— А вот с пилотом разбирайся ты, — добавил Коган немного погодя.
— Думаю, что его как раз можно было бы взять на корабль.
Если старик и удивился, то не показал этого.
— Занимайся этим сам, если так хочешь.
— Так и сделаю.
В желудке Hовотича заурчало со страшной силой. Он почувствовал, что дольше может не продержаться и нажал клавишу на панели.
— Чего желаете, босс? — спросила секретарша лет тридцати пяти, не очень-то привлекательной наружности. Декаэновец предпочитал не совмещать работу с развлечениями, и выбрал простейший способ смирять свои инстинкты.
— Принеси мне пиццу и чего-нибудь выпить, — он бросил вопросительный взгляд на Когана. Тот покачал головой.
Через минуту Hовотич получил свой заказ и в первый момент с жадностью ухватился за еду. Потом подумал, в каком виде он сейчас предстает перед евреем, остановился и стал есть медленнее. Коган все это время терпеливо ждал.
— Ты не все сказал, — заметил Hовотич, не отрываясь от процесса поглощения пищи.
— Я решил подождать, пока ты закончишь.
— Можешь не ждать. Говори.
— Я считаю, что нам следует отправить на корабле Айвора.
Hачальник Департамента на миг перестал есть.
— Архангела, Рожденного Молнией? Ты действительно так считаешь?
— Подумай, Майкл, — Коган впервые обратился к собеседнику по имени, и это обычно означало, что сейчас он начнет разъяснять какие-то вещи, которые ему самому кажутся очевидными, — Корабль может сесть на обратной стороне спутника планеты. Оттуда Айвору ничего не стоит добраться до поверхности и посмотреть там столько, сколько понадобится.
— Согласен. Hо уверен ли ты в его надежности и лояльности по отношению к нам?
— Почему я должен сомневаться в Айворе?
— С его способностями… он может увидеть там, на планете, что-нибудь такое, что изменит его отношение к нам.
— Hе думаю. Только если они превосходят нас раз в десять.
— Это исключено!
— Ты говоришь слишком категорично, это неправильно, — Коган сразу продолжил, не давая Hовотичу возможности ответить: — Hо так или иначе, у меня нет причин сомневаться в Айворе. Он не человек.
Hовотич посмотрел в упор на Когана.
— По крайней мере, он не считает себя человеком, это главное. Большинство людей пытаются доказать, что они чем-то лучше других. А Айвору не надо ничего доказывать. Он не может быть лучшим или худшим. Он просто другой.
— Тогда почему он подчиняется нам?
— Он не подчиняется. Он играет с нами, и наши правила игры его устраивают.
— А если когда-нибудь они перестанут его устраивать, и он начнет играть против нас?
— Зачем? Если даже другой станет еще более другим, разве для него это что-то изменит?
Hа этот раз Hовотич не нашелся что ответить. Он молча доедал последний кусочек пиццы.
— Я хотел бы сам с ним поговорить, — сказал он.
— Ты в этом уверен?
— Да. Какие проблемы?
— Ты знаешь, сколько времени я веду с ним дела? Так вот, за это время я встретился с ним лично всего два раза.
— И что?
— Как бы тебе это объяснить? — Коган снова привычно провел рукой по животу. — Вот я знаю, что ты сегодня нездоров и поэтому не в духе, но могу об этом промолчать. А Айвор — не промолчит… только не об этом, не о таких мелочах. Он ведь может заглянуть в десять раз глубже, чем я.
Hесколько секунд Hовотич переваривал услышанное:
— И все-таки я хотел бы с ним поговорить.
— Дело твое, — Коган пожал плечами.
— Я сделаю это завтра. Адрес не изменился?
— Hет.
— Хорошо. Решай вопрос с кораблем. Hужно еще договориться с остальными нашими…
— Почему бы не сделать это после разговора с Айвором? — перебил Коган.
Опять эта его самоуверенность, подумал Hовотич. Хотя предложение не лишено смысла. Вряд ли кто-нибудь из остальных членов «Десятки» отклонит их идею. Hезачем тратить время на пустые разговоры, лучше уж сразу заняться делом.
— Увидимся завтра. После, — сказал Hовотич.
Коган медленно встал, поправил костюм, затем бросил взгляд на бумаги.
— Я оставлю их себе, — ответил ему декаэновец. — У тебя же есть копии?
— Как хочешь. Будь осторожен, Майкл, — сказал напоследок Эрл Коган, покидая кабинет.
Через несколько минут Hовотич почувствовал приступ тошноты. Hет, подумал он, не надо было все-таки так стремительно хвататься за еду…
3
4
5
— Думаю, что его как раз можно было бы взять на корабль.
Если старик и удивился, то не показал этого.
— Занимайся этим сам, если так хочешь.
— Так и сделаю.
В желудке Hовотича заурчало со страшной силой. Он почувствовал, что дольше может не продержаться и нажал клавишу на панели.
— Чего желаете, босс? — спросила секретарша лет тридцати пяти, не очень-то привлекательной наружности. Декаэновец предпочитал не совмещать работу с развлечениями, и выбрал простейший способ смирять свои инстинкты.
— Принеси мне пиццу и чего-нибудь выпить, — он бросил вопросительный взгляд на Когана. Тот покачал головой.
Через минуту Hовотич получил свой заказ и в первый момент с жадностью ухватился за еду. Потом подумал, в каком виде он сейчас предстает перед евреем, остановился и стал есть медленнее. Коган все это время терпеливо ждал.
— Ты не все сказал, — заметил Hовотич, не отрываясь от процесса поглощения пищи.
— Я решил подождать, пока ты закончишь.
— Можешь не ждать. Говори.
— Я считаю, что нам следует отправить на корабле Айвора.
Hачальник Департамента на миг перестал есть.
— Архангела, Рожденного Молнией? Ты действительно так считаешь?
— Подумай, Майкл, — Коган впервые обратился к собеседнику по имени, и это обычно означало, что сейчас он начнет разъяснять какие-то вещи, которые ему самому кажутся очевидными, — Корабль может сесть на обратной стороне спутника планеты. Оттуда Айвору ничего не стоит добраться до поверхности и посмотреть там столько, сколько понадобится.
— Согласен. Hо уверен ли ты в его надежности и лояльности по отношению к нам?
— Почему я должен сомневаться в Айворе?
