Завацкая Яна. Разорванный мир

   - Ну, это такие матери бывают властные, - сказала Дали, - Пасут сыновей, шагу не дают ступить. Это тоже, конечно, ничего хорошего. Но с другой стороны, зато этот мальчик остался в Арвилоне, а со временем он женится и все равно станет самостоятельным.
   - А может, и не станет. Ведь даже в Арвилоне не все мужчины женятся.
   - Да, бывает, что мама не пускает, - согласилась Дали.
   - Неужели они иначе не могут? - спросила Чена, - Или быть маменькиным сынком, или... уйти совсем. Неужели нельзя жить нормально, как мы?
   - Не знаю, - Дали становилось скучно, да и холодновато уже, - Видишь, Ченни, мы столько раз все это обсуждали. Кто их разберет, мужчин этих, что ими движет... Может, это все любовь виновата.
   - Что такое любовь? - спросила Чена.
   Сквозь рубашку Хэлл ощущал горячее тело Юлии, они спали в одном мешке. Ниже, от пояса, одежды не было на обоих, и это было удивительное, приятное ощущение, касаться ногами крепеньких, теплых, гладких ног Юлии. А нос замерз окончательно. Солнце медленно выкатывалось на востоке, над Арвилоном, над территорией Армии Нея, где, по словам вчерашнего бродяги, находились теперь беглецы. Хэлл выбрался из спальника, стал сгребать в кучу хворост. Сделать костер, пока Юлия проснется. Работая, Хэлл поглядывал в сторону спящей подруги. Юлия спала так трогательно, длинные ресницы лежали на щеках, золотистые локоны падали на лоб. Носик у нее был маленький, прямой, черты лица правильные, может быть, чуть великоват рот, но это не портило ее. Хэлл мог бы смотреть на Юлию без конца. Тем более теперь, когда он узнал, какое чудное наслаждение может дарить ее тело. Или душа. Или все вместе. А вдруг она забеременела, забеспокоился он. Тогда ей нужно назад, в Арвилон. Хотя, кто это сказал, что здесь нельзя растить детей? Может быть, здесь как раз и можно. Они найдут уединенную хижину в горах. Вон какие горы чудесные... Хэлл сможет охотиться, ловить рыбу. Двустволка и дробь есть. Все лето еще впереди, до осени они что-нибудь придумают. Жить бы вдвоем, только вдвоем, чтобы никого больше не было... Хотя Юлия хотела попасть в поселок мужчин. Она любит танцы, любит общество, комфорт тоже любит. В общем-то, можно понять. Ну что ж, наверное, и здесь как-то жить можно. Живут же люди. Правда, женщины здесь большая редкость. Наверное, так же, как в Арвилоне мужчины, даже еще реже - ведь в Арвилоне живут мальчики, и уходят только лет в 16-18... А здесь, говорят, и детей нет. Или очень мало. Опасно здесь женщине. Ну что ж, Юлия ведь не одна. Ей не грозит опасность, пока я жив, подумал Хэлл и сжал кулаки. Неужели он не сможет защитить Юлию? Защитить или умереть... Он же не зря занимался рэстаном еще в школе. И еще есть нож и двустволка.
   Костер уже весело разгорелся. Хэлл сбегал за водой к ручью, набрал котелок - они хорошо экипировались для этого похода. Не хуже, чем для воскресного пикника со школой. Повесил воду над костром. Потом пошел проверить бредень - три средних форели трепыхались в нем. Хэлл вытащил рыбу, умело оглушил ударами о камень. Стал отрезать рыбешкам головы и чистить. Уха на завтрак - не очень, но в обед, может быть, и не будет такого случая, как свежая, только из ручья форель.
   - Хэ-эл! - голос Юлии был чуть обиженным.
   - Доброе утро, - весело сказал мальчик.
   - Холодно, - пожаловалась девушка, выбираясь из мешка. Она натянула свои джинсы, вынув маленькую расческу, уложила волосы, и сразу стала легкой, золотистой, длинноногой, аккуратной, как всегда была, как нравилась Хэллу. Удалилась в кусты, к воде и долго плескалась там, умывалась, что ли... Потом она вернулась к костру - кончик носа замерз и покраснел и села поближе, грея у огня ладони. Хэлл сунул рыбу в воду.
   - Ты что, уху варишь? - удивилась подруга.
