Страница:
Трест прислал в Советское посольство в Оттаве копию решения торонтского
суда о выселении его семьи из квартиры, которую они снимали. По этому
решению с И. Треста взыскивается без малого 300 долларов в пользу
домовладельца.
К документу приколота записка И. Треста:
"На улицу среди зимы выбрасывают семью, в которой трехмесячный грудной
ребенок, четырехгодовалый малыш и 64-летняя женщина-инвалид. Когда в этом
гетто нас терроризировали, забрасывали бутылками и камнями, били нам
стекла, канадская Фемида молчала".
В своем письме послу СССР в Канаде И. Трест пишет:
"Речь идет о грубейших нарушениях Хельсинкской декларации, Декларации
прав человека, которая провозглашена ООН, и программы воссоединения семей.
И это происходит в нескольких сотнях километров от штаб-квартиры ООН, в
стране, подписавшей Хельсинкскую декларацию! Впрочем, когда в Канаде
заводишь разговор об этом документе, который, кстати, так и не был здесь
опубликован, на тебя смотрят, как на чудака или умалишенного.
Мне и моей семье угрожают физической расправой. Против нас были
сфабрикованы уголовные "дела", чтобы выдворить нас из Канады. Я получаю
нищенскую зарплату, а могу и вовсе в любой момент оказаться среди
девятисот тысяч канадских безработных.
Так в этой стране выполняются обязательства перед гражданами Советского
Союза, государства, которое в январе 1945 года выполнило обязательства
перед союзниками, кровью своих солдат спасая их от разгрома под Арденнами.
В создавшейся обстановке самым гуманным шагом Советского правительства
было бы прекращение выезда в Канаду по программе воссоединения семей до
тех пор, пока канадское правительство не выдаст каждому выезжающему или
уже выехавшему из СССР гражданину действительно эффективные гарантии.
Прошу довести мое письмо до сведения всех участников Белградской
конференции".
Публикация АПН
Ася Вольпе работала заместителем главного врача поликлиники в
Ленинграде, имела ученую степень кандидата медицинских наук. В 1975 году
выехала в США В своих письмах в СССР и личных беседах в Советском
посольстве в Вашингтоне она рассказала о своих мытарствах в Соединенных
Штатах. В июне 1978 года А. Вольпе покончила жизнь самоубийством.
В Вашингтон Вольпе приехала в январе 1976 года, оказавшись в совершенно
чужой стране, среди чужих людей с чуждыми обычаями и нравами,
неприемлемыми для человека, выросшего в Советском Союзе.
"Твои слезы никого не тронут, тут ты просто-напросто никому не нужна, -
сетовала Ася Вольпе. - Если по приезде сюда люди стараются общаться друг с
другом и по старой привычке еще готовы прийти на помощь, то потом
освобождаются и от этой "нравственной обузы". Дружба между иммигрантами
часто переходит в неприязнь и ссоры. Все держится в секрете".
Уделом врача с 30-летним стажем, кандидата медицинских наук стала
временная работа в домах старых и больных людей, достаточно обеспеченных,
чтобы позволить себе такую роскошь, как содержание прислуги. Она убирала
квартиры, готовила обеды, кормила своих хозяев, мыла посуду, пылесосила
ковры, чистила кастрюли.
Наконец, появилась более или менее постоянная работа: пригласили на
дневное дежурство медсестрой к старой женщине - миллионерше, получившей
перелом бедра.
"Я уже давно перестала думать о том, что когда-то защищала диссертацию,
консультировала сложных больных, - говорила Вольпе. - Мои знания и
врачебный опыт только усложняли жизнь. Отчаяние и глубокая душевная горечь
сменились тупым, постоянно ноющим желанием найти хоть что-нибудь".
Вот что рассказала Вольпе о своей службе у миллионерши. "Владелица
роскошной трехэтажной виллы ожидала меня, сидя в глубоком кресле. На
пальцах ее старческих рук блестело множество колец, в ушах - золотые
серьги в виде обручей. Я представилась, сказала, что приехала из России,
врач по профессии, но не имею американского диплома, поэтому вынуждена
выполнять работу медсестры. Едва захлопнулась дверь за моей
предшественницей, как моя хозяйка встала и пошла к дверям. На входной
двери она продемонстрировала действие замков и объяснила, как их надо
закрывать. Потом предложила мне проделать то же самое самостоятельно и
пристально следила, как я осваиваю бесчисленные щеколды, замки и крючки.
Затем я выслушала длинное и нудное поучение, что жить сейчас стало страшно
и опасно, что очень распространены грабежи и убийства, что все замки
должны быть закрыты и днем.
В большой кухне, где я находилась во время дежурства, кроме меня была
еще хозяйская собака. Я должна была следить за ней.
Основная же моя обязанность - уход за хозяйкой. Кроме того, я открывала
консервные банки, готовила завтрак, подавала на стол, мыла посуду.
После еды хозяйка отдыхала, а я отправлялась на свое место, на кухню.
Мне тоже был положен завтрак (стакан сока и кусочки поджаренного хлеба с
маслом и сыром). Отдохнув, хозяйка выходила ко мне и, если была в
настроении, снисходила до разговора со мной.
Час кормления собаки был строго определен, я проводила его под
руководством хозяйки. После этого она совершала с моей помощью прогулку по
квартире для упражнения больной ноги.
В семь часов вечера раздавался условный звонок, приходила на ночное
дежурство негритянка-медсестра. Спускаясь вниз, чтобы открыть ей дверь, я
слышала за своей спиной голос хозяйки, предупреждавшей меня "быть
осторожной" и не открывать сразу замки.
Наверное, на всю жизнь мне запомнился именно первый день, проведенный у
миллионерши. Пожелав ей спокойной ночи и поблагодарив за предоставленную
работу, я вышла из виллы и впервые за двенадцать часов дежурства глотнула
свежего воздуха. На зеленом лугу - собственности моей новой хозяйки -
паслись коровы. Я прошла по ухоженным дорожкам, мимо красивых, как на
цветных открытках, клумб, чувствуя себя человеком, нечаянно попавшим в
чужой сад. Напряжение, в котором я пребывала весь день, сказалось, и я
дала волю слезам. Я оплакивала унижение прошедшего дня, свою далекую
Родину, где труд приносил мне радость и где даже самый далекий человек не
был для меня чужим. Я оплакивала мою прошлую полноценную, счастливую, а
сейчас никому не нужную, сломанную жизнь".
