Страница:
«Я у цели, – прошептала Анна, прислонившись к двери. – Надо только перевести дух».
Она нажала на ручку двери – дверь не подалась. Может, поднять ручку вверх? Анна всем телом навалилась на дверь. Ноги подкашивались. Почему именно сейчас заклинило эту проклятую дверь?
Анна изо всех сил трясла и толкала дверь спальни, чтобы наконец вырваться отсюда, и вдруг поняла – ее заперли! Сердце замерло в груди. Кто посмел запереть ее? Тот, кто хотел удержать ее, чтобы она не пошла к Джулиано и не предупредила его?
Забыв о боли, Анна неистово колотила в дверь, стучала ногами и руками, кричала и звала на помощь: «Выпустите меня! Пустите меня к Джулиано!»
Ее никто не услышал. Неужели она одна бодрствует в этом огромном доме? В комнате становилось все светлее, небо очистилось от грозовых облаков, и засияло солнце. В этот момент зазвонили колокола на Санта-Мария дель Фьоре. Анна стала считать удары.
Но вот колокола смолкли и наступила тишина. Анна насчитала девять ударов. Девять часов утра! Неудивительно, что ее никто не слышит. Все домочадцы, включая слуг, ушли к заутрене. И Джулиано среди них. Он сейчас там, где ему нельзя быть, в соборе! В это время он должен переступить порог Санта-Мария дель Фьоре, а потом…
Обезумевшая Анна отчаянно колотила в дверь. Может быть, еще успеет, если бегом помчится к собору? Она продолжала яростно стучать кулаками, бросалась на дверь, уже не чувствуя никакой боли. Анна кричала, топала ногами, но ее никто не слышал. В полуобморочном состоянии она рухнула на пол.
В этот момент снова забили колокола, призывающие паству подняться и приблизиться к алтарю, чтобы принять причастие. Сейчас это случится! Случится непоправимое. Она уже не в силах изменить что-либо. Слишком поздно. Все кончено.
Анна очнулась, увидев себя лежащей в постели, бережно укутанной белым одеялом. В груди было ощущение, словно ее затянули в тугой корсет. Анна слышала плеск льющейся воды, будто кто-то рядом мыл руки. «Наверное, пришел врач, – решила Анна, – чтобы сменить повязку». Но кроме врача в комнате был еще кто-то. Лоренцо! Они о чем-то тихо говорили, в глубине стояла Матильда, концом фартука вытирая глаза. В изножье кровати стояла Клариче, опираясь на столбы балдахина. Она боялась упасть. Казалось, ей трудно было дышать. В дальнем углу, опустив голову, стояла плачущая Людмила.
Лоренцо, проводив врача до двери, вернулся к Анне. Она видела его красные заплаканные глаза. Его лицо, обычно невозмутимое и решительное, сникло и стало серым. Щеки были мокрыми от слез.
– Это случилось, да? – спросила Анна, не отрывая глаз от Лоренцо. Она сама удивилась, как ясно и четко, почти бесчувственно, звучал ее голос. В глубине комнаты кто-то всхлипнул.
Лоренцо, как показалось ей, слегка покачал головой, пытаясь солгать, чтобы пощадить Анну. Но губы вдруг задрожали, и он мгновенно выдал себя. Закрыв глаза, он попытался сдержать слезы, но не выдержал и разрыдался.
– Я знала, – ясным и четким голосом произнесла Анна. – Я знала, что это случится. Я же вам говорила. Разве ты не помнишь, Лоренцо? Почему вы мне не верили? Почему? – Ее голос становился все пронзительнее, потом перешел в вопль. Она кричала, как разъяренная ведьма. Слезы лились ручьем. – Почему, черт вас возьми, вы не верили мне? Почему? И кто меня запер в комнате? – Вне себя от бешенства, она набросилась с кулаками на Лоренцо. – Кто из вас приказал запереть меня? Если бы я утром была рядом с Джулиано, он, возможно, остался бы жив. – Обезумев от горя, она била Лоренцо, который даже не пытался увернуться от ее ударов. Она била его по лицу, по голове, толкала его в грудь и живот. Наверное, ее удары причиняли ему боль, но он не протестовал. Ей тоже больно, но эта боль не в состоянии была заглушить другую боль. Джулиано больше нет! Он мертв. Она знала, что так будет, и не смогла предотвратить этого. Обессилев, она наконец оставила Лоренцо в покое и, вцепившись в голову, неистово рвала на себе волосы, исцарапав в кровь все лицо – только бы не чувствовать этой страшной, адской боли!
– Анна, прости меня, – выдавил Лоренцо и, заливаясь слезами, обнял ее. – Прости меня.
Анна, рыдая, вцепилась ему в плечи. Она кричала так, что, казалось, из груди у нее вырвется сердце. Джулиано мертв. Это конец. Конец всему.
ГЛАВА 8
Она нажала на ручку двери – дверь не подалась. Может, поднять ручку вверх? Анна всем телом навалилась на дверь. Ноги подкашивались. Почему именно сейчас заклинило эту проклятую дверь?
Анна изо всех сил трясла и толкала дверь спальни, чтобы наконец вырваться отсюда, и вдруг поняла – ее заперли! Сердце замерло в груди. Кто посмел запереть ее? Тот, кто хотел удержать ее, чтобы она не пошла к Джулиано и не предупредила его?
Забыв о боли, Анна неистово колотила в дверь, стучала ногами и руками, кричала и звала на помощь: «Выпустите меня! Пустите меня к Джулиано!»
Ее никто не услышал. Неужели она одна бодрствует в этом огромном доме? В комнате становилось все светлее, небо очистилось от грозовых облаков, и засияло солнце. В этот момент зазвонили колокола на Санта-Мария дель Фьоре. Анна стала считать удары.
Но вот колокола смолкли и наступила тишина. Анна насчитала девять ударов. Девять часов утра! Неудивительно, что ее никто не слышит. Все домочадцы, включая слуг, ушли к заутрене. И Джулиано среди них. Он сейчас там, где ему нельзя быть, в соборе! В это время он должен переступить порог Санта-Мария дель Фьоре, а потом…
Обезумевшая Анна отчаянно колотила в дверь. Может быть, еще успеет, если бегом помчится к собору? Она продолжала яростно стучать кулаками, бросалась на дверь, уже не чувствуя никакой боли. Анна кричала, топала ногами, но ее никто не слышал. В полуобморочном состоянии она рухнула на пол.
В этот момент снова забили колокола, призывающие паству подняться и приблизиться к алтарю, чтобы принять причастие. Сейчас это случится! Случится непоправимое. Она уже не в силах изменить что-либо. Слишком поздно. Все кончено.
Анна очнулась, увидев себя лежащей в постели, бережно укутанной белым одеялом. В груди было ощущение, словно ее затянули в тугой корсет. Анна слышала плеск льющейся воды, будто кто-то рядом мыл руки. «Наверное, пришел врач, – решила Анна, – чтобы сменить повязку». Но кроме врача в комнате был еще кто-то. Лоренцо! Они о чем-то тихо говорили, в глубине стояла Матильда, концом фартука вытирая глаза. В изножье кровати стояла Клариче, опираясь на столбы балдахина. Она боялась упасть. Казалось, ей трудно было дышать. В дальнем углу, опустив голову, стояла плачущая Людмила.
