– Стараюсь и уже кое-чего достиг. Только отец Досифей, мой наставник, постоянно сердится, что я отхожу от установленных образцов; а я все хочу писать образа по-своему, как моя душа мне подсказывает. Много хожу по церквам и соборам здешним. Многое мне нравится. Какие краски дивные! Всё в новгородских церквах радует глаз и снаружи и внутри. В Полоцке у нас такого не было.
Когда обед кончился, Александр, взяв Вадима под руку, шепнул ему:
– Есть новое сокровище!
Они прошли в соседнюю горницу. Там находилась вивлиофика – книги, собранные Ярославом Всеволодовичем и подаренные им сыну.
Вдоль стен стояли окованные сундуки. В них бережно хранились книги, искусно переписанные умельцами. Каждая такая книжица представляла собой большую ценность.
В вивлиофике обычно работал один, а то и два опытных переписчика.
Подойдя к одному из сундуков и подняв тяжелую крышку, Александр доставал одну за другой разные книги и раскладывал их на столе.
Протянув Вадиму толстую книгу в темном кожаном переплете, он сказал:
– Вот книга о походах царя эллинского Александра Великого, завоевавшего когда-то полмира. Хорошо мне ее переписали! Какие красивые рисунки, узорные заставки, затейливые буквицы! Смотри, Вадим, какие у нас замечательные искусники появились. Вот бы и ты занялся рисунками, где показал бы наших воинов, громящих немецкие орды на Омовже, под Юрьевом, под Изборском и Псковом.
Вадим попросил разрешения у Александра переписать понравившиеся ему затейливые узоры буквиц в свою харатейную тетрадь.
Они еще долго сидели и говорили о том тяжелом времени, которое переживает Русская земля и Новгород – последний оплот русской воли.
Когда Вадим ушел, Александр поднялся в светелку Брячиславны. Княгиня жаловалась на свое одиночество:
– Все ты делами занят, а со мной тебе и побыть некогда!
Александр обнял жену, усадил ее на лавке рядом с собой и стал гладить ее маленькие руки.
– Пока мне еще не время отдыхать. За мной охотятся и явные, и тайные враги. Я должен быть всегда готов к борьбе и походу.
– А я буду всегда твоим верным другом. Сердце говорит мне, что твое дело правое, ты одолеешь всех врагов, и я буду гордиться тобой.
Глава пятая
С благословения папы римского
Шведский лагерь на Неве
Наконец шведские корабли прибыли к устью многоводной Невы и поплыли вверх по течению до впадения в нее речки Ижоры. Берега болотистые и пустынные, заросшие вековым, густым лесом.
Ярл Биргер и рядом с ним бискупы стояли на передней палубе главного корабля, украшенного, как и другие корабли, деревянными резными фигурами крылатых змей и морских дев. У бортов кораблей стояли вооруженные мечами монахи. Все они чувствовали себя новыми апостолами, так как сам «наместник Бога на земле» – римский папа благословил их на этот морской набег и назвал его «новым великим крестовым походом», имеющим целью обратить в истинную веру диких язычников финнов и упрямых схизматиков русских.
Более всех был доволен ярл Биргер, самоуверенный и наглый. Он указывал рукой на берега реки:
– Там ждет нас великая победа. Она принесет нам горячую благодарность шведского народа. Мы подарим нашему любимому королю новые земли, а вы, смелые воины, крестоносцы, привезете с собой богатую добычу.
Новые крестоносцы поднимали мечи и кричали:
– Слава храброму, непобедимому ярлу Биргеру!
– А с дерзкого, самонадеянного мальчишки принца Александера я собью спесь и вытряхну его из Хольмгорда! Я пошлю ему короткое письмо, от которого он задрожит, вскарабкается на коня и умчится прочь к отцу.
На берегу Невы вскоре вырос большой нарядный шатер из красного шелка с вышитыми на нем львами. Близ шатра на высоком шесте развевался на ветру шведский флаг, синий с желтым львом, держащим в поднятой лапе меч.
В этом шатре были разостланы ковры и приготовлена постель с меховым покрывалом. Ярл Биргер сидел снаружи шатра в складном ременчатом кресле и, веселый, пил вино из большого серебряного кубка, окуная в напиток рыжие усы. Он с любопытством слушал рассказы двух щеголеватых новгородцев, по виду – бояр или купцов, только что примчавшихся, чтобы, как они сказали, «показать шведскому отряду путь в Новгород»[40]. Рядом с ним стоял переводчик. Один из прибывших рассказывал:
– Наш новый князь Александр еще совсем юноша, ему всего двадцать лет, а замыслов и гордости у него выше головы, как у бывалого воеводы. Он стариков ни во что не ставит, никому не верит, один хочет так же властно княжить, как правил его отец, Ярослав Всеволодович. Но ведь тот был голова да имел еще могучую, твердую руку. Весь Новгород держал в своем кулаке. Александр же с именитыми боярами горячий спорщик, а особливо с теми, кто дружит с иноземцами. Со многими боярами и с именитыми купцами он уже перессорился. Скоро дождется он, что мы держать его не станем и проводим честью обратно в Переяславль – медведей ловить.
– Медведей ловить? – удивился Биргер. – Что же он с ними делает?
– Учит их под дудочку плясать. Разве это княжеское дело?
– А что же медлят так долго бояре? – спросил недовольно Биргер. – Они, как я потребовал, должны были явиться сюда встретить меня, затем вместе подняться до Ладоги, а оттуда спуститься в Новгород. Там мы повеселимся, да и вас я тогда не забуду – всех награжу по-королевски! – засмеялся Биргер и, подмигнув бискупу, тихо сказал ему: – А забравшись в Новгород, мы никогда уж его не оставим: и он, и вся огромная область Новгородская навеки станут шведскими.
– Да пошлет Господь Бог вам такую удачу! – прошептал бискуп. – Вот когда святейший отец возрадуется!
