Страница:
— Ничего не бойся, — сказал самый старый, — мы с тобой!
— И не гляди, — сказал самый молодой, — а теперь — пой!
И он запел. Во весь голос. Его звонкий мальчишеский дискант далеко разносился по всей округе:
Там, где самый маленький и лёгкий ягнёнок проваливался в считанные минуты с головой, эта громадная туша передвигалась свободно и легко, как будто под ней была твёрдая земля.
Этот зверь был похож на громадную лепёшку, если можно представить себе лепёшку шести ярдов в диаметре, которой спереди приделали пасть, а сзади прицепили хвост, длина которого равна длине туловища.
Его короткие лапы с длинными пальцами и перепонками между ними мерно передвигались около тела так, что вся громадная туша быстро скользила по грязи болота.
Первым желанием Джо было — бежать! Бежать как можно дальше от этого места, от этой зверюги, от этих стариков. Но его крепко держали за руки, а один из них говорил свистящим шёпотом ему на ухо:
— Пой! Если тебе дорога жизнь, пой!
Зверь медленно втянул своё туловище на бугорок и разлёгся на нем, разложив свои лапы по сторонам. Джо хорошо разглядел его кожу, состоящую из правильных прямоугольных вздутий, разделённых поперечными и продольными полосами. Тупая, слегка закруглённая морда лежала всего в нескольких ярдах перед— ним. Не было видно ни глаз, ни носа, только два бугорка выдавались над кожей головы зверя.
Старик, сидевший на корточках, выпустил из мешка поросёнка. Пьевр поднял щитки на бугорках и показались его глаза. Он уставился на поросёнка, его пасть стала медленно открываться.
Джо почувствовал неодолимое желание идти вперёд и кинуться в эту пасть. В то же время волна ужаса и отвращения прошла по всему его маленькому телу, отдавшись где-то около сердца неприятной дрожью. Но желание идти вперёд было сильнее, он попытался даже шагнуть, но руки обоих стариков намертво вцепились в него. И тут он увидел поросёнка: визжа от ужаса, упираясь в землю всеми четырьмя ножками, тот полз вперёд. Вот он вплотную подполз к пасти пьевра. Нижняя челюсть зверя стала отодвигаться назад, а поросёнок, как приклеенный, двигался за ней, пока полностью не оказался под поднятой верхней челюстью. И тут Верхняя челюсть опустилась, подталкивая его вглубь пасти, нижняя резко выдвинулась вперёд, и визг несчастного поросёнка затих где-то в утробе зверя. Пьевр вздохнул и опустил щитки на глаза.
И тогда Джо почувствовал радостное ощущение освобождения. Как будто его облили тёплой свежей водой. Это чувство заполнило его всего-всего, с головы до пят.
Оба старика отпустили его, все трое прошли к зверю. Они поливали его спину родниковой водой, протирали панцирь пахучими травами, щекотали его брюхо, а зверь, закрыв глаза, довольно урчал. Несколько часов провозились они с ним, потом пьевр неуклюже слез с бугорка и пустился в путь по болоту.
С тех пор между ним и этим страшным зверем возникла настоящая дружба. Старики относились к зверю, как к богу, маленький Джо отнёсся к нему, как к товарищу. Когда ему было около десяти лет, он впервые влез к пьевру на спину, и зверь понёс его по болоту.
— Сейчас-то он уже не носит меня, — с некоторой грустью подумал Джо, — и я стал слишком тяжёлым для него, да и зверь совсем одряхлел.
А тогда… Как хорошо узнал он болото! Все эти островки, разбросанные там и сям среди грязи, роднички с чистой водой. Тогда же он обнаружил и перешеек, соединяющий их бугорок с островком, надо было только пробрести по пояс в грязи полсотни ярдов. Это был его островок, старики боялись ходить через грязь.
— А мать говорит — зверюга! — подумал он и с тёплой нежностью вспомнил зверя. Последние годы пьевр почти не отходил от своего бугорка, он или лежал на нем, нежась в лучах утреннего солнца, или ползал по грязи недалеко от этого места.
Между тем, солнце почти совсем опустилось, под листьями начали сгущаться сумерки…
— Скоро уже придёт Мэри, — подумал Джо. — Как же я брошу пьевра, если хозяин переведёт меня на плантацию! Ведь он так стар! — и с этой мыслью он неожиданно для себя уснул.
— И не гляди, — сказал самый молодой, — а теперь — пой!
И он запел. Во весь голос. Его звонкий мальчишеский дискант далеко разносился по всей округе:
Она была длинной, эта песня. Он пел, два старика держали его за руки, а третий, присев на корточки, держал мешок с поросёнком. И, конечно же, он смотрел. Смотрел во все глаза. И слушал. Сначала откуда-то издалека стали слышны чавкающие звуки будто несколько коров идут по грязи и одновременно вытаскивают свои копыта, затем он увидел его. Громадная серая гора неторопливо передвигалась по грязи болота.
О ты, который большой и сильный,
Приходи к нам.
О ты, который ходит по болоту,
Приходи к нам.
У нас есть для тебя поросёнок,
Приходи к нам.
Его мясо нежно и вкусно,
Приходи к нам.
Его кожа просвечивается на солнце,
Приходи к нам.
Там, где самый маленький и лёгкий ягнёнок проваливался в считанные минуты с головой, эта громадная туша передвигалась свободно и легко, как будто под ней была твёрдая земля.
Этот зверь был похож на громадную лепёшку, если можно представить себе лепёшку шести ярдов в диаметре, которой спереди приделали пасть, а сзади прицепили хвост, длина которого равна длине туловища.
Его короткие лапы с длинными пальцами и перепонками между ними мерно передвигались около тела так, что вся громадная туша быстро скользила по грязи болота.
Первым желанием Джо было — бежать! Бежать как можно дальше от этого места, от этой зверюги, от этих стариков. Но его крепко держали за руки, а один из них говорил свистящим шёпотом ему на ухо:
— Пой! Если тебе дорога жизнь, пой!
Зверь медленно втянул своё туловище на бугорок и разлёгся на нем, разложив свои лапы по сторонам. Джо хорошо разглядел его кожу, состоящую из правильных прямоугольных вздутий, разделённых поперечными и продольными полосами. Тупая, слегка закруглённая морда лежала всего в нескольких ярдах перед— ним. Не было видно ни глаз, ни носа, только два бугорка выдавались над кожей головы зверя.