Эта страна "свободных, неограниченных возможностей" оказывается в
действительности для иммигрантов страной "хождения по мукам". Иммигранты
рассказывали, что писали более сотни заявлений с просьбой о предоставлении
работы, на которые они получали стандартные отрицательные ответы. Вольпе
обошла около тридцати учреждений, написала более 200 писем, звонила по
десяткам объявлений. Вынимая из своей папки дипломы об окончании
Ленинградского университета, медицинского института, вечернего
университета по электрокардиографии и диплом кандидата медицинских наук
(на русском и английском языках), просила о работе в должности фельдшера,
медсестры, технического помощника или ассистента врача. В подаваемых
заявлениях и анкетах писала: "Согласна на любую работу".
"Все эти унизительные хождения, просьбы, разговоры оказались
напрасными, - писала Вольпе, - отовсюду я получала письменные или устные
телефонные отказы. Даже на газетные объявления с предложениями работать
медсестрой мне отвечали, что я не подхожу, ибо иммигрантка и не имею
американского диплома. Везде я чувствовала мою полную ненужность и полное
отсутствие прав в этой стране. Вот так выглядит здесь свобода.
Вскоре начали приходить письма от эмигрантских организаций, в которых
мне предлагалось сделать пожертвования, а также начать возмещение
затраченных на переезд в США денег. В письмах говорилось, что "так же, как
помогли вам, надо помочь и другим евреям из Советского Союза". На
конвертах часто можно было увидеть печать: "спасите советских евреев". От
чего их надо спасать? От полноценной, интересной, свободной жизни на
Родине со всеми правами советского гражданина?"
"Америка - это страна "доллара". Деньги довлеют над всем, - сетовала
Вольпе. - Деньги вмешиваются в человеческие отношения, деньги вмешиваются
в здоровье и жизнь детей. Деньги вмешиваются даже в самую гуманную
профессию во всем мире - профессию врача, превращая область медицины в
бездушный "бизнес". Как страшно узнать обо всем этом!"
Публикация АПН
15 мая 1976 г. газета "Известия" поместила подборку писем, присланных в
редакцию знакомыми и родственниками иммигрантов в США. Извлечения из них
публикуются здесь.
"Приехали в Америку со 100 долларами. И вот воочию увидели Америку.
Наши Аня и Шурик все время тоскуют и плачут. Дети здесь не в моде, так как
сейчас в Америке кризис, а рождение ребенка стоит 1 200 долларов. Об
остальном и говорить нечего. Если у нас случалась какая-нибудь работа, то
мы укладывали детей спать, а сами уезжали, - приглашать няню безумно
дорого. Шурик спрашивает: "Мамочка, ну когда же мы домой поедем?" А Аня
говорит: "Мама, ну зачем вы нас с собой взяли, я бы или у дедушки, или у
бабушки жила, а то мы одни".
Шурик с 9 утра до 15 час. в садике. Какие здесь садики? Судите сами,
если детей кладут на дневной сон без подушек, простыней и одеял на грязные
раскладушки. Я принесла простыню, подушку и одеяло, так они взяли только
подушку, а простыню и одеяло велели забрать, потому что не хотят стелить.
Детям не снимают даже ботинки, когда кладут спать. Садик стоит 120
долларов в месяц...
Хочу сказать: нет ничего дороже Родины, нет лучше и добрее людей, чем
наши. Никогда и ничем это не окупишь. Вы не представляете, сколько людей
хотят вернуться! Не хотят только подонки, которые сбежали от тюрем".
"Здравствуйте, мои родные, мои самые дорогие!
Итак, ко всем неполадкам, какие у нас были в материальном отношении, на
нашу семью обрушились болезни. Ужасно болел и болен до сих пор Леня. Все
время болеют Шурик и Аня. Теперь расклеилась я. Живу на таблетках. Хорошо,
что взяла много лекарств из Союза. Их лекарствам я вообще не доверяю. Были
у врача только несколько раз. За каждый прием - 20 долларов.
Целыми днями и ночами говорим о покинутом доме, о друзьях, знакомых.
Чего бы сейчас только ни сделала, чтоб вернуться! Только теперь поняли,
как мы ничего не ценили! Нашим людям очень трудно привыкнуть к
американской жизни, а большинству - просто невозможно. Здесь все построено
только на деньгах. Основная масса людей - это роботы, у которых не
осталось никаких человеческих чувств, все их думы направлены на одно:
сделать больше денег. Каким путем - их это не волнует. Здесь царят
разврат, грязь в отношениях между людьми, разбой, грабеж, бесчисленные
пожары, взрывы бомб и т. п. Нам только и говорят: "Смотрите за своими
детьми, их могут украсть!" Что здесь творится, волосы встают дыбом!
Насколько наш народ чище, добрее, организованнее и культурнее! Им до
нашего народа, как от земли до неба! Как здесь мучаются наши люди, просто
кошмар! Никто не работает по специальности, все принижены, все морально
уничтожены. Найти здесь работу так же трудно, как иголку в стоге сена".
"Расскажу немного о наших знакомых. Зина Шарафетдинова - бывшая певица
Москонцерта - работает на фабрике по 10 часов, а ее муж, Алик Кац, бывший
фокусник, - таксист. Владислав Глебас - бывший ударник московского
мюзик-холла - работает поваром. Таня Савельева навсегда забыла сцену,
нигде не работает. Ее муж, бывший администратор, аферист, и здесь начал
заниматься аферами, обманывать эмигрантов, но у него ничего не вышло -
избили. Ленинградец бас-гитарист Василий Токарев счастлив, что нашел
работу в госпитале няней.
Лев Пильщик, певец, который работал в оркестре Кролла, здесь три года
был таксистом, сейчас уехал в ФРГ. Танцор Миша Кушнир - выступал в Москве
с Гусаковым ("братья Гусаковы") - вообще нигде не работает, готов пойти на
любое место. Владимир Чижик - бывший трубач оркестра радио и телевидения -
подрабатывает на вечерах и свадьбах".
Информацию о положении прибывших в США публикуют и издающиеся в
Нью-Йорке эмигрантские газеты на русском языке.
"Встретил Запад эмигрантов неприветливо. Инфляция, дороговизна,
безработица, неуверенность в завтрашнем дне, забастовки, борьба
нахрапистых Профсоюзов за свои права, а остальные - хоть пропади! Всякое
повышение цен ощутимо ударяет эмигранта даже не по карману - по желудку.
Когда приходит время платить за квартиру, он со вздохом вспоминает
дешевизну квартплаты, газа и электричества в СССР. То, что казалось
агитационными приемами там, на бывшей родине, здесь обрастает плотью и
становится доводом.
