Завацкая Яна. Разорванный мир

   Странно, но в общине святого Иосифа церковь показалась ему тягостным бременем. Службы проводились шесть раз в день, и каждый раз словно свинцовая тяжесть наваливалась на душу. Здесь было положено испытывать те чувства, которые он когда-то испытывал в арвилонской церкви, но они почему-то не приходили. Наверное, из-за проповедей Настоятеля Рафаэля, Леонарда и других старших монахов - в них так и гремели всякие "сосуды греха", "ехидны" и "нечестивые отродья антихриста", проклятия и угрозы сыпались на весь мир, включая самого Хэлла... Но даже если забыть о проповедях - как-то душно и тошно становилось ему, хотя вроде бы во время пения глаза монахов блестели, и голоса куда-то возносились... То ли плохо от сознания своей греховности, то ли - от страха перед пылкими речами Леонарда, неизвестно. Когда положено было опускаться на колени (в Арвилонской церкви это было как-то естественно и нормально), Хэллу казалось, что это уже какое-то наказание, это было унизительным, словно не перед Господом он преклонялся, а перед Настоятелем. Он опустил голову, как положено - Настоятель готовил Святые Дары, а перед глазами стояла вчерашняя сцена, его сосед-послушник покаялся в воровстве хлеба, и духовник заставил его стоять коленями на горохе четыре часа, за счет сна... Дурак ты, сказал себе Хэлл. Во-первых, нечего ему было каяться, мог бы и помолчать, желторотый еще. Во-вторых, все равно... Просто с нами иначе нельзя. Как еще справиться с Мауро, например, да со всеми, кто прячется по углам? А Настоятелю это все же удается. Это единственное место, где люди живут относительно спокойно, работают, что-то производят, кормят сами себя. А что до пылких речей, лучше уж речи, чем действия... Внезапно колокольный звон прервал литургию. Настоятель уже подошел с чашей к монахам, но набат становился все громче... Все оглядывались, по рядам побежал шум.
   - Дети мои, времени нет! Благословляю вас на защиту Святой Обители! крикнул Настоятель. Хэлл вместе со всеми бросился из церкви. Оружие передавали по цепочке из склада, наконец, Хэлл получил свой "Лютик" и кинжал. За забором палили из автоматов, раздавались вопли. Суматоха была только кажущейся. Монахи уже строились и занимали оборону. Хэлл побежал, как ему полагалось, к отряду Леонарда. Он занял свое место на помосте за железным забором, осторожно выглянул, стараясь не зацепиться за колючую проволоку и увидел нападавших. Это была небольшая банда, человек тридцать, наверное, они лезли на забор, подставляя лестницы... Один из бандитов оказался недалеко от Хэлла, здоровенный детина, бритый наголо, Хэлл аккуратно прицелился, дал очередь,на лицо детины выплеснулась кровавая страшная блямба, и он стал падать с лестницы...
   Уже через десять минут остатки банды поспешно улепетывали. Монахи орали и улюлюкали вслед, их боевой пыл лишь разгорался. И Настоятель подал команду:
   - Очистим поселок от детей антихриста!
   - Очистим! Очистим! - завопил мрачный хор. Хэлл вслед за всеми побежал к воротам.
   По-видимому, монахам были не впервой такие операции. Население поселка поспешно драпало - алкоголики, наркоманы, гомосексуальные семейки, маленькие шайки выбирались из домов, дрались за уцелевшие средства передвижения. Кое-кому удалось захватить машины, остальные пытались спастись бегством, но монахи стреляли по ногам... Упавших и пойманных быстро связывали - и у Хэлла на поясе висел моток шпагата - вели под конвоем в общий строй, и к обители. Кое-кто пытался сопротивляться. Хэлл наткнулся на маленькую баррикаду, из-за которой торчало несколько дул. Спортивный азарт овладел им - спрятались, гады, посмотрим, удастся ли мне с вами справиться. Прячась от выстрелов за выступами дома, он стал осторожно подкрадываться к баррикаде. Выбрав позицию, прицелился - чей-то затылок торчал в зоне видимости. На баррикаде на него не обращали внимания, отбивались от наступавших спереди. Хэлл начал стрелять. Но в этот миг кто-то кинул гранату. Обломки баррикады поднялись в воздух, Хэлл едва увернулся от летящей на него железной двери... несколько монахов уже связывали тех, кто остался в живых после взрыва.