Старик, сидевший на корточках, выпустил из мешка поросёнка. Пьевр поднял щитки на бугорках и показались его глаза. Он уставился на поросёнка, его пасть стала медленно открываться.
Джо почувствовал неодолимое желание идти вперёд и кинуться в эту пасть. В то же время волна ужаса и отвращения прошла по всему его маленькому телу, отдавшись где-то около сердца неприятной дрожью. Но желание идти вперёд было сильнее, он попытался даже шагнуть, но руки обоих стариков намертво вцепились в него. И тут он увидел поросёнка: визжа от ужаса, упираясь в землю всеми четырьмя ножками, тот полз вперёд. Вот он вплотную подполз к пасти пьевра. Нижняя челюсть зверя стала отодвигаться назад, а поросёнок, как приклеенный, двигался за ней, пока полностью не оказался под поднятой верхней челюстью. И тут Верхняя челюсть опустилась, подталкивая его вглубь пасти, нижняя резко выдвинулась вперёд, и визг несчастного поросёнка затих где-то в утробе зверя. Пьевр вздохнул и опустил щитки на глаза.
И тогда Джо почувствовал радостное ощущение освобождения. Как будто его облили тёплой свежей водой. Это чувство заполнило его всего-всего, с головы до пят.
Оба старика отпустили его, все трое прошли к зверю. Они поливали его спину родниковой водой, протирали панцирь пахучими травами, щекотали его брюхо, а зверь, закрыв глаза, довольно урчал. Несколько часов провозились они с ним, потом пьевр неуклюже слез с бугорка и пустился в путь по болоту.
С тех пор между ним и этим страшным зверем возникла настоящая дружба. Старики относились к зверю, как к богу, маленький Джо отнёсся к нему, как к товарищу. Когда ему было около десяти лет, он впервые влез к пьевру на спину, и зверь понёс его по болоту.
— Сейчас-то он уже не носит меня, — с некоторой грустью подумал Джо, — и я стал слишком тяжёлым для него, да и зверь совсем одряхлел.
А тогда… Как хорошо узнал он болото! Все эти островки, разбросанные там и сям среди грязи, роднички с чистой водой. Тогда же он обнаружил и перешеек, соединяющий их бугорок с островком, надо было только пробрести по пояс в грязи полсотни ярдов. Это был его островок, старики боялись ходить через грязь.
— А мать говорит — зверюга! — подумал он и с тёплой нежностью вспомнил зверя. Последние годы пьевр почти не отходил от своего бугорка, он или лежал на нем, нежась в лучах утреннего солнца, или ползал по грязи недалеко от этого места.
Между тем, солнце почти совсем опустилось, под листьями начали сгущаться сумерки…
— Скоро уже придёт Мэри, — подумал Джо. — Как же я брошу пьевра, если хозяин переведёт меня на плантацию! Ведь он так стар! — и с этой мыслью он неожиданно для себя уснул.
5
Он действительно был очень стар, этот пьевр. Он был старым уже тогда, когда старый Джо Токану, дед нынешнего старого Джо, был ещё молодым. Он был старым и тогда, когда впервые пастухи появились около болота. Он был старым и тогда, когда на планете только начиналась «эра Пендергастов», а сегодня был уже двести третий год этой эры!
Он многое мог бы рассказать, если бы умел говорить. Он мог бы рассказать, что было время, когда болото окружали совсем другие растения, отличавшиеся от нынешних и цветом, и формой листьев, а вокруг болот существовал богатейший животный мир. И в самом болоте жило много пьевров: пищи хватало для всех, потому что животные время от времени должны приходить на водопой, а пьевр ест раз в десять—пятнадцать дней, и за этот промежуток они (животные) успевали забыть, что около этого водопоя живёт пьевр.
Он мог бы рассказать, что однажды откуда-то пришло тяжёлое ядовитое облако, убивающее все: и растения, и животных. Ему повезло, он успел съесть крупного ящера как раз перед приходом облака и залёг в глубине болота. Конечно, и он был отравлен ядовитыми газами, но он мог не есть очень долго, а когда он переболел, облака уже не было.
Он мог бы рассказать, как летали какие-то странные существа, ибо он не знал о существовании машин, придуманных человеком за много парсеков от его родной планеты. А вертолёты несколько дней утюжили небо, поливая почву нейтрализаторами: надо же было уничтожить остатки дифолиантов, накопившихся в почве.
Предки Джо не могли помнить этого, тогда они ещё лежали в анабиозных камерах, и белые сами, используя богатейшую технику человечества, готовили планету для жизни своего «божественного» общества.
Пьевр мог бы рассказать, как появились вокруг болота эти новые растения, каких планета не знала до этого, и как последние представители аборигенного животного мира вымирали, съев эту траву или листья кустов, или тех, кто съел до этого траву и листья. Откуда ему было знать, что эта земная растительность содержит алкалоиды, непривычные для обитателей планеты.
Почти все пьевры болота умерли в страшных мучениях, сожрав таких отравленных животных. Ему опять повезло: попадались все звери такие, которые ещё мало успели съесть новой растительности, так что он сумел привыкнуть к алкалоидам. Потом пришлось поголодать, а потом к болоту пришли люди.
Именно тогда он и получил своё имя. Мистер Пендергаст (Джошуа Первый — автор «Евангелия» и «Законов») в сопровождении племянников и сыновей объезжал доставшиеся ему владения, чтобы определить, где разместить плантации, огороды и пастбища. Зверь произвёл на них потрясающее впечатление. Кто-то из молодёжи потянулся за ружьём, чтобы его пристрелить, но мистер Пендергаст остановил его:
— Не надо, нас оно не трогает, а негры будут его бояться и не сунутся в болото.
С тех пор он больше не видел белых людей. А когда мистер Пендергаст вернулся с объезда и рассказывал домашним о страшном звере, которого его сын назвал длинным словом, начинающимся на букву «п» и кончающимся «завр», маленький Джошуа (будущий Джошуа Третий) пытался выговорить это слово, но у него получилось «пьевр». Так зверь и получил своё имя.
Сам пьевр не видел, как белые, построив дома и службы, стали завозить на плантации спящих в анабиозе папуасских детей с тем, чтобы они пробудились в новой обстановке, и им можно было внушить, что какой-то Бог перенёс их сюда и отдал в вечное рабство белым людям в отмщение грехов некоего их предка, о котором они даже и не слыхали. Но чудо было налицо: они заснули в одном месте, а проснулись совсем в другом. Непривычное солнце, а главное — звёздное небе подтвердили правоту белых. Кроме того, они ведь были — мальчишками и девчонками от десяти до тринадцати лет, они не могли протестовать против Божьей воли, а когда и захотели — было уже поздно.