Лоренцо, проводив врача до двери, вернулся к Анне. Она видела его красные заплаканные глаза. Его лицо, обычно невозмутимое и решительное, сникло и стало серым. Щеки были мокрыми от слез.
– Это случилось, да? – спросила Анна, не отрывая глаз от Лоренцо. Она сама удивилась, как ясно и четко, почти бесчувственно, звучал ее голос. В глубине комнаты кто-то всхлипнул.
Лоренцо, как показалось ей, слегка покачал головой, пытаясь солгать, чтобы пощадить Анну. Но губы вдруг задрожали, и он мгновенно выдал себя. Закрыв глаза, он попытался сдержать слезы, но не выдержал и разрыдался.
– Я знала, – ясным и четким голосом произнесла Анна. – Я знала, что это случится. Я же вам говорила. Разве ты не помнишь, Лоренцо? Почему вы мне не верили? Почему? – Ее голос становился все пронзительнее, потом перешел в вопль. Она кричала, как разъяренная ведьма. Слезы лились ручьем. – Почему, черт вас возьми, вы не верили мне? Почему? И кто меня запер в комнате? – Вне себя от бешенства, она набросилась с кулаками на Лоренцо. – Кто из вас приказал запереть меня? Если бы я утром была рядом с Джулиано, он, возможно, остался бы жив. – Обезумев от горя, она била Лоренцо, который даже не пытался увернуться от ее ударов. Она била его по лицу, по голове, толкала его в грудь и живот. Наверное, ее удары причиняли ему боль, но он не протестовал. Ей тоже больно, но эта боль не в состоянии была заглушить другую боль. Джулиано больше нет! Он мертв. Она знала, что так будет, и не смогла предотвратить этого. Обессилев, она наконец оставила Лоренцо в покое и, вцепившись в голову, неистово рвала на себе волосы, исцарапав в кровь все лицо – только бы не чувствовать этой страшной, адской боли!
– Анна, прости меня, – выдавил Лоренцо и, заливаясь слезами, обнял ее. – Прости меня.
Анна, рыдая, вцепилась ему в плечи. Она кричала так, что, казалось, из груди у нее вырвется сердце. Джулиано мертв. Это конец. Конец всему.
ГЛАВА 8
Спустя несколько месяцев
Несколько месяцев Анна не приходила в сознание. Она ничего не слышала, не видела, почти не замечала, что постепенно выздоравливает. Людей, которые за ней ухаживали – врача, Матильду, Лоренцо, Клариче, – она почти не узнавала. Они казались ей тенями в густом тумане, окружавшем ее. Иногда, словно порывом ветра, этот туман рассеивался, и сквозь плотную серую пелену она видела слабые проблески солнца. С болезненной остротой она вспоминала запахи, шорохи, цвета, ощущения.
Ей вспомнился момент, когда ее подвели к возвышению в капелле Медичи, на котором был установлен гроб с Джулиано, чтобы она простилась с ним.
Сквозь витражи окон струился мягкий солнечный свет. Повсюду горели свечи, стоявшие на алтаре, ступенях Капеллы, вокруг гроба. Ей вспомнился запах свечного воска, который капал на мраморные плиты с тяжелых медных подсвечников. Она видела Джулиано, лежащего со сложенными на груди руками в гробу. Постамент утопал в море цветов. Темные вьющиеся волосы Джулиано, поблескивающие в свете свечей, были тщательно уложены. Он был облачен в парадное одеяние: яркий жилет из китайского шелка, белую льняную блузу с манжетами из тонкого флорентийского кружева, штаны из шерсти темно-вишневого цвета с едва заметным темным пятном от вина на колене. Справа и слева от постамента поднимались тонкие струйки дыма из курильниц, заволакивая гроб легкой пеленой. Джулиано нанесли девятнадцать ударов ножом. Два дня над его телом трудились лучшие мастера погребальных дел, чтобы придать ему надлежащий вид. В гробу лежал Джулиано, но это был другой человек, совсем не тот, каким она знала и любила его. Неподвижное лицо было чужим. Анна не могла заставить себя прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы поцеловать его. Она ощущала на себе сотни глаз, ожидавших других проявлений чувств, но Анна словно окаменела. Она не хотела касаться этой неживой плоти, этой бренной оболочки, в которой кроме внешнего сходства не было ничего общего с ее Джулиано. Словно упрямый ребенок, сцепив за спиной руки, она не замечала возмущенного шепота собравшихся здесь людей. И снова ее сознание заволокло плотным серым туманом.
В памяти всплыло еще одно событие: смерть Людмилы, служанки в доме Джулиано. Анна стоит на лестнице. Ночь. В доме полная тишина. Анна не помнит, почему среди ночи она вдруг проснулась, встала с постели и вышла из комнаты, потом поднялась по лестнице. Полумрак, горят лишь несколько настенных светильников, слабо освещая пространство. Но этого света было достаточно, чтобы увидеть болтающуюся на перилах фигуру. Анна не помнила, почему, но сразу же поняла: это – Людмила. Возможно, она узнала ее по толстой, безжизненно свисавшей косе. Людмила повесилась на веревке, которыми обвязывают винные бочки при погрузке на телеги. Веревка была длинной, и девушка висела довольно низко. Ее болтающееся тело закручивалось то вправо, то влево. Но тут все исчезло, Анна снова погрузилась в туманное облако.
Третье воспоминание: Анна стоит у исписанной красками уличной стены. Но это не граффити, какими размалевывают стены современных улиц. Это настоящий шедевр живописи, хотя содержание росписей внушает ужас. Картины, в которых невозможно не узнать руку Боттичелли, в мельчайших деталях изображают лица повешенных и обезглавленных людей. Под каждым из них стоит имя казненного: Франческо, Сальваторе, Джулио. Все без исключения – члены семьи Пацци. Стена еще не до конца исписана. Рядом с последним портретом кто-то нацарапал углем: «Это место для Джакомо де Пацци. Смерть убийцам!» Анна пошатнулась, ее вырвало прямо на улице. Она вспомнила, как чья-то рука схватила ее за плечо. Кто это был? Кто привел ее к этой страшной стене, к этим картинам – документальным свидетельствам кровавого злодеяния, потрясшего всю Флоренцию? Не успев вспомнить об этом, Анна снова погрузилась в благостную серую пелену. Она уже ничего не чувствовала, не слышала и не видела, ничего.
Призрак и темнота
– Господин, все бесполезно. Она ничего не чувствует, – услышала она женский голос. – Зачем она пошла к тем людям? И зачем они мучили это бедное существо?
– Да, Матильда, – отвечал мужчина. При звуках его голоса она вздрогнула. Ее охватил радостный восторг. Анна открыла глаза. Джулиано! Здесь, посреди комнаты стоял Джулиано? Он жив?
– Я говорил с врачом, – продолжал этот голос.