   Вскоре все было кончено. Поселок, полностью опустошенный, представлял собой плачевное зрелище. Пленных связывали заново, более тщательно, и прикручивали к железным скобам забора... Разместить такое количество людей в помещениях было все равно невозможно. Просто поставили нескольких часовых с автоматами - охранять. Многие из пленных были ранены, хриплые стоны неслись отовсюду, но никто и не думал их кормить, поить или лечить. Наверное, это было правильно, но Хэлл так и не смог по-настоящему заснуть в эту ночь, под вопли, доносящиеся со двора.
   - Но почему ты не можешь остаться? - Чена растерянно смотрела на Мартина, - Жил бы здесь... Зимой здесь не так уж холодно. Землянку бы сделал.
   - Чушь это... землянка. Уходить надо, - Мартин говорил, как резал, Засекут нас здесь.
   - Но ты же был у нас... Тебе ничего не сделают.
   - А тебе?
   - И мне тоже. Да ты пойми, ведь я уже все рассказала Дали и Харрис.
   - Ты с ума сошла! - Мартин вскочил.
   - Ты что, Мартин? - Чена встала тоже, недоуменно глядя на него.
   - Ты ненормальная! - крикнул Мартин со злобой, - Провокаторша! И я еще ее слушал!
   - Мартин! - Чена заплакала, - Не надо! Ты что? - она бросилась к нему, обняла, спрятала лицо у него на груди. Машинально Мартин прижал ее к себе.
   - Да ничего же нам не будет, - плача, говорила Чена, - Ну и что, что они знают? Они не скажут никому. Но даже если скажут - что в этом плохого? Пойми ты, нас не осудит никто... Только за автомат, может быть. Про автомат я никому не сказала.
   - Вы все какие-то блаженные, - буркнул Мартин, - Армия, тоже мне. Под боком живет враг спокойненько, ты к нему на свидания ходишь, а весь аэродром рукоплескает. Автомат свой вынесла, и никто не заметил. Как вас до сих пор еще не перебили всех?
   - Но ведь не перебили...
   - Может, ты мне еще предложишь у вас поселиться?
   - Ой, Мартин... Это было бы так здорово! - Чена подняла голову, глаза ее засияли,- Нет, правда! Мы бы поженились с тобой. Ты бы мог прямо у нас жить, если воевать со своими не хочешь, стал бы техником... Ты бы быстро научился. Или мы можем в тыл уехать. Правда, подумай, Мартин...
   - Дура, - спокойно сказал Мартин, - Ты что, серьезно думаешь, я буду жить с вашими курицами?
   Чена проглотила комок.
   - Со мной... - прошептала она, - Ты не хочешь со мной жить?
   Мартин сел на камень, глядя на спокойную темную поверхность воды.
   - Только не в Арвилоне, - сказал он наконец, - Как хочешь, только не в Арвилоне.
   - Ну тогда здесь... Никто же не против, правда.
   - Да чушь это, - Мартин махнул рукой, - Несерьезно, понимаешь? Землянка, ягодки, грибки, подачки твои из столовой... Надо о жизни думать. На север надо пробиваться, там жизнь.
   - Но как же через линию фронта идти? Убьют.
   - Лучше пусть убьют. Знаешь, у нас тот, кто за свою жизнь дрожит, ничего не добьется.
   - А чего ты хочешь добиться?
   Мартин пожал плечами.
   - Да хватит уже, с твоей философией. Жить я нормально хочу, по-человечески, понятно?
   Чена подошла к нему.
   - Мартин... почему ты так говоришь со мной? Так... грубо.
