Страница:
Вампирша заснула, но Детлеф продолжал, захваченный своей идеей:
- Конечно, эпизоды с преображениями потребуют всего моего сценического мастерства. Я хочу поставить пьесу так, чтобы люди забыли о Твари. Чтобы они столкнулись с настоящим страхом, страхом, который идет из глубины души. Это будет шедевр мрачного жанра. Критики затрясутся и обгадятся с перепугу, женщины попадают в обморок прямо в театре, а сильные мужчины испытают малодушный страх. Это будет чудесно, Жени, моя дорогая. Даже ты испугаешься…
4
5
6
- Конечно, эпизоды с преображениями потребуют всего моего сценического мастерства. Я хочу поставить пьесу так, чтобы люди забыли о Твари. Чтобы они столкнулись с настоящим страхом, страхом, который идет из глубины души. Это будет шедевр мрачного жанра. Критики затрясутся и обгадятся с перепугу, женщины попадают в обморок прямо в театре, а сильные мужчины испытают малодушный страх. Это будет чудесно, Жени, моя дорогая. Даже ты испугаешься…
4
Граф Фолькер фон Тухтенхаген растерял всю свою спесь этим утром.
- Неужели нет другого способа уладить эту проблему?
Очевидно, его вытащил из постели секундант, и, страдая от похмелья, граф с трудом припомнил страшное оскорбление, которое нанес роду фон Либевицев.
Леос рассек воздух мечом, который, казалось, служил естественным продолжением его руки. Бассанио Бассарде однажды пошутил, что оружие - это единственный половой орган виконта. Знаменитый мариенбургский шутник был мертв. Один элегантный выпад - и сталь рассекла его дыхательное горло.
- Все мы благородные люди, - продолжал молоть чепуху фон Тухтенхаген, пока секундант помогал ему снять жакет. - Я никого не хотел оскорбить.
Леос молчал. Он встал рано, не испытывая усталости после долгой туманной ночи, и, по своему обыкновению, совершил пробежку вокруг дворца. Мужчины, которые не следят за своим телом, идиоты.
- Что бы я ни сказал, беру свои слова назад.
Леос стоял наготове, его руки были расслаблены. Как всегда, перед поединком на виконта снизошло чувство умиротворения, которое окутывало его, словно одеяло. Он никогда не чувствовал себя более живым.
- Посол,- повернулся Леос к Диен Ч'ингу, катайцу, согласившемуся взять на себя обязанности секунданта. - Передайте моему досточтимому противнику, что я сожалею…
Фон Тухтенхаген вздохнул с облегчением и сделал шаг вперед.
- …но это дело больше не носит личный характер. Я крайне огорчен тем, что мне придется убить его…
Фон Тухтенхаген застыл. Его дряблое лицо превратилось в маску страха, а в уголках глаз показались слезы. Он не был готов. Он был заспан и небрит. Леос потер гладкий подбородок тыльной стороной ладони.
- …однако была затронута честь дамы.
Прошлой ночью на балу, который устраивал фон Тассенинк, Леос услышал, как фон Тухтенхаген обсуждал сестру виконта с жрецом Ранальда. Он сказал, что Эммануэль фон Либевиц похожа на крольчиху, но не внешне, а поведением.
- И моей семьи.
Катаец смуро кивнул. В действительности ему не требовалось передавать слова виконта.
- Леос, у меня есть деньги, - взмолился граф.- Не нужно доводить все…
Холодная ярость сверкнула в глазах виконта. Такое предложение не делало чести даже фон Тухтенхагену. Его род был включен в реестр недавно, менее века назад, благодаря Матиасу IV, и до сих пор члены знатной семьи боролись с пережитками своего купеческого прошлого. Фон Либевицы сражались бок о бок с Сигмаром на заре Империи.
Леос поднял меч, чуть согнул колени и отвел назад левую руку.
- Вы приняли условия поединка, - послышался высокий мелодичный голос Диен Ч'инга. - Это дело чести, которое два джентльмена должны решить между собой. Никто иной не имеет права вмешиваться.
Фон Тухтенхаген дрожащей рукой поднял клинок, и Диен Ч'инг поправил оружие - так, чтобы его острие оказалось точно напротив острия меча виконта.
- Участники поединка продолжат драться, пока конфликт не будет исчерпан.
- До первой крови? - с надеждой спросил фон Тухтенхаген.
Леос покачал головой, с нетерпением ожидая начала боя.
- Победителем будет считаться тот из противников, который останется в живых по окончании дуэли.
Диен Ч'инг вытащил из рукава шелковый платок, на котором были вышиты драконы.
Когда шелк коснется полированного деревянного пола, поединок начнется.
Катаец поднял руку.
Графиня Эммануэль фон Либевиц, выборщица, мэр Нулна и глава Нулнского университета, внимательно изучала свое лицо в зеркале. Заметив случайный волосок между изящных бровей, она выщипнула его.
- Ну вот,- сказала красавица.- Отлично.
Евгений Ефимович устал носить капюшон. Прошлой ночью он послал Респиги за новым лицом, но слуга до сих пор не вернулся.
В верхней комнате «Священного молота Сигмара» он выступал перед самыми рьяными последователями революционного движения. Принц Клозовски, радикальный поэт, как обычно, сидел, развалясь с сигаретой во рту. Его борода была умышленно всклокочена. Стиглиц, бывший наемник, который прежде воевал вместе с Вастариенскими завоевателями, ощупывал обрубок своей левой руки и по привычке тихо постанывал. Лицо мужчины покрывали бесчисленные шрамы, результат частых столкновений с угнетателями-аристократами. Профессор Брустеллин, которого недавно выгнали из университета, протирал круглые очки и время от времени прикладывался к своей неизменной, всегда полной серебряной бутылочке. Ульрика Блюменшайн, ангел черни, расчесывала длинные спутанные волосы перед зеркалом. Эти люди хотели низложить Императора. Они верили, что это приблизит наступление эпохи справедливости для простых людей, но Ефимович знал, что переворот приведет только к политическому вакууму и триумфу Тзинча.
- Мы должны воспользоваться случаем, - сказал он, - и выжать из ситуации все, что возможно…
- Однако где доказательства, - усомнился Брустеллин, - что Тварь принадлежит к ненавистному высшему классу?
Ефимович принялся терпеливо объяснять:
- Разумеется, доказательств нет. Они были уничтожены прислужниками Императора.
- В этом преимущество уничтоженных доказательств,- добавил Клозовски с ироничной улыбкой. - Их не нужно искать.
- Помните, капитан портовой стражи Дикон что-то сжег на месте преступления? - спросил Ефимович.- Это и были наши доказательства.