Стоявший возле Биргера секретарь с гусиным пером за ухом уже приготовил дощечку и лист пергамента. Биргер сказал:
– Напиши так: «Князь Александер! Если можешь – сопротивляйся! Но я уже здесь и пленю землю твою!»
Ярл подписал широким росчерком свое имя, секретарь свернул письмо в трубку и завязал шнурком с синей восковой печатью на его конце.
Воины приволокли к шатру двух отчаянно упиравшихся русских новгородских охотников, захваченных в лесу.
Переводчик старался их успокоить:
– Идите смело, ничего не бойтесь! Воевода свейский по своей великой милости вас сейчас отпустит на волю, но приказывает быстро бежать в Новгород и там передать это письмо в собственные руки князя Новгородского Александера. Знаете ли вы его?
– Как же не знать! Александр Ярославич – грозные очи! Молодой еще, а дюже строгий; чуть что не по нем – берегись, всю душу вытряхнет.
Переводчик небрежно заметил:
– Нам-то князь Александер не страшен.
– В собственные руки князя эту грамоту передадим!
Ярл Биргер немедленно подозвал трех шведских воинов и приказал:
– Проводите этих разбойников до первого русского селения и там, не заходя в селение, их отпустите, не причинив никакого вреда. Постарайтесь остаться незамеченными и поскорее возвращайтесь.
Русские пленные в сопровождении охраны быстро зашагали по лесной тропинке.
Песни шведских скальдов[41]
Что увидел рыбак Евстафий
Над седым волховом
Когда обед кончился, Александр, взяв Вадима под руку, шепнул ему:
– Есть новое сокровище!
Они прошли в соседнюю горницу. Там находилась вивлиофика – книги, собранные Ярославом Всеволодовичем и подаренные им сыну.
Вдоль стен стояли окованные сундуки. В них бережно хранились книги, искусно переписанные умельцами. Каждая такая книжица представляла собой большую ценность.
В вивлиофике обычно работал один, а то и два опытных переписчика.
Подойдя к одному из сундуков и подняв тяжелую крышку, Александр доставал одну за другой разные книги и раскладывал их на столе.
Протянув Вадиму толстую книгу в темном кожаном переплете, он сказал:
– Вот книга о походах царя эллинского Александра Великого, завоевавшего когда-то полмира. Хорошо мне ее переписали! Какие красивые рисунки, узорные заставки, затейливые буквицы! Смотри, Вадим, какие у нас замечательные искусники появились. Вот бы и ты занялся рисунками, где показал бы наших воинов, громящих немецкие орды на Омовже, под Юрьевом, под Изборском и Псковом.
Вадим попросил разрешения у Александра переписать понравившиеся ему затейливые узоры буквиц в свою харатейную тетрадь.
Они еще долго сидели и говорили о том тяжелом времени, которое переживает Русская земля и Новгород – последний оплот русской воли.
Когда Вадим ушел, Александр поднялся в светелку Брячиславны. Княгиня жаловалась на свое одиночество:
– Все ты делами занят, а со мной тебе и побыть некогда!
Александр обнял жену, усадил ее на лавке рядом с собой и стал гладить ее маленькие руки.
– Пока мне еще не время отдыхать. За мной охотятся и явные, и тайные враги. Я должен быть всегда готов к борьбе и походу.
– А я буду всегда твоим верным другом. Сердце говорит мне, что твое дело правое, ты одолеешь всех врагов, и я буду гордиться тобой.
Глава пятая
Невская битва
Хмельна для них славянов кровь,
Но тяжко будет им похмелье…А. Пушкин
С благословения папы римского
Крутобокие двухмачтовые корабли, готовые к отплытию, столпились в шведской гавани Сигтуна[38]. Всюду развевались флаги с изображением желтых львов на синем фоне, грозящих мечом. Все жители столицы пришли посмотреть на отплытие воинов, непобедимых удальцов, обещавших подарить своему народу богатейшие новые земли русов: беспредельные поля и густые, дремучие леса, широкие реки и несколько многолюдных цветущих городов, в том числе богатый, знаменитый мировой торговлей великий Хольмгорд, как тогда шведы называли Новгород.
Сам король Эрик Эриксон-Лепсе (Шепелявый), несмотря на болезнь, прибыл в гавань проводить боевые корабли, отправлявшиеся в этот смелый набег. Несколько разряженных слуг принесли короля на носилках. Впереди трубили трубачи и мерно шагал отряд рослых воинов с копьями и цветными флажками.
Все корабли были обвиты зелеными гирляндами из еловых ветвей и полевых цветов. Матросы взобрались на мачты и реи и кричали оттуда приветствия стоящей на берегу толпе.
Воины расположились на палубе. Каждый имел копье, прямой длинный меч, кинжал и щит. Многие были в блестевших на солнце доспехах и кольчугах; как будто уже готовые к бою, они казались очень воинственными. Некоторые спускались на берег, где городские, разодетые по-праздничному девушки окружали их шумной толпой и дарили на счастье резные костяные и медные крестики и медальоны с изображением Богоматери. Они желали отплывавшим смельчакам блестящих побед и благополучного возвращения после разгрома русских схизматиков[39].
На кораблях находились воины разных племен: шведы, немцы, датчане, финны. С ними плыли два величественных бискупа, тоже в панцирях и с оружием, и много католических бритых монахов. Стоя на корме кораблей, они высоко поднимали к небу кресты, пели священные гимны и призывали шведских воинов, крестоносцев, по повелению святейшего папы римского, «с помощью огня и меча покорить русских еретиков и обратить их в католическую веру».
Среди нарядных воинов особенно выделялся своей могучей фигурой зять короля, ярл Биргер. За время длительной болезни короля он единолично правил всей страной. И сейчас на корабль к нему пришли шведские сановники за последними его распоряжениями перед отъездом.
