Страница:
— Конечно, смотрел бы столько, сколько бы это доставляло мне наслаждение. Вряд ли всю ночь.
— А с каким событием по важности Вы сравнили бы это зрелище? Может, первая брачная ночь.
— По крайней мере, нестирающееся из памяти.
— Вы подходили к черте, переступив через которую, человек говорит себе: лучше бы и умер? Жизнь Вас выталкивала из себя?
— Нет.
— Что же, всегда у Вас в банке был огромный счет?
— Причем здесь счет?
— А чем Вы застрахованы?
— Мечтой. Когда нет события, которое приносит удовлетворение, человек мечтает о нем. Человек верит, что это когда-то случится.
111
— Кто-то умный сказал: «Человек начинается с горя». А для вас? Когда Вы можете сказать: «Это человек».
— С порядочности.
— За какой срок Вы съедаете пуд соли, чтобы разобраться, порядочный ли человек, умен ли, глуп ли?
— Как правило, в этом я не разбираюсь. Каждого я встречаю с позиции, что этот человек порядочный. А потом нередко убеждаюсь в противном.
— Вы верите, что я ничего не изменю в интервью?
— Не думаю об этом. Меняйте, если хотите.
— Вы позволяете мне изменять текст? Сделать Вас умнее, привлекательнее или глупее? Как мне захочется?
— У меня есть опыт общения с журналистами. Они уже проделывали все это. Что толку Вам запрещать? Вы все равно сделаете, что захотите, если Вы непорядочный человек...
— Вы не нуждаетесь в том, чтобы несколько минут в день жить машинальной жизнью, ни о чем не думая?
— Я умею включать правое полушарие и отключать левое. Это нужно уметь всем мужчинам после тридцати лет сознательно.
— Вы ежедневно это делаете?
— Когда не нахожу какого-то решения. Иногда несколько часов так бывает. На рыбалке всегда.
— Из тысяч мелькающих в Вашей голове ощущений, когда Вы не работаете, многие непонятны вам?
— Большинство ощущений не осознаются как нечто, что нужно понять. Я и не пытаюсь себе их объяснить.
— Бывают ли у Вас приливы беспричинного счастья?
— Да, довольно часто.
— Вы оказались свидетелем чужого счастья. Растворитесь целиком в этой счастье или нет?
— Бог меня миловал и завидовать и радоваться чужому счастью.
— Изуверы, пришедшие к власти, издают идиотские законы. Идеологи доказывают, что это для нашего же блага. Ельцин или Зюганов подписывают закон: нельзя разговаривать с близкими. Назначаются высокие штрафы за нарушение этого закона и подобных ему, и через несколько месяцев наша страна выйдет на высший в мире уровень благосостояния. Но при этом визы недовольным высылаются на дом. Уедете или останетесь?
— Уеду. Приспосабливаться не собираюсь.
112
Александр Струнин
НИ НА КАКОГО ЗЕМНОГО ЧЕЛОВЕКА
УПОВАТЬ НЕЛЬЗЯ
За какое время Вы съедаете с человеком пуд соли? За месяцы, годы или через несколько минут Вы составите обо мне впечатление?
— Меня интересуют не цифры, а слова. Все зависит от ситуации.
— Скажите, на сколько ступенек по лестнице надо взобраться, чтобы считать человека другом?
— Снова Вы меня толкаете к цифрам. Я могу рассуждать лишь о цифрах, какие упоминаются в Священном Писании. Ну, хорошо — на шесть ступенек. Это апокалиптическое число упоминается Иоанном в Апокалипсисе. Также Соломон получал каждый год 666 талантов для строительства храма. Это число, от которого люди озверевают. Но бывают разные ситуации. Бывает, когда попав в экстремальную ситуацию, Вы чувствуете — рядом друг.
— За последние десять лет кто-нибудь стал Вашим другом?
— За последние десять лет, пожалуй, нет.
— И все же Вы допускаете, что мы поднимемся хотя бы на первую ступеньку? Или даже не найдем лестницы?
— Говоря о дружбе, подразумевают разное. Есть такие понятия, как симпатия, расположение, приятельство. Я считаю, что друг — одно из важнейших понятий среди драгоценностей жизни. Это человек, на которого можно всецело положиться. Ваше «второе я». Дружбу, как и любовь, ниспосылают свыше.
— Вы еще верите в чудо, что встретите друга?
— Да, верю. Я встречаю людей с открытой душой, и надеюсь, что вот, наконец-то, Бог пошлет мне друга или ученика.