- «Пепел стыда», - объявил Клозовски. - Вот как я назову свое следующее стихотворение. Я напишу его, сделаю копии и разошлю до наступления темноты. Завтра к этому времени его будут исполнять в каждом трактире на десятки разных мелодий.
Брустеллин усмехнулся, не впечатленный обещаниями коллеги.
- Побольше стихов - вот что нужно революции!
Поэт разозлился:
- Тупоголовый зануда! Мои стихи помогут больше, чем любой из твоих пыльных трактатов. Поэзия существует для народа, а не для ученых с перемазанными чернилами пальцами и иссохших, глупых жрецов.
- Меня высекли, вы знаете, - сказал Брустеллин, развязывая галстук и готовясь продемонстрировать рубцы, оставшиеся после экзекуции, которой его подвергли, прежде чем выгнать.- Я преподавал двадцать лет, а этот молодой болван Шейдт приказал меня высечь и выбросить на улицу.
Профессор начал расстегивать рубашку, но собравшиеся попросили не снимать ее. Они уже много раз видели истерзанную спину философа.
- Тебя высекли, а Стиглица изувечили и лишили руки, - фыркнул Клозовски. - Однако только меня повесили ненавистные аристократы…
Драматично, натренированным жестом, он размотал шарф и показал шрам. Веревка оказалась старой и порвалась, вместо того чтобы затянуться на шее Клозовски. Поэт написал несколько стихотворений, посвященных своим переживаниям.
- Можно сказать, я лицом к лицу встретился с богами! - воскликнул он. - И они были трудягами, как и все мы. Не плутократами и расфуфыренными франтами.
Брустеллин пробормотал что-то о надменности принцев. Клозовски топнул ногой, как капризный ребенок. Он терпеть не ног, когда ему напоминали о его благородном происхождении, хотя сам с большой неохотой опускал титул перед своим именем.
- Ты не можешь отрицать, что я пострадал вместе с моими трудящимися собратьями, профессор. Я прошел через грязь и унижения, как лучшие представители рабочего класса.
Ефимович простер руки, и революционеры прекратили спор.
- Тварь - это лучшее, что случилось в городе со времени налога «с большого пальца», - провозгласил он. - Наконец-то люди разозлились на своих господ. Их гнев - наша сила.
- Плохо, что Тварь убивает только бесполезных шлюх,- заметила Ульрика. - Народное негодование вспыхнуло бы с новой силой, если бы убийца охотился на достойных работящих женщин. Хороших матерей или их драгоценных дочек. Или, может, на жриц Верены.
- Это можно организовать, дорогая,- согласился Ефимович. - Простые люди винят Тварь со всех преступлениях, которые совершаются в городе. Если несколько смертей могут оказаться полезными с политической точки зрения, у нас найдутся люди, которым мы можем поручить эту задачу.
Ульрика кивнула, довольная, что ее идея нашла поддержку.
У каждого из присутствующих были свои мотивы. Стиглиц видел слишком много несправедливости, профессор Брустеллин пришел к выводу, что правление Императора причиняет только вред, а Клозовски привлекала революционная романтика. И только Ульрика Блюмештайн умела завести чернь, поскольку была безумна. Из всей группы лишь она представляла угрозу для Ефимовича. На безумцев часто находят озарения, не свойственные здоровым людям. Не стань Ефимовича, и эта фурия возглавила бы движение. С развевающимися волосами и горящими глазами она повела бы за собой толпу - прямиком на бойню, которую имперская гвардия устроила бы перед воротами дворца.
- Будьте готовы уйти немедленно,- предупредил главный смутьян. - Скоро утро.
Клозовски хлопнул в ладоши. Табачный пепел просыпался на его свободную рубашку. Он надел рабочую куртку и кепку - Ефимович был уверен, что поэт полдня перетирал одежду между двумя камнями, чтобы придать ей поношенный, пролетарский вид, - и вышел из комнаты. По кивку главаря сутулый профессор и однорукий наемник поспешили за своим товарищем. Каждый из них получил распоряжения на день. К вечеру в городе начнется раскол. Туман оказался на руку заговорщикам. Горожане были раздражены. Ефимович иронично подумал, что, если бы он произнес речь, возложив вину за туман на Императора, ему поверили бы.
Последней ушла Ульрика. У нее вошло в привычку задерживаться подле Ефимовича. Ангел Революции, она была обречена на одиночество. Но, в конце концов, женщина ушла вслед за остальными, отправившись в подземное укрытие, где искусные писцы копировали воззвания и стихи. Ульрика позировала для вдохновляющих картинок, которые распространяли в виде открыток и плакатов.
Через несколько минут крысиный скребущий звук за окном известил Ефимовича, что вернулся Респиги.
Предводитель бунтовщиков открыл окно, и его помощник залез внутрь. Респиги представлял собой плод причудливого смешения рас. Говорили, что его отец был гномом - убийцей троллей, а мать - человеком, подвергшимся влиянию варп-камня. Обычно Респиги выдавал себя за гнома, пряча хвост в широких штанах, однако в последнее время его физиономия начала вытягиваться, все больше напоминая морду грызуна. Сняв башмаки, это существо могло взбираться по стене, а высвободив хвост, висеть на балке под потолком. Респиги любил Тзинча столь же сильно, сколь ненавидел своего отца.
В настоящее время странное создание служило верховному жрецу, и в его обязанности входило доставать кожу, которая скрывала от мира истинное лицо Ефимовича.
Респиги положил мешочек на стол.
- Она свежая?
Мутант пожал плечами и присвистнул.
- Я добыл ее прошлой ночью, довольно поздно. Мне пришлось прибегнуть к хитрости. Много стражников на улице.
Ефимович знал, что Респиги просто заблудился в тумане. Не важно. Времени прошло немного.
Верховный жрец откинул капюшон и с удовольствием отметил, что Респиги вздрогнул, увидев огненный лик своего господина. Затем последователь Тзинча вынул новую маску из мешка и прижал ее ко лбу и щекам.
Легкое покалывание свидетельствовало о том, что магия действует и чужое лицо сливается с кожей. Когда маска приросла, Ефимович стер следы крови вокруг своих горящих глаз и облизнул губы, ощутив вкус помады.
- Что ты мне принес, Респиги? Это мужская или женская кожа?
Измененный снова пожал плечами:
- Откуда мне знать? В тумане не разглядишь.
Ефимович почувствовал, что может управлять мимикой.
Маска двигалась, приноравливаясь к чертам лица, на которое была надета. Новая кожа была гладкая, без щетины.
- Я могу сказать только одно, - пробормотал Респиги. - Она человеческая.