   Ей было больно, непривычно больно - ныло в груди. Отчуждение росло, и обида - почему, за что, ведь он любит ее, и она любит, почему он так говорит с ней? С ней еще никто в жизни грубо не разговаривал. В Арвилоне это не принято. И Мартин, видно, почувствовал эту боль. Повернулся, взял ее ладонь, поцеловал, посмотрел блестящими темными глазами.
   - Чена... прости, я не хотел. Не привык. Чена, ты пойдешь со мной?
   Она молчала.
   - Мне будет тяжело одному... Я без тебя не смогу. Чена, прошу тебя, пойдем со мной.
   Она не смогла никому сказать о своем решении, и уходила тайно, как убегают подростки-мальчики из Арвилона. Она не могла даже выйти на поле, проститься с самолетом, погладить в последний раз фюзеляж... Скорее всего, она уже никогда не взлетит. Никогда в жизни. От одной этой мысли отчаяние захлестывало ее.
   О подругах даже думать не хотелось. О тех, кто погиб... об Эйлин, которая уже никогда не сможет встать. О тех, кто оставался здесь, чтобы защищать Арвилон. От того мира, в который она уходит. Она знала, что поступок ее ужасен.
   И еще меньше хотелось думать о будущем. Она будет рядом с Мартином, да... И уже неизвестно, почему: оттого, что ей хочется быть с ним, или оттого, что без него она уже жить не может. Скорее, второе. Словно страшный магнит тянул ее к Мартину, и тащил, и расплющивал о железо. Свободный Мир пугал Чену, и любопытство было, да, но гораздо сильнее жгло ее предчувствие беды. Она погибнет, и добро еще, если смерть будет легкой. Только гибель рядом с Мартином казалась легче, чем жизнь без него. Лишь теперь она понимала, как любит свою Родину, Арвилон, и как невозможно ей уйти из него, как он прекрасен, этот мир... Только Мартин был для нее больше, чем Родина, больше, чем целый мир.
   Мартин не спрашивал, отчего она молчит. Они шли уже довольно долго. Чена прихватила карты приграничных территорий. Стремясь уйти как можно дальше, они не отдыхали, уходили в глушь, прячась от возможных встреч, для них любые встречи были нежелательны. Только вечером любовники остановились в глухом лесу у небольшого ручья, натаскали сучьев и развели огонь, Чена стала кипятить воду, выгребла туда банку тушенки (Мартин сказал: не экономь. Все равно, скоро все мешки бросать придется). Сварила суп с вермишелью. Они поели, Чена вымыла миски. Устроились на куртках, легли рядом, Мартин осторожно стал ее обнимать. Чена смотрела в небо, где медленно возникали первые звезды.
   - Знаешь, - голос ее отчего-то казался безжизненным, - Я не знаю, почему, но мне кажется, в этом есть что-то неправильное... Это не любовь... Как бы сказать... Любовь - это другое. Это когда ты можешь в любую секунду за человека жизнь отдать. Я бы могла за тебя...
   - Но это тоже любовь, - сказал Мартин.
   - Да, может быть. Но все равно. Я не знаю, почему, но это как-то неприятно.
   - Тебе неприятно?
   - То есть, приятно, но... это только телу приятно, а душе плохо.
   Мартин вздохнул, убрал руку.
   - Ты просто закомплексована, - сообщил он, - Слишком умничаешь.
   - Может быть... Нас так воспитывали. Нам не внушали, конечно, что это плохо, но ведь мужчин у нас нет, мы не видели правильных отношений между мужем и женой. Поэтому мы все, наверное, закомплексованные...
   - Ох уж, не надо, - пробурчал Мартин, - Можно подумать, у вас в Арвилоне все ангелы. Лесбияночки, наверное, тоже есть, а?
   Чена даже не сразу поняла, о чем он говорит.
   - А, ты имеешь в виду... Нет, у нас этого не бывает. Ты ведь учился в школе, разве ты когда-нибудь слышал или видел...
