— Не бойся, тебе она ничего не сделает.
Кей подходила все ближе.
Естественно, она ничего не сделает.
Может, как-нибудь обойдется. Что мешает нам жить вместе?
Кей еще ближе. Еще шагов пять — и она окажется прямо предо мной.
Я стоял неподвижно. Почему я не двигался? Почему стоял, как оцепеневший? Почему не пошел навстречу, не обнял ее?
Кей подошла.
Она стояла прямо передо мной.
— Кей, — позвал я.
Какой холодный у нее взгляд. Я пытался уловить в ее глазах хоть какое-то настроение, какую-то искру жизни, но когда она оказалась рядом, в них не было ни капли тепла. Только ледяной мрак пронизывал меня.
Ее посиневшие губы зашевелились, силясь что-то произнести. Едва приоткрыв рот, она спросила:
— Помнишь?
Голос был низким и грубым. В нем чувствовался укор.
— Что?
Мой голос дрогнул. Почему она говорит со мной, как мужчина?
— Ночь с шампанским.
— Да.
Тогда я бесцеремонно отправил ее восвояси. Я был не в духе и не хотел никого видеть. Потом, правда, понял, что был неправ. Но кто бы мог подумать, что из-за этого она покончит с собой? Хотя мне было беспокойно, и я даже разглядывал в ту дождливую ночь ее окна...
Но в ту ночь Кей умерла. Зарезала себя. Семь ударов в грудь.
— Я возьму тебя в попутчики.
Кей сделала еще один шаг. Я невольно отступил. Еще один. Я попытался устоять на ногах, но не удержался, и меня словно отбросило назад. Меня просто физически толкал назад ее злобный взгляд.
Выходит, она ломала комедию? Устроила все это представление, чтобы утянуть за собой? Как она говорит — «взять в попутчики?» Все, что я считал ее любовью, было чистым злом. И не ради любви она молилась, говоря, что я умру, если не расстанусь с родителями.
Кей будто прочла мои мысли — в ее глазах промелькнула усмешка.
— А ты как хотел, дурашка?
Однако увлекать за собой в могилу человека только за то, что он отказался с тобой выпить, — это уж слишком... Хотя жизнь — такая штука... Чего в ней не бывает...
Спина уперлась в стену. Дальше отступать некуда.
— Ладно, живи, — сказали глаза Кей. На самом деле произнесли это губы, но под ее натиском я видел одни только глаза. — Береги свою ничтожную жизнь.
Что, не хочешь «взять меня в попутчики»?
— Не то что не хочу, — ответили глаза, — не могу. Когда ты вышел в коридор, твое сердце было уже далеко. Далеко, хотя ты так красиво обещал мне, что мы будем жить вместе.
Сам я того не ощущал, но если вдуматься... пожалуй, так оно и было.
Вот, значит, как: не открывал бы я ей душу, и она не могла бы отнимать у меня жизнь. Хотя кому ведомы законы потустороннего мира?
— Я не стану тебя убивать, но знай, что я тебя нисколько не любила.
У меня закружилась голова.
И вдруг Кей начала постепенно удаляться. Так же, как и пришла, — но теперь она словно бы скользила спиной вперед. И если сюда она продвигалась шаг за шагом, то обратно вмиг отстранилась метра на четыре. Похоже, она возвращалась...
Затем на ее груди что-то шевельнулось.
На белой сорочке проступило черное пятно. Нет — не черное. Красное. По чистой ткани расплывалась краснота. Свежая кровь. Из груди — этого запретного для меня места на теле Кей — словно живое существо, струилась красивая алая кровь.
Она стекала потоками по длинным складкам одежды, била пульсом и растекалась по полу.
Я посмотрел ей в глаза.
Кей стояла, как бы силой одной только злой воли пытаясь совладать с кровотечением.
Затем силуэт ее стал меркнуть.
Так же, как и у родителей. Только быстро. Вот она уже стала полупрозрачной. Еще немного — и остался лишь мысленный образ, легкая тень на сетчатке, контуры воспоминания... Продержались недолго, словно летнее марево, и бесследно исчезли.
Остался лишь мрачный коридор седьмого этажа.
И ни капли крови на полу.
