— Ну и что? Я все равно ни в чем не была уверена, а теперь, когда довела дело до конца, я могу утверждать, что убийца Лоскутов.
— Ах, так вы довели дело до конца? — Рогов захохотал, как Мефистофель. — А вам не приходило в голову, что это обязанность специальных органов, а не ваша?
— Приходило. — Беличьи глазки превратились в узенькие щелочки.
— Так в чем же проблема?
— Не знаю почему, но мне показалось, что это окажется для вас слишком сложно. Можете считать, что я решила оказать вам в расследовании посильную помощь.
«Сейчас я ее придушу», — подумал Рогов и, сделав приглашающий жест в сторону Шуры Тиуновой, мол, продолжай, пулей вылетел из кабинета.
— Я все, все расскажу, — нервно защелкал костяшками пальцев Лоскутов, — и тогда вы поймете, что произошло недоразумение, а я совсем не тот, за кого вы меня принимаете, я не похититель… Я сам такая же жертва, как и… эта женщина. Надеюсь, она хорошо себя чувствует?
Рогов прикусил язык, чтобы не ляпнуть: «Да ее танком не переедешь!» Вместо этого он спросил:
— Так вы с ней не знакомы?
— Абсолютно! Я видел ее в первый раз, — чуть ли не со слезой в голосе молвил Лоскутов, и выражение лица у него стало преданное, прямо как на листовке, с которой он без мыла лез в душу «уважаемым избирателям». — Это все моя наивность и доверчивость… — Он вздохнул. — Вот, дожил до сорока лет, а в людях не разбираюсь. Думал, что мой помощник — порядочный человек, а он, как оказалось… Ну откуда я мог знать, что он способен на такое?
— Да, доверчивость поразительная, — согласился Рогов, — особенно при вашем послужном списке. — И он изложил вслух по памяти содержание все той же предвыборной листовки, причем с выражением:
— С отличием окончил школу, отслужил в армии, окончил институт, работал инженером на машиностроительном заводе, основал собственную фирму, стал вице-президентом банка, женат, имеет двоих детей…
Лоскутов потупился и забормотал:
— Честное слово, я знать не знал, что мой помощник привез эту женщину на мою дачу обманом. Мне он сказал, что это его знакомая и прочее, а потом заявил, будто ей плохо, и вызвал «Скорую помощь»… Господи, как это все осложняет… Выборы в воскресенье, и… Вы ведь в курсе, надеюсь?
— Мы в курсе, — угрюмо подтвердил Чеботарев, — именно поэтому вы здесь пока в качестве свидетеля.
Видно, слово «пока» Лоскутову не понравилось, так как он снова защелкал пальцами:
— Мне нужно срочно связаться со своим предвыборным штабом и… с адвокатом. Надеюсь, вы не станете возражать?
— Не станем, не станем, — заверил его Чеботарев, — думаю, мы пока ограничимся подпиской о невыезде, а помощника вам придется поменять, поскольку ему придется на некоторое время задержаться у нас.
Невооруженным глазом было заметно, как расслабился Лоскутов, узнав о своих ближайших перспективах. Грешно было бы этим не воспользоваться.
— Как давно вы знаете Анжелику Михайловну Столетову? — речитативом выдал Рогов.
— Что? — растерялся Лоскутов. — Не знаю я никакой Столетовой! Не слушайте вы эту ненормальную!
Рогов и Чеботарев переглянулись.
— Какую именно ненормальную мы не должны слушать? — уточнил Рогов. — Ту, что ваш помощник зачем-то привез на вашу же дачу, а потом страстно захотел упечь в психушку?
Лоскутов заметно полинял:
— Это нечестно, вы пользуетесь запрещенными приемами. Я вам больше ни слова не скажу. Я требую адвоката!
В дело вступил Чеботарев, изрядно утомленный китайскими церемониями Рогова, к которым в его боевом ведомстве не привыкли.
— В общем, так, господин Лоскутов, я счастлив, что я не ваш избиратель, поскольку брешете вы, я извиняюсь, как кобель. Вот это и это, — он выложил на стол предвыборную листовку и диктофон, — мы нашли в сумке той самой незнакомой вам гражданки, которую ваш помощник притаранил на вашу дачу. Здесь — можете полюбоваться — вы собственной персоной, а кассетку мы с вами послушаем. Хорошо?
Лоскутов выслушал запись с каменной физиономией, после чего явно воспрял духом:
— И о чем это говорит? Любая экспертиза докажет, что голос не мой, а моего помощника!
— Докажет, — кивнул Чеботарев, — но вы забываете о свидетелях — этом самом вашем подлом помощнике и «неизвестной вам» гражданке Котовой, которые с большим удовольствием подтвердят, что с помощью похищения человека вы пытались замести следы еще одного преступления.
— Какого еще преступления? — заорал Лоскутов. — Что вы там еще на меня вешаете?
Теперь к «обработке» Лоскутова подключился Рогов:
— Пока еще ничего. Просто у нас есть свидетели, которые утверждают, что вы хорошо знали манекенщицу Столетову, убитую в прошлую пятницу. Вы, конечно, можете связываться со своим штабом и разными другими способами тянуть время, но рано или поздно вам придется заговорить. Так вот, чем раньше это произойдет, тем лучше для вас.
Лоскутов сжал голову руками и запричитал:
— Все по милости этого идиота… С кем, с кем я связался!
Горестные раздумья неожиданно прервались деловитым предложением:
— Предлагаю заключить взаимовыгодный джентльменский договор. Гм-гм… Если я буду откровенен, вы не станете обвинять меня? Тем более что это смешно…
Рогов с Чеботаревым сурово промолчали.
— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал Лоскутов, — я знал Анжелику Столетову, но не станете же вы утверждать, что это преступление?
— У вас с ней были близкие отношения? — сразу же вскинулся Рогов. Лоскутов поморщился:
— Достаточно. Она ведь была очень красивой девушкой. Познакомились полгода назад на одной презентации, время от времени встречались, отношения не афишировали по вполне понятной причине… О ее убийстве я узнал случайно, прочитал в газете и… конечно, испугался. Подумал, что вся эта история может выплыть в самый неподходящий момент. Ну надо же, чтобы такое случилось прямо накануне выборов. А ведь у меня очень хорошие шансы!
