Страница:
наслаждения. Ничто в нашей чрезвычайно ответственной работе так не
утешает, как полная беспомощность и беззащитность автора.
Из рекомендаций "Техники разговора" я выбрал вариант Б-2, который
предусматривает психологическое обезоруживание, усложненное неожиданным
переходом на ФРА, форсированную разговорную акцию. И когда он явился в
назначенное время, я повел тактичную, но казуистически глумливую речь:
- Слушай, Джо, позволь мне высказать свои соображения искренне и
откровенно.
- Да, сэр... Именно так... Как можно иначе... Сэр...
- Так слушай. Твою повестушку я читал с неослабевающим вниманием.
Должен признаться, она написана умелой рукой. Художественный уровень
высокий.
- Правда?! - даже покраснел он от похвалы.
- Некоторые детали в описании роботов просто блестящи! Ты их щедро
смазал маслом нерядовой фантазии!
- Спасибо за... доброе слово... сэр... читатель бы...
- Однако, прости меня, произведение твое имеет серьезные недостатки.
- Какие? - сразу же сник он и растерянно уставился на меня.
- Понимаешь, тебе не удалось заглянуть во внутренний мир современного
робота - твоего современника, Джо! Ты не увидел прекрасное содержание
выкристаллизованного неутомимого труженика новой формации! Твои герои
полны многочисленных недостатков. Где ты отыскал их, Джо? В жизни или на
свалке металлического лома?
- Я... сэр...
- Вот почему в целом повесть производит такое впечатление, будто ты
писал ее, опираясь на свои устарелые школьные знания, и не заметил тех
принципиальных изменений, которые произошли во внутреннем построении
роботов. А старые схемы, Джо, давно осуждены читателем и отброшены самой
жизнью. Я не советовал бы тебе предлагать этот насквозь фальшивый опус на
суд, а точнее, на осуждение читателя: ведь вся твоя повесть основывается
на устаревших литературных и технологичных штампах. Проблема перманентного
становления работящего современника требует куда большей профессиональной
квалификации.
Он был раздавлен и уничтожен. Он шатался, хотя и не падал.
- Но не советуете ли... вы мне... снова... сэр...
- Я не могу взять на себя такую ответственность, Джо. Я просто не имею
права советовать - писать тебе или не писать. Это личное дело автора. Но
ты же знаешь: творчество свободно и не регламентировано Законом!
- Тогда, сэр... если вы... позволите...
- Позволяю, Джо! - ласково похлопал я его по плечу. - Желаю успеха!
Второе его произведение было, вне всякого сомнения, автобиографической
новеллой, хотя молодой человек и не акцептировал эту мысль. Детские годы,
первые игрушки с хитрыми секретами... На этот раз из "Техники разговора" я
выбрал вариант С-3, который предусматривал тематическую обесценку
произведения с прозрачными намеками на антиобщественную тенденциозность.
- С художественной стороны ты превзошел самого себя, Джо! Новеллка
читается! Игрушки, согретые теплом приятно удивленного ребенка...
- Правда?!
- Правда, но согласись, Джо, что и любой другой написал бы такую
новеллку, ибо у каждого было подобное детство с подобными игрушками.
Впрочем, это еще не беда. Тебе не удалось, Джо найти самого себя в
собственном произведении!
- Но я... сэр...
- Дело обстоит намного хуже: объективно ты перечеркиваешь современную
педагогику, которая пропагандирует коллективные игры как метод
комплексного воспитания. А ты воспеваешь ничем не прикрытый индивидуализм.
И вообще, поневоле складывается впечатление, что этим уходом в чрезмерно
идеализированное прошлое ты осуждаешь жгучие проблемы современности,
пренебрежительно относишься к светлым мечтам своих ровесников. Откуда это
у тебя, Джо? Я же знаю - ты работящий и честный парень! Ну, почему бы тебе
не поучиться у классиков - Гомера, Эврипида, Шекспира, которые воспевали
героические будни своих современников? Не думаю, что стоит рекомендовать
эту явно вредную вещь нашему дорогому читателю. В лучшем случае она
вызовет совершенно естественное удивление. А в худшем... Одним словом, я
тебе не завидую!
Я с удовольствием заметил, что перепугал его не на шутку.
- Что же мне... теперь... сэр?! - испуганно пробормотал он.
- Брось это гиблое дело, Джо. Советую, как сыну!
Но он не бросил и на днях принес исторический роман о трехсотлетней
войне роботов из конкурирующих фирм на незаселенных планетах. Да еще имел
нахальство заранее сообщить мне, что его роман не является побегом в
прошлое, ибо без анализа и осмысления прошлого невозможно понять
современность, и что его художественная интерпретация давнишних событий не
противоречит концепциям официальной историографии. Признаю: где-то я
допустил ошибку, ибо дело явно затянулось. Недопустимо - но Джо Блекуайт
становится профессионалом! Возможно, я был недостаточно жестоким. Но
ничего, сегодня я его заставлю стать на колени. Из "Техники разговора" я
выбрал вариант Ф-7, который предусматривает доказательную провокацию с
недвусмысленным обвинением в антиобщественной деятельности, преступном
подрыве стабильности общественных институтов.
- Можно, сэр?
- Заходи, Джо! Давно жду!
- Прочитали?
- От самого заголовка.
Я сделал эффектную, интригующую паузу.
- Скажи мне, Джо, зачем ты вытащил на свет божий полузабытый антагонизм
между роботами, который прекратил существование еще в седую старину после
объединения фирм в одну могучую корпорацию "Транс-Космос"?
- Но ведь...
- Ты взял давно осужденную тему безработицы.
- Это... где?
- Ты что, забыл собственную писанину? Тогда я напомню. Вот твоя
фраза-предложение, которую можно истолковать только однозначно: "Роботы,
по сути, искренни: именно поэтому у каждого из них присутствует много
друзей на поминках".
Он побелел и закричал:
- Я не писал такого!
- Писал, Джо. Взгляни на страницы 1, 3, 14, 25, 27, 28, 35, 40, 41, 57,
61, 99, 113. На этих страницах ты найдешь все слова крамольной
фразы-выражения. И если их сложить вместе... Неужели тебе, Джон, хочется в
исправительную колонию на одной из каторжных планет?
Я ликовал: Джо побелел, словно флаг капитуляции.
- Что же мне... теперь... сэр?..
Я лишь пожал плечами.
- Больше... не буду! Ни за что! Сэр!..
Я равнодушно молчал. По опыту я знал, что молчание иногда страшнее
слова.
- Сэр!.. Умоляю!.. Верой-правдой!.. Может, возьмете меня на работу
критиком?.. Я изо всех... как вы... сэр...