   - Ну, в школе вы еще сопливые, а потом-то? Неужто уж совсем нет?
   - Нет, - с легким удивлением сказала Чена, - Но зачем? Разве это так необходимо? Кроме этого так много интересных вещей в жизни...
   - Но тело-то просит... Черт возьми, да вы, наверное, там все больные!
   - Но ведь тело не главное в человеке, Мартин. Конечно, в детстве у всех бывает... Я помню, и у меня было. Фантазии всякие. А потом как-то... работа, тренировки, книги... не до того стало. И уж не с женщинами же, это совсем гадость! Да нет... Если бы у нас что-то такое было, все равно какие-то слухи бы ходили. Может, у кого такие мысли и бывают, но для этого и церковь. Ведь все мы, хоть в мыслях, а грешим. С грехами нужно просто бороться, вот и все. А потом, знаешь, может быть, те девчонки, кто без этого дела не может, просто из Арвилона уходят. Вместе с мальчишками.
   - Остаются одни синие чулки...
   - Это ты про меня?
   - Да, чулочек мой драгоценный...
   - Но Мартин, я же понимаю, что я дура необразованная. Ты меня научи... я не буду говорить, что это плохо. Просто я еще чего-то не понимаю. Я хочу быть с тобой, Мартин!
   Чена прильнула к нему. И вдруг вскрикнула:
   - Ой, смотри, летят! Низко как... Километр, не больше.
   Мартин взглянул в потемневшее небо - прямо над ними, едва различимые, скользили четыре серебристые тени.
   - Это, наверное, звено Маргарет... Они сегодня патрулировали, - в голосе Чены слышалась тоска, - отсюда самолетов не различить.
   Она снова безвольно легла, чуть отодвинувшись от Мартина.
   - А Эйлин никогда не сможет летать. И даже ходить не сможет. Никогда. Господи, какой это ужас!
   Мартин прижал ее к себе, словно пытаясь утешить. Шелковистая, мягкая кожа Чены, пахнущая чем-то сладким, чистым, и духов никаких не надо - у Мартина голова кружилась от этого запаха. Ничего... она забудет со временем. Это война, что поделаешь. Зря все-таки я пальнул в ту парашютистку, подумал Мартин. Чего, спрашивается, испугался? Что бы она мне сделала? Да я и пальнул просто по привычке... Если б я знал, что это подруга Чены, что из-за нее теперь все эти страдания. Не дай Бог еще, Чена узнает... Хотя, откуда?
   Они шли все дальше, и однажды только встретили каких-то доходяг-наркоманов у костра. Чена все порывалась им помочь, накормила их своими продуктами ("Ты же сам говорил, чего беречь, скоро все бросим!"), оставила одно из одеял. Здесь, к счастью, народу было мало. Вечерами Мартин брал свое, наслаждался за семь лет одинокой проклятой жизни. Жаль только, что Чена как-то вся сжималась, иногда вроде бы ей нравилось, приятно было, но что-то будто мешало. Она, впрочем, не возражала, даже если Мартин будил ее по три раза за ночь, "значит, так нужно". Не возражала, но он-то чувствовал невольное ее сопротивление.
   - Ты не любишь меня, - сказал он как-то.
   - Почему? - спросила Чена, помолчав.
   - Потому что. Я же чувствую.
   - Но это же другое... Понимаешь, я не могу... Я просто не могу научиться.
   - Сколько тебе еще нужно учиться?
   - Не знаю. Но я же честно хочу.
   - Если бы ты меня любила, таких проблем бы не было, - сухо сказал Мартин. Он догадывался, что Чене больно это слышать, но ему уже было плевать.
   - Но это не имеет отношения к любви. Я же правда люблю тебя. Я все для тебя сделаю, что захочешь. Я же из-за тебя ушла из Арвилона...
   - Ну прекрасно! - возмутился Мартин, - И теперь ты будешь всю жизнь меня этим попрекать?
   Чена расплакалась.
   - Но разве я попрекаю? Мартин!