Рогов уловил в голосе Лоскутова совершенно искреннюю обиду на злую насмешницу-судьбу. Надо полагать, что, если бы убийство его подружки произошло уже после выборов, Лоскутов ничего не имел бы против.
— А как вы провели пятницу, двадцатого мая?
— Весь день пробыл в предвыборном штабе, — бодро отрапортовал Лоскутов, неотрывно глядя в глаза Рогову. Бедные, бедные «уважаемые избиратели»! — И если вы думаете, что я могу иметь какое-то отношение к ее убийству, то совершенно напрасно. Анжелика, конечно, была девушка красивая, но не очень разборчивая в знакомствах. Однажды я случайно видел одну ее приятельницу — настоящая зечка, на руке наколка и всякое такое. Между прочим, они о чем-то спорили…
— Можете описать ее поподробнее? — насторожился Рогов.
— Ну… На вид лет тридцать пять — тридцать семь, лицо такое поношенное… Честно говоря, я не очень хорошо ее запомнил… Ах да, я же вам говорил: у нее была наколка в виде буквы ос» на левом запястье. Я же ее только один раз видел.
— Когда?
Лоскутов наморщил лоб:
— Как-то мы договорились с Ликой встретиться — Я подъехал за ней — я всегда ждал ее за квартал от дома, сидя в машине, — и увидел, как они о чем-то спорили неподалеку в скверике. Там есть такой скверик, знаете ли, детские песочницы и прочее…
Рогов хорошо помнил то место, о котором рассказывал Лоскутов, и плохо себе представлял, как можно было, сидя в машине, рассмотреть наколку на руке женщины, фланирующей по скверу. Ну если разве только в полевой бинокль! Конечно же, Рогов был бы не Рогов, не поинтересуйся он, не возит ли Лоскутов таковой в бардачке своего «Мерседеса», чем и поставил последнего в тупик. А потом Лоскутов изрек малоубедительным тоном историю о том, что он именно в тот день вышел из автомобиля поразмяться.
Спросил Рогов и о колье, хотя и не напрямик.
— Вы делали Столетовой какие-нибудь подарки?
Тот замялся:
— Ну, что обычно дарят женщинам? Цветы, духи, конфеты…
Колье в этом списке не фигурировало. Неужто банкир и без пяти минут депутат был скрягой?
Пришлось задать конкретный вопрос. В ответ Лоскутов сообщил, что колье не дарил и, больше того, никогда не видел: ни на лилейной шейке, ни на фотографии.
Глава 23.
Глава 24.
— Ах, так вы довели дело до конца? — Рогов захохотал, как Мефистофель. — А вам не приходило в голову, что это обязанность специальных органов, а не ваша?
— Приходило. — Беличьи глазки превратились в узенькие щелочки.
— Так в чем же проблема?
— Не знаю почему, но мне показалось, что это окажется для вас слишком сложно. Можете считать, что я решила оказать вам в расследовании посильную помощь.
«Сейчас я ее придушу», — подумал Рогов и, сделав приглашающий жест в сторону Шуры Тиуновой, мол, продолжай, пулей вылетел из кабинета.
* * *
Насколько проще было иметь дело с Лоскутовым. По крайней мере, после Кетовой он показался Рогову на редкость сговорчивым. Не исключено также, что к этому располагала и сама обстановка РУОПа. А также присутствие майора Чеботарева с его мужественной-внешностью и выразительным шрамом на крепком, неряшливо вылепленном черепе, начисто лишенном растительности. Шрам этот неизменно производил неизгладимое впечатление на женщин и преступников (и те и другие считали, будто он заработал его в смертельной схватке с жестоким противником), и только немногие, включая Рогова, знали, что на самом деле Чеботарев схлопотал его еще в раннем детстве. Отметину на всю жизнь ему, тогда еще мелкому дворовому хулигану, оставило колесо подросткового велосипеда «Орленок», под которое он попал, зазевавшись на ворон.— Я все, все расскажу, — нервно защелкал костяшками пальцев Лоскутов, — и тогда вы поймете, что произошло недоразумение, а я совсем не тот, за кого вы меня принимаете, я не похититель… Я сам такая же жертва, как и… эта женщина. Надеюсь, она хорошо себя чувствует?
Рогов прикусил язык, чтобы не ляпнуть: «Да ее танком не переедешь!» Вместо этого он спросил:
— Так вы с ней не знакомы?
— Абсолютно! Я видел ее в первый раз, — чуть ли не со слезой в голосе молвил Лоскутов, и выражение лица у него стало преданное, прямо как на листовке, с которой он без мыла лез в душу «уважаемым избирателям». — Это все моя наивность и доверчивость… — Он вздохнул. — Вот, дожил до сорока лет, а в людях не разбираюсь. Думал, что мой помощник — порядочный человек, а он, как оказалось… Ну откуда я мог знать, что он способен на такое?
— Да, доверчивость поразительная, — согласился Рогов, — особенно при вашем послужном списке. — И он изложил вслух по памяти содержание все той же предвыборной листовки, причем с выражением:
— С отличием окончил школу, отслужил в армии, окончил институт, работал инженером на машиностроительном заводе, основал собственную фирму, стал вице-президентом банка, женат, имеет двоих детей…
Лоскутов потупился и забормотал:
— Честное слово, я знать не знал, что мой помощник привез эту женщину на мою дачу обманом. Мне он сказал, что это его знакомая и прочее, а потом заявил, будто ей плохо, и вызвал «Скорую помощь»… Господи, как это все осложняет… Выборы в воскресенье, и… Вы ведь в курсе, надеюсь?
— Мы в курсе, — угрюмо подтвердил Чеботарев, — именно поэтому вы здесь пока в качестве свидетеля.
Видно, слово «пока» Лоскутову не понравилось, так как он снова защелкал пальцами:
— Мне нужно срочно связаться со своим предвыборным штабом и… с адвокатом. Надеюсь, вы не станете возражать?
— Не станем, не станем, — заверил его Чеботарев, — думаю, мы пока ограничимся подпиской о невыезде, а помощника вам придется поменять, поскольку ему придется на некоторое время задержаться у нас.
Невооруженным глазом было заметно, как расслабился Лоскутов, узнав о своих ближайших перспективах. Грешно было бы этим не воспользоваться.