Я сразу смягчился:
- С этого следовало бы начать, Джо! Думаю, у тебя дело пойдет. Вот
возьми для пробы басню в прозе на одной страничке и найди в ней
сомнительную фразу-выражение: "Цензура была создана еще неандертальцами:
вот почему под пещерными рисунками не найдено ни единого слова".
- А... хватит ли... слов... в такой короткой?.. - засомневался он.
Я ласково взглянул на него: понимающий молодой человек!
- Ты прав, Джо, слов не хватит. Но разве тебе недостаточно букв?
- Будет сделано, сэр!
Отзыв "Чтеца": "Фантастический рассказ "Привкус славы" под маской
выдаваемой лояльности и позитивизма воинственно пропагандирует давно
осужденные критикой антиобщественные идеи литературных сектантов и
является злобным наветом на реально существующие факты. Образное сравнение
Системы и Искусства как надсмотрщика и заключенного говорит само за себя.
Откровенным зоологизмом пронизана аналогия между эпохой пещерного
бестекстового изобразительного искусства и современным бестекстовым
движением в литературе. Хотел того автор или не хотел (а это стоило бы
выяснить!), но объективно он написал насквозь лживое и вредное
произведение. Настораживает тот факт, что автором является Старший
Искатель Недостатков ФБР-Х. Беспрецедентный случай: даже его соблазнил
привкус эфемерной литературной славы. Произведение заслуживает
решительного осуждения. В печать не рекомендовать. Возможное творческое
пожелание: предложить автору должность младшего искателя грамматических
ошибок в редакции "Критической газеты".
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Груз для горилл".
OCR & spellcheck by HarryFan, 31 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Профессор с нескрываемым любопытством осматривался вокруг. Психолог
молча наблюдал за ним. Он предвидел его удивление: специалиста по
древнеславянскому фольклору пригласили на консультацию в
научно-исследовательский институт психофизиологии. Удивление Профессора, в
общем-то, было вполне понятно. Ну что общего между казаками, бывальщиной
седой старины и новейшими проблемами психодинамики? А впрочем, если
припомнить сказочные варианты...
Профессор еще не отметил вступление в свое пятое десятилетие. Уверенный
в себе, баскетбольного роста, широкий в плечах, он спокойно ожидал начала
беседы. Синие, навыкате, глаза на выразительном, скульптурно
смоделированном лице глядели пытливо. Над четко очерченными, классического
рисунка губами вился светлый шелк мягких усов. От всей его фигуры веяло
физическим здоровьем.
- Честно говоря, - мягко сказал Психолог, - ваше задание, Профессор,
почти безнадежно. Но вы можете отказаться от него.
- Чем же я могу помочь вам? - уважительно спросил Профессор.
- Речь идет об одном из наших пациентов, - у нас при институте имеется
небольшая исследовательская клиника, - о больном, необычайном с точки
зрения психиатрии.
Профессор сел в мягкое кресло.
- История его такова. В свое время посреди улицы задержали здоровяка с
палицей и в рубахе чуть ли не до пят... Привезли к нам. К сожалению, его
странная палица, как и его одежда, пропали. Я говорю "к сожалению", потому
что, возможно, позже эти предметы вызвали бы у него какие-то ассоциации.
Ведь больной полностью утратил память. Кто он, откуда? На эти вопросы нет
ответа. А тем временем он охотно и довольно подробно рассказал о себе. Вот
эти рассказы, а также палица и длинная рубаха и открыли для него двери
психбольницы.
- Пока что я ничего не понял, - заметил Профессор.
- Сейчас поймете. Дело в том, что он назвался Добрынею.
- Редкостное для нашего времени имя. Очень редкостное.
- Это еще не все. По отчеству он Никитич.
- Добрыня Никитич?!
- Да, былинный богатырь.
Профессор с нескрываемой иронией спросил:
- А если кто-нибудь из ваших клиентов называет себя Александром
Македонским, вы приглашаете на консультацию историка?
- Возможно, вас удивит это, но не приглашаем, - в тон ему ответил
Психолог.
Он не ошибся, потому что сразу же почувствовал, а затем и увидел, как с
лица Профессора исчезло настороженное напряжение. Специалист по
древнеславянскому фольклору непринужденно положил на стол коричневую
кожаную папку, которую до этого держал на коленях, удобнее уселся в кресло
и вытянул пачку "БТ".
- Курить не запрещено?
- Пожалуйста, - Психолог пододвинул ближе к нему керамическую
пепельницу.
- Так чем же могу помочь?
- Позвольте мне закончить, - уклонился от прямого ответа Психолог. -
Любые способы вернуть ему память были напрасны... Парень жил и бредил
героическим эпосом. Но одновременно словно понимал, что попал в новые для
него времена, и охотно осваивал современную информацию. Много читал, много
изучал... Был выдержан, вежлив и, по сути, не нуждался в присмотре врачей.
И все было бы великолепно, если бы не одно обстоятельство...
Психолог замолчал и тоже закурил сигарету.
- В клинике Добрыня Никитич находился недолго, потому что каждые
два-три месяца исчезал... Случалось, что его не видели у нас по пять лет.
- Где же он находился?
- Разумеется, в Киевской Руси, - усмехнулся Психолог. - Времен князя
Владимира Ясно Солнышко. Вот послушайте, как он сам об этом рассказывал...
...Он узнал местность: уже не раз и не два выезжал на эти гнилые берега
чертовой Пучай-реки. В полном богатырском облачении. Змеенят топтать
конем. Погань выводить. А сейчас он неожиданно очутился на берегу
Пучай-реки в стандартном больничном белье, пижамной паре из серой фланели
и мягких шлепанцах. Неподалеку высились Сорочинские горы, ветерок доносил
оттуда отвратительный смрад, слабые раскаты грома и зловещее рычанье.
Из-за скал поднялись три столба дыма, меж темных пугающих пещер
рассыпались красные искры.
- Узрел, супостат! - в сердцах выругался Добрыня Никитич.
- Теперь от ирода не убежишь: летает что твоя железная птица.
Добрыня знал: времени у него в обрез, а Змей Горыныч не замешкается.
Еще бы! Встретить заклятого врага без коня, без копья, без меча, без
кинжала! Во фланелевой пижаме вместо кольчуги...
Богатырь торопливо сбросил серую куртку, за ней - рубашку. А затем
завязал воротник рубашки узлом и стал бросать в приготовленную таким
образом сумку камни. А в голову поневоле лезли памятные указания из
"Изборника Змееборца":
"...до настоящего времени известны только пять видов Змеев Горынычей:
Змеи - огнеметы, Змеи - броненосцы, Змеи - хоботники, Змеи - многоглавцы и
Змеи - людоеды".
