Денисов Юрий Николаевич
БОРЬБА ЗА НАСЛЕДСТВО КИЕВСКОЙ РУСИ. Краков, Вильнюс, Москва

   Тот, кто принял на себя обязанности историка, не должен поселять ни ненависти, ни дружбы, хвалить врагов, где того потребует дело, и по необходимости упрекать самых близких людей, если их ошибки вызывают на то. А потому следует друзей обвинять и врагов хвалить, не колеблясь.
Анна Комнина, цесаревна (1083–1148)

От автора

   Истории отношений России с Польшей посвящены многочисленные исторические произведения, созданные в разные эпохи. Как правило, все они рассматривали взаимоотношения России и Польши, а соответственно и народов, их населяющих, с одной позиции: мы, т. е. наше государство, народ всегда правы в своих действиях, а противоположная сторона виновна во всех межгосударственных конфликтах. Такой подход к истории взаимоотношений русского и польского народов только прибавляет взаимной неприязни и никак не способствует выяснению подлинных причин ее возникновения.
   Более того, современные авторы (А. Е. Тарас и др.) пытаются опереться в своих выводах на исследования в области генетики, которая якобы доказала различия в ДНК поляков, белорусов, украинцев, с одной стороны, и ДНК русских – с другой. Делается заключение, что «именно врожденные (генетические) различия в решающей мере способствовали традиционному неприятию московитами (впоследствии русскими) европейского образа жизни, европейской культуры, католицизма, униатства и протестантства, [отсюда. – Ю. Д.] их ненависть к Великому княжеству Литовскому, Господину Великому Новгороду, Ливонии, Польскому королевству. И напротив, [породили. – Ю. Д.] огромную любовь к Востоку и азиатским традициям» [73, 6]. Следовательно, коль скоро на генетическом уровне эти народы разные, то и взаимопонимание между ними практически невозможно.
   Такой подход к чистоте происхождения этносов уже существовал в Германии в 1-й половине XX в., когда с помощью линейки и циркуля определяли «истинную» принадлежность к германскому народу. Другие народы, согласно нацистской идеологии, не имели права на жизнь. Вероятно, наука генетика может оказать помощь археологам в выявлении принадлежности найденных при раскопках останков людей к тому или иному этносу, но рассматривать историю народов с помощью далеких от всеобщего признания выводов отдельных генетиков не только бессмысленно, но и очень опасно. Ни один европейский народ не создавался в лабораторных условиях с помощью клонирования человеческих особей. Происходившие в Европе в течение многих веков межплеменные, межнациональные и межконфессиональные войны, а также нашествия из Азии различных по этническому составу народов создали такой крутой замес этносов, что говорить можно только о культурных и языковых отличиях современных народов. Даже с учетом того, что население, например, Суздальского княжества в IX–XII вв. формировалось преимущественно из представителей мери, веси, муромы и мещеры, нелогично делать вывод об угро-финском происхождении всего народа Московского государства, а уж тем более народа Российского государства.
   Добавляют масла в огонь межнациональной неприязни писатели и поэты на протяжении многих веков. Даже такие горячо любимые и взаимно признаваемые русским и польским народами поэты, как Александр Пушкин и Адам Мицкевич в своих стихах весьма негативно характеризуют поляков и русских соответственно.
   Однобокие и необъективные подходы к истории польского и русского народов и стали основной причиной появления этой книги. Автору посчастливилось в течение долгого времени жить в Западной Украине, где переплелись судьбы украинцев, русских, поляков, затем в Белоруссии и России, удалось побывать в Литве и Польше и познакомиться с жизнью их народов. Именно это, надеюсь, позволит беспристрастно описать историю взаимоотношений этих народов на протяжении 2-го тысячелетия н. э.
   Заранее приношу извинения за может быть излишне ироничный взгляд на события прошлого и их современников, но делаю это сознательно, чтобы отвлечь читателя от патриотического пафоса, которым часто проникнуты труды российских историков. Патетика может помешать непредвзято отнестись к взаимоотношению наших предков с их соседями, хотя само понятие «соседи» менялось во времени от средневековых жителей Вязьмы до современных жителей Гданьска и Ольштына.
   Это первая книга дилогии, в которой предлагается собственный анализ событий, происходивших в жизни польского, литовского и русского народов на протяжении X–XVI вв.