Надежды Анны рухнули, лопнули, как воздушный шар, из которого выкачали воздух. Голос действительно имел сходство с голосом Джулиано, но весьма отдаленное. Этот был ниже и резче. Она его сразу узнала. Это был Лоренцо.
– Он сказал, если она примет приглашение, это может сильно потрясти ее. Но в некоторых случаях, как он сказал, можно достичь поразительных успехов, если больного погрузить в его воспоминания. А где для нее самые страшные воспоминания, как не в доме убийцы, на чьих руках еще не высохла кровь Джулиано? – Голос Лоренцо становился все жестче. – Ты сама слышала, что сказал врач. До родов осталось совсем немного. Но при ее нынешнем состоянии она не сможет родить. Если мы хотим спасти жизнь ребенку Джулиано надо как можно скорее пробудить ее от этого кошмарного сна. Ты помнишь, к ней трижды, хотя и ненадолго, возвращалось сознание. В первый раз – у гроба моего брата Джулиано в капелле, во второй – при виде самоубийства служанки и в третий – там, у стены с портретами казненных заговорщиков. И каждый раз она сразу же погружалась в сон, но снова приходила в сознание. Это доказывает, что доктор прав. Ее может пробудить только сильная встряска. На этот раз я попытаюсь разбудить ее с помощью дома Пацци. Она должна принять приглашение и посетить донну Лючию. Я даже готов отнести ее туда на руках.
– А разве в доме Пацци кто-то остался?
– Одна донна Лючия. Старуха больна и к заговору не имеет никакого отношения. Потому ее миновал гнев флорентийцев. Всех других членов семейства либо изгнали из Флоренции, либо казнили. Всех, кроме Джакомо. Говорят, он прячется в одном из своих загородных поместий и ждет, что, когда страсти улягутся, Флоренция примет Пацци с распростертыми объятиями. Но он глубоко ошибается!
Раздался страшный грохот. По-видимому, Лоренцо ударил кулаком по столу.
– Ноги Пацци не будет в этом городе! Уверен, что нам удастся отыскать Джакомо. Ни одному из Пацци не уйти от возмездия.
Анна задумалась. Что имел в виду Лоренцо? Джакомо не причастен к убийству Джулиано. Наоборот, он сделал все возможное, чтобы предотвратить покушение. Ей надо поговорить с донной Лючией. Возможно, она знает, где скрывается ее сын. Она и сама хотела встретиться с Джакомо, поговорить с ним обо всем. Больше того. Она бы помогла доказать его невиновность. Если ей не удалось предотвратить гибель Джулиано, она постарается хотя бы найти истинного убийцу.
– Я бы хотела встретиться с донной Лючией, – сказала Анна, поднявшись в постели. Лоренцо и Матильда с изумлением посмотрели на нее, как на воскресшую из мертвых.
– Синьорина! – воскликнула Матильда и всплеснула руками, не зная, радоваться или пугаться.
Лоренцо подошел к Анне и, присев на край кровати, внимательно посмотрел на нее.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с нежностью в голосе, которой она еще не слышала от него. Однако вскоре Анна догадалась, что эта нежность была адресована не ей, а не родившемуся ребенку – ребенку Джулиано, единственному существу, не считая его портретов, которое напоминало бы ему о его любимом брате.
– Хорошо, спасибо, – не сразу ответила Анна. – Кажется, хорошо.
– Ты слышала?
– О чем вы говорили? Да, я все слышала. Но не уверена, правильно ли все поняла. – Она перевела взгляд на Матильду, потом снова на Лоренцо.
– Пацци виновны в убийстве Джулиано. Они казнены. А сейчас я получил приглашение от донны Лючии – она единственная уцелевшая из их семьи и оставшаяся во Флоренции.
– Я хочу к ней.
– Синьорина, прошу вас, будьте благоразумны, – сказала Матильда. – Подумайте о ребенке. Тяжелые воспоминания могут повредить вам, если вы окажетесь в доме убийцы вашего… вашего… – Она запнулась, слово «супруга» она не могла выговорить, ведь Анна и Джулиано не были женаты, их брак не был освящен церковью. Кем она была для Джулиано? Другом дома? Возлюбленной? Но, как бы то ни было, она ждала ребенка от него. Матильда густо покраснела. На ее лице мелькнула слабая улыбка. – Зачем вам эти испытания в доме убийцы вашего жениха? Что вас там ждет, кроме страшного испытания?
– Я ожидаю получить там ответ, – возразила Анна, не желая в присутствии Лоренцо называть истинных мотивов. – Ответ на вопрос, почему они убили Джулиано.
– Ты уверена, что тебе стоит туда идти? – спросил Лоренцо, пристально глядя на Анну. В его карих глазах, таких похожих на глаза Джулиано, не было той теплоты и радости, которые она так любила в Джулиано.
– Да, я твердо решила посетить донну Лючию. И чем скорее, тем лучше.
– Ладно. Я велю кучеру приготовить карету. Он отвезет тебя.
– Синьорина, умоляю вас, не ходите туда. Вы нездоровы и… – начала было Матильда.
– Я здорова. Сейчас я совершенно здорова.
В доказательство Анна сбросила с себя одеяло и встала. Действительно, она сделала это без всяких усилий.
– Как видишь, Матильда, синьорина и вправду выздоровела, – сказал Лоренцо и поднялся. – Помоги ей одеться.
Менее чем через час, сидя в карете, Анна размышляла, не приснилось ли ей все. Она проезжала по хорошо знакомым улицам Флоренции, смотрела на дома, людей, ставших ей знакомыми за это время. И все же что-то изменилось. Фасады домов выглядели почти так же, как до 26 апреля. Однако с того страшного дня прошло несколько недель. Любимца города Джулиано уже нет на свете. Ей показалось, что люди на улицах выглядят растерянными, озлобленными, замкнутыми. Почти никто не улыбался. Проезжая мимо дворца, известного впоследствии как палаццо Барджелло, Анна увидела все еще красовавшиеся на стене кошмарные картины: отрубленные головы казненных заговорщиков.
Поездка оказалась недолгой. Карета остановилась, возница открыл дверцу и помог Анне выйти. Погруженная в тяжелые воспоминания, она окинула взглядом фасад дома Пацци. Когда же она была здесь в последний раз? Анна вспомнила, как, окрыленная надеждой, вышла из этого дома. С тех пор многое переменилось. Да и сам дом стал другим. Ставни криво свисали с петель или вообще отсутствовали, окна разбиты. Стены дома были испещрены надписями углем и краской: «Убийцы», «Пацци, вон из города», «Предатели», «Головы Пацци – на плаху!». Дверное кольцо было вырвано и валялось прямо на земле. Дважды постучав, Анна стала ждать.
Наконец за дверью послышался легкий шорох шагов, а потом хриплый дрожащий голос:
– Кто там?
– Донна Лючия? – крикнула Анна, удивившись, что сама старуха подошла к двери. – Вы меня слышите, донна Лючия? Это я, синьорина Анна. Я получила ваше приглашение.