"...Самым опасным врагом для змееборца является Змей Горыныч - огнемет.
Своей смертоносной мощью он не уступает лучшим образцам классических
европейских драконов".
"...Настоящей летающей крепостью появляется на месте поединка Змей
Горыныч - броненосец. Слепой в своей ярости, он разрушает и уничтожает все
вокруг. Пробить его броню обычным булатом тяжелей, нежели покаранному татю
проколупать пальцем стены темницы..."
Добрыня затянул в узел подол рубашки, взялся за жгут руками. Теперь у
него было хоть и ненадежное, но все-таки оружие. Он накинул на плечи
фланелевую куртку и глянул на каменную Сорочинскую громаду.
Змей Горыныч уже поднялся в воздух. Это был самый отвратительный
представитель семейства Горынычей из всех известных. Его противное
скользкое тело было покрыто зеленоватой чешуей. Весь грязный, облепленный
мусором и какой-то скорлупой, он химерно изгибался всем своим длиннющим
телом, тяжело взмахивая перепончатыми крыльями. Шесть маленьких глаз на
трех уродливых боеголовках налились хищной яростью. Еще в воздухе он
зловеще раскрыл свои ужасающие когти.
Огромная тень упала на Добрыню Никитича, и он схватился за
импровизированное оружие. В иных руках оно ничего не представляло бы
против Горынычевого огня, клыков и когтей, против могучего саженного
хвоста, усеянного ядовитыми шипами. Но военный опыт подсказал Добрыне
единственно возможную сейчас тактику поединка. Спасение виделось в том,
чтобы перебить хребты незащищенных роговой чешуей длинных и гибких шей.
Это, однако, требовало фантастической ловкости и безошибочно точных
движений.
Змей Горыныч сел в двадцати метрах от богатыря, сложил крылья. Теперь
он не торопился. Во все стороны выгибались три его шеи, а глаза ощупывали
каждый камешек: нет ли здесь какой-либо ловушки? Что ни говорите, а он
никогда не видел такого дива дивного: безоружного богатыря - хоть бери его
без дыму и пламени.
Это и спасло Никитича.
С диким ревом, который несся из всех трех глоток вместо испепеляющего
огня, Змей Горыныч кинулся на богатыря. В последнюю секунду Добрыня упал
наземь, но сразу же и вскочил. Над ним промелькнули раскрытые пасти с
желтыми лезвиями зубов.
Подобного маневра Змей Горыныч не ожидал. Он ошарашенно вытаращил
глаза, оглядываясь вокруг. Мышцы его расслабились. И в это мгновение удар
страшной силы обрушился на его правофланговую шею, а вслед за этим
хрустнули позвонки средней. А Добрыня, не давая Горынычу опомниться,
перепрыгнул через бессильно лежащую на сырой земле среднюю боеголовку и
нанес сокрушительный, завершающий удар по левофланговой шее. Рубашка
треснула, из нее посыпались камни.
И тут Горыныч начал изрыгать дым и пламя. Но поздно. Добрыня
пригоршнями набирал воду из Пучай-реки и быстро погасил последние огнища
сопротивления лютого Змея. Потом пощупал свои словно бы окаменевшие мышцы
и сказал по-ученому:
- Ты смотри, что делает адреналин!
Однажды он вернулся в шлеме, панцире и длинной, до колен, железной
кольчуге, с копьем и мечом на боку. Легкий щит и тяжелый кинжал завершали
богатырское снаряжение. Проехал верхом на добром коне через весь Киев, от
моста Патона до Куреневки. Представляете, сколько разговоров было. Один
газетчик догадался позвонить на киностудию, а там от всадника не
отказались, потому что и действительно снимали что-то богатырское. На
следующий день в "Вечерке" под рубрикой "На съемках новых фильмов"
появилась статья, которая все прояснила. Мол, один из исполнителей главных
ролей вживался в исторический образ...
Профессор слушал эту историю с интересом, хотя она была далека от его
специальности. Возможно, это и неприятно сознавать, но житье-бытье
сумасшедших у всех нас, грешных, вызывает некое болезненное любопытство.
- Вашему Добрыне, - усмехаясь, заметил Профессор, - было бы намного
легче, если бы он считал себя Юлием Цезарем. Римскому императору и надо-то
всего лишь простыню, заколку да венок на голову. А Добрыне, видите,
требуется с полцентнера железяк да еще добрый конь. Еще лучше, если бы он
объявил себя Робинзоном Крузо: островков на Днепре достаточно. Кстати, где
он взял это железо? Вы спрашивали его?
- Ясное дело.
- И что же?
- Ответил, что его выковали два года тому назад в княжеской кузнице. И
что снаряжение это еще почти не ношено и не посечено мечами. Но мы узнали,
- правда, совсем недавно, - он был хорошо знаком с экскурсоводом
исторического музея, молодым научным сотрудником Василисой Петровной...
- Неужели Кучеренко? - удивился Профессор.
- С нею, - ответил Психолог. - Разве вы ее знаете?
- Василиса Петровна - моя жена.
- Вот как! - Психолог сдерживал волнение. - И давно, если не секрет?
- Разумеется, не секрет, - добродушно ответил Профессор. - Десять
месяцев как поженились.
- Вот как! - пробормотал Психолог.
Профессор ощущал растерянность собеседника, но не понимал его. Было
такое ощущение, что он вдруг почувствовал притягательное дыхание тайны...
- И что же Добрыня, когда его лишили средневековых игрушек? - спросил
он, лишь бы продолжить разговор. - Наверное, устроил буйное представление?
- Совсем нет, - Психолог уже взял себя в руки. - Он и сам понимал, что
подобное снаряжение в двадцатом столетии неуместно. Но, по его словам, что
ему оставалось делать, когда ничего другого у него не было?
- Логично! - отметил Профессор.
- Когда я впервые познакомился с ним, - продолжал Психолог, - это, к
сожалению, произошло только год с небольшим тому назад, - меня поразили
его широкие, я бы даже сказал, фундаментальные академические знания жизни
и быта Киевской Руси. Особенно привлекали его былины, славная героика
богатырей, хотя он и представляет их довольно неожиданно. Фольклорные
сюжеты в его изложении приобрели абсолютную реальность. Исцеление Муромца,
Илья Муромец и Соловей-Разбойник, бунт Ильи против князя Владимира - вы бы
только послушали! Он, например, не видел ничего удивительного и чудесного
в неожиданном исцелении Ильи Муромца и категорически отбросил былинную
версию о чудодейственном напитке, каким якобы угостили первого богатыря
Руси калики перехожие. Уверял, что это была обыкновенная родниковая вода.