Вместо предисловия
ПРЕДЫСТОРИЯ ПОЛЬСКО-РУССКИХ ОТНОШЕНИЙ

   Первое упоминание о поляках в «Повести временных лет» неизвестный автор этого главного русского источника поместил под 898 г. в связи с нашествием венгров в Центральную Европу, когда напоминает потомкам о единстве славянских народов. «Был един народ славянский: и те славяне, которые сидели по Дунаю, покоренные уграми, и моравы, и чехи, и поляки, и поляне, которых теперь называют русь. Для них ведь, моравов, первоначально созданы буквы, названные славянской грамотой; эта же грамота и у русских, и у болгар дунайских» [62, 36].
   Представление поляков об истории своего происхождения можно почерпнуть из «Трактата о двух Сарматиях» польского автора начала XVI в. Матвея Меховского, который сообщает о двух братьях, князьях Лехе (Lech) и Чехе (Czech), живших со своими народами в Кроации и Славонии.
   «По мере размножения людей и родов в Далмации, Кроации и Славонии, при непонимании общего родства, часто начинались ссоры и убийства между братьями князьями и родственниками.
   Поэтому вышеупомянутые князья Лех и Чех в полном согласии приняли здравое решение и, во избежание злейших преступлений, убийств и отцеубийств, собрали свое добро и свои народы по родам и поселениям со всей, какая у тех была, утварью, покинули родные места и пошли в западные страны искать нового пристанища.
   Они знали, что восточные и южные области густо населены, и потому туда напрасно идти и нечего там искать.
   Отправившись, таким образом, в поход, они достигли Моравии и Богемии. Обойдя всю эту область, тогда еще пустынную и необработанную, они увидели, что климат там здоровый, а земля плодородна, и поставили шатры на горе по имени Рип (Rzip).[1] Тут младший брат Чех, восхищенный прелестью местности, стал просить у старшего брата Леха с большой настойчивостью, чтобы моравские и богемские земли отданы были ему, его наследникам и потомкам во владение и для заселения.
   Лех, чтобы поддержать братскую любовь, согласился на просьбы и желания Чеха и, простившись, ушел со своими на северо-восток.
   Достигнув земель Силезии и Великой Польши, невозделанных и до тех пор незаселенных, он остановился и закрепился там со своими людьми и имуществом.
   В тех местностях Великой Польши и Силезии лехиты, они же поляки, размножились, волей божьей весьма возросли числом и наполнили Вандалию, то есть Польшу у реки Вандала, ныне именуемой Вислой, а также Померанию, Кассубию и всю область по Германскому морю, где ныне Марка, Любек и Росток, вплоть до Вестфалии. Они получили разные наименования соответственно местам жительства» [47, 73].
   Эту версию происхождения поляков М. Меховский почерпнул из «Истории Польши» своего предшественника, польского историка XV в. Я. Длугоша, которая с некоторыми изменениями использовалась и другими историками, в том числе и чешским историком XII в. Козьмой Пражским. Несмотря на то, что версия не имеет никаких исторических подтверждений и, скорее всего, выдумана от начала до конца, для нашего исследования важно, как поляки в XV–XVI вв. позиционировали себя среди других европейских народов.
   В историческое время во главе польского народа стала династия Пястов. О самом родоначальнике этих польских властителей Пясте и его жене Репке известно очень мало, хотя Галл Аноним называет даже имя его отца – Котышко, поэтому первым представленным в исторических источниках был, вероятно, герцог Польши Мешко I, правление которого приходилось на вторую половину X в.[2] Именно с этим герцогом вел борьбу русский князь Владимир I за обладание Галицией. «В год 6489 (981). Пошел Владимир на поляков и захватил города их, Перемышль, Червен и другие города, которые и доныне под Русью» [62, 69]. Галиция, где расположены эти города, скорее всего, получила свое название от польского слова hala – горный луг, высокогорное пастбище, поскольку к территории с этим названием относятся местности как самих гор, так и предгорий Украинских Карпат и Польских Бескид. И хотя русский летописец сообщает, что и в его время галицийские города принадлежали Руси, эта территория долгое время была спорной между Русью, Польшей и Венгрией. Мешко I, или Мечислав, являлся вассалом германского императора Оттона II, от власти которого Польша пыталась время от времени освободиться. Скорее всего, именно в такой момент борьбы Польши за независимость и напал на поляков Владимир I, так как Мешко I не только уступил русскому князю несколько городов, но и заключил с ним мир, не желая воевать на два фронта.
