Страница:
Люйтпольд ожидал, что дуэлянты сделают шаг назад, оценят друг друга, а лишь потом скрестят мечи. Во всяком случае, так учили его самого.
Вместо этого воины прыгнули вперед. При дворе судачили, что Унгенхауэр, слуга фон Тухтенхагена, мутировал под воздействием варп-камня. Вытянув руки, гигант ринулся на Леоса…
Казалось, мастер клинка движется в обычном темпе, уклоняясь с линии атаки противника. Он лишь чиркнул по шее Унгенхауэра клинком и изящно ушел из зоны досягаемости, оказавшись за спиной великана. Из горла Унгенхауэра брызнул фонтан крови. Воин медленно повернулся на месте, заливая пол вокруг себя. Диен Ч'инг подхватил полы халата и отскочил в сторону, но туфли графа Фолькера были испорчены, а одному из секундантов кровь брызнула в лицо, из-за чего тот, фыркая, отошел к стене.
В груди Унгенхауэра что-то забулькало, но звук шел не изо рта, а из щели в горле. Он вскинул руки, словно торжествовал победу, и рухнул на колени. От удара зал содрогнулся.
Леос поднял шелковый платок Диен Ч'инга и вытер кончик рапиры.
Унгенхауэр упал ничком. Напольная плитка треснула там, где его голова ударилась о пол.
Зрители недоверчиво замерли, а потом разразились аплодисментами.
Леос не проявил никаких эмоций. Он аккуратно завернул свое оружие и передал его секунданту. Преклонив колени, граф Фолькер молился Сигмару.
Катаец поднял руку, призывая, всех к тишине, и шум стих.
- По законам рыцарства честь восстановлена. Жизнь графа Фолькера фон Тухтенхагена принадлежит виконту Леосу фон Либевицу, который волен распорядиться ею по своему усмотрению…
Фон Тухтенхаген на карачках полз к виконту, бессвязно умоляя о прощении. Он лизал башмаки Леоса, как собака.
- Позовите жреца,- обратился фехтовальщик к Диен Ч'ингу. - И цирюльника. Я не могу убить человека, не получившего отпущения грехов и к тому же небритого.
- Все подтвердилось, ликтор, - сказал Рухаак. - Только что прибыл посланец с известием из порта.
Микаэль Хассельштейн был поглощен своими мыслями, поэтому его помощнику пришлось повторить сообщение. На этот раз ликтор его услышал. Он осмыслил факты и нашел их тревожными.
- Я не сомневался, Симен, госпожа Опулс обладает необыкновенными способностями.
Однако жрец не мог сосредоточиться на убийстве. Прошлая ночь выдалась неудачной. На балу у фон Тассенинка Йелль грозила порвать с ним, и она была настроена решительно. Ему потребовались огромные усилия и настойчивость, чтобы переубедить ее. Затем последовал торопливый акт любви в прихожей, который возбуждал любовников тем сильнее, что их могли застать вместе. Однако эта связь превратилась в помеху. Она влияла на способности Хассельштейна к работе.
Опулс сидела в углу, все зная, но держа при себе чужие секреты. Микаэль позавидовал девушке. Насколько проще стала бы его жизнь, если бы он умел читать мысли.
Йелль изменила его, понял жрец. Любовь к ней иссушала, отнимала дни его жизни, которые он не мог тратить впустую.
Рухаак ждал приказов. Он был хорошим исполнителем, но никогда не проявлял инициативу. Да и великий теогонист сильно изменился после смерти своего незаконнорожденного сына Матиаса, поэтому все заботы о культе Сигмара легли на плечи Микаэля Хассельштейна. Он был достаточно силен, чтобы вынести груз ответственности, но напряжение последних дней буквально пригнуло его к земле.
Назначение на должность императорского исповедника следовало рассматривать как привилегию, однако грехи, которые отягощали совесть Карла-Франца, были незначительными, если не сказать ничтожными. Император был хорошим человеком, причем совершенно не сознавал этого. Зато это понимал жрец, дающий ему отпущение грехов. Император облегчал душу перед Микаэлем, но к кому мог обратиться сам Микаэль?
Кроме того, его угнетало распутство Йелль. У нее всегда были другие мужчины, даже в самом разгаре их романа. Слишком много других мужчин. Однажды Хассельштейн видел, как его возлюбленная любезничала с серомордой жабой Тибальтом.
Жрец сделал вид, что размышляет над проблемой поимки Твари, а не борется с сердечным недугом. Рухаак почтительно молчал, но Опулс нетерпеливо ерзала на стуле. Как много знает эта ведьма?
Может, назначить девушку своим исповедником? В любом случае, ей наверняка известны все его прегрешения. Он мог бы придать официальный статус этим отношениям. Нет, она женщина. Розана напоминала ему Йелль. Все женщины шлюхи. Даже послушницы ордена Сигмара крутились вокруг рыцарей Храма, выставляя напоказ свои лодыжки, и нагибались при каждом удобном случае. Лицемерки, потаскушки и искусительницы, вот что представляли собой многие из них. Иногда Хассельштейну казалось, что женщины были порождениями Хаоса. Варп-камень видоизменил их тело, чтобы им легче было терзать мужчин. В их груди билось демоническое сердце, а жестокость была их врожденным свойством.
Если бы Опулс была мужчиной, как Рухаак, Адриан Ховен или Диен Ч'инг! Они могли бы вместе использовать ее дар. Однако ведьмы всегда были женщинами. В прошлом Храм заклеймил провидиц созданиями Хаоса, предписав сжигать их на костре. Какое расточительство! Даже не будучи его подчиненной, Розана Опулс могла принести огромную пользу Храму.
- Госпожа Опулс, - заговорил Хассельштейн. - У вас больше нет никаких светлых идей?
Розана удивилась, что ликтор обратился к ней за советом прежде, чем к Рухааку, и на мгновение задумалась, подбирая слова.
- На данный момент никаких, ликтор…
Однако в ее тоне звучала неуверенность.
- Но?
- Вчера на месте последнего убийства я встретила Йоганна фон Мекленберга.
- Выборщика Зюденланда?
- Да. Он интересовался чудовищем. Не знаю почему. Это необычная личность. Барон бессознательно закрыл щитом свои мысли.
Хассельштейн подумал о фон Мекленберге. Это был красивый молодой человек, немного суровый, но ровно настолько, чтобы с его лица исчезло беззаботное ребяческое выражение. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые нравились Йелль. Интересно, они были любовниками? Жрец сомневался, что эти двое вообще знали друг друга, но в бароне было нечто странное и подозрительное.