   Внезапно она замолчала, подняла голову и прислушалась.
   Кто-то шел прямо к ним, напролом, через кусты. Нет, там тропочка была, но очень узкая. Теперь и Мартин слышал. Чена вскочила, быстро натянула брюки, схватила свой "Лютик".
   - Глядите, баба! - завопил кто-то в кустах, и тотчас раздалась автоматная очередь, и Чена с силой рванула Мартина вниз. Они лежали на берегу речушки, у небольших валунов, и теперь, бросившись на землю, Чена, а за ней и Мартин, не успевший взять оружие, быстро поползли по-пластунски укрыться за камнями. Трое хорошо вооруженных парней в кожаных куртках появились на поляне.
   - Эй, баба, выходи, тебя не тронем! - позвал один.
   - Еще одно движение, и я стреляю, - предупредила Чена. Мартин замер рядом с ней. Он понимал - его-то не пощадят. По курткам он опознал местную мафию, "кожаных драконов", собирающую оброк со всех, кто что-то выращивал в приграничной зоне. Эти парни славились веселой легкостью, с которой отправляли на тот свет каждого встречного, не способного быть им чем-нибудь полезным.
   - Баба, да брось ты своего цыпленка, - стал уговаривать "дракон", - Ты же с ним все равно пропадешь. Пошли лучше к нам, а? Ты только на нас погляди.
   Парни явно были навеселе. Чена аккуратно прицелилась и дала очередь мелкие камешки взвихрились из-под ног "драконов".
   - Уходите, - спокойно приказала Чена, - Вам тут делать нечего.
   - Ну, б...! - взвыл один из парней, - Погоди! - он выпустил очередь по камням, Мартин и Чена пригнулись. Безрезультатно. "Дракон" бросился вперед, Чена пальнула было по ногам, но поздно, парень стоял уже над ними, занося ногу в кованом ботинке. Чена захватила, как учили, ногу и рванула противника на себя - "дракон" полетел в речку. Сзади послышался гогот. Чена выпрямилась, подняв автомат, ее поза не оставляла сомнений - живым к ней подойти никому не удастся. Мокрый "дракон", разъяренный, поднимался из воды... И тут парни сделали ошибку. Они должны были схватить Чену. Ей было трудно выстрелить, воздушный бой - это совсем другое, а выпустить кишки человеку, стоящему прямо перед тобой, к этому нужно привыкнуть. Вместо этого двое стоящих на полянке бросились к Мартину, он не успел даже поднять оружие, схватили его, закрутили руки назад. Третий бросился на Чену, она отшвырнула его снова в речку четким ударом в солнечное сплетение... И увидела, как один из схвативших Мартина заносит над ним нож. Чена стреляла очень хорошо. У нее даже не возникло сомнения, не попадет ли она в Мартина. Она, почти не целясь, дала очередь, и "дракон" выронил нож, стал медленно, медленно падать, и тогда она выстрелила еще раз, и второй "дракон" отпустил Мартина. Третий, снова выбравшись из воды, не оглядываясь, бросился в кусты. Чена подошла к убитым.
   - Легкая смерть, - сказал Мартин. Он весь дрожал.
   - Ты бы оделся, - посоветовала Чена, - холодно.
   За аэродромом была часовня, старая, в незапамятные времена построенная. И туда Чена, да и другие, ходили молиться. Иногда приезжали и священницы.
   Чена, как и другие, не задумывалась о том, что убивает. Для нее важно было уничтожить самолет. Машину. Это был ее триумф, когда ей удалось сбить "Мага". Что произойдет с летчиками - спасутся они или нет, в конце концов, это уже не ее дело. Кроме того, понятно, и в высшем смысле все было правильно, они останавливали бомбардировщики, которые иначе принесли бы смерть сотням, тысячам женщин.