Послышался грохот, словно там, за дверью, двигали мебель. Наконец лязгнули несколько засовов, открылась дверь и в узкой щели показалось морщинистое лицо донны Лючии.
– Это вы? – спросила старуха, пошире раскрывая дверь, чтобы в нее можно было протиснуться. Впустив Анну, донна Лючия быстро закрыла дверь на кучу засовов различной величины (их было не меньше дюжины). Большинство замков было, по-видимому, снято с других дверей и в спешке приделано ко входной. С неменьшим изумлением Анна наблюдала, как донна Лючия взяла деревянную балку и подперла ею дверь, привалив к ней еще тяжелый сундук. Анна недоумевала, почему пожилая женщина сама выполняет эту непосильную работу, а не позовет кого-нибудь из слуг.
– Извините, синьорина Анна, – сказала донна Лючия, тяжело дыша и опираясь на трость. Потом, вытерев шелковым платком капельки пота на лбу, поправила черную кружевную накидку и выпрямилась, – что не встречаю вас должным образом. Для меня наступила черная полоса в жизни. Все слуги разбежались или изгнаны из города, кого-то вообще нет в живых. А моя семья… – Она в отчаянии махнула рукой. – За несколько дней я потеряла больше родных – племянников, двоюродных братьев, зятьев, – чем за всю прошлую жизнь. Жизни, которая еще у меня осталась, не хватит, чтобы соблюсти траур по всем убитым родственникам. Я единственная из гордой семьи Пацци, кто может защитить дом от мятежников. Не проходит и часа, чтобы они не пытались сюда ворваться. С каким бы удовольствием они разобрали весь дом по камням. Но пока я жива, этому не бывать! Больше ста лет семья Пацци владеет этим домом, а корни нашего рода уходят в глубь веков. Дальше, чем семейство Медичи. Вам это известно, синьорина Анна?
– Нет, донна Лючия, – мягко ответила Анна, стараясь не смотреть на дырки в кружевах и пятна на платье донны Лючии. Сколько же времени она живет здесь в одиночестве?
– Передайте это Лоренцо. Расскажите им, этим Медичи, которых так любят в городе. – В подтверждение своей мысли она стукнула палкой по полу. Всего пару недель назад на стук сбежались бы слуги, готовые исполнить любое ее желание. Сейчас дом был пуст. – Не думайте, что я позвала вас, чтобы жаловаться на судьбу. Я хочу поговорить с вами. Не здесь, конечно. Поднимемся ко мне, синьорина Анна.
Донна Лючия махнула тонкой костлявой рукой и зашаркала по мраморному полу. Ее шаги гулко отзывались в каменных сводах здания. Пройдя вестибюль, Анна случайно бросила взгляд в столовую. На длинном столе стояли тарелки, блюда, бокалы – немые свидетельства недавней кипучей жизни. На полу валялись светильники, на столе – осколки разбитого кувшина. Стулья лежали опрокинутыми, словно недавно находившиеся здесь люди вдруг сорвались со своих мест и спешно бежали. Это было грустное, удручающее зрелище, усугублявшееся контрастом с ярким солнечным светом. Потрясенная, Анна отвела взгляд и вслед за донной Лючией поднялась вверх по лестнице. Следы разрушений были повсюду. Свечи в светильниках давно прогорели, оставив на полу желтые пятна от воска. Повсюду лежал толстый слой пыли, с люстры свисала паутина. Дворец Пацци превратился в дом призраков.
– Входите, синьорина Анна, входите, – твердила донна Лючия, шаркая по полу. Из открытой двери проникал свет от лампады, освещая мрачный коридор.
– Входите. Здесь мы можем поговорить.
Дождавшись, когда Анна войдет в помещение, она закрыла дверь на засов, боясь, что кто-то вломится к ним.
– Как вам нравится эта комната? – спросила донна Лючия. Прошаркав к креслу, она, кряхтя, опустилась в него.
Анна оглядела помещение. Когда-то это была красивая комната, но следы запустения были и здесь. На кровати в беспорядке были разбросаны грязные подушки и простыни. Столбцы кровати с прекрасной резьбой покрывал густой слой пыли, а балдахин из темно-красной шерсти был сорван и свисал на пол. В сосудах для умывания рядом с кроватью плавала какая-то мерзость. На полу валялась одежда, сундук был загроможден свечами, остатками хлеба, яблоками, курительными принадлежностями. На столе стояла немытая посуда. Комната была захламлена до предела. Исключение составляло кресло с высокой спинкой, стоявшее у занавешенного плотными шторами окна, и пяльцами с вышиванием. С их двух предметов чья-то невидимая рука регулярно сметала пыль.
– Это бывшая комната Джованны, – сообщила донна Лючия. Анна это уже поняла. – Сейчас здесь живу я. – Она показала рукой на кресло и пяльцы. – Когда Джованне становилось лучше, она сидела здесь и вышивала. Вы видели гобелены внизу, в прихожей, синьорина Анна? Они вышиты рукой Джованны.
– Да, я видела, – ответила Анна, вспомнив Циклопа, пожирающего спутников Одиссея. – Они чудесны.
– Да, Бог одарил ее талантом, который мы не сумели оценить. Теперь слишком поздно. Она, бедняжка, мертва и лежит в холодной могиле. Но, может оказаться, что о ее работах еще вспомнят… – Она погрузилась в свои мысли. – Мы обе, синьорина Анна, потеряли самых близких нам людей: я – любимую дочь, вы – любимого человека, вашего будущего супруга. Они пали от руки одного человека. Это связало наши судьбы.
Анна, пораженная ее словами, уставилась на донну Лючию. Сердце учащенно забилось. Значит, она что-то знает о Козимо и хочет рассказать ей о нем. Возможно, у нее есть новые сведения, которые помогут доказать невиновность Джакомо?
– Вы все знаете? Кто рассказал вам об этом?
– Рука убийцы мне подсказала, – прошептала донна Лючия. – Я прочла его дневник.
С трудом поднявшись в кресле, она проковыляла к кровати и что-то достала из-под матраца.
– После смерти Джованны я нашла в комнате в доме Медичи, где она провела ночь, этот дневник. Она спрятала его под матрацем.
Донна Лючия вынула переплетенную в коричневую кожу тетрадь.
– Я знаю, он тоже искал дневник в ее комнате, но не осмелился копаться в постели покойной. Должна сказать вам, что он очень любил Джованну.
У Анны пошел мороз по спине, когда донна Лючия сунула ей в руки тетрадь. Да, это наверняка тот самый дневник, о котором говорила Джованна и который собиралась показать ей в день смерти.
– Что в нем? – спросила Анна, не раскрывая тетрадь.
– Читайте сами, синьорина, – шепотом произнесла донна Лючия, подойдя к Анне так близко, что в нос ей ударил сладковатый старушечий запах. – Прочтите слова убийцы и все сами узнаете. О его ненависти к Пацци. О Джованне. О вас. Читайте скорее, пока не стало слишком поздно.
– Но если вы все знаете, почему не рассказали Лоренцо? – спросила Анна, так и не открыв дневник. – Почему вы не доверились ему?
