стараясь скорее приготовить обед, и разносили уставшим с дороги путникам рога с элем. В зале зазвучали громогласные тосты, и Эйслинн очутилась среди людей, затеявших с Вулфгаром шутливую перебранку. Чувствуя себя не на своем месте, она попыталась отойти, но Вулфгар, не прекращая беседы, опустил руку на ее плечо и привлек к себе. Довольная, Эйслинн прислонилась к возлюбленному, наслаждаясь его глубоким голосом и заразительным смехом.
Здесь Эйслинн были знакомы каждый голос и каждый звук. В этом невыносимом хаосе она, казалось, расцветала. Сердце забилось сильнее при виде родных лиц. Она дома, наконец-то дома, избавилась от удушливой атмосферы двора! Женщины возбужденно переговаривались, стараясь скорее приготовить обед, и разносили уставшим с дороги путникам рога с элем. В зале зазвучали громогласные тосты, и Эйслинн очутилась среди людей, затеявших с Вулфгаром шутливую перебранку. Чувствуя себя не на своем месте, она попыталась отойти, но Вулфгар, не прекращая беседы, опустил руку на ее плечо и привлек к себе. Довольная, Эйслинн прислонилась к возлюбленному, наслаждаясь его глубоким голосом и заразительным смехом.