   - Свеженькая, - объяснил Хэлл, - Вкусно будет,- Юлия передернула плечами и сказала капризно.
   - Хоть бы куда-нибудь выйти. Надоело уже по лесу болтаться.
   Хэлл почувствовал себя виноватым. Он был мужчиной и обязан был создать условия для любимой. А вместо этого таскал ее по лесу в такой холод. Ему-то в лесу нравилось. Он и в Арвилоне, в Листране иногда удирал от бабушки в лес на пару дней. Конечно, утром холодно вставать, рюкзак тянет плечи, земля - не пуховая кровать. Но что все эти мелочи, если засыпая, можно смотреть на звезды, и можно слышать шум ручья и птичий гомон, и шелест деревьев, и сливаться с этой вечной лесной музыкой, и стать неподвижным, покойным, как дерево, и шустрым, как белка, и мягким, как трава и вода... Но ведь каждому свое нравится, и Юлии нужна и хорошая постель, и еда нормальная, и тепло. И это все будет у нее, пообещал себе Хэлл. Все, что она захочет. К людям - значит, пойдем к людям. Может, я в армию поступлю, решил Хэлл. А она будет ждать меня... Все равно единственный способ разрешить эту проблему с разделением - это завоевать Арвилон. Это они обсуждали с мальчишками. Женщины боятся, ну и дуры. Мужчины же не звери, они точно такие же люди. Если были какие-то жестокости с пленными, так ведь это война, а на войне все может быть... Тьфу ты, о чем я думаю, выругал себя Хэлл. Вечно мысли разбегаются в разные стороны, как стая ворон.
   - Может, сегодня выйдем к людям. Я смотрел по карте, поселок Тункара тут недалеко.
   Хэлл почистил луковицу и две оставшиеся картофелины. Бросил их в суп, посолил и поперчил.
   - После этого дела так есть охота, - заметила Юлия.
   - Да, точно, - подтвердил Хэлл. Теперь и он ощутил зверский голод.
   - Сейчас будет готово.
   Все-таки странные эти женщины. Почему они так о нас думают? Ведь все мы вышли из Арвилона, там же мы были нормальными пацанами. Вот я - неужели я ни с того, ни с сего начну убивать людей, мучить, насиловать? Нет, конечно, с какой стати? Что я, изверг, что ли? Наоборот!
   Хэлл любил Юлию, и от этого чувствовал острый приступ любви ко всему миру.
   Хэлл вымыл котелок, затоптал тлеющие угли, собрал рюкзак и привязал к нему спальник. Юлия все это время сидела, съежившись в комок, сначала на спальнике, потом на готовом рюкзаке. Горячая уха и костер не помогли ей согреться. Хэлл обнял подругу и стал согревать ее поцелуями. Это Юлии понравилось, она повеселела, и вскоре беглецы двинулись в путь.
   - Вот моя мама, наверное, с ума сходит, - с грустью заметила девушка.
   - А моя и не знает, я думаю. Она же на фронте. Пока ей бабка напишет...
   Юлия стала вспоминать школьных подруг. Удивительно, но она в каждой находила какие-то смешные или неприятные стороны, о которых Хэлл не подозревал раньше. Сантина, оказывается, ужасно храпела по ночам, и когда ездили на вылазку, будила весь лагерь. А Тамара, когда задумывалась, начинала трясти ногой, так что стол грохотал... Хэлл смеялся, видя девчонок в совсем ином свете - раньше он относился почти ко всем женщинам с каким-то благоговением, уважением, все они были такие необыкновенно красивые (все... у каждой была какая-то красивая черта, хоть одна, или голос приятный, или пальцы длинные, тонкие, или нежная округлость щек), все такие тонкие, интересные, душевные... Почти ангелы. Юлия возвращала его на грешную землю. Разве что она сама еще парила в этом недосягаемом раю, со своими золотистыми кудрями, легкими, тонкими косточками предплечий и голеней, голубоватыми, красивого разреза глазами. Она была вне всяких мелких грехов. Она не могла ходить с дыркой на кофточке или без пуговицы, у нее не могли сваливаться джинсы, и в мел она никак не могла вляпаться, и она ела сколько угодно и не толстела, как Бася Рудак. Она была просто прекрасна. Она была совершенство.