- Закрыл свои мысли? - переспросил ликтор. - Видимо, он что-то скрывает.
- Не обязательно. Я не верю, что он сознательно пытался отгородиться от меня. Да я и не стремилась узнать, что у него на уме. Я просто заметила ментальные щиты, и мне стало любопытно.
- Вы молодец, госпожа Опулс. Это интересная новость.
«Розана Опулс - опасная собака», - размышлял Хассельштейн. Она могла обернуться и тяпнуть своего хозяина так же легко, как порвать горло врагу. Однако она была выносливой собакой.
- Я снова отправлю вас помогать портовой страже, - заявил жрец.- Если фон Мекленберг опять появится, держитесь к нему поближе и постарайтесь выяснить все, что сумеете. Все следы ведут во дворец.
«И к Йелль»,- мысленно добавил он. Однако молчание получилось слишком громким. Опулс нахмурила брови, словно пыталась уловить невнятно произнесенное имя. Хассельштейн попытался замкнуть свои мысли на замок. Неторопливо повернувшись к Рухааку, он сказал:
- Симен, верни Адриана Ховена. Пусть подготовят эскорт, который будет сопровождать госпожу Опулс. И еще я хочу, чтобы как можно больше людей были готовы выйти на улицу. У стражников был шанс, однако они им не воспользовались. Пришло время вмешаться культу Сигмара. Слава поимки Твари будет принадлежать нам.
У Милицы грудь и живот заболели от напряжения, пока она танцевала для маленького смешного создания, для гнома, который вел себя как бретонец.
Де ла Ружьер не скрывал, что он в восторге от представления, и девица решила использовать свое преимущество. Она наклонилась, позволяя клиенту рассмотреть себя вблизи. Гном таращился на нее, подкручивая усы короткими пухлыми пальчиками. Танцовщица знала, как она выглядит в свете нижних сценических огней. Арбузы в мешке. Но некоторых мужчин это сводило с ума.
Гропиус стоял позади, отсчитывая такт длинным указательным пальцем.
Музыки не было, однако девушка хорошо знала эту часть танца, поэтому не нуждалась в ней. Ее выступление сопровождали только шлепанье босых ног по сцене, ропот других девушек за кулисами и странные звуки, которые издавал де ла Ружьер.
Посол, как зачарованный, следил за каждым ее движением, пуская слюни на свою бороду. Наконец он не выдержал и попросил танцовщицу остановиться.
- Моя дорогая, - сказал он, - ты великолепна. Нечасто моим глазам доводилось видеть столь… изобильную красоту…
За кулисами Тесса, Миеле и остальные жаловались на судьбу. Опять огромная, нескладная Милица с ее огромными, несуразными грудями оставила их в дураках. Обычно, когда она выходила на сцену, клиенты не верили, что все в ней настоящее. Но едва пышнотелая красотка снимала с себя шарфик-другой, публика меняла свое мнение и пораженно замирала.
- Ты получишь богатую награду, - лепетал гном. - Золотые кроны. Я пришлю за тобой карету.
Милица грациозно поклонилась и поблагодарила. Гропиус поджал губы, но кивнул в знак одобрения. Конечно, он получит свою долю. Если все сложится хорошо, Милица найдет себе нового покровителя или даже сама займется своей карьерой. Возможно, де ла Ружьер предложит ей постоянную должность танцовщицы или что-нибудь в этом роде.
Посол направился к выходу из театра, шагая так, словно его ноги были длиннее, чем у Тессы. В дверях он обернулся, снял шляпу и отвесил даме прощальный поклон, задев плюмажем пол. Подмигивая и целуя свои пальцы, он вышел. Гропиус взглянул на танцовщицу и велел ей одеться.
7
Часть 4 Бунт
1
Вместо этого воины прыгнули вперед. При дворе судачили, что Унгенхауэр, слуга фон Тухтенхагена, мутировал под воздействием варп-камня. Вытянув руки, гигант ринулся на Леоса…
Казалось, мастер клинка движется в обычном темпе, уклоняясь с линии атаки противника. Он лишь чиркнул по шее Унгенхауэра клинком и изящно ушел из зоны досягаемости, оказавшись за спиной великана. Из горла Унгенхауэра брызнул фонтан крови. Воин медленно повернулся на месте, заливая пол вокруг себя. Диен Ч'инг подхватил полы халата и отскочил в сторону, но туфли графа Фолькера были испорчены, а одному из секундантов кровь брызнула в лицо, из-за чего тот, фыркая, отошел к стене.
В груди Унгенхауэра что-то забулькало, но звук шел не изо рта, а из щели в горле. Он вскинул руки, словно торжествовал победу, и рухнул на колени. От удара зал содрогнулся.
Леос поднял шелковый платок Диен Ч'инга и вытер кончик рапиры.
Унгенхауэр упал ничком. Напольная плитка треснула там, где его голова ударилась о пол.
Зрители недоверчиво замерли, а потом разразились аплодисментами.
Леос не проявил никаких эмоций. Он аккуратно завернул свое оружие и передал его секунданту. Преклонив колени, граф Фолькер молился Сигмару.
Катаец поднял руку, призывая, всех к тишине, и шум стих.
- По законам рыцарства честь восстановлена. Жизнь графа Фолькера фон Тухтенхагена принадлежит виконту Леосу фон Либевицу, который волен распорядиться ею по своему усмотрению…
Фон Тухтенхаген на карачках полз к виконту, бессвязно умоляя о прощении. Он лизал башмаки Леоса, как собака.
- Позовите жреца,- обратился фехтовальщик к Диен Ч'ингу. - И цирюльника. Я не могу убить человека, не получившего отпущения грехов и к тому же небритого.
- Все подтвердилось, ликтор, - сказал Рухаак. - Только что прибыл посланец с известием из порта.
Микаэль Хассельштейн был поглощен своими мыслями, поэтому его помощнику пришлось повторить сообщение. На этот раз ликтор его услышал. Он осмыслил факты и нашел их тревожными.
- Я не сомневался, Симен, госпожа Опулс обладает необыкновенными способностями.
Однако жрец не мог сосредоточиться на убийстве. Прошлая ночь выдалась неудачной. На балу у фон Тассенинка Йелль грозила порвать с ним, и она была настроена решительно. Ему потребовались огромные усилия и настойчивость, чтобы переубедить ее. Затем последовал торопливый акт любви в прихожей, который возбуждал любовников тем сильнее, что их могли застать вместе. Однако эта связь превратилась в помеху. Она влияла на способности Хассельштейна к работе.