Дикон знал Шигуллу долгие годы. Управляющий был предводителем «крюков» задолго до Вилли Пика, когда стражник мог обойти территорию порта с закрытыми глазами, вытянув руки перед собой. Они не раз дрались и угрожали друг другу, и все же хозяева «Любимца Мананна» посылали Дикону ящик вина и корзину сладостей по случаю праздников. Компания ввозила больше товаров и платила меньше пошлин, чем все ее конкуренты в порту.
Когда нашли тело убитой девушки, Шигулла отправил гонца не к дому Дикона, а в дом его любовницы. «„Крюки" слишком хорошо меня знают», - размышляя стражник, пока Франсуаза (Фифи) Мессэн ругала его за то, что всякие проныры, сующие нос не в свои дела, испортили ей утро. Великий Детлеф Зирк выгнал Фифи из труппы, назвав ее бесталанной потаскухой. Однако актер глубоко ошибался. Фифи обладала множеством талантов, которые она могла проявить, по большей части в горизонтальном положении. Проведя с нею ночь, Дикон отправлялся домой к жене, чтобы отдохнуть и выпить чашку чаю. Но сегодня стражнику пришлось изменить своей привычке.
Посыльный провел капитана сквозь туман к причалу, где жертву Твари по кусочкам выловили из воды и сложили на полотне промокшего холста. Этот случай был ужаснее, чем все предыдущие.
- Милосердная Шаллия! - выругался Дикон.
Молодой человек рыдал, забившись в угол. Шигулла посмотрел на него с презрением и сплюнул.
- Его зовут Буттгерайт, - сообщил он. - Именно он нашел эту штуку.
Дикон понимал, почему Шигулла назвал тело «штукой». Трудно было представить, что изуродованные останки когда-то были живой женщиной.
- Ты знаешь ее? - спросил стражник управляющего.
Шигуллу передернуло от отвращения.
- Ты шутишь, капитан? Даже любовник не узнал бы ее после ночи, которую она провела с Тварью.
Он был прав.
Туманная сырость пронизывала до мозга костей. Очень скоро Дикон войдет в заднюю комнату участка на Люйтпольдштрассе и достанет свои сбережения из полой статуи Верены. Капитан имел неплохой побочный заработок, и денег должно было хватить, чтобы после отставки забрать Фифи с детьми и всем вместе поселиться где-нибудь в сельской местности, подальше от «крюков», «рыбников», контрабандистов и грабителей.
- Позови сюда стражников, капитан. Пусть они уберут это безобразие, - попросил Шигулла. - Я несу убытки.
Дикон согласился.
- Неужели нет другого способа уладить эту проблему?
Очевидно, его вытащил из постели секундант, и, страдая от похмелья, граф с трудом припомнил страшное оскорбление, которое нанес роду фон Либевицев.
Леос рассек воздух мечом, который, казалось, служил естественным продолжением его руки. Бассанио Бассарде однажды пошутил, что оружие - это единственный половой орган виконта. Знаменитый мариенбургский шутник был мертв. Один элегантный выпад - и сталь рассекла его дыхательное горло.
- Все мы благородные люди, - продолжал молоть чепуху фон Тухтенхаген, пока секундант помогал ему снять жакет. - Я никого не хотел оскорбить.
Леос молчал. Он встал рано, не испытывая усталости после долгой туманной ночи, и, по своему обыкновению, совершил пробежку вокруг дворца. Мужчины, которые не следят за своим телом, идиоты.
- Что бы я ни сказал, беру свои слова назад.
Леос стоял наготове, его руки были расслаблены. Как всегда, перед поединком на виконта снизошло чувство умиротворения, которое окутывало его, словно одеяло. Он никогда не чувствовал себя более живым.
- Посол,- повернулся Леос к Диен Ч'ингу, катайцу, согласившемуся взять на себя обязанности секунданта. - Передайте моему досточтимому противнику, что я сожалею…
Фон Тухтенхаген вздохнул с облегчением и сделал шаг вперед.
- …но это дело больше не носит личный характер. Я крайне огорчен тем, что мне придется убить его…
Фон Тухтенхаген застыл. Его дряблое лицо превратилось в маску страха, а в уголках глаз показались слезы. Он не был готов. Он был заспан и небрит. Леос потер гладкий подбородок тыльной стороной ладони.
- …однако была затронута честь дамы.
Прошлой ночью на балу, который устраивал фон Тассенинк, Леос услышал, как фон Тухтенхаген обсуждал сестру виконта с жрецом Ранальда. Он сказал, что Эммануэль фон Либевиц похожа на крольчиху, но не внешне, а поведением.
- И моей семьи.
Катаец смуро кивнул. В действительности ему не требовалось передавать слова виконта.
- Леос, у меня есть деньги, - взмолился граф.- Не нужно доводить все…
Холодная ярость сверкнула в глазах виконта. Такое предложение не делало чести даже фон Тухтенхагену. Его род был включен в реестр недавно, менее века назад, благодаря Матиасу IV, и до сих пор члены знатной семьи боролись с пережитками своего купеческого прошлого. Фон Либевицы сражались бок о бок с Сигмаром на заре Империи.
Леос поднял меч, чуть согнул колени и отвел назад левую руку.
- Вы приняли условия поединка, - послышался высокий мелодичный голос Диен Ч'инга. - Это дело чести, которое два джентльмена должны решить между собой. Никто иной не имеет права вмешиваться.
Фон Тухтенхаген дрожащей рукой поднял клинок, и Диен Ч'инг поправил оружие - так, чтобы его острие оказалось точно напротив острия меча виконта.
- Участники поединка продолжат драться, пока конфликт не будет исчерпан.
- До первой крови? - с надеждой спросил фон Тухтенхаген.
Леос покачал головой, с нетерпением ожидая начала боя.
- Победителем будет считаться тот из противников, который останется в живых по окончании дуэли.
Диен Ч'инг вытащил из рукава шелковый платок, на котором были вышиты драконы.
Когда шелк коснется полированного деревянного пола, поединок начнется.
Катаец поднял руку.
Графиня Эммануэль фон Либевиц, выборщица, мэр Нулна и глава Нулнского университета, внимательно изучала свое лицо в зеркале. Заметив случайный волосок между изящных бровей, она выщипнула его.
- Ну вот,- сказала красавица.- Отлично.
Евгений Ефимович устал носить капюшон. Прошлой ночью он послал Респиги за новым лицом, но слуга до сих пор не вернулся.