   Но это что-то совсем другое - когда ты смотришь в глаза человеку, которого убиваешь. Хотя и это было правильно, иначе было невозможно, они убили бы даже не ее - Мартина. Вот только... Мартин мог бы быть на их месте. При других обстоятельствах он мог бы вести себя так же. И - она отдавала уже себе в этом отчет - любой из этих ребят мог попасть к ним в плен, и она бы сошлась с ним, возможно, так же. Нет, конечно, нет! Мартин такой необыкновенный, этот темный блеск глаз, худоба, стремительность движений, таких, как он нет. Но ведь и этих парней кто-то мог любить. Ей было не по себе. Она объясняла себе, что все правильно. И все равно было как-то нехорошо. Она покосилась на Мартина. Кажется, спит. (Они сменили место ночевки, не уходя, впрочем, слишком далеко). "Господи, Иисус Христос, - стала она молиться про себя, - Прости, помилуй меня. Защити и помоги мне, прошу Тебя, только Тебя люблю, только на Тебя надеюсь"... Знакомого тепла не было в сердце. Христос не отвечал Чене. Ей стало страшно. Я что-то делаю не так, подумала она. Это из-за "драконов"? Нет, поняла она, это было необходимо, неизбежно. Это не из-за них. Отчего же? Она стала молиться с новой силой, как учила мать Феодосия, три раза "Отче наш", потом "Радуйся, Мария, Дева Небесная"... Вдруг нетерпеливая рука Мартина стала гладить ее грудь.
   - Мартин, подожди, - Чена отодвинулась, - Я не могу сейчас. Ну правда, не могу.
   Несовместимо это было с молитвой, острое, пронизывающее, стыдное удовольствие. Все равно, что испражняться во время молитвы или есть.
   - Конечно, - в голосе Мартина прозвучала обида, - Ты думаешь, что я не настоящий мужик, раз не смог тебя защитить.
   - Господи, Мартин! - Чена была поражена, - У меня и мысли такой не было! Просто... ну не могу, устала. И не по себе, ведь я первый раз человека убила.
   - Ладно, - Мартин отвернулся. Чья-то давно высказанная мысль вдруг задела его... Кто-то давно уже говорил ему, здесь, в Свободном мире: один раз баба тебе откажет - лучше или заставь, или выкинь ее сразу. Потом беды не оберешься...
   Может, в этом что-то и есть, устало подумал Мартин. Да как ее заставишь? Или выкинешь - она сама меня выкинет, если захочет. Кроме того, ему тоже хотелось спать...
   Через день они наткнулись на армейский патруль.
   Здесь уже ничего другого не оставалось, Чена нашла подходящую позицию, за поваленным деревом, и шесть часов они отстреливались, не давали патрульным зайти в тыл... Патроны катастрофически кончались. Тогда Чена ну и девчонка, откуда только у нее силы такие! - поползла под прикрытием деревьев, попыталась взять патроны с убитого, ее заметили, она вступила в рукопашную с двумя армейцами, и уложила-таки их, третьего, оставшегося в живых, пристрелил Мартин из укрытия, а к ней уже не пошел, знал, что она справится, и она справилась с двумя, ей самой не так уж сильно досталось, только ребра ушибли прикладом. Они быстро собрали патроны, напились воды из фляжек и двинулись дальше. И в ту же ночь за ними пустили целый взвод, с собакой, и оставалось только драпать, что было сил, они бежали по ручью, замести следы, вымокли насквозь, вещи бросили, не до того, оставили только оружие. Потом полезли на скалы, там, в случае чего, отбиваться проще. Мартин сорвался, но удачно, отделался царапинами. Вот только выбираться из щели пришлось ему часа три, за это время их вертолет засек. Стали обстреливать сверху. Это был ад сплошной, кромешный, ужас, Мартин стал орать, что все, что он больше не может, но тут Чена нашла какую-то пещерку, укрытие (она, похоже, вообще никогда самообладания не теряла), и там они отсиделись. Вертолет высадил нескольких парней, десант, и с ними пришлось снова драться. Чене попали в голову, Мартин увидел ее лицо, залитое кровью, и пришел в окончательный ужас, но Чена как-то умудрялась драться и с простреленной