   Мешко I, принявший христианство в 966 г., был женат дважды. Его первая жена Добрава, сестра герцога Богемии (Чехии) Болеслава II Благочестивого, была христианкой. Вместе с ней в Польшу прибыл епископ Иордан, именно они положили начало христианизации Польши. Добрава родила в 977 г. наследника Болеслава, но при родах умерла. Вторая жена Ода, дочь маркграфа Нордмарка Дитриха, вышла замуж за Мешко в 978 г., будучи монахиней монастыря Кальбе. Такой брак порицался церковью, «однако ради блага отечества и укрепления необходимого всем мира дело не дошло до разрыва, а напротив, было достигнуто спасительное примирение. Ведь ею всячески поощрялась служба Христу, множество пленных было возвращено на родину, оковы с побежденных сняты, а тюрьмы для обвиняемых раскрыты» [75, 67]. Так описал причины этого брака епископ Титмар Мерзебургский, современник этих событий. Ода родила Мешко троих сыновей: Мешко, Святополка и Влодовея, или Ламберта (Лису). Вероятно, по случаю заключенного с Мешко I мира Владимир I назвал своего приемного сына (Владимир взял в жены беременную жену погибшего брата Ярополка) Святополком, который был одногодком или погодком сына Мешко с таким же именем.
   Население завоеванных киевским князем Владимиром польских городов и их окрестностей, скорее всего, было уже христианским, так как с момента принятия поляками со своим герцогом крещения от римской церкви прошло 15 лет. В летописях ничего не говорится о попытке князя Владимира вернуть своих новых подданных в язычество, хотя упоминается, что он с начала княжения в Киеве ревностно насаждал многобожие в столице, в Новгороде и, наверное, в других городах. Но через семь лет с момента приобретения Перемышля, Червеня и других галицийских городов Владимир в 988 г. сам принял христианство от византийской церкви и крестил киевлян. Какие обряды христианства в процессе этой религиозной реформы на Руси предпочло население Галиции – латинские или греческие, в исторических источниках не сказано. Однако если учесть, что галицийские города часто переходили от Руси к Польше или Венгрии и наоборот, надо предполагать, что и обряды менялись с такой же периодичностью, так как веротерпимость не была в почете в Средневековье.
   В это же время (983 г.) «пошел Владимир против ятвягов, и победил ятвягов, и взял их землю» [62, 69]. Ятвяги, балтийское племя, жили на территории современной Гродненской области Республики Беларусь. Таким образом, учитывая, что Владимир еще в 980 г. занял Полоцкое и, вероятно, Туровское княжества, владения киевского князя этого времени простирались далеко на запад от Киева. А к концу X в. для укрепления южных границ от печенегов киевским князем были построены города по рекам Десне, Остру, Трубежу, Суле, Стугне и Ирпени. Владимир «стал набирать мужей лучших от славян, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей и ими населил города, так как была война с печенегами. И воевал с ними и побеждал их» [62, 91]. Так что, исходя из летописных сведений, переселять своих подданных с места на место русские князья начали издавна.
   В 992 г. Владимир воевал с хорватами, как предполагал Н. М. Карамзин, на границах Семиградской области (Трансиль-вании) и Галиции. Война с подданными венгерского короля неизвестно чем закончилась, поскольку Владимир был вынужден вернуться для защиты киевского княжества от печенегов. Этот степной народ был давним врагом венгров, но за плату печенеги вполне могли оказать военную помощь Венгрии.
   В том же году умер герцог Польши Мешко I, разделив Польшу между своими сыновьями, что послужило причиной начала борьбы за власть. Титмар сообщает:
   «В 992 г. от воплощения Господня, 25 мая, в 10-й год правления Оттона III, этот князь, уже больной старик, отошел из чужбины сей на небо, оставив свое государство разделенным на ряд уделов. Позже, однако, сын его Болеслав, изгнав мачеху и братьев, а также ослепив своих родичей Одило и Прибувоя, с лисьей хитростью опять объединил его. Но, начав править самовластно, он стал попирать человеческие и божеские законы. Так, женившись на дочери маркграфа Рикдага, он впоследствии отослал ее назад. Затем, взяв в жены венгерку, родившую ему сына по имени Бесприм, он точно так же прогнал и ее. Третьей женой его стала Эмнильда, дочь почтенного господина Добромира, которая, будучи верной Христу, склонила неустойчивый дух своего мужа к добру и чрезвычайно щедрой милостынею, а также постом не прекращала один за другим смывать его грехи. Она родила ему двух сыновей – Мешко и другого, которого отец назвал именем любимого своего господина; и трех дочерей, из которых одна стала аббатисой, вторая вышла замуж за графа Германа, а третья стала женой сына короля Владимира (Святополка. – Ю. Д.)» [75, 68].