В верхней комнате «Священного молота Сигмара» он выступал перед самыми рьяными последователями революционного движения. Принц Клозовски, радикальный поэт, как обычно, сидел, развалясь с сигаретой во рту. Его борода была умышленно всклокочена. Стиглиц, бывший наемник, который прежде воевал вместе с Вастариенскими завоевателями, ощупывал обрубок своей левой руки и по привычке тихо постанывал. Лицо мужчины покрывали бесчисленные шрамы, результат частых столкновений с угнетателями-аристократами. Профессор Брустеллин, которого недавно выгнали из университета, протирал круглые очки и время от времени прикладывался к своей неизменной, всегда полной серебряной бутылочке. Ульрика Блюменшайн, ангел черни, расчесывала длинные спутанные волосы перед зеркалом. Эти люди хотели низложить Императора. Они верили, что это приблизит наступление эпохи справедливости для простых людей, но Ефимович знал, что переворот приведет только к политическому вакууму и триумфу Тзинча.
- Мы должны воспользоваться случаем, - сказал он, - и выжать из ситуации все, что возможно…
- Однако где доказательства, - усомнился Брустеллин, - что Тварь принадлежит к ненавистному высшему классу?
Ефимович принялся терпеливо объяснять:
- Разумеется, доказательств нет. Они были уничтожены прислужниками Императора.
- В этом преимущество уничтоженных доказательств,- добавил Клозовски с ироничной улыбкой. - Их не нужно искать.
- Помните, капитан портовой стражи Дикон что-то сжег на месте преступления? - спросил Ефимович.- Это и были наши доказательства.
- «Пепел стыда», - объявил Клозовски. - Вот как я назову свое следующее стихотворение. Я напишу его, сделаю копии и разошлю до наступления темноты. Завтра к этому времени его будут исполнять в каждом трактире на десятки разных мелодий.
Брустеллин усмехнулся, не впечатленный обещаниями коллеги.
- Побольше стихов - вот что нужно революции!
Поэт разозлился:
- Тупоголовый зануда! Мои стихи помогут больше, чем любой из твоих пыльных трактатов. Поэзия существует для народа, а не для ученых с перемазанными чернилами пальцами и иссохших, глупых жрецов.
- Меня высекли, вы знаете, - сказал Брустеллин, развязывая галстук и готовясь продемонстрировать рубцы, оставшиеся после экзекуции, которой его подвергли, прежде чем выгнать.- Я преподавал двадцать лет, а этот молодой болван Шейдт приказал меня высечь и выбросить на улицу.
Профессор начал расстегивать рубашку, но собравшиеся попросили не снимать ее. Они уже много раз видели истерзанную спину философа.
- Тебя высекли, а Стиглица изувечили и лишили руки, - фыркнул Клозовски. - Однако только меня повесили ненавистные аристократы…
Драматично, натренированным жестом, он размотал шарф и показал шрам. Веревка оказалась старой и порвалась, вместо того чтобы затянуться на шее Клозовски. Поэт написал несколько стихотворений, посвященных своим переживаниям.
- Можно сказать, я лицом к лицу встретился с богами! - воскликнул он. - И они были трудягами, как и все мы. Не плутократами и расфуфыренными франтами.
Брустеллин пробормотал что-то о надменности принцев. Клозовски топнул ногой, как капризный ребенок. Он терпеть не ног, когда ему напоминали о его благородном происхождении, хотя сам с большой неохотой опускал титул перед своим именем.
- Ты не можешь отрицать, что я пострадал вместе с моими трудящимися собратьями, профессор. Я прошел через грязь и унижения, как лучшие представители рабочего класса.
Ефимович простер руки, и революционеры прекратили спор.
- Тварь - это лучшее, что случилось в городе со времени налога «с большого пальца», - провозгласил он. - Наконец-то люди разозлились на своих господ. Их гнев - наша сила.
- Плохо, что Тварь убивает только бесполезных шлюх,- заметила Ульрика. - Народное негодование вспыхнуло бы с новой силой, если бы убийца охотился на достойных работящих женщин. Хороших матерей или их драгоценных дочек. Или, может, на жриц Верены.
- Это можно организовать, дорогая,- согласился Ефимович. - Простые люди винят Тварь со всех преступлениях, которые совершаются в городе. Если несколько смертей могут оказаться полезными с политической точки зрения, у нас найдутся люди, которым мы можем поручить эту задачу.
Ульрика кивнула, довольная, что ее идея нашла поддержку.
У каждого из присутствующих были свои мотивы. Стиглиц видел слишком много несправедливости, профессор Брустеллин пришел к выводу, что правление Императора причиняет только вред, а Клозовски привлекала революционная романтика. И только Ульрика Блюмештайн умела завести чернь, поскольку была безумна. Из всей группы лишь она представляла угрозу для Ефимовича. На безумцев часто находят озарения, не свойственные здоровым людям. Не стань Ефимовича, и эта фурия возглавила бы движение. С развевающимися волосами и горящими глазами она повела бы за собой толпу - прямиком на бойню, которую имперская гвардия устроила бы перед воротами дворца.
- Будьте готовы уйти немедленно,- предупредил главный смутьян. - Скоро утро.
Клозовски хлопнул в ладоши. Табачный пепел просыпался на его свободную рубашку. Он надел рабочую куртку и кепку - Ефимович был уверен, что поэт полдня перетирал одежду между двумя камнями, чтобы придать ей поношенный, пролетарский вид, - и вышел из комнаты. По кивку главаря сутулый профессор и однорукий наемник поспешили за своим товарищем. Каждый из них получил распоряжения на день. К вечеру в городе начнется раскол. Туман оказался на руку заговорщикам. Горожане были раздражены. Ефимович иронично подумал, что, если бы он произнес речь, возложив вину за туман на Императора, ему поверили бы.
Последней ушла Ульрика. У нее вошло в привычку задерживаться подле Ефимовича. Ангел Революции, она была обречена на одиночество. Но, в конце концов, женщина ушла вслед за остальными, отправившись в подземное укрытие, где искусные писцы копировали воззвания и стихи. Ульрика позировала для вдохновляющих картинок, которые распространяли в виде открыток и плакатов.
Через несколько минут крысиный скребущий звук за окном известил Ефимовича, что вернулся Респиги.
Предводитель бунтовщиков открыл окно, и его помощник залез внутрь. Респиги представлял собой плод причудливого смешения рас. Говорили, что его отец был гномом - убийцей троллей, а мать - человеком, подвергшимся влиянию варп-камня. Обычно Респиги выдавал себя за гнома, пряча хвост в широких штанах, однако в последнее время его физиономия начала вытягиваться, все больше напоминая морду грызуна. Сняв башмаки, это существо могло взбираться по стене, а высвободив хвост, висеть на балке под потолком. Респиги любил Тзинча столь же сильно, сколь ненавидел своего отца.
В настоящее время странное создание служило верховному жрецу, и в его обязанности входило доставать кожу, которая скрывала от мира истинное лицо Ефимовича.
