— Вряд ли. Мышцы предплечья в момент смерти были напряжены так, будто он собирался кого-то ударить.
   — Ну вот, а вы утверждаете, будто ничего интересного сообщить не можете.
   — Это лишь допущение.
   — Что вы можете сказать о разрыве комбинезона?
   — Только то, что по характеру образования он похож на рану на теле имитанта.
   — Каким предметом это можно сделать?
   — Понятия не имею! Разорвать комбинезон, как, впрочем, и шкуру имитанта, человеку не по силам. Проткнуть, порезать межмолекулярным лезвием — это да, а разорвать — силенок не хватит. Кстати, в двух местах на комбинезоне неподалеку от прорехи имеются микроскопические проколы, как и на теле Куги.
   — А если это крючок?
   — Да что угодно! Я уже объяснил — сил не хватит.
   — Человек не сможет… — задумчиво протянул я. — А биокибер?
   — Ни в коем случае. То есть сил у него хватит с избытком, но установочная программа не позволит причинить человеку вред. А убрать установочную программу можно, только разрушив структуру биоэлектронного мозга.
   Я отвел взгляд и немного помолчал. Интересную мысль высказал медиколог, практически о том же я подумал, глядя на биокибера-геолога на препараторском столе в коттедже Марко Вичета. Только Борацци не видел биокибера… Совпадение или оговорка? Или намек? Так сказать, приглашение поиграть на чужом поле по чужим правилам? Что ж, попробуем, в конце концов, иного мне не остается.
   — Значит, говорите, без разрушения структуры носителя установочную программу удалить нельзя?
   — Не говорю, а утверждаю. Технология изготовления кристаллоидных носителей подразумевает нахождение в узлах кристаллической решетки молекул установочных программ. Экранировать их нельзя, а без них кристаллоид распадается.
   — Вы хорошо разбираетесь в бионике?
   — Постольку, поскольку специальности родственные. Но до инженера-биомеханика мне далеко.
   — Не прибедняйтесь, имитанта-то сотворили.
   Я кивнул в сторону Куги, неподвижно лежащего на траве.
   Борацци кисло поморщился.
   — Такого зверя может сделать и ребенок, используя биокибернетический набор «Сделай сам». Рисуете на дисплее фантастического зверя, задаете параметры, физиологические функции, инстинкты, повадки, характер, и если программа составлена корректно, то воссоздание зверя происходит без вашего участия. Ни бионику, ни медикологию знать для этого необязательно.
   — Понятно, — покивал я. — И все-таки, вы сможете разобраться, каким образом с носителя удалена установочная программа?
   Борацци недоуменно посмотрел на меня.
   — Элементарно. Способ удаления легко определяется по типу разрушения носителя.
   — Тогда прошу вас провести такую экспертизу, — сказал я, вставая с крыльца.
   — Прямо сейчас?
   Лицо Борацци скуксилось, словно у ребенка, выражая крайнюю степень неудовольствия.
   — Будьте так любезны пройти со мной в лабораторию Марко Вичета. Там лежат останки биокибера с уничтоженной установочной программой.
   — Э-эх… — тяжело вздохнул Борацци и, кряхтя, поднялся со ступенек. — Работаешь, работаешь, а тебе ни спасибо, ни благодарности…
   Он выразительно посмотрел мне в глаза и похлопал ладонью по карману. Послышалось бульканье во фляге.
   — Идемте, — сказал я, проигнорировав намек, и направился к коттеджу Марко Вичета.
   Недовольно бурча, медиколог последовал за мной.
   — И где же ваш биокибер? — мрачно поинтересовался он, когда мы вошли в коттедж.
   — В лаборатории. Прошу за мной.
   Мы прошли в лабораторию, подошли к препараторскому столу, и я отдернул штору.
   Биокибер-геолог исчез без следа, и поверхность стола блестела стерильной чистотой.
   — Где останки биокибера?
   — Деструктуризированы согласно вашему распоряжению, — спокойно ответил секретарь.
   От возмущения у меня перехватило горло, я замотал головой.
   — Когда я отдавал такое распоряжение?!
   — Полчаса назад, перед уходом.
   Я ошалело посмотрел на Борацци. Он неопределенно крякнул и отвел взгляд в сторону.
   — Похоже, моя консультация здесь не нужна, — сказал он, развернулся и направился к выходу. Не поверил он мне ни на грош.
   Я догнал его на крыльце.
   — Рустам…
   — Что еще?
   Он обернулся и смерил меня недоверчивым взглядом. Совсем, как при первой встрече, когда я выбрался из посадочной капсулы. И пошатывало меня сейчас точно так же.
   — Э… — начал было я, но, наткнувшись на неприязненный взгляд, не стал ничего говорить в свое оправдание. Все слова вылетели из головы. Я махнул рукой и попросил: — Дайте, пожалуйста, флягу.
   — Флягу? — Борацци склонил голову набок, заинтересованно посмотрел на меня, его взгляд потеплел, в нем появилось понимание. Просьба оказалась намного действенней любых оправданий. — А чего ж не дать? Можно.
   Он вынул из кармана флягу, протянул мне. Я отхлебнул, но вкуса не почувствовал и приложился еще. Борацци вежливо кашлянул, но я флягу не вернул. Тогда он похлопал себя по карманам и разочарованно вздохнул:
   — Эх, трубку на ступеньках забыл…

Глава 11

 
   Дома меня ждало сообщение от Ютты.
   — Привет, — сказала она с экрана. — Улетаю на руины Мегаполиса и вернусь поздним вечером. Захочешь есть — нажми кнопку заказа и получишь сюрприз. Пока!
   Она послала воздушный поцелуй и. отключилась.
   Похоже, Ютта всерьез взялась за осаду моей холостяцкой независимости и вела ее по всем правилам женского искусства обольщения — многие мужчины капитулировали при планомерной гастрономической атаке их желудков. Это гораздо действенней, чем секс и клятвы в вечной любви.
   Фугас, который Ютта заложила под стены моей крепости, оказался угрем, запеченным в сметане. Конечно, синтетическим, но вкусным, и лучше, чем стандартные комплексные обеды. Запив угря морсом из тамарианской тыквы, я разомлел. Все-таки есть в женщинах еще что-то, кроме секса… Может, мне и не стоит сопротивляться?
   Заказал чашечку кофе и только тут вспомнил, что всего три часа назад никакого «сюрприза» не было, и я завтракал стандартными блюдами, мечтая о чем-нибудь этаком, приготовленном женской рукой… Послеобеденную осоловелость как ветром сдуло.
   — Каким образом Ютта вошла в мой коттедж? — строго поинтересовался я у секретаря.
   — В коттедж никто не входил, — бесстрастно ответил секретарь.
   — Тогда каким образом был заказан обед? — повысил я голос.
   — Обед был заказан по внешней связи.
   Я смущенно крякнул. Идиотские вопросы. Что-то я стал маниакально подозрителен: в самых простых, элементарных вещах мерещится черт знает что!
   Прихлебывая кофе, я отстранился от всего несущественного и вернулся в трезвую действительность.
   Расследование убийства инженера-биомеханика выходило за рамки обыденных представлений и требовало нетривиального подхода. Чтобы лишний раз в этом убедиться, я запросил у секретаря сведения о том, что происходило в коттедже с двадцати пяти часов до половины второго ночи, и получил ожидаемый ответ: «Сведений не имеется». Выходит, кто-то мог воздействовать не только на отдельно взятую систему жизнеобеспечения, но и на весь комплекс систем на платформе. Вероятно, таким же образом было отключено и защитное поле вокруг платформы. Как, впрочем, и выведены из строя биокибер-геолог, мои биочипы и ассист. Причем этот кто-то обращается с комплексом систем жизнеобеспечения весьма виртуозно и контролирует его постоянно — иначе как расценить сообщение секретаря коттеджа Марко Вичета, что это я отдал распоряжение о деструктуризации останков биокибера-геолога? Но все это средства достижения цели, а какова сама цель? Поиск «зеркал мрака», их охрана или что-то другое, никак не связанное с мифическими зеркалами? Тогда зачем он копался в информотеке, вычищая сведения о «зеркалах мрака», причем делая это странным образом — убрав все данные, кроме экспедиций Минаэта, и зачем-то введя в качестве действующих лиц событий почти столетней давности некоторых членов «Проекта „М“? Зачем это нужно? Что это — попытка направить меня по ложному пути? Тогда почему в давней истории я тоже представлен как один из участников? Или дезинформация не для меня, а для кого-то другого, скажем, моего агента-дублера, чтобы вызвать ко мне недоверие и обособить нас друг от друга? Если агент — медиколог, то попытка, кажется, увенчалась успехом… С другой стороны, исходя из богатейшего опыта оперативной работы, я знал, что никогда не следует проводить параллели между мотивациями поступков представителей различных рас Галактического Союза. Иногда они оказываются настолько неадекватны человеческим представлениям, что никоим образом не оправдываются с точки зрения земной психологии.
   К прискорбию, биочипов, которые могли подсказать что-либо о психологии иных рас, я лишился, другой логики, кроме человеческой, у меня не было, „поэтому приходилось рассчитывать только на самого себя.
   — Соедини меня с медикологом, — попросил я секретаря.
   — Что еще? — недовольно отозвался с темного экрана Борацци.
   — Для начала видеть вас на экране.
   — Еще чего?! — возмутился он. — Быть может, я сейчас сижу на унитазе!
   — Фи, Рустам…
   — Тогда не задавайте бестактных вопросов! — отрезал он. — Выведу сейчас на экран препарированный труп Вичета, сами к унитазу поспешите. Если ваша брезгливость не такая же «легенда», как высотобоязнь.
   Ни в унитаз, ни в препарированный труп я не поверил, как и в то, что он сейчас пьет. Скорее всего, как и я, занимался анализом ситуации и не хотел афишировать свою деятельность.
   — Далась вам моя «легенда», — досадливо поморщился я. — К месту и не к месту поминаете. Сварливый вы человек.
   — Какой есть! Что надо?
   — Чтобы вы сопоставили характер повреждений комбинезона Марко Вичета и ран на теле Куги.
   — Я уже все сопоставил и вам рассказал! У вас что-то с памятью?
   — С памятью у меня все нормально. Я хочу, чтобы вы сопоставили расположение проколов и раны в шкуре имитанта с аналогичными повреждениями комбинезона.
   — Гм… — Борацци понизил тон. — У вас все?
   — Пока все.
   По характерному щелчку я понял, что медиколог отключился.
   — Пить меньше надо, нервы беспричинно шалить не будут, — пробурчал я в пустой экран.
   Я попытался вспомнить последний разговор с Марко Вичетом, но в памяти почему-то возник его фантом, висящий в воздухе у крыльца. Интуиция подсказывала, что память не просто так воспроизвела его — что-то в этом было, но что именно? Я прикрыл глаза, попытался проанализировать возникшую картинку и, кажется, понял, в чем дело. Подключился к мнемографу, снял мнемограмму, а когда на экране возникла четкая картинка, попросил секретаря определить по артикуляции губ, что говорит фантом и есть ли смысл в его кривляний.
   Секретарь анализировал минуты три.
   — Если опустить непроизвольное подергивание губ во время колебаний фантома в воздухе, то можно предположить, что он трижды повторяет одну и ту же фразу.
   — Какую?
   — Как трудно быть живым…
   От неожиданности я отпрянул от экрана, и меня охватила оторопь.
   — Как?.. — непроизвольно вырвалось из горла.
   — Как трудно быть живым, — повторил секретарь.
   На экране дергался фиолетовый фантом Марка Вичета и беззвучно шевелил губами. Фраза, приведенная секретарем, точно соответствовала движению губ. От такого заявления мертвеца можно и в загробный мир поверить… Действительно, трупом быть спокойнее — мертвые сраму не имут. Ничего они не имут, в отличие от живых. Впрочем, знаю я одного, которому трудно жить, и он покойников считает наилучшими пациентами. Но там, как говорится, совсем другая патология…
   Да, но что этой фразой хотел сказать фантом Марко Вичета? Неужели это его последние слова перед смертью? Или это аберрации моей памяти, непроизвольно скорректировавшие движение губ фантома?
   — Насколько точна мнемограмма? — спросил я.
   — Девяносто восемь процентов достоверности.
   — Могли ли два процента исказить артикуляцию губ настолько, чтобы изменить смысл фразы?
   — Этого недостаточно для смыслового искажения. Два процента недостоверности могут сказаться лишь на произношении — добавить шепелявость, заикание, но не более.
   — М-да… Что ж, и на этом спасибо.
   — Пожалуйста, — индифферентно отозвался секретарь. — Вас вызывает медиколог.
   — Соедини.
   В этот раз Борацци появился на экране и впился в мое лицо своим знаменитым подозревающим взглядом.
   — Откуда вы узнали? — мрачно поинтересовался он.
   — Что узнал?
   — О симметричности проколов по отношению к ране?
   — Я этого не знал. Но предполагал, исходя из похожести повреждений шкуры имитанта и ткани комбинезона.
   Борацци продолжал сверлить меня недоверчивым взглядом.
   — В одном случае два прокола находятся на расстоянии тридцати двух, в другом случае — тридцати четырех сантиметров друг от друга. Ниже, сантиметрах в двадцати, перпендикулярно к линии, соединяющей проколы, находится в одном случае прореха на комбинезоне, в другом — рана на теле имитанта. Характер прорехи и раны в обоих случаях показывают, что разрыв тканей производился от проколов, а не наоборот.
   — Любопытно… И что это может означать?
   — А у вас не возникает никаких аналогий?
   — У меня? Нет, с чего бы? А у вас?
   — Есть некоторая похожесть…
   Борацци наконец-то отвел глаза в сторону. Он опять мне не верил. Интересно, есть ли в мире человек, которому он верит и которого ни в чем не подозревает? Вряд ли… Если приходить к нему каждый день с бутылкой, непременно начнет ломать голову, почему зачастил, чего добиваюсь.
   — И на что же это похоже?
   — Вы никогда не играли с котенком?
   Я удивленно вскинул брови.
   — Играл, но при чем здесь…
   — При том. Когда вы, играя с котенком, переворачиваете его на спину, он обхватывает руку передними лапами, впивается в нее когтями, а когтями задних лап начинает активно царапать кожу. Инстинкт хищника, разрывающего добычу. Догадываетесь, что будет с вашей рукой, если надумаете поиграть с диким котенком?
   — Догадываюсь, но какое это имеет отношение…
   — Вы просили аналогию, я вам привожу. Представьте, что перед вами взрослый дикий кот, имеющий на передних лапах по одному когтю, а задняя лапа у него одна и тоже с одним когтем.
   Я посмотрел на Борацци долгим взглядом.
   — М-да… Фантазия у вас буйная…
   Он неожиданно усмехнулся.
   — Какая есть. Delirium tremens[3]. У вас ко мне все?
   Я покачал головой.
   — Нет. Раз уж мы коснулись темы диких животных, то еще один вопрос. Можно ли создать свирепого имитанта или включить в установочную программу биокиберов агрессивные поведенческие функции?
   Борацци немного помолчал, пожевал губами, затем достал трубку и закурил.
   — В принципе ничего невозможного нет. Но дело в том, что все установочные программы поведения как биокиберов, так и имитантов составляют с кристаллоидным биоэлектронным наполнителем единую структуру, и любое изменение в установочных программах приводит к разрушению кристаллоидов. Создать установочную программу с агрессивными поведенческими функциями не составит особого труда, и вы ее можете использовать в виртуальных моделях. Но внедрить ее в имитанта или биокибера не получится, поскольку разработка кристаллоидных биоэлектронных структур весьма тонкое и кропотливое дело, на которое уходят годы. Конечно, после окончания разработки биоэлектронные структуры штампуют в промышленном производстве миллионами тонн, и сейчас насчитывается более тысячи разновидностей, благодаря чему, варьируя их в различных соотношениях, можно создавать имитантов с определенными поведенческими характеристиками. Но среди этих разновидностей нет ни одной программы с агрессивными поведенческими характеристиками по отношению к человеку. Ни одной — это запрещено законом. А создать такой кристаллоид кустарным способом — дело нереальное. Я удовлетворил ваше любопытство?
   — В полной мере.
   — Еще какие-нибудь вопросы?
   — Пока нет.
   — Тогда у меня вопрос — неужели элементарные истины моделирования кристаллоидных структур не известны агенту СГБ?
   Борацци смотрел на меня, попыхивал трубкой и иронично усмехался.
   — Известны. — Я тоже усмехнулся. — Но таковы уж поведенческие функции агента СГБ, что он обязан интересоваться азбучными истинами так, будто понятия о них не имеет. Наука не стоит на месте, всегда возникает что-то новое, и, как вы сами сказали, ничего невозможного нет. Можете дать стопроцентную гарантию, что завтра не появится какой-нибудь гениальный кустарь-одиночка, для которого создавать биоэлектронные кристаллоиды все равно, что семечки лузгать?
   Борацци молча развел руками, но ироничная улыбка не исчезла. Чихать он хотел на мои поведенческие функции. Не верил он мне, и все тут.
   — Всего вам доброго, — сказал я, сдерживая раздражение, и отключился.