Форм несвободы в этом мире множество. Это не только закабаление
личности государством. Американцы сами говорят о своей свободе так: "Я
могу выйти на улицу с плакатом "Долой президента!", но я не могу выйти с
плакатом "Долой моего босса!".
Э. Лимонов ("Новое русское слово", 1975, 11 ноября).
"Вот уже более двух лет я в Америке. Нас, врачей, здесь всячески
притесняют, не дают возможности устроиться работать - на первых порах хотя
бы в роли ассистентов. На курсы для подготовки к экзаменам меня не
принимают.
В СССР я был полноценным гражданином. Никакого притеснения не
испытывал. Жил наравне со всеми гражданами, пользовался всеми правами
согласно Советской Конституции. Здесь же я познал, что такое "свободный
мир". Это: ты врач - работай санитаром, инженер - сторожем. Не хочешь -
живи на подачки. Только здесь чувствуешь боль за все то, что ты потерял на
Родине, в Советском Союзе".
И. Махновецкий ("Русский голос", 1976, 3 июня).
"Мы попали в капиталистический мир, где процветают эксплуатация
человека человеком, безработица, преступность, безнравственность.
Из-за инфляции и кризиса - неизменных язв капитализма - ежедневно
закрываются тысячи фабрик и заводов, пополняя многочисленную армию
безработных, порождая страх, неуверенность в завтрашнем дне. За самый
тяжелый труд фабриканты-хозяева платят гроши, выжимая последние соки из
рабочих.
На улицах, в автобусе люди не уверены, что не будут ограблены, избиты
или даже убиты. Не каждый может позволить себе лечение ввиду дорого
оплачиваемого медицинского обслуживания. Не каждый желающий получить
высшее образование может осуществить свое стремление стать всесторонне
образованным и полезным обществу человеком. Растущая плата за обучение в
высших учебных заведениях Америки не по карману не только выходцам из
рабочих семей, но и молодежи средних слоев".
А. Цветковский ("Русский голос", 1977, 5 мая).
Журналисты, аккредитованные на Белградской встрече представителей стран
- участниц Совещания в Хельсинки, в феврале 1978 года получили возможность
ознакомиться с письмом из США от бывшего жителя города Киева Леонида
Шинделькройта. Автор письма пишет:
"Я касаюсь трагедии только моей семьи. Уже в Риме меня ожидало немалое
разочарование, когда я обратился за помощью в опекающую нас организацию
ХИАС к госпоже Батонни. Она заявила мне: "Вы здесь находитесь на
нелегальном положении и, следовательно, никаких прав не имеете..."
По приезде в США, 18 ноября 1975 г., нам сообщили, что жить мы будем в
поселке Уитон, Мэриленд 20906, 2812 Эрбайн Драйв. Поблизости не было ни
магазинов, ни школы для детей, ни транспорта. В темном сыром домике
поселили несколько семей.
Уже через восемь дней после того, как я начал посещать курсы
английского языка, мне прислали письменный ультиматум за подписью
сотрудниц организации "Джуиш Соушл Сервис Эйдженси" Брукс и Хершафт с
требованием выйти на работу в качестве уборщика (несмотря на то что я
предъявил диплом об окончании учебного заведения - технический профиль).
На предприятие "Бакст Сервис (915 Брукбидлл Роуд, Силвер Спринг, Мд.20910)
меня повезла миссис Хершафт. Здесь производятся вредные операции - сварка,
пайка оловом и свинцом, покрытие ацетоновой краской, при этом нет никакой
вентиляции, респираторов, отсутствуют самые элементарные условия охраны
труда и здоровья рабочих. Попросту говоря, дельцы, "опекающие" эмигрантов,
вступили в сговор с хозяином Бакстом, которому нужны даровые рабочие руки
и который в погоне за сверхприбылью безжалостно эксплуатирует людей. На
следующий день у меня украли новые инструменты. К этому следует добавить,
что на работу я был вынужден добираться сначала автобусом, а потом еще
идти пешком 10 км.
4 февраля 1977 г. я заболел, в 11.30 потерял сознание. Вызвали скорую
помощь. Меня отвезли в "Хоули Кросс Госпитал" Силвер Спринг. Однако
"опекуны" отказались оплачивать счета за скорую помощь.
В настоящее время надо мной, морально и физически раздавленным
человеком, с двумя маленькими детьми - 10 и 5 лет, нависла угроза
выселения: нечем платить за квартиру. Я обратился за помощью в "Велфэр",
но эта благотворительная организация выдает пособие на трех человек,
которое меньше платы за самое дешевое жилье. Что мне делать?"
Леонид Шинделькройт, 2336, Гленмонт, сэркл, Апт. 106 Силвер Спринг,
Мэриленд 20902 США.
Публикация АПН
Однако не все эмигранты бедствуют в США, подобно Шинделысройту,
Рабиновичу, Вольпе и другим. Факты свидетельствуют, что здесь оказывается
покровительство на самом высоком уровне тем лицам, которые совершили
тяжкие преступления против советского народа и государства. Это, например,
ответственный сотрудник государственного департамента США Константин
Варварив. В качестве американского представителя при ЮНЕСКО он находился с
14 по 25 октября 1977 г. в Тбилиси в составе официальной делегации США на
межправительственной конференции ЮНЕСКО.
Здесь его опознали как бывшего нацистского пособника.
Константин Варварив, 53 лет, уроженец села Стыдень Волынской области
УССР, жил в 1941 - 1943 гг. в оккупированном нацистами городе Ровно вместе
со своей семьей по адресу: ул. Мазепы, д. 32. Варварив служил тогда в
криминальной карательной полиции СД. Отряд полицаев возглавляли
преступники Грушецкий и Ордоновский. Они организовывали массовые расстрелы
советских граждан и карательные операции против партизан. В преступлениях
участвовал и брат Константина Варварива, который был убит в 1943 году
советскими патриотами во время одной из карательных операций нацистов.
Гитлеровцы устроили ему пышные похороны, согнав на них под страхом смерти
все население г. Ровно.
В начале 1944 года Константин Варварив вместе с братом Евгением и
другими членами семьи бежал с отступающими гитлеровцами в Чехословакию, а
затем в Германию. После окончания войны Константин Варварив сотрудничал с
американской и английской разведками, занимался подбором людей для засылки
в СССР со шпионскими и диверсионными заданиями. Ныне Константин Варварив
проживает в США по адресу: 2525, 10-я стрит, Апп. 619, Арлингтон,
Вирджиния.
Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко дал указание о возбуждении
уголовного дела против Константина Варварива по обвинению в соучастии в
военных преступлениях нацистов.
Министерство иностранных дел СССР официально уведомило посольство США в
Москве об опознании американского представителя при ЮНЕСКО в качестве
гитлеровского пособника и передало следственные материалы американским
властям.
В архиве г. Ровно, где в годы второй мировой войны фашисты уничтожили
80 тыс. мирных советских граждан, хранятся платежные ведомости нацистского
гебитскомиссариата, в которых стоят подписи Константина Варварива. Эти
документы, захваченные Советской Армией при освобождении Ровно,
неопровержимо свидетельствуют о том, что Константин Варварив в течение
долгого времени служил гитлеровцам. Первоначально его жалование равнялось
750 маркам в месяц. В январе 1944 года Константин Варварив стал третьим по
важности лицом юридического управления гебитскомиссариата, тогда Варварив
получал ежемесячно 1312 марок.
Сотрудники гебитскомиссариата участвовали в карательных акциях против
мирного населения и патриотов. В частности, 7 ноября 1941 г. по приказу
гебитскомиссара Беера в Ровно были расстреляны 17 тыс. советских граждан.
В городском архиве Ровно хранятся приказы, отчеты и прочие документы о
данной трагедии. Тот же Беер в 1943 году подписал распоряжение о повышении
Варварива.
В материалах о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на Ровенщине
(акты комиссий по расследованию злодеяний и рассказы очевидцев) имеется
свидетельство Юрия Александровича Новаковского, 1918 года рождения, жителя
г. Ровно. В нем говорится:
"6 ноября, накануне первого дня расстрела, гебитскомиссариат,
руководителем которого был д-р Беер, сообщил о том, что 7 ноября в 6 час.
утра все жители, не имеющие на руках специальных удостоверений
ремесленников (фахаусвайс), обязаны вместе со своими семьями, в том числе
детьми и стариками, явиться на Костельную площадь на Грабнике
(северо-восточная часть города). Я живу напротив этой площади, все это
происходило на моих глазах. Было еще темно, шел дождь со снегом, когда
начали собираться люди.
Накануне, 6 ноября, площадь оцепили войска. Там были гестаповцы,
полицаи, эсэсовцы. Примерно часов в 12 дня немцы объявили, что все должны
оставить свои вещи на площади. Люди еще не понимали, в чем дело, думали,
что это массовый грабеж, к которому уже привыкли, и покорно выполняли
приказ. Образовалась целая гора из вещей. Потом немцы повели людей за
город, на место, называемое Сосенки. Там уже были приготовлены огромные
ямы. Стреляли в беззащитных людей, лежащих на земле лицом вниз. Разбивали
прикладами головы и бросали трупы в яму. В детей не стреляли, на них не
тратили пуль. Их бросали в яму прямо живыми".
"Кроме того, много советских граждан гитлеровцы замучили и расстреляли
в тюрьме, - говорится в акте о злодеяниях гитлеровцев в г. Ровно,
переданном в оперативной сводке Совинформбюро 9 марта 1944 г. - В центре
города немцы поставили виселицы, на которых вешали советских патриотов.
Немецко-фашистские захватчики устроили в Ровно три лагеря для
военнопленных и мирных советских граждан. Заключенных убивали и морили
голодом. На одном только кладбище на Грабнике похоронены тысячи советских
граждан, замученных в этих лагерях. Трудно словами передать все, что
происходило в городе во время немецкой оккупации..."
Акт подписали жители города Ровно: учительница В. Лукашевич, учитель В.
Левитский, воспитательница детского сада М. Яновская, настоятель
Ровенского собора протоиерей У. Парголовский, настоятель Свято-Успенской
церкви протоиерей М. Носов, бухгалтер Н. Марчуков и др.
В Ровно есть свидетели, помнящие братьев Константина и Юрия Варваривов,
служивших у гитлеровцев.
21 ноября 1977 г. следователь по особо важным делам Прокуратуры
Украинской ССР Васильенко допросил в качестве свидетеля Зинаиду
Симковскую.
Вопрос:
Знали ли Вы гражданина Варварива Константина Васильевича, если знали,
то где и при каких обстоятельствах Вы с ним познакомились, какие у Вас
были с ним взаимоотношения, где и кем он работал?
Ответ:
Впервые Варварива Константина я увидела в начале 1942 года в соборе
города Ровно во время богослужения. Тогда на нем была гражданская одежда.
После этого я виделa Варварива почти на каждом богослужении, но знакома с
ним не была. Весной 1942 года, приблизительно в мае - июне, точно не
помню, в какой день недели, я находилась около городского рынка, когда
началась облава. Все улицы перекрыли вооруженные немцы и полицейские;
полицейские были одеты в черную форму со светлыми нашивками внизу на
рукавах. Они окружили большую толпу людей; люди плакали, кричали, слышны
были детские голоса.
Среди полицейских я увидела и Константина Варварива. Он тоже был в
черной полицейской форме, на поясе висела кобура с пистолетом. Я
обратилась к нему с просьбой отпустить меня. Моя просьба подействовала на
него, и он меня отпустил, предупредив, чтобы больше я не попадала в их
руки. Видимо, Варварив имел какое-то влияние на остальных полицейских.
Через некоторое время я встретилась с ним на улице или в церкви, точно не
помню, тогда он подошел ко мне, как к знакомой. Варварив был одет в
гражданскую одежду; он сказал, что работает секретарем в суде.
Вопрос:
Знали ли Вы родных Варварива Константина, кого именно, его знакомых?
Ответ:
Варварив Константин жил вместе с отцом и матерью. Отец был священником.
Константина Варварива я часто видела с его старшим братом Евгением,
который носил всегда полицейскую форму черного цвета. Возле собора я
видела несколько раз и младшего брата Константина, его звали Юрием. Он
носил форму зеленого цвета. Летом 1942 года Варварив Константин мне
говорил, что его младший брат был убит при проведении какой-то операции.
Позднее я узнала, что у него есть еще родная сестра.
Константин Варварив - высокого роста, русый, лицо худощавое,
продолговатое, с голубыми глазами. Запомнилась мне его привычка во время
разговора верхней губой поджимать нижнюю губу.
Вопрос:
Спрашивали ли Вы у Варварива Константина, почему он носил черную
полицейскую форму, и если спрашивали, то что он Вам на это ответил?