Опулс сидела в углу, все зная, но держа при себе чужие секреты. Микаэль позавидовал девушке. Насколько проще стала бы его жизнь, если бы он умел читать мысли.
Йелль изменила его, понял жрец. Любовь к ней иссушала, отнимала дни его жизни, которые он не мог тратить впустую.
Рухаак ждал приказов. Он был хорошим исполнителем, но никогда не проявлял инициативу. Да и великий теогонист сильно изменился после смерти своего незаконнорожденного сына Матиаса, поэтому все заботы о культе Сигмара легли на плечи Микаэля Хассельштейна. Он был достаточно силен, чтобы вынести груз ответственности, но напряжение последних дней буквально пригнуло его к земле.
Назначение на должность императорского исповедника следовало рассматривать как привилегию, однако грехи, которые отягощали совесть Карла-Франца, были незначительными, если не сказать ничтожными. Император был хорошим человеком, причем совершенно не сознавал этого. Зато это понимал жрец, дающий ему отпущение грехов. Император облегчал душу перед Микаэлем, но к кому мог обратиться сам Микаэль?
Кроме того, его угнетало распутство Йелль. У нее всегда были другие мужчины, даже в самом разгаре их романа. Слишком много других мужчин. Однажды Хассельштейн видел, как его возлюбленная любезничала с серомордой жабой Тибальтом.
Жрец сделал вид, что размышляет над проблемой поимки Твари, а не борется с сердечным недугом. Рухаак почтительно молчал, но Опулс нетерпеливо ерзала на стуле. Как много знает эта ведьма?
Может, назначить девушку своим исповедником? В любом случае, ей наверняка известны все его прегрешения. Он мог бы придать официальный статус этим отношениям. Нет, она женщина. Розана напоминала ему Йелль. Все женщины шлюхи. Даже послушницы ордена Сигмара крутились вокруг рыцарей Храма, выставляя напоказ свои лодыжки, и нагибались при каждом удобном случае. Лицемерки, потаскушки и искусительницы, вот что представляли собой многие из них. Иногда Хассельштейну казалось, что женщины были порождениями Хаоса. Варп-камень видоизменил их тело, чтобы им легче было терзать мужчин. В их груди билось демоническое сердце, а жестокость была их врожденным свойством.
Если бы Опулс была мужчиной, как Рухаак, Адриан Ховен или Диен Ч'инг! Они могли бы вместе использовать ее дар. Однако ведьмы всегда были женщинами. В прошлом Храм заклеймил провидиц созданиями Хаоса, предписав сжигать их на костре. Какое расточительство! Даже не будучи его подчиненной, Розана Опулс могла принести огромную пользу Храму.
- Госпожа Опулс, - заговорил Хассельштейн. - У вас больше нет никаких светлых идей?
Розана удивилась, что ликтор обратился к ней за советом прежде, чем к Рухааку, и на мгновение задумалась, подбирая слова.
- На данный момент никаких, ликтор…
Однако в ее тоне звучала неуверенность.
- Но?
- Вчера на месте последнего убийства я встретила Йоганна фон Мекленберга.
- Выборщика Зюденланда?
- Да. Он интересовался чудовищем. Не знаю почему. Это необычная личность. Барон бессознательно закрыл щитом свои мысли.
Хассельштейн подумал о фон Мекленберге. Это был красивый молодой человек, немного суровый, но ровно настолько, чтобы с его лица исчезло беззаботное ребяческое выражение. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые нравились Йелль. Интересно, они были любовниками? Жрец сомневался, что эти двое вообще знали друг друга, но в бароне было нечто странное и подозрительное.
- Закрыл свои мысли? - переспросил ликтор. - Видимо, он что-то скрывает.
- Не обязательно. Я не верю, что он сознательно пытался отгородиться от меня. Да я и не стремилась узнать, что у него на уме. Я просто заметила ментальные щиты, и мне стало любопытно.
- Вы молодец, госпожа Опулс. Это интересная новость.
«Розана Опулс - опасная собака», - размышлял Хассельштейн. Она могла обернуться и тяпнуть своего хозяина так же легко, как порвать горло врагу. Однако она была выносливой собакой.
- Я снова отправлю вас помогать портовой страже, - заявил жрец.- Если фон Мекленберг опять появится, держитесь к нему поближе и постарайтесь выяснить все, что сумеете. Все следы ведут во дворец.
«И к Йелль»,- мысленно добавил он. Однако молчание получилось слишком громким. Опулс нахмурила брови, словно пыталась уловить невнятно произнесенное имя. Хассельштейн попытался замкнуть свои мысли на замок. Неторопливо повернувшись к Рухааку, он сказал:
- Симен, верни Адриана Ховена. Пусть подготовят эскорт, который будет сопровождать госпожу Опулс. И еще я хочу, чтобы как можно больше людей были готовы выйти на улицу. У стражников был шанс, однако они им не воспользовались. Пришло время вмешаться культу Сигмара. Слава поимки Твари будет принадлежать нам.
У Милицы грудь и живот заболели от напряжения, пока она танцевала для маленького смешного создания, для гнома, который вел себя как бретонец.
Де ла Ружьер не скрывал, что он в восторге от представления, и девица решила использовать свое преимущество. Она наклонилась, позволяя клиенту рассмотреть себя вблизи. Гном таращился на нее, подкручивая усы короткими пухлыми пальчиками. Танцовщица знала, как она выглядит в свете нижних сценических огней. Арбузы в мешке. Но некоторых мужчин это сводило с ума.
Гропиус стоял позади, отсчитывая такт длинным указательным пальцем.
Музыки не было, однако девушка хорошо знала эту часть танца, поэтому не нуждалась в ней. Ее выступление сопровождали только шлепанье босых ног по сцене, ропот других девушек за кулисами и странные звуки, которые издавал де ла Ружьер.
Посол, как зачарованный, следил за каждым ее движением, пуская слюни на свою бороду. Наконец он не выдержал и попросил танцовщицу остановиться.
- Моя дорогая, - сказал он, - ты великолепна. Нечасто моим глазам доводилось видеть столь… изобильную красоту…
За кулисами Тесса, Миеле и остальные жаловались на судьбу. Опять огромная, нескладная Милица с ее огромными, несуразными грудями оставила их в дураках. Обычно, когда она выходила на сцену, клиенты не верили, что все в ней настоящее. Но едва пышнотелая красотка снимала с себя шарфик-другой, публика меняла свое мнение и пораженно замирала.
- Ты получишь богатую награду, - лепетал гном. - Золотые кроны. Я пришлю за тобой карету.