   Запросив у секретаря распечатку стенограммы сегодняшнего оперативного совещания, я ознакомился с планом работ. Из-за несчастного случая совещание прошло скоротечно, по-деловому, хотя распоряжение коммодора, что до окончания расследования трагического происшествия выход на поверхность Марауканы разрешается только попарно, привело к неудовольствию экзоархеологов. Тумаду Исорци считал, что археологические изыскания необходимо перенести на объект «Руины Мегаполиса», в то время как Леонора Мшински настаивала на детальном обследовании катакомб объекта «Усеченная Пирамида». Конфликтная ситуация была погашена в самом зародыше — Ютта заявила, что ей необходимо побывать на «Руинах Мегаполиса», а с Леонорой Мшински отправился в катакомбы Лю Джун, причем согласился на сопровождение с необычайной поспешностью. Хорхе Чивет попытался возражать, мотивируя тем, что макет турбазы требует доработки, но Ктесий, поддержав дизайнера, резонно заметил, что вчерашний проект турбазы уже утвержден и введен в программу биокиберов-строителей, а малейшее изменение проекта грозит остановкой работ и срывом графика строительства. Не знаю, возможно, все так и было, но мне почему-то показалось, что координатор просто поддержал Лю Джуна, у которого Хорхе Чивет уже сидел в печенках со своими архитектурно-религиозными проектами. Третья пара сложилась автоматически — инженер-дорожник Мари Нолано и маршрутный сценарист Эстасио Мугаджи. Им и по штату положено работать вместе.
   На первый взгляд, пары укомплектовались сами собой, причем разнополые. Но в каждой из пар находился кто-то один, упоминаемый в фальсифицированной истории поисков «зеркал мрака» на Торбуцинии. Случайность или закономерность? В случайности я давно не верил, но если это закономерность, то ее смысла я понять не мог.
   На платформе осталось семеро мужчин, трое из которых также упоминались в фальсифицированной истории. А если учесть каратоидянина Уэля Аоруиноя, то получалось — четыре на четыре. И тут паритет. К чему бы это? В магию чисел я тоже не верил.
   Все окончательно запуталось. Я откинулся на спинку кресла и попросил секретаря соединить с Уэлем Аоруиноем.
   — Здравствуйте, глубокоуважаемый Уэль, — сказал я в темный экран. — У меня неприятные новости…
   — Слушаю вас, Саныш.
   — Это не несчастный случай и не суицид. Преднамеренное убийство.
   — Мотивы? Кто преступник?
   — Расследование находится в стадии разработки, и ничего конкретного сообщить не могу, — корректно ответил я.
   — На чем основывается ваше заключение?
   — На выводах патологоанатомической экспертизы. Марко Вичет умер от сердечного приступа, но затем кто-то инсценировал падение биомеханика с большой высоты.
   — Определен круг подозреваемых лиц?
   — Все, кроме вас, уважаемый Уэль.
   — М-да… — протянул он и немного помолчал. — С чего думаете начать?
   — Я уже начал, — поморщился я, — и сейчас собираюсь провести индивидуальный опрос каждого члена проекта.
   — Хорошо, Саныш. Держите меня в курсе расследования.
   — Погодите отключаться, у меня и к вам есть вопросы.
   — Ко мне? — удивился Уэль.
   — К вам, уважаемый Уэль.
   — Тогда как понимать ваши слова, что я вне подозрений?
   — Позвольте мне самому решать, как вести расследование, хорошо?
   — Хорошо, — согласился он. — Спрашивайте, уважаемый Саныш.
   — Почему вы меня называете Санышем?
   — А как… — Уэль запнулся. — Извините, Вольдемар. Вы удивительно похожи на одного человека, с которым я встречался девяносто лет назад.
   — На Торбуцинии?
   — На Торбуцинии.
   — Насколько я знаю, его звали Любомир. При чем здесь Саныш?
   В этот раз молчание Уэля странно затянулось.
   — Это его имя по отцу, — наконец сказал он, и в интонации транслингатора мне послышалось удивление.
   — Понятно. Отчество. Причем уменьшительное, которым обычно называют очень близкие люди. Вы хорошо знали Любомира Сташева?
   — Достаточно. По крайней мере, наши отношения были доверительными.
   В бесстрастном голосе транслингатора мне опять почудилось недоумение.
   — Скажите, а больше никого из членов «Проекта „М“ вы не встречали на Торбуцинии?
   — Встречал. Мари Нолано и Ютту Бригит. Еще двоих знаю заочно — коммодора Гримура и координатора Ктесия. Я был в составе инспекционной группы экспедиции Галактического Союза на Торбуцинию, поэтому с членами экспедиции Минаэта знаком только по стереоснимкам.