   Губы ее были такими мягкими, горячими, сладкими... Хэлл вспоминал, вспоминало его тело... Груди ее, маленькие, налитые, мягкий, плоский, шелковый живот и волосики там, внизу... Он все еще краснел, думая об этом, хотя ничего в этом не было стыдного, плохого, это было правильно и прекрасно. Они любили друг друга. Любили. Этим арвилонским клушам никогда их не понять.
   Ему так хорошо было идти рядом с Юлией, просто ощущать ее близость. Он чувствовал тепло, исходящее от нее, призывное, ласковое тепло, даже на расстоянии. Они уже были одним целым. И все, что она ни говорила - все было правильно, хорошо, интересно.
   К полудню они вышли на холм и увидели внизу, в долине, Тункару поселок казался заброшенным, после цветущих городов Арвилона, переломанные заборы, давно не крашенные, не чиненные, деревянные домишки, грязь, неровные, заросшие травой улицы. Но какое-то движение все же наблюдалось между домами, и беглецы стали спускаться к поселку.
   - Ты кто? - третий раз спросил бородатый, сильно грязный мужчина, бессмысленно глядя на них. Юлию он, впрочем, игнорировал.
   - Меня зовут Хэлл Маттаури, - терпеливо повторил юноша, - Мы из Арвилона. Мы перебежчики. Скажите, как нам найти здесь поселковый совет или градоправителя?
   - А тут нет правителя, - хрипло ответил мужчина, - Вам кого?
   - Ну кого-нибудь! - Хэлл терял терпение, - Кто бы мог нам объяснить, куда идти и что делать!
   - А пузыря нет?- с надеждой спросил мужчина. Хэлл даже не понял сначала, о чем речь. Потом догадался.
   - А-а...Нет.
   - Эх, - мужчина тоскливо махнул рукой и, пошатываясь, побрел по улице. Хэлл взял Юлию за руку.
   - Пошли. Кого-нибудь да найдем.
   - Они тут все идиоты какие-то, - пробормотала Юлия. Хэлл остановился, прислушался. В одном из домов играл магнитофон. Музыка была какая-то знакомая, древняя. Майкл Джексон, кажется. Хэлл решительно взбежал на крыльцо и постучался.
   - Заходите, - послышалось из-за двери. Хэлл первым сделал шаг вовнутрь и тут же увидел дуло. Это был автомат, не из худших, арвилонский, ЛТ2, его еще называли Лютик. Дуло смотрело на них из черноты коридора, а обладатель его был скрыт выступом стены.
   - Оружие на пол, - предупредил хозяин дома, - Быстро! На счете три стреляю! Раз, два...
   Хэлл поспешно отстегнул нож от пояса, бросил двустволку на пол.
   - Да у меня нет оружия, - сказал он, - Это охотничье.
   - Девка тоже.
   - У меня ничего нет, - ответила Юлия, - Мы перебежчики из Арвилона.
   - А мне хоть из задницы! - ответили из темноты, - Мешок тоже скидай. И заходи по одному.
   Хэлл шагнул вперед, оставив рюкзак на полу. Тотчас две пары рук вцепились в него и стали быстро, ловко обшаривать тело, одежду, залезать в карманы, в складки, за пазуху, даже в штаны. Обыскивают, догадался Хэлл. Ему было неприятно, но возражать, возмущаться не хотелось, а может, здесь так положено, может, иначе нельзя... Его отпустили и толкнули вперед, так что он вылетел в большую комнату. Здесь сидело несколько молодых парней, играл магнитофон с Джексоном, парни чистили автоматы, у стены стояла батарея пустых бутылок. Один из них, в пятнистой пехотной форме, видимо, старший, восседал в плетеном старом кресле, заложив ногу на ногу, и пристально смотрел на Хэлла.
   "А ведь ее тоже сейчас обыскивают", - кольнула страшная мысль, Хэлл обернулся, и тотчас из коридора раздалась какая-то ругань и потом крик Юлии.
   - А-а! Хэлл! Помоги! - мгновенно он метнулся назад. Кто-то преградил ему дорогу, он ударил ногой, вылетел прочь. Двое парней стаскивали с Юлии кофточку. Сразу оценив обстановку, Хэлл ударил одного из них ногой в солнечное сплетение (пока они не успели сообразить, что происходит), второго рубанул ладонью по шее, и когда тот согнулся, схватил за волосы и треснул головой о стену. После этого он встал возле Юлии и принял стойку. Девушка, всхлипывая, лихорадочно застегивалась.
   - Дурак! - один из парней наконец разогнулся, - Надо же обыскать! Мало ли что она прячет. Может, план... У нас с этим строго. Раздели бы да посмотрели. Ты ненормальный, что ли?
   Хэлла передернуло. Отчего же его не раздевали? Впрочем, все понятно...
   - Эй, что происходит? - донеслось из комнаты.
   - Салага психует, - отозвался ударенный.
   - Парень, - лениво произнес тот же голос, - Иди-ка сюда. Один. Не бойся, девке ничего не сделают. Я отвечаю.
   Хэлл оглянулся на Юлию - она промокала глаза платочком, они у нее покраснели и от этого стали еще более привлекательными.
   - Ты позови, если что, - сказал он и шагнул в комнату.
   Все молчали, автоматы были собраны и отложены. Говорил один лишь светловолосый, по-своему красивый, если бы не уродливый шрам на носу, мужчина, сидевший в кресле.
   - Ты кто?
   - Меня зовут Хэлл Маттаури. Я перебежчик из Арвилона. Девушка со мной.
   - Ясно. Будем знакомы. А меня зовут Кондор. Это такая птица, в Южной Америке живет. Хищная. Всяких мелких зверюшек ловит, - мужчина как бы цедил фразы.
   - Вы к кому относитесь? - спросил осмелевший Хэлл, - Вы из армии Нея?
   - Какого черта, - усмехнулся Кондор, - Мы ниоткуда. Они, - он кивнул на товарищей, - относятся ко мне, а я - ни к кому, понятно?
   - Понятно.
   - Так вот, у нас тут боевое братство. Один за всех и все за одного. Ты, как я понимаю, все равно не знаешь, куда податься. Так оставайся у нас. И девка пусть остается. Дерешься ты лихо... Ну как?
   - Я бы в армию Нея хотел, - нерешительно сказал Хэлл.
   - Ты дурачок,- ласково сказал Кондор, - Ты здесь еще ничего не знаешь, кто друг, а кто враг. А рыпаешься. Роберт!
   - Да, хозяин, - один из парней поднялся.
   - Подними-ка рубашку.
   Парень поднял рубашку, и Хэлл с ужасом увидел на его спине переплетающиеся обильные зажившие рубцы.
   - Где тебя так разукрасили? - спросил Кондор.
   - В армии Нея, - послушно ответил Роберт.
   - Ясно? Могу еще показать. Ну что, хочется тебе в армию? - спросил Кондор. Хэлл промолчал.
   - У нас здесь свобода. Не захочешь с нами - уйдешь потом. Осмотреться-то тебе надо, верно?
   - Да, мы, наверное, останемся, - сказал наконец Хэлл. И ведь Юлии нужно отдохнуть!
   - Только пусть Юлию не трогают.
   - А вот с этим, как понимаешь, у нас проблемки, - грустно сказал Кондор,- Баб вокруг нет. У нас ведь свобода. Я, положим, запрещу ребятам, но я ж не могу днем и ночью караулить. У нас ведь все общее.
   - Тогда мы пойдем, - Хэлл сделал движение к двери. Один из парней вышел из коридора и загородил выход. На парне уже красовался запасной пуловер Хэлла, связанный бабушкой, на поясе висел охотничий нож.
   - А это у вас не получится, - грустно сказал Кондор, - Ты уж прости. Но только рэстан тебе не поможет. У нас тут все такие.
   То, что потом произошло, описать довольно трудно. На Хэлла навалились как-то все сразу. Действительно, это были хорошие бойцы, рэстан, или, скорее, какая-то дикая смесь разнообразных приемов, Хэлл прыгал, бил кого-то, уклонялся от ударов, но очень быстро его схватили и скрутили руки за спиной, связали каким-то шпагатом.
   - Ну вот видишь, что получается, - печально сказал Кондор, - Против коллектива идти нельзя. И, кстати, я, как руководитель коллектива, должен заботиться о его нуждах. Коллектив должен быть удовлетворен. Ты не возражаешь, если мы начнем прямо сейчас? Я имею в виду твою подружку.
   Хэлл вскрикнул что-то хрипло и яростно.
   - Я понимаю, тебе неприятно. Но что мы можем сделать с коллективом? Впрочем, знаешь, у нас здесь принято обходиться без женщин... так, по-мужски, между собой. Может быть, ты согласишься заменить девочку? Тогда мы ее не тронем. А дверь закроем, она не увидит, не беспокойся.
   Хэлл долго молчал.
   - Где гарантии, что вы ее не тронете? - спросил он наконец.
   - Слово Кондора, - высокомерно бросил вождь.
   Хэлла била крупная дрожь. Единственный выход... но очень уж плохой. Но если он откажется, что тогда будет с Юлией?
   - Ну как, надумал? - ласково спросил Кондор.
   - Согласен, - хрипло сказал Хэлл.
   - Развяжите его, - велел вожак.
   - Хозяин, он же драться будет, - возразил один из парней.
   - Он не будет драться, - спокойно сказал Кондор, - Он сам штаны снимет. Давайте, ребятки, в очередь.
   Хэлла отпустили. Дрожащими пальцами он медленно расстегнул джинсы.
   - Пусть зайдет, - крикнул Кондор. Хэлл вздрогнул. Он лежал у стены, и ему было уже все равно. Незнакомая, нестерпимая боль, и еще сильнее стыд... даже не стыд, а ужас какой-то, отчаяние, доходящее до смертельного предела. И очень больно, и больно в таком месте, о котором не то, что сказать, и подумать-то стыдно. Юлия вошла в комнату. Хэлл беззвучно заплакал.
   Юлия растерянно обвела взглядом парней, Хэлла, лежащего у стены, посмотрела на Кондора. Она не знала, что сделали с Хэллом, и слава Богу.
   - Не бойся, - ласково сказал Кондор, - Как тебя зовут?
   - Юлия, - прошептала она.
   - Никто тебя не тронет, - пообещал вожак, - Слово Кондора. Иди сюда.
   Юлия покосилась на лежащего у стены Хэлла.
   - Ничего, он отойдет, - сказал Кондор, - Мы тут поспорили немножко. Он чуть-чуть слишком зарывается, но это пройдет. Это у всех новеньких так. Ты за него не волнуйся.
   - Хэлл, ты что? - Юлия подошла к нему.
   - Все нормально, - прошептал Хэлл. Не скажешь же об этом... А так ничего нет, лицо чистое, ни царапины, ни синяка. Юлия постояла, выпрямилась и посмотрела на Кондора. Потом она подошла к нему. Кондор взял ее за руку.
   - Хорошая девочка. Юлия. Останешься со мной? -спросил он. Юлия смотрела в его лицо - обезображенное шрамом, но с чистыми голубыми глазами, твердым подбородком, настоящее мужское лицо. И рука его - твердая, тяжелая, совсем не такая, как вялая подростковая кисть Хэлла, от этих жестких горячих пальцев словно тепло бежит по телу.
   Юлия кивнула. Что-то происходило в ней, что-то, отчего вчерашняя любовь казалась детской, и робкие прикосновения Хэлла развеивались, как дым. Один только взгляд этих голубых глаз заставлял кровь быстрее бежать по жилам, разливаться, и внизу живота так странно расширялось и застывало что-то...
   Кондор, словно пользуясь ее разрешением, положил руку ей на талию. По-хозяйски так положил, словно она - его собственность. Но Юлии это было приятно, она не двинулась с места. И когда рука мягко, но настойчиво потянула ее вниз, Юлия покорно села на колени Кондора.
   - Слышишь, как тебя? Хэлл? - Кондор обратился к мальчишке, лежащему у стены без движения, - Мы с Юлией друг другу,вроде бы, понравились. У тебя претензий нет?
   Хэлл отвернулся к стене лицом.
   Чена задумалась. Небо было ясным сегодня. Крупные звезды ложились в знакомые узоры, в такую ночь хорошо быть в воздухе... Особенно в Листране, в авиаклубе, когда ты не ждешь каждую минуту ночного боя. Луна почти полная, да и в темноте Чена видела неплохо, поэтому овраг и кусты на противоположном берегу не выглядели сплошным пятном мрака. А рука все еще не зажила, хотя гипс сняли вчера, но какой-то слабой она ощущалась. К полетам Рута еще не допускает. Еще, наверное, неделю ждать придется. Чена уже соскучилась по самолету, по ощущению неподвижности кокона - высотный костюм, ремни кресла, послушной твоей руке огромной машине, по небу, неизмеримо прекраснейшему небу, с облаками - как полярные снега, сияющим солнцем и дивными красками восходов и закатов... Даже в аэроклубе она летала чаще, таких перерывов еще не было. И неприятное ощущение своей ненужности, безделья среди занятых людей. Может быть, поэтому Чена выпросилась у Мэррит в аэродромную охрану, в ночной дозор. Пришлось демонстрировать стрельбу левой рукой, которой Чена владеет не хуже, чем правой. Хотя кому нужна эта стрельба? Какой дурак потащится на чужой аэродром среди ночи? В общем-то, эта охрана - пустая формальность. Стой себе, вспоминай стихи.