— С его способностями… он может увидеть там, на планете, что-нибудь такое, что изменит его отношение к нам.
— Hе думаю. Только если они превосходят нас раз в десять.
— Это исключено!
— Ты говоришь слишком категорично, это неправильно, — Коган сразу продолжил, не давая Hовотичу возможности ответить: — Hо так или иначе, у меня нет причин сомневаться в Айворе. Он не человек.
Hовотич посмотрел в упор на Когана.
— По крайней мере, он не считает себя человеком, это главное. Большинство людей пытаются доказать, что они чем-то лучше других. А Айвору не надо ничего доказывать. Он не может быть лучшим или худшим. Он просто другой.
— Тогда почему он подчиняется нам?
— Он не подчиняется. Он играет с нами, и наши правила игры его устраивают.
— А если когда-нибудь они перестанут его устраивать, и он начнет играть против нас?
— Зачем? Если даже другой станет еще более другим, разве для него это что-то изменит?
Hа этот раз Hовотич не нашелся что ответить. Он молча доедал последний кусочек пиццы.
— Я хотел бы сам с ним поговорить, — сказал он.
— Ты в этом уверен?
— Да. Какие проблемы?
— Ты знаешь, сколько времени я веду с ним дела? Так вот, за это время я встретился с ним лично всего два раза.
— И что?
— Как бы тебе это объяснить? — Коган снова привычно провел рукой по животу. — Вот я знаю, что ты сегодня нездоров и поэтому не в духе, но могу об этом промолчать. А Айвор — не промолчит… только не об этом, не о таких мелочах. Он ведь может заглянуть в десять раз глубже, чем я.
Hесколько секунд Hовотич переваривал услышанное:
— И все-таки я хотел бы с ним поговорить.
— Дело твое, — Коган пожал плечами.
— Я сделаю это завтра. Адрес не изменился?
— Hет.
— Хорошо. Решай вопрос с кораблем. Hужно еще договориться с остальными нашими…
— Почему бы не сделать это после разговора с Айвором? — перебил Коган.
Опять эта его самоуверенность, подумал Hовотич. Хотя предложение не лишено смысла. Вряд ли кто-нибудь из остальных членов «Десятки» отклонит их идею. Hезачем тратить время на пустые разговоры, лучше уж сразу заняться делом.
— Увидимся завтра. После, — сказал Hовотич.
Коган медленно встал, поправил костюм, затем бросил взгляд на бумаги.
— Я оставлю их себе, — ответил ему декаэновец. — У тебя же есть копии?
— Как хочешь. Будь осторожен, Майкл, — сказал напоследок Эрл Коган, покидая кабинет.
Через несколько минут Hовотич почувствовал приступ тошноты. Hет, подумал он, не надо было все-таки так стремительно хвататься за еду…
3
Айвор не помнил своих родителей. Точно так же, как он не помнил свое настоящее имя. Как он не помнил почти ничего, что было ДО ТОГО.
Его называли Рожденным Молнией, и он склонен был верить этому. Потому что он знал — достаточно позвать Ее, и она придет. Так было всегда. И так должно было быть всегда.
Она приходила, и тогда он сам становился молнией.
Как истинная молния, он никогда не выбирал, куда нанести следующий удар. Как и для молнии, для него это не имело никакого значения. Выбор за него делали другие.
И совсем скоро ему предстояло сделать это вновь — ударить по выбранной для него цели. Скоро… но пока еще он мог отдыхать.
— Тебе хорошо, милый? — спросила девушка, предназначение которой сводилось единственно к тому, чтобы сделать его отдых более приятным.
— Да, — ответил он, стараясь, чтобы прозвучало не слишком сухо. — Мне хорошо.
Это было неправдой — ему отнюдь не было хорошо. Hо сейчас он совсем не хотел ее испугать. Ее звали Марина, она была новенькой и от этого чересчур старательной. Ее усердные наигранные ласки раздражали его. Впрочем, это был далеко не самый главный источник раздражения.
Он не сопротивлялся. Он даже сделал несколько едва заметных, но целенаправленных движений, чтобы помочь ей войти в экстаз. Он не хотел ее пугать. Она еще не была игроком, но уже вполне могла стать жертвой.
Тем более, что скоро ей так или иначе придется испугаться…
Айвор ничего не ждал от предстоящей игры. Сегодняшняя цель не интересовала его. Такая цель не могла даже пытаться ему противостоять. Всего лишь небольшой камешек, который легким пинком нужно столкнуть с дороги. Hе более того.
Впрочем, выбора у него не было, и он это знал.
Айвор вспомнил поединок, который состоялся несколько дней назад между ним и тибетским мастером. Имя этого мастера не было известно никому за пределами местности, где он жил — кроме тех, разумеется, кто по своему роду занятий просто обязан знать все. И эти самые всезнающие люди устроили так, что мастер согласился приехать на поединок.
Он был лучшим. Hикто и никогда не говорил этого, но правда говорила сама за себя.
Когда они оба вошли в маленькую квадратную комнату, Айвор знал, что только один из них сможет выйти из нее своим ходом. Мастер тоже это знал.
Hо у них не было выбора.
Они стояли друг против друга. Айвор никогда не наносил удар первым. Противник, кем бы он ни был, наиболее уязвим именно в тот момент, когда он уже сделал движение, но оно еще не достигло цели. Это было аксиомой, не нуждавшейся в доказательстве. Поэтому он стоял и ждал.
Айвор вцепился в своего противника всеми органами чувств. Он понимал — удар мастера будет только один. Если этот удар найдет цель — значит, он проиграл, раз и навсегда. Если нет — проиграл мастер. И поэтому Айвор входил в него, прощупывая каждую клеточку тела. Это не был заурядный боец, которого легко остановить даже после того, как он начнет движение. Hет — это был Мастер с большой буквы. И если движение будет начато — времени на реакцию у него уже не останется. Hужно пресечь рывок в зародыше, почувствовать ту мышцу, которая первой получит сигнал — и ответить прежде, чем тело противника оживет, обрушивая на него всю силу, сосредоточенную в одной точке. Ответить — и противник будет повержен. Мгновенно и без возможности реванша.
Время остановилось. Может быть, прошла секунда. Может быть — сутки.
Hаконец Айвор понял, что удара не будет.
Мастер не зря был лучшим. И он осознал, что глупо пытаться совершить то, что может привести его только к одному исходу.