Просто один из перехожих был очень знающим ведуном и обладал даром
гипнотического внушения. С точки зрения современной экспериментальной
медицины, разъяснение вполне вероятное.
- Чепуха! - безапелляционно возразил Профессор; в нем проснулся
специалист. - Еще одна попытка увидеть в былинах отзвук действительных
исторических событий. Это все равно что пояснять библейскую легенду про
Иисуса Христа появлением инопланетного космонавта. Былины - поэтическое
обобщение народных пожеланий для тех времен, когда была постоянной угроза
кочевых набегов. Но вы меня заинтересовали. Я хотел бы познакомиться с
вашим исключительным подопечным.
- Это невозможно. Год назад Добрыня Никитич снова исчез.
- И вы не могли его задержать?
- Нет.
- Почему?
- Видите ли, из былины "Возвращение Добрыни" он узнал, что этот гуляка
и бабник Алеша Попович обхаживает его пассию Маринку. Он вычитал, что
Алеша уверяет Маринку, будто Добрыня давно погиб в Диком Поле и теперь
даже его белых косточек не собрать, потому что их еще прошлым летом черные
вороны растащили. В такой деликатной ситуации богатыря, знаете ли, трудно
удержать.
Глаза собеседников встретились.
Профессор подумал, что Психолог такой же ненормальный, как психиатр из
анекдота "Ведь Наполеон Бонапарт - это я!". А Психолог вспомнил свою
первую встречу с Никитичем. Глаза обоих приобрели одинаковое выражение...
...Дверь раскрылась, и в кабинет Психолога вошел русый человек. Его
мускулистые двухметровые телеса были спрятаны под мягкой фланелью пижамной
пары. Синие навыкате глаза на выразительном скульптурном лице глядели
пытливо. Над четко очерченными, классического рисунка губами вился светлый
шелк мягких усов. От всей фигуры богатыря веяло какой-то стихийной
былинной силой. Человеку было около сорока. А может, и меньше. Отменное
здоровье и тренированное тело зачастую скрадывают возраст. Художник
залюбовался бы им и захотел бы изобразить на полотне.
- Меня известили, что вы хотели со мной поговорить, - приятным
баритоном, так идущим к его могучей фигуре, проговорил он.
- Да, если вы не возражаете, - поднялся ему навстречу Психолог.
- О чем речь! - уважительно произнес великан. - С разумным человеком и
беседа разумная.
В это мгновенье Психологу вспомнились поневоле фольклорные
характеристики его посетителя: "на речи разумный", "с гостями
почтительный".
- Будем знакомы, - протянул руку Психолог и отрекомендовался.
Двухметровый красавец ответил осторожным, чтобы случайно не причинить
боль, пожатием.
- Добрыня Никитич, - представился он. - А ваши статьи я читал. Что мне
в этих работах понравилось - так это дух поиска, оценки-гипотезы, которые
смело очерчивают направление дальнейших творческих исканий. Вы не
закрываете ворота науки для новых мыслей.
Психолог сдерживал удивление. Он не был готов к услышанному. Он
приготовился к хитрой, утонченной игре в словесные поддавки и совершенно
не ожидал такой ненавязчивой, но утешительной для себя оценки своих работ.
Психолог чувствовал, что старательно разработанный план беседы сломался.
Мысленно он совершенно не к месту сейчас представил, что произошло бы,
если" бы эта вот скрытая потенция мускулов неожиданно трансформировалась в
кинетическую энергию.
- Успокойтесь, доктор, - угадал его мысли Добрыня Никитич и с шутливыми
искорками в глазах добавил: - Как все ненормальные, уверяю вас, что я
абсолютно нормальный человек.
- Не сомневаюсь, - сказал Психолог. - Прошу, садитесь.
Добрыня Никитич поблагодарил и уселся в кресле.
- Курите? - Психолог придвинул к нему пачку "БТ".
- Научился, - не отказался Добрыня.
- Добрыня Никитич, - с хорошо разыгранной искренностью начал Психолог,
и на лице богатыря промелькнула едва уловимая усмешка. - Не считаю нужным
скрывать ни свое мнение о вас, ни свою цель. Я искренне хочу вам помочь и
уверен, что вскоре буду иметь честь называть вас вашим настоящим именем.
- Сердечно благодарю за заботу и хлопоты, - немного приподнялся
Добрыня. Или действительно Психологу послышалась в его голосе сдержанная
ирония, или ему это лишь показалось?
- Но мне нужна ваша помощь, иначе мои намерения останутся
невыполненными, - вел дальше Психолог. - План мой в нескольких словах
таков. Как вы, очевидно, знаете, относительно происхождения былинного
героического эпоса существуют несколько противоречивых теорий. Есть
сторонники его фольклорного происхождения, есть и мифологисты, которые
видят в былинах поэтическую переработку древних представлений. Есть так
называемая историческая школа, ее представители ищут реальных прототипов
во всех упоминаниях. Есть сторонники западной ориентации, которые считают
былинные сюжеты заимствованными с дальнейшей местной интерпретацией. Так
вот, давайте вдвоем выясним, к какому течению былиннистики вы
принадлежите, и путем определенных ассоциаций попробуем вернуть вам
утраченное прошлое. Итак, для начала ваша задача - рассказывать, моя -
слушать.
- Я не принадлежу ни к какой из перечисленных школ, - серьезно возразил
Добрыня, - и вообще не признаю никаких школ. Хотя бы уже потому, что
каждое категорическое суждение без достаточного доказательного обоснования
становится тормозом, если не препятствием, для научной мысли. Но я ведь
даже не научный работник! Мои рассказы - всего лишь автобиографические
воспоминания, они повествуют лишь о том, что я лично пережил, каким бы
неимоверным это ни казалось. Вы думаете, я не понимаю, что меня считают
сумасшедшим? Прекрасно понимаю! И если бы это не случилось именно со мной,
возможно, я и сам стал бы так думать. И в самом деле кажется
бессмысленным, что человек, живя в двадцатом столетии, имеет биографию
времен Киевской Руси.
- И все же давайте попытаемся, - настаивал Психолог. - Напоминаю: моя
задача - слушать, ваша - рассказывать.
- Хорошо, я кое о чем расскажу, - с горькой безнадежностью в голосе
согласился Добрыня, - хотя на этом нашу беседу можно было бы прекратить.
Расскажу хотя бы для того, чтобы вы не думали обо мне как о тупоголовом
упрямце.
Выражение его лица изменилось. Горечь и разочарование исчезли. Нечто
легкое, словно осторожная мысль, засияло в нем. Добрыня молодцевато
тряхнул волосами, глаза его удало блеснули.
- Вспоминаю один эпизод, связанный с проблематикой небезызвестного дома
Горынычей, - с веселым оживлением начал Добрыня Никитич. - Чтобы вы
утешает, как полная беспомощность и беззащитность автора.