   Ответ меня озадачил. Выходит, события на Торбуцинии никто не фальсифицировал. Я допускал возможность своего сходства с Любомиром Сташевым, но чтобы половина контингента платформы имела своих «двойников» на Торбуцинии… Однако не верить Уэлю не мог — каратоидяне отличались абсолютной памятью, из-за чего в управленческих структурах Галактического Союза занимали в основном инспекторские должности.
   — Больше никого не вспомните?
   — Никого. На память пока не жалуюсь.
   — Вы не находите странным, что половина членов «Проекта „М“ имеет, так сказать, прототипов в истории девяностолетней давности?
   — Не нахожу, — спокойно ответил Уэль. — Теория вероятности допускает и не такое.
   — Теория вероятности… — пробурчал я. — На то она и теория, чтобы допускать… А на практике…
   — Практика для того и существует, — перебил он, — чтобы подтверждать теорию, уважаемый Сан… Вольдемар.
   — Или опровергать.
   — Или опровергать, — согласился Уэль. — У вас ко мне все?
   — Пока все.
   — Успехов в расследовании, — пожелал он и отключился.
   Любопытный разговор у нас получился… Я заказал очередную чашку кофе и попытался проанализировать нашу беседу. Странно, но когда Уэль Аоруиной отвечал на вопрос о «Саныше», он испытывал недоумение, будто я на самом деле Любомир Сташев, а Вольдемар Астаханов — это так, очередная «легенда», как предполагает медиколог. Сговорились они, что ли, с Борацци? Зато на вопросы о «двойниках» полномочный инспектор отвечал быстро, без запинки, словно знал, о чем я буду спрашивать, и заранее подготовился. Однако среди двойников почему-то не упомянул Леонору Мшински, в то время как по моим данным ее «двойник» на Торбуцинии присутствовал. В забывчивость Аоруиноя я поверить не мог — для каратоидянина это почти то же, что для человека потерять голову. В буквальном смысле. Но самым загадочным было другое. Поддавшись интуиции, я намеренно задал вопрос не о внешней похожести некоторых членов «Проекта „М“ на участников торбуцинской истории, а спросил, не встречал ли он кого-нибудь из нас на Торбуцинии. Даже при такой постановке вопроса любой человек обязательно бы сослался на внешнюю похожесть, а каратоидянин, со своей феноменальной памятью, — и подавно. Но Аоруиной ответил, что встречался не с похожими людьми, а именно с членами „Проекта «М“. Выходит, и я никакой не Вольдемар Астаханов, а Любомир Сташев? Бред! Полный и абсолютный.
   Я попытался вспомнить, чем занимались наши двойники. Мой прототип, если его так можно окрестить, экзоархеолог Любомир Сташев, прибыл на Торбуцинию в составе инспекционной комиссии Галактического Союза для оценки значимости находок экспедиции Минаэта. Гримур, понятно, имел двойника в лице Минаэта, Ктесий — его помощника Селлюстия, кстати, как и Ктесий, родом из колонии Новый Рим. Впрочем, если исходить из подслушанного мной разговора в коттедже коммодора, то Гримур и есть Минаэт, а Ктесий — Селлюстий. Облысевший Селлюстий.
   Ютта Бригит… «Двойника» Ютты звали Ульфи Коннар, и была она штатным пилотом инспекционной комиссии Галактического Союза.
   Мари Нолано… Имени двойника инженера-дорожника я вспомнить не мог, но, кажется, она была репортером то ли журнала «Вестник экзоархеологии», то ли академического издания «Артефакты Вселенной». Прибыла на Торбуцинию отдельным рейсом задолго до появления на планете инспекционной комиссии. Странно, в общем-то, быть репортером при ее нелюдимости…
   Здесь я поймал себя на противоречии и покачал головой. Невольно поддался версии, что на Торбуцинии действовали не двойники, а присутствующие на Мараукане оригиналы. Внешняя похожесть отнюдь не означает сходство характеров — вполне возможно, что репортер, в отличие от Мари Нолано, была жизнерадостной и общительной женщиной.
   Леонора Мшински… Гм?.. А вот тут моя память отказала напрочь. Не помнил я ее «двойника» и все тут. Откуда же такая уверенность, что «двойник» нашего экзоархеолога, специалиста по негуманоидным культурам, был на Торбуцинии?