Ветер был попутный. Корабли, подняв паруса, при общих криках толпы и моряков двинулись в открытое море. Провожающие долго еще шли берегом и пели военные песни.
Вдали от земли, на море, ветер усилился, стал раскачивать корабли, которые то погружались, то поднимались на пенистые гребни волн. В пути ветер менялся, и раза два приходилось бросать якоря в финских скалистых шхерах, выжидая попутного ветра.
Сам король Эрик Эриксон-Лепсе (Шепелявый), несмотря на болезнь, прибыл в гавань проводить боевые корабли, отправлявшиеся в этот смелый набег. Несколько разряженных слуг принесли короля на носилках. Впереди трубили трубачи и мерно шагал отряд рослых воинов с копьями и цветными флажками.
Все корабли были обвиты зелеными гирляндами из еловых ветвей и полевых цветов. Матросы взобрались на мачты и реи и кричали оттуда приветствия стоящей на берегу толпе.
Воины расположились на палубе. Каждый имел копье, прямой длинный меч, кинжал и щит. Многие были в блестевших на солнце доспехах и кольчугах; как будто уже готовые к бою, они казались очень воинственными. Некоторые спускались на берег, где городские, разодетые по-праздничному девушки окружали их шумной толпой и дарили на счастье резные костяные и медные крестики и медальоны с изображением Богоматери. Они желали отплывавшим смельчакам блестящих побед и благополучного возвращения после разгрома русских схизматиков[39].
На кораблях находились воины разных племен: шведы, немцы, датчане, финны. С ними плыли два величественных бискупа, тоже в панцирях и с оружием, и много католических бритых монахов. Стоя на корме кораблей, они высоко поднимали к небу кресты, пели священные гимны и призывали шведских воинов, крестоносцев, по повелению святейшего папы римского, «с помощью огня и меча покорить русских еретиков и обратить их в католическую веру».
Среди нарядных воинов особенно выделялся своей могучей фигурой зять короля, ярл Биргер. За время длительной болезни короля он единолично правил всей страной. И сейчас на корабль к нему пришли шведские сановники за последними его распоряжениями перед отъездом.
Ветер был попутный. Корабли, подняв паруса, при общих криках толпы и моряков двинулись в открытое море. Провожающие долго еще шли берегом и пели военные песни.
Вдали от земли, на море, ветер усилился, стал раскачивать корабли, которые то погружались, то поднимались на пенистые гребни волн. В пути ветер менялся, и раза два приходилось бросать якоря в финских скалистых шхерах, выжидая попутного ветра.
Шведский лагерь на Неве
…Приидоша свеи в силе велице: и мурмане, и сумь, и емь, в кораблех множество много зело, свеи с княземь и с бискупы своими.
И сташа усть Ижоры, хотяче восприяти и Ладогу, и Новгород, и всю область Новгородскую.Новгородская летопись
Наконец шведские корабли прибыли к устью многоводной Невы и поплыли вверх по течению до впадения в нее речки Ижоры. Берега болотистые и пустынные, заросшие вековым, густым лесом.
Ярл Биргер и рядом с ним бискупы стояли на передней палубе главного корабля, украшенного, как и другие корабли, деревянными резными фигурами крылатых змей и морских дев. У бортов кораблей стояли вооруженные мечами монахи. Все они чувствовали себя новыми апостолами, так как сам «наместник Бога на земле» – римский папа благословил их на этот морской набег и назвал его «новым великим крестовым походом», имеющим целью обратить в истинную веру диких язычников финнов и упрямых схизматиков русских.
Более всех был доволен ярл Биргер, самоуверенный и наглый. Он указывал рукой на берега реки:
– Там ждет нас великая победа. Она принесет нам горячую благодарность шведского народа. Мы подарим нашему любимому королю новые земли, а вы, смелые воины, крестоносцы, привезете с собой богатую добычу.
Новые крестоносцы поднимали мечи и кричали:
– Слава храброму, непобедимому ярлу Биргеру!
– А с дерзкого, самонадеянного мальчишки принца Александера я собью спесь и вытряхну его из Хольмгорда! Я пошлю ему короткое письмо, от которого он задрожит, вскарабкается на коня и умчится прочь к отцу.
На берегу Невы вскоре вырос большой нарядный шатер из красного шелка с вышитыми на нем львами. Близ шатра на высоком шесте развевался на ветру шведский флаг, синий с желтым львом, держащим в поднятой лапе меч.
В этом шатре были разостланы ковры и приготовлена постель с меховым покрывалом. Ярл Биргер сидел снаружи шатра в складном ременчатом кресле и, веселый, пил вино из большого серебряного кубка, окуная в напиток рыжие усы. Он с любопытством слушал рассказы двух щеголеватых новгородцев, по виду – бояр или купцов, только что примчавшихся, чтобы, как они сказали, «показать шведскому отряду путь в Новгород»[40]. Рядом с ним стоял переводчик. Один из прибывших рассказывал:
– Наш новый князь Александр еще совсем юноша, ему всего двадцать лет, а замыслов и гордости у него выше головы, как у бывалого воеводы. Он стариков ни во что не ставит, никому не верит, один хочет так же властно княжить, как правил его отец, Ярослав Всеволодович. Но ведь тот был голова да имел еще могучую, твердую руку. Весь Новгород держал в своем кулаке. Александр же с именитыми боярами горячий спорщик, а особливо с теми, кто дружит с иноземцами. Со многими боярами и с именитыми купцами он уже перессорился. Скоро дождется он, что мы держать его не станем и проводим честью обратно в Переяславль – медведей ловить.
– Медведей ловить? – удивился Биргер. – Что же он с ними делает?
– Учит их под дудочку плясать. Разве это княжеское дело?
– А что же медлят так долго бояре? – спросил недовольно Биргер. – Они, как я потребовал, должны были явиться сюда встретить меня, затем вместе подняться до Ладоги, а оттуда спуститься в Новгород. Там мы повеселимся, да и вас я тогда не забуду – всех награжу по-королевски! – засмеялся Биргер и, подмигнув бискупу, тихо сказал ему: – А забравшись в Новгород, мы никогда уж его не оставим: и он, и вся огромная область Новгородская навеки станут шведскими.
– Да пошлет Господь Бог вам такую удачу! – прошептал бискуп. – Вот когда святейший отец возрадуется!
Стоявший возле Биргера секретарь с гусиным пером за ухом уже приготовил дощечку и лист пергамента. Биргер сказал:
– Напиши так: «Князь Александер! Если можешь – сопротивляйся! Но я уже здесь и пленю землю твою!»
Ярл подписал широким росчерком свое имя, секретарь свернул письмо в трубку и завязал шнурком с синей восковой печатью на его конце.
Воины приволокли к шатру двух отчаянно упиравшихся русских новгородских охотников, захваченных в лесу.
Переводчик старался их успокоить:
– Идите смело, ничего не бойтесь! Воевода свейский по своей великой милости вас сейчас отпустит на волю, но приказывает быстро бежать в Новгород и там передать это письмо в собственные руки князя Новгородского Александера. Знаете ли вы его?
– Как же не знать! Александр Ярославич – грозные очи! Молодой еще, а дюже строгий; чуть что не по нем – берегись, всю душу вытряхнет.
Переводчик небрежно заметил:
– Нам-то князь Александер не страшен.
– В собственные руки князя эту грамоту передадим!
Ярл Биргер немедленно подозвал трех шведских воинов и приказал:
– Проводите этих разбойников до первого русского селения и там, не заходя в селение, их отпустите, не причинив никакого вреда. Постарайтесь остаться незамеченными и поскорее возвращайтесь.
Русские пленные в сопровождении охраны быстро зашагали по лесной тропинке.
Песни шведских скальдов[41]
Шведские корабли, слегка покачиваясь, растянулись вдоль берега Невы. Никто из шведов не ожидал нападения на их грозное войско. Они спустились по сходням на берег и со смехом и прибаутками стали разводить костры. Все чувствовали себя радостно, отдыхая после сильной качки на бурном море, говорили о предстоящем походе на богатый Новгород и о той несметной добыче, которую каждый там захватит и привезет домой.
Одни рубили сучья, варили в котелках обед, другие купались в реке и стирали белье, развешивая на кустах рубахи и полосатые шерстяные чулки. Кое-где слышались песни и веселый смех.
Несколько воинов разводили огонь близ малинового шатра с золотой маковкой.
Мальчик-слуга Биргера вычистил высокие желтые сапоги с золотыми шпорами и повесил их неподалеку на вбитых колышках.
Задымили костры. Возле старого скальда, усевшегося с гуслями под огромной вековой сосной, собралось особенно много воинов, чтобы послушать древние саги[42] о смелых предках – норманнских викингах-мореходах, совершавших дерзкие набеги на далекие земли.
Слегка хрипловатым голосом старик запел о знаменитом разбойнике Гере Педере:
К певцу быстро подошел Биргер и сердито закричал:
– Ты что это похоронную песню завел, глупый старик! Мы пришли сюда для славной победы, для разгула и веселья. Спой другую песню, веселую, а не каркай, как зловещий ворон, иначе я разобью твою дурацкую голову!
Испуганный скальд уронил зазвеневшие гусли и, заикаясь, сказал:
– Отцы и деды нас так учили! Прости, но я пою только старые песни.
– Найдутся у нас певцы, которые споют получше тебя! Эй, Кнут Андерсен, где ты?
– Сейчас, мой господин! – откликнулся чей-то голос.
Пожилой воин с висячими седыми усами поднялся из задних рядов и прошел вперед, шагая через лежавших. Андерсен сел на корень старой сосны близ только что певшего скальда.
Ярл Биргер опустился на складной ременчатый стул, принесенный слугой, и приказал:
– Спой-ка нам песню про нашу близкую победу над русскими медведями в устье Невы!
Андерсен протянул руку к первому певцу:
– А ну-ка, Густав, передай мне твои гусли!
Зазвучали переборы струн под ловкими пальцами, и Андерсен начал петь, сохраняя знакомый всем напев древней саги:
Все слушавшие воины хором подхватили припев:
Кнут Андерсен продолжал:
Ярл Биргер, довольный, что певец назвал его «славным королем храбрецов», приказал мальчику-слуге принести из шатра глиняную пузатую бутыль и сам налил певцу Кнуту Андерсену вина в серебряную кружку. Тот выпил, крякнул и сказал:
– Не вино, а огненная радость! Слава великому викингу ярлу Биргеру!
– Кто приведет мне живым русского принца Александера, – сказал Биргер, – тот получит полную бутыль вина и вдобавок собственную усадьбу с садом на родине.
Послышался звук медной трубы. Бискуп произнес вечернюю молитву. Все шведы хором спели псалом, и лагерь стал постепенно затихать.
Молочный туман затянул поверхность реки и тихо подвигался при слабых порывах ветра. Казалось, что женщины с распущенными волосами, в длинных белых одеждах медленно поплыли над рекой.
Лагерь шведов погрузился в мирный сон; только кое-где потрескивали костры, возле которых полулежа дремали часовые.
Одни рубили сучья, варили в котелках обед, другие купались в реке и стирали белье, развешивая на кустах рубахи и полосатые шерстяные чулки. Кое-где слышались песни и веселый смех.
Несколько воинов разводили огонь близ малинового шатра с золотой маковкой.
Мальчик-слуга Биргера вычистил высокие желтые сапоги с золотыми шпорами и повесил их неподалеку на вбитых колышках.
Задымили костры. Возле старого скальда, усевшегося с гуслями под огромной вековой сосной, собралось особенно много воинов, чтобы послушать древние саги[42] о смелых предках – норманнских викингах-мореходах, совершавших дерзкие набеги на далекие земли.
Слегка хрипловатым голосом старик запел о знаменитом разбойнике Гере Педере:
Он рано расчесывал кольца кудрей,
Он рано вставал поутру.
Скажи мне, – он матери молвил своей, —
Какою я смертью умру?..
К певцу быстро подошел Биргер и сердито закричал:
– Ты что это похоронную песню завел, глупый старик! Мы пришли сюда для славной победы, для разгула и веселья. Спой другую песню, веселую, а не каркай, как зловещий ворон, иначе я разобью твою дурацкую голову!
Испуганный скальд уронил зазвеневшие гусли и, заикаясь, сказал:
– Отцы и деды нас так учили! Прости, но я пою только старые песни.
– Найдутся у нас певцы, которые споют получше тебя! Эй, Кнут Андерсен, где ты?
– Сейчас, мой господин! – откликнулся чей-то голос.
Пожилой воин с висячими седыми усами поднялся из задних рядов и прошел вперед, шагая через лежавших. Андерсен сел на корень старой сосны близ только что певшего скальда.
Ярл Биргер опустился на складной ременчатый стул, принесенный слугой, и приказал:
– Спой-ка нам песню про нашу близкую победу над русскими медведями в устье Невы!
Андерсен протянул руку к первому певцу:
– А ну-ка, Густав, передай мне твои гусли!
Зазвучали переборы струн под ловкими пальцами, и Андерсен начал петь, сохраняя знакомый всем напев древней саги:
Я вышел из детства суров, нелюдим,
Уже насчитал девятнадцать я зим.
Блистает мой меч в богатырской руке —
Помчусь я сразиться на русской реке.
Все слушавшие воины хором подхватили припев:
Летим мы, как стрелы с тугой тетивы,
С врагами сразиться у хладной Невы.
Кнут Андерсен продолжал:
Мы знаем, что вскоре близ устья реки
Напорются русы на наши клинки.
И каждый из нас и уверен и горд,
Что мы одолеем могучий Хольмгорд.
С тех пор как бесстрашные дедов ладьи
Впервые пустились в походы свои,
Земля не рождала таких удальцов,
Как славный ярл Биргер, король храбрецов.
Ярл Биргер, довольный, что певец назвал его «славным королем храбрецов», приказал мальчику-слуге принести из шатра глиняную пузатую бутыль и сам налил певцу Кнуту Андерсену вина в серебряную кружку. Тот выпил, крякнул и сказал:
– Не вино, а огненная радость! Слава великому викингу ярлу Биргеру!
– Кто приведет мне живым русского принца Александера, – сказал Биргер, – тот получит полную бутыль вина и вдобавок собственную усадьбу с садом на родине.
Послышался звук медной трубы. Бискуп произнес вечернюю молитву. Все шведы хором спели псалом, и лагерь стал постепенно затихать.
Молочный туман затянул поверхность реки и тихо подвигался при слабых порывах ветра. Казалось, что женщины с распущенными волосами, в длинных белых одеждах медленно поплыли над рекой.
Лагерь шведов погрузился в мирный сон; только кое-где потрескивали костры, возле которых полулежа дремали часовые.
Что увидел рыбак Евстафий
Черная многоводная Нева-река. Берега заросли густыми кустами ольхи и орешника. Далее начинается труднопроходимый вековой бор. Сосны, ели и березы чуть не до облаков, некоторые – в три обхвата.
В узком выдолбленном челноке по Неве плывет старый рыбак Евстафий, морщинистый, с растрепанной седой бородой, засунутой за воротник. Он выгребает одним веслом, подъезжает к зарослям камыша, тянущимся вдоль берега, вытаскивает мережи и вытряхивает в большое берестяное лукошко извивающихся серебристых рыбок.
– Опять пришли! – пробормотал рыбак, задерживая лодку в густом камыше.
На берегу, на высоком бугре, шевелилось несколько темных мохнатых медведей. Хозяин, «бык», остановился на вершине бугра и, помахивая головой, точно прислушивался к звукам леса. Медведица лежала на животе, вытянув все четыре лапы. Около нее возились два медвежонка и отдельно бродил, пытаясь влезть на дерево, двухлетний пестун.
Вдруг что-то обеспокоило медведя. Он насторожился. Поднялся на задние лапы, обнюхал воздух и грузно опустился на землю. Ускоренной рысцой, с перевальцем, медведь сбежал с бугра и направился в чащу. За ним ушла и медведица с медвежатами.
«Чего это они забеспокоились?» – подумал Евстафий и оглянулся на широкую реку.
То, что он увидел, заставило его быстро задвинуть челнок глубоко в камыши и, взяв берестяное лукошко с рыбками, выбраться на топкий берег.
Евстафий знал строгий наказ воеводы новгородской дружины – молодого князя Александра Ярославича: объезжать в лодке и обходить побережье и следить зорко и неустанно, не появятся ли вражеские отряды и корабли. Уже не раз сюда пробирались шведские и финские лазутчики, разводили костры и даже ставили свои шалаши. Пелгусий, старшина ижорской земли и начальник морской новгородской стражи, ответственный за береговую охрану, вместе с другими тамошними жителями старался их отучить от приездов, ночью пугая дикими криками, гуканьем лешего и поджогами шалашей.
У него союзниками была семья бурых медведей. Они любили приходить на берег, где поднимался бугор с расщепленной ударом молнии старой вековой сосной, и там баловались, отламывая от ствола щепки.
Пелгусий никогда не пугал медведей, а, напротив, старался их привадить на бугор, считая, что они пригодятся после, в случае, если приедет сам княжич Александр, страстный медвежатник. Ему Пелгусий уже рассказывал про медведей и обещал сберечь их для охоты.