Милица грациозно поклонилась и поблагодарила. Гропиус поджал губы, но кивнул в знак одобрения. Конечно, он получит свою долю. Если все сложится хорошо, Милица найдет себе нового покровителя или даже сама займется своей карьерой. Возможно, де ла Ружьер предложит ей постоянную должность танцовщицы или что-нибудь в этом роде.
Посол направился к выходу из театра, шагая так, словно его ноги были длиннее, чем у Тессы. В дверях он обернулся, снял шляпу и отвесил даме прощальный поклон, задев плюмажем пол. Подмигивая и целуя свои пальцы, он вышел. Гропиус взглянул на танцовщицу и велел ей одеться.
7
Сэм Варбл был потрясен.
Хафлинг согласился совершить не слишком приятное путешествие в Альтдорф на барже - чего ему совсем не хотелось - только при условии, что получит плату вперед. Он даже назначил цену несколько выше, чем обычно, во-первых, потому, что его работодатель мог себе это позволить, и, во-вторых, потому, что поручение казалось невыносимо скучным.
Он не ожидал, что увидит гибель Тотена Унгенхауэра. И что сможет наблюдать за поединком из первого ряда. Хотя ради этого ему пришлось переодеться слугой и приклеить фальшивую бороду. Однако представление того стоило.
Сэм помнил, что раньше Унгенхауэр был предводителем мариенбургских «рыбников». Когда у Варбла было время, он навещал могилы усопших друзей и потому запомнил высокорослого наемного убийцу. «Рыбники» тактично избавились от гиганта, когда им надоело спиливать его рога каждый месяц и притворяться, что он обычный человек.
Хафлинг обвел взглядом зрительный зал, ища своего нанимателя. Как и следовало ожидать, маркиза была здесь, легко узнаваемая по большому носу, выступающему из-под вуали. Он чуть заметно кивнул ей, и она в ответ разве что юбку не задрала и не послала ему воздушный поцелуй. Богатые вдовы всегда отличались глупостью.
Фон Тухтенхаген уединился в углу с жрецом Верены, то ли долго и подробно исповедуясь во всех грехах, то ли умоляя священнослужителя, чтобы тот спрятал его под своим балахоном и вывел из зала. Граф пропустил мимо ушей предложение виконта воспользоваться услугами цирюльника и предстать перед своей богиней в надлежащем виде. Варбл посочувствовал бедняге. Когда ты мертв, никто и фальшивого пфеннига не даст на масло для волос и духи.
Если не верите, спросите Унгенхауэра, хотя теперь он вряд ли даст ответ.
Виконт имел полное право убить графа. Никто не стал бы возражать. Варбл и не сомневался, что фон Тухтенхаген заслуживает смерти. Хафлинг читал сочинение Ефимовича «Твари в зеленом бархате» и знал, что многое в нем было правдой, поэтому он охотно поверил в историю о графе Фолькере, трех пастушках, пропавшей запонке и яме с негашеной известью.
Леос не проявлял особого нетерпения. Он отложил свой благородный меч и выбрал для казни обычную гарроту.
Зрители по большей части разошлись, поскольку смотреть было не на что. Близилась безвкусная, но неизбежная развязка.
В конце концов, даже жрец пресытился причитаниями Фолькера и предоставил Леосу возможность самостоятельно разбираться с графом.
Катаец, который не понравился Варблу с первого взгляда, придерживал фон Тухтенхагена за плечи, а Леос тем временем надел гарроту на шею побежденному. Подложив лоскут шелка под стальную струну, виконт проследил, чтобы металл нигде не касался кожи. Такова была привилегия дворянина: орудие казни не должно осквернить его тела.
Фон Тухтенхаген продемонстрировал всем, что он ел на завтрак.
Затем молниеносным движением виконт затянул петлю, и граф упал рядом со своим бойцом.
Улыбнувшись, Леос отступил. Катаец проверял пульс и дыхание фон Тухтенхагена. Ничтожный человечек в зеленом бархате умер.
Все собрали свои вещи и двинулись прочь.
- Ты, - окликнул хафлинга рослый лакей-человек, - малявка!
Варбл потянулся за кинжалом, но вспомнил, что оставил его в других башмаках. Он был одет как слуга, а слугам не полагается входить во дворец вооруженными, если они не хотят, чтобы их приняли за убийц и подвергли пытке.
- Помоги мне убрать эту грязь.
Варбл пожал плечами. Не только Харальду Кляйндесту приходилось заниматься грязной работой.
Тварь скрывалась, но все слышала и видела. Она чуяла запах крови и знала, что этой ночью снова выйдет на охоту…
- Это Розана Опулс, - сообщил Эльзассер. - Она из Храма.
Харальд заметил присутствие девушки и понадеялся, что она не будет путаться под ногами.
- Не беспокойтесь, я не буду, - сказала нежданная гостья.
- Розана - провидица.
- Я догадался.
Два работника Шигуллы выловили тело из воды и сложили останки на столе в складском помещении компании «Любимец Мананна». Дикон ходил мрачный как туча из-за возвращения Харальда Кляйндеста. Он был озабочен тем, как пропустить официальных дознавателей сквозь кольцо охраны и удержать скандалистов на расстоянии. Харальд не смог придумать для него другого, более полезного, задания. Строго говоря, оно не было даже унизительным. Теперь, представляя имперскую власть, Харальд мог отдавать распоряжения своему старому капитану и намеревался при случае сквитаться за старые обиды.
Месть была гнусным и бессмысленным чувством, но ведь он всего лишь слабый человек, н нельзя его винить за низменные порывы.
Если ему требовались подозреваемые, то вокруг их было множество. Управляющий Шигулла некогда входил в банду «крюков», а почти всех его работников Харальд знал еще в те дни, когда они начинали мелкими карманниками. Однако, если уж на то пошло, ни на одном из них не висело столько нераскрытых дел, сколько на стражниках. Пробираясь через толпу зевак, Харальд почувствовал, что у него снова заурчало в животе.
Он осмотрел безглазое тело с обезображенным лицом и понял, что их ждет встреча с необычным преступником. «Крюки» и «рыбники» часто наносили увечья телам убитых противников, если хотели передать то или иное послание приятелям своих врагов, однако даже берсерки не сделали бы такого с женщиной.
- Провидица, - позвал Харальд.- Что ты можешь мне сказать?
Девушка не хотела прикасаться к мертвому телу, но все-таки положила руку на ободранный лоб жертвы.
- Волк, - сказала она.
- Это сделал волк?