Из рекомендаций "Техники разговора" я выбрал вариант Б-2, который
предусматривает психологическое обезоруживание, усложненное неожиданным
переходом на ФРА, форсированную разговорную акцию. И когда он явился в
назначенное время, я повел тактичную, но казуистически глумливую речь:
- Слушай, Джо, позволь мне высказать свои соображения искренне и
откровенно.
- Да, сэр... Именно так... Как можно иначе... Сэр...
- Так слушай. Твою повестушку я читал с неослабевающим вниманием.
Должен признаться, она написана умелой рукой. Художественный уровень
высокий.
- Правда?! - даже покраснел он от похвалы.
- Некоторые детали в описании роботов просто блестящи! Ты их щедро
смазал маслом нерядовой фантазии!
- Спасибо за... доброе слово... сэр... читатель бы...
- Однако, прости меня, произведение твое имеет серьезные недостатки.
- Какие? - сразу же сник он и растерянно уставился на меня.
- Понимаешь, тебе не удалось заглянуть во внутренний мир современного
робота - твоего современника, Джо! Ты не увидел прекрасное содержание
выкристаллизованного неутомимого труженика новой формации! Твои герои
полны многочисленных недостатков. Где ты отыскал их, Джо? В жизни или на
свалке металлического лома?
- Я... сэр...
- Вот почему в целом повесть производит такое впечатление, будто ты
писал ее, опираясь на свои устарелые школьные знания, и не заметил тех
принципиальных изменений, которые произошли во внутреннем построении
роботов. А старые схемы, Джо, давно осуждены читателем и отброшены самой
жизнью. Я не советовал бы тебе предлагать этот насквозь фальшивый опус на
суд, а точнее, на осуждение читателя: ведь вся твоя повесть основывается
на устаревших литературных и технологичных штампах. Проблема перманентного
становления работящего современника требует куда большей профессиональной
квалификации.
Он был раздавлен и уничтожен. Он шатался, хотя и не падал.
- Но не советуете ли... вы мне... снова... сэр...
- Я не могу взять на себя такую ответственность, Джо. Я просто не имею
права советовать - писать тебе или не писать. Это личное дело автора. Но
ты же знаешь: творчество свободно и не регламентировано Законом!
- Тогда, сэр... если вы... позволите...
- Позволяю, Джо! - ласково похлопал я его по плечу. - Желаю успеха!
Второе его произведение было, вне всякого сомнения, автобиографической
новеллой, хотя молодой человек и не акцептировал эту мысль. Детские годы,
первые игрушки с хитрыми секретами... На этот раз из "Техники разговора" я
выбрал вариант С-3, который предусматривал тематическую обесценку
произведения с прозрачными намеками на антиобщественную тенденциозность.
- С художественной стороны ты превзошел самого себя, Джо! Новеллка
читается! Игрушки, согретые теплом приятно удивленного ребенка...
- Правда?!
- Правда, но согласись, Джо, что и любой другой написал бы такую
новеллку, ибо у каждого было подобное детство с подобными игрушками.
Впрочем, это еще не беда. Тебе не удалось, Джо найти самого себя в
собственном произведении!
- Но я... сэр...
- Дело обстоит намного хуже: объективно ты перечеркиваешь современную
педагогику, которая пропагандирует коллективные игры как метод
комплексного воспитания. А ты воспеваешь ничем не прикрытый индивидуализм.
И вообще, поневоле складывается впечатление, что этим уходом в чрезмерно
идеализированное прошлое ты осуждаешь жгучие проблемы современности,
пренебрежительно относишься к светлым мечтам своих ровесников. Откуда это
у тебя, Джо? Я же знаю - ты работящий и честный парень! Ну, почему бы тебе
не поучиться у классиков - Гомера, Эврипида, Шекспира, которые воспевали
героические будни своих современников? Не думаю, что стоит рекомендовать
эту явно вредную вещь нашему дорогому читателю. В лучшем случае она
вызовет совершенно естественное удивление. А в худшем... Одним словом, я
тебе не завидую!
Я с удовольствием заметил, что перепугал его не на шутку.
- Что же мне... теперь... сэр?! - испуганно пробормотал он.
- Брось это гиблое дело, Джо. Советую, как сыну!
Но он не бросил и на днях принес исторический роман о трехсотлетней
войне роботов из конкурирующих фирм на незаселенных планетах. Да еще имел
нахальство заранее сообщить мне, что его роман не является побегом в
прошлое, ибо без анализа и осмысления прошлого невозможно понять
современность, и что его художественная интерпретация давнишних событий не
противоречит концепциям официальной историографии. Признаю: где-то я
допустил ошибку, ибо дело явно затянулось. Недопустимо - но Джо Блекуайт
становится профессионалом! Возможно, я был недостаточно жестоким. Но
ничего, сегодня я его заставлю стать на колени. Из "Техники разговора" я
выбрал вариант Ф-7, который предусматривает доказательную провокацию с
недвусмысленным обвинением в антиобщественной деятельности, преступном
подрыве стабильности общественных институтов.
- Можно, сэр?
- Заходи, Джо! Давно жду!
- Прочитали?
- От самого заголовка.
Я сделал эффектную, интригующую паузу.
- Скажи мне, Джо, зачем ты вытащил на свет божий полузабытый антагонизм
между роботами, который прекратил существование еще в седую старину после
объединения фирм в одну могучую корпорацию "Транс-Космос"?
- Но ведь...
- Ты взял давно осужденную тему безработицы.
- Это... где?
- Ты что, забыл собственную писанину? Тогда я напомню. Вот твоя
фраза-предложение, которую можно истолковать только однозначно: "Роботы,
по сути, искренни: именно поэтому у каждого из них присутствует много
друзей на поминках".
Он побелел и закричал:
- Я не писал такого!
- Писал, Джо. Взгляни на страницы 1, 3, 14, 25, 27, 28, 35, 40, 41, 57,
61, 99, 113. На этих страницах ты найдешь все слова крамольной
фразы-выражения. И если их сложить вместе... Неужели тебе, Джон, хочется в
исправительную колонию на одной из каторжных планет?
Я ликовал: Джо побелел, словно флаг капитуляции.
- Что же мне... теперь... сэр?..
Я лишь пожал плечами.
- Больше... не буду! Ни за что! Сэр!..
Я равнодушно молчал. По опыту я знал, что молчание иногда страшнее
слова.
- Сэр!.. Умоляю!.. Верой-правдой!.. Может, возьмете меня на работу
критиком?.. Я изо всех... как вы... сэр...