Респиги положил мешочек на стол.
- Она свежая?
Мутант пожал плечами и присвистнул.
- Я добыл ее прошлой ночью, довольно поздно. Мне пришлось прибегнуть к хитрости. Много стражников на улице.
Ефимович знал, что Респиги просто заблудился в тумане. Не важно. Времени прошло немного.
Верховный жрец откинул капюшон и с удовольствием отметил, что Респиги вздрогнул, увидев огненный лик своего господина. Затем последователь Тзинча вынул новую маску из мешка и прижал ее ко лбу и щекам.
Легкое покалывание свидетельствовало о том, что магия действует и чужое лицо сливается с кожей. Когда маска приросла, Ефимович стер следы крови вокруг своих горящих глаз и облизнул губы, ощутив вкус помады.
- Что ты мне принес, Респиги? Это мужская или женская кожа?
Измененный снова пожал плечами:
- Откуда мне знать? В тумане не разглядишь.
Ефимович почувствовал, что может управлять мимикой.
Маска двигалась, приноравливаясь к чертам лица, на которое была надета. Новая кожа была гладкая, без щетины.
- Я могу сказать только одно, - пробормотал Респиги. - Она человеческая.
Дикон знал Шигуллу долгие годы. Управляющий был предводителем «крюков» задолго до Вилли Пика, когда стражник мог обойти территорию порта с закрытыми глазами, вытянув руки перед собой. Они не раз дрались и угрожали друг другу, и все же хозяева «Любимца Мананна» посылали Дикону ящик вина и корзину сладостей по случаю праздников. Компания ввозила больше товаров и платила меньше пошлин, чем все ее конкуренты в порту.
Когда нашли тело убитой девушки, Шигулла отправил гонца не к дому Дикона, а в дом его любовницы. «„Крюки" слишком хорошо меня знают», - размышляя стражник, пока Франсуаза (Фифи) Мессэн ругала его за то, что всякие проныры, сующие нос не в свои дела, испортили ей утро. Великий Детлеф Зирк выгнал Фифи из труппы, назвав ее бесталанной потаскухой. Однако актер глубоко ошибался. Фифи обладала множеством талантов, которые она могла проявить, по большей части в горизонтальном положении. Проведя с нею ночь, Дикон отправлялся домой к жене, чтобы отдохнуть и выпить чашку чаю. Но сегодня стражнику пришлось изменить своей привычке.
Посыльный провел капитана сквозь туман к причалу, где жертву Твари по кусочкам выловили из воды и сложили на полотне промокшего холста. Этот случай был ужаснее, чем все предыдущие.
- Милосердная Шаллия! - выругался Дикон.
Молодой человек рыдал, забившись в угол. Шигулла посмотрел на него с презрением и сплюнул.
- Его зовут Буттгерайт, - сообщил он. - Именно он нашел эту штуку.
Дикон понимал, почему Шигулла назвал тело «штукой». Трудно было представить, что изуродованные останки когда-то были живой женщиной.
- Ты знаешь ее? - спросил стражник управляющего.
Шигуллу передернуло от отвращения.
- Ты шутишь, капитан? Даже любовник не узнал бы ее после ночи, которую она провела с Тварью.
Он был прав.
Туманная сырость пронизывала до мозга костей. Очень скоро Дикон войдет в заднюю комнату участка на Люйтпольдштрассе и достанет свои сбережения из полой статуи Верены. Капитан имел неплохой побочный заработок, и денег должно было хватить, чтобы после отставки забрать Фифи с детьми и всем вместе поселиться где-нибудь в сельской местности, подальше от «крюков», «рыбников», контрабандистов и грабителей.
- Позови сюда стражников, капитан. Пусть они уберут это безобразие, - попросил Шигулла. - Я несу убытки.
Дикон согласился.
5
Дверь распахнулась, и в гимнастический зал вошел огромный мужчина, громыхая тяжелыми башмаками.
Диен Ч'инг замер с поднятой рукой. Платок затрепетал, но остался висеть в воздухе, поскольку катаец так и не разжал пальцы.
Все это казалось абсурдным, но занимательным. Только варвары, носящие брюки, могли придумать безумное число правил в столь простом деле, как убийство.
Граф Фолькер отвел меч и разразился истерическим смехом. Виконт Леос не шелохнулся, держа оружие наготове.
- Стойте, - заговорил фон Тухтенхаген. - Я обращаюсь к законам рыцарства.
Леос выпрямился и опустил меч. Он был слишком хладнокровен для людей с запада. Самозваный посол гадал, не отыщется ли среди предков молодого безбородого дворянина катаец. В его глазах определенно проскальзывало нечто особенное.
- Я не могу драться, поэтому я требую, чтобы мой представитель Тотен Унгенхауэр принял бой вместо меня.
Леос не выразил ни малейшего беспокойства. Боец фон Тухтенхагена был на полтора фута выше молодого человека, а его широкая грудная клетка напоминала бочонок. На воине была короткая туника с гербом графа, которая, однако, не прикрывала оружие.
Во время второй осады Праага Ч'инг видел Готрека Гурниссона в деле. Гном по прозвищу Убийца Троллей шел на орду зверолюдей, размахивая огромной обоюдоострой секирой. Телосложением Тотен Унгенхауэр напоминал Готрека, но был в два раза выше его ростом. Леоса фон Либевица считали лучшим фехтовальщиком в Империи, однако едва ли он мог тягаться с таким монстром.
Унгенхауэр занял место хозяина и обнажил меч. В его ручище он выглядел как вязальная спица. Ч'инг подумал, что великан мог бы отбросить оружие и просто свернуть виконту шею, не обращая внимания на иголочные уколы клинка Леоса. Это не противоречило бы законам рыцарства.
Хотя правила поединка не предусматривали присутствия зрителей, любопытные постепенно просачивались в зал и рассаживались вдоль стен. Должники фон Тухтенхагена, надеявшиеся, что виконт искромсает графа Фолькера, разочарованно потянулись к выходу, однако другие дворяне заняли их места. Ч'инг заметил Йоганна фон Мекленберга и наследника престола, которые сидели на возвышении в дальнем конце зала. Здесь же был Хергард фон Тассенинк, в присутствии которого Фолькер нанес оскорбление Леосу. Представитель благородного семейства явился вместе со своей любовницей. Пришла и маркиза Сидония фон Мариенбург, с чьим мужем Бассанио виконт разделался в прошлом году на дуэли. В данных обстоятельствах удивляло отсутствие графини Эммануэль, которую, вероятно, не привлекало кровавое зрелище.
Фон Тухтенхаген, наконец, преодолел свой страх. Он радостно вышагивал взад и вперед, хихикал и обменивался шуточками со зрителями, стремясь придать себе храбрости.