– Что бы это изменило? – спросила донна Лючия, искоса поглядывая по сторонам, словно боясь кого-то. – А теперь читайте.
– Вы могли бы спасти жизнь вашим родным.
– Кто бы мне поверил? Его слово весомее моего. По притворству ему нет равных. А теперь читайте.
– Донна Лючия, в ваших руках была неопровержимая улика – почерк убийцы. Вам бы поверили, не сомневаюсь.
– Мне надо было спрятать дневник. Он не должен знать, что дневник у меня. А сейчас читайте же наконец!
С тяжелым вздохом Анна открыла тетрадь. Тут ее осенило:
– А вашему сыну Джакомо не стоило бы тоже почитать дневник? Тогда ему было бы легче убедить Лоренцо в своей правоте. Кстати, где он сейчас?
– Не знаю, и это… – Донна Лючия смолкла, потом издала пронзительный крик.
– Я здесь, синьорина Анна, – раздался мужской голос. Стена у камина зашевелилась, и из нее через потайную дверь вышел человек. Это был Джакомо де Пацци.
– Джакомо, как хорошо, что вы… – начала Анна, но, посмотрев на донну Лючию, замолчала. Что это со старушкой? Она должна радоваться, что ее сын, единственный уцелевший из большой семьи Пацци, жив и невредим! А с помощью дневника – нет ничего проще – смыть пятно с имени Пацци. Донна Лючия, зажав руками рот, с выпученными от ужаса глазами и бледная как полотно, затряслась всем телом, словно здесь появился не ее родной сын, а сам дьявол…
– Джакомо, где…
– Матушка! – воскликнул Джакомо навстречу матери с распростертыми объятиями. Донна Лючия пыталась уклониться, но он обнял ее и поцеловал вуаль на ее лице. В его объятиях старая женщина выглядела еще более хрупкой. – Не волнуйся, все будет хорошо.
– Что ты хочешь сказать… – закашлялась донна Лючия, стараясь высвободиться из его рук. – Я не хочу…
Но Джакомо сделал вид, что не слышит ее, и нежно погладил ее по голове.
– Тебе столько пришлось пережить, матушка. Но скоро все кончится. Я обещаю. – Он бросил взгляд на Анну. – После смерти моей сестры она немного не в себе. С тех пор как флорентийский народ видит в семье Пацци корень всех зол, разум ее угасает день ото дня.
Она часто не узнает меня, даже не помнит, что я регулярно захожу к ней, через потайную дверь и приношу ей еду.
Донна Лючия всплакнула, и Джакомо покачал ее, обняв, как неразумное дитя.
– Знаю, как тебе трудно, – тихо проговорил он и, отведя ее к креслу, принес кувшин и два бокала. Потом налил вина и, встав перед ней на колени, поднес бокал к губам матери. – Выпей, мама, это тебе поможет, – сказал он, ласково поглаживая ее по щекам. И донна Лючия выпила, глядя на сына затравленным взглядом. – Вот так. Хорошо. Скоро тебе станет совсем легко. Тебе не придется больше страдать. – Он встал и, подойдя к Анне, протянул ей другой бокал. – Выпейте, это подкрепит ваши силы, синьорина Анна. Надеюсь, моя мать не очень напугала вас своими сумбурными историями?
– Я не могу назвать их сумбурными, – возразила Анна и отпила глоток. Вино было превосходным – терпким, с богатым фруктовым ароматом. Такое вино, без всякого преувеличения, можно было назвать эликсиром жизни. Анна сделала большой глоток. – Я никогда вам не рассказывала, Джакомо, что Джованна однажды пригласила меня в часовню – поговорить. Это было после окончания приема у Лоренцо. Она хотела показать мне дневник. К сожалению, мы не смогли встретиться. Джованна так внезапно умерла. А я, уверенная, что этот дневник стал причиной ее смерти, начала повсюду искать его. Правда, мои поиски окончились неудачей. Донна Лючия оказалась умнее – ей удалось найти этот дневник. Это дневник убийцы Джованны и Джулиано – Ко… – Она хотела было произнести имя Козимо, но в этот момент ее взгляд упал на пяльцы: на них была натянута шерстяная ткань с начатым рукоделием, словно кто-то прервал вышивальщицу во время работы. Вышивка была сделана только наполовину, но сюжет нетрудно было угадать: молодая женщина сидит на белом быке, а за ней стоит мужчина – с лицом ее брата. Он обхватил руками ее шею, пытаясь задушить женщину, в глазах которой застыл ужас. Наполовину законченное лицо было вышито голубой нитью. Анна в испуге отпрянула от подрамника. Этот сюжет Джованна тоже взяла из античности: похищение Европы Зевсом, перевоплотившимся в Быка. (Кстати, в истории мирового искусства этот мифологический сюжет имеет своеобразное истолкование, согласно которому Кадмос, брат Европы, не возвратил сестру домой, а задушил.) Анна взглянула на донну Лючию, которая продолжала смотреть на сына застывшими от ужаса глазами. Взгляд Анны упал на Джакомо. И вдруг она все поняла.
Ей вспомнился момент, когда ее подвели к возвышению в капелле Медичи, на котором был установлен гроб с Джулиано, чтобы она простилась с ним.
Сквозь витражи окон струился мягкий солнечный свет. Повсюду горели свечи, стоявшие на алтаре, ступенях Капеллы, вокруг гроба. Ей вспомнился запах свечного воска, который капал на мраморные плиты с тяжелых медных подсвечников. Она видела Джулиано, лежащего со сложенными на груди руками в гробу. Постамент утопал в море цветов. Темные вьющиеся волосы Джулиано, поблескивающие в свете свечей, были тщательно уложены. Он был облачен в парадное одеяние: яркий жилет из китайского шелка, белую льняную блузу с манжетами из тонкого флорентийского кружева, штаны из шерсти темно-вишневого цвета с едва заметным темным пятном от вина на колене. Справа и слева от постамента поднимались тонкие струйки дыма из курильниц, заволакивая гроб легкой пеленой. Джулиано нанесли девятнадцать ударов ножом. Два дня над его телом трудились лучшие мастера погребальных дел, чтобы придать ему надлежащий вид. В гробу лежал Джулиано, но это был другой человек, совсем не тот, каким она знала и любила его. Неподвижное лицо было чужим. Анна не могла заставить себя прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы поцеловать его. Она ощущала на себе сотни глаз, ожидавших других проявлений чувств, но Анна словно окаменела. Она не хотела касаться этой неживой плоти, этой бренной оболочки, в которой кроме внешнего сходства не было ничего общего с ее Джулиано. Словно упрямый ребенок, сцепив за спиной руки, она не замечала возмущенного шепота собравшихся здесь людей. И снова ее сознание заволокло плотным серым туманом.