— Как давно вы знаете Анжелику Михайловну Столетову? — речитативом выдал Рогов.
— Что? — растерялся Лоскутов. — Не знаю я никакой Столетовой! Не слушайте вы эту ненормальную!
Рогов и Чеботарев переглянулись.
— Какую именно ненормальную мы не должны слушать? — уточнил Рогов. — Ту, что ваш помощник зачем-то привез на вашу же дачу, а потом страстно захотел упечь в психушку?
Лоскутов заметно полинял:
— Это нечестно, вы пользуетесь запрещенными приемами. Я вам больше ни слова не скажу. Я требую адвоката!
В дело вступил Чеботарев, изрядно утомленный китайскими церемониями Рогова, к которым в его боевом ведомстве не привыкли.
— В общем, так, господин Лоскутов, я счастлив, что я не ваш избиратель, поскольку брешете вы, я извиняюсь, как кобель. Вот это и это, — он выложил на стол предвыборную листовку и диктофон, — мы нашли в сумке той самой незнакомой вам гражданки, которую ваш помощник притаранил на вашу дачу. Здесь — можете полюбоваться — вы собственной персоной, а кассетку мы с вами послушаем. Хорошо?
Лоскутов выслушал запись с каменной физиономией, после чего явно воспрял духом:
— И о чем это говорит? Любая экспертиза докажет, что голос не мой, а моего помощника!
— Докажет, — кивнул Чеботарев, — но вы забываете о свидетелях — этом самом вашем подлом помощнике и «неизвестной вам» гражданке Котовой, которые с большим удовольствием подтвердят, что с помощью похищения человека вы пытались замести следы еще одного преступления.
— Какого еще преступления? — заорал Лоскутов. — Что вы там еще на меня вешаете?
Теперь к «обработке» Лоскутова подключился Рогов:
— Пока еще ничего. Просто у нас есть свидетели, которые утверждают, что вы хорошо знали манекенщицу Столетову, убитую в прошлую пятницу. Вы, конечно, можете связываться со своим штабом и разными другими способами тянуть время, но рано или поздно вам придется заговорить. Так вот, чем раньше это произойдет, тем лучше для вас.
Лоскутов сжал голову руками и запричитал:
— Все по милости этого идиота… С кем, с кем я связался!
Горестные раздумья неожиданно прервались деловитым предложением:
— Предлагаю заключить взаимовыгодный джентльменский договор. Гм-гм… Если я буду откровенен, вы не станете обвинять меня? Тем более что это смешно…
Рогов с Чеботаревым сурово промолчали.
— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал Лоскутов, — я знал Анжелику Столетову, но не станете же вы утверждать, что это преступление?
— У вас с ней были близкие отношения? — сразу же вскинулся Рогов. Лоскутов поморщился:
— Достаточно. Она ведь была очень красивой девушкой. Познакомились полгода назад на одной презентации, время от времени встречались, отношения не афишировали по вполне понятной причине… О ее убийстве я узнал случайно, прочитал в газете и… конечно, испугался. Подумал, что вся эта история может выплыть в самый неподходящий момент. Ну надо же, чтобы такое случилось прямо накануне выборов. А ведь у меня очень хорошие шансы!
Рогов уловил в голосе Лоскутова совершенно искреннюю обиду на злую насмешницу-судьбу. Надо полагать, что, если бы убийство его подружки произошло уже после выборов, Лоскутов ничего не имел бы против.
— А как вы провели пятницу, двадцатого мая?
— Весь день пробыл в предвыборном штабе, — бодро отрапортовал Лоскутов, неотрывно глядя в глаза Рогову. Бедные, бедные «уважаемые избиратели»! — И если вы думаете, что я могу иметь какое-то отношение к ее убийству, то совершенно напрасно. Анжелика, конечно, была девушка красивая, но не очень разборчивая в знакомствах. Однажды я случайно видел одну ее приятельницу — настоящая зечка, на руке наколка и всякое такое. Между прочим, они о чем-то спорили…
— Можете описать ее поподробнее? — насторожился Рогов.
— Ну… На вид лет тридцать пять — тридцать семь, лицо такое поношенное… Честно говоря, я не очень хорошо ее запомнил… Ах да, я же вам говорил: у нее была наколка в виде буквы ос» на левом запястье. Я же ее только один раз видел.
— Когда?
Лоскутов наморщил лоб:
— Как-то мы договорились с Ликой встретиться — Я подъехал за ней — я всегда ждал ее за квартал от дома, сидя в машине, — и увидел, как они о чем-то спорили неподалеку в скверике. Там есть такой скверик, знаете ли, детские песочницы и прочее…
Рогов хорошо помнил то место, о котором рассказывал Лоскутов, и плохо себе представлял, как можно было, сидя в машине, рассмотреть наколку на руке женщины, фланирующей по скверу. Ну если разве только в полевой бинокль! Конечно же, Рогов был бы не Рогов, не поинтересуйся он, не возит ли Лоскутов таковой в бардачке своего «Мерседеса», чем и поставил последнего в тупик. А потом Лоскутов изрек малоубедительным тоном историю о том, что он именно в тот день вышел из автомобиля поразмяться.
Спросил Рогов и о колье, хотя и не напрямик.
— Вы делали Столетовой какие-нибудь подарки?
Тот замялся:
— Ну, что обычно дарят женщинам? Цветы, духи, конфеты…
Колье в этом списке не фигурировало. Неужто банкир и без пяти минут депутат был скрягой?
Пришлось задать конкретный вопрос. В ответ Лоскутов сообщил, что колье не дарил и, больше того, никогда не видел: ни на лилейной шейке, ни на фотографии.
Глава 23.
ПРЕРВАННЫЙ ПАРАД
Муре смертельно надоело в сотый раз рассказывать одно и то же, хотя молодая следовательша в отличие от въедливого Рогова в общем и целом была ей симпатична. Зачем она только профессию такую выбрала? Хотя, конечно, с ее внешними данными особенно не разбежишься: невзрачная, бесцветная, на одни только ресницы не меньше полкило туши пошло. А в милиции одни мужики, авось какой-нибудь и разглядит в ней Мерилин Монро. Мура судила следовательшу, как и всех остальных женщин, весьма немилосердно, видимо, потому, что всегда считала себя красавицей. Хотя, надо признать, положа руку на сердце, очень и очень немногие разделяли это ее мнение.
Как бы там ни было, а разговаривала следовательша с ней вежливо. Прежде всего представилась: «Александра Ивановна Тиунова». А Муру все время называла уважительно по имени-отчеству: Мария Георгиевна, Мария Георгиевна…
— Значит, ваша подруга Виктория Васильевна Мещерякова подозревала своего мужа в измене? Я правильно поняла, Мария Георгиевна?
Мура устало кивнула:
— Так, так… Она просто спутала своего мужа с Лоскутовым. Они же так похожи, просто одно лицо. Если бы этому Лоскутову сбрить усы и надеть очки, их родная мама не отличит! К тому же Виктория видела его со спины…
— А Тамара Бурмистрова тоже видела его со спины?
— В том-то и дело! — воскликнула Мура. Теперь, когда настоящий убийца манекенщицы был пойман, можно сказать, с поличным и над Киркой уже не висела опасность разоблачения, она могла себе позволить полностью раскрыть карты. — Они столкнулись в дверях ДК, после чего Тамара посмотрела ему вслед… Представьте себе, я сразу подумала, что уж очень много в этой истории совпадений. А потом, вы не знаете Кирку, ну, Кирилла Мещерякова. Какой из него убийца?
— А Лоскутова вы заподозрили только из-за его сходства с Кириллом Мещеряковым?
— Само собой, когда я увидела его фотографию на предвыборной листовке, то чуть язык себе не откусила! Потом взяла и позвонила ему в этот… предвыборный штаб, представилась сестрой манекенщицы… Так вот, он сразу клюнул, назначил мне встречу в кафе «Павлин». Или, — Мура задумалась, — это был его помощник? Ну, не важно, в любом случае они заодно.
Следовательша смотрела на Муру во все глаза, словно она была редким экспонатом с выставки:
— А письма? Ну, то, что вы рассказали насчет психической атаки и внесения смятения в стан противника… это серьезно?
— Конечно! Мы же думали, что Кирка изменяет Вике. Но, если честно, это, конечно, была моя идея.
— И вы решили, что цитаты из романов произведут нужное впечатление?
Мура немедленно и чуть ли не с урчанием схватила брошенную кость:
— Надо понимать, на вас они такого впечатления не произвели?
— Я этого не говорила. — Следовательша улыбнулась уголками губ; улыбка, кстати, преображала ее очень мало. — Просто я в первый раз встречаю человека, серьезно полагающего, что можно повлиять на кого-то с помощью художественного слова.
«А она лукавая и совсем не такая простая, как кажется на первый взгляд», — решила Мура.
— А теперь, Мария Георгиевна, расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашем визите в ДК, что вы там видели, на что обратили внимание?
Мура, которой этот допрос изрядно надоел, беспокойно заерзала на стуле:
— Да что я могла там видеть? Ничего! По фойе какие-то бездельницы прогуливались… Конечно, бездельницы. Кто еще может позволить себе таскаться на показы никому не известных и очень сомнительных модельеров? Лично я не могу, у меня слишком много работы. Если я туда и поехала, то только из-за своей подруги Вики, чтобы оказать ей моральную поддержку в трудную минуту. Ну вот, вошли мы в зал, сели в первом ряду… И вдруг меня такое любопытство разобрало, захотелось посмотреть на Киркину пассию вблизи (это я тогда думала, что она его пассия, а теперь знаю, что он ни при чем). Короче, я двинулась за кулисы. Там никого не было. Тогда я вошла в дверь с правой стороны от сцены. За ней был коридор и в нем еще несколько дверей. Оттуда доносился смех, разговоры. Дошла до конца коридора, услышала крик Вики и побежала назад… Да, чуть не забыла, незадолго до крика громко врубилась музыка и тут же замолчала. Все. Остальное происходило уже при большом стечении народа. Я увидела манекенщицу всю в крови на полу, Вику, ну и остальных. Все орали как бешеные. По-моему, еще громче Вики.
Следовательша заморгала белесыми ресницами, которые не спасало даже немалое количество краски.
— И в то время, когда вы проходили по коридору за сценой, вам так никто и не попался?
— Ни одной живой души! Только голоса со всех сторон, как в сюрреалистическом фильме. Это уже когда Вика закричала, манекенщицы мне вслед каблуками зацокали, как кобылы копытами. Надо было их видеть: одни раздеты, другие одеты, но так, что это совершенно незаметно…
От взора наблюдательной Муры не ускользнуло, что Следовательша прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Как же, как же, она ведь при исполнении!
Когда вопросы наконец иссякли. Мура поинтересовалась судьбой своих пожитков, оставленных под столиком в кафе «Павлин».
— Все в целости-сохранности, — заверила ее следовательша, — только находится не у нас, а в региональном Управлении по борьбе с организованной преступностью.
Бурная радость Муры просто не знала предела.
— Если бы не эти ваши вещи, мы бы вас просто не нашли, — пояснила следовательша и вкратце пересказала историю их поисков.
— А Маруська, Маруська как?
— Это кто еще? — опешила следовательша.
— Моя черепаха, — пояснила Мура. — Представляю, какой она пережила стресс! Скажите, а в этом вашем региональном управлении ее хотя бы кормили?
— Честно говоря, я не в курсе… — пробормотала следовательша и неожиданно сказала:
— У меня есть к вам небольшая просьба… — и перед Мурой возник глянцевый, ласкающий взгляд переплет «Поцелуя на прощание».
Мура сразу же почувствовала себя в родной стихии и с готовностью вооружилась ручкой. Идиллию нарушил возникший на горизонте Рогов, который просто превратился в соляной столб при виде происходящего в его кабинете разврата. Мура размашисто черкнула дежурное пожелание на титульном листе своего последнего романа, после чего высказала горячее желание немедленно воссоединиться со своими вещичками в виде ноутбука, диктофона и черепахи Маруськи.
Потом прошла на кухню, достала из холодильника морковь и скоренько нашинковала ее Маруське на ужин. Бедное животное ужасно изголодалось в застенках РУОПа, можно сказать, от него один панцирь остался! После чего Мура позаботилась о собственном желудке, в котором со вчерашнего дня ничего не было, если не считать апельсинового сока со снотворным. Еще неизвестно, как все это вообще отразится на ее драгоценном здоровье. А спустя пятнадцать минут ее сморил крепкий сон без сновидений, оборвавшийся неожиданным телефонным звонком.
— Да? — Мура судорожно сорвала с рычага трубку и скосила взгляд на стенные часы, которые показывали половину десятого, только непонятно чего: утра или вечера. Сама Мура почему-то больше склонялась к первой версии.
— Большое спасибо, — сказала трубка голосом Тамары.
— Пожалуйста, — механически ответила Мура и спросила:
— А за что?
— А за то, что ты на меня милицию натравила. На меня, Викулю и Кирку!
— Постой, постой, — возразила Мура, которой сильно не понравились Тамарины интонации, но Тамара не желала останавливаться на достигнутом.
— Это называется по-дружески, да? Это теперь так называется? — Тамара присовокупила не очень печатное выражение и бросила трубку.
Мура хотела было ей перезвонить и даже набрала первые три цифры, но передумала, решив, что объясняться со склочной домохозяйкой ниже ее достоинства. Позевывая и бормоча под нос кое-какие наблюдения насчет людского вероломства, она включила телевизор и с удивлением выяснила, что утро все же успело наступить. Надо же, а она этого даже не заметила! Кроме того, с экрана на ее взбаламученную голову обрушился поток всяческой информации, активно перемежаемый рекламой. Напомаженные дикторы упорно твердили ей о политическом кризисе в Индонезии, а гладкий телевизионный красавчик в дорогом галстуке пугал микробами под ободком унитаза. И все это полагалось выслушивать за чашкой утреннего кофе. Что за грязные извращенцы, честное слово! Мура с отвращением выключила телевизор и грустно уставилась в окружающее пространство.
— Вот ведь, — подумала она, — такого матерого преступника изловила, а радоваться совершенно не хочется.
Да уж, не очень-то порадуешься, когда даже самые близкие люди тебя не понимают. Погоревав и повздыхав, она нашла только одно приемлемое утешение: такова судьба всех непризнанных гениев. Ничего, ничего, они еще пожалеют. Они еще хватятся, да будет поздно. Еще напишут в своих мемуарах: «Ах, как мы были слепы!» Мура попыталась представить себе Викулю и Тамару пишущими мемуары, но даже ее богатого воображения на это не хватило.
Решительно покончив с меланхолией, она выключила телефон и вплотную занялась своим новым романом. А здесь нужно было наверстывать время, потраченное на поимку особо опасных преступников. Приникнув к экрану компьютера, она открыла нужный файл и погрузилась в дорогой ее сердцу мир вымысла, где она легко управляла судьбами своих героев, нимало не заботясь, что кто-нибудь ее не так поймет. Иногда она даже склонялась к тому, чтобы считать реальной жизнь, зашифрованную в килобайтах, а вовсе не ту, что нахально шуршала под окном аляповатым кустом сирени. Похоже, с ней солидаризировались и ее читательницы-почитательницы, предпочитающие виртуозную выдумку скучной реальности. Они страдали и плакали с Муриными героинями и страстно желали дерзких и мускулистых героев-любовников, синтезированных Мурой по методу искусственного белка и особенно выигрывающих на фоне маловыразительных натуральных особей. А чему тут удивляться, если Мурины мужчины, даже будучи завзятыми сердцеедами, не задумываясь, рисковали жизнью ради Муриных же героинь и бросали к их ногам целые миры, в то время как те, которых можно каждый день наблюдать в действительности, сроду места в трамвае не уступят!
Едва Мура коснулась клавиатуры компьютера, как ее охватило состояние творческого экстаза. Буквы выскакивали из-под ее пальцев, как живые, и тут же складывались в нужные слова, а слова выстраивались по ранжиру, будто войска на параде… Мура повелевала ими, упиваясь своей абсолютной властью, торжествовала и ликовала. Эта империя вся, без остатка, принадлежала и подчинялась ей и трепетала от одного ее царственного взгляда. Однако порыв вдохновения продолжался недолго, приблизительно на пятом килобайте Мура почувствовала: что-то ей мешает. Она закрыла глаза, сосредоточилась, и перед ней возникла странная картинка: длинный пустой коридор, в конце которого… Что же там в конце? Там кусок материи, точнее, край пестрого платья, какими уже три года торгуют на всех барахолках от Калининграда до Владивостока, — дешевый турецкий ширпотреб. И этот край пестрого платья, мелькнув, исчезает за углом. Где она это видела? Где, где! Там, за кулисами!
Как бы там ни было, а разговаривала следовательша с ней вежливо. Прежде всего представилась: «Александра Ивановна Тиунова». А Муру все время называла уважительно по имени-отчеству: Мария Георгиевна, Мария Георгиевна…
— Значит, ваша подруга Виктория Васильевна Мещерякова подозревала своего мужа в измене? Я правильно поняла, Мария Георгиевна?
Мура устало кивнула:
— Так, так… Она просто спутала своего мужа с Лоскутовым. Они же так похожи, просто одно лицо. Если бы этому Лоскутову сбрить усы и надеть очки, их родная мама не отличит! К тому же Виктория видела его со спины…
— А Тамара Бурмистрова тоже видела его со спины?
— В том-то и дело! — воскликнула Мура. Теперь, когда настоящий убийца манекенщицы был пойман, можно сказать, с поличным и над Киркой уже не висела опасность разоблачения, она могла себе позволить полностью раскрыть карты. — Они столкнулись в дверях ДК, после чего Тамара посмотрела ему вслед… Представьте себе, я сразу подумала, что уж очень много в этой истории совпадений. А потом, вы не знаете Кирку, ну, Кирилла Мещерякова. Какой из него убийца?
— А Лоскутова вы заподозрили только из-за его сходства с Кириллом Мещеряковым?
— Само собой, когда я увидела его фотографию на предвыборной листовке, то чуть язык себе не откусила! Потом взяла и позвонила ему в этот… предвыборный штаб, представилась сестрой манекенщицы… Так вот, он сразу клюнул, назначил мне встречу в кафе «Павлин». Или, — Мура задумалась, — это был его помощник? Ну, не важно, в любом случае они заодно.
Следовательша смотрела на Муру во все глаза, словно она была редким экспонатом с выставки:
— А письма? Ну, то, что вы рассказали насчет психической атаки и внесения смятения в стан противника… это серьезно?
— Конечно! Мы же думали, что Кирка изменяет Вике. Но, если честно, это, конечно, была моя идея.
— И вы решили, что цитаты из романов произведут нужное впечатление?
Мура немедленно и чуть ли не с урчанием схватила брошенную кость:
— Надо понимать, на вас они такого впечатления не произвели?
— Я этого не говорила. — Следовательша улыбнулась уголками губ; улыбка, кстати, преображала ее очень мало. — Просто я в первый раз встречаю человека, серьезно полагающего, что можно повлиять на кого-то с помощью художественного слова.
«А она лукавая и совсем не такая простая, как кажется на первый взгляд», — решила Мура.
— А теперь, Мария Георгиевна, расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашем визите в ДК, что вы там видели, на что обратили внимание?
Мура, которой этот допрос изрядно надоел, беспокойно заерзала на стуле:
— Да что я могла там видеть? Ничего! По фойе какие-то бездельницы прогуливались… Конечно, бездельницы. Кто еще может позволить себе таскаться на показы никому не известных и очень сомнительных модельеров? Лично я не могу, у меня слишком много работы. Если я туда и поехала, то только из-за своей подруги Вики, чтобы оказать ей моральную поддержку в трудную минуту. Ну вот, вошли мы в зал, сели в первом ряду… И вдруг меня такое любопытство разобрало, захотелось посмотреть на Киркину пассию вблизи (это я тогда думала, что она его пассия, а теперь знаю, что он ни при чем). Короче, я двинулась за кулисы. Там никого не было. Тогда я вошла в дверь с правой стороны от сцены. За ней был коридор и в нем еще несколько дверей. Оттуда доносился смех, разговоры. Дошла до конца коридора, услышала крик Вики и побежала назад… Да, чуть не забыла, незадолго до крика громко врубилась музыка и тут же замолчала. Все. Остальное происходило уже при большом стечении народа. Я увидела манекенщицу всю в крови на полу, Вику, ну и остальных. Все орали как бешеные. По-моему, еще громче Вики.
Следовательша заморгала белесыми ресницами, которые не спасало даже немалое количество краски.
— И в то время, когда вы проходили по коридору за сценой, вам так никто и не попался?
— Ни одной живой души! Только голоса со всех сторон, как в сюрреалистическом фильме. Это уже когда Вика закричала, манекенщицы мне вслед каблуками зацокали, как кобылы копытами. Надо было их видеть: одни раздеты, другие одеты, но так, что это совершенно незаметно…
От взора наблюдательной Муры не ускользнуло, что Следовательша прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Как же, как же, она ведь при исполнении!
Когда вопросы наконец иссякли. Мура поинтересовалась судьбой своих пожитков, оставленных под столиком в кафе «Павлин».
— Все в целости-сохранности, — заверила ее следовательша, — только находится не у нас, а в региональном Управлении по борьбе с организованной преступностью.
Бурная радость Муры просто не знала предела.
— Если бы не эти ваши вещи, мы бы вас просто не нашли, — пояснила следовательша и вкратце пересказала историю их поисков.
— А Маруська, Маруська как?
— Это кто еще? — опешила следовательша.
— Моя черепаха, — пояснила Мура. — Представляю, какой она пережила стресс! Скажите, а в этом вашем региональном управлении ее хотя бы кормили?
— Честно говоря, я не в курсе… — пробормотала следовательша и неожиданно сказала:
— У меня есть к вам небольшая просьба… — и перед Мурой возник глянцевый, ласкающий взгляд переплет «Поцелуя на прощание».
Мура сразу же почувствовала себя в родной стихии и с готовностью вооружилась ручкой. Идиллию нарушил возникший на горизонте Рогов, который просто превратился в соляной столб при виде происходящего в его кабинете разврата. Мура размашисто черкнула дежурное пожелание на титульном листе своего последнего романа, после чего высказала горячее желание немедленно воссоединиться со своими вещичками в виде ноутбука, диктофона и черепахи Маруськи.
* * *
К семи вечера Мура все-таки добралась до дома, но, прежде чем это случилось, ей пришлось пережить массу новых неприятностей, как то: еще один допрос в том самом управлении, где находились ее вещи, хамское поведение следователя Рогова и куча всевозможных протоколов, которые ее заставили подписать. Неудивительно, что, попав наконец в свою квартиру, она растрогалась, как усталый пилигрим, после долгих странствий вернувшийся на родину предков. Растрогалась до такой степени, что готова была расцеловать все вокруг себя, включая стены и домашнюю утварь.Потом прошла на кухню, достала из холодильника морковь и скоренько нашинковала ее Маруське на ужин. Бедное животное ужасно изголодалось в застенках РУОПа, можно сказать, от него один панцирь остался! После чего Мура позаботилась о собственном желудке, в котором со вчерашнего дня ничего не было, если не считать апельсинового сока со снотворным. Еще неизвестно, как все это вообще отразится на ее драгоценном здоровье. А спустя пятнадцать минут ее сморил крепкий сон без сновидений, оборвавшийся неожиданным телефонным звонком.
— Да? — Мура судорожно сорвала с рычага трубку и скосила взгляд на стенные часы, которые показывали половину десятого, только непонятно чего: утра или вечера. Сама Мура почему-то больше склонялась к первой версии.
— Большое спасибо, — сказала трубка голосом Тамары.
— Пожалуйста, — механически ответила Мура и спросила:
— А за что?
— А за то, что ты на меня милицию натравила. На меня, Викулю и Кирку!
— Постой, постой, — возразила Мура, которой сильно не понравились Тамарины интонации, но Тамара не желала останавливаться на достигнутом.
— Это называется по-дружески, да? Это теперь так называется? — Тамара присовокупила не очень печатное выражение и бросила трубку.