- Фон Либевиц, - заявил он, - я хотел бы внести дополнения к предположениям, которые я высказал вчера. Насколько я знаю, ваша сестра раздвигает ноги для слуг и моряков…
Присутствующие ахнули. Леос и бровью не повел.
- В темноте она легла бы в постель даже с гномом или хафлингом. Или с мутантом… Разумеется, если его странности не послужили бы препятствием для любовной связи.
Леос медленно поднял меч и направил его острие на своего противника, который также принял боевую стойку. Унгенхауэр ощерился, демонстрируя выбитые зубы.
- Я полагаю, чтобы удовлетворить ее, нужен зверь,- ядовито продолжал фон Тухтенхаген. - Настоящая тварь!
Ч'инг взмахнул рукой, в которой сжимал платок, и шелковая ткань плавно опустилась на пол.
Мечи зазвенели, столкнувшись в воздухе, и с резким скрежетом разошлись.
Карл-Франц I из Дома Вильгельма Второго, Хранитель Империи, Победитель Тьмы, Император и сын Императора, положил сахар в кофе. Он слегка удивился, что принц еще не пришел, чтобы провести час в общении с отцом. Это был один из дворцовых ритуалов. Карл-Франц проверял знания Люйтпольда по учебным предметам и делился с сыном мудростью, которую приобрел за годы правления. Однако не в первый раз наследник пропускал встречу с отцом, найдя себе другое развлечение. Карл-Франц зевнул. Казалось, в эти дни вообще ничего не происходило…
На камне над дверью был выбит номер 317. Портовые шутники утверждали, что эти цифры обозначают среднее число взяток, которые стражники берут каждую неделю. В участок на Люйтпольдштрассе караульные пропустили его, не задавая вопросов. Старшие его знали, а младшие слышали о нем.
Эльзассер пожелал ему доброго утра, и Харальд кивнул младшему коллеге.
Он нашел сержанта Эконому, своего старого знакомого, и с удовольствием наблюдал, как ярость и страх исказили лицо мужчины.
- Какого ч…?
Харальд презрительно скривил губы и поднял кулак. Пара громил выступила из-за спины сержанта.
- Джуст, - усмехнулся Харальд. - Томми. Вы по мне соскучились?
По лицу сержанта медленно расплылась усмешка.
- Ты зашел на запретную территорию, Кляйндест. Вы двое, снимите свои плащи и вышвырните нарушителя вон.
Два бугая весело сняли накидки, на которых были вышиты герб города и эмблема портовой стражи, и закатали рукава.
- Я долго ждал этого момента, Кляйндест,- сказал Джуст. - У меня годы ушли на то, чтобы отделаться от черной отметки, которую ты поставил в моем учетном листе.
- Да, - поддержал приятеля Томми, невольно потирая некогда сломанную ключицу. - Я тоже рад тебя видеть, особенно теперь, когда ты стал гражданским…
Харальд повертел поднятым кулаком и принялся по одному разгибать пальцы, показывая стражникам свой значок.
У Эконому отвисла челюсть, звучно стукнув о кольчужный нагрудник.
- Вы вернулись?
Улыбка Харальда стала шире.
- Да, сержант. Я вернулся.
Джуст и Томми накинули свои накидки и попятились.
- Найдите мне стол, сержант, и принесите все материалы, которые у вас есть по делу Твари.
Эконому поспешно удалился. Джуст и Томми столкнулись в дверях, спеша за своим начальником.
Харальд мяукнул вдогонку ретировавшимся стражникам.
- Простите? - удивленно уставился на него Эльзассер.
- Котята,- пояснил Харальд.- Всего лишь пара котят.
- А, - кивнул молодой человек.
Двойная дверь распахнулась, и щупальца тумана проникли в помещение. Из белого облака выступил запыхавшийся человек. Это был посланец, который прибежал издалека, освещая себе путь фонарем.
Он поставил покрытый каплями светильник на пол и перевел дух.
- Еще одна, - выдохнул он.- Там, в порту. Снова убийство.
- Тварь, - констатировал Эльзассер.
- Да, - подтвердил гонец.
- Пойдем, мальчик, - повернулся Харальд к своему младшему товарищу. - Давай прищучим Дикона и приступим к расследованию.
Этьен Эдуард Вильшез, граф де ла Ружьер, посол Шарля де ла Тет Д'Ор III, короля Бретонии, выпятил грудь, как павлин, и приготовился в миллионный раз давать объяснения: да, он гном, да, он также занимает высокое положение в королевстве людей.
- Мои родители были заложниками, Гропиус,- втолковывал он учителю танцев. - Я воспитывался в доме одного из королевских министров. Мои братья довольствовались ролью шутов и фигляров, но я всегда чувствовал, что способен на большее…
Гном подкрутил напомаженный ус и картинно взмахнул пышным рукавом. Кружевные манжеты заколыхались вокруг его руки. Зал «Клуба фламинго» в частном театре, расположенном на Храмовой улице, был маленьким, однако скромные размеры помещения никак не умерили любви де ла Ружьера к драматическим жестам.
- Я отрекся от моего гномьего имени и принял имя моего благородного покровителя. Пусть внешне я выгляжу как гном, моя душа - это душа бретонца. Я взял лучшее от двух рас в том, что касается силы и стиля.
- Простите мое невежество, - смущенно прервал его Гропиус,- но я не знал, что в Бретонии живет много гномов…
- Если бы это было так, неужели, вы думаете, они позволили бы удерживать моих родителей в качестве заложников. Вы глупый человек, и я отказываюсь продолжать объяснения. Я не урод, чтобы на меня пялились или жалели. Я от рождения был сильной личностью, и мои способности заслуживают наивысшей оценки. Мой долг - отстаивать честь короля Шарля, куда бы я ни направлялся.
Учитель танцев присмирел и, взяв свечку, зажег светильники перед сценой.
- Ваша доблесть действительно стала легендой, - заметил он. Преодолев изумление, Гропиус вернулся к своей обычной угодливой и льстивой манере вести беседу. - До нас доходили слухи о многих ваших… хм… победах.
Де ла Ружьер гордо подбоченился и махнул рукой, показывая, что говорить тут не о чем. Затем он уселся на стул.
- А все эти истории про графиню Эммануэль,- облизнул губы учитель танцев. - Они…
- Прошу вас! Речь идет о репутации…
Главным образом его собственной, поскольку графиня отвергала все его поползновения.
- И потом, есть вопросы, которые де ла Ружьер не станет обсуждать с торговцем.
Гропиус поклонился и не стал развивать эту тему.
- А теперь, - объявил посол, - позовите ваших лучших танцовщиц.