Розана сделала отрицательный жест. Ее глаза были закрыты, руки и ноги дрожали. Она водила головой из стороны в сторону, словно пытаясь уловить звук или запах.
- Волк, - повторила девушка. Это слово запечатлелось в ее мозгу.
- Волки обычно не охотятся в городе, - заметил Харальд. - Кроме того, они съедают, по крайней мере, половину своей добычи. Хищник не сбросил бы тело с пристани. Скорее, он оставил бы его валяться, чтобы снова прийти поживиться.
- Я имею в виду не настоящего волка, а Вольфа. Это имя.
Провидица отвела руку и вытерла ее о платье. Она не испытывала отвращения. Конечно, ей не хотелось прикасаться к оголенной человеческой плоти, но коль выбора не был, она не собиралась жаловаться.
- Был один знаменитый Вольф, - припомнил Эльзассер. - Вольфганг Нойвальд.
- Нойвальд? Звучит знакомо. А, ты имеешь в виду Вольфганга фон Нойвальда?
- Вот именно, капитан. Его имя упоминается в песне Ферринга-стихотворца о герое Конраде. Говорят, у него вытатуирована волчья морда поверх лица.
- Герой? Это интересное слово, Эльзассер. Я знаю людей, которые считают Вечного Дракенфелса героем.
- Нойвальд… Э, фонНойвальд как будто бы раньше убивал людей. И он родом из Альтдорфа.
Харальд покачал головой:
- Я слышал о Вольфе фон Нойвальде, стражник. Он мне не нравился, но убивать проституток не в его духе.
- Это не такое уж редкое имя,- подвел итоги Эльзассер.
- Я прикажу, чтобы всех Вольфов, Вольфгангов, Вульфи, Вольфрамов, Вольфгардов и Вульфриков схватили и подвергли допросу с пристрастием, - вмешался Дикон.
Харальд, Розана и Эльзассер посмотрели на капитана портовой стражи как на слабоумного.
- Ты идиот, Дикон, - выразил общую мысль Харальд. Капитан посмотрел на него так, словно у него был наготове ответ, но он все забыл.
- Если эта женщина умерла, думая о Вольфе, вовсе не значит, что он убил ее. Я не раз видел, как в минуту смерти мужчины звали свою мать или подружку…
- Блестяще, Кляйндест, - ощерился Дикон. - Значит, Вольф был мамочкой этой шлюхи?
Розана рассердилась:
- Она не была шлюхой, капитан. Она работала в «Приюте странника» служанкой.
Дикон фыркнул и пошел прочь, доставая свою трубку.
Харальд осмотрел труп, тщательно изучая каждую рану. Он пытался представить себе, что за животное они преследуют, а также хотел понять, что возбуждает Тварь, что доставляет ей удовольствие. Его желудок разъедала кислота, но он все-таки смог составить представление о чудовище, за которым они охотились.
- Думаю, вы правы,- заметила Розана. - Вольф был любовником девушки. Я вижу его лицо. Вероятно, я смогла бы его узнать.
Харальд оторвался от исследования мертвого тела. Укрыв останки погибшей девушки одеялом, он подоткнул его со всех сторон.
- Вы умеете рисовать?
Розана удивилась и открыла рот, чтобы задать вопрос, но потом догадалась сама.
- Да, я смогла бы нарисовать его портрет.
Харальд ухватил Шигуллу за ухо и велел ему принести бумагу и карандаш. Управляющий принялся рыться в столе, заваленном бухгалтерскими книгами, и нашел несколько чистых листов.
Розана села и приступила к работе.
- Посыльный скоро приведет хозяина «Приюта странника», - сообщил Эльзассер. - Тогда мы узнаем ее имя.
- Да? Если бы это была твоя девушка, ты бы ее узнал?
Юноша был шокирован. Эльзассер переживал опасный период. Он слишком увлекся своей работой, но воспринимал ее как игру. Если он выживет в портовой страже, то научится. Из него получился бы неплохой офицер.
Розана передала Харальду набросок. Мужчина взглянул на него и удивленно воскликнул:
- Ты нарисовала Йоганна фон Мекленберга, провидица. Только здесь у него нет бороды.
Опулс прикусила губу.
- Да, я знаю. Я пыталась этого избежать. Человек, которого я вижу, похож на барона, но это не барон.
- Наверное, барон фон Мекленберг выглядел так десять лет назад, когда был студентом, - предположил Эльзассер.
- Десять лет назад этой девушке было семь,- возразила Розана.
Харальд посмотрел на провидицу, не считая нужным спрашивать вслух.
- Я могу определить ее возраст,- пояснила она. - Но не ее имя. Мой дар напоминает ловлю рыбы в темноте: далеко не всегда удается поймать то, что нужно.
- Хм… - Харальд разглядывал портрет.
Девушка хорошо рисовала. Мысли стражника переключились на барона. Он все еще не понимал, почему фон Мекленберг заинтересовался этим делом. Кляйндест интуитивно доверял барону, хотя обычно у него не ладились отношения с вельможами, поэтому он не спешил отказываться от первого впечатления. Однако у него появились вопросы, на которые он желал получить ответ.
- Вы встречались с выборщиком? - спросил Харальд Розану.
- Да, вчера. Когда нашли предыдущую жертву.
- Что вы думаете о нем?
Вопрос застал Розану врасплох, однако она не стала уклоняться от ответа.
- Он чем-то озабочен. Но я не думаю, что он - Тварь.
- Я тоже, - встрял Эльзассер. - Будь он Тварью, зачем ему подключать вас к поискам убийцы?
Харальд обдумал слова юноши.
- Разве что он хочет, чтобы его поймали…
Дверь склада открылась, и Дикон впустил стражника, который тащил за собой лысого человека средних лет. На мужчине были башмаки и плащ, наброшенный поверх ночной рубашки.
- Это Рунце из «Приюта странника».
Хозяин трактира посмотрел на стол, и Харальд приподнял одеяло.
- Молот Сигмара! - выругался Рунце.- Это Труди.
Он поспешно отвернулся, и его вырвало прямо на Дикона.
- Вот беда, - пробормотал Харальд себе под нос, - еще один слабый желудок.
- Труди?
Тишина.
Вольф перевернулся на другой бок, но рядом никого не было. Он был не в университете и не в «Приюте странника».
- Труди?
Юноша попытался припомнить прошлую ночь, но не смог.
Где-то капала вода, а пол качался. Может, он плывет на лодке?
Ему нужно было найти ответы сразу на несколько вопросов. Куда делась Труди? Где был он сам? Что он делал прошлой ночью?
И почему он весь в крови?