Пьевр не мог знать, что чёрным категорически запрещалось переправляться через болота, за которыми начинался пояс лесов, без сопровождения белых, потому что в «лесах живут страшные звери», а ружья были у белых, и любой чёрный, только прикоснувшийся к оружию, подлежал немедленной смерти.
Многого другого не мог он знать об этом странном обществе, созданном фантазией мистера Джошуа Первого. Но его потомки и потомки его единомышленников, свято соблюдая «Законы старого Джошуа», продержались уже более двухсот лет, и ничто не указывало на то, что этому искусственно созданному обществу грозит близкий крах, И пьевр будет способствовать этому.
Он многое мог бы рассказать, если бы умел говорить. Он мог бы рассказать, что было время, когда болото окружали совсем другие растения, отличавшиеся от нынешних и цветом, и формой листьев, а вокруг болот существовал богатейший животный мир. И в самом болоте жило много пьевров: пищи хватало для всех, потому что животные время от времени должны приходить на водопой, а пьевр ест раз в десять—пятнадцать дней, и за этот промежуток они (животные) успевали забыть, что около этого водопоя живёт пьевр.
Он мог бы рассказать, что однажды откуда-то пришло тяжёлое ядовитое облако, убивающее все: и растения, и животных. Ему повезло, он успел съесть крупного ящера как раз перед приходом облака и залёг в глубине болота. Конечно, и он был отравлен ядовитыми газами, но он мог не есть очень долго, а когда он переболел, облака уже не было.
Он мог бы рассказать, как летали какие-то странные существа, ибо он не знал о существовании машин, придуманных человеком за много парсеков от его родной планеты. А вертолёты несколько дней утюжили небо, поливая почву нейтрализаторами: надо же было уничтожить остатки дифолиантов, накопившихся в почве.
Предки Джо не могли помнить этого, тогда они ещё лежали в анабиозных камерах, и белые сами, используя богатейшую технику человечества, готовили планету для жизни своего «божественного» общества.
Пьевр мог бы рассказать, как появились вокруг болота эти новые растения, каких планета не знала до этого, и как последние представители аборигенного животного мира вымирали, съев эту траву или листья кустов, или тех, кто съел до этого траву и листья. Откуда ему было знать, что эта земная растительность содержит алкалоиды, непривычные для обитателей планеты.
Почти все пьевры болота умерли в страшных мучениях, сожрав таких отравленных животных. Ему опять повезло: попадались все звери такие, которые ещё мало успели съесть новой растительности, так что он сумел привыкнуть к алкалоидам. Потом пришлось поголодать, а потом к болоту пришли люди.
Именно тогда он и получил своё имя. Мистер Пендергаст (Джошуа Первый — автор «Евангелия» и «Законов») в сопровождении племянников и сыновей объезжал доставшиеся ему владения, чтобы определить, где разместить плантации, огороды и пастбища. Зверь произвёл на них потрясающее впечатление. Кто-то из молодёжи потянулся за ружьём, чтобы его пристрелить, но мистер Пендергаст остановил его:
— Не надо, нас оно не трогает, а негры будут его бояться и не сунутся в болото.
С тех пор он больше не видел белых людей. А когда мистер Пендергаст вернулся с объезда и рассказывал домашним о страшном звере, которого его сын назвал длинным словом, начинающимся на букву «п» и кончающимся «завр», маленький Джошуа (будущий Джошуа Третий) пытался выговорить это слово, но у него получилось «пьевр». Так зверь и получил своё имя.
Сам пьевр не видел, как белые, построив дома и службы, стали завозить на плантации спящих в анабиозе папуасских детей с тем, чтобы они пробудились в новой обстановке, и им можно было внушить, что какой-то Бог перенёс их сюда и отдал в вечное рабство белым людям в отмщение грехов некоего их предка, о котором они даже и не слыхали. Но чудо было налицо: они заснули в одном месте, а проснулись совсем в другом. Непривычное солнце, а главное — звёздное небе подтвердили правоту белых. Кроме того, они ведь были — мальчишками и девчонками от десяти до тринадцати лет, они не могли протестовать против Божьей воли, а когда и захотели — было уже поздно.
Пьевр не мог знать, что чёрным категорически запрещалось переправляться через болота, за которыми начинался пояс лесов, без сопровождения белых, потому что в «лесах живут страшные звери», а ружья были у белых, и любой чёрный, только прикоснувшийся к оружию, подлежал немедленной смерти.
Многого другого не мог он знать об этом странном обществе, созданном фантазией мистера Джошуа Первого. Но его потомки и потомки его единомышленников, свято соблюдая «Законы старого Джошуа», продержались уже более двухсот лет, и ничто не указывало на то, что этому искусственно созданному обществу грозит близкий крах, И пьевр будет способствовать этому.
6
Джо разбудила ночная прохлада. Темнота давно обступила со всех сторон повозку. Лошади перестали пастись и дремали. В траве громко пели ночные насекомые…
Джо сел и потянулся.
«Наверное, уже скоро придёт Мэри», — подумал он, и почти в тот же момент между стволами мелькнуло белое платье.
Мэри с разбега уткнулась головой в его грудь и громко расплакалась. Джо долго не мог понять, в чем дело, пока она не сказала ему сквозь слезы:
— Джо, милый, мы никогда не будем с тобой: мистер Сильвестр отдаёт меня Тому-большому!
— Как отдаёт? А… Без Старого Хозяина?
— Без, без! Сам отдаёт! Джейн мне сказала: завтра идти в Большой Дом, а оттуда меня отдадут Тому-большому, — и она снова залилась плачем. Джо трепещущими руками поглаживал её плечи, успокаивая:
— Ну, не плачь, не надо… Пока ты будешь в Большом Доме, приедет Старый Хозяин, я его попрошу…
— Ты разве не знаешь, что Старый Хозяин ничего не сделает. Ещё прикажет дать тебе плетей! И тогда уж точно я никогда не смогу быть твоей женой! Джо, ну почему Бог сделал так, что чёрные должны подчиняться белым? Почему они над нами хозяева и делают, что хотят?
Джо не посещал воскресных проповедей, но знал все, что в этот день рассказывалось. Правда, в передаче через вторые, а то и третьи руки, что, конечно, иногда искажало первоначальный смысл.