головой. Несколько десантников разбежались, Чена втолкнула Мартина в вертолет, буквально насильно, он боялся, орал: "Ты что?", она оглушила вертолетчика, связала его и сама села за управление. Потом говорила, что водила вертолет один раз в жизни. Она подняла машину, повела ее вперед, за линию фронта, и все было хорошо, но тут по ним стали молотить зенитки... видно, десантники связались со своими. Вертолет потерял управление. Чена не знала, где парашюты, да и поздно было, летели-то на ста метрах, от обстрела спасались... Вертолет стал падать. Вот тут Мартин перепугался и начал орать благим матом. Чена пыталась выровнять машину, и в конце концов, вертолет упал в озеро. Они успели раскрыть люк, и пока машина тонула, выбрались, бросились в воду и поплыли до берега. Потом Чена сняла рубашку (Мартин был уже слегка не в себе, зубы стучали от холода и от пережитого), разорвала ее и попросила Мартина перевязать ей голову. Пуля задела ее по касательной, отколола маленький кусочек черепной кости. После этого Чена еще попыталась развести огонь, и это ей удалось, у нее сохранилась зажигалка в кармане. Ни о каких автоматах речи уже не было, но, правда, у них остались ножи. Чена заставила Мартина раздеться, и стала сушить вещи, свои и его, над огнем. Они и сами согрелись. Наверное, это было неосторожно, огонь разводить, но согревшись, Мартин вновь приобрел способность соображать. Чена затушила костер, и они легли на землю, прижавшись друг к другу для тепла. И слава Богу, если бы они не поспали хоть несколько часов - смерть настигла бы их легко. Голова Чены раскалывалась от боли, но выбора не было, нужно было идти, и постепенно боль как-то забылась, отступила... Зато Мартин, видно, простыл в ледяной воде, начал кашлять, голова у него кружилась, стала подниматься температура. Они шли дальше и дальше на север, обходя посты, и пока им везло. Еще раз они встретили патруль, трех человек, и в этот раз пришлось драться врукопашную, бросаться сразу, пока их не расстреляли... И снова умение Чены пригодилось. Один был убит, двоих она связала, и теперь у них снова были автоматы с хорошим запасом патронов. Вот только тащить оружие Мартину было все тяжелее. В глазах плыли круги, он явно заболел. Чена взяла его автомат, но он уже и идти не мог. Тогда Чена стала подбадривать его "Давай, парень, давай!" и даже стала петь какие-то бодрые песни, и в конце концов так осточертела Мартину со своими песнями, что он сел на землю, и сказал, что тут и умрет, и пусть она катится одна, куда хочет. Тогда Чена бросила автомат Мартина, и захватила его самого на плечи, как их учили таскать раненых, и понесла. Тащила она его недолго, потом он все-таки пошел сам. На ночь нашлось хорошее укрытие, пещера, Чена развела огонь, и оказалось, что она прихватила паек у патрульных (надо же, вспомнила! Что значит женщина - всегда позаботится об ужине), и они наелись сухарей и тушенки. Мартин весь пылал, Чена устроила ему постель из курток, прилегла рядом. Он потянулся к ней, и она подумала, что для него это было бы хорошим лекарством, и расстегнула куртку, спустила брюки, и он сделал с ней все, что хотел. К счастью, это длилось недолго, потому что каждое движение отзывалось дикой болью поврежденного ребра и - волной в горящую голову. И после этого Мартин спокойно заснул, а утром ему действительно стало лучше.
   На севере изменилось все.
   Здесь не было леса, совсем. Стояли какие-то голые палки, как зимой, совершенно мертвые, темные, ни травы, ни птиц не было в таких лесах. Тянулась голая пустая степь, иногда встречались посевы, и на них даже работали какие-то трактора. Мартин и сам ни разу не был так далеко на севере, для него все это было в новинку.
   - Но это же логично, - сказала Чена, - Если есть военная техника, должна быть и промышленность... И сельское хозяйство, что-то же вы едите?