В памяти всплыло еще одно событие: смерть Людмилы, служанки в доме Джулиано. Анна стоит на лестнице. Ночь. В доме полная тишина. Анна не помнит, почему среди ночи она вдруг проснулась, встала с постели и вышла из комнаты, потом поднялась по лестнице. Полумрак, горят лишь несколько настенных светильников, слабо освещая пространство. Но этого света было достаточно, чтобы увидеть болтающуюся на перилах фигуру. Анна не помнила, почему, но сразу же поняла: это – Людмила. Возможно, она узнала ее по толстой, безжизненно свисавшей косе. Людмила повесилась на веревке, которыми обвязывают винные бочки при погрузке на телеги. Веревка была длинной, и девушка висела довольно низко. Ее болтающееся тело закручивалось то вправо, то влево. Но тут все исчезло, Анна снова погрузилась в туманное облако.
Третье воспоминание: Анна стоит у исписанной красками уличной стены. Но это не граффити, какими размалевывают стены современных улиц. Это настоящий шедевр живописи, хотя содержание росписей внушает ужас. Картины, в которых невозможно не узнать руку Боттичелли, в мельчайших деталях изображают лица повешенных и обезглавленных людей. Под каждым из них стоит имя казненного: Франческо, Сальваторе, Джулио. Все без исключения – члены семьи Пацци. Стена еще не до конца исписана. Рядом с последним портретом кто-то нацарапал углем: «Это место для Джакомо де Пацци. Смерть убийцам!» Анна пошатнулась, ее вырвало прямо на улице. Она вспомнила, как чья-то рука схватила ее за плечо. Кто это был? Кто привел ее к этой страшной стене, к этим картинам – документальным свидетельствам кровавого злодеяния, потрясшего всю Флоренцию? Не успев вспомнить об этом, Анна снова погрузилась в благостную серую пелену. Она уже ничего не чувствовала, не слышала и не видела, ничего.
Призрак и темнота
– Господин, все бесполезно. Она ничего не чувствует, – услышала она женский голос. – Зачем она пошла к тем людям? И зачем они мучили это бедное существо?
– Да, Матильда, – отвечал мужчина. При звуках его голоса она вздрогнула. Ее охватил радостный восторг. Анна открыла глаза. Джулиано! Здесь, посреди комнаты стоял Джулиано? Он жив?
– Я говорил с врачом, – продолжал этот голос.
Надежды Анны рухнули, лопнули, как воздушный шар, из которого выкачали воздух. Голос действительно имел сходство с голосом Джулиано, но весьма отдаленное. Этот был ниже и резче. Она его сразу узнала. Это был Лоренцо.
– Он сказал, если она примет приглашение, это может сильно потрясти ее. Но в некоторых случаях, как он сказал, можно достичь поразительных успехов, если больного погрузить в его воспоминания. А где для нее самые страшные воспоминания, как не в доме убийцы, на чьих руках еще не высохла кровь Джулиано? – Голос Лоренцо становился все жестче. – Ты сама слышала, что сказал врач. До родов осталось совсем немного. Но при ее нынешнем состоянии она не сможет родить. Если мы хотим спасти жизнь ребенку Джулиано надо как можно скорее пробудить ее от этого кошмарного сна. Ты помнишь, к ней трижды, хотя и ненадолго, возвращалось сознание. В первый раз – у гроба моего брата Джулиано в капелле, во второй – при виде самоубийства служанки и в третий – там, у стены с портретами казненных заговорщиков. И каждый раз она сразу же погружалась в сон, но снова приходила в сознание. Это доказывает, что доктор прав. Ее может пробудить только сильная встряска. На этот раз я попытаюсь разбудить ее с помощью дома Пацци. Она должна принять приглашение и посетить донну Лючию. Я даже готов отнести ее туда на руках.
– А разве в доме Пацци кто-то остался?
– Одна донна Лючия. Старуха больна и к заговору не имеет никакого отношения. Потому ее миновал гнев флорентийцев. Всех других членов семейства либо изгнали из Флоренции, либо казнили. Всех, кроме Джакомо. Говорят, он прячется в одном из своих загородных поместий и ждет, что, когда страсти улягутся, Флоренция примет Пацци с распростертыми объятиями. Но он глубоко ошибается!
Раздался страшный грохот. По-видимому, Лоренцо ударил кулаком по столу.
– Ноги Пацци не будет в этом городе! Уверен, что нам удастся отыскать Джакомо. Ни одному из Пацци не уйти от возмездия.
Анна задумалась. Что имел в виду Лоренцо? Джакомо не причастен к убийству Джулиано. Наоборот, он сделал все возможное, чтобы предотвратить покушение. Ей надо поговорить с донной Лючией. Возможно, она знает, где скрывается ее сын. Она и сама хотела встретиться с Джакомо, поговорить с ним обо всем. Больше того. Она бы помогла доказать его невиновность. Если ей не удалось предотвратить гибель Джулиано, она постарается хотя бы найти истинного убийцу.
– Я бы хотела встретиться с донной Лючией, – сказала Анна, поднявшись в постели. Лоренцо и Матильда с изумлением посмотрели на нее, как на воскресшую из мертвых.
– Синьорина! – воскликнула Матильда и всплеснула руками, не зная, радоваться или пугаться.
Лоренцо подошел к Анне и, присев на край кровати, внимательно посмотрел на нее.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с нежностью в голосе, которой она еще не слышала от него. Однако вскоре Анна догадалась, что эта нежность была адресована не ей, а не родившемуся ребенку – ребенку Джулиано, единственному существу, не считая его портретов, которое напоминало бы ему о его любимом брате.
– Хорошо, спасибо, – не сразу ответила Анна. – Кажется, хорошо.
– Ты слышала?
– О чем вы говорили? Да, я все слышала. Но не уверена, правильно ли все поняла. – Она перевела взгляд на Матильду, потом снова на Лоренцо.
– Пацци виновны в убийстве Джулиано. Они казнены. А сейчас я получил приглашение от донны Лючии – она единственная уцелевшая из их семьи и оставшаяся во Флоренции.
– Я хочу к ней.
– Синьорина, прошу вас, будьте благоразумны, – сказала Матильда. – Подумайте о ребенке. Тяжелые воспоминания могут повредить вам, если вы окажетесь в доме убийцы вашего… вашего… – Она запнулась, слово «супруга» она не могла выговорить, ведь Анна и Джулиано не были женаты, их брак не был освящен церковью. Кем она была для Джулиано? Другом дома? Возлюбленной? Но, как бы то ни было, она ждала ребенка от него. Матильда густо покраснела. На ее лице мелькнула слабая улыбка. – Зачем вам эти испытания в доме убийцы вашего жениха? Что вас там ждет, кроме страшного испытания?
– Я ожидаю получить там ответ, – возразила Анна, не желая в присутствии Лоренцо называть истинных мотивов. – Ответ на вопрос, почему они убили Джулиано.
– Ты уверена, что тебе стоит туда идти? – спросил Лоренцо, пристально глядя на Анну. В его карих глазах, таких похожих на глаза Джулиано, не было той теплоты и радости, которые она так любила в Джулиано.
– Да, я твердо решила посетить донну Лючию. И чем скорее, тем лучше.
– Ладно. Я велю кучеру приготовить карету. Он отвезет тебя.
– Синьорина, умоляю вас, не ходите туда. Вы нездоровы и… – начала было Матильда.