— А вот Джо, — сказал он, — Джо Токану, не тот, который твой дед, а тот, который уже умер, говорил мне, что не всегда было так. Что когда люди жили на той Земле, чёрные не знали, белых. То есть, знать-то они знали, только не были рабами. А потом пришли белые, сказали, что научат чёрных многим нужным вещам. А потом однажды все заснули…
— Я все это знаю, Джо. Сам Старый Хозяин в проповеди рассказывал, что белые учили чёрных, а потом пришёл Бог и повелел белым быть хозяевами, а чёрным — рабами. И ещё говорила мне про все это твоя мать. И говорила про Каури, Будто был такой чёрный охотник, который не согласился с Богом и ушёл воевать с ним.
— Про Каури мне тоже говорил Джо. Он всегда ждал, что вот-вот придёт Каури, и с ним предки, и освободят всех чёрных, а белых сделают рабами… Они прилетят на таких птицах…
— Каких птицах?
— Он и сам не знал, какие они, эти птицы… Он думал, что они вроде стрекоз, только большие, и на каждой сидит человек…
— Вот бы нам сейчас пару таких стрекоз! Мы бы с тобой улетели далеко-далеко… Туда, где нет белых хозяев… И жили бы сами… Ты бы скот пас, а я бы в огороде копалась… Как хорошо!
— Да, это было бы хорошо… А ты знаешь, есть такое место, где нас никто не найдёт! В болоте на острове…
— Там же зверюга живёт! Мне о ней дед говорил… Страшная! Она нас обоих съест!
— Не съест. Мы с ним друзья!
— Как друзья?
— Ну, друзья, и все… Мы давно уже подружились.
— Как подружились? Расскажи!
— Это долго рассказывать…
— Все равно, расскажи!
Разве когда-нибудь, в любой части вселенной, мог юноша что-нибудь скрыть от любимой девушки? Нет, конечно! Так и Джо рассказал Мэри о пьевре, о поросёнке, и многое, многое другое.
— А что там дальше, за болотом? — спросила Мэри.
— Там леса. Там рубят деревья, чтобы строить белым дома. Туда ездят чёрные только вместе с белыми. Белые всегда рассказывают, что в них живут страшные звери, которые только белых боятся, потому что у них есть ружья. Только что-то я не очень верю в этих зверей. По-моему, их выдумали белые, чтобы чёрные не убегали.
— А дальше что? За лесами?
— Дальше? Не знаю, там никто никогда не был, ни чёрные, ни хозяева.
— Вот бы нам туда…
— Давай убежим?
— Ты что? Догонят. Собаки быстро найдут след и догонят. А потом? Тебя забьют плетями насмерть. Нам Старый Хозяин читал Закон: «Раба нерадивого, убегающего от хозяина, бить плетьми, пока не прервётся дыхание». А меня отдадут Тому-большому. Я боюсь его. Он злой. Всем конюхам приходится бить негров. Только они это делают, когда хозяин заставляет, а этот сам вызывается. И бьёт со всей силой! Нет, мне страшно…
— Не бойся… Мы пройдём через болото, и ни одна собака след не возьмёт. Я знаю такой проход. А они пусть думают, что мы утонули в болоте.
— Ну, да! Они тоже не дураки! Они начнут палками мерить дно и найдут твой проход.
— Оно, конечно, все так… Только у самого прохода лежит пьевр. И хотел бы я видеть, как они будут палками мерить дно, когда он только посмотрит на них!
— А как же мы?
— А мы пройдём себе рядышком с пьевром, и все.
— А он меня не съест?
— Если не будешь бояться — не съест! А там пробудем на острове некоторое время, пока все успокоится, запасёмся едой и пойдём себе дальше…
— И будем жить без хозяев? Без Старого Хозяина, без старой мисс, без мистера Сильвестра?
— Ну, конечно же, только ты и я!
— И мне не надо идти в Большой Дом! И Тома-большого я тоже не буду бояться! — почти пропела Мэри.
Буквально через несколько минут повозка покатила по дороге. Она катилась все дальше и дальше от Большого Дома, от жестоких хозяев.
Мэри и Джо настолько были увлечены друг другом, что не заметили, как чёрное ночное небо прочертила яркая блестящая точечка: к планете подлетела и вышла на круговую орбиту «Пасионария».
Джо сел и потянулся.
«Наверное, уже скоро придёт Мэри», — подумал он, и почти в тот же момент между стволами мелькнуло белое платье.
Мэри с разбега уткнулась головой в его грудь и громко расплакалась. Джо долго не мог понять, в чем дело, пока она не сказала ему сквозь слезы:
— Джо, милый, мы никогда не будем с тобой: мистер Сильвестр отдаёт меня Тому-большому!
— Как отдаёт? А… Без Старого Хозяина?
— Без, без! Сам отдаёт! Джейн мне сказала: завтра идти в Большой Дом, а оттуда меня отдадут Тому-большому, — и она снова залилась плачем. Джо трепещущими руками поглаживал её плечи, успокаивая:
— Ну, не плачь, не надо… Пока ты будешь в Большом Доме, приедет Старый Хозяин, я его попрошу…
— Ты разве не знаешь, что Старый Хозяин ничего не сделает. Ещё прикажет дать тебе плетей! И тогда уж точно я никогда не смогу быть твоей женой! Джо, ну почему Бог сделал так, что чёрные должны подчиняться белым? Почему они над нами хозяева и делают, что хотят?
Джо не посещал воскресных проповедей, но знал все, что в этот день рассказывалось. Правда, в передаче через вторые, а то и третьи руки, что, конечно, иногда искажало первоначальный смысл.
— А вот Джо, — сказал он, — Джо Токану, не тот, который твой дед, а тот, который уже умер, говорил мне, что не всегда было так. Что когда люди жили на той Земле, чёрные не знали, белых. То есть, знать-то они знали, только не были рабами. А потом пришли белые, сказали, что научат чёрных многим нужным вещам. А потом однажды все заснули…
— Я все это знаю, Джо. Сам Старый Хозяин в проповеди рассказывал, что белые учили чёрных, а потом пришёл Бог и повелел белым быть хозяевами, а чёрным — рабами. И ещё говорила мне про все это твоя мать. И говорила про Каури, Будто был такой чёрный охотник, который не согласился с Богом и ушёл воевать с ним.
— Про Каури мне тоже говорил Джо. Он всегда ждал, что вот-вот придёт Каури, и с ним предки, и освободят всех чёрных, а белых сделают рабами… Они прилетят на таких птицах…
— Каких птицах?