Хафлинг согласился совершить не слишком приятное путешествие в Альтдорф на барже - чего ему совсем не хотелось - только при условии, что получит плату вперед. Он даже назначил цену несколько выше, чем обычно, во-первых, потому, что его работодатель мог себе это позволить, и, во-вторых, потому, что поручение казалось невыносимо скучным.
Он не ожидал, что увидит гибель Тотена Унгенхауэра. И что сможет наблюдать за поединком из первого ряда. Хотя ради этого ему пришлось переодеться слугой и приклеить фальшивую бороду. Однако представление того стоило.
Сэм помнил, что раньше Унгенхауэр был предводителем мариенбургских «рыбников». Когда у Варбла было время, он навещал могилы усопших друзей и потому запомнил высокорослого наемного убийцу. «Рыбники» тактично избавились от гиганта, когда им надоело спиливать его рога каждый месяц и притворяться, что он обычный человек.
Хафлинг обвел взглядом зрительный зал, ища своего нанимателя. Как и следовало ожидать, маркиза была здесь, легко узнаваемая по большому носу, выступающему из-под вуали. Он чуть заметно кивнул ей, и она в ответ разве что юбку не задрала и не послала ему воздушный поцелуй. Богатые вдовы всегда отличались глупостью.
Фон Тухтенхаген уединился в углу с жрецом Верены, то ли долго и подробно исповедуясь во всех грехах, то ли умоляя священнослужителя, чтобы тот спрятал его под своим балахоном и вывел из зала. Граф пропустил мимо ушей предложение виконта воспользоваться услугами цирюльника и предстать перед своей богиней в надлежащем виде. Варбл посочувствовал бедняге. Когда ты мертв, никто и фальшивого пфеннига не даст на масло для волос и духи.
Если не верите, спросите Унгенхауэра, хотя теперь он вряд ли даст ответ.
Виконт имел полное право убить графа. Никто не стал бы возражать. Варбл и не сомневался, что фон Тухтенхаген заслуживает смерти. Хафлинг читал сочинение Ефимовича «Твари в зеленом бархате» и знал, что многое в нем было правдой, поэтому он охотно поверил в историю о графе Фолькере, трех пастушках, пропавшей запонке и яме с негашеной известью.
Леос не проявлял особого нетерпения. Он отложил свой благородный меч и выбрал для казни обычную гарроту.
Зрители по большей части разошлись, поскольку смотреть было не на что. Близилась безвкусная, но неизбежная развязка.
В конце концов, даже жрец пресытился причитаниями Фолькера и предоставил Леосу возможность самостоятельно разбираться с графом.
Катаец, который не понравился Варблу с первого взгляда, придерживал фон Тухтенхагена за плечи, а Леос тем временем надел гарроту на шею побежденному. Подложив лоскут шелка под стальную струну, виконт проследил, чтобы металл нигде не касался кожи. Такова была привилегия дворянина: орудие казни не должно осквернить его тела.
Фон Тухтенхаген продемонстрировал всем, что он ел на завтрак.
Затем молниеносным движением виконт затянул петлю, и граф упал рядом со своим бойцом.
Улыбнувшись, Леос отступил. Катаец проверял пульс и дыхание фон Тухтенхагена. Ничтожный человечек в зеленом бархате умер.
Все собрали свои вещи и двинулись прочь.
- Ты, - окликнул хафлинга рослый лакей-человек, - малявка!
Варбл потянулся за кинжалом, но вспомнил, что оставил его в других башмаках. Он был одет как слуга, а слугам не полагается входить во дворец вооруженными, если они не хотят, чтобы их приняли за убийц и подвергли пытке.
- Помоги мне убрать эту грязь.
Варбл пожал плечами. Не только Харальду Кляйндесту приходилось заниматься грязной работой.
Тварь скрывалась, но все слышала и видела. Она чуяла запах крови и знала, что этой ночью снова выйдет на охоту…
- Это Розана Опулс, - сообщил Эльзассер. - Она из Храма.
Харальд заметил присутствие девушки и понадеялся, что она не будет путаться под ногами.
- Не беспокойтесь, я не буду, - сказала нежданная гостья.
- Розана - провидица.
- Я догадался.
Два работника Шигуллы выловили тело из воды и сложили останки на столе в складском помещении компании «Любимец Мананна». Дикон ходил мрачный как туча из-за возвращения Харальда Кляйндеста. Он был озабочен тем, как пропустить официальных дознавателей сквозь кольцо охраны и удержать скандалистов на расстоянии. Харальд не смог придумать для него другого, более полезного, задания. Строго говоря, оно не было даже унизительным. Теперь, представляя имперскую власть, Харальд мог отдавать распоряжения своему старому капитану и намеревался при случае сквитаться за старые обиды.
Месть была гнусным и бессмысленным чувством, но ведь он всего лишь слабый человек, н нельзя его винить за низменные порывы.
Если ему требовались подозреваемые, то вокруг их было множество. Управляющий Шигулла некогда входил в банду «крюков», а почти всех его работников Харальд знал еще в те дни, когда они начинали мелкими карманниками. Однако, если уж на то пошло, ни на одном из них не висело столько нераскрытых дел, сколько на стражниках. Пробираясь через толпу зевак, Харальд почувствовал, что у него снова заурчало в животе.
Он осмотрел безглазое тело с обезображенным лицом и понял, что их ждет встреча с необычным преступником. «Крюки» и «рыбники» часто наносили увечья телам убитых противников, если хотели передать то или иное послание приятелям своих врагов, однако даже берсерки не сделали бы такого с женщиной.
- Провидица, - позвал Харальд.- Что ты можешь мне сказать?
Девушка не хотела прикасаться к мертвому телу, но все-таки положила руку на ободранный лоб жертвы.
- Волк, - сказала она.
- Это сделал волк?
Розана сделала отрицательный жест. Ее глаза были закрыты, руки и ноги дрожали. Она водила головой из стороны в сторону, словно пытаясь уловить звук или запах.
- Волк, - повторила девушка. Это слово запечатлелось в ее мозгу.
- Волки обычно не охотятся в городе, - заметил Харальд. - Кроме того, они съедают, по крайней мере, половину своей добычи. Хищник не сбросил бы тело с пристани. Скорее, он оставил бы его валяться, чтобы снова прийти поживиться.
- Я имею в виду не настоящего волка, а Вольфа. Это имя.
Провидица отвела руку и вытерла ее о платье. Она не испытывала отвращения. Конечно, ей не хотелось прикасаться к оголенной человеческой плоти, но коль выбора не был, она не собиралась жаловаться.
- Был один знаменитый Вольф, - припомнил Эльзассер. - Вольфганг Нойвальд.
- Нойвальд? Звучит знакомо. А, ты имеешь в виду Вольфганга фон Нойвальда?
- Вот именно, капитан. Его имя упоминается в песне Ферринга-стихотворца о герое Конраде. Говорят, у него вытатуирована волчья морда поверх лица.
- Герой? Это интересное слово, Эльзассер. Я знаю людей, которые считают Вечного Дракенфелса героем.
- Нойвальд… Э, фонНойвальд как будто бы раньше убивал людей. И он родом из Альтдорфа.
Харальд покачал головой:
- Я слышал о Вольфе фон Нойвальде, стражник. Он мне не нравился, но убивать проституток не в его духе.
- Это не такое уж редкое имя,- подвел итоги Эльзассер.
- Я прикажу, чтобы всех Вольфов, Вольфгангов, Вульфи, Вольфрамов, Вольфгардов и Вульфриков схватили и подвергли допросу с пристрастием, - вмешался Дикон.
Харальд, Розана и Эльзассер посмотрели на капитана портовой стражи как на слабоумного.
- Ты идиот, Дикон, - выразил общую мысль Харальд. Капитан посмотрел на него так, словно у него был наготове ответ, но он все забыл.
- Если эта женщина умерла, думая о Вольфе, вовсе не значит, что он убил ее. Я не раз видел, как в минуту смерти мужчины звали свою мать или подружку…
- Блестяще, Кляйндест, - ощерился Дикон. - Значит, Вольф был мамочкой этой шлюхи?
Розана рассердилась:
- Она не была шлюхой, капитан. Она работала в «Приюте странника» служанкой.
Дикон фыркнул и пошел прочь, доставая свою трубку.
Харальд осмотрел труп, тщательно изучая каждую рану. Он пытался представить себе, что за животное они преследуют, а также хотел понять, что возбуждает Тварь, что доставляет ей удовольствие. Его желудок разъедала кислота, но он все-таки смог составить представление о чудовище, за которым они охотились.
- Думаю, вы правы,- заметила Розана. - Вольф был любовником девушки. Я вижу его лицо. Вероятно, я смогла бы его узнать.
Харальд оторвался от исследования мертвого тела. Укрыв останки погибшей девушки одеялом, он подоткнул его со всех сторон.
- Вы умеете рисовать?
Розана удивилась и открыла рот, чтобы задать вопрос, но потом догадалась сама.
- Да, я смогла бы нарисовать его портрет.
Харальд ухватил Шигуллу за ухо и велел ему принести бумагу и карандаш. Управляющий принялся рыться в столе, заваленном бухгалтерскими книгами, и нашел несколько чистых листов.
Розана села и приступила к работе.
- Посыльный скоро приведет хозяина «Приюта странника», - сообщил Эльзассер. - Тогда мы узнаем ее имя.
- Да? Если бы это была твоя девушка, ты бы ее узнал?
Юноша был шокирован. Эльзассер переживал опасный период. Он слишком увлекся своей работой, но воспринимал ее как игру. Если он выживет в портовой страже, то научится. Из него получился бы неплохой офицер.
Розана передала Харальду набросок. Мужчина взглянул на него и удивленно воскликнул:
- Ты нарисовала Йоганна фон Мекленберга, провидица. Только здесь у него нет бороды.
Опулс прикусила губу.
- Да, я знаю. Я пыталась этого избежать. Человек, которого я вижу, похож на барона, но это не барон.
- Наверное, барон фон Мекленберг выглядел так десять лет назад, когда был студентом, - предположил Эльзассер.
- Десять лет назад этой девушке было семь,- возразила Розана.
Харальд посмотрел на провидицу, не считая нужным спрашивать вслух.
- Я могу определить ее возраст,- пояснила она. - Но не ее имя. Мой дар напоминает ловлю рыбы в темноте: далеко не всегда удается поймать то, что нужно.
- Хм… - Харальд разглядывал портрет.
Девушка хорошо рисовала. Мысли стражника переключились на барона. Он все еще не понимал, почему фон Мекленберг заинтересовался этим делом. Кляйндест интуитивно доверял барону, хотя обычно у него не ладились отношения с вельможами, поэтому он не спешил отказываться от первого впечатления. Однако у него появились вопросы, на которые он желал получить ответ.
- Вы встречались с выборщиком? - спросил Харальд Розану.
- Да, вчера. Когда нашли предыдущую жертву.
- Что вы думаете о нем?
Вопрос застал Розану врасплох, однако она не стала уклоняться от ответа.
- Он чем-то озабочен. Но я не думаю, что он - Тварь.
- Я тоже, - встрял Эльзассер. - Будь он Тварью, зачем ему подключать вас к поискам убийцы?
Харальд обдумал слова юноши.
- Разве что он хочет, чтобы его поймали…
Дверь склада открылась, и Дикон впустил стражника, который тащил за собой лысого человека средних лет. На мужчине были башмаки и плащ, наброшенный поверх ночной рубашки.
- Это Рунце из «Приюта странника».
Хозяин трактира посмотрел на стол, и Харальд приподнял одеяло.
- Молот Сигмара! - выругался Рунце.- Это Труди.
Он поспешно отвернулся, и его вырвало прямо на Дикона.
- Вот беда, - пробормотал Харальд себе под нос, - еще один слабый желудок.
- Труди?
Тишина.
Вольф перевернулся на другой бок, но рядом никого не было. Он был не в университете и не в «Приюте странника».
- Труди?
Юноша попытался припомнить прошлую ночь, но не смог.
Где-то капала вода, а пол качался. Может, он плывет на лодке?
Ему нужно было найти ответы сразу на несколько вопросов. Куда делась Труди? Где был он сам? Что он делал прошлой ночью?
И почему он весь в крови?
Часть 4 Бунт
1
Когда все закончилось, была учреждена имперская комиссия под председательством верховного теогониста Йорри. Был ли глава культа Сигмара беспристрастен в расследовании Великого Туманного Бунта? Многие задавали этот вопрос, но мало кто мог дать вразумительный ответ.
Однако когда все предположения и слухи были отметены, а самые фантастические домыслы опровергнуты, удалось установить следующие факты.
Во-первых, на памяти жителей Альтдорфа никогда не случалось столь густого, плотного, мерзкого, долгого и изнурительного тумана. А поскольку под жителями Альтдорфа подразумевалась и Женевьева Дьедонне, вампир шестиста шестидесяти семи лет отроду, были все основания объявить этот туман самым ужасным за всю историю столицы.