– Я здорова. Сейчас я совершенно здорова.
В доказательство Анна сбросила с себя одеяло и встала. Действительно, она сделала это без всяких усилий.
– Как видишь, Матильда, синьорина и вправду выздоровела, – сказал Лоренцо и поднялся. – Помоги ей одеться.
Менее чем через час, сидя в карете, Анна размышляла, не приснилось ли ей все. Она проезжала по хорошо знакомым улицам Флоренции, смотрела на дома, людей, ставших ей знакомыми за это время. И все же что-то изменилось. Фасады домов выглядели почти так же, как до 26 апреля. Однако с того страшного дня прошло несколько недель. Любимца города Джулиано уже нет на свете. Ей показалось, что люди на улицах выглядят растерянными, озлобленными, замкнутыми. Почти никто не улыбался. Проезжая мимо дворца, известного впоследствии как палаццо Барджелло, Анна увидела все еще красовавшиеся на стене кошмарные картины: отрубленные головы казненных заговорщиков.
Поездка оказалась недолгой. Карета остановилась, возница открыл дверцу и помог Анне выйти. Погруженная в тяжелые воспоминания, она окинула взглядом фасад дома Пацци. Когда же она была здесь в последний раз? Анна вспомнила, как, окрыленная надеждой, вышла из этого дома. С тех пор многое переменилось. Да и сам дом стал другим. Ставни криво свисали с петель или вообще отсутствовали, окна разбиты. Стены дома были испещрены надписями углем и краской: «Убийцы», «Пацци, вон из города», «Предатели», «Головы Пацци – на плаху!». Дверное кольцо было вырвано и валялось прямо на земле. Дважды постучав, Анна стала ждать.
Наконец за дверью послышался легкий шорох шагов, а потом хриплый дрожащий голос:
– Кто там?
– Донна Лючия? – крикнула Анна, удивившись, что сама старуха подошла к двери. – Вы меня слышите, донна Лючия? Это я, синьорина Анна. Я получила ваше приглашение.
Послышался грохот, словно там, за дверью, двигали мебель. Наконец лязгнули несколько засовов, открылась дверь и в узкой щели показалось морщинистое лицо донны Лючии.
– Это вы? – спросила старуха, пошире раскрывая дверь, чтобы в нее можно было протиснуться. Впустив Анну, донна Лючия быстро закрыла дверь на кучу засовов различной величины (их было не меньше дюжины). Большинство замков было, по-видимому, снято с других дверей и в спешке приделано ко входной. С неменьшим изумлением Анна наблюдала, как донна Лючия взяла деревянную балку и подперла ею дверь, привалив к ней еще тяжелый сундук. Анна недоумевала, почему пожилая женщина сама выполняет эту непосильную работу, а не позовет кого-нибудь из слуг.
– Извините, синьорина Анна, – сказала донна Лючия, тяжело дыша и опираясь на трость. Потом, вытерев шелковым платком капельки пота на лбу, поправила черную кружевную накидку и выпрямилась, – что не встречаю вас должным образом. Для меня наступила черная полоса в жизни. Все слуги разбежались или изгнаны из города, кого-то вообще нет в живых. А моя семья… – Она в отчаянии махнула рукой. – За несколько дней я потеряла больше родных – племянников, двоюродных братьев, зятьев, – чем за всю прошлую жизнь. Жизни, которая еще у меня осталась, не хватит, чтобы соблюсти траур по всем убитым родственникам. Я единственная из гордой семьи Пацци, кто может защитить дом от мятежников. Не проходит и часа, чтобы они не пытались сюда ворваться. С каким бы удовольствием они разобрали весь дом по камням. Но пока я жива, этому не бывать! Больше ста лет семья Пацци владеет этим домом, а корни нашего рода уходят в глубь веков. Дальше, чем семейство Медичи. Вам это известно, синьорина Анна?
– Нет, донна Лючия, – мягко ответила Анна, стараясь не смотреть на дырки в кружевах и пятна на платье донны Лючии. Сколько же времени она живет здесь в одиночестве?
– Передайте это Лоренцо. Расскажите им, этим Медичи, которых так любят в городе. – В подтверждение своей мысли она стукнула палкой по полу. Всего пару недель назад на стук сбежались бы слуги, готовые исполнить любое ее желание. Сейчас дом был пуст. – Не думайте, что я позвала вас, чтобы жаловаться на судьбу. Я хочу поговорить с вами. Не здесь, конечно. Поднимемся ко мне, синьорина Анна.
Донна Лючия махнула тонкой костлявой рукой и зашаркала по мраморному полу. Ее шаги гулко отзывались в каменных сводах здания. Пройдя вестибюль, Анна случайно бросила взгляд в столовую. На длинном столе стояли тарелки, блюда, бокалы – немые свидетельства недавней кипучей жизни. На полу валялись светильники, на столе – осколки разбитого кувшина. Стулья лежали опрокинутыми, словно недавно находившиеся здесь люди вдруг сорвались со своих мест и спешно бежали. Это было грустное, удручающее зрелище, усугублявшееся контрастом с ярким солнечным светом. Потрясенная, Анна отвела взгляд и вслед за донной Лючией поднялась вверх по лестнице. Следы разрушений были повсюду. Свечи в светильниках давно прогорели, оставив на полу желтые пятна от воска. Повсюду лежал толстый слой пыли, с люстры свисала паутина. Дворец Пацци превратился в дом призраков.
– Входите, синьорина Анна, входите, – твердила донна Лючия, шаркая по полу. Из открытой двери проникал свет от лампады, освещая мрачный коридор.
– Входите. Здесь мы можем поговорить.
Дождавшись, когда Анна войдет в помещение, она закрыла дверь на засов, боясь, что кто-то вломится к ним.
– Как вам нравится эта комната? – спросила донна Лючия. Прошаркав к креслу, она, кряхтя, опустилась в него.
Анна оглядела помещение. Когда-то это была красивая комната, но следы запустения были и здесь. На кровати в беспорядке были разбросаны грязные подушки и простыни. Столбцы кровати с прекрасной резьбой покрывал густой слой пыли, а балдахин из темно-красной шерсти был сорван и свисал на пол. В сосудах для умывания рядом с кроватью плавала какая-то мерзость. На полу валялась одежда, сундук был загроможден свечами, остатками хлеба, яблоками, курительными принадлежностями. На столе стояла немытая посуда. Комната была захламлена до предела. Исключение составляло кресло с высокой спинкой, стоявшее у занавешенного плотными шторами окна, и пяльцами с вышиванием. С их двух предметов чья-то невидимая рука регулярно сметала пыль.
– Это бывшая комната Джованны, – сообщила донна Лючия. Анна это уже поняла. – Сейчас здесь живу я. – Она показала рукой на кресло и пяльцы. – Когда Джованне становилось лучше, она сидела здесь и вышивала. Вы видели гобелены внизу, в прихожей, синьорина Анна? Они вышиты рукой Джованны.
– Да, я видела, – ответила Анна, вспомнив Циклопа, пожирающего спутников Одиссея. – Они чудесны.
– Да, Бог одарил ее талантом, который мы не сумели оценить. Теперь слишком поздно. Она, бедняжка, мертва и лежит в холодной могиле. Но, может оказаться, что о ее работах еще вспомнят… – Она погрузилась в свои мысли. – Мы обе, синьорина Анна, потеряли самых близких нам людей: я – любимую дочь, вы – любимого человека, вашего будущего супруга. Они пали от руки одного человека. Это связало наши судьбы.
Анна, пораженная ее словами, уставилась на донну Лючию. Сердце учащенно забилось. Значит, она что-то знает о Козимо и хочет рассказать ей о нем. Возможно, у нее есть новые сведения, которые помогут доказать невиновность Джакомо?
– Вы все знаете? Кто рассказал вам об этом?
– Рука убийцы мне подсказала, – прошептала донна Лючия. – Я прочла его дневник.
С трудом поднявшись в кресле, она проковыляла к кровати и что-то достала из-под матраца.
– После смерти Джованны я нашла в комнате в доме Медичи, где она провела ночь, этот дневник. Она спрятала его под матрацем.
Донна Лючия вынула переплетенную в коричневую кожу тетрадь.
– Я знаю, он тоже искал дневник в ее комнате, но не осмелился копаться в постели покойной. Должна сказать вам, что он очень любил Джованну.
У Анны пошел мороз по спине, когда донна Лючия сунула ей в руки тетрадь. Да, это наверняка тот самый дневник, о котором говорила Джованна и который собиралась показать ей в день смерти.
– Что в нем? – спросила Анна, не раскрывая тетрадь.
– Читайте сами, синьорина, – шепотом произнесла донна Лючия, подойдя к Анне так близко, что в нос ей ударил сладковатый старушечий запах. – Прочтите слова убийцы и все сами узнаете. О его ненависти к Пацци. О Джованне. О вас. Читайте скорее, пока не стало слишком поздно.
– Но если вы все знаете, почему не рассказали Лоренцо? – спросила Анна, так и не открыв дневник. – Почему вы не доверились ему?
– Что бы это изменило? – спросила донна Лючия, искоса поглядывая по сторонам, словно боясь кого-то. – А теперь читайте.
– Вы могли бы спасти жизнь вашим родным.
– Кто бы мне поверил? Его слово весомее моего. По притворству ему нет равных. А теперь читайте.
– Донна Лючия, в ваших руках была неопровержимая улика – почерк убийцы. Вам бы поверили, не сомневаюсь.
– Мне надо было спрятать дневник. Он не должен знать, что дневник у меня. А сейчас читайте же наконец!
С тяжелым вздохом Анна открыла тетрадь. Тут ее осенило:
– А вашему сыну Джакомо не стоило бы тоже почитать дневник? Тогда ему было бы легче убедить Лоренцо в своей правоте. Кстати, где он сейчас?
– Не знаю, и это… – Донна Лючия смолкла, потом издала пронзительный крик.
– Я здесь, синьорина Анна, – раздался мужской голос. Стена у камина зашевелилась, и из нее через потайную дверь вышел человек. Это был Джакомо де Пацци.
– Джакомо, как хорошо, что вы… – начала Анна, но, посмотрев на донну Лючию, замолчала. Что это со старушкой? Она должна радоваться, что ее сын, единственный уцелевший из большой семьи Пацци, жив и невредим! А с помощью дневника – нет ничего проще – смыть пятно с имени Пацци. Донна Лючия, зажав руками рот, с выпученными от ужаса глазами и бледная как полотно, затряслась всем телом, словно здесь появился не ее родной сын, а сам дьявол…
– Джакомо, где…
– Матушка! – воскликнул Джакомо навстречу матери с распростертыми объятиями. Донна Лючия пыталась уклониться, но он обнял ее и поцеловал вуаль на ее лице. В его объятиях старая женщина выглядела еще более хрупкой. – Не волнуйся, все будет хорошо.
– Что ты хочешь сказать… – закашлялась донна Лючия, стараясь высвободиться из его рук. – Я не хочу…
Но Джакомо сделал вид, что не слышит ее, и нежно погладил ее по голове.
– Тебе столько пришлось пережить, матушка. Но скоро все кончится. Я обещаю. – Он бросил взгляд на Анну. – После смерти моей сестры она немного не в себе. С тех пор как флорентийский народ видит в семье Пацци корень всех зол, разум ее угасает день ото дня.
Она часто не узнает меня, даже не помнит, что я регулярно захожу к ней, через потайную дверь и приношу ей еду.
Донна Лючия всплакнула, и Джакомо покачал ее, обняв, как неразумное дитя.
– Знаю, как тебе трудно, – тихо проговорил он и, отведя ее к креслу, принес кувшин и два бокала. Потом налил вина и, встав перед ней на колени, поднес бокал к губам матери. – Выпей, мама, это тебе поможет, – сказал он, ласково поглаживая ее по щекам. И донна Лючия выпила, глядя на сына затравленным взглядом. – Вот так. Хорошо. Скоро тебе станет совсем легко. Тебе не придется больше страдать. – Он встал и, подойдя к Анне, протянул ей другой бокал. – Выпейте, это подкрепит ваши силы, синьорина Анна. Надеюсь, моя мать не очень напугала вас своими сумбурными историями?
– Я не могу назвать их сумбурными, – возразила Анна и отпила глоток. Вино было превосходным – терпким, с богатым фруктовым ароматом. Такое вино, без всякого преувеличения, можно было назвать эликсиром жизни. Анна сделала большой глоток. – Я никогда вам не рассказывала, Джакомо, что Джованна однажды пригласила меня в часовню – поговорить. Это было после окончания приема у Лоренцо. Она хотела показать мне дневник. К сожалению, мы не смогли встретиться. Джованна так внезапно умерла. А я, уверенная, что этот дневник стал причиной ее смерти, начала повсюду искать его. Правда, мои поиски окончились неудачей. Донна Лючия оказалась умнее – ей удалось найти этот дневник. Это дневник убийцы Джованны и Джулиано – Ко… – Она хотела было произнести имя Козимо, но в этот момент ее взгляд упал на пяльцы: на них была натянута шерстяная ткань с начатым рукоделием, словно кто-то прервал вышивальщицу во время работы. Вышивка была сделана только наполовину, но сюжет нетрудно было угадать: молодая женщина сидит на белом быке, а за ней стоит мужчина – с лицом ее брата. Он обхватил руками ее шею, пытаясь задушить женщину, в глазах которой застыл ужас. Наполовину законченное лицо было вышито голубой нитью. Анна в испуге отпрянула от подрамника. Этот сюжет Джованна тоже взяла из античности: похищение Европы Зевсом, перевоплотившимся в Быка. (Кстати, в истории мирового искусства этот мифологический сюжет имеет своеобразное истолкование, согласно которому Кадмос, брат Европы, не возвратил сестру домой, а задушил.) Анна взглянула на донну Лючию, которая продолжала смотреть на сына застывшими от ужаса глазами. Взгляд Анны упал на Джакомо. И вдруг она все поняла.