— Он и сам не знал, какие они, эти птицы… Он думал, что они вроде стрекоз, только большие, и на каждой сидит человек…
— Вот бы нам сейчас пару таких стрекоз! Мы бы с тобой улетели далеко-далеко… Туда, где нет белых хозяев… И жили бы сами… Ты бы скот пас, а я бы в огороде копалась… Как хорошо!
— Да, это было бы хорошо… А ты знаешь, есть такое место, где нас никто не найдёт! В болоте на острове…
— Там же зверюга живёт! Мне о ней дед говорил… Страшная! Она нас обоих съест!
— Не съест. Мы с ним друзья!
— Как друзья?
— Ну, друзья, и все… Мы давно уже подружились.
— Как подружились? Расскажи!
— Это долго рассказывать…
— Все равно, расскажи!
Разве когда-нибудь, в любой части вселенной, мог юноша что-нибудь скрыть от любимой девушки? Нет, конечно! Так и Джо рассказал Мэри о пьевре, о поросёнке, и многое, многое другое.
— А что там дальше, за болотом? — спросила Мэри.
— Там леса. Там рубят деревья, чтобы строить белым дома. Туда ездят чёрные только вместе с белыми. Белые всегда рассказывают, что в них живут страшные звери, которые только белых боятся, потому что у них есть ружья. Только что-то я не очень верю в этих зверей. По-моему, их выдумали белые, чтобы чёрные не убегали.
— А дальше что? За лесами?
— Дальше? Не знаю, там никто никогда не был, ни чёрные, ни хозяева.
— Вот бы нам туда…
— Давай убежим?
— Ты что? Догонят. Собаки быстро найдут след и догонят. А потом? Тебя забьют плетями насмерть. Нам Старый Хозяин читал Закон: «Раба нерадивого, убегающего от хозяина, бить плетьми, пока не прервётся дыхание». А меня отдадут Тому-большому. Я боюсь его. Он злой. Всем конюхам приходится бить негров. Только они это делают, когда хозяин заставляет, а этот сам вызывается. И бьёт со всей силой! Нет, мне страшно…
— Не бойся… Мы пройдём через болото, и ни одна собака след не возьмёт. Я знаю такой проход. А они пусть думают, что мы утонули в болоте.
— Ну, да! Они тоже не дураки! Они начнут палками мерить дно и найдут твой проход.
— Оно, конечно, все так… Только у самого прохода лежит пьевр. И хотел бы я видеть, как они будут палками мерить дно, когда он только посмотрит на них!
— А как же мы?
— А мы пройдём себе рядышком с пьевром, и все.
— А он меня не съест?
— Если не будешь бояться — не съест! А там пробудем на острове некоторое время, пока все успокоится, запасёмся едой и пойдём себе дальше…
— И будем жить без хозяев? Без Старого Хозяина, без старой мисс, без мистера Сильвестра?
— Ну, конечно же, только ты и я!
— И мне не надо идти в Большой Дом! И Тома-большого я тоже не буду бояться! — почти пропела Мэри.
Буквально через несколько минут повозка покатила по дороге. Она катилась все дальше и дальше от Большого Дома, от жестоких хозяев.
Мэри и Джо настолько были увлечены друг другом, что не заметили, как чёрное ночное небо прочертила яркая блестящая точечка: к планете подлетела и вышла на круговую орбиту «Пасионария».
7
Мистер Джошуа Пендергаст, поначалу было согласившийся с предложением троюродного брата выехать на следующий день на дальнюю усадьбу в гости к Питеру, подумав, изменил своё решение. Причиной этому было и желание поскорее окончить задуманное предприятие, и некоторое беспокойство за судьбу собственной плантации, оставленной на Сильвестра, в деловых способностях которого он несколько сомневался.
Это изменение первоначальных намерений было немедленно доведено до сведения хозяина дома, причём мистер Пендергаст намекнул Роберту, что только забота о судьбе внучки заставляет его так поторопиться. В результате тотчас же были отправлены негры для устройства бивуака, а около пяти часов вечера, когда жара несколько спала, тронулся и весь кортеж.
Вся мужская часть рода Пендергастов, за исключением самого мистера Джошуа, его троюродного брата и молодого Теодора, отправилась верхом, гарцуя и выхваляя друг перед другом экстерьер и выучку своих коней. Женщины, дети и присоединившиеся к ним оба Старые Хозяина с молодым Теодором отправились в лёгких повозках. Следом тащились телеги с прислугой и необходимыми припасами.
Только к полудню следующего дня кортеж подъехал к строениям дальней усадьбы. Здесь ещё не было Большого Дома и флагштока, обязательных принадлежностей самостоятельной плантации, а только небольшой домик для Питера и обычные строения для людей и скота.
Питер, предупреждённый специальным нарочным, встретил гостей в нескольких милях от усадьбы. Весь путь до усадьбы он ехал с левой стороны повозки, в которой находились мистер Пендергаст и его отец. Разговор, правда, составляли незначительные фразы о погоде, видах на урожай и т.д.
Прямо перед домом пылали костры, на вертелах жарились два или три барана, рядом стояли столы, на которых несколько невольниц занимались приготовлением праздничного обеда.
— Простите, дядюшка, — сказал Питер мистеру Джошуа, — у меня ещё нет постоянной большой кухни, поэтому обед готовится, так сказать, в полевых условиях.
— Это не страшно, племянничек, лишь бы блюда были приготовлены соответствующим образом.
В это время Артур и Арчибальд, внуки мистера Джошуа, отвлекли Питера.
— Слушай, — сказал Артур своему дальнему родственнику, — где ты раздобыл такую красавицу? — и он указал на молодую мулатку, командовавшую приготовлением обеда.
— Она же почти белая! — сказал Арчибальд, — только волосы и губы отличают её от наших девушек!
— Получил по обмену от Аллисонов, — сказал Питер, и по лицу его было видно, что этот разговор ему неприятен.
— Питер, — сказал Артур, — отдай её мне. Я тебе дам взамен премиленькую девочку!
— Да нет, — сказал Арчибальд, — девочки, да ещё премиленькие, ему теперь ни к чему. Я дам сильного негра и в придачу моего коня. Ты видел его? Ни у каждого Хозяина на Реке есть такой!
Питер отделался несколькими ничего не значащими словами и отошёл к гостям, по пути отдав несколько распоряжений неграм, занимавшимся приготовлением стола. Через некоторое время женщина исчезла.