- О да, конечно, ваше превосходительство.
Подхалим щелкнул пальцами и крикнул:
- Миеле.
Из-за занавеса вышла бойкая изящная девчушка. Она жеманно улыбнулась и, пританцовывая, сделала несколько шагов по сцене.
- Довольно, - буркнул де ла Ружьер. - Покажите другую.
У танцовщицы вытянулось лицо, и она понуро побрела за кулисы, волоча за собой меховое боа.
- Это Тесса Алквист, - сообщил Гропиус, и на сцену вышла другая девушка с длинными, стройными ногами, прелесть которых подчеркивал откровенный наряд.
Новая красотка больше понравилась послу, но вскоре он утратил к ней интерес и отослал прочь. Тесса Алквист убежала, покачивая перьями, украшающими ее костюм.
Де ла Ружьер раздраженно набросился на учителя танцев:
- Кажется, я дал вам четкие инструкции. Это особый прием, поэтому у меня особые требования к девушкам.
Гропиус слушал, кивая, как болванчик.
- Мне нужна большая женщина. Вы понимаете? Большая!
Сводник пожевал ус.
- Да, конечно, ваше превосходительство. Я отлично вас понимаю. Вам нужна танцовщица с пышными формами.
- Вот именно! Вы точно выразились. Пышные формы! У девушки должны быть впечатляющие пропорции. Ясно? Впечатляющие!
На лице учителя танцев появилась крысиная улыбка.
- Милица! - крикнул он. - Выйди и станцуй для нашего благородного гостя.
Девушка вышла на сцену…
…и де ла Ружьер понял, что снова влюбился.
Диен Ч'инг замер с поднятой рукой. Платок затрепетал, но остался висеть в воздухе, поскольку катаец так и не разжал пальцы.
Все это казалось абсурдным, но занимательным. Только варвары, носящие брюки, могли придумать безумное число правил в столь простом деле, как убийство.
Граф Фолькер отвел меч и разразился истерическим смехом. Виконт Леос не шелохнулся, держа оружие наготове.
- Стойте, - заговорил фон Тухтенхаген. - Я обращаюсь к законам рыцарства.
Леос выпрямился и опустил меч. Он был слишком хладнокровен для людей с запада. Самозваный посол гадал, не отыщется ли среди предков молодого безбородого дворянина катаец. В его глазах определенно проскальзывало нечто особенное.
- Я не могу драться, поэтому я требую, чтобы мой представитель Тотен Унгенхауэр принял бой вместо меня.
Леос не выразил ни малейшего беспокойства. Боец фон Тухтенхагена был на полтора фута выше молодого человека, а его широкая грудная клетка напоминала бочонок. На воине была короткая туника с гербом графа, которая, однако, не прикрывала оружие.
Во время второй осады Праага Ч'инг видел Готрека Гурниссона в деле. Гном по прозвищу Убийца Троллей шел на орду зверолюдей, размахивая огромной обоюдоострой секирой. Телосложением Тотен Унгенхауэр напоминал Готрека, но был в два раза выше его ростом. Леоса фон Либевица считали лучшим фехтовальщиком в Империи, однако едва ли он мог тягаться с таким монстром.
Унгенхауэр занял место хозяина и обнажил меч. В его ручище он выглядел как вязальная спица. Ч'инг подумал, что великан мог бы отбросить оружие и просто свернуть виконту шею, не обращая внимания на иголочные уколы клинка Леоса. Это не противоречило бы законам рыцарства.
Хотя правила поединка не предусматривали присутствия зрителей, любопытные постепенно просачивались в зал и рассаживались вдоль стен. Должники фон Тухтенхагена, надеявшиеся, что виконт искромсает графа Фолькера, разочарованно потянулись к выходу, однако другие дворяне заняли их места. Ч'инг заметил Йоганна фон Мекленберга и наследника престола, которые сидели на возвышении в дальнем конце зала. Здесь же был Хергард фон Тассенинк, в присутствии которого Фолькер нанес оскорбление Леосу. Представитель благородного семейства явился вместе со своей любовницей. Пришла и маркиза Сидония фон Мариенбург, с чьим мужем Бассанио виконт разделался в прошлом году на дуэли. В данных обстоятельствах удивляло отсутствие графини Эммануэль, которую, вероятно, не привлекало кровавое зрелище.
Фон Тухтенхаген, наконец, преодолел свой страх. Он радостно вышагивал взад и вперед, хихикал и обменивался шуточками со зрителями, стремясь придать себе храбрости.
- Фон Либевиц, - заявил он, - я хотел бы внести дополнения к предположениям, которые я высказал вчера. Насколько я знаю, ваша сестра раздвигает ноги для слуг и моряков…
Присутствующие ахнули. Леос и бровью не повел.
- В темноте она легла бы в постель даже с гномом или хафлингом. Или с мутантом… Разумеется, если его странности не послужили бы препятствием для любовной связи.
Леос медленно поднял меч и направил его острие на своего противника, который также принял боевую стойку. Унгенхауэр ощерился, демонстрируя выбитые зубы.
- Я полагаю, чтобы удовлетворить ее, нужен зверь,- ядовито продолжал фон Тухтенхаген. - Настоящая тварь!
Ч'инг взмахнул рукой, в которой сжимал платок, и шелковая ткань плавно опустилась на пол.
Мечи зазвенели, столкнувшись в воздухе, и с резким скрежетом разошлись.
Карл-Франц I из Дома Вильгельма Второго, Хранитель Империи, Победитель Тьмы, Император и сын Императора, положил сахар в кофе. Он слегка удивился, что принц еще не пришел, чтобы провести час в общении с отцом. Это был один из дворцовых ритуалов. Карл-Франц проверял знания Люйтпольда по учебным предметам и делился с сыном мудростью, которую приобрел за годы правления. Однако не в первый раз наследник пропускал встречу с отцом, найдя себе другое развлечение. Карл-Франц зевнул. Казалось, в эти дни вообще ничего не происходило…
На камне над дверью был выбит номер 317. Портовые шутники утверждали, что эти цифры обозначают среднее число взяток, которые стражники берут каждую неделю. В участок на Люйтпольдштрассе караульные пропустили его, не задавая вопросов. Старшие его знали, а младшие слышали о нем.
Эльзассер пожелал ему доброго утра, и Харальд кивнул младшему коллеге.
Он нашел сержанта Эконому, своего старого знакомого, и с удовольствием наблюдал, как ярость и страх исказили лицо мужчины.
- Какого ч…?
Харальд презрительно скривил губы и поднял кулак. Пара громил выступила из-за спины сержанта.
- Джуст, - усмехнулся Харальд. - Томми. Вы по мне соскучились?