   Я рисую Свет, и он
   Приобретает вид, и форму,
   И очертание - твое...
   Быть может, это богохульство?
   Но здесь - познание Его.
   Быть может, обретаем чувство,
   Чтобы постичь Его искусство.
   Это сочинила подруга Чены по библиотеке. Не совсем совершенные стихи, но вот это начало: я рисую Свет, и он приобретает вид, и форму, и очертание - твое... Что же это за любовь такая? Чена помнила мальчишек в классе, и все эти глупости, она, помнится, и сама была влюблена в одного, целовались как-то... Но вот так, чтобы сказать: я рисую Свет, и он приобретает вид, и форму... Нет, тот мальчик был совсем не похож на Свет. Свет - это другое. И Чена вспомнила - в церкви - Божьего Сына. Вот он был похож на Свет. И так можно было о Нем сказать. Чена приходила в церковь одна и смотрела на ту картину, где он сидел на троне, и из раны в его ладони, пробитой гвоздем, летели семь звезд. У Него были удивительные глаза на этой картине, и так чудно, так хорошо было смотреть на Него. Он похож, да Он и есть Свет. Только с Ним невозможно было бы целоваться. Это совсем разные вещи.
   Что же это за человек должен быть, чтобы о нем так сказать?
   Так думала Чена, а время дозора летело быстро. И было очень тихо, так что Чена сразу услышала в кустах шорох.
   - Стой, кто идет? - завопила она, подскочив от неожиданности. Кусты замерли. Чена подняла автомат, придерживая его в основном левой рукой, шагнула вперед.
   Может, заяц какой, со стыдом сообразила она. Тьфу ты, истеричка! Но в этот миг она заметила в кустах металлический блеск.
   Заяц?
   - Выходи, стрелять буду! - приказала Чена, - Выходи, бросай оружие!
   А может, их там двое или трое?
   Чена подняла дуло кверху и пустила в небо короткую очередь.
   - Выходи, тебе ведь не уйти, - сообщила она, - Сейчас прибегут.
   В тот же миг словно вихрь налетел на нее. Чена едва успела бросить автомат за спину и принять стойку. Засевший в кустах схватил ее больное запястье, в другой его руке сверкал нож, можно было бы сделать переворот, но рука не позволяла, и Чена просто ударила его ногой, потом, когда парень согнулся - по локтю правой руки, державшей нож, оружие полетело на землю. Чена отпрыгнула, подняла автомат и сказала дрогнувшим голосом:
   - Руки вверх! Двинешься - стреляю.
   Парень медленно поднял руки.
   Что с ним теперь делать-то?
   - Оружие еще есть? Бросай все, - приказала Чена.
   - Нет больше, - хрипло ответил лазутчик.
   Сзади послышался шорох - на выстрелы бежал кто-то из внутреннего охранения. Чена перевела дух и, сообразив наконец-то, зажгла фонарик.
   - Ты один?
   - Да, - сказал парень. Чена направила свет на его лицо. Лазутчик был ее возраста или немного старше, выше ростом, и лицо его было таким, как нравилось Чене - узкое, с острым подбородком, уже заросшим золотистым волосом, глаза сверкали, отражая свет фонаря. Парень был тощий, с длинными конечностями, немного нескладный, с вытянутым носом и несколько торчащими ушами, русые волосы неровно и коротко обрезаны.
   Девушки из охраны, с овчаркой на поводке, подбежав, мгновенно оценили обстановку.
   - Оружие на землю, - приказала одна из них.
   - Уже, - Чена кивнула на валяющийся нож.
   - Руки вперед, - охранница защелкнула наручники, - Давай шагай.
   - Я осмотрю местность, - сказала вторая девушка, державшая на поводке собаку.
   - Хорошо, - охранница бросила беглый взгляд на Чену, - А вы оставайтесь на посту. Я справлюсь сама.