Я услышал, как Мамия глубоко вдохнул.
Сам я не шевелился.
Мне казалось, что в глазах Кей я успел заметить грусть и печаль разлуки. И это после всего, что она натворила... О моя неискоренимая сентиментальность...
Глава 16
Кей подходила все ближе.
Естественно, она ничего не сделает.
Может, как-нибудь обойдется. Что мешает нам жить вместе?
Кей еще ближе. Еще шагов пять — и она окажется прямо предо мной.
Я стоял неподвижно. Почему я не двигался? Почему стоял, как оцепеневший? Почему не пошел навстречу, не обнял ее?
Кей подошла.
Она стояла прямо передо мной.
— Кей, — позвал я.
Какой холодный у нее взгляд. Я пытался уловить в ее глазах хоть какое-то настроение, какую-то искру жизни, но когда она оказалась рядом, в них не было ни капли тепла. Только ледяной мрак пронизывал меня.
Ее посиневшие губы зашевелились, силясь что-то произнести. Едва приоткрыв рот, она спросила:
— Помнишь?
Голос был низким и грубым. В нем чувствовался укор.
— Что?
Мой голос дрогнул. Почему она говорит со мной, как мужчина?
— Ночь с шампанским.
— Да.
Тогда я бесцеремонно отправил ее восвояси. Я был не в духе и не хотел никого видеть. Потом, правда, понял, что был неправ. Но кто бы мог подумать, что из-за этого она покончит с собой? Хотя мне было беспокойно, и я даже разглядывал в ту дождливую ночь ее окна...
Но в ту ночь Кей умерла. Зарезала себя. Семь ударов в грудь.
— Я возьму тебя в попутчики.
Кей сделала еще один шаг. Я невольно отступил. Еще один. Я попытался устоять на ногах, но не удержался, и меня словно отбросило назад. Меня просто физически толкал назад ее злобный взгляд.
Выходит, она ломала комедию? Устроила все это представление, чтобы утянуть за собой? Как она говорит — «взять в попутчики?» Все, что я считал ее любовью, было чистым злом. И не ради любви она молилась, говоря, что я умру, если не расстанусь с родителями.
Кей будто прочла мои мысли — в ее глазах промелькнула усмешка.
— А ты как хотел, дурашка?
Однако увлекать за собой в могилу человека только за то, что он отказался с тобой выпить, — это уж слишком... Хотя жизнь — такая штука... Чего в ней не бывает...
Спина уперлась в стену. Дальше отступать некуда.
— Ладно, живи, — сказали глаза Кей. На самом деле произнесли это губы, но под ее натиском я видел одни только глаза. — Береги свою ничтожную жизнь.
Что, не хочешь «взять меня в попутчики»?
— Не то что не хочу, — ответили глаза, — не могу. Когда ты вышел в коридор, твое сердце было уже далеко. Далеко, хотя ты так красиво обещал мне, что мы будем жить вместе.
Сам я того не ощущал, но если вдуматься... пожалуй, так оно и было.
Вот, значит, как: не открывал бы я ей душу, и она не могла бы отнимать у меня жизнь. Хотя кому ведомы законы потустороннего мира?
— Я не стану тебя убивать, но знай, что я тебя нисколько не любила.
У меня закружилась голова.
И вдруг Кей начала постепенно удаляться. Так же, как и пришла, — но теперь она словно бы скользила спиной вперед. И если сюда она продвигалась шаг за шагом, то обратно вмиг отстранилась метра на четыре. Похоже, она возвращалась...
Затем на ее груди что-то шевельнулось.
На белой сорочке проступило черное пятно. Нет — не черное. Красное. По чистой ткани расплывалась краснота. Свежая кровь. Из груди — этого запретного для меня места на теле Кей — словно живое существо, струилась красивая алая кровь.
Она стекала потоками по длинным складкам одежды, била пульсом и растекалась по полу.
Я посмотрел ей в глаза.
Кей стояла, как бы силой одной только злой воли пытаясь совладать с кровотечением.
Затем силуэт ее стал меркнуть.
Так же, как и у родителей. Только быстро. Вот она уже стала полупрозрачной. Еще немного — и остался лишь мысленный образ, легкая тень на сетчатке, контуры воспоминания... Продержались недолго, словно летнее марево, и бесследно исчезли.