— А что, племянник, — говорил мистер Джошуа Питеру, — усадьба у тебя вполне приличная. Только построить Большой Дом — и получится нормальная плантация. У тебя здесь только стада или ещё что-то есть?
— Вот там, за домом, сад. Небольшой пока, тысячи две акров, да ещё поля, тысяч восемь, не больше: овёс, ячмень, немного пшеницы, кукуруза на силос и клевер. Есть и огороды. Вон там — сыроварня и мельница. Пасека ещё есть, пока маленькая — пятнадцать ульев, так что даже на свечи своего воска не хватает…
— Все равно, усадьба просто превосходная!
В этот момент Питеру доложили, что обед готов, и все общество направилось в сад, ибо там, прямо под деревьями, были расставлены столы. Все успели изрядно проголодаться, поэтому застольные разговоры свелись к похвалам того или иного кушанья и предложениям соседу или соседке отведать его. После окончания обеда самые маленькие в сопровождении нянек отправились в сад, дамы образовали свой кружок, а мужчины, удалившись несколько в сторону, дружно закурили. Хотя все общество и находилось на свежем воздухе, но какой джентльмен позволит себе закурить в присутствии дам?
Мистер Джошуа Пендергаст со вздохом облегчения опустился в кресло, придвинутое Питером, закурил сигару и знаком предложил ему сесть рядом с собой.
— Я позволю себе повториться, Питер, но у вас действительно прекрасная усадьба, — сказал он, несколько снижая голос, чтобы окружающие поняли, что разговор конфиденциальный. — Перед отъездом сюда я говорил с вашим отцом. Он считает, что вас уже можно выделять в самостоятельное хозяйство. И я убедился, что это действительно так. Мы, Пендергасты, немного отстаём от остальных. Смотрите сами, у Этвудов и Аллисонов уже по три плантации, а мы пока имеем только две. Ваша плантация может стать подлинной жемчужиной, тем более, что только около вас лес подходит к самой Реке. Всем остальным приходится возить лес за тридцать-сорок миль, вы же можете привозить лес по Реке на любую плантацию: сейчас ваша усадьба выше всех по течению. А это даст вам все то, чего у вас нет своего. Вы поняли?
Питер кивнул. Во время всего этого монолога он держался несколько насторожённо и скованно. Мистер Пендергаст продолжал:
— Для того, чтобы Совет Старейшин утвердил вас Хозяином отдельной плантации, вам недостаёт совсем немногого, Питер, — хозяйки этой жемчужины, Старой Миссис, как говорят негры. На Реке это не так просто. С девушками у нас стало совсем плохо, и только наследник плантации может рассчитывать на женитьбу. Видимо, большая часть моих собственных внуков — и Артур, и Арчибальд, да и Сильвестр, который остался дома, так и умрут бездетными. Понятно?
Питер снова кивнул.
— У вас в этом отношении положение гораздо лучше. Правда, выбор не очень велик. Девочки есть у Этвудов и Смайсов, да и договоры на них уже есть. Так?
— Наверное… Вам лучше знать. Я, признаться, как-то не думал об этом.
— Посмотрите на мою внучку, Питер. Вон она сидит рядом с матерью, Сусанна. Да вы должны её помнить?
— Я помню, — слабая улыбка промелькнула на губах Питера, — когда я лет десять назад приезжал к вам, мы с малюткой Сью играли в разбойников. Ей тогда было лет пять—шесть.
— Да, да, память вас не обманывает: ей совсем недавно исполнилось пятнадцать. Так вот, я думаю, что она могла бы быть неплохой хозяйкой в этом новом Пендергастхилле!
— Но, мистер Джошуа, — Питер замялся, — а полюбит ли она меня? Ведь мне уже немало — тридцать… Пятнадцать лет разницы…
— Это не такая уж большая разница, Питер. Я бы даже сказал, что это нормальная разница. Элоиза младше меня на семнадцать лет, а мы с ней прожили совсем неплохо… Что тебе надо, мальчик? — с этими словами он обратился к Артуру, приблизившемуся к ним.
— Дедушка, пусть Питер подарит мне свою Джейн!
— Ну, мальчик, я думаю, что теперь, когда она ему уже не нужна, этот вопрос очень легко разрешится. Тем более, что все разно здесь она остаться не может. Правда, Питер?
В течение какой-то секунды—двух на лице Питера промелькнула целая гамма самых различных чувств, но когда мистер Джошуа повернулся к нему, лицо его стало непроницаемым. Он собрался что-то сказать, но в этот момент из сада с громким плачем выбежал Барри, самый маленький из присутствующих здесь Пендергастов. За ним, широко расставив руки, с трудом бежала пожилая мулатка.
Не замечая протянутых рук матери и бабушки, он промчался прямо к мистеру Джошуа:
— Дедушка! Девчонки дяди Питера меня поби-и-или!
— Какие девчонки? — удивился мистер Джошуа.
— Джейн?
Пожилая нянька стада объяснять:
— Мистер Барри играл в саду с девочками, масса. А потом он стал раскачивать дерево, а они его побили, потому, что это дерево посадил их папа. Сам! — и она указала на Питера.
— Дочери?
— Это дети его Джейн, — поторопился проинформировать подошедший Ричард, младший брат Питера.
— Питер! — в голосе мистера Джошуа прозвучал металл. — Почему ты своевременно не произвёл обмен? — Питер молчал. — Джейн! Как ты могла допустить, чтобы Барри играл с негритянками и они его побили?
— Но я же не знала, что они — чёрные, хозяин! Они совсем белые, и на них цветные платьица!
— Мы немедленно уезжаем! — сказал мистер Джошуа. — Питер. Ты дважды нарушил закон: не отправил детей на обмен и содержишь их как белых! Цветные платьица! Этого только не хватало. Закон запрещает негритянкам цветные платья! Только белые! Артур и Арчибальд! Немедленно отыскать эту женщину и её щенят! Мортимер! Дуайт! Отберите у Питера оружие и не спускайте с него глаз! Он едет с нами! Роберт! Распорядитесь об отъезде!
Он посмотрел вокруг, отыскивая глазами, кому ещё отдать распоряжения. К нему с готовностью подвинулся Ричард.
— Ричард! Немедленно скачите в усадьбу и поднимите флаг общего сбора Совета Старейшин! Немедленно!