Ответ:
Да, я об этом спрашивала у Варварива Константина после того, как
увидела его во время облавы в черной полицейской форме. Он мне на это
суда о выселении его семьи из квартиры, которую они снимали. По этому
решению с И. Треста взыскивается без малого 300 долларов в пользу
домовладельца.
К документу приколота записка И. Треста:
"На улицу среди зимы выбрасывают семью, в которой трехмесячный грудной
ребенок, четырехгодовалый малыш и 64-летняя женщина-инвалид. Когда в этом
гетто нас терроризировали, забрасывали бутылками и камнями, били нам
стекла, канадская Фемида молчала".
В своем письме послу СССР в Канаде И. Трест пишет:
"Речь идет о грубейших нарушениях Хельсинкской декларации, Декларации
прав человека, которая провозглашена ООН, и программы воссоединения семей.
И это происходит в нескольких сотнях километров от штаб-квартиры ООН, в
стране, подписавшей Хельсинкскую декларацию! Впрочем, когда в Канаде
заводишь разговор об этом документе, который, кстати, так и не был здесь
опубликован, на тебя смотрят, как на чудака или умалишенного.
Мне и моей семье угрожают физической расправой. Против нас были
сфабрикованы уголовные "дела", чтобы выдворить нас из Канады. Я получаю
нищенскую зарплату, а могу и вовсе в любой момент оказаться среди
девятисот тысяч канадских безработных.
Так в этой стране выполняются обязательства перед гражданами Советского
Союза, государства, которое в январе 1945 года выполнило обязательства
перед союзниками, кровью своих солдат спасая их от разгрома под Арденнами.
В создавшейся обстановке самым гуманным шагом Советского правительства
было бы прекращение выезда в Канаду по программе воссоединения семей до
тех пор, пока канадское правительство не выдаст каждому выезжающему или
уже выехавшему из СССР гражданину действительно эффективные гарантии.
Прошу довести мое письмо до сведения всех участников Белградской
конференции".
Публикация АПН
Ася Вольпе работала заместителем главного врача поликлиники в
Ленинграде, имела ученую степень кандидата медицинских наук. В 1975 году
выехала в США В своих письмах в СССР и личных беседах в Советском
посольстве в Вашингтоне она рассказала о своих мытарствах в Соединенных
Штатах. В июне 1978 года А. Вольпе покончила жизнь самоубийством.
В Вашингтон Вольпе приехала в январе 1976 года, оказавшись в совершенно
чужой стране, среди чужих людей с чуждыми обычаями и нравами,
неприемлемыми для человека, выросшего в Советском Союзе.
"Твои слезы никого не тронут, тут ты просто-напросто никому не нужна, -
сетовала Ася Вольпе. - Если по приезде сюда люди стараются общаться друг с
другом и по старой привычке еще готовы прийти на помощь, то потом
освобождаются и от этой "нравственной обузы". Дружба между иммигрантами
часто переходит в неприязнь и ссоры. Все держится в секрете".
Уделом врача с 30-летним стажем, кандидата медицинских наук стала
временная работа в домах старых и больных людей, достаточно обеспеченных,
чтобы позволить себе такую роскошь, как содержание прислуги. Она убирала
квартиры, готовила обеды, кормила своих хозяев, мыла посуду, пылесосила
ковры, чистила кастрюли.
Наконец, появилась более или менее постоянная работа: пригласили на
дневное дежурство медсестрой к старой женщине - миллионерше, получившей
перелом бедра.
"Я уже давно перестала думать о том, что когда-то защищала диссертацию,
консультировала сложных больных, - говорила Вольпе. - Мои знания и
врачебный опыт только усложняли жизнь. Отчаяние и глубокая душевная горечь
сменились тупым, постоянно ноющим желанием найти хоть что-нибудь".
Вот что рассказала Вольпе о своей службе у миллионерши. "Владелица
роскошной трехэтажной виллы ожидала меня, сидя в глубоком кресле. На
пальцах ее старческих рук блестело множество колец, в ушах - золотые
серьги в виде обручей. Я представилась, сказала, что приехала из России,
врач по профессии, но не имею американского диплома, поэтому вынуждена
выполнять работу медсестры. Едва захлопнулась дверь за моей
предшественницей, как моя хозяйка встала и пошла к дверям. На входной
двери она продемонстрировала действие замков и объяснила, как их надо
закрывать. Потом предложила мне проделать то же самое самостоятельно и
пристально следила, как я осваиваю бесчисленные щеколды, замки и крючки.
Затем я выслушала длинное и нудное поучение, что жить сейчас стало страшно
и опасно, что очень распространены грабежи и убийства, что все замки
должны быть закрыты и днем.
В большой кухне, где я находилась во время дежурства, кроме меня была
еще хозяйская собака. Я должна была следить за ней.
Основная же моя обязанность - уход за хозяйкой. Кроме того, я открывала
консервные банки, готовила завтрак, подавала на стол, мыла посуду.
После еды хозяйка отдыхала, а я отправлялась на свое место, на кухню.
Мне тоже был положен завтрак (стакан сока и кусочки поджаренного хлеба с
маслом и сыром). Отдохнув, хозяйка выходила ко мне и, если была в
настроении, снисходила до разговора со мной.
Час кормления собаки был строго определен, я проводила его под
руководством хозяйки. После этого она совершала с моей помощью прогулку по
квартире для упражнения больной ноги.
В семь часов вечера раздавался условный звонок, приходила на ночное
дежурство негритянка-медсестра. Спускаясь вниз, чтобы открыть ей дверь, я
слышала за своей спиной голос хозяйки, предупреждавшей меня "быть
осторожной" и не открывать сразу замки.
Наверное, на всю жизнь мне запомнился именно первый день, проведенный у
миллионерши. Пожелав ей спокойной ночи и поблагодарив за предоставленную
работу, я вышла из виллы и впервые за двенадцать часов дежурства глотнула
свежего воздуха. На зеленом лугу - собственности моей новой хозяйки -
паслись коровы. Я прошла по ухоженным дорожкам, мимо красивых, как на
цветных открытках, клумб, чувствуя себя человеком, нечаянно попавшим в
чужой сад. Напряжение, в котором я пребывала весь день, сказалось, и я
дала волю слезам. Я оплакивала унижение прошедшего дня, свою далекую
Родину, где труд приносил мне радость и где даже самый далекий человек не
был для меня чужим. Я оплакивала мою прошлую полноценную, счастливую, а
сейчас никому не нужную, сломанную жизнь".
Эта страна "свободных, неограниченных возможностей" оказывается в
действительности для иммигрантов страной "хождения по мукам". Иммигранты
рассказывали, что писали более сотни заявлений с просьбой о предоставлении
работы, на которые они получали стандартные отрицательные ответы. Вольпе
обошла около тридцати учреждений, написала более 200 писем, звонила по
десяткам объявлений. Вынимая из своей папки дипломы об окончании
Ленинградского университета, медицинского института, вечернего
университета по электрокардиографии и диплом кандидата медицинских наук
(на русском и английском языках), просила о работе в должности фельдшера,
медсестры, технического помощника или ассистента врача. В подаваемых
заявлениях и анкетах писала: "Согласна на любую работу".
"Все эти унизительные хождения, просьбы, разговоры оказались
напрасными, - писала Вольпе, - отовсюду я получала письменные или устные
телефонные отказы. Даже на газетные объявления с предложениями работать
медсестрой мне отвечали, что я не подхожу, ибо иммигрантка и не имею
американского диплома. Везде я чувствовала мою полную ненужность и полное
отсутствие прав в этой стране. Вот так выглядит здесь свобода.
Вскоре начали приходить письма от эмигрантских организаций, в которых
мне предлагалось сделать пожертвования, а также начать возмещение
затраченных на переезд в США денег. В письмах говорилось, что "так же, как
помогли вам, надо помочь и другим евреям из Советского Союза". На
конвертах часто можно было увидеть печать: "спасите советских евреев". От
чего их надо спасать? От полноценной, интересной, свободной жизни на
Родине со всеми правами советского гражданина?"
"Америка - это страна "доллара". Деньги довлеют над всем, - сетовала
Вольпе. - Деньги вмешиваются в человеческие отношения, деньги вмешиваются
в здоровье и жизнь детей. Деньги вмешиваются даже в самую гуманную
профессию во всем мире - профессию врача, превращая область медицины в
бездушный "бизнес". Как страшно узнать обо всем этом!"
Публикация АПН
15 мая 1976 г. газета "Известия" поместила подборку писем, присланных в
редакцию знакомыми и родственниками иммигрантов в США. Извлечения из них
публикуются здесь.
"Приехали в Америку со 100 долларами. И вот воочию увидели Америку.
Наши Аня и Шурик все время тоскуют и плачут. Дети здесь не в моде, так как
сейчас в Америке кризис, а рождение ребенка стоит 1 200 долларов. Об
остальном и говорить нечего. Если у нас случалась какая-нибудь работа, то
мы укладывали детей спать, а сами уезжали, - приглашать няню безумно
дорого. Шурик спрашивает: "Мамочка, ну когда же мы домой поедем?" А Аня
говорит: "Мама, ну зачем вы нас с собой взяли, я бы или у дедушки, или у
бабушки жила, а то мы одни".
Шурик с 9 утра до 15 час. в садике. Какие здесь садики? Судите сами,
если детей кладут на дневной сон без подушек, простыней и одеял на грязные
раскладушки. Я принесла простыню, подушку и одеяло, так они взяли только
подушку, а простыню и одеяло велели забрать, потому что не хотят стелить.
Детям не снимают даже ботинки, когда кладут спать. Садик стоит 120
долларов в месяц...
Хочу сказать: нет ничего дороже Родины, нет лучше и добрее людей, чем
наши. Никогда и ничем это не окупишь. Вы не представляете, сколько людей
хотят вернуться! Не хотят только подонки, которые сбежали от тюрем".
"Здравствуйте, мои родные, мои самые дорогие!
Итак, ко всем неполадкам, какие у нас были в материальном отношении, на
нашу семью обрушились болезни. Ужасно болел и болен до сих пор Леня. Все
время болеют Шурик и Аня. Теперь расклеилась я. Живу на таблетках. Хорошо,
что взяла много лекарств из Союза. Их лекарствам я вообще не доверяю. Были
у врача только несколько раз. За каждый прием - 20 долларов.
Целыми днями и ночами говорим о покинутом доме, о друзьях, знакомых.
Чего бы сейчас только ни сделала, чтоб вернуться! Только теперь поняли,
как мы ничего не ценили! Нашим людям очень трудно привыкнуть к
американской жизни, а большинству - просто невозможно. Здесь все построено
только на деньгах. Основная масса людей - это роботы, у которых не
осталось никаких человеческих чувств, все их думы направлены на одно:
сделать больше денег. Каким путем - их это не волнует. Здесь царят
разврат, грязь в отношениях между людьми, разбой, грабеж, бесчисленные
пожары, взрывы бомб и т. п. Нам только и говорят: "Смотрите за своими
детьми, их могут украсть!" Что здесь творится, волосы встают дыбом!
Насколько наш народ чище, добрее, организованнее и культурнее! Им до
нашего народа, как от земли до неба! Как здесь мучаются наши люди, просто
кошмар! Никто не работает по специальности, все принижены, все морально
уничтожены. Найти здесь работу так же трудно, как иголку в стоге сена".
"Расскажу немного о наших знакомых. Зина Шарафетдинова - бывшая певица
Москонцерта - работает на фабрике по 10 часов, а ее муж, Алик Кац, бывший
фокусник, - таксист. Владислав Глебас - бывший ударник московского
мюзик-холла - работает поваром. Таня Савельева навсегда забыла сцену,
нигде не работает. Ее муж, бывший администратор, аферист, и здесь начал
заниматься аферами, обманывать эмигрантов, но у него ничего не вышло -
избили. Ленинградец бас-гитарист Василий Токарев счастлив, что нашел
работу в госпитале няней.
Лев Пильщик, певец, который работал в оркестре Кролла, здесь три года
был таксистом, сейчас уехал в ФРГ. Танцор Миша Кушнир - выступал в Москве
с Гусаковым ("братья Гусаковы") - вообще нигде не работает, готов пойти на
любое место. Владимир Чижик - бывший трубач оркестра радио и телевидения -
подрабатывает на вечерах и свадьбах".
Информацию о положении прибывших в США публикуют и издающиеся в
Нью-Йорке эмигрантские газеты на русском языке.
"Встретил Запад эмигрантов неприветливо. Инфляция, дороговизна,
безработица, неуверенность в завтрашнем дне, забастовки, борьба
нахрапистых Профсоюзов за свои права, а остальные - хоть пропади! Всякое
повышение цен ощутимо ударяет эмигранта даже не по карману - по желудку.
Когда приходит время платить за квартиру, он со вздохом вспоминает
дешевизну квартплаты, газа и электричества в СССР. То, что казалось
агитационными приемами там, на бывшей родине, здесь обрастает плотью и
становится доводом.
Форм несвободы в этом мире множество. Это не только закабаление
личности государством. Американцы сами говорят о своей свободе так: "Я
могу выйти на улицу с плакатом "Долой президента!", но я не могу выйти с
плакатом "Долой моего босса!".
Э. Лимонов ("Новое русское слово", 1975, 11 ноября).
"Вот уже более двух лет я в Америке. Нас, врачей, здесь всячески
притесняют, не дают возможности устроиться работать - на первых порах хотя
бы в роли ассистентов. На курсы для подготовки к экзаменам меня не
принимают.
В СССР я был полноценным гражданином. Никакого притеснения не
испытывал. Жил наравне со всеми гражданами, пользовался всеми правами
согласно Советской Конституции. Здесь же я познал, что такое "свободный
мир". Это: ты врач - работай санитаром, инженер - сторожем. Не хочешь -
живи на подачки. Только здесь чувствуешь боль за все то, что ты потерял на
Родине, в Советском Союзе".
И. Махновецкий ("Русский голос", 1976, 3 июня).
"Мы попали в капиталистический мир, где процветают эксплуатация
человека человеком, безработица, преступность, безнравственность.
Из-за инфляции и кризиса - неизменных язв капитализма - ежедневно
закрываются тысячи фабрик и заводов, пополняя многочисленную армию
безработных, порождая страх, неуверенность в завтрашнем дне. За самый
тяжелый труд фабриканты-хозяева платят гроши, выжимая последние соки из
рабочих.
На улицах, в автобусе люди не уверены, что не будут ограблены, избиты
или даже убиты. Не каждый может позволить себе лечение ввиду дорого
оплачиваемого медицинского обслуживания. Не каждый желающий получить
высшее образование может осуществить свое стремление стать всесторонне
образованным и полезным обществу человеком. Растущая плата за обучение в
высших учебных заведениях Америки не по карману не только выходцам из
рабочих семей, но и молодежи средних слоев".
А. Цветковский ("Русский голос", 1977, 5 мая).
Журналисты, аккредитованные на Белградской встрече представителей стран
- участниц Совещания в Хельсинки, в феврале 1978 года получили возможность
ознакомиться с письмом из США от бывшего жителя города Киева Леонида
Шинделькройта. Автор письма пишет:
"Я касаюсь трагедии только моей семьи. Уже в Риме меня ожидало немалое
разочарование, когда я обратился за помощью в опекающую нас организацию
ХИАС к госпоже Батонни. Она заявила мне: "Вы здесь находитесь на
нелегальном положении и, следовательно, никаких прав не имеете..."
По приезде в США, 18 ноября 1975 г., нам сообщили, что жить мы будем в
поселке Уитон, Мэриленд 20906, 2812 Эрбайн Драйв. Поблизости не было ни
магазинов, ни школы для детей, ни транспорта. В темном сыром домике
поселили несколько семей.
Уже через восемь дней после того, как я начал посещать курсы
английского языка, мне прислали письменный ультиматум за подписью
сотрудниц организации "Джуиш Соушл Сервис Эйдженси" Брукс и Хершафт с
требованием выйти на работу в качестве уборщика (несмотря на то что я
предъявил диплом об окончании учебного заведения - технический профиль).
На предприятие "Бакст Сервис (915 Брукбидлл Роуд, Силвер Спринг, Мд.20910)
меня повезла миссис Хершафт. Здесь производятся вредные операции - сварка,
пайка оловом и свинцом, покрытие ацетоновой краской, при этом нет никакой
вентиляции, респираторов, отсутствуют самые элементарные условия охраны
труда и здоровья рабочих. Попросту говоря, дельцы, "опекающие" эмигрантов,
вступили в сговор с хозяином Бакстом, которому нужны даровые рабочие руки
и который в погоне за сверхприбылью безжалостно эксплуатирует людей. На
следующий день у меня украли новые инструменты. К этому следует добавить,
что на работу я был вынужден добираться сначала автобусом, а потом еще
идти пешком 10 км.
4 февраля 1977 г. я заболел, в 11.30 потерял сознание. Вызвали скорую
помощь. Меня отвезли в "Хоули Кросс Госпитал" Силвер Спринг. Однако
"опекуны" отказались оплачивать счета за скорую помощь.
В настоящее время надо мной, морально и физически раздавленным
человеком, с двумя маленькими детьми - 10 и 5 лет, нависла угроза
выселения: нечем платить за квартиру. Я обратился за помощью в "Велфэр",
но эта благотворительная организация выдает пособие на трех человек,
которое меньше платы за самое дешевое жилье. Что мне делать?"
Леонид Шинделькройт, 2336, Гленмонт, сэркл, Апт. 106 Силвер Спринг,
Мэриленд 20902 США.
Публикация АПН
Однако не все эмигранты бедствуют в США, подобно Шинделысройту,
Рабиновичу, Вольпе и другим. Факты свидетельствуют, что здесь оказывается
покровительство на самом высоком уровне тем лицам, которые совершили
тяжкие преступления против советского народа и государства. Это, например,
ответственный сотрудник государственного департамента США Константин
Варварив. В качестве американского представителя при ЮНЕСКО он находился с
14 по 25 октября 1977 г. в Тбилиси в составе официальной делегации США на
межправительственной конференции ЮНЕСКО.
Здесь его опознали как бывшего нацистского пособника.
Константин Варварив, 53 лет, уроженец села Стыдень Волынской области
УССР, жил в 1941 - 1943 гг. в оккупированном нацистами городе Ровно вместе
со своей семьей по адресу: ул. Мазепы, д. 32. Варварив служил тогда в
криминальной карательной полиции СД. Отряд полицаев возглавляли
преступники Грушецкий и Ордоновский. Они организовывали массовые расстрелы
советских граждан и карательные операции против партизан. В преступлениях
участвовал и брат Константина Варварива, который был убит в 1943 году
советскими патриотами во время одной из карательных операций нацистов.
Гитлеровцы устроили ему пышные похороны, согнав на них под страхом смерти
все население г. Ровно.
В начале 1944 года Константин Варварив вместе с братом Евгением и
другими членами семьи бежал с отступающими гитлеровцами в Чехословакию, а
затем в Германию. После окончания войны Константин Варварив сотрудничал с
американской и английской разведками, занимался подбором людей для засылки
в СССР со шпионскими и диверсионными заданиями. Ныне Константин Варварив
проживает в США по адресу: 2525, 10-я стрит, Апп. 619, Арлингтон,
Вирджиния.
Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко дал указание о возбуждении
уголовного дела против Константина Варварива по обвинению в соучастии в
военных преступлениях нацистов.
Министерство иностранных дел СССР официально уведомило посольство США в
Москве об опознании американского представителя при ЮНЕСКО в качестве
гитлеровского пособника и передало следственные материалы американским
властям.
В архиве г. Ровно, где в годы второй мировой войны фашисты уничтожили
80 тыс. мирных советских граждан, хранятся платежные ведомости нацистского
гебитскомиссариата, в которых стоят подписи Константина Варварива. Эти
документы, захваченные Советской Армией при освобождении Ровно,
неопровержимо свидетельствуют о том, что Константин Варварив в течение
долгого времени служил гитлеровцам. Первоначально его жалование равнялось
750 маркам в месяц. В январе 1944 года Константин Варварив стал третьим по
важности лицом юридического управления гебитскомиссариата, тогда Варварив
получал ежемесячно 1312 марок.
Сотрудники гебитскомиссариата участвовали в карательных акциях против
мирного населения и патриотов. В частности, 7 ноября 1941 г. по приказу
гебитскомиссара Беера в Ровно были расстреляны 17 тыс. советских граждан.
В городском архиве Ровно хранятся приказы, отчеты и прочие документы о
данной трагедии. Тот же Беер в 1943 году подписал распоряжение о повышении
Варварива.
В материалах о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на Ровенщине
(акты комиссий по расследованию злодеяний и рассказы очевидцев) имеется
свидетельство Юрия Александровича Новаковского, 1918 года рождения, жителя
г. Ровно. В нем говорится:
"6 ноября, накануне первого дня расстрела, гебитскомиссариат,
руководителем которого был д-р Беер, сообщил о том, что 7 ноября в 6 час.
утра все жители, не имеющие на руках специальных удостоверений
ремесленников (фахаусвайс), обязаны вместе со своими семьями, в том числе
детьми и стариками, явиться на Костельную площадь на Грабнике
(северо-восточная часть города). Я живу напротив этой площади, все это
происходило на моих глазах. Было еще темно, шел дождь со снегом, когда
начали собираться люди.
Накануне, 6 ноября, площадь оцепили войска. Там были гестаповцы,
полицаи, эсэсовцы. Примерно часов в 12 дня немцы объявили, что все должны
оставить свои вещи на площади. Люди еще не понимали, в чем дело, думали,
что это массовый грабеж, к которому уже привыкли, и покорно выполняли
приказ. Образовалась целая гора из вещей. Потом немцы повели людей за
город, на место, называемое Сосенки. Там уже были приготовлены огромные
ямы. Стреляли в беззащитных людей, лежащих на земле лицом вниз. Разбивали
прикладами головы и бросали трупы в яму. В детей не стреляли, на них не
тратили пуль. Их бросали в яму прямо живыми".
"Кроме того, много советских граждан гитлеровцы замучили и расстреляли
в тюрьме, - говорится в акте о злодеяниях гитлеровцев в г. Ровно,
переданном в оперативной сводке Совинформбюро 9 марта 1944 г. - В центре
города немцы поставили виселицы, на которых вешали советских патриотов.
Немецко-фашистские захватчики устроили в Ровно три лагеря для
военнопленных и мирных советских граждан. Заключенных убивали и морили
голодом. На одном только кладбище на Грабнике похоронены тысячи советских
граждан, замученных в этих лагерях. Трудно словами передать все, что
происходило в городе во время немецкой оккупации..."
Акт подписали жители города Ровно: учительница В. Лукашевич, учитель В.
Левитский, воспитательница детского сада М. Яновская, настоятель
Ровенского собора протоиерей У. Парголовский, настоятель Свято-Успенской
церкви протоиерей М. Носов, бухгалтер Н. Марчуков и др.
В Ровно есть свидетели, помнящие братьев Константина и Юрия Варваривов,
служивших у гитлеровцев.
21 ноября 1977 г. следователь по особо важным делам Прокуратуры
Украинской ССР Васильенко допросил в качестве свидетеля Зинаиду
Симковскую.
Вопрос:
Знали ли Вы гражданина Варварива Константина Васильевича, если знали,
то где и при каких обстоятельствах Вы с ним познакомились, какие у Вас
были с ним взаимоотношения, где и кем он работал?
Ответ:
Впервые Варварива Константина я увидела в начале 1942 года в соборе
города Ровно во время богослужения. Тогда на нем была гражданская одежда.
После этого я виделa Варварива почти на каждом богослужении, но знакома с
ним не была. Весной 1942 года, приблизительно в мае - июне, точно не
помню, в какой день недели, я находилась около городского рынка, когда
началась облава. Все улицы перекрыли вооруженные немцы и полицейские;
полицейские были одеты в черную форму со светлыми нашивками внизу на
рукавах. Они окружили большую толпу людей; люди плакали, кричали, слышны
были детские голоса.
Среди полицейских я увидела и Константина Варварива. Он тоже был в
черной полицейской форме, на поясе висела кобура с пистолетом. Я
обратилась к нему с просьбой отпустить меня. Моя просьба подействовала на
него, и он меня отпустил, предупредив, чтобы больше я не попадала в их
руки. Видимо, Варварив имел какое-то влияние на остальных полицейских.
Через некоторое время я встретилась с ним на улице или в церкви, точно не
помню, тогда он подошел ко мне, как к знакомой. Варварив был одет в
гражданскую одежду; он сказал, что работает секретарем в суде.
Вопрос:
Знали ли Вы родных Варварива Константина, кого именно, его знакомых?
Ответ:
Варварив Константин жил вместе с отцом и матерью. Отец был священником.
Константина Варварива я часто видела с его старшим братом Евгением,
который носил всегда полицейскую форму черного цвета. Возле собора я
видела несколько раз и младшего брата Константина, его звали Юрием. Он
носил форму зеленого цвета. Летом 1942 года Варварив Константин мне
говорил, что его младший брат был убит при проведении какой-то операции.
Позднее я узнала, что у него есть еще родная сестра.
Константин Варварив - высокого роста, русый, лицо худощавое,
продолговатое, с голубыми глазами. Запомнилась мне его привычка во время
разговора верхней губой поджимать нижнюю губу.
Вопрос:
Спрашивали ли Вы у Варварива Константина, почему он носил черную
полицейскую форму, и если спрашивали, то что он Вам на это ответил?
Ответ:
Да, я об этом спрашивала у Варварива Константина после того, как
увидела его во время облавы в черной полицейской форме. Он мне на это