Я сразу смягчился:
- С этого следовало бы начать, Джо! Думаю, у тебя дело пойдет. Вот
возьми для пробы басню в прозе на одной страничке и найди в ней
сомнительную фразу-выражение: "Цензура была создана еще неандертальцами:
вот почему под пещерными рисунками не найдено ни единого слова".
- А... хватит ли... слов... в такой короткой?.. - засомневался он.
Я ласково взглянул на него: понимающий молодой человек!
- Ты прав, Джо, слов не хватит. Но разве тебе недостаточно букв?
- Будет сделано, сэр!
Отзыв "Чтеца": "Фантастический рассказ "Привкус славы" под маской
выдаваемой лояльности и позитивизма воинственно пропагандирует давно
осужденные критикой антиобщественные идеи литературных сектантов и
является злобным наветом на реально существующие факты. Образное сравнение
Системы и Искусства как надсмотрщика и заключенного говорит само за себя.
Откровенным зоологизмом пронизана аналогия между эпохой пещерного
бестекстового изобразительного искусства и современным бестекстовым
движением в литературе. Хотел того автор или не хотел (а это стоило бы
выяснить!), но объективно он написал насквозь лживое и вредное
произведение. Настораживает тот факт, что автором является Старший
Искатель Недостатков ФБР-Х. Беспрецедентный случай: даже его соблазнил
привкус эфемерной литературной славы. Произведение заслуживает
решительного осуждения. В печать не рекомендовать. Возможное творческое
пожелание: предложить автору должность младшего искателя грамматических
ошибок в редакции "Критической газеты".
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Груз для горилл".
OCR & spellcheck by HarryFan, 31 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Профессор с нескрываемым любопытством осматривался вокруг. Психолог
молча наблюдал за ним. Он предвидел его удивление: специалиста по
древнеславянскому фольклору пригласили на консультацию в
научно-исследовательский институт психофизиологии. Удивление Профессора, в
общем-то, было вполне понятно. Ну что общего между казаками, бывальщиной
седой старины и новейшими проблемами психодинамики? А впрочем, если
припомнить сказочные варианты...
Профессор еще не отметил вступление в свое пятое десятилетие. Уверенный
в себе, баскетбольного роста, широкий в плечах, он спокойно ожидал начала
беседы. Синие, навыкате, глаза на выразительном, скульптурно
смоделированном лице глядели пытливо. Над четко очерченными, классического
рисунка губами вился светлый шелк мягких усов. От всей его фигуры веяло
физическим здоровьем.
- Честно говоря, - мягко сказал Психолог, - ваше задание, Профессор,
почти безнадежно. Но вы можете отказаться от него.
- Чем же я могу помочь вам? - уважительно спросил Профессор.
- Речь идет об одном из наших пациентов, - у нас при институте имеется
небольшая исследовательская клиника, - о больном, необычайном с точки
зрения психиатрии.
Профессор сел в мягкое кресло.
- История его такова. В свое время посреди улицы задержали здоровяка с
палицей и в рубахе чуть ли не до пят... Привезли к нам. К сожалению, его
странная палица, как и его одежда, пропали. Я говорю "к сожалению", потому
что, возможно, позже эти предметы вызвали бы у него какие-то ассоциации.
Ведь больной полностью утратил память. Кто он, откуда? На эти вопросы нет
ответа. А тем временем он охотно и довольно подробно рассказал о себе. Вот
эти рассказы, а также палица и длинная рубаха и открыли для него двери
психбольницы.
- Пока что я ничего не понял, - заметил Профессор.
- Сейчас поймете. Дело в том, что он назвался Добрынею.
- Редкостное для нашего времени имя. Очень редкостное.
- Это еще не все. По отчеству он Никитич.
- Добрыня Никитич?!
- Да, былинный богатырь.
Профессор с нескрываемой иронией спросил:
- А если кто-нибудь из ваших клиентов называет себя Александром
Македонским, вы приглашаете на консультацию историка?
- Возможно, вас удивит это, но не приглашаем, - в тон ему ответил
Психолог.
Он не ошибся, потому что сразу же почувствовал, а затем и увидел, как с
лица Профессора исчезло настороженное напряжение. Специалист по
древнеславянскому фольклору непринужденно положил на стол коричневую
кожаную папку, которую до этого держал на коленях, удобнее уселся в кресло
и вытянул пачку "БТ".
- Курить не запрещено?
- Пожалуйста, - Психолог пододвинул ближе к нему керамическую
пепельницу.
- Так чем же могу помочь?
- Позвольте мне закончить, - уклонился от прямого ответа Психолог. -
Любые способы вернуть ему память были напрасны... Парень жил и бредил
героическим эпосом. Но одновременно словно понимал, что попал в новые для
него времена, и охотно осваивал современную информацию. Много читал, много
изучал... Был выдержан, вежлив и, по сути, не нуждался в присмотре врачей.
И все было бы великолепно, если бы не одно обстоятельство...
Психолог замолчал и тоже закурил сигарету.
- В клинике Добрыня Никитич находился недолго, потому что каждые
два-три месяца исчезал... Случалось, что его не видели у нас по пять лет.
- Где же он находился?
- Разумеется, в Киевской Руси, - усмехнулся Психолог. - Времен князя
Владимира Ясно Солнышко. Вот послушайте, как он сам об этом рассказывал...
...Он узнал местность: уже не раз и не два выезжал на эти гнилые берега
чертовой Пучай-реки. В полном богатырском облачении. Змеенят топтать
конем. Погань выводить. А сейчас он неожиданно очутился на берегу
Пучай-реки в стандартном больничном белье, пижамной паре из серой фланели
и мягких шлепанцах. Неподалеку высились Сорочинские горы, ветерок доносил
оттуда отвратительный смрад, слабые раскаты грома и зловещее рычанье.
Из-за скал поднялись три столба дыма, меж темных пугающих пещер
рассыпались красные искры.
- Узрел, супостат! - в сердцах выругался Добрыня Никитич.
- Теперь от ирода не убежишь: летает что твоя железная птица.
Добрыня знал: времени у него в обрез, а Змей Горыныч не замешкается.
Еще бы! Встретить заклятого врага без коня, без копья, без меча, без
кинжала! Во фланелевой пижаме вместо кольчуги...
Богатырь торопливо сбросил серую куртку, за ней - рубашку. А затем
завязал воротник рубашки узлом и стал бросать в приготовленную таким
образом сумку камни. А в голову поневоле лезли памятные указания из
"Изборника Змееборца":
"...до настоящего времени известны только пять видов Змеев Горынычей:
Змеи - огнеметы, Змеи - броненосцы, Змеи - хоботники, Змеи - многоглавцы и
Змеи - людоеды".
"...Самым опасным врагом для змееборца является Змей Горыныч - огнемет.
Своей смертоносной мощью он не уступает лучшим образцам классических
европейских драконов".
"...Настоящей летающей крепостью появляется на месте поединка Змей
Горыныч - броненосец. Слепой в своей ярости, он разрушает и уничтожает все
вокруг. Пробить его броню обычным булатом тяжелей, нежели покаранному татю
проколупать пальцем стены темницы..."
Добрыня затянул в узел подол рубашки, взялся за жгут руками. Теперь у
него было хоть и ненадежное, но все-таки оружие. Он накинул на плечи
фланелевую куртку и глянул на каменную Сорочинскую громаду.
Змей Горыныч уже поднялся в воздух. Это был самый отвратительный
представитель семейства Горынычей из всех известных. Его противное
скользкое тело было покрыто зеленоватой чешуей. Весь грязный, облепленный
мусором и какой-то скорлупой, он химерно изгибался всем своим длиннющим
телом, тяжело взмахивая перепончатыми крыльями. Шесть маленьких глаз на
трех уродливых боеголовках налились хищной яростью. Еще в воздухе он
зловеще раскрыл свои ужасающие когти.
Огромная тень упала на Добрыню Никитича, и он схватился за
импровизированное оружие. В иных руках оно ничего не представляло бы
против Горынычевого огня, клыков и когтей, против могучего саженного
хвоста, усеянного ядовитыми шипами. Но военный опыт подсказал Добрыне
единственно возможную сейчас тактику поединка. Спасение виделось в том,
чтобы перебить хребты незащищенных роговой чешуей длинных и гибких шей.
Это, однако, требовало фантастической ловкости и безошибочно точных
движений.
Змей Горыныч сел в двадцати метрах от богатыря, сложил крылья. Теперь
он не торопился. Во все стороны выгибались три его шеи, а глаза ощупывали
каждый камешек: нет ли здесь какой-либо ловушки? Что ни говорите, а он
никогда не видел такого дива дивного: безоружного богатыря - хоть бери его
без дыму и пламени.
Это и спасло Никитича.
С диким ревом, который несся из всех трех глоток вместо испепеляющего
огня, Змей Горыныч кинулся на богатыря. В последнюю секунду Добрыня упал
наземь, но сразу же и вскочил. Над ним промелькнули раскрытые пасти с
желтыми лезвиями зубов.
Подобного маневра Змей Горыныч не ожидал. Он ошарашенно вытаращил
глаза, оглядываясь вокруг. Мышцы его расслабились. И в это мгновение удар
страшной силы обрушился на его правофланговую шею, а вслед за этим
хрустнули позвонки средней. А Добрыня, не давая Горынычу опомниться,
перепрыгнул через бессильно лежащую на сырой земле среднюю боеголовку и
нанес сокрушительный, завершающий удар по левофланговой шее. Рубашка
треснула, из нее посыпались камни.
И тут Горыныч начал изрыгать дым и пламя. Но поздно. Добрыня
пригоршнями набирал воду из Пучай-реки и быстро погасил последние огнища
сопротивления лютого Змея. Потом пощупал свои словно бы окаменевшие мышцы
и сказал по-ученому:
- Ты смотри, что делает адреналин!
Однажды он вернулся в шлеме, панцире и длинной, до колен, железной
кольчуге, с копьем и мечом на боку. Легкий щит и тяжелый кинжал завершали
богатырское снаряжение. Проехал верхом на добром коне через весь Киев, от
моста Патона до Куреневки. Представляете, сколько разговоров было. Один
газетчик догадался позвонить на киностудию, а там от всадника не
отказались, потому что и действительно снимали что-то богатырское. На
следующий день в "Вечерке" под рубрикой "На съемках новых фильмов"
появилась статья, которая все прояснила. Мол, один из исполнителей главных
ролей вживался в исторический образ...
Профессор слушал эту историю с интересом, хотя она была далека от его
специальности. Возможно, это и неприятно сознавать, но житье-бытье
сумасшедших у всех нас, грешных, вызывает некое болезненное любопытство.
- Вашему Добрыне, - усмехаясь, заметил Профессор, - было бы намного
легче, если бы он считал себя Юлием Цезарем. Римскому императору и надо-то
всего лишь простыню, заколку да венок на голову. А Добрыне, видите,
требуется с полцентнера железяк да еще добрый конь. Еще лучше, если бы он
объявил себя Робинзоном Крузо: островков на Днепре достаточно. Кстати, где
он взял это железо? Вы спрашивали его?
- Ясное дело.
- И что же?
- Ответил, что его выковали два года тому назад в княжеской кузнице. И
что снаряжение это еще почти не ношено и не посечено мечами. Но мы узнали,
- правда, совсем недавно, - он был хорошо знаком с экскурсоводом
исторического музея, молодым научным сотрудником Василисой Петровной...
- Неужели Кучеренко? - удивился Профессор.
- С нею, - ответил Психолог. - Разве вы ее знаете?
- Василиса Петровна - моя жена.
- Вот как! - Психолог сдерживал волнение. - И давно, если не секрет?
- Разумеется, не секрет, - добродушно ответил Профессор. - Десять
месяцев как поженились.
- Вот как! - пробормотал Психолог.
Профессор ощущал растерянность собеседника, но не понимал его. Было
такое ощущение, что он вдруг почувствовал притягательное дыхание тайны...
- И что же Добрыня, когда его лишили средневековых игрушек? - спросил
он, лишь бы продолжить разговор. - Наверное, устроил буйное представление?
- Совсем нет, - Психолог уже взял себя в руки. - Он и сам понимал, что
подобное снаряжение в двадцатом столетии неуместно. Но, по его словам, что
ему оставалось делать, когда ничего другого у него не было?
- Логично! - отметил Профессор.
- Когда я впервые познакомился с ним, - продолжал Психолог, - это, к
сожалению, произошло только год с небольшим тому назад, - меня поразили
его широкие, я бы даже сказал, фундаментальные академические знания жизни
и быта Киевской Руси. Особенно привлекали его былины, славная героика
богатырей, хотя он и представляет их довольно неожиданно. Фольклорные
сюжеты в его изложении приобрели абсолютную реальность. Исцеление Муромца,
Илья Муромец и Соловей-Разбойник, бунт Ильи против князя Владимира - вы бы
только послушали! Он, например, не видел ничего удивительного и чудесного
в неожиданном исцелении Ильи Муромца и категорически отбросил былинную
версию о чудодейственном напитке, каким якобы угостили первого богатыря
Руси калики перехожие. Уверял, что это была обыкновенная родниковая вода.
Просто один из перехожих был очень знающим ведуном и обладал даром
гипнотического внушения. С точки зрения современной экспериментальной
медицины, разъяснение вполне вероятное.