Это изменение первоначальных намерений было немедленно доведено до сведения хозяина дома, причём мистер Пендергаст намекнул Роберту, что только забота о судьбе внучки заставляет его так поторопиться. В результате тотчас же были отправлены негры для устройства бивуака, а около пяти часов вечера, когда жара несколько спала, тронулся и весь кортеж.
Вся мужская часть рода Пендергастов, за исключением самого мистера Джошуа, его троюродного брата и молодого Теодора, отправилась верхом, гарцуя и выхваляя друг перед другом экстерьер и выучку своих коней. Женщины, дети и присоединившиеся к ним оба Старые Хозяина с молодым Теодором отправились в лёгких повозках. Следом тащились телеги с прислугой и необходимыми припасами.
Только к полудню следующего дня кортеж подъехал к строениям дальней усадьбы. Здесь ещё не было Большого Дома и флагштока, обязательных принадлежностей самостоятельной плантации, а только небольшой домик для Питера и обычные строения для людей и скота.
Питер, предупреждённый специальным нарочным, встретил гостей в нескольких милях от усадьбы. Весь путь до усадьбы он ехал с левой стороны повозки, в которой находились мистер Пендергаст и его отец. Разговор, правда, составляли незначительные фразы о погоде, видах на урожай и т.д.
Прямо перед домом пылали костры, на вертелах жарились два или три барана, рядом стояли столы, на которых несколько невольниц занимались приготовлением праздничного обеда.
— Простите, дядюшка, — сказал Питер мистеру Джошуа, — у меня ещё нет постоянной большой кухни, поэтому обед готовится, так сказать, в полевых условиях.
— Это не страшно, племянничек, лишь бы блюда были приготовлены соответствующим образом.
В это время Артур и Арчибальд, внуки мистера Джошуа, отвлекли Питера.
— Слушай, — сказал Артур своему дальнему родственнику, — где ты раздобыл такую красавицу? — и он указал на молодую мулатку, командовавшую приготовлением обеда.
— Она же почти белая! — сказал Арчибальд, — только волосы и губы отличают её от наших девушек!
— Получил по обмену от Аллисонов, — сказал Питер, и по лицу его было видно, что этот разговор ему неприятен.
— Питер, — сказал Артур, — отдай её мне. Я тебе дам взамен премиленькую девочку!
— Да нет, — сказал Арчибальд, — девочки, да ещё премиленькие, ему теперь ни к чему. Я дам сильного негра и в придачу моего коня. Ты видел его? Ни у каждого Хозяина на Реке есть такой!
Питер отделался несколькими ничего не значащими словами и отошёл к гостям, по пути отдав несколько распоряжений неграм, занимавшимся приготовлением стола. Через некоторое время женщина исчезла.
— А что, племянник, — говорил мистер Джошуа Питеру, — усадьба у тебя вполне приличная. Только построить Большой Дом — и получится нормальная плантация. У тебя здесь только стада или ещё что-то есть?
— Вот там, за домом, сад. Небольшой пока, тысячи две акров, да ещё поля, тысяч восемь, не больше: овёс, ячмень, немного пшеницы, кукуруза на силос и клевер. Есть и огороды. Вон там — сыроварня и мельница. Пасека ещё есть, пока маленькая — пятнадцать ульев, так что даже на свечи своего воска не хватает…
— Все равно, усадьба просто превосходная!
В этот момент Питеру доложили, что обед готов, и все общество направилось в сад, ибо там, прямо под деревьями, были расставлены столы. Все успели изрядно проголодаться, поэтому застольные разговоры свелись к похвалам того или иного кушанья и предложениям соседу или соседке отведать его. После окончания обеда самые маленькие в сопровождении нянек отправились в сад, дамы образовали свой кружок, а мужчины, удалившись несколько в сторону, дружно закурили. Хотя все общество и находилось на свежем воздухе, но какой джентльмен позволит себе закурить в присутствии дам?
Мистер Джошуа Пендергаст со вздохом облегчения опустился в кресло, придвинутое Питером, закурил сигару и знаком предложил ему сесть рядом с собой.
— Я позволю себе повториться, Питер, но у вас действительно прекрасная усадьба, — сказал он, несколько снижая голос, чтобы окружающие поняли, что разговор конфиденциальный. — Перед отъездом сюда я говорил с вашим отцом. Он считает, что вас уже можно выделять в самостоятельное хозяйство. И я убедился, что это действительно так. Мы, Пендергасты, немного отстаём от остальных. Смотрите сами, у Этвудов и Аллисонов уже по три плантации, а мы пока имеем только две. Ваша плантация может стать подлинной жемчужиной, тем более, что только около вас лес подходит к самой Реке. Всем остальным приходится возить лес за тридцать-сорок миль, вы же можете привозить лес по Реке на любую плантацию: сейчас ваша усадьба выше всех по течению. А это даст вам все то, чего у вас нет своего. Вы поняли?
Питер кивнул. Во время всего этого монолога он держался несколько насторожённо и скованно. Мистер Пендергаст продолжал:
— Для того, чтобы Совет Старейшин утвердил вас Хозяином отдельной плантации, вам недостаёт совсем немногого, Питер, — хозяйки этой жемчужины, Старой Миссис, как говорят негры. На Реке это не так просто. С девушками у нас стало совсем плохо, и только наследник плантации может рассчитывать на женитьбу. Видимо, большая часть моих собственных внуков — и Артур, и Арчибальд, да и Сильвестр, который остался дома, так и умрут бездетными. Понятно?
Питер снова кивнул.
— У вас в этом отношении положение гораздо лучше. Правда, выбор не очень велик. Девочки есть у Этвудов и Смайсов, да и договоры на них уже есть. Так?
— Наверное… Вам лучше знать. Я, признаться, как-то не думал об этом.
— Посмотрите на мою внучку, Питер. Вон она сидит рядом с матерью, Сусанна. Да вы должны её помнить?
— Я помню, — слабая улыбка промелькнула на губах Питера, — когда я лет десять назад приезжал к вам, мы с малюткой Сью играли в разбойников. Ей тогда было лет пять—шесть.
— Да, да, память вас не обманывает: ей совсем недавно исполнилось пятнадцать. Так вот, я думаю, что она могла бы быть неплохой хозяйкой в этом новом Пендергастхилле!
— Но, мистер Джошуа, — Питер замялся, — а полюбит ли она меня? Ведь мне уже немало — тридцать… Пятнадцать лет разницы…
— Это не такая уж большая разница, Питер. Я бы даже сказал, что это нормальная разница. Элоиза младше меня на семнадцать лет, а мы с ней прожили совсем неплохо… Что тебе надо, мальчик? — с этими словами он обратился к Артуру, приблизившемуся к ним.