В этот теплый июльский день Евстафий, объезжая побережье, проверял поставленные мережи.
Невиданное зрелище поразило его и заставило стремглав спрятаться в густом орешнике. Затем он осторожно выполз на тропинку, протоптанную медведями, и поднялся на бугор, откуда, скрываясь за упавшей сосной, он мог наблюдать за всем, что происходило на реке.
Евстафий увидел, что по Неве плывет множество кораблей, разукрашенных пестрыми флагами и цветными парусами. Они были двухмачтовые, и на них виднелись иноземные воины. Корабли стали приставать к берегу, одни – бросая якоря, другие – закручивая канаты за вековые сосны и березы. День был солнечный, жаркий; многие воины, сойдя на берег по сходням, углубились в лес, собирая крупную чернику.
Евстафий, видя, что незваные гости приближаются к медвежьему бугру, быстро скрылся в орешнике и, прихрамывая, побежал по знакомым ему тропкам к своему поселку.
Старшину Пелгусия крайне встревожила нежданная весть о прибытии иноземных кораблей. Следом за Евстафием, запыхавшись, прибежали два парня с реки и тоже рассказали дивное дело: что к устью Ижоры приплыли три с половиной десятка чужеземных воинских кораблей, полных ратниками. Заглядевшись на них, оба охотника и не почуяли, как к ним из лесу подкрались невиданные воины, схватили их и потащили к шатру на бугре. Там с ними говорил, видно, знатный воевода и приказал отнести грамоту с синей печатью в Новгород и передать в собственные руки князю Александру.
Увидев грамоту с печатью, Пелгусий сейчас же распорядился дать коней и отправить обоих парней с Евстафием известить князя Александра о надвинувшейся беде.
То ускоренной рысью, то волчьим скоком все три всадника помчались в сторону Новгорода. В одном из следующих селений Евстафий опять достал новых коней, уверяя мужиков, что «жеребий Господень исполняется, пришли враги неведомые, хотят всех православных подогнуть под свое колено и затолкать в поганую латинскую веру и что надо подниматься всем народом, всем скопом против иноверцев».
Но оставалась надежда: в Новгороде сидят знатные многоопытные мужи: и посадник, и тысяцкий, и бояре именитые, и лучшие старые и молодшие люди… Они всё уразумеют, подымут всю Новгородскую землю… Тогда осерчает русский люд, возьмется за мечи, сулицы[43] и топоры, и плохо тогда придется ворвавшимся непрошеным иноземцам.
Бешеная скачка растрясла старика. Он должен был сделать передышку в другом встречном селении, у своей сестры. Она стала его уговаривать переждать седмицу, пока успокоятся растревоженные косточки. Но Евстафий рассвирепел, ругался и требовал свежих коней.
– В Новгороде я растолкую, что зевать и мешкать нельзя! Враг очень силен!
Однако же и сестра Евстафия была под стать ему.
– Да куда тебе ехать? Тебе уже восьмой десяток пошел! Сигов ловить мережей ты можешь, а коли готовишься скакать вершником на коне, то лучше и не думай: ты и сюда доехал, лежа животом на холке коня и держась за гриву. Еще свалишься в пути, и зверь тебя задерет. А мы лучше тебя сами повезем, как возили израненного медведем нашего рыбака, – в люльке.
– Давайте люльку, давайте самого бешеного коня: мне надобно немедля поспешать к княжичу Александру в Новгород!
Старая сестра Евстафия – добро, что и ей было тоже лет немало, – быстро распорядилась. Появились два коня, между ними была подвешена в рыболовных сетях, продетых на две прочные жерди, постель из бараньего тулупа. В ней улегся Евстафий и сейчас же захрапел. Его сопровождали несколько вершников и внучка Анютка, сидевшая с хворостиной на переднем коне.
В узком выдолбленном челноке по Неве плывет старый рыбак Евстафий, морщинистый, с растрепанной седой бородой, засунутой за воротник. Он выгребает одним веслом, подъезжает к зарослям камыша, тянущимся вдоль берега, вытаскивает мережи и вытряхивает в большое берестяное лукошко извивающихся серебристых рыбок.
– Опять пришли! – пробормотал рыбак, задерживая лодку в густом камыше.
На берегу, на высоком бугре, шевелилось несколько темных мохнатых медведей. Хозяин, «бык», остановился на вершине бугра и, помахивая головой, точно прислушивался к звукам леса. Медведица лежала на животе, вытянув все четыре лапы. Около нее возились два медвежонка и отдельно бродил, пытаясь влезть на дерево, двухлетний пестун.
Вдруг что-то обеспокоило медведя. Он насторожился. Поднялся на задние лапы, обнюхал воздух и грузно опустился на землю. Ускоренной рысцой, с перевальцем, медведь сбежал с бугра и направился в чащу. За ним ушла и медведица с медвежатами.
«Чего это они забеспокоились?» – подумал Евстафий и оглянулся на широкую реку.
То, что он увидел, заставило его быстро задвинуть челнок глубоко в камыши и, взяв берестяное лукошко с рыбками, выбраться на топкий берег.
Евстафий знал строгий наказ воеводы новгородской дружины – молодого князя Александра Ярославича: объезжать в лодке и обходить побережье и следить зорко и неустанно, не появятся ли вражеские отряды и корабли. Уже не раз сюда пробирались шведские и финские лазутчики, разводили костры и даже ставили свои шалаши. Пелгусий, старшина ижорской земли и начальник морской новгородской стражи, ответственный за береговую охрану, вместе с другими тамошними жителями старался их отучить от приездов, ночью пугая дикими криками, гуканьем лешего и поджогами шалашей.
У него союзниками была семья бурых медведей. Они любили приходить на берег, где поднимался бугор с расщепленной ударом молнии старой вековой сосной, и там баловались, отламывая от ствола щепки.