Остался лишь мрачный коридор седьмого этажа.
И ни капли крови на полу.
Я услышал, как Мамия глубоко вдохнул.
Сам я не шевелился.
Мне казалось, что в глазах Кей я успел заметить грусть и печаль разлуки. И это после всего, что она натворила... О моя неискоренимая сентиментальность...
Глава 16
Три следующие недели я провел в больнице Комадзава. Я до крайности исхудал, заметно поседел и посадил зрение. Целыми днями я лежал под капельницей. Затем пошел на поправку, но до конца так и не восстановился.
За пять дней до выписки примерил брюки и обнаружил, что ремень теперь нужно затягивать на две дырочки дальше. Воротник болтался, с лица сошел здоровый блеск.
— Глядишь, так у тебя и нравственность появится... — подбадривали меня.
Мне было уже не до сериала. Продюсер, видя мое состояние, вынужден был для второй серии нанять молодого сценариста. Он не хотел меня наказывать, но работа есть работа.
— Молодой, но для такого материала, наоборот, может, он подходит лучше. Ничего личного, конечно... — неуклюже извинялся режиссер. На что тут обижаться — я же сам их подвел.
Выписавшись в середине сентября, я заботами Мамии поселился в квартире на Кёдо [27]. Просторнее прежней, но примерно за ту же плату. Он, Аяко и сын меня и перевезли.
В первый же вечер после выписки я позвонил прежней жене — поблагодарить за помощь. Хотелось и сыну сказать спасибо.
— Скажи сам. Он здорово потрудился. — В трубке послышалось, как она зовет Сигэки. Перед глазами стоял мой бывший дом.
Сын в лоб поинтересовался:
— Ну как?
— Порядок.
— А-а...
— Намаялись с переездом?
— Да нет.
Он говорил, как обычно, кратко, но стремления поскорее прекратить разговор не чувствовалось. Живем порознь — вот у него и отлегло. Я уловил перемену и предложил:
— Как-нибудь вместе поужинаем?
Перед ответом повисла коротка пауза:
— Как-нибудь.
Что поделаешь... Хотя бы так.
В Асакуса мы поехали с Мамией через два дня.
— Ты серьезно хочешь? — обеспокоенно поинтересовался он.
Но я все пережил еще в больнице. Ни родители, ни Кей больше не появятся.
Мы вышли на станции метро Таварамати и пошли по Международной улице. Я еще раз пожалел об уходящем лете. Теперь даже под облаком смога чувствовалось дыхание осени. А у прохожих даже походка в жару иная. В это лето канули и отец, и мать, и Кей.
— Харада-сан, — серьезно обратился ко мне Мамия.
— Что?
— Ты ведь еще в больнице говорил, что хочешь приехать сюда?
— Да.
— Извини, что не сказал сразу, но... Четыре дня назад я съездил сюда на разведку.
— Вот как?
— Просто подумал, что так будет лучше.
— И что?
— Там было пусто.
Сердце сжалось от одиночества. Словно я безмолвно падал в глубокую пропасть.
— Твой старый дом сломали еще в мае, скоро снесут и соседние. Там будет офисное здание.
— Говоришь, с мая пустырь?
— Да.
Мы свернули с улицы влево, прошли по торговым рядам, к которым примыкал мой родной проулок. Виденный-перевиденный пейзаж... Но стоило свернуть в проулок, как и говорил Мамия, — ни дома, ни железной лестницы. Заросший бурьяном пустой клочок земли, казалось, позабыли в кольце боковых и задних фасадов соседних домов. И только густая трава посреди городского квартала напоминала о внезапной встрече с потусторонним миром.
— Ты говорил, самая дальняя квартира?
— Да.
— Видимо, где-то здесь. Я немного проредил... — сказал Мамия, первым ступив на этот участок.
Трава высилась по пояс — местами уже скошенная, местами лишь примятая. Выглядела она грязной и замученной после долгого изнурительного лета. Под ногами валялись какие-то обломки и пустые банки.