До конца своей жизни пустословы, случайно оказавшиеся в городе в этот период, будут докучать своим друзьям, родственникам и абсолютно незнакомым людям, которые согласятся их слушать, рассказывая фантастические, но невероятно скучные истории о продолжительности, качестве и количестве Великого Тумана.
Во-вторых, рано утром члены революционного движения начали распространять новое воззвание Евгения Ефимовича, в котором главная роль отводилась стихотворению «Пепел стыда», написанному принцем Клозовски. В стихотворении утверждалось, что Тварь скрывается во дворце Императора, а в памфлете подробно описывалось, как капитан портовой стражи Дикон (фигура, не пользующаяся любовью простого люда) нашел обрывок зеленого бархата рядом с телом убиенной Маргарет Руттманн, но сжег важную улику. В заключительной части своего сочинения Евгений Ефимович призывал всех честных граждан восстать против ненавистных угнетателей и свергнуть Карла-Франца и его прогнившую монархию.
В-третьих, как следствие спора о разделе сфер влияния, типичного для города, где большинство жителей принадлежит к одному народу, зато существует множество имперских, религиозных, местных и политических группировок, на улицу вышло несметное число вооруженных банд, враждебно настроенных по отношению друг к другу. Они якобы собирались защищать горожан от двойной опасности - тумана и неведомого убийцы. Отряды городской стражи были усилены войсковыми подразделениями, а в богатых районах города к патрулю присоединились гвардейцы. Между тем рыцари ордена Пламенного Сердца под командованием Адриана Ховена прочесывали окрестности дворца и храма Сигмара, бестактно подвергая допросу заблудившихся граждан.
В придачу к официальным службам правопорядка группа «крюков» во главе с Вилли Пиком подняла сомнительное знамя Комитета гражданской бдительности и, заняв стратегически важные пункты на городских мостах, принялась терроризировать прохожих. Студенты из Лиги Карла-Франца поклялись, что плохая погода не станет поводом для отмены состязания бражников, традиционно проводившегося в начале зимы. В результате -многие члены студенческого братства направились из университета к улице Ста Трактиров. Разумеется, число вооруженных людей увеличилось за счет агитаторов Ефимовича, проституток, которые носили оружие, чтобы защищаться от Твари и прочих выродков, а также бездельников всех мастей и сорвиголов, полагавших, что густой туман - это лучшее время для поиска приключений.
Эти три фактора в совокупности привели к сильнейшим гражданским волнениям за все время существования столицы.
Первые столкновения произошли рано утром, когда неопытный лейтенант имперских войск проигнорировал совет портовых стражников, к которым его прикомандировали. Вступив в переговоры с членами Комитета гражданской бдительности, он попытался изгнать последних с северной оконечности моста Трех Колоколов, соединяющего западную часть Храмовой улицы и восточную часть Люйтпольдштрассе. Никто серьезно не пострадал, однако лейтенанту, сброшенному в неторопливые воды Рейка, пришлось избавиться от доспехов и оружия, дабы не утонуть. Офицер усвоил урок, и вскоре мир был восстановлен.
Однако когда все предположения и слухи были отметены, а самые фантастические домыслы опровергнуты, удалось установить следующие факты.
Во-первых, на памяти жителей Альтдорфа никогда не случалось столь густого, плотного, мерзкого, долгого и изнурительного тумана. А поскольку под жителями Альтдорфа подразумевалась и Женевьева Дьедонне, вампир шестиста шестидесяти семи лет отроду, были все основания объявить этот туман самым ужасным за всю историю столицы.
До конца своей жизни пустословы, случайно оказавшиеся в городе в этот период, будут докучать своим друзьям, родственникам и абсолютно незнакомым людям, которые согласятся их слушать, рассказывая фантастические, но невероятно скучные истории о продолжительности, качестве и количестве Великого Тумана.
Во-вторых, рано утром члены революционного движения начали распространять новое воззвание Евгения Ефимовича, в котором главная роль отводилась стихотворению «Пепел стыда», написанному принцем Клозовски. В стихотворении утверждалось, что Тварь скрывается во дворце Императора, а в памфлете подробно описывалось, как капитан портовой стражи Дикон (фигура, не пользующаяся любовью простого люда) нашел обрывок зеленого бархата рядом с телом убиенной Маргарет Руттманн, но сжег важную улику. В заключительной части своего сочинения Евгений Ефимович призывал всех честных граждан восстать против ненавистных угнетателей и свергнуть Карла-Франца и его прогнившую монархию.
В-третьих, как следствие спора о разделе сфер влияния, типичного для города, где большинство жителей принадлежит к одному народу, зато существует множество имперских, религиозных, местных и политических группировок, на улицу вышло несметное число вооруженных банд, враждебно настроенных по отношению друг к другу. Они якобы собирались защищать горожан от двойной опасности - тумана и неведомого убийцы. Отряды городской стражи были усилены войсковыми подразделениями, а в богатых районах города к патрулю присоединились гвардейцы. Между тем рыцари ордена Пламенного Сердца под командованием Адриана Ховена прочесывали окрестности дворца и храма Сигмара, бестактно подвергая допросу заблудившихся граждан.
В придачу к официальным службам правопорядка группа «крюков» во главе с Вилли Пиком подняла сомнительное знамя Комитета гражданской бдительности и, заняв стратегически важные пункты на городских мостах, принялась терроризировать прохожих. Студенты из Лиги Карла-Франца поклялись, что плохая погода не станет поводом для отмены состязания бражников, традиционно проводившегося в начале зимы. В результате -многие члены студенческого братства направились из университета к улице Ста Трактиров. Разумеется, число вооруженных людей увеличилось за счет агитаторов Ефимовича, проституток, которые носили оружие, чтобы защищаться от Твари и прочих выродков, а также бездельников всех мастей и сорвиголов, полагавших, что густой туман - это лучшее время для поиска приключений.
Эти три фактора в совокупности привели к сильнейшим гражданским волнениям за все время существования столицы.
Первые столкновения произошли рано утром, когда неопытный лейтенант имперских войск проигнорировал совет портовых стражников, к которым его прикомандировали. Вступив в переговоры с членами Комитета гражданской бдительности, он попытался изгнать последних с северной оконечности моста Трех Колоколов, соединяющего западную часть Храмовой улицы и восточную часть Люйтпольдштрассе. Никто серьезно не пострадал, однако лейтенанту, сброшенному в неторопливые воды Рейка, пришлось избавиться от доспехов и оружия, дабы не утонуть. Офицер усвоил урок, и вскоре мир был восстановлен.