Пелгусий никогда не пугал медведей, а, напротив, старался их привадить на бугор, считая, что они пригодятся после, в случае, если приедет сам княжич Александр, страстный медвежатник. Ему Пелгусий уже рассказывал про медведей и обещал сберечь их для охоты.
В этот теплый июльский день Евстафий, объезжая побережье, проверял поставленные мережи.
Невиданное зрелище поразило его и заставило стремглав спрятаться в густом орешнике. Затем он осторожно выполз на тропинку, протоптанную медведями, и поднялся на бугор, откуда, скрываясь за упавшей сосной, он мог наблюдать за всем, что происходило на реке.
Евстафий увидел, что по Неве плывет множество кораблей, разукрашенных пестрыми флагами и цветными парусами. Они были двухмачтовые, и на них виднелись иноземные воины. Корабли стали приставать к берегу, одни – бросая якоря, другие – закручивая канаты за вековые сосны и березы. День был солнечный, жаркий; многие воины, сойдя на берег по сходням, углубились в лес, собирая крупную чернику.
Евстафий, видя, что незваные гости приближаются к медвежьему бугру, быстро скрылся в орешнике и, прихрамывая, побежал по знакомым ему тропкам к своему поселку.
Старшину Пелгусия крайне встревожила нежданная весть о прибытии иноземных кораблей. Следом за Евстафием, запыхавшись, прибежали два парня с реки и тоже рассказали дивное дело: что к устью Ижоры приплыли три с половиной десятка чужеземных воинских кораблей, полных ратниками. Заглядевшись на них, оба охотника и не почуяли, как к ним из лесу подкрались невиданные воины, схватили их и потащили к шатру на бугре. Там с ними говорил, видно, знатный воевода и приказал отнести грамоту с синей печатью в Новгород и передать в собственные руки князю Александру.
Увидев грамоту с печатью, Пелгусий сейчас же распорядился дать коней и отправить обоих парней с Евстафием известить князя Александра о надвинувшейся беде.
То ускоренной рысью, то волчьим скоком все три всадника помчались в сторону Новгорода. В одном из следующих селений Евстафий опять достал новых коней, уверяя мужиков, что «жеребий Господень исполняется, пришли враги неведомые, хотят всех православных подогнуть под свое колено и затолкать в поганую латинскую веру и что надо подниматься всем народом, всем скопом против иноверцев».
Но оставалась надежда: в Новгороде сидят знатные многоопытные мужи: и посадник, и тысяцкий, и бояре именитые, и лучшие старые и молодшие люди… Они всё уразумеют, подымут всю Новгородскую землю… Тогда осерчает русский люд, возьмется за мечи, сулицы[43] и топоры, и плохо тогда придется ворвавшимся непрошеным иноземцам.
Бешеная скачка растрясла старика. Он должен был сделать передышку в другом встречном селении, у своей сестры. Она стала его уговаривать переждать седмицу, пока успокоятся растревоженные косточки. Но Евстафий рассвирепел, ругался и требовал свежих коней.
– В Новгороде я растолкую, что зевать и мешкать нельзя! Враг очень силен!
Однако же и сестра Евстафия была под стать ему.
– Да куда тебе ехать? Тебе уже восьмой десяток пошел! Сигов ловить мережей ты можешь, а коли готовишься скакать вершником на коне, то лучше и не думай: ты и сюда доехал, лежа животом на холке коня и держась за гриву. Еще свалишься в пути, и зверь тебя задерет. А мы лучше тебя сами повезем, как возили израненного медведем нашего рыбака, – в люльке.
– Давайте люльку, давайте самого бешеного коня: мне надобно немедля поспешать к княжичу Александру в Новгород!
Старая сестра Евстафия – добро, что и ей было тоже лет немало, – быстро распорядилась. Появились два коня, между ними была подвешена в рыболовных сетях, продетых на две прочные жерди, постель из бараньего тулупа. В ней улегся Евстафий и сейчас же захрапел. Его сопровождали несколько вершников и внучка Анютка, сидевшая с хворостиной на переднем коне.
Над седым волховом
Время приближалось к полудню. Вольный город гудел хаосом разнообразных звуков: криком, ржаньем лошадей, грохотом телег, проезжавших по деревянной бревенчатой мостовой. Люди двигались густым потоком по мосту через Волхов. Они рассыпались по всему берегу и толпились перед лавками, которые длинными рядами выстроились вдоль реки. На прилавках красовались булгарские пестрые сафьяновые сапоги, мордовские расшитые полотенца, карельские полосатые шерстяные чулки, яркие восточные шали, кольца, ушные подвески, кожаные сумки, широкие цветные пояса из Хорезма и всякие иные товары, привезенные из разных стран. Из-под навесов спускались цветные узорные платки и домотканые рубахи.
В железном ряду были выложены на лотках и топоры, и тесла, и засапожные ножи, и гвозди всех размеров, крюки, кольца, косы-горбуши, чугунные котелки и другие железные предметы.
Были и еще торговые ряды: медный, седельный, шорный, глиняной посуды и другие.
В этих лавках Новгород показывал богатства и разнообразие товаров, как местных, так и привезенных с запада настойчивыми и напористыми в торговле немцами и шведами, и с востока, откуда прибывали с кожаными товарами и бумажными и шелковыми тканями булгарские, ургенчские и персидские гости[44].
Тут же невдалеке было несколько арабских лавок; возле них сидели на широких низких скамьях смуглолицые купцы в пестрых одеждах и в намотанных на головы белых и цветных тюрбанах.
Два человека упрямо шли через толпу, расталкивая встречных. Некоторые признавали их, делали быстрый шаг в сторону и, снимая шапки, кланялись в пояс.
– Это, кажись, князь Александр со своим племянником?
– Будет врать-то! Какой племянник? Вишь, парнишка-то совсем захудалый. Это Семка, рыбацкий сын.
– Какая им тут надоба?
Мальчик Семка быстро шагал, стараясь поспевать за Александром.
– Шагай, шагай, Семка! – подбадривал Александр. – Еще много тебе предстоит трудов впереди. Если хочешь стать смелым воином, надо сперва книжной премудрости хорошенько обучиться.
– Шагать и на коне скакать я могу, а вот читаю еще еле-еле, – со вздохом сказал мальчик.
Они подошли к Софийскому собору. Александр, нагнувшись, постучал в маленькое окошко пристройки, где жил звонарь. Из низенькой двери вышел старик и радостно приветствовал князя:
– Свет ты наш Ярославич! Какая забота тебя привела сюда? Чем могу послужить тебе?
– Отопри звонницу. Мне надо подняться на колокольню.
– Сейчас, княже, сейчас! – бормотал звонарь, гремя ключами и открывая тяжелую, обитую железом дверь.
– Семка, иди за мной! – сказал Александр и стал подниматься по очень узкой лестнице, придерживаясь рукой за сырую каменную стену.
Они прошли два пролета, затем пришлось идти по крутым приставным деревянным лестницам. Когда они достигли верхней площадки, над ними с сухим шорохом пролетели испуганные вороны. Летучая мышь, скользнув, метнулась в сторону. Александр подошел к перилам и долго молча смотрел вдаль. Мальчик с особым любопытством стал осматривать большой медный колокол и постучал по нему рукой. Александр сказал:
– Вот этот колокол – в Новгороде наш господин и хозяин: начнет говорить – всех поднимет.
Прямо перед ними расстилался весь Новгород. За ним тянулась бесконечная даль синих лесов, лугов и пашен. Точно беседуя сам с собой, Александр заговорил:
– Отсюда виден весь наш и буйный, и прекрасный, и непокорный вольный Новгород. Все у нас мощное, сильное, хочет жить по своей воле, и сюда мы не допустим пронырливых чужеземцев с жадными руками. Вон там, направо, совсем вдали, раскинулось большое богатое рыбное озеро Ильмень. Оно всех нас кормит. Из того озера и вытекает многоводный глубокий Волхов. Он разрезает Новгород пополам. Эта сторона, где мы стоим, называется детинец и Софийская сторона, а другая, по ту сторону Волхова, зовется Торговой. Там живут бесчисленные торговцы и их подручные, искусные ремесленники с учениками. Там находится большая часть работного люда новгородского.
В железном ряду были выложены на лотках и топоры, и тесла, и засапожные ножи, и гвозди всех размеров, крюки, кольца, косы-горбуши, чугунные котелки и другие железные предметы.
Были и еще торговые ряды: медный, седельный, шорный, глиняной посуды и другие.
В этих лавках Новгород показывал богатства и разнообразие товаров, как местных, так и привезенных с запада настойчивыми и напористыми в торговле немцами и шведами, и с востока, откуда прибывали с кожаными товарами и бумажными и шелковыми тканями булгарские, ургенчские и персидские гости[44].
Тут же невдалеке было несколько арабских лавок; возле них сидели на широких низких скамьях смуглолицые купцы в пестрых одеждах и в намотанных на головы белых и цветных тюрбанах.
Два человека упрямо шли через толпу, расталкивая встречных. Некоторые признавали их, делали быстрый шаг в сторону и, снимая шапки, кланялись в пояс.
– Это, кажись, князь Александр со своим племянником?
– Будет врать-то! Какой племянник? Вишь, парнишка-то совсем захудалый. Это Семка, рыбацкий сын.
– Какая им тут надоба?
Мальчик Семка быстро шагал, стараясь поспевать за Александром.
– Шагай, шагай, Семка! – подбадривал Александр. – Еще много тебе предстоит трудов впереди. Если хочешь стать смелым воином, надо сперва книжной премудрости хорошенько обучиться.
– Шагать и на коне скакать я могу, а вот читаю еще еле-еле, – со вздохом сказал мальчик.
Они подошли к Софийскому собору. Александр, нагнувшись, постучал в маленькое окошко пристройки, где жил звонарь. Из низенькой двери вышел старик и радостно приветствовал князя:
– Свет ты наш Ярославич! Какая забота тебя привела сюда? Чем могу послужить тебе?
– Отопри звонницу. Мне надо подняться на колокольню.
– Сейчас, княже, сейчас! – бормотал звонарь, гремя ключами и открывая тяжелую, обитую железом дверь.
– Семка, иди за мной! – сказал Александр и стал подниматься по очень узкой лестнице, придерживаясь рукой за сырую каменную стену.
Они прошли два пролета, затем пришлось идти по крутым приставным деревянным лестницам. Когда они достигли верхней площадки, над ними с сухим шорохом пролетели испуганные вороны. Летучая мышь, скользнув, метнулась в сторону. Александр подошел к перилам и долго молча смотрел вдаль. Мальчик с особым любопытством стал осматривать большой медный колокол и постучал по нему рукой. Александр сказал:
– Вот этот колокол – в Новгороде наш господин и хозяин: начнет говорить – всех поднимет.
Прямо перед ними расстилался весь Новгород. За ним тянулась бесконечная даль синих лесов, лугов и пашен. Точно беседуя сам с собой, Александр заговорил:
– Отсюда виден весь наш и буйный, и прекрасный, и непокорный вольный Новгород. Все у нас мощное, сильное, хочет жить по своей воле, и сюда мы не допустим пронырливых чужеземцев с жадными руками. Вон там, направо, совсем вдали, раскинулось большое богатое рыбное озеро Ильмень. Оно всех нас кормит. Из того озера и вытекает многоводный глубокий Волхов. Он разрезает Новгород пополам. Эта сторона, где мы стоим, называется детинец и Софийская сторона, а другая, по ту сторону Волхова, зовется Торговой. Там живут бесчисленные торговцы и их подручные, искусные ремесленники с учениками. Там находится большая часть работного люда новгородского.