   Болеслав I Храбрый, став герцогом Польши, старался жить в мире со своими западными соседями, такими же, как и он, вассалами германского императора Оттона III, однако после смерти маркграфа Мейсена он занял территорию Остмарка, или Лаузица (Лужицы), находящуюся между реками Эльба и Шпрее, а занятые города Бауцен (Баутцен), Стрелу укрепил своими гарнизонами. Титмар предполагает, что эти завоевания Болеслав сделал с согласия императора, столицей которого в это время был г. Гнезно в центральной части современной Польши. В дальнейшем Болеслав пытался приобрести у короля Баварии Генриха г. Мейсен, как сообщает Титмар, «за какие угодно деньги», но не сумел этого добиться. Уезжая от короля Баварии, Болеслав со своими людьми подвергся нападению какого-то вооруженного отряда; предполагая вину Генриха в этом инциденте, герцог Польши сжег г. Стрелу, а большинство местных жителей увел в свои пределы.
   В это же время один из изгнанных Болеславом I Храбрым сводных братьев – Влодовей, или Владивой, был приглашен чехами княжить в их государстве вместо изгнанного народом своего князя, тоже Болеслава III Рыжего, из-за его притеснений не только народа, но и братьев Яромира, Ульриха и матери, которых он выслал из страны незадолго до этого. Владивой в 1002–1003 гг. княжил в Чехии с согласия нового короля Германии Генриха II Святого, бывшего до этого королем Баварии. Когда Владивой умер, чехи снова призвали править страной Яромира с Ульрихом. Однако герцог Польши Болеслав I Храбрый вторгся с войсками в Чехию, вторично изгнал братьев-неудачников и возвел на престол своего тезку Болеслава, изгнанного ранее чехами.
   Титмар подозревает, что Болеслав Польский заранее просчитал дальнейший ход событий. Болеслав Чешский не только отомстил инициаторам своего изгнания, но и вновь стал притеснять народ в связи с пристрастиями того к язычеству. Народ тайно обратился к Болеславу Польскому за помощью, тот пригласил своего двоюродного брата Болеслава Чешского в Краков для переговоров, где он был задержан, ослеплен и отправлен в изгнание. Этот король Болеслав III Рыжий в 1003–1004 гг. правил в Чехии, затем до 1029 г. пребывал в Польше, а умер в 1037 г. в полном забвении.
   Болеслав Польский после встречи со своим тезкой в Кракове поспешил в Прагу, где был провозглашен народом государем Чехии. Король Германии Генрих II направил послов к Болеславу I Храброму, уведомляя того, что занятый им пост князя Чехии надо получить из его рук, в ином случае ему придется с оружием отстаивать свое право на это княжение. Однако Болеслав не только не явился к королю с прошением даровать ему чешский престол, но и, воспользовавшись моментом, пока Генрих был занят осадой Кройсена, города мятежного графа Генриха Швейнфуртского, сделал попытку захватить г. Мейсен, владельцем которого был его зять. По пути к городу Болеслав попытался взять силой небольшой городок Мюгельн, но жители обманули его, уверив в своей преданности и согласии идти к Мейсену, а затем даже не вышли из города. Тем не менее польские войска вернулись домой с большой добычей, хотя часть войска и добычи потонули в Эльбе при переправе.
   Потерпевший поражение граф Генрих Швейнфуртский со своими соратниками тоже отступил во владения Болеслава I. Герцог Польши и Чехии, побуждаемый графом Генрихом, стал нападать на Баварию, зависимого от короля Германии государства. Но после того как король Генрих вторгся с войсками в область славян-мильценов, центром которой был г. Бауцен на реке Шпрее, и опустошил ее, союзник Болеслава граф Генрих одумался и вернулся к королю с повинной. Король Германии хоть и вернул ему свое расположение и земли, но содержал в замке под стражей.
   В 1004 г. король Германии Генрих II все-таки решился наказать Болеслава Польского за дерзость владеть Чехией без его королевского соизволения. Однако, сделав вид, что собирается вести свои войска в Польшу, Генрих неожиданно для всех направился в Чехию. При этом германские войска, несмотря на распутицу, так быстро перешли горный массив, что, по словам Титмара, Болеслав сравнил Генриха с прыгающей лягушкой.
   «Королю помогло также присутствие в его свите изгнанного Яромира, имя которого переводится, как „надежный мир“, ибо надежда на его приход привлекла к нему чешские отряды. По их решению и желанию он открыл королю ворота и по собственной воле передал ему один замок, как ключ от входа в их страну. Король, из-за того, что баварцы еще не пришли, несколько задержавшись в пути, подошел к городу под названием Заац; горожан, тотчас же открывших ему ворота и перебивших расположенных в городе в качестве гарнизона поляков, он объявил своими друзьями. Однако, увидев такую резню, король пришел в смущение и велел запереть в церкви тех, кто остался в живых» [75, 98].
   Жестокое отношение к врагам в средневековой Европе было нормой, поэтому вряд ли оно могло привести к межэтнической ненависти поляков и чехов, хотя надо признать, что жестокость всегда порождала жестокость. Эта война закончилась бегством Болеслава I Храброго из Праги в Польшу. Чешский трон достался князю Яромиру с благословения пражского епископа Тиддега (997–1017) и с соизволения короля Германии. После этих событий Генрих II совместно с Яромиром Чешским решил отобрать у Болеслава земли, ранее захваченные тем в Лаузице. Болеслав, чтобы не допустить такой же резни, как в городах Чехии, по отношению к его воинам, передал королю Бауцен с условием беспрепятственного вывода оттуда защитников города.
   Дальнейшая война короля Генриха II в союзе с герцогом Баварии Генрихом и князем Чехии Яромиром, а также с лютичами, не имевшими в то время конкретных вождей, против герцога Польши Болеслава I велась с переменным успехом и завершилась в 1005 г. заключением в Познани мирного договора, по которому Болеслав, видимо, отказался от области мильценов и Чехии.
   Однако уже весной 1007 г. до германского короля дошли сведения о коварстве Болеслава, подкупавшего лютичей и князя Яромира Чешского для совместного противостояния Генриху II. Король отправил к Болеславу послом маркграфа Лаузица, приходившегося польскому герцогу зятем, так как был женат на его дочери Реглинде, чтобы объявить отступнику о разрыве мирного договора. Это только подстегнуло Болеслава начать военные действия, но сначала он постарался обезопасить себя со стороны восточного соседа. Герцог Польши Болеслав I заключил мир с киевским князем Владимиром I, а для скрепления мира герцог выдал свою дочь за Святополка, приемного сына киевского князя. Обезопасив, таким образом, свои земли на востоке, Болеслав обратился на запад, опустошил земли вокруг Магдебурга и занял г. Цербст, уведя в плен его жителей. Попытка архиепископа Магдебурга Тагино организовать преследование Болеслава ни к чему не привела, а польские войска вновь захватили весь Оберлаузиц с г. Бауцен, а также Сорау и Сельпули в Нидерлаузице.
   Действия Болеслава оставались безнаказанными, так как в германских землях все это время шли распри между вассалами короля, но, умиротворив своих подданных, Генрих II в 1010 г. объявил о походе против польского герцога. Однако этот поход не привел к каким-либо серьезным изменениям в расстановке сил противников. Германские войска хоть и опустошили области Нидерлаузица, но даже не решились осадить г. Глогау, где в то время находился Болеслав.
   Еще в 1008 г. епископ-миссионер Бруно, к которому благоволил герцог Польши Болеслав, отправился с христианской проповедью в Пруссию, где так и не добился успеха. Затем он продолжил свои проповеди на границе Пруссии, Литвы и Руси, здесь он сначала терпел притеснения местных жителей, а впоследствии (1009 г.) был убит прусами где-то в районе современного г. Сувалки. Тела епископа Бруно и его 18 спутников герцог Болеслав выкупил у прусов и захоронил в Польше. Надо предполагать, что в этих пограничных районах Руси, где в основном обитали ятвяги, христианство тоже еще не было распространено.