По лицу сержанта медленно расплылась усмешка.
- Ты зашел на запретную территорию, Кляйндест. Вы двое, снимите свои плащи и вышвырните нарушителя вон.
Два бугая весело сняли накидки, на которых были вышиты герб города и эмблема портовой стражи, и закатали рукава.
- Я долго ждал этого момента, Кляйндест,- сказал Джуст. - У меня годы ушли на то, чтобы отделаться от черной отметки, которую ты поставил в моем учетном листе.
- Да, - поддержал приятеля Томми, невольно потирая некогда сломанную ключицу. - Я тоже рад тебя видеть, особенно теперь, когда ты стал гражданским…
Харальд повертел поднятым кулаком и принялся по одному разгибать пальцы, показывая стражникам свой значок.
У Эконому отвисла челюсть, звучно стукнув о кольчужный нагрудник.
- Вы вернулись?
Улыбка Харальда стала шире.
- Да, сержант. Я вернулся.
Джуст и Томми накинули свои накидки и попятились.
- Найдите мне стол, сержант, и принесите все материалы, которые у вас есть по делу Твари.
Эконому поспешно удалился. Джуст и Томми столкнулись в дверях, спеша за своим начальником.
Харальд мяукнул вдогонку ретировавшимся стражникам.
- Простите? - удивленно уставился на него Эльзассер.
- Котята,- пояснил Харальд.- Всего лишь пара котят.
- А, - кивнул молодой человек.
Двойная дверь распахнулась, и щупальца тумана проникли в помещение. Из белого облака выступил запыхавшийся человек. Это был посланец, который прибежал издалека, освещая себе путь фонарем.
Он поставил покрытый каплями светильник на пол и перевел дух.
- Еще одна, - выдохнул он.- Там, в порту. Снова убийство.
- Тварь, - констатировал Эльзассер.
- Да, - подтвердил гонец.
- Пойдем, мальчик, - повернулся Харальд к своему младшему товарищу. - Давай прищучим Дикона и приступим к расследованию.
Этьен Эдуард Вильшез, граф де ла Ружьер, посол Шарля де ла Тет Д'Ор III, короля Бретонии, выпятил грудь, как павлин, и приготовился в миллионный раз давать объяснения: да, он гном, да, он также занимает высокое положение в королевстве людей.
- Мои родители были заложниками, Гропиус,- втолковывал он учителю танцев. - Я воспитывался в доме одного из королевских министров. Мои братья довольствовались ролью шутов и фигляров, но я всегда чувствовал, что способен на большее…
Гном подкрутил напомаженный ус и картинно взмахнул пышным рукавом. Кружевные манжеты заколыхались вокруг его руки. Зал «Клуба фламинго» в частном театре, расположенном на Храмовой улице, был маленьким, однако скромные размеры помещения никак не умерили любви де ла Ружьера к драматическим жестам.
- Я отрекся от моего гномьего имени и принял имя моего благородного покровителя. Пусть внешне я выгляжу как гном, моя душа - это душа бретонца. Я взял лучшее от двух рас в том, что касается силы и стиля.
- Простите мое невежество, - смущенно прервал его Гропиус,- но я не знал, что в Бретонии живет много гномов…
- Если бы это было так, неужели, вы думаете, они позволили бы удерживать моих родителей в качестве заложников. Вы глупый человек, и я отказываюсь продолжать объяснения. Я не урод, чтобы на меня пялились или жалели. Я от рождения был сильной личностью, и мои способности заслуживают наивысшей оценки. Мой долг - отстаивать честь короля Шарля, куда бы я ни направлялся.
Учитель танцев присмирел и, взяв свечку, зажег светильники перед сценой.
- Ваша доблесть действительно стала легендой, - заметил он. Преодолев изумление, Гропиус вернулся к своей обычной угодливой и льстивой манере вести беседу. - До нас доходили слухи о многих ваших… хм… победах.
Де ла Ружьер гордо подбоченился и махнул рукой, показывая, что говорить тут не о чем. Затем он уселся на стул.
- А все эти истории про графиню Эммануэль,- облизнул губы учитель танцев. - Они…
- Прошу вас! Речь идет о репутации…
Главным образом его собственной, поскольку графиня отвергала все его поползновения.
- И потом, есть вопросы, которые де ла Ружьер не станет обсуждать с торговцем.
Гропиус поклонился и не стал развивать эту тему.
- А теперь, - объявил посол, - позовите ваших лучших танцовщиц.
- О да, конечно, ваше превосходительство.
Подхалим щелкнул пальцами и крикнул:
- Миеле.
Из-за занавеса вышла бойкая изящная девчушка. Она жеманно улыбнулась и, пританцовывая, сделала несколько шагов по сцене.
- Довольно, - буркнул де ла Ружьер. - Покажите другую.
У танцовщицы вытянулось лицо, и она понуро побрела за кулисы, волоча за собой меховое боа.
- Это Тесса Алквист, - сообщил Гропиус, и на сцену вышла другая девушка с длинными, стройными ногами, прелесть которых подчеркивал откровенный наряд.
Новая красотка больше понравилась послу, но вскоре он утратил к ней интерес и отослал прочь. Тесса Алквист убежала, покачивая перьями, украшающими ее костюм.
Де ла Ружьер раздраженно набросился на учителя танцев:
- Кажется, я дал вам четкие инструкции. Это особый прием, поэтому у меня особые требования к девушкам.
Гропиус слушал, кивая, как болванчик.
- Мне нужна большая женщина. Вы понимаете? Большая!
Сводник пожевал ус.
- Да, конечно, ваше превосходительство. Я отлично вас понимаю. Вам нужна танцовщица с пышными формами.
- Вот именно! Вы точно выразились. Пышные формы! У девушки должны быть впечатляющие пропорции. Ясно? Впечатляющие!
На лице учителя танцев появилась крысиная улыбка.
- Милица! - крикнул он. - Выйди и станцуй для нашего благородного гостя.
Девушка вышла на сцену…
…и де ла Ружьер понял, что снова влюбился.
6
Ничего более странного Люйтпольд не видел. Все было кончено в считанные секунды.
Принц готов был вмешаться, воспользовавшись старинным правом императорской семьи спасти своего учителя фехтования, но Йоганн положил руку на плечо мальчика и покачал головой. Выборщик был прав. Леос фон Либевиц не простил бы ему такого бесчестия. Виконт предпочел бы умереть.
Принц готов был вмешаться, воспользовавшись старинным правом императорской семьи спасти своего учителя фехтования, но Йоганн положил руку на плечо мальчика и покачал головой. Выборщик был прав. Леос фон Либевиц не простил бы ему такого бесчестия. Виконт предпочел бы умереть.