— Мне показалось, что это тут, — остановившись, сказал Мамия. Как точно он рассчитал: место квартиры родителей было расчищено от травы, и вместо надгробий лежали два камня. — Нашел их поблизости.
— Правда, на втором этаже, но вроде бы все верно. Как точно ты понял по моему рассказу.
Из бумажного пакета Мамия достал газетный сверток.
— Я принес благовония и подставку.
— Я тоже.
— Надо было только тебе.
— Ладно. Поставим в ряд. Давай, ты тоже.
Я развязал фуросики [28], достал благовония и маленький букетик хризантем. Настоящая могила родителей — в префектуре Айти. Я не был там уже два года.
Я поджег благовония, помахал ими и свел вместе ладони. Мамия сделал то же самое.
Когда приеду сюда в следующий раз, надо будет привезти палочки. Те палочки, которыми в тот день ели родители. Сожгу, помолюсь... Отец, мама, у меня опять есть повод сюда приехать.
— Извини, что в таком месте, — начал Мамия, — но в начале следующего года я собираюсь сделать Аяко предложение.
— Вот как?
— Тебе, наверное, это неприятно слышать.
— Да нет. Сначала я считал, что вы меня предали, а сейчас — буду рад, если у вас все сложится.
— Получится у нас опять поработать вместе, как ты считаешь?
— Как раз об этом я и хотел поговорить.
— Непременно поработаем — мы такое сотворим...
— Что касается этого случая, — сказал я. — Признаться, я от тебя не ожидал. Спасибо за все.
— Просто ты мне нравишься. Вот и с твоей женой у меня хорошие отношения.
— Слишком хорошие, не находишь? Ладно, береги ее.
— Она — отличный человек. Я даже начал подумывать после вашего развода, что ты рехнулся.
— Я считаю, что рехнулся как раз ты. Если хочешь быть с ней.
— Может, ты и прав. Все мы сходим с ума по-своему. В том доме ты видел невероятное, а когда все пропало, не осталось даже следов крови. Выходит, это все неправда. Я точно это знаю. Просто вы все сходили с ума.
— Ты серьезно?
— Ладно, забудем. Иначе никакой жизни. Что я, по-твоему, — сумасшедший? И старайся не упоминать родителей. Мы все сходим с ума...
— Точно.
— Так оно и есть. Все сходим с ума.
Я не стал возражать.
Хотя кто-кто, а я-то уж точно с ума не сходил.
Прощайте, отец, мама, Кей.
И большое вам спасибо. За всё.
За пять дней до выписки примерил брюки и обнаружил, что ремень теперь нужно затягивать на две дырочки дальше. Воротник болтался, с лица сошел здоровый блеск.
— Глядишь, так у тебя и нравственность появится... — подбадривали меня.
Мне было уже не до сериала. Продюсер, видя мое состояние, вынужден был для второй серии нанять молодого сценариста. Он не хотел меня наказывать, но работа есть работа.
— Молодой, но для такого материала, наоборот, может, он подходит лучше. Ничего личного, конечно... — неуклюже извинялся режиссер. На что тут обижаться — я же сам их подвел.
Выписавшись в середине сентября, я заботами Мамии поселился в квартире на Кёдо [27]. Просторнее прежней, но примерно за ту же плату. Он, Аяко и сын меня и перевезли.
В первый же вечер после выписки я позвонил прежней жене — поблагодарить за помощь. Хотелось и сыну сказать спасибо.
— Скажи сам. Он здорово потрудился. — В трубке послышалось, как она зовет Сигэки. Перед глазами стоял мой бывший дом.
Сын в лоб поинтересовался:
— Ну как?
— Порядок.
— А-а...
— Намаялись с переездом?
— Да нет.
Он говорил, как обычно, кратко, но стремления поскорее прекратить разговор не чувствовалось. Живем порознь — вот у него и отлегло. Я уловил перемену и предложил:
— Как-нибудь вместе поужинаем?
Перед ответом повисла коротка пауза:
— Как-нибудь.
Что поделаешь... Хотя бы так.
В Асакуса мы поехали с Мамией через два дня.
— Ты серьезно хочешь? — обеспокоенно поинтересовался он.
Но я все пережил еще в больнице. Ни родители, ни Кей больше не появятся.