— Дедушка, пусть Питер подарит мне свою Джейн!
— Ну, мальчик, я думаю, что теперь, когда она ему уже не нужна, этот вопрос очень легко разрешится. Тем более, что все разно здесь она остаться не может. Правда, Питер?
В течение какой-то секунды—двух на лице Питера промелькнула целая гамма самых различных чувств, но когда мистер Джошуа повернулся к нему, лицо его стало непроницаемым. Он собрался что-то сказать, но в этот момент из сада с громким плачем выбежал Барри, самый маленький из присутствующих здесь Пендергастов. За ним, широко расставив руки, с трудом бежала пожилая мулатка.
Не замечая протянутых рук матери и бабушки, он промчался прямо к мистеру Джошуа:
— Дедушка! Девчонки дяди Питера меня поби-и-или!
— Какие девчонки? — удивился мистер Джошуа.
— Джейн?
Пожилая нянька стада объяснять:
— Мистер Барри играл в саду с девочками, масса. А потом он стал раскачивать дерево, а они его побили, потому, что это дерево посадил их папа. Сам! — и она указала на Питера.
— Дочери?
— Это дети его Джейн, — поторопился проинформировать подошедший Ричард, младший брат Питера.
— Питер! — в голосе мистера Джошуа прозвучал металл. — Почему ты своевременно не произвёл обмен? — Питер молчал. — Джейн! Как ты могла допустить, чтобы Барри играл с негритянками и они его побили?
— Но я же не знала, что они — чёрные, хозяин! Они совсем белые, и на них цветные платьица!
— Мы немедленно уезжаем! — сказал мистер Джошуа. — Питер. Ты дважды нарушил закон: не отправил детей на обмен и содержишь их как белых! Цветные платьица! Этого только не хватало. Закон запрещает негритянкам цветные платья! Только белые! Артур и Арчибальд! Немедленно отыскать эту женщину и её щенят! Мортимер! Дуайт! Отберите у Питера оружие и не спускайте с него глаз! Он едет с нами! Роберт! Распорядитесь об отъезде!
Он посмотрел вокруг, отыскивая глазами, кому ещё отдать распоряжения. К нему с готовностью подвинулся Ричард.
— Ричард! Немедленно скачите в усадьбу и поднимите флаг общего сбора Совета Старейшин! Немедленно!
8
И Мэри, и Джо были уверены, что их побег не будет обнаружен ранее вечера следующего дня: в мастерской её хватятся, ибо ей приказано с утра явиться в Большой Дом, а в Большом Доме тоже с утра будет не до неё. Однако все получилось совсем не так.
Том-большой с самого утра явился к ней, чтобы, так сказать, засвидетельствовать ей своё почтение и лично проводить до Большого Дома. Он ещё поискал её, а потом отправился с докладом к мистеру Сильвестру. Последовали расспросы и допросы с применением кнута в прямом смысле этого слова и пряника — в переносном.
Кто-то из конюхов вспомнил, что видел, как она бежала в сад, кто-то — что слышал ночью стук колёс повозки и т.д. С помощью собак быстро отыскали место свидания…
Весь дом пришёл в движение. Конюхи во главе с Томом-большим седлали лошадей, созывали собак, собирали дорожные сумки. Мистер Сильвестр осушил добрый бокал, наполнил свою фляжку, взял ружьё и сошёл вниз.
До пастбища было почти сорок миль. Лошади, которые выделялись пастухам, были самые настоящие клячи. Взвесив все эти обстоятельства, мистер Сильвестр справедливо решил, что беглецы могут попасть на пастбище только к утру.
Он и мысли не допускал о побеге вообще. Он думал, что Мэри хочет спрятаться на пастбище до приезда Старого Хозяина. А там они упадут перед ним на колени и будут слёзно просить прощения. Конечно же, они рассчитывают, что отделаются лёгким наказанием — плетей двадцать пять—тридцать, ведь такого пастуха, как Джо Куам, надо поискать. Мистер Сильвестр сам слышал, как мистер Джошуа говорил, что такое же количество скота у Этвудов пасёт восемь человек, да ещё приходится держать там надсмотрщика.
Поэтому мистер Сильвестр решил немедленно выехать на пастбище. Пока приедет дядя, он своей властью накажет дерзкого пастуха и девчонку, а там будет видно!
Довольный новой для него ролью предводителя, он «орлиным» (так ему казалось) взором осмотрел всю свою команду, поднял вверх хлыст и скомандовал:
Том-большой с самого утра явился к ней, чтобы, так сказать, засвидетельствовать ей своё почтение и лично проводить до Большого Дома. Он ещё поискал её, а потом отправился с докладом к мистеру Сильвестру. Последовали расспросы и допросы с применением кнута в прямом смысле этого слова и пряника — в переносном.
Кто-то из конюхов вспомнил, что видел, как она бежала в сад, кто-то — что слышал ночью стук колёс повозки и т.д. С помощью собак быстро отыскали место свидания…
Весь дом пришёл в движение. Конюхи во главе с Томом-большим седлали лошадей, созывали собак, собирали дорожные сумки. Мистер Сильвестр осушил добрый бокал, наполнил свою фляжку, взял ружьё и сошёл вниз.
До пастбища было почти сорок миль. Лошади, которые выделялись пастухам, были самые настоящие клячи. Взвесив все эти обстоятельства, мистер Сильвестр справедливо решил, что беглецы могут попасть на пастбище только к утру.
Он и мысли не допускал о побеге вообще. Он думал, что Мэри хочет спрятаться на пастбище до приезда Старого Хозяина. А там они упадут перед ним на колени и будут слёзно просить прощения. Конечно же, они рассчитывают, что отделаются лёгким наказанием — плетей двадцать пять—тридцать, ведь такого пастуха, как Джо Куам, надо поискать. Мистер Сильвестр сам слышал, как мистер Джошуа говорил, что такое же количество скота у Этвудов пасёт восемь человек, да ещё приходится держать там надсмотрщика.
Поэтому мистер Сильвестр решил немедленно выехать на пастбище. Пока приедет дядя, он своей властью накажет дерзкого пастуха и девчонку, а там будет видно!
Довольный новой для него ролью предводителя, он «орлиным» (так ему казалось) взором осмотрел всю свою команду, поднял вверх хлыст и скомандовал: