Завацкая Яна. Разорванный мир

   Кроме него и двух охранниц, застывших у двери, в комнате были две женщины. Пожилая, с погонами полковника (полковницы?), за письменным столом. И вторая, он сразу узнал ее, та самая, что стояла вчера на посту. Красивая, подумал он. Еще тогда заметил, а сейчас она еще лучше выглядела. Белокурые зачесанные назад волосы, лицо такое спокойное, правильное, чистое, и особенно хороши глаза - серые, ясные, и так и светятся, кажется даже, добротой светятся. Давно он таких глаз не видел. И летная зеленая куртка была ей к лицу.
   - Как тебя зовут? - спросила полковница. Он внутренне сжался, но ответил спокойно.
   - Мартин Дьюн, - имя его никакой роли не играло.
   - Ты в армии Нея?
   Он молчал. Сами ведь знают...
   - Твое оружие, - полковница достала нож, - Именное, армейское. И одежда. Такой добротной у штатских нет. Ты в какой части служишь?
   Он ничего не ответил. Собирался врать, что дезертир, но отчего-то было противно. Пусть делают, что хотят.
   - Ты разведчик?
   Мартин снова промолчал. Полковница вздохнула.
   - Сколько тебе лет? - неожиданно спросила она.
   - Двадцать три.
   - Жалобы есть? Может, ты ранен, тебе помощь нужна?
   - Нет, - буркнул он.
   Сероглазая летчица за столом неожиданно подняла голову, подперла ее рукой и стала на него смотреть. И было в ее глазах что-то странное. Он вдруг почувствовал слабость. Хуже этого нет. Ему не хотелось противостоять этим женщинам. Он не чувствовал себя среди врагов, скорее - как нашкодивший мальчишка, которого отчитывает мать. К тому же отчего-то он чувствовал свою вину. А ведь это враги, напомнил он себе. Пытать, может, и не будут... почему-то так кажется, что не будут. Или отправят к себе в тыл (а вот там уже - настоящая тюрьма, концлагерь или что тут у них...), или сразу расстреляют. Чтобы скорее покончить со всем этим, Мартин поднял голову и сказал.
   - Госпожа полковница, я не буду отвечать на вопросы, касающиеся армии и моего задания.
   Старуха снова вздохнула.
   - Ну что ж... - сказала она, - Тогда иди. Отпустите его.
   Охранница сделала к нему шаг, открыла наручники. Он был свободен.
   - Иди к себе, - повторила полковница, - Дорогу-то найдешь? Может, компас дать?
   Слова застряли в горле. Наконец Мартин справился с собой.
   - Как идти?
   - Ну так, ногами.
   - Вы меня отпускаете?
   - А что с тобой делать? Расстрелять, что ли? У меня два сына таких же, оболтуса, тоже среди ваших. Иди уж... Только на аэродроме не задерживайся, пожалуйста, это ни к чему.
   Неизвестно, почему Чене захотелось его догнать. Просто делать было нечего. Ночь она не спала, но ведь это не первая и не последняя ночь без сна. Она, по приказу полковницы, тщательно проследила за пленным издали (дабы тому не пришло в голову заглянуть в ангары и на поле). Но парень, видно, совершенно ошеломленный, а может, и напуганный, прямым ходом направился к воротам, показал выписанный полковницей пропуск и удалился. Тогда Чена очень быстро побежала в обход, через дырку, промчалась вдоль оврага, удаляясь от линии часовых, и вскоре увидела на грунтовой дороге, ведущей в Свободный Мир, нескладную, длинную фигуру Мартина. И еще сама не понимая, что делает, и главное, зачем - она прибавила скорости и догнала его.
   Услышав шаги за спиной, Мартин шарахнулся в сторону и принял боевую стойку. Чена остановилась, тяжело дыша, медленно сделала несколько шагов в его сторону.
   - Ты чего? - парень с подозрением смотрел на нее.
   Наверное, думает, что меня подослали... Решили все-таки его убить, сообразила Чена. Она показала открытые ладони.
   - У меня нет оружия. Я так... Я сама.
   Мартин всмотрелся в ее лицо.
   - Чего ты?
   - Так... хотела поговорить, - Чена смутилась.
   Объяснить это было невозможно. Просто этот парень ей понравился отчего-то. И ей хотелось снова поговорить с ним, не так, как ночью. Не то, чтобы он был какой-то особенный, Чену окружали очень хорошие девчонки, женщины, много лучше этого бродяги. Но что-то в нем все же такое было, необычное... Наверное (Чена смутилась от такой мысли)это оттого, что он был мужчиной. И обладал для нее каким-то странным обаянием, какой-то нестерпимо притягивающей силой... Ей понравились его странные темные, назойливо блестящие глаза. И как он себя вел - ведь он не знал нас, он явно ждал, что его расстреляют, а может, и еще что-нибудь похуже... На войне, как на войне, так ведь они говорят. Но он держался очень прилично. Не дрожал за свою шкуру. И опять же, в этом не было для Чены ничего особенного, многие из девчонок вели бы себя так же на его месте, она и сама бы не струсила. Но он-то не был девчонкой. И этот, в общем, обычный поступок, казался Чене героическим, потому что совершил его мужчина. И при всем этом Мартин был очень симпатичным. Не то, чтобы классическим красавцем, а просто - хотелось смотреть на него, не отрываясь. Впрочем, все эти слова не могут объяснить, почему Чене захотелось догнать Мартина.
   - Ну давай поговорим,- усмехнулся он, подошел к ней. Чене вдруг стало страшно... Женщины там у них дефицит, что, если он накинется на нее, как зверь... Конечно, она сумеет себя защитить, но это было бы так неприятно. Но Мартин не стал прикасаться к ней.
   - Ты к себе возвращаешься? - спросила Чена. Он покачал головой.
   - Если я к себе вернусь, меня расстреляют.
   - За что? - удивилась Чена. Мартин вздохнул.
   - Теперь уж все равно. Вообще-то никакой тайны и нет. Нас сюда с заданием забросили. А у меня так получилось... Я на банду набрел. Оружие отобрали, и вообще. Наши ушли, не знаю куда. Меня по голове стукнули, я сколько-то без сознания валялся. Потом по лесам ходил. Назад боюсь возвращаться, - признался он, - У нас там строго.
   - А к нам-то зачем полез?
   - Ну, я думал, может, разведку проведу, посмотрю ваш аэродром, информацию найду ценную, может, меня простят. А ты кто, летчица?
   - Да. Только я сейчас не летаю пока, по ранению. А что же ты теперь будешь делать?
   - Не знаю, - он пожал плечами, - пойду на север, может, пробьюсь через линию фронта, там, говорят, города сохранились... У нас ведь учета никакого, Свободный мир. Затеряюсь там. А тебя как зовут?
   - Чена.
   - Ты из какого города?
   - Из Листраны. А ты?
   - Из Филареса. Это недалеко. У меня там мать осталась и сестра.
   - У меня тоже, - проговорила Чена и тут же поняла нелепость аналогии ее-то родные знают о ее судьбе, переписываются, надеются на встречу.
   - Слушай, а ты мне оружие не можешь достать? - спросил Мартин, - У нас без оружия нельзя. Тридцать километров - и граница, а там меня точно убьют.
   - А что же ты будешь, в своих стрелять? - удивилась Чена. Мартин криво усмехнулся.
   - Тебе не понять... У нас все чужие. У нас своих нет.
   - Не понять, - подтвердила Чена, - Как же можно так воевать?
   - Ну как... Вот если ты, положим, ошибешься в бою, самолет погубишь зря, да еще не только свой - что тебе будет?
   - Да ничего не будет. Стыдно, конечно... Утешать все будут.
   - А если твоим подругам скажут в тебя стрелять - станут они?
   - Да им не скажет никто. Но даже если скажут, то не станут, конечно. Лучше самой умереть, чем стрелять в беззащитного...
   - Ну и жизнь у вас... как вы до сих пор существуете-то еще.
   Чена пожала плечами.
   - Ну а меня убьют, если я вернусь. Мои друзья, с которыми я выпивал и курево стрелял.
   Чена потрясла головой.
   - Какой у вас страшный мир...
   - Свободный.
   - Какая же это свобода? Почему же вы служите в такой армии?
   Мартин усмехнулся.
   - Долгий разговор. Ну, с начала у меня, например, были идейные соображения. Видишь, мы хотим вернуть прежний мир между нами и ба... то есть женщинами. А единственный путь для этого - завоевать Арвилон. Мы так думаем, - добавил он, видя, что Чена пытается возразить, - А потом... мне лично уже стало плевать на идеи, но из армии так просто не уйдешь, поймают, а потом, в армии жратва, одежда, дом, какие-никакие приятели.
   Чена кивнула.
   - Интересно, - сказал Мартин, - Стоим тут с тобой на дороге, болтаем. Как в школе. Я уж много лет ни с кем так не разговаривал.
   - А когда ты ушел из Арвилона?
   - В шестнадцать. Семь лет назад.
   - Я еще девчонкой была. Мне двадцать сейчас.
   - Я и не думал, что с девушкой можно разговаривать, - признался Мартин. Чена удивленно вытаращила глаза и залилась смехом.
   - А что же еще делать с нами? - Мартин усмехнулся, промолчал.
   - А у вас там совсем нет женщин?
   - Почему, встречаются, только редко. И они всегда кому-нибудь принадлежат.
   - Как можно принадлежать кому-то?
   - Ну, я имею в виду, есть кто-то, кто их защищает от всех остальных. Женщины, они ищут кого посильнее.
   - Слушай, - Чена задохнулась от собственной смелости, - А может тебе не ходить через линию фронта, а? Останешься тут в лесу. Сейчас лето. К зиме землянку отроешь. До границы еще тридцать километров, ваши тут почти не появляются. А я тебе еду буду носить. Только на аэродром не ходи, пожалуйста, - попросила она, - А то нехорошо получится, как будто я предатель.
   Мартин помолчал, обдумывая слова Чены.
   Сумасшедшая девчонка. Неужели влюбилась? Неужели в меня можно влюбиться? То есть, понятно, они мужиков не видят, на любого бросаются... Да нет, другое это. Она не так в меня влюбилась. Конечно, и я бы трахнул ее сейчас с радостью, как и любую на ее месте. Но у нее это - другое... Мартин не мог бы объяснить это словами, но понимал очень хорошо.
   А зачем ей такие хлопоты - еду носить, от своих скрывать...
   Но почему бы, собственно, и нет? Чем он рискует? Идти через наши позиции - верная смерть. Лучше уж тут... побалансировать еще на грани.
   - Ну как?
   - Да вот думаю... зачем тебе это?
   - Так ведь ты погибнешь, если пойдешь через фронт. Знаешь, я тут гуляла, и знаю одно хорошее место. Идем?
   Они свернули с дороги и углубились в лес. Сначала шли по узенькой тропке, потом тропка кончилась, шли вдоль холма.
   - Только ты обещаешь на аэродром не ходить?
   Мартин вздохнул.
   - На аэродром я от отчаяния полез. Что бы я там мог узнать? В самолетах разбираюсь, как в балете. Я ведь и в армии недавно.
   Через час они вышли к небольшому лесному озерцу под скалой. Козырек скалы нависал низко, здесь можно было укрыться и от дождя, тем более, вокруг рос густой, почти непроходимый высокий ежевичник. В озерцо, заросшее тиной, впадал небольшой чистый ручеек. Мартин осмотрел место.
   - А что, неплохо... Какое-то время можно пожить.
   - Я потом тебе достану оружие, одежду нормальную, еду... А то что ты так пойдешь, - сказала Чена.
   Никогда еще не чувствовала она себя такой счастливой. И в то же время несчастной - потому что не было времени, и не было никакого терпения ждать следующего освобождения. Она уже начала летать, и теперь у нее никак двух-трех свободных часов не выдавалось: дежурства, патрулирование, вылеты, повышение подготовки (обязательные два часа теории и два - физической тренировки), а еще она набрала дел в библиотеке, и тоже теперь отказываться было неудобно, а вечером, если нет дежурства, посиделки с девчонками (да и в темноте же не пойдешь в лес). Правда, освобождение на полдня давали часто, три, четыре раза в неделю. Особенно после тяжелых вылетов, а их что-то стало многовато.
   А ей хотелось все время видеть Мартина. Все время быть рядом с ним. И сначала было как-то дико, непонятно, пока она не осознала, что влюблена. Что вот это и есть - то самое. И она очень удивлялась этому, как такое могло с ней произойти. В мире, давно уже лишенном любви. И почему, что такого в этом пареньке с блестящим взглядом, почему хочется все время быть рядом с ним? Тепло - нашлось слово. От него струилось удивительное тепло, из которого невозможно было уйти, к которому тянуло, как в холод к огню. А потом она привыкла и уже не удивлялась...
   - Что с тобой, Чена? Куда ты ходила опять? И почему у тебя лицо такое странное?
   - Странное?
   - Счастливое какое-то. Что произошло?
   - Я должна рассказать тебе, Дали... Нет, ничего особенного. Ты помнишь, у нас пленный был? Так вот, он тут живет, неподалеку, в лесу. Ему нельзя к своим идти, его убьют. На аэродром он не ходит. Просто тут живет. Я хожу к нему.
   - Это не кончится добром, Чена. Я же вижу, ты с ума сходишь. Лучше бы ты его оставила.
   - Я не могу, Дали. Это сильнее,чем я.
   - Не можешь?
   - Да, я умру, если не буду его видеть.
   - Это плохо кончится, поверь мне, плохо.
   - Почему ты так думаешь?
   - Да потому, что они не такие, как мы. Им нельзя верить. Он доведет тебя до беды и бросит... Ну не плачь. Ладно, может и обойдется. Не слушай старую дуру. Мне-то откуда знать?
   - Мартин, объясни... как все это получилось? Почему вы уходите? И если ты понял, что в Свободном мире плохо, почему не возвращаетесь?
   - Не знаю. Сложно это.
   - Но у тебя - как это было?
   - Ну, знаешь, мальчишки в пятнадцать лет начинают считать себя взрослыми, а в Арвилоне что, одни женщины, и как-то становится стыдно им подчиняться. Это ты по школе знаешь. Девочки ведь и учатся лучше, а о дисциплине и говорить нечего. Ну вот... так и уходят. А я ушел с одной девчонкой. Мы с ней были... в общем, влюблены были.
   - А что с ней потом стало?
   - Потом? Не знаю. Она меня предала. Выбрала другого, посильнее. Я не знаю, что с ней. Наверное, не пропала.
   - А ты?
   - А я пропал.
   - Почему ты так думаешь?
   - Сначала я научился убивать, чтобы выжить. Меня одна шайка захватила... чтобы бежать, я убил человека. И стал убивать, из-за еды и так далее. У нас иначе нельзя.
   - Это я могу понять. Но разве тебе это нравится?
   - Да нет... Жизнь собачья. Прибился как-то к монахам, а они оказались еще хуже остальных. Как звери. Уничтожали грешников. Потом как доходяга был... и пристроился уже к доходягам. Нет, думаю, нельзя так. Пошел в армию.
   - А почему же ты тогда не вернулся? Когда понял, что тут хуже?
   - Я не могу вернуться, Чена. Понимаешь, я грязный очень стал. Я буду на каждую девчонку в Арвилоне смотреть и... тебе этого не объяснить, ты сама слишком чистая. И потом, понимаешь, скучно в Арвилоне. Жизнь у вас для кастратов. Ну чем вы живете?
   - Все по-разному. У всех есть дело любимое, творчество, кто-то в церковь любит ходить, кто-то общественную работу ведет.
   - Ну и что, это же пустота все, понимаешь? Главного-то у вас нет.
   - А что главное? Я не знаю, Мартин... Мне кажется, у нас все есть. Я не чувствую, чтобы мне чего-то не хватало.
   - Любви...
   - Но я люблю мою мать, подруг, Дали люблю.
   - Да другая это любовь. Не понимаешь ты.
   - А здесь, Мартин? У вас есть такая любовь?
   - Любовь? Нет, ее пожалуй, тоже нет.
   Чена летела над лесом, и думала, что Мартин видит ее самолет. Для него все самолеты - на одно лицо (тем более - на брюхо), но все равно, может быть, он чувствует. Она смертельно устала, и ей казалось, что машина устала точно так же - шли на малой высоте, подползали к аэродрому... горючего впритык. Но должно хватить, не может быть, чтобы не хватило. Был дурацкий, долгий, выматывающий бой - безрезультатный, сначала "Маги" гонялись за "Осами", потом "Осы" за "Магами", и обе стороны отступили без потерь. Но над лесом Чена словно проснулась - она подумала, что Мартин, уж точно, сидит, закинув голову в небо, и думает о ней. Там, где песенкой звенит синева без края, самолетик мой летит и крылом качает. Горючего еле хватило - она посадила машину, вылезла, поплелась вместе с девчонками переодеваться. И пока мылась в душе, пока надевала свежую рубашку (старая была совершенно мокрой от пота, Чена ее выполоскала и повесила сушиться) силы появились снова. Девчонки завалились в комнате на койки без сил, а Чена - тихонько, бочком, захватив приготовленный мешок с припасами - в дверь и на улицу. Солнце отражалось в мелких лужах, в тысячах капель на мокрых ветвях, и в каждом отражении сверкала улыбка Мартина, его глаза, его лицо... Чена побежала - дырка в заборе, овраг, лесная тропка под мокрыми ветвями, птицы совершенно ошалели от радости, что кончился дождь, и свиристят напропалую. Земля слегка пружинит под ногами, и пахнет лесом, листвой, водой, свежестью... Не доходя до озерца, Чена засвистела пароль песенку резинового ежика, память из детства. И тотчас услышала ответный свист, и сердце дрогнуло. Мартин! Он ждал ее на полянке. Взял за руки, заглянул в глаза. Так можно было бы стоять долго... вечность. Но Мартин отпустил ее руки.
   - Я тебе вот принесла... Поешь.
   Она стала выгружать припасенное. Молоко, хлеб, сыр, колбаса, яблоки, пироги, печенье...
   - Тут на целый взвод хватит! - Мартин покачал головой.
   - Ты ешь.
   - Да я не голодный. Зайца сегодня подстрелил. Жаркого хочешь?
   - Нет, - Чене не хотелось есть. Сначала усталость вытесняла голод, а теперь, рядом с Мартином, вообще невозможно было о еде думать.
   - Посмотри, тут все для тебя.
   - О! За фонарик спасибо, - Мартин стал копаться в мешке. По его мнению, Чена таскала ему слишком много совершенно ненужных вещей. К примеру, зачем ему мыло с полотенцем... Совсем уж глупо - притащила книгу какую-то. Он уже забыл, как буквы выглядят, за семь-то лет. Но вот, скажем, пуловер и форменная летная куртка - вот это было действительно ценным приобретением. А самое главное - нож, почти такой же, как у него был, десантный, и - даже автомат, укороченный "Лютик". Чена притащила его в разобранном виде по частям.
   - Как тебе удалось автомат раздобыть?
   - Ну как... Это, вообще-то, мой автомат.
   - А ты как же?
   - А я потом скажу, что потеряла или еще что-нибудь, и новый выдадут.
   - Ну и дела... И не влетит за это?
   - Да у нас, собственно, нет никаких наказаний. Ну, Дали поворчит... это звеньевая наша и моя наставница. Если что-то серьезное, Мэррит к себе вызовет и проведет беседу. Но автомат, это же мелочи...
   - Ничего себе мелочи! У нас бы все перевернули... Слушай, у вас не армия, а бардак какой-то.
   - Не знаю. Пока вроде ничего такого страшного не случилось.
   Стемнело, и они сидели рядышком, на камнях, подстелив куртку, и рука Мартина отыскала руку Чены.
   - Хорошая ты, - сказал он, - Странная.
   - Что же во мне странного? - Чена повернулась к нему.
   - Не знаю... Вы все, арвилонки, странные. К вам и не подступишься. И даже почему-то не хочется особо. Хочется просто быть рядом.
   - Знаешь, - сказала Чена, - А я предчувствовала, что со мной что-то такое произойдет. Я всегда думала... В мире есть какая-то тайна, и мне так хотелось ее раскрыть. Ведь о чем-то пишут стихи, песни, романы... Что это такое? Тайна любви... Послушай, Мартин, помоги мне понять это.
   - Для вас это, конечно, тайна, - сказал Мартин, - Но вы ведь сами отказались от этого.
   - А для вас?
   Мартин пожал плечами. И для нас - тоже тайна. Но вслух этого он не сказал.
   - Вот послушай, - Чена начала читать стихи.
   В моей обители - серебряная тишь.
   В подлунном мире - двух сердец молчанье.
   Я потому молчу, что ты молчишь,
   Моя любовь, мое отчаянье.
   Я потому молчу, что свет
   Тебя таким далеким создал.
   Печаль моих прошедших лет
   И счастье дней моих грядущих звездных...
   Она вдруг остановилась. Почему-то ей не хотелось читать стихи Мартину. Казалось, что ему неинтересно. Хотя он и слушал вроде бы, но... отчего-то было такое чувство. Казалось, стихи с его точки зрения - вообще глупость и слушал он из снисхождения...
   - Ну вот, видишь, как прекрасно... А о чем это? Что это за тайна такая? Теперь я понимаю... Я чувствую. Но для чего это чувство? Что стоит за ним? Ты можешь мне объяснить?
   - Я попробую, - Мартин взял ее за обе руки и вдруг притянул к себе. Тепло нахлынуло на Чену, словно поток, ей стало так необыкновенно хорошо, и тут Мартин прикоснулся губами к ее губам. Все тело ее, до самой глубины, до самой нижней точки, пронзило, словно током. Но губы Мартина были настойчивы, они проникали дальше, раздвигая податливый рот Чены, и его язык проник вовнутрь... Ей стало мокро и неприятно. Чудесные ощущения исчезли, хотя тело и пронизывал странный поток, заставляя трепетать, набухать, изменяться в тех точках, которые отличают женщину от мужчины... Но что-то было в этом не так. Слишком как-то грубо, слишком настойчиво целовал ее Мартин. А может быть, так и нужно, думала Чена и покорялась ему... Откуда мне знать, я старая дева, мы все, в Арвилоне, старые девы. А он знает. Он научит меня. Он откроет мне тайну. Мартин коснулся руками ее груди, и снова - одновременно приятно ей было, даже не то слово - приятно, это был трепет и наслаждение, и в то же время как-то не так... Что-то в этом было неправильного, убивающего то, истинное чувство, заставившее ее лететь сюда как на крыльях. Но Мартин-то знал... Это она была неопытной, значит, чувства обманывали ее, значит, ей нужно просто научиться ЭТОМУ... А Мартин вдруг резко изменился, всегда спокойный, как бы чуть равнодушный, он стал страстным и любящим, глаза его горели, глядя на Чену с такой любовью и добротой, и оторвавшись от нее, он прошептал: "Я люблю тебя... милая... Я люблю тебя". А Чена не могла ответить ему, да, она любила его, любила безумно, она только о нем и думала все дни, но вот сказать ему в ответ "люблю" - не могла, но ведь нужно было как-то дать ему знать об этом, и она просто прильнула к нему снова, как кошечка, приласкалась, и слезы потекли из ее глаз от бессилия, от счастья, от готовности все отдать, всем пожертвовать ради него...
   Она шла назад, как трудно, как невыносимо было отрываться от Мартина, расставаться с ним... Может быть, на целых два дня. Ночь светла - луна только-только пошла на убыль... Огромный диск горел в небе. Свет, подумала Чена. Ей вспомнилось: я рисую Свет, и он приобретает вид, и форму, и очертание - твое... Нет, это не про Мартина. Ничего общего, подумала она. Мартин - это совсем другое. Это такие сладкие и стыдные прикосновения, такое милое, родное тепло... Но Свет? Нет. Та, что писала эти строки, не знала ничего о Любви. Она не знала этой тайны, да и откуда ей знать, ведь она арвилонка. Глупое стихотворение, подумала Чена и более не вспоминала его.
   На следующий день снова был боевой вылет, и почти обошлось, но самолет Эйлин подбили, и она тянула, как могла, а потом кончилось горючее, и самолет ее рухнул совсем недалеко от аэродрома, километрах в двадцати, она успела прыгнуть, и ее долго ждали и послали вертолет, и все звено не уходило с поля, ждали возвращения вертолета, может быть, Эйлин найдут. Тревога была так сильна, что Чена на какое-то время перестала думать о Мартине. Сегодня они остановили эскадрилью "Трегеров" и их эскорт из истребителей, а "Трегеры" шли бомбить железнодорожную станцию. Станция осталась цела, а вот Эйлин... Наконец вертолет показался вдали черной точкой, он приближался, рокотал все громче и опустился на площадку. Вертолетчицы вылезли из кабины и потащили за собой что-то неподвижное, большое, висящее кулем. Дали, Харрис и Чена уже неслись к машине со всех ног. Лицо Эйлин было совершенно белым, из уголка рта спускалась струйка крови. Ее подхватили на руки втроем, Чена взялась справа, и почувствовала, что ладонь погружается во что-то мокрое... Кровь? На белом лице открылись узкие карие щелочки глаз.
   - Девчонки, - прошептала Эйлин, - Ой, больно...
   - Тихо, тихо, - сказала Дали ласково, - Сейчас к Руте пойдем. Все будет хорошо.
   Эйлин впала в забытье. Они дотащили подругу до медпункта. Уложили на кушетку.
   - Раздевайте, - велела Рута, доставая шприцы. Дали приподняла Эйлин, Харрис и Чена стали осторожно стаскивать с нее высотный костюм.
   - Разрезать придется, - Рута решительно взяла ножницы. Одежду Эйлин (рубашка и подкладка промокли от крови) разрезали. Девушку прошила автоматная очередь. Самая крупная рана зияла в грудной клетке, просто чудо, что сердце еще билось, а выходное отверстие на спине было еще шире - и прямо на позвоночнике... Очередь прошла через живот, пах и бедро. К счастью, крупные сосуды не были задеты, иначе Эйлин давно погибла бы.
   - Н-да, дела, - процедила Рута, вводя иглу в вену на руке. Она добавила в капельницу фесдол, надежный наркотик. Чена держала руку Эйлин и смотрела ей в лицо, бледное, покрытое потом, искаженное болью...
   - Девчонки, я... Меня кто-то обстрелял на посадке. Я даже не знаю, кто...
   - Тут много сволочи по лесам шастает, - сказала Дали, - Бродяга какой-нибудь. Ничего, не бойся... Потерпи немножко.
   Фесдол начинал действовать, Эйлин закрыла глаза и задышала ровно. Надя, медсестра, подошла к Руте.
   - Стол готов.
   - Ладно. Переложите ее на каталку и выметайтесь, - распорядилась Рута. Подруги подняли Эйлин, переложили ее. Надя увезла каталку в операционную.
   Вечером у Чены было время, но к Мартину она не пошла. Хотелось узнать, как там Эйлин. Рута обработала раны, но прогноз был печальным - перебит позвоночник. Эйлин не то, что летать - встать больше не сможет. Она спала, и договорились сидеть у ее кровати по очереди - вдруг очнется. Чена дежурила до полуночи. Она смотрела в спящее бледное лицо подруги, держала бессильно повисшую руку... Ей было страшно. Вот так это и происходит. Бой в воздухе, когда каждую секунду удивляешься тому, что ты еще жива... Потом тягостный полет назад: хватит горючего - не хватит, успеешь запустить катапульту - не успеешь. Раскроется парашют или нет. И после всего этого, как итог - какой-то бандит (граница не для них, конечно) просто так, от нечего делать, прошивает тебя очередью, и ты уже никогда не сможешь встать... (Наверное, на такую же банду и Мартин нарвался, из-за чего не смог выполнить задание). Мир жесток. Это просто железная машина, поезд, который едет по тебе - и твое счастье, если успеешь выскочить из-