Мура хотела было ей перезвонить и даже набрала первые три цифры, но передумала, решив, что объясняться со склочной домохозяйкой ниже ее достоинства. Позевывая и бормоча под нос кое-какие наблюдения насчет людского вероломства, она включила телевизор и с удивлением выяснила, что утро все же успело наступить. Надо же, а она этого даже не заметила! Кроме того, с экрана на ее взбаламученную голову обрушился поток всяческой информации, активно перемежаемый рекламой. Напомаженные дикторы упорно твердили ей о политическом кризисе в Индонезии, а гладкий телевизионный красавчик в дорогом галстуке пугал микробами под ободком унитаза. И все это полагалось выслушивать за чашкой утреннего кофе. Что за грязные извращенцы, честное слово! Мура с отвращением выключила телевизор и грустно уставилась в окружающее пространство.
— Вот ведь, — подумала она, — такого матерого преступника изловила, а радоваться совершенно не хочется.
Да уж, не очень-то порадуешься, когда даже самые близкие люди тебя не понимают. Погоревав и повздыхав, она нашла только одно приемлемое утешение: такова судьба всех непризнанных гениев. Ничего, ничего, они еще пожалеют. Они еще хватятся, да будет поздно. Еще напишут в своих мемуарах: «Ах, как мы были слепы!» Мура попыталась представить себе Викулю и Тамару пишущими мемуары, но даже ее богатого воображения на это не хватило.
Решительно покончив с меланхолией, она выключила телефон и вплотную занялась своим новым романом. А здесь нужно было наверстывать время, потраченное на поимку особо опасных преступников. Приникнув к экрану компьютера, она открыла нужный файл и погрузилась в дорогой ее сердцу мир вымысла, где она легко управляла судьбами своих героев, нимало не заботясь, что кто-нибудь ее не так поймет. Иногда она даже склонялась к тому, чтобы считать реальной жизнь, зашифрованную в килобайтах, а вовсе не ту, что нахально шуршала под окном аляповатым кустом сирени. Похоже, с ней солидаризировались и ее читательницы-почитательницы, предпочитающие виртуозную выдумку скучной реальности. Они страдали и плакали с Муриными героинями и страстно желали дерзких и мускулистых героев-любовников, синтезированных Мурой по методу искусственного белка и особенно выигрывающих на фоне маловыразительных натуральных особей. А чему тут удивляться, если Мурины мужчины, даже будучи завзятыми сердцеедами, не задумываясь, рисковали жизнью ради Муриных же героинь и бросали к их ногам целые миры, в то время как те, которых можно каждый день наблюдать в действительности, сроду места в трамвае не уступят!
Едва Мура коснулась клавиатуры компьютера, как ее охватило состояние творческого экстаза. Буквы выскакивали из-под ее пальцев, как живые, и тут же складывались в нужные слова, а слова выстраивались по ранжиру, будто войска на параде… Мура повелевала ими, упиваясь своей абсолютной властью, торжествовала и ликовала. Эта империя вся, без остатка, принадлежала и подчинялась ей и трепетала от одного ее царственного взгляда. Однако порыв вдохновения продолжался недолго, приблизительно на пятом килобайте Мура почувствовала: что-то ей мешает. Она закрыла глаза, сосредоточилась, и перед ней возникла странная картинка: длинный пустой коридор, в конце которого… Что же там в конце? Там кусок материи, точнее, край пестрого платья, какими уже три года торгуют на всех барахолках от Калининграда до Владивостока, — дешевый турецкий ширпотреб. И этот край пестрого платья, мелькнув, исчезает за углом. Где она это видела? Где, где! Там, за кулисами!
Глава 24.
ЧЕГО НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ ПОЛНОГО СЧАСТЬЯ
Ожидая, когда закончится выволочка, устроенная ему подполковником, Рогов коротал время, созерцая пыльную бахрому на шторе, висящей на ближайшем окне. Это было единственное, что попадало в поле его зрения в том положении, в котором он находился, а именно: стоял посреди кабинета, опустив голову и одновременно слегка повернув ее вправо. Ему всегда казалось, что так гораздо легче переносить грозный рык разъяренного подполковника Кобылина. Кстати, сегодня он превзошел самого себя.
— Значит, у нас по-прежнему нет подозреваемого? — ревел подполковник, как медведь, попавший в капкан.
Рогову надо было хранить безмолвие и не шевелиться, а он возьми и возрази сдуру:
— Но зато у нас появилась новая ниточка… Ох, лучше бы он этого не делал, потому что в следующую минуту на его безответную голову обрушились громы небесные. Сквозь предварительно разверстые небеса.
Впрочем, чему тут было удивляться, когда он сам подготовил почву для начальственного гнева. Выложил все без обиняков, а картина выглядела не очень-то радостно. Ни Котька Кучеров, ни красавчик-кандидат Лоскутов, ни муж Пышечки Мещеряковой на роль убийцы манекенщицы явно не годились. У Кучерова и Мещерякова имелось алиби, что до Лоскутова, то с ним, насколько понимал в таких делах Рогов, им еще предстояло помучиться. Так и оказалось.
Дав себе небольшую передышку, подполковник сказал уже потише, отводя глаза в сторону:
— И что там с этим… Лоскутовым? У меня из-за него телефон не умолкает, даже домой звонили… То из мэрии, то из… короче, все потроха вытряхнули.
— А что с Лоскутовым? — индифферентно пожал плечами Рогов. — Им РУОП занимается, а я ему всего лишь несколько вопросов задал.
— А он?
— А он любезно на них ответил. Подполковник Кобылин снова сосредоточил свой взгляд на Рогове:
— Не паясничай, тут не до шуток. У него большие связи, и еще он, между прочим, кандидат в депутаты. Притом с хорошими шансами…
— А также бывший любовник Столетовой, — невозмутимо продолжил Рогов, и эта невозмутимость далась ему не без жертв. — А кроме того, кое-кто видел, как он выбегал из Дома культуры через минуту после убийства…
Подполковник так сжал в руках карандаш, что он сломался:
— Эта Котова, что ли, видела?
— Нет, не она… Ее подружка, некая Бурмистрова.
— Думаешь, ей можно верить?
— Не знаю, — честно признался Рогов, — ни Котова, ни ее замечательные подружки особенного доверия у меня не вызывают, тем более что вся эта история в их интерпретации выглядит совершенно фантастически… Вроде бы они подозревали, что муж Мещеряковой имеет со Столетовой отношения определенного рода, ну и решили приструнить манекенщицу самым идиотским способом. Сначала Котова послала ей письма с цитатами из своих дурацких романов, потом они втроем — Котова, Мещерякова и Бурмистрова — направились на показ моделей…
— Зачем?
— А черт его знает! Котова называет это психической атакой, а там… Как бы там ни было, а они явились туда вдвоем. Третья, Бурмистрова, задержалась и, по ее словам, столкнулась в дверях с человеком, сильно похожим на мужа Мещеряковой.
Подполковник подпрыгнул на стуле:
— Тогда при чем здесь Лоскутов, если все указывает на Мещерякова?
Рогов беспомощно развел руками:
— Да тут, извините, черт ногу поломает. Во-первых, Мещеряков и Лоскутов ужасно похожи друг на друга, как близнецы, особенно если учесть, что Бурмистрова видела убегавшего со спины. Во-вторых, Мещеряков в момент убийства находился на переговорах — тому есть целых десять свидетелей. Судя по всему, он вообще не был знаком со Столетовой в отличие от Лоскутова, который признался в любовной связи с ней…
— А в-третьих? У тебя же и в-третьих припасено? — не выдержал подполковник. — Третий близнец, например…
— А в-третьих вы и сами знаете, — польстил ему Рогов. — Тот, кто убил Столетову, сбежал через окошко в подсобке, а не через центральный вход. Так что пусть доброжелатели Лоскутова звонят не нам, а в РУОП, — подвел он итог, — там он завяз серьезнее, обвинение в похищении как-никак…
Похоже, подполковника это обстоятельство немного подбодрило, лицо его прояснилось на короткое мгновение, но тут же снова насупилось.
— Это хорошо, но убийцы-то у нас нет как нет… Столько подозреваемых — и все впустую… Послушай, Рогов, а эти бабы… они, часом, не привирают? Сами ее убили, а теперь путают дело. Знаешь что? Мне особенно подозрительна писательница Котова. Творческие натуры очень импульсивны и непредсказуемы. Может, ты ее недооцениваешь?
«Ну уж нет», — подумал Рогов, а вслух заметил :
— Значит, у нас по-прежнему нет подозреваемого? — ревел подполковник, как медведь, попавший в капкан.
Рогову надо было хранить безмолвие и не шевелиться, а он возьми и возрази сдуру:
— Но зато у нас появилась новая ниточка… Ох, лучше бы он этого не делал, потому что в следующую минуту на его безответную голову обрушились громы небесные. Сквозь предварительно разверстые небеса.
Впрочем, чему тут было удивляться, когда он сам подготовил почву для начальственного гнева. Выложил все без обиняков, а картина выглядела не очень-то радостно. Ни Котька Кучеров, ни красавчик-кандидат Лоскутов, ни муж Пышечки Мещеряковой на роль убийцы манекенщицы явно не годились. У Кучерова и Мещерякова имелось алиби, что до Лоскутова, то с ним, насколько понимал в таких делах Рогов, им еще предстояло помучиться. Так и оказалось.
Дав себе небольшую передышку, подполковник сказал уже потише, отводя глаза в сторону:
— И что там с этим… Лоскутовым? У меня из-за него телефон не умолкает, даже домой звонили… То из мэрии, то из… короче, все потроха вытряхнули.
— А что с Лоскутовым? — индифферентно пожал плечами Рогов. — Им РУОП занимается, а я ему всего лишь несколько вопросов задал.
— А он?
— А он любезно на них ответил. Подполковник Кобылин снова сосредоточил свой взгляд на Рогове:
— Не паясничай, тут не до шуток. У него большие связи, и еще он, между прочим, кандидат в депутаты. Притом с хорошими шансами…
— А также бывший любовник Столетовой, — невозмутимо продолжил Рогов, и эта невозмутимость далась ему не без жертв. — А кроме того, кое-кто видел, как он выбегал из Дома культуры через минуту после убийства…
Подполковник так сжал в руках карандаш, что он сломался:
— Эта Котова, что ли, видела?
— Нет, не она… Ее подружка, некая Бурмистрова.
— Думаешь, ей можно верить?
— Не знаю, — честно признался Рогов, — ни Котова, ни ее замечательные подружки особенного доверия у меня не вызывают, тем более что вся эта история в их интерпретации выглядит совершенно фантастически… Вроде бы они подозревали, что муж Мещеряковой имеет со Столетовой отношения определенного рода, ну и решили приструнить манекенщицу самым идиотским способом. Сначала Котова послала ей письма с цитатами из своих дурацких романов, потом они втроем — Котова, Мещерякова и Бурмистрова — направились на показ моделей…
— Зачем?
— А черт его знает! Котова называет это психической атакой, а там… Как бы там ни было, а они явились туда вдвоем. Третья, Бурмистрова, задержалась и, по ее словам, столкнулась в дверях с человеком, сильно похожим на мужа Мещеряковой.
Подполковник подпрыгнул на стуле:
— Тогда при чем здесь Лоскутов, если все указывает на Мещерякова?
Рогов беспомощно развел руками:
— Да тут, извините, черт ногу поломает. Во-первых, Мещеряков и Лоскутов ужасно похожи друг на друга, как близнецы, особенно если учесть, что Бурмистрова видела убегавшего со спины. Во-вторых, Мещеряков в момент убийства находился на переговорах — тому есть целых десять свидетелей. Судя по всему, он вообще не был знаком со Столетовой в отличие от Лоскутова, который признался в любовной связи с ней…
— А в-третьих? У тебя же и в-третьих припасено? — не выдержал подполковник. — Третий близнец, например…
— А в-третьих вы и сами знаете, — польстил ему Рогов. — Тот, кто убил Столетову, сбежал через окошко в подсобке, а не через центральный вход. Так что пусть доброжелатели Лоскутова звонят не нам, а в РУОП, — подвел он итог, — там он завяз серьезнее, обвинение в похищении как-никак…
Похоже, подполковника это обстоятельство немного подбодрило, лицо его прояснилось на короткое мгновение, но тут же снова насупилось.
— Это хорошо, но убийцы-то у нас нет как нет… Столько подозреваемых — и все впустую… Послушай, Рогов, а эти бабы… они, часом, не привирают? Сами ее убили, а теперь путают дело. Знаешь что? Мне особенно подозрительна писательница Котова. Творческие натуры очень импульсивны и непредсказуемы. Может, ты ее недооцениваешь?
«Ну уж нет», — подумал Рогов, а вслух заметил :