   Она зашагала вслед за пленным к воротам. Вторая девушка приказала собаке "Ищи!" и отстегнула поводок. Овчарка закрутилась на месте, нюхая землю, побежала в кусты. Вскоре она исчезла во мгле, и хозяйка за нею, виден был только качающийся свет фонаря. Чена осталась одна.
   Он ел так, как ему не удавалось поесть уже давно. Он ел овощной суп, и котлеты, и тушеные овощи, и салат, и оладьи с вареньем, запивая чаем. Ну и жратва тут у них, в Арвилоне, думал он, уничтожая содержимое тарелок, принесенных ему в камеру, в подвальную, но довольно уютную комнату, с окном и дверью, забранными решеткой. Он приготовился к худшему, и конечно, не следовало сразу демонстрировать противнику свою слабость. Но запахи еды так дразнили... Последний раз так он ел, наверное, еще у мамы. Впрочем, понятно. Ведь здесь одни бабы, еще бы им не уметь готовить. После еды его отвели в душ и дали возможность спокойно, по-человечески помыться. Даже унитазы у них тут были, черт бы их побрал, этих баб... Охранницы с автоматами и собакой остались за дверью. Он подумал над возможностью разоружить хрупких на вид девушек, но тут же отклонил этот вариант. Не такие уж они дуры, не поставят кого попало в охрану. В особенности его смущала собака. А эта курва, на посту, здорово его треснула, до сих пор ушибленное место болит.
   Ему даже полотенце дали. Одежду оставили старую, грязную, натягивать ее было неприятно. Даже обыскали очень поверхностно. Это глупо, а может, у меня граната в штанах, думал он. Ничего у него не было на самом деле. Он провалил свое задание, и оружие потерял, и возвращаться в свою часть верный расстрел...
   Он спокойно вышел из туалета, позволил снова надеть себе наручники и отправился под конвоем в камеру. Камера... гм. Коврик на полу и покрывало на кровати, застеленной чистым бельем. Вот еще с чем большая проблема в Свободном Мире - с чистым постельным бельем. "Ложитесь спать", посоветовала охранница, дверь заперли. Никакого даже глазка в двери, с ума сойти, можно решетку расшатывать, можно подкоп ногтями в соседнюю камеру делать, никто не заметит. Он не стал делать ничего такого, дернул только разок за оконную решетку, но та сидела крепко. Тогда он и в самом деле лег спать, не раздеваясь, он уже забыл, что это такое - спать раздевшись. В армии спали прямо на тюфяках, в форме, а уж до армии - и говорить нечего. Но все равно - он с наслаждением ощутил прикосновение чистой наволочки к щеке и тут же провалился в глубокий сон.
   Утром ему принесли завтрак, горячий омлет с ветчиной, печенье, чай. Он поел снова с большим удовольствием. Через некоторое время в дверь постучали (и что они тут все время стучат? Как будто он в гостинице, а не в тюрьме). На пороге появилась охранница с собакой.
   - Выходите, - сказала она, - На допрос.
   Он вздрогнул. Ну вот, кажется, удовольствия кончились. Собственно, что с него возьмешь? Можно сказать, что дезертир, что давно уже бродишь по лесу... Мало ли таких. То, что он военный, они поймут, уже, наверное, поняли, а вот что он здесь делал и как сюда попал - тут можно и приврать. Ему надели снова наручники и вывели на улицу. Самолетов отсюда не было видно, длинные, одно- и двухэтажные здания, цветочки, черт возьми, на клумбах, кустики подстриженные. Подошли к одному из зданий, с надписью "Штаб", поднялись по чисто вымытой лестнице, мимо горшков с растениями, на второй этаж. Сердце тоскливо заныло. Он знал, что это все равно, есть ли у тебя информация, нет ли ее, если бабы попадались в плен (крайне редко), все они проходили через одну и ту же процедуру, и смерть для них была избавлением. Он это знал. Наверняка и тут так. С чего они должны к нам лучше относиться? И никакое вранье тут не поможет. Мужчина ты или нет, спросил он себя. Стиснул зубы и выпрямился. Ладно, посмотрим. Проклятые бабы... Надо же, даже тут, в штабе - никаких тебе диаграмм на голых крашеных стенах, никаких стенгазет "Школа молодого бойца" - цветочки, вышитые занавесочки, картина маслом. Сволочи. В такой обстановке умирать еще страшнее. Охранница толкнула дверь. Он вошел.