   В 1012 г. умер епископ Познани Унгер, вместо которого с благословения Генриха II был избран архиепископом Вальтард, скончавшийся в том же году. К этому архиепископу Болеслав направлял своих послов с просьбой прибыть в Цютцен, где он в это время находился. Но встреча Вальтарда и Болеслава закончилась ничем, стороны не сумели найти пути к примирению, и церковь Польши все это время вела свои службы на кириллице вместо латиницы.
   В том же 1012 г. князь Яромир был изгнан из Чехии своим братом Ульрихом и вынужден был бежать к двоюродному брату и бывшему врагу Болеславу Польскому, а затем прибегнуть к заступничеству архиепископа Вальтарда, но тот уже не в силах был ему помочь. А Болеслав, узнав о смерти архиепископа, собрал войско и захватил г. Лебус на реке Флеминг. В это время на Руси произошли серьезные политические изменения, требовавшие участия Болеслава в этих событиях. Поэтому в начале 1013 г. Болеслав направил послов к Генриху II с просьбой о мире, и вскоре прибывший к королю сын Болеслава Мешко клятвой подтвердил верность за себя и отца.
   События этого времени, т. е. последних лет жизни князя Владимира I Святого, в «Повести временных лет» просто отсутствуют. Поэтому воспользуемся сведениями современника этих событий Титмара, епископа Мерзебурга, который был столицей короля, затем императора Германии Генриха II. Титмар, судя по «Хронике», не благоволил к Болеславу Польскому из-за его военного противодействия королю, поэтому вряд ли придумал столь успешные действия Болеслава на Руси.
   Титмар сообщает, что в канун праздника Пасхи, отмечавшегося в 1013 г. 5 апреля, к королю Генриху II прибыл Болеслав I. «В святой день он, сложив руки, стал вассалом короля; принеся королю оммаж, он, в качестве оруженосца, сопроводил его, – бывшего в полном уборе, – в церковь. В понедельник он расположил к себе короля, принеся ему богатые подарки от себя и своей супруги; затем, получив от королевских щедрот еще большие и лучшие дары, – в том числе давно желанный лен (Лаузиц. – Ю. Д.), – он с честью и радостью отпустил данных ему заложников. После этого он с нашей помощью напал на Русь. Опустошив большую часть этой страны, он приказал перебить всех печенегов, когда между ними и его людьми случилась размолвка, хоть те и были его союзниками» [75, 128]. В этом кратком сообщении ничего не сказано о причинах похода Болеслава на Русь, но определен год, когда это было совершено. Более широкие объяснения Титмар делает при описании жизни киевского князя Владимира I.
   «А теперь перейду ради осуждения к рассказу о нечестивом деянии Владимира, короля Руси. Он взял из Греции жену по имени Елена, которая была просватана за Оттона III, но коварным образом отнята у него, и по ее настоянию принял христианскую веру, которую не украсил праведными делами. Ибо он был великий и жестокий развратник и чинил изнеженным данайцам великие насилия. У него было три сына; одного из них он женил на дочери князя Болеслава, нашего гонителя, и поляки прислали вместе с ней Рейнберна, епископа Кольберга. Тот родился в округе Гассегау; обученный мудрыми наставниками свободным искусствам, он достиг сана епископа, которого, как я думаю, был достоин. Ни знания моего, ни красноречия не достает, чтобы сказать, сколько труда положил он во вверенной его попечению [епархии]. Святилища идолов он, разрушив, сжег; море, обжитое демонами, он, бросив туда 4 помазанных святым елеем камня и освятив водой, очистил; взрастил для всемогущего Господа новую ветвь на бесплодном древе, то есть привил чрезвычайно бестолковому народу слово святой проповеди. Утомляя свое тело постоянными бдениями, постом и молчанием, он готовил свое сердце к созерцанию образа Божия. Названный король, услышав, что сын его, подстрекаемый Болеславом, тайно готовился восстать против него, схватил его вместе с женой и названным отцом и заключил их, отдельно друг от друга, под стражу. Будучи под арестом, достопочтенный отец то, что открыто не мог совершить во славу Божью, старательно совершал втайне. В слезах принеся жертву постоянной молитвы, он от чистого сердца примирился с высшим священником, после чего, освободившись от тесной темницы тела, радуясь, отправился к свободе вечной славы…