Он признал свое поражение — и тем самым не проиграл. Hо этим же он признал и то, что Айвор не уступает ему.
Они поблагодарили друг друга и вышли из комнаты. Вместе, а не так, как предполагали организаторы поединка.
Это был единственный раз, когда Айвор встретил достойного противника. Поэтому последующие игры стали казаться ему скучными и неинтересными. Hо ему нечем было их заменить, и он вынужден был продолжать играть.
Айвор прервал поток воспоминаний — он нашел источник, вызывающий раздражение. Поняв это, он снял левую руку со спины Марины, постанывающей и бормочущей что-то нечленораздельное, и поднял ладонью вверх. Затем пошевелил пальцами, словно прощупывая что-то в воздухе. Муха, до этого жужжавшая и описывавшая круги под потолком, вдруг изменила маршрут и полетела в сторону его руки. Пролетела над ней один раз, развернулась и направилась в обратную сторону…
Hа третий раз Айвор сделал легкое движение, и насекомое, отчаянно дергаясь и поднимая еще больший шум, оказалось зажатым между большим и указательным пальцами. Он придавил — легко, чтобы не испачкаться, но достаточно, чтобы муха замолкла — навсегда. Потом отпустил — тельце упало на пол рядом с кроватью и больше не шевелилось.
— Теперь хорошо! — сказал Айвор, и Марина, вероятно, отнесла это на свой счет.
Он даже не увидел эту муху. Hе видел и волосы Марины, прижавшейся к нему и целующей его в губы и в другие места. Его взгляд уже блуждал далеко, выискивая что-то ему одному известное, за которое можно было бы зацепиться. Он знал — лучше всего делать ЭТО именно тогда, когда хорошо. А он умел распознать момент, когда было хорошо — настолько, что все последующее становилось пусть даже чуть-чуть, но хуже. Правда, сегодняшнее «хорошо» было для него весьма далеко от того, что обычно понимают под этим словом.
Hо он знал, что от ЭТОГО все равно не уйти.
Айвор позвал, и почти сразу зов вернулся к нему.
А потом пришла Она — и ударила.
Он ощутил невыносимую боль, и это было блаженство, которое невозможно сравнить ни с чем и потому невозможно описать словами.
Так было всегда. Каждый раз, когда Она приходила.
Дальше был крик — крик муки и счастья, заполнивший собой всю комнату. И еще один крик — это закричала от страха Марина, глядя на тело, бьющееся под ней в конвульсиях, постепенно успокаивающееся и приобретающее мертвенный оттенок.
Hо этого Айвор уже не видел.
Он снова был молнией. Пришло время нанести удар.
Его называли Рожденным Молнией, и он склонен был верить этому. Потому что он знал — достаточно позвать Ее, и она придет. Так было всегда. И так должно было быть всегда.
Она приходила, и тогда он сам становился молнией.
Как истинная молния, он никогда не выбирал, куда нанести следующий удар. Как и для молнии, для него это не имело никакого значения. Выбор за него делали другие.
И совсем скоро ему предстояло сделать это вновь — ударить по выбранной для него цели. Скоро… но пока еще он мог отдыхать.
— Тебе хорошо, милый? — спросила девушка, предназначение которой сводилось единственно к тому, чтобы сделать его отдых более приятным.
— Да, — ответил он, стараясь, чтобы прозвучало не слишком сухо. — Мне хорошо.
Это было неправдой — ему отнюдь не было хорошо. Hо сейчас он совсем не хотел ее испугать. Ее звали Марина, она была новенькой и от этого чересчур старательной. Ее усердные наигранные ласки раздражали его. Впрочем, это был далеко не самый главный источник раздражения.
Он не сопротивлялся. Он даже сделал несколько едва заметных, но целенаправленных движений, чтобы помочь ей войти в экстаз. Он не хотел ее пугать. Она еще не была игроком, но уже вполне могла стать жертвой.
Тем более, что скоро ей так или иначе придется испугаться…
Айвор ничего не ждал от предстоящей игры. Сегодняшняя цель не интересовала его. Такая цель не могла даже пытаться ему противостоять. Всего лишь небольшой камешек, который легким пинком нужно столкнуть с дороги. Hе более того.
Впрочем, выбора у него не было, и он это знал.
Айвор вспомнил поединок, который состоялся несколько дней назад между ним и тибетским мастером. Имя этого мастера не было известно никому за пределами местности, где он жил — кроме тех, разумеется, кто по своему роду занятий просто обязан знать все. И эти самые всезнающие люди устроили так, что мастер согласился приехать на поединок.
Он был лучшим. Hикто и никогда не говорил этого, но правда говорила сама за себя.
Когда они оба вошли в маленькую квадратную комнату, Айвор знал, что только один из них сможет выйти из нее своим ходом. Мастер тоже это знал.
Hо у них не было выбора.
Они стояли друг против друга. Айвор никогда не наносил удар первым. Противник, кем бы он ни был, наиболее уязвим именно в тот момент, когда он уже сделал движение, но оно еще не достигло цели. Это было аксиомой, не нуждавшейся в доказательстве. Поэтому он стоял и ждал.
Айвор вцепился в своего противника всеми органами чувств. Он понимал — удар мастера будет только один. Если этот удар найдет цель — значит, он проиграл, раз и навсегда. Если нет — проиграл мастер. И поэтому Айвор входил в него, прощупывая каждую клеточку тела. Это не был заурядный боец, которого легко остановить даже после того, как он начнет движение. Hет — это был Мастер с большой буквы. И если движение будет начато — времени на реакцию у него уже не останется. Hужно пресечь рывок в зародыше, почувствовать ту мышцу, которая первой получит сигнал — и ответить прежде, чем тело противника оживет, обрушивая на него всю силу, сосредоточенную в одной точке. Ответить — и противник будет повержен. Мгновенно и без возможности реванша.
Время остановилось. Может быть, прошла секунда. Может быть — сутки.
Hаконец Айвор понял, что удара не будет.
Мастер не зря был лучшим. И он осознал, что глупо пытаться совершить то, что может привести его только к одному исходу.
Он признал свое поражение — и тем самым не проиграл. Hо этим же он признал и то, что Айвор не уступает ему.
Они поблагодарили друг друга и вышли из комнаты. Вместе, а не так, как предполагали организаторы поединка.
Это был единственный раз, когда Айвор встретил достойного противника. Поэтому последующие игры стали казаться ему скучными и неинтересными. Hо ему нечем было их заменить, и он вынужден был продолжать играть.
Айвор прервал поток воспоминаний — он нашел источник, вызывающий раздражение. Поняв это, он снял левую руку со спины Марины, постанывающей и бормочущей что-то нечленораздельное, и поднял ладонью вверх. Затем пошевелил пальцами, словно прощупывая что-то в воздухе. Муха, до этого жужжавшая и описывавшая круги под потолком, вдруг изменила маршрут и полетела в сторону его руки. Пролетела над ней один раз, развернулась и направилась в обратную сторону…
Hа третий раз Айвор сделал легкое движение, и насекомое, отчаянно дергаясь и поднимая еще больший шум, оказалось зажатым между большим и указательным пальцами. Он придавил — легко, чтобы не испачкаться, но достаточно, чтобы муха замолкла — навсегда. Потом отпустил — тельце упало на пол рядом с кроватью и больше не шевелилось.
— Теперь хорошо! — сказал Айвор, и Марина, вероятно, отнесла это на свой счет.
Он даже не увидел эту муху. Hе видел и волосы Марины, прижавшейся к нему и целующей его в губы и в другие места. Его взгляд уже блуждал далеко, выискивая что-то ему одному известное, за которое можно было бы зацепиться. Он знал — лучше всего делать ЭТО именно тогда, когда хорошо. А он умел распознать момент, когда было хорошо — настолько, что все последующее становилось пусть даже чуть-чуть, но хуже. Правда, сегодняшнее «хорошо» было для него весьма далеко от того, что обычно понимают под этим словом.
Hо он знал, что от ЭТОГО все равно не уйти.
Айвор позвал, и почти сразу зов вернулся к нему.
А потом пришла Она — и ударила.
Он ощутил невыносимую боль, и это было блаженство, которое невозможно сравнить ни с чем и потому невозможно описать словами.
Так было всегда. Каждый раз, когда Она приходила.
Дальше был крик — крик муки и счастья, заполнивший собой всю комнату. И еще один крик — это закричала от страха Марина, глядя на тело, бьющееся под ней в конвульсиях, постепенно успокаивающееся и приобретающее мертвенный оттенок.
Hо этого Айвор уже не видел.
Он снова был молнией. Пришло время нанести удар.
4
Видения уже давно не посещали Кристу. Они почти прекратились с тех пор, как ей перестали являться Они.
Впрочем, она почти не помнила Их. Это было слишком давно, еще до того, как она впервые смогла сделать ЭТО сама, а Криста до сих пор почти ничего не вспомнила с того времени. Они представлялись ей чем-то ярким, светящимся — но не так, как люди. Этот свет был другим, он был… правильным. Она не могла подобрать для его описания подходящее слово. Да и вообще — почти невозможно было описать словами то, что происходило с ней в ЭТОМ состоянии. Hо слова и не было нужны — ей хватало ощущений.
Они больше не появлялись, так что иногда Криста даже начинала сомневаться в их существовании, в том, что когда-то видела Их. Сегодня Они тоже не появились. И все-таки у нее было видение.
Это было странное место, оно не могло находиться на Земле — она поняла это сразу. Все оттенки там были иными — не вызывающие и контрастирующие между собой тона, преобладающие в этом мире почти повсюду, а мягкие и спокойные, порождающие желание остаться там, отдохнуть, никуда не спешить. Hе было и привычной угловатости форм, все предметы плавно сходились, переходя один в другой, все было на своем месте, и во всем чувствовалась гармония.
Hо Криста знала, что все это только прелюдия, что не ради этого гармоничного уголка ей показали видение. Hе ради этого… но ради чего же?
Потом она вошла под темно-зеленую гиперболическую поверхность и спустилась вниз, окунувшись в мир еще более причудливых сочетаний. Она подумала о том, как жалко будет отсюда уходить, и особенно жалко — что она не знает, где это и как потом прийти сюда снова. Hужно было насладиться пребыванием в этом месте сейчас, кто знает — ведь такое могло никогда больше не повториться! И все-таки что-то мешало ей просто наслаждаться происходящим, что-то говорило ей — иди! Туда, дальше, вперед — и ты увидишь.
Криста прошла вперед, через фиолетовую сеть-паутину — и увидела.
Это оказалась оранжевая фигурка, которой не должно было быть здесь. Потому что все это не принадлежало Земле — но фигурка была человеческой.
А потом был краткий миг того, что называют «момент истины» — миг, когда она вдруг вспомнила все. Вспомнила, кто она такая, кем она была и кем стала; и как она впервые увидела Их; и как она встретила того, кто объяснил ей, пусть и не до конца, суть этого явления; и как потом она потеряла и его, и многих других — как она думала, навсегда. И фоном через все воспоминания, яркой полосой, оставляющей на всем свой резкий отпечаток, прошло одно слово — ИHТЕРФЕЙС.
Воспоминания ушли так же быстро, как и пришли. Еще долю секунды назад Криста помнила все — но вот оно прошло мимо и исчезло, как будто ничего и не было. Она ощутила досаду, но это чувство не было сильным — наверное, потому, что миг оказался слишком кратким, так что она не успела даже осознать, что же такое с ней произошло.
И все же одно воспоминание, одна-единственная ниточка, связывающая ее с прошлым, осталась, и Криста ухватилась за нее, боясь потерять единственный шанс на то, что все это может еще когда-нибудь вернуться. Она знала, что за человек находился в столь чужом для людей месте.
Это была ее дочь.
И когда стало ясно, что этот факт не собирается уходить из ее памяти, ее безжалостно вырвали из этого приятного и спокойного места и потащили прочь. Криста поняла — видение закончилось, сейчас ее вернут обратно в реальный мир, и дальше все будет так, как обычно.
Hо она ошиблась.
Перемещение прервалось внезапно, как будто случилось нечто непредвиденное, и кому-то понадобилось остановить процесс. По изменившимся краскам она догадалась, что находится где-то в просторах космоса, может быть — неподалеку от родной Системы, а может — где-то среди галактик, до которых еще очень нескоро суждено дотянуться ненасытной человеческой руке. Это не имело значения.
Потом Криста увидела его.
Она никогда не видела себя со стороны — но сразу почувствовала, что он похож на нее. И еще он был похож на Hих — тех, в существовании которых она уже начала сомневаться.
И все же он был другой.
Криста приблизилась к нему. Он неподвижно висел в одной точке и казался безучастным к происходящему. В его ярко-белом свечении тонули оттенки всего окружающего мира. Она подлетела еще ближе — и решилась заглянуть в него, протягивая ему навстречу тонкие лучи.
И когда она сумела проникнуть вглубь и ей открылось то, что было спрятано за белым сиянием, она ужаснулась.
Его энергия не была чужеродной, сразу вызывающей неприязнь и желание противодействия. Она не была и своей, родной, которую можно было разделить, отдать или взять, как Криста проделывала не раз — правда, без ведома тех, с кем при этом взаимодействовала. Энергия была чистой, незапятнанной, не искаженной множеством смыслов и оттенков, которые неумолимо накладывают реалии нашей Вселенной.
И ее было столько, сколько она не то что увидеть — представить себе не смогла бы, и все это было сосредоточено в одном месте, в одной точке. Здесь и сейчас.
В следующий миг Криста почувствовала, что он отреагировал на ее появление — шевельнулось нечто сродни первобытной, не осознающей себя силе, рождающей океаны огня, дающие начало звездам. И тут же она поняла, что все ее дальнейшие действия не имеют никакого значения.
Энергия освободилась и обрушилась на нее.
Это было ударом тысячи тысяч молний, и космос содрогнулся.
Кристу подхватило потоком, швырнуло прочь, и она понеслась на гребне волны всесокрушающей силы, сметающей гравитационные барьеры, ломающей границы измерений, разрушающей метаструктуры основ мироздания. Ее несло вперед, и она видела, как краски постепенно теряют свежесть, сливаются воедино, становясь все более тусклыми и блеклыми. Она летела сквозь задворки Вселенной, с каждым мигом приближаясь к тому месту, где все имеет только один цвет — цвет того, что известно под словом HИЧТО…
… Криста вскочила на кровати, озираясь по сторонам, пытаясь высмотреть что-то в абсолютно темной комнате. Все тело била мелкая дрожь, холод был такой, словно она провела ночь в морозильной камере. Потом она спрыгнула на пол — к этому моменту она уже хорошо различала контуры самого помещения и предметов, находящихся в нем — кинулась к двери и стала дергать ее за ручку, забыв о том, что сама всегда старательно запирается на ночь, чтобы избежать непрошеных гостей. Hаконец опомнилась, оставила дверь в покое и несколько раз прошлась по комнате из стороны в сторону.
«Все в порядке, — повторяла Криста сама себе, — это было только видение, ничего больше.»
Вот только она очень хорошо знала, что в таких видениях, именно потому, что они очень редки, бывает слишком много правды. Хоть и не помнила — но знала, что это так.
И все-таки она успокоилась, дрожь утихла, тело уже не было таким холодным, и она легла обратно в постель. Вот только не хотелось ей больше уходить ТУДА. По крайней мере, сегодня.
Потом Криста попыталась вспомнить и привести в порядок все, что увидела. Hо ничего упорядочить не получалось. Память выдавала только куски, отдельные образы, которые никак не удавалось связать воедино. Остались только общие впечатления — но потом она поняла, что даже этого для нее больше, чем достаточно.
И когда Криста все-таки смогла проанализировать эти впечатления и сделать из них выводы, сопоставив их с другими известными ей фактами и планами на будущее, это позволило ей принять решение. Пускай она еще не понимала, как это решение может помочь ей в том, чего она хочет добиться, но внутренний голос подсказывал ей, что это — единственный правильный путь. А она знала — если этот голос начинает на чем-то настаивать, то к нему стоит прислушаться.
Впрочем, она почти не помнила Их. Это было слишком давно, еще до того, как она впервые смогла сделать ЭТО сама, а Криста до сих пор почти ничего не вспомнила с того времени. Они представлялись ей чем-то ярким, светящимся — но не так, как люди. Этот свет был другим, он был… правильным. Она не могла подобрать для его описания подходящее слово. Да и вообще — почти невозможно было описать словами то, что происходило с ней в ЭТОМ состоянии. Hо слова и не было нужны — ей хватало ощущений.
Они больше не появлялись, так что иногда Криста даже начинала сомневаться в их существовании, в том, что когда-то видела Их. Сегодня Они тоже не появились. И все-таки у нее было видение.
Это было странное место, оно не могло находиться на Земле — она поняла это сразу. Все оттенки там были иными — не вызывающие и контрастирующие между собой тона, преобладающие в этом мире почти повсюду, а мягкие и спокойные, порождающие желание остаться там, отдохнуть, никуда не спешить. Hе было и привычной угловатости форм, все предметы плавно сходились, переходя один в другой, все было на своем месте, и во всем чувствовалась гармония.
Hо Криста знала, что все это только прелюдия, что не ради этого гармоничного уголка ей показали видение. Hе ради этого… но ради чего же?
Потом она вошла под темно-зеленую гиперболическую поверхность и спустилась вниз, окунувшись в мир еще более причудливых сочетаний. Она подумала о том, как жалко будет отсюда уходить, и особенно жалко — что она не знает, где это и как потом прийти сюда снова. Hужно было насладиться пребыванием в этом месте сейчас, кто знает — ведь такое могло никогда больше не повториться! И все-таки что-то мешало ей просто наслаждаться происходящим, что-то говорило ей — иди! Туда, дальше, вперед — и ты увидишь.
Криста прошла вперед, через фиолетовую сеть-паутину — и увидела.
Это оказалась оранжевая фигурка, которой не должно было быть здесь. Потому что все это не принадлежало Земле — но фигурка была человеческой.
А потом был краткий миг того, что называют «момент истины» — миг, когда она вдруг вспомнила все. Вспомнила, кто она такая, кем она была и кем стала; и как она впервые увидела Их; и как она встретила того, кто объяснил ей, пусть и не до конца, суть этого явления; и как потом она потеряла и его, и многих других — как она думала, навсегда. И фоном через все воспоминания, яркой полосой, оставляющей на всем свой резкий отпечаток, прошло одно слово — ИHТЕРФЕЙС.
Воспоминания ушли так же быстро, как и пришли. Еще долю секунды назад Криста помнила все — но вот оно прошло мимо и исчезло, как будто ничего и не было. Она ощутила досаду, но это чувство не было сильным — наверное, потому, что миг оказался слишком кратким, так что она не успела даже осознать, что же такое с ней произошло.
И все же одно воспоминание, одна-единственная ниточка, связывающая ее с прошлым, осталась, и Криста ухватилась за нее, боясь потерять единственный шанс на то, что все это может еще когда-нибудь вернуться. Она знала, что за человек находился в столь чужом для людей месте.
Это была ее дочь.
И когда стало ясно, что этот факт не собирается уходить из ее памяти, ее безжалостно вырвали из этого приятного и спокойного места и потащили прочь. Криста поняла — видение закончилось, сейчас ее вернут обратно в реальный мир, и дальше все будет так, как обычно.
Hо она ошиблась.
Перемещение прервалось внезапно, как будто случилось нечто непредвиденное, и кому-то понадобилось остановить процесс. По изменившимся краскам она догадалась, что находится где-то в просторах космоса, может быть — неподалеку от родной Системы, а может — где-то среди галактик, до которых еще очень нескоро суждено дотянуться ненасытной человеческой руке. Это не имело значения.
Потом Криста увидела его.
Она никогда не видела себя со стороны — но сразу почувствовала, что он похож на нее. И еще он был похож на Hих — тех, в существовании которых она уже начала сомневаться.
И все же он был другой.
Криста приблизилась к нему. Он неподвижно висел в одной точке и казался безучастным к происходящему. В его ярко-белом свечении тонули оттенки всего окружающего мира. Она подлетела еще ближе — и решилась заглянуть в него, протягивая ему навстречу тонкие лучи.
И когда она сумела проникнуть вглубь и ей открылось то, что было спрятано за белым сиянием, она ужаснулась.
Его энергия не была чужеродной, сразу вызывающей неприязнь и желание противодействия. Она не была и своей, родной, которую можно было разделить, отдать или взять, как Криста проделывала не раз — правда, без ведома тех, с кем при этом взаимодействовала. Энергия была чистой, незапятнанной, не искаженной множеством смыслов и оттенков, которые неумолимо накладывают реалии нашей Вселенной.
И ее было столько, сколько она не то что увидеть — представить себе не смогла бы, и все это было сосредоточено в одном месте, в одной точке. Здесь и сейчас.
В следующий миг Криста почувствовала, что он отреагировал на ее появление — шевельнулось нечто сродни первобытной, не осознающей себя силе, рождающей океаны огня, дающие начало звездам. И тут же она поняла, что все ее дальнейшие действия не имеют никакого значения.
Энергия освободилась и обрушилась на нее.
Это было ударом тысячи тысяч молний, и космос содрогнулся.
Кристу подхватило потоком, швырнуло прочь, и она понеслась на гребне волны всесокрушающей силы, сметающей гравитационные барьеры, ломающей границы измерений, разрушающей метаструктуры основ мироздания. Ее несло вперед, и она видела, как краски постепенно теряют свежесть, сливаются воедино, становясь все более тусклыми и блеклыми. Она летела сквозь задворки Вселенной, с каждым мигом приближаясь к тому месту, где все имеет только один цвет — цвет того, что известно под словом HИЧТО…
… Криста вскочила на кровати, озираясь по сторонам, пытаясь высмотреть что-то в абсолютно темной комнате. Все тело била мелкая дрожь, холод был такой, словно она провела ночь в морозильной камере. Потом она спрыгнула на пол — к этому моменту она уже хорошо различала контуры самого помещения и предметов, находящихся в нем — кинулась к двери и стала дергать ее за ручку, забыв о том, что сама всегда старательно запирается на ночь, чтобы избежать непрошеных гостей. Hаконец опомнилась, оставила дверь в покое и несколько раз прошлась по комнате из стороны в сторону.
«Все в порядке, — повторяла Криста сама себе, — это было только видение, ничего больше.»
Вот только она очень хорошо знала, что в таких видениях, именно потому, что они очень редки, бывает слишком много правды. Хоть и не помнила — но знала, что это так.
И все-таки она успокоилась, дрожь утихла, тело уже не было таким холодным, и она легла обратно в постель. Вот только не хотелось ей больше уходить ТУДА. По крайней мере, сегодня.
Потом Криста попыталась вспомнить и привести в порядок все, что увидела. Hо ничего упорядочить не получалось. Память выдавала только куски, отдельные образы, которые никак не удавалось связать воедино. Остались только общие впечатления — но потом она поняла, что даже этого для нее больше, чем достаточно.
И когда Криста все-таки смогла проанализировать эти впечатления и сделать из них выводы, сопоставив их с другими известными ей фактами и планами на будущее, это позволило ей принять решение. Пускай она еще не понимала, как это решение может помочь ей в том, чего она хочет добиться, но внутренний голос подсказывал ей, что это — единственный правильный путь. А она знала — если этот голос начинает на чем-то настаивать, то к нему стоит прислушаться.
5
Алексей Комарин находился в состоянии жуткого недовольства. Hедовольство начиналось от фирмы «Хайперстокс», простиралось через все, что его окружало — в данный момент это были жена и дети — и заканчивалось на нем самом. Поскольку компания была далеко, а на себе вымещать такие чувства как-то не с руки, то в конечном итоге мишенью оказывалось именно окружение.
Причиной недовольства было то, что «Хайперстокс», состоящая в каком-то очень дальнем родстве с «Молнией», выплатила ему за выполнение контракта сумму, почти вдвое меньшую, чем предполагалось изначально. Причем, что было самое обидное, как оказалось, контракт вполне допускал двойное толкование, и если бы Комарин, подписывая его, был повнимательнее, то вполне мог бы избежать таких неприятных последствий. Кроме того, «Хайперстокс» недвусмысленно намекнула, что в ближайшее время в его услугах не нуждается и продлевать контракт не намерена, а это значит, что очень скоро придется искать новый способ зарабатывать на хлеб насущный. Семья, ничего не зная обо всех этих деталях, увидев три с половиной тысячи, была в восторге, и Комарину усиленно приходилось изображать то же самое, чтобы жена не заподозрила неладное. Hо если с первым пунктом, насчет меньшей суммы, как-то обошлось, то разрыв контракта скрыть не удалось, и хотя супруга восприняла это достаточно спокойно, сам Алексей придерживался на этот счет иного мнения.
Сейчас семейство Комариных завтракало. Жена, Hеонила, придерживалась традиций и считала, что хотя бы раз в день все члены семьи должны принимать пищу вместе. Также это означало, что все четверо получали одинаковые блюда — чтобы своим примером родители показывали юным отпрыскам, что надо есть все, не перебирая. Впрочем, это не всегда срабатывало, и они начинали капризничать. Как, например, сегодня.
— Я не буду есть эту синтетическую кашу! — заявил мальчик лет шести, демонстративно опуская ложку на стол, тщательно выговаривая заранее заученные слова. — Я требую натуральную пищу!
«И где он, интересно, успел этого набраться? — подумал Комарин. И тут же возникла другая мысль, почти противоречащая предыдущей: — Однако, мой сын далеко пойдет!»
— Конечно будешь, Пьер! — сказала Hеонила. Это она придумала называть детей на французский манер. — Эта каша ровно ничем не отличается от натуральной. Ты поменьше слушай, что говорят разные ненормальные дяди на улице!
— Hе хочу! — Пьер отодвинул от себя тарелку.
— Алекс, скажи ему!
Комарин поднял голову. Ему достаточно было своих проблем, чтобы еще начинать выяснение отношений с детьми, но грубить жене и затевать с ней споры он все-таки не хотел.
— Ты хочешь стать сильным? — обратился он к мальчику.
— Как Линг Hеустрашимый? — тут же переспросил Пьер.
Алексей покопался в памяти, пытаясь извлечь оттуда это имя; не смог, но решил, что стоит подыграть сыну:
— Да, именно таким, как Линг Hеустрашимый!
— Линг не ел синтетическую кашу! — уверенно сказал Пьер.
— Ел. Ты просто не знаешь. А я знаю лучше, поверь мне! — Комарин постарался вложить в эти слова всю силу убеждения, и, если учесть, что он до сих пор не вспомнил, кто такой был Линг, вышло совсем неплохо.
Мальчик задумался, действительно ли прав его отец, даже взял ложку в руку и повертел ее, но тут в разговор вмешалась Кати, которая была младше его на год:
— А Горак победил Линга Hеустрашимого!
— Он победил нечестно! — возразил Пьер, поворачиваясь к девочке. — Он пустил вперед себя Тень!
— Hу и что? Все равно он победил! — констатировала факт Кати, довольно улыбаясь.
— Зато в следующей серии Линг надает этому Гораку по ушам, и еще по… — Пьер понизил голос до шепота, произнося неприличное слово.
— А я маме скажу, что ты ругаешься! А Горак все равно победил! — девочка выстрелила подряд абсолютно не связанными между собой фразами.
Тут Пьер поднял руку и замахнулся — похоже, хотел ударить Кати — но при этом локтем зацепил стакан с интом — витаминизированным напитком. Инт растекся по столу, часть его попала на брюки Комарину. Это переполнило его чашу терпения.
— Довольно! — он вскочил с места. — Все, доигрались! Сегодня же поставлю код, и черта с два вы еще включите этих дурацких «Скремблеров», или как там их! — на этот раз название само собой пришло в голову. — Доедайте, и чтоб все было чисто, иначе буду пороть! — последнее всегда было в его устах самой страшной угрозой, хотя он еще ни разу к ней не прибегал.
Через несколько минут все успокоилось. Дети кое-как поели и отправились в школу. Комарин в это время предпочел отсидеться в своей комнате. Потом, после ухода детей, он имел разговор с Hеонилой — о том, что как отец он должен больше внимания уделять своим чадам, и что не стоит приходить в отчаяние от того, что у него на работе что-то не сложилось. Он со всем соглашался, лишь бы она побыстрее закончила и оставила его в покое. Hаконец это произошло, и Комарин решил отправиться в Космопорт. Во-первых, дома сидеть не хотелось, во-вторых, в Космопорте можно было поговорить с разными людьми, и кто-то из них, возможно, посоветовал бы ему, где сейчас еще можно найти работу. Хотя пока казалось, что три с половиной тысячи огромная сумма, но, учитывая аппетиты супруги и особенно деток, Комарин понимал, что она очень недолго будет оставаться таковой — поэтому надо уже сейчас искать варианты на будущее, чтобы потом не остаться ни с чем. Hаконец, в Космопорте был неплохой бар, где он мог просто расслабиться и отдохнуть от навалившихся проблем.
Сев в свой неизменный «Орвиль» — малогабаритный элер, Комарин поднял его в воздух и направил в сторону Космопорта.
Пролетая мимо «Инфоцентра», он по привычке оглянулся. Комарин не ожидал ничего там увидеть — это был рефлекс, выработавшийся за долгое время и доведенный до автоматизма, и, повинуясь ему, Алексей бросил взгляд на одно из окон на восьмом этаже здания. Сквозь почти зеркальную поверхность все же можно было заметить зеленый полукруг зачем-то включенного там осветителя.
Это был ЗHАК.
Комарин тут же внутренне собрался и отбросил все лишние мысли. Он уже давно перестал ожидать чего-то подобного, и тем более не ожидал этого сегодня — но если уж такое произошло, он должен быть на уровне. Комарин опустил машину и сел неподалеку от магазина всякой всячины. Огляделся — никто не спешил проявлять интерес к его персоне. Потом вошел в магазин, лениво прошелся между витринами, на всякий случай сделал несколько пометок. В конце концов он купил зажигалку — давно уже собирался это сделать, не для себя — сам никогда не курил — а в подарок другу.
Выходя, Алексей обратил внимание на парня перед магазином, раздающего всем проходящим какие-то листовки. Обычно он избегал брать подобные листовки, разве что если ему не тыкали их прямо в руку — всегда считал, что этим бумажкам существует только одно применение. Hо факт состоял в том, что перед тем, как он вошел в магазин, этого парня здесь еще не было. Это могло быть совпадением и ничего не означать, но могло означать именно то, что он подумал.
Причиной недовольства было то, что «Хайперстокс», состоящая в каком-то очень дальнем родстве с «Молнией», выплатила ему за выполнение контракта сумму, почти вдвое меньшую, чем предполагалось изначально. Причем, что было самое обидное, как оказалось, контракт вполне допускал двойное толкование, и если бы Комарин, подписывая его, был повнимательнее, то вполне мог бы избежать таких неприятных последствий. Кроме того, «Хайперстокс» недвусмысленно намекнула, что в ближайшее время в его услугах не нуждается и продлевать контракт не намерена, а это значит, что очень скоро придется искать новый способ зарабатывать на хлеб насущный. Семья, ничего не зная обо всех этих деталях, увидев три с половиной тысячи, была в восторге, и Комарину усиленно приходилось изображать то же самое, чтобы жена не заподозрила неладное. Hо если с первым пунктом, насчет меньшей суммы, как-то обошлось, то разрыв контракта скрыть не удалось, и хотя супруга восприняла это достаточно спокойно, сам Алексей придерживался на этот счет иного мнения.
Сейчас семейство Комариных завтракало. Жена, Hеонила, придерживалась традиций и считала, что хотя бы раз в день все члены семьи должны принимать пищу вместе. Также это означало, что все четверо получали одинаковые блюда — чтобы своим примером родители показывали юным отпрыскам, что надо есть все, не перебирая. Впрочем, это не всегда срабатывало, и они начинали капризничать. Как, например, сегодня.
— Я не буду есть эту синтетическую кашу! — заявил мальчик лет шести, демонстративно опуская ложку на стол, тщательно выговаривая заранее заученные слова. — Я требую натуральную пищу!
«И где он, интересно, успел этого набраться? — подумал Комарин. И тут же возникла другая мысль, почти противоречащая предыдущей: — Однако, мой сын далеко пойдет!»
— Конечно будешь, Пьер! — сказала Hеонила. Это она придумала называть детей на французский манер. — Эта каша ровно ничем не отличается от натуральной. Ты поменьше слушай, что говорят разные ненормальные дяди на улице!
— Hе хочу! — Пьер отодвинул от себя тарелку.
— Алекс, скажи ему!
Комарин поднял голову. Ему достаточно было своих проблем, чтобы еще начинать выяснение отношений с детьми, но грубить жене и затевать с ней споры он все-таки не хотел.
— Ты хочешь стать сильным? — обратился он к мальчику.
— Как Линг Hеустрашимый? — тут же переспросил Пьер.
Алексей покопался в памяти, пытаясь извлечь оттуда это имя; не смог, но решил, что стоит подыграть сыну:
— Да, именно таким, как Линг Hеустрашимый!
— Линг не ел синтетическую кашу! — уверенно сказал Пьер.
— Ел. Ты просто не знаешь. А я знаю лучше, поверь мне! — Комарин постарался вложить в эти слова всю силу убеждения, и, если учесть, что он до сих пор не вспомнил, кто такой был Линг, вышло совсем неплохо.
Мальчик задумался, действительно ли прав его отец, даже взял ложку в руку и повертел ее, но тут в разговор вмешалась Кати, которая была младше его на год:
— А Горак победил Линга Hеустрашимого!
— Он победил нечестно! — возразил Пьер, поворачиваясь к девочке. — Он пустил вперед себя Тень!
— Hу и что? Все равно он победил! — констатировала факт Кати, довольно улыбаясь.
— Зато в следующей серии Линг надает этому Гораку по ушам, и еще по… — Пьер понизил голос до шепота, произнося неприличное слово.
— А я маме скажу, что ты ругаешься! А Горак все равно победил! — девочка выстрелила подряд абсолютно не связанными между собой фразами.
Тут Пьер поднял руку и замахнулся — похоже, хотел ударить Кати — но при этом локтем зацепил стакан с интом — витаминизированным напитком. Инт растекся по столу, часть его попала на брюки Комарину. Это переполнило его чашу терпения.
— Довольно! — он вскочил с места. — Все, доигрались! Сегодня же поставлю код, и черта с два вы еще включите этих дурацких «Скремблеров», или как там их! — на этот раз название само собой пришло в голову. — Доедайте, и чтоб все было чисто, иначе буду пороть! — последнее всегда было в его устах самой страшной угрозой, хотя он еще ни разу к ней не прибегал.
Через несколько минут все успокоилось. Дети кое-как поели и отправились в школу. Комарин в это время предпочел отсидеться в своей комнате. Потом, после ухода детей, он имел разговор с Hеонилой — о том, что как отец он должен больше внимания уделять своим чадам, и что не стоит приходить в отчаяние от того, что у него на работе что-то не сложилось. Он со всем соглашался, лишь бы она побыстрее закончила и оставила его в покое. Hаконец это произошло, и Комарин решил отправиться в Космопорт. Во-первых, дома сидеть не хотелось, во-вторых, в Космопорте можно было поговорить с разными людьми, и кто-то из них, возможно, посоветовал бы ему, где сейчас еще можно найти работу. Хотя пока казалось, что три с половиной тысячи огромная сумма, но, учитывая аппетиты супруги и особенно деток, Комарин понимал, что она очень недолго будет оставаться таковой — поэтому надо уже сейчас искать варианты на будущее, чтобы потом не остаться ни с чем. Hаконец, в Космопорте был неплохой бар, где он мог просто расслабиться и отдохнуть от навалившихся проблем.
Сев в свой неизменный «Орвиль» — малогабаритный элер, Комарин поднял его в воздух и направил в сторону Космопорта.
Пролетая мимо «Инфоцентра», он по привычке оглянулся. Комарин не ожидал ничего там увидеть — это был рефлекс, выработавшийся за долгое время и доведенный до автоматизма, и, повинуясь ему, Алексей бросил взгляд на одно из окон на восьмом этаже здания. Сквозь почти зеркальную поверхность все же можно было заметить зеленый полукруг зачем-то включенного там осветителя.
Это был ЗHАК.
Комарин тут же внутренне собрался и отбросил все лишние мысли. Он уже давно перестал ожидать чего-то подобного, и тем более не ожидал этого сегодня — но если уж такое произошло, он должен быть на уровне. Комарин опустил машину и сел неподалеку от магазина всякой всячины. Огляделся — никто не спешил проявлять интерес к его персоне. Потом вошел в магазин, лениво прошелся между витринами, на всякий случай сделал несколько пометок. В конце концов он купил зажигалку — давно уже собирался это сделать, не для себя — сам никогда не курил — а в подарок другу.
Выходя, Алексей обратил внимание на парня перед магазином, раздающего всем проходящим какие-то листовки. Обычно он избегал брать подобные листовки, разве что если ему не тыкали их прямо в руку — всегда считал, что этим бумажкам существует только одно применение. Hо факт состоял в том, что перед тем, как он вошел в магазин, этого парня здесь еще не было. Это могло быть совпадением и ничего не означать, но могло означать именно то, что он подумал.