- Чепуха! - безапелляционно возразил Профессор; в нем проснулся
специалист. - Еще одна попытка увидеть в былинах отзвук действительных
исторических событий. Это все равно что пояснять библейскую легенду про
Иисуса Христа появлением инопланетного космонавта. Былины - поэтическое
обобщение народных пожеланий для тех времен, когда была постоянной угроза
кочевых набегов. Но вы меня заинтересовали. Я хотел бы познакомиться с
вашим исключительным подопечным.
- Это невозможно. Год назад Добрыня Никитич снова исчез.
- И вы не могли его задержать?
- Нет.
- Почему?
- Видите ли, из былины "Возвращение Добрыни" он узнал, что этот гуляка
и бабник Алеша Попович обхаживает его пассию Маринку. Он вычитал, что
Алеша уверяет Маринку, будто Добрыня давно погиб в Диком Поле и теперь
даже его белых косточек не собрать, потому что их еще прошлым летом черные
вороны растащили. В такой деликатной ситуации богатыря, знаете ли, трудно
удержать.
Глаза собеседников встретились.
Профессор подумал, что Психолог такой же ненормальный, как психиатр из
анекдота "Ведь Наполеон Бонапарт - это я!". А Психолог вспомнил свою
первую встречу с Никитичем. Глаза обоих приобрели одинаковое выражение...
...Дверь раскрылась, и в кабинет Психолога вошел русый человек. Его
мускулистые двухметровые телеса были спрятаны под мягкой фланелью пижамной
пары. Синие навыкате глаза на выразительном скульптурном лице глядели
пытливо. Над четко очерченными, классического рисунка губами вился светлый
шелк мягких усов. От всей фигуры богатыря веяло какой-то стихийной
былинной силой. Человеку было около сорока. А может, и меньше. Отменное
здоровье и тренированное тело зачастую скрадывают возраст. Художник
залюбовался бы им и захотел бы изобразить на полотне.
- Меня известили, что вы хотели со мной поговорить, - приятным
баритоном, так идущим к его могучей фигуре, проговорил он.
- Да, если вы не возражаете, - поднялся ему навстречу Психолог.
- О чем речь! - уважительно произнес великан. - С разумным человеком и
беседа разумная.
В это мгновенье Психологу вспомнились поневоле фольклорные
характеристики его посетителя: "на речи разумный", "с гостями
почтительный".
- Будем знакомы, - протянул руку Психолог и отрекомендовался.
Двухметровый красавец ответил осторожным, чтобы случайно не причинить
боль, пожатием.
- Добрыня Никитич, - представился он. - А ваши статьи я читал. Что мне
в этих работах понравилось - так это дух поиска, оценки-гипотезы, которые
смело очерчивают направление дальнейших творческих исканий. Вы не
закрываете ворота науки для новых мыслей.
Психолог сдерживал удивление. Он не был готов к услышанному. Он
приготовился к хитрой, утонченной игре в словесные поддавки и совершенно
не ожидал такой ненавязчивой, но утешительной для себя оценки своих работ.
Психолог чувствовал, что старательно разработанный план беседы сломался.
Мысленно он совершенно не к месту сейчас представил, что произошло бы,
если" бы эта вот скрытая потенция мускулов неожиданно трансформировалась в
кинетическую энергию.
- Успокойтесь, доктор, - угадал его мысли Добрыня Никитич и с шутливыми
искорками в глазах добавил: - Как все ненормальные, уверяю вас, что я
абсолютно нормальный человек.
- Не сомневаюсь, - сказал Психолог. - Прошу, садитесь.
Добрыня Никитич поблагодарил и уселся в кресле.
- Курите? - Психолог придвинул к нему пачку "БТ".
- Научился, - не отказался Добрыня.
- Добрыня Никитич, - с хорошо разыгранной искренностью начал Психолог,
и на лице богатыря промелькнула едва уловимая усмешка. - Не считаю нужным
скрывать ни свое мнение о вас, ни свою цель. Я искренне хочу вам помочь и
уверен, что вскоре буду иметь честь называть вас вашим настоящим именем.
- Сердечно благодарю за заботу и хлопоты, - немного приподнялся
Добрыня. Или действительно Психологу послышалась в его голосе сдержанная
ирония, или ему это лишь показалось?
- Но мне нужна ваша помощь, иначе мои намерения останутся
невыполненными, - вел дальше Психолог. - План мой в нескольких словах
таков. Как вы, очевидно, знаете, относительно происхождения былинного
героического эпоса существуют несколько противоречивых теорий. Есть
сторонники его фольклорного происхождения, есть и мифологисты, которые
видят в былинах поэтическую переработку древних представлений. Есть так
называемая историческая школа, ее представители ищут реальных прототипов
во всех упоминаниях. Есть сторонники западной ориентации, которые считают
былинные сюжеты заимствованными с дальнейшей местной интерпретацией. Так
вот, давайте вдвоем выясним, к какому течению былиннистики вы
принадлежите, и путем определенных ассоциаций попробуем вернуть вам
утраченное прошлое. Итак, для начала ваша задача - рассказывать, моя -
слушать.
- Я не принадлежу ни к какой из перечисленных школ, - серьезно возразил
Добрыня, - и вообще не признаю никаких школ. Хотя бы уже потому, что
каждое категорическое суждение без достаточного доказательного обоснования
становится тормозом, если не препятствием, для научной мысли. Но я ведь
даже не научный работник! Мои рассказы - всего лишь автобиографические
воспоминания, они повествуют лишь о том, что я лично пережил, каким бы
неимоверным это ни казалось. Вы думаете, я не понимаю, что меня считают
сумасшедшим? Прекрасно понимаю! И если бы это не случилось именно со мной,
возможно, я и сам стал бы так думать. И в самом деле кажется
бессмысленным, что человек, живя в двадцатом столетии, имеет биографию
времен Киевской Руси.
- И все же давайте попытаемся, - настаивал Психолог. - Напоминаю: моя
задача - слушать, ваша - рассказывать.
- Хорошо, я кое о чем расскажу, - с горькой безнадежностью в голосе
согласился Добрыня, - хотя на этом нашу беседу можно было бы прекратить.
Расскажу хотя бы для того, чтобы вы не думали обо мне как о тупоголовом
упрямце.
Выражение его лица изменилось. Горечь и разочарование исчезли. Нечто
легкое, словно осторожная мысль, засияло в нем. Добрыня молодцевато
тряхнул волосами, глаза его удало блеснули.
- Вспоминаю один эпизод, связанный с проблематикой небезызвестного дома
Горынычей, - с веселым оживлением начал Добрыня Никитич. - Чтобы вы