— Друг — больше, чем жена?
— Есть три добродетели: вера, надежда, любовь. Но любовь выше всех других добродетелей. Помните, что в Писании сказано: «Из них Любовь в наиглавнейшая». Жена — главный мой друг.
— А Вы не беситесь от жиру, говоря, что мечтаете о друге?
— Вовсе нет. Недавно у меня появился знакомый, который приходил ко мне и беседовал, многое в наших вкусах совпадало. И вдруг он исчез. И отнял у меня надежду... Человек многогранен...
— Есть люди, у которых есть джип, особняк. Большинство из них купят еще один особняк, еще один джип. И есть среди них единицы, которые предпочитают лишние деньги отдать нищим. Видите разницу между ними?
— Я плохо отношусь ко всем без исключения глупцам. Не люблю их и не собираюсь между ними производить градацию. Они сами посадили себя в тюрьму. Сами ставят себе железные двери, прорезают в них глазки, нанимают вертухаев, ставят себе на окна решетки. Но при плохом к ним отношении, я их жалею. Вот стихотворение. Оно короткое, не бойтесь. «Богатому». // Купец-богач, скажу любя // Хоть ты весь мир скупил, // Поверь, я не сужу тебя, // Хочу, чтоб Бог простил // К блестящему тянулся ты, // Как малое дитя, // И душу в море суеты // Ты опустил, шутя».
114
— В молодости я злился, когда в картинной галерее видел людей, стремящихся прежде прочитать табличку, а не рассмотреть картину. Мне они казались дураками. Вы видели таких людей?
— Вероятно, таких большинство. Но точнее назвать их любителями ярлыков.
— Но в зрелом возрасте я стал ловить себя на том, что, когда слушаю прекрасную музыку, мучаюсь оттого, что не знаю композитора. Я как бы оказался похож на тех людей, в галерее. Вы, слушая любимую музыку, переживаете, если не знаете композитора?
— Если музыка любимая, то композитора я знаю. А если не знаю, постараюсь узнать, но переживать не буду.
— А в картинной галерее Вы вначале прочтете имя художника, а потом будете разглядывать картину?
— Дело в том, что надпись на картине мельче, чем сама картина, поэтому сначала я смотрю на картину. И к картине подойду, если пойму, что она мне нравится. У меня есть знакомый художник. Я однажды спросил, почему он назвал одну их картин «Вечные ценности»? А он ответил, что вообще-то это картина называется «Белый охотник». Но потерялась этикетка и нашлась другая, похожая по шрифту с такой надписью. Так что надпись иногда ничего не значит.
— Расскажите, как Вы берете Ваших свинок и с каким настроением идете на Пушкинскую площадь...
— У меня написана об этом статья, я Вам ее дам.
— Спасибо. И все же — такой независимый человек, как Вы, должен каждый день ублажать людей. Большинство читателей будут думать, что Вы несчастный человек, оттого, что у Вас такая вторая профессия.
— Если они придут ко мне на Пушкинскую, я их разубежу. Таких ко мне подходило множество и почти всех мне удавалось переубедить. Жалели и меня, иногда и свинку. И тогда я говорил, что это животное получает зарплату в зеленых, в отличие от вас. Зеленые — это травинки, которыми перевязаны мои стихи.
— А встречались ли Вы с хамством?
— Да, но мне легко удавалось хамов ставить на место. Например, кто-то матерился и я объяснял, что на Земле бывают разные источники. Бывают чистые источники, из них хочется пить, из грязных не захочет пить никто. Ко мне люди подходят, потому что я источник слов чистых. А хамов я так останавливаю. У тебя, говорю, представь, два тюбика — с зубной пастой и с гуталином. Если нажать на пасту, какой цвет ты увидишь? Белый. А тюбик с гуталином? Черный. Что у тебя внутри, то наружу и лезет. Вот так. «Кто злое слово припас для поэта, ждите ответа... Ждите ответа... Ждите ответа...»
— Всегда ли это срабатывало, Саша? Ни разу никто с кулаками не лез?
— Нет, такого не было. С властями сложные взаимоотношения были. Но никому из милиции я не плачу. А когда сталкивался с рекетом, то говорил примерно так: «Прежде чем гадать стать, мне дает урок рок, деньги мои красть — страсть, пастуха не тронь, волк. Колесо Фортуны верть, вправо — браво, влево — смерть. Кто у гадателя украл, отправится в вал. Готов ли ты взять деньги гадателя?»
115
— И они уходили?
—Уходили. Они суеверные. Это было пару раз. Подходили и говорили: «Мужик, надо делиться». Тем более, не знают, сколько с меня взять. И не объявляют цены. В конечном итоге, я думаю, настоящих бандитов интересуют торговцы.
— Саша, мы с Вами не похожи на персонажей рассказа Чехова — следователя и извозчика, которые друг друга боятся?
— У меня страха нет, а что надо бояться?..
— Ну, страха, что дружба не получится...
— Это судьба. Конечно, мне хотелось бы иметь еще одного друга в Израиле. Я к этой стране отношусь непросто.
— Кто, по-вашему мучается больше — кто уехал или кто не смог уехать?
— Я больше жалею тех, кто уехал и не может вернуться. Не случайна поговорка — «Где человек родился, там он и пригодился». Этот человек вырвал корни. Помните, чем наказал Бог Каина — неприкаянностью, а не смертью. Нас всех привязывают невидимые нити к одному месту. И когда человек рвет эти нити, уезжает в чужую страну, он чувствует холод, окружен невниманием. Раньше он грелся от всего — от дерева, растущего у ворот, кирпича, который был связан с его детством. Его питали соки этой земли. Земли, где он родился и вырос. Родины. И какую бы догму мы не выдвигали, но Родина для человека — одна.
— Уезжающий думает, что у него там будут друзья...
— Если друзей нет здесь, не будет и там. Это внутри человека, а не снаружи.
— Подберите три синонима для слов «жизнь» и «смерть».
— Для слова «жизнь» — «явление на свет», «воплощение души», «движение к совершенству». Для слова «смерть» — «разделение на душу и тело», «освобождение от тела», «приобщение к вечности», «предвкушение Суда».
— Я думал, Вы фальшивите, когда берете Библию, как костыли. Сейчас вижу, что это не так. Кто из поэтов XX столетия Вам наиболее близок, кем Вы восхищаетесь, кто Вас вдохновляет?
— Пушкина я воспринимаю вне времени, по векам не раскладываю. Есенин, Маяковский, Хлебников, Блок.
— Вот Блок говорит Вам из могилы: «Торопиться не надо. Уютно. // Здесь, пожалуй, надумаем мы. // Что под жизнью беспутной и путной разумели людские умы»... Восторг чувствуете?
— Мне на эту тему нравится больше другое стихотворение. «Пускай умру, печаля мало. // Одно страшит мой ум больной: // Боюсь, чтоб Смерть не разыграла Обидной шутки надо мной. // Боюсь, чтоб над холодным трупом // Не пролилось горячих слез, / / Чтоб кто-нибудь в усердьи глупом // На гроб цветов мне не принес // Чтоб молчаливою толпою за ним не шли мои друзья, // Чтоб за могильною доскою // Не стал любви предметом я. // Чтоб все, о чем мечтал так жадно,// И так напрасно я живой, // Не улыбнулось б мне злорадно // За гробовой моей доской».
—Чьи же эти скверные стихи?
— Добролюбов.
116
— Строки Ходасевича: «Мне каждый звук терзает слух. // И каждый луч глазам несносен...» Это тоже не про Вас, не для Вас?
— Да, это не про меня. Каждый луч мне приносит радость...
— Есть у Вас стихотворения, которые выражают Вас лучше других?
— Я пишу стихи, чтобы выразить себя. Все мои стихи — это и есть я. В какой-то степени.
— Представьте, что Вы уже признанный, великий поэт...
— Я не стремлюсь быть знаменитым. Я говорил уже, «чтоб вызрел из певца пророк, для этого ведь нужен срок». Это не самая высокая стадия развития относительно слова.
— Представьте, «Литературная газета» рассылает анкету. Если Вы пришлете три фотографии, наиболее Вас верно выражающие, Вас премируют кругосветной поездкой. Как Вы сфотографируетесь?
— У меня есть уже любимые фотографии. На одной — я в мрачной избе, выгляжу строгим, за спиной — деревенский иконостас. На второй я сфотографирован рядом с лошадью, но очень необычно. Я похож на Стрельца — лошадь отвернула голову, и голова у лошади моя. Третья снята фотокорреспондентом «Московского комсомольца». На фото вокруг меня вся моя семья, морские свинки и крысы.
— Скажите, Саша, кто-нибудь из знаменитостей к Вам подходил погадать?
— Я же не спрашиваю фамилий, а только имена. Несколько раз у меня гадала Наталья Трауберг, известная переводчица с английского. Потом оказалось, что я знаком с ее сыном и даже был свидетелем на его свадьбе.
— Как правило, все люди охотно показывают дорогу, когда спрашиваешь. Немногие подают нищим и все бывают оскорблены, если милиционер требует предъявить документы. Приведите, пожалуйста, свои три примера того, что Вы делаете охотно, как вступаете в контакт, и отчего бываете оскорблены.
— Очень много ситуаций, когда я охотно вступаю в контакт. Например, с человеком, близким мне по духу. Я выхожу из храма, и он выходит из храма. У меня есть любимый священник, и я радуюсь, когда я его вижу. А если он ко мне обращается — сам я не смею — то я очень рад.
— Вы со мной беседуете — это похоже на случай, когда Вы выходите из храма?
— Нет, конечно.
— На что похож наш разговор с Вами? Какая это работа? Любимая?— Нет, я не люблю выставляться.
— Не знаете, от Бога я или от дьявола?
— В Бога я верю, но не в дьявола. Когда я смотрю на небо и вижу солнце, то воспринимаю его как источник света и жизни. Но сколько бы я на небо не смотрел, я не увижу там источника мрака. Вот почему я верю в Бога и не верю в дьявола. Дьявол — это человек, который сам себя низвел до животного состояния. А мог бы стать подобным Богу, потому что создан по образу и подобию Божию. Мог бы стать источником света, а стал подобием источника мрака. Низвел себя до зверского состояния.
117
— Какое знакомство, контакт Вас оскорбляет?
— Я действительно очень переживаю, когда меня называют «жидовская рожа», Некоторые шизофреники, проходя мимо, так говорят.
— Если бы Вы были евреем, это Вас больше оскорбляло бы?
— Думаю, что так же. Я ужасно не люблю все эти деления, а особенно национально-религиозные.
— Почему, не понимая результата нашей беседы, Вы готовы говорить со мной как угодно долго? Почему Вы стремитесь к этому?
— Я не стремлюсь. Вы просите, и я иду навстречу. Был такой пророк Исайя, очень жесткий человек. Он говорил: «Проклят тот, кто уповает на человека». Уповать следует только на Бога, но не на человека. Ни на какого земного человека уповать нельзя.
118
Роман Виктюк
Я НЕ ПОЙДУ НА СВАДЬБУ ДАЖЕ СВОИХ ДЕТЕЙ
Чтобы Роман Григорьевич убедился, что наша беседа не окажется пустой тратой времени, я вынужден просить режиссера перенестись в одну из интимных областей его быта или внутреннего мира, в гигантскую, уже разбросанную им по планете, костюмерную Его Величества зрителя, в крохотном уголке которой я сподобился часом раньше побывать, и где на моих изумленных глазах шили и, я убежден, продолжают шить, взявши работу домой, в транспорт, в постель... Где с отвращением или с восторгом шьют ему в подарок фантастические костюмы от андерсеновского королевского платья или рубища пророка, до кружевных лохмотьев юродивого или нищего. От тесноты ли фойе, из-за вихря ли окружившей меня очереди (все же более короткой, чем буфетная), я успел записать всего с десяток «впечатлений о Виктюке», хотя все опрошенные выполнили мое условие: «не более трех слов». И были эти впечатления строго противоречивы, но с первым звонком очередь страждущих так же мгновенно растаяла, как и возникла. Я спросил Виктюка, не хочет ли он прочесть эти несколько строк? — «Нет, нет, — отвечал он нетерпеливо, с изысканной вежливостью. — Если можно, потом». Я понял, что надо начать с другой интонации.
— Жаль, я так старался. Надеялся ввести Вас в заблуждение, убедить, что следующий мой главный и самый ничтожный вопрос вовсе не мой, а зрителя. Уж очень неловко его задавать. Но видно не судьба, да и на мякине Вас не проведешь... Много и многими уважаемый или презираемый Роман Григорьевич, кто Вы, пророк или юродивый?
— Но разве можно об этом говорить? И, простите, даже спрашивать? Всем хотелось бы быть пророками, никто сознательно не хочет быть юродивым. Я думаю, гордыня одно из самых страшных прегрешений человека. Кажется, что во благо, а все наоборот. Если человек впадает в структуру гордыни, начинается болезнь, подобная заражению раковой клеткой всего организма.
— Не следует ли из Вашего ответа, что Вы хорошо сбалансированный человек?
— Между тобой и миром, душой и телом не может быть равновесия изначально. Если нет этого разрыва внутри, творческий человек не состоится. Он на этом разрыве держится. Если точнее, то я — неожиданно для себя переворачивающийся айсберг. Без этого в творчестве не может быть гармонии. А вообще-то, все зависит от того, каким рождается человек. Если с поющим сердцем, то и звучит мелодия света. Если с воющим... (протяжно огорченно разводит руками). Но когда мелодия в тебе угасает, ты сразу становишься стариком.
— Вы подвержены какому-нибудь предрассудку? И заодно расскажите о предрассудке, Вами непереносимом в других.
— Мой предрассудок — белая зависть. К Висконти, Прусту, Мамардашвили, Малеру, Бежару, Наталье Макаровой, ко всему кругу людей, являющихся моими духовными родственниками.
Непереносима же мной черная зависть. Даже неизреченная. Она разрушает завидующего человека. Любая мысль для меня действенна. И, увы, все выживание строится на защите от стрел злых мыслей. Как ни странно, людям с космическим возрастом выживать труднее. Для меня важен космический возраст и земной. И если тебе 19 в вечности, то ты всегда в начале пути. Тогда для тебя все в поиске. А поскольку истину найти нельзя, а можно только стремиться к ней — то стремятся люди с поющим сердцем. Теперь очень много рождается со старческим сердцем, прагматиков. Это — трагедия сегодняшних дней.
120
— Давайте следующий вопрос украдем из записной книжки Довлатова. «Мещанин — это человек, думающий, что все у него должно быть хорошо». Только спрячем эту кражу в журналистский фантик, за которым леденец «горячих точек страны», «планеты». Простите меня и прикоснитесь к больным точкам Вашей души.
— Есть только одна больная точка. Если верить, что мы были изгнаны из рая в результате конфликта с природой, то 40 тысяч лет тому, как мы здесь в изгнании. Но если тоска по раю исчезает, исчезает и свет в душе. Этот свет оттуда, откуда мы приходим и куда идем. И кстати, коллектив артистов должен быть заражен этим светом — потеря этой тоски — катастрофична. Но мы ее теряем. Жизнь, суета заедают. Массовая культура нашего плебейского мира, и лишь единицы людей выстаивают в борьбе, объединенные этой тоской.
— Как Вы думаете, присуще ли Вашему лицу какое-нибудь самое популярное выражение, знакомое большинству людей, с которыми Вы общаетесь? А после расскажите о самом распространенном призыве, читаемом Вами на лицах тех, с кем Вас сводит судьба.
— Увы, в большинстве случаев, когда люди глядят на тебя, это глядит Нарцисс и видит свое отражение. И Нарцисс чахнет у себя на глазах. Но небо просвечивает сквозь тебя, когда тебя не покидает вера. В эти мгновения ты как икона, в тебе тогда нет отчаяния, одно желание постижения тайны мира. Остальные видят, как меняется их оболочка, и людей не волнует воздух, а волнует вопрос сморщенности оболочки. Тогда телом занимаются и бегут к косметологу, натягивают кожу, а света глаз не замечают.
— А почему особенно женщин столь магнетически влечет к себе зеркало, неприспособленное передавать света глаз?
— Я бы не посмел так огульно утверждать. Я чаще знал женщин, влекущихся к Зазеркалью. Думаю, даже — это резко необъективно. Ну, не могу себе представить перед зеркалом Раневскую, Бирман, Гарбо, Уланову, Плисецкую.
— Ну, и я просто не мог не вспомнить о том, что великим людям, при виде которых толкают друг друга в бок, я навсегда предпочитал маленьких гениев, умирающих в безвестности в раннем возрасте. Вот, например, я курю у лифта с одним милиционером, много лет работающим с проститутками. И когда однажды я спросил у него, что он думает о женщинах, с какой-то молодецкой и печальной удалью он ответил: «Всех баб я делю на проституток и тех, кто удержался от этого занятия, но они еще хуже оттого, что вые... (выпендриваются)». Пожалуйста, уступите мне, хотите иронически или как мясник, но тоже разрубите всю прекрасную половину человечества.
— А зачем рубить? Это искусственное разделение, не имеющее отношения к женской сердцевине. Общество виновато, что они должны торговать не душой, но оболочкой. Вот женщина, разделяющая ложе, может себе позволить не торговать ни тем, ни другим. Нет, это великая профессия. Недаром Христос простил блудницу. Это не продажа, когда женщина при этом сохраняет сердцевину, это ее единственное спасение, чтобы выжить. Правда, выживают или нет — зависит от индивидуальности. Никто же не осуждает даму с камелиями...
— Не хотите ли Вы «обратить свой взгляд глазами внутрь» и рассказать о Ваших женщинах. Как Вам знакомы, только понаслышке или биографически популярные словечки: «мой тип женщины» или злополучная «искра»» пробегающая между мужчиной и женщиной, которую они «после» славословят, даже если возненавидели друг друга?
121
— Во-первых, половой акт — это первый признак узнавания друг друга. Это луч, фокус, где концентрируются все свойства характера. И если человек обычно умеет как в коконе, защитить себя от мира, то единственно в сексе он приоткрывает свою тайну. А что до «моего типа», то это значит, что я вижу свет, а дальше — преломление света, и движет этим экзерсисом движение рук, танец мук, танец ласк, а не похоть. Если же искра была, тогда и вся увертюра будет правильной. Секс — подтверждает! или опровергает идею предназначения. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда — все эти истории не кончаются семьей оттого, что общество враг любви. Закон, противится свободе и любви.
— Поскольку мы успели коснуться двух проблем — пола и общения, я спрошу уВас вот о чем. Постигающие нас житейские разочарования или душевная мука, сопутствующая решению этих двух важнейших вопросов человеческого существования, все эти бесчисленные разочарования по будто бы разным поводам — не одной ли они природы? И если одной, какой Ваш страх сильней — потерять любимую или друга?
— Самое высокое из разочарований, когда дружба не получилась. Тело насыщается, а дух — нет. Общаясь с духом, мы общаемся с тайной, а не с оболочкой. С другом мы едины в двойной молитве к Богу. Молитва — это просветление души, благодарность, что день прожит во благо. Ни в коем случае не жаловаться, не просить. Ничего потребительского.
— Я вспомнил один из Ваших афоризмов, которыми в автоответчике Вы приветствуете своих потенциальных собеседников: «Бездарно прожит тот день, который мы провели не рассмеявшись». Не видите ли Вы в этом утверждении преувеличения или противоречия, в связи с только что произнесенными Вами словами?
— (Улыбнувшись). К сожалению, ни противоречия, ни преувеличения не вижу.
— Как Вы полагаете, Бог о Вас думает?
— Это зависит от меня, как я о нем думаю (решительно).
— А в какие-нибудь чудеса верите? Например, оставите своего тяжелобольного ребенка домработнице, чтобы в церкви просить о ребенке перед мироточащей иконой?
— В чудеса верю, но категорически не на житейском или театральном уровне. Театр в жизни мне не нравится. Когда священник отправляется в засуху на молебен и берет с собой зонтик — это не вера, а игра. Но театр не цель, а средство постижения: тоски об утраченном рае. Чудо же то, что мы живем. Это жизнь — добро. И к мироточащей иконе не пойду. Я верю или нет. А показать себя перед иконой или иконе — это для «новых» марксистов, которые гадают, где выгоднее. А зачем гадать, когда все известно. Вы принимаете мир Божий или не принимаете. От гадания молитва не возникнет, а начнется только раздвоение.
— Может мне показалось, и Вы не давали мне повода, а все же позвольте к Вам обратиться как к специалисту по «выдающимся марксистам» и прочим феноменальным преступникам. Не полагаете ли Вы, что все они рождены не дьявольским планом, как думал Даниил Андреев, но Божьим промыслом? Не присутствует ли и в них элемент чуда, присущий творчеству Моцарта, Пушкина и подобных им?
— Всем людям дано ощущение чуда. И дифференцировать по профессиям или наклонностям означало бы обеднять человека. Мысли Паскаля столь же высоки, как мысли проститутки. Перед Богом, а мы к нему придем на главную исповедь, все
122
равны. И неизвестно, кто из нас будет ему интереснее. Поэтому и у Данте мысли самоубийц заключены в кору дерева.
— Не видно, чтобы Вы понимали, какое чудо Ваш ответ. Долгие годы я только бился понять, а Вы своим ответом взяли да и сформулировали мимоходом главную или единственную идею моей жизни. Но «сапожник без сапог», и вряд ли Вы вспомните какую-нибудь другую идею, вокруг которой так же, как происходит у вас грешников, собираются все события Вашей внешней и внутренней жизни?
— Да, такой идеи нет. Но я мог бы окружить не идею, но ангела-хранителя. Ведь все известно от рождения. И мы проходим уже обозначенные точки. Такая своеобразная топография недаром гравируется и на плите. Две даты, а между ними путь души, но не тела.