Мы вышли на станции метро Таварамати и пошли по Международной улице. Я еще раз пожалел об уходящем лете. Теперь даже под облаком смога чувствовалось дыхание осени. А у прохожих даже походка в жару иная. В это лето канули и отец, и мать, и Кей.
— Харада-сан, — серьезно обратился ко мне Мамия.
— Что?
— Ты ведь еще в больнице говорил, что хочешь приехать сюда?
— Да.
— Извини, что не сказал сразу, но... Четыре дня назад я съездил сюда на разведку.
— Вот как?
— Просто подумал, что так будет лучше.
— И что?
— Там было пусто.
Сердце сжалось от одиночества. Словно я безмолвно падал в глубокую пропасть.
— Твой старый дом сломали еще в мае, скоро снесут и соседние. Там будет офисное здание.
— Говоришь, с мая пустырь?
— Да.
Мы свернули с улицы влево, прошли по торговым рядам, к которым примыкал мой родной проулок. Виденный-перевиденный пейзаж... Но стоило свернуть в проулок, как и говорил Мамия, — ни дома, ни железной лестницы. Заросший бурьяном пустой клочок земли, казалось, позабыли в кольце боковых и задних фасадов соседних домов. И только густая трава посреди городского квартала напоминала о внезапной встрече с потусторонним миром.
— Ты говорил, самая дальняя квартира?
— Да.
— Видимо, где-то здесь. Я немного проредил... — сказал Мамия, первым ступив на этот участок.
Трава высилась по пояс — местами уже скошенная, местами лишь примятая. Выглядела она грязной и замученной после долгого изнурительного лета. Под ногами валялись какие-то обломки и пустые банки.
— Мне показалось, что это тут, — остановившись, сказал Мамия. Как точно он рассчитал: место квартиры родителей было расчищено от травы, и вместо надгробий лежали два камня. — Нашел их поблизости.
— Правда, на втором этаже, но вроде бы все верно. Как точно ты понял по моему рассказу.
Из бумажного пакета Мамия достал газетный сверток.
— Я принес благовония и подставку.
— Я тоже.
— Надо было только тебе.
— Ладно. Поставим в ряд. Давай, ты тоже.
Я развязал фуросики [28], достал благовония и маленький букетик хризантем. Настоящая могила родителей — в префектуре Айти. Я не был там уже два года.
Я поджег благовония, помахал ими и свел вместе ладони. Мамия сделал то же самое.
Когда приеду сюда в следующий раз, надо будет привезти палочки. Те палочки, которыми в тот день ели родители. Сожгу, помолюсь... Отец, мама, у меня опять есть повод сюда приехать.
— Извини, что в таком месте, — начал Мамия, — но в начале следующего года я собираюсь сделать Аяко предложение.
— Вот как?
— Тебе, наверное, это неприятно слышать.
— Да нет. Сначала я считал, что вы меня предали, а сейчас — буду рад, если у вас все сложится.
— Получится у нас опять поработать вместе, как ты считаешь?
— Как раз об этом я и хотел поговорить.
— Непременно поработаем — мы такое сотворим...
— Что касается этого случая, — сказал я. — Признаться, я от тебя не ожидал. Спасибо за все.
— Просто ты мне нравишься. Вот и с твоей женой у меня хорошие отношения.
— Слишком хорошие, не находишь? Ладно, береги ее.
— Она — отличный человек. Я даже начал подумывать после вашего развода, что ты рехнулся.
— Я считаю, что рехнулся как раз ты. Если хочешь быть с ней.
— Может, ты и прав. Все мы сходим с ума по-своему. В том доме ты видел невероятное, а когда все пропало, не осталось даже следов крови. Выходит, это все неправда. Я точно это знаю. Просто вы все сходили с ума.
— Ты серьезно?
— Ладно, забудем. Иначе никакой жизни. Что я, по-твоему, — сумасшедший? И старайся не упоминать родителей. Мы все сходим с ума...
— Точно.
— Так оно и есть. Все сходим с ума.
Я не стал возражать.
Хотя кто-кто, а я-то уж точно с ума не сходил.
Прощайте, отец, мама, Кей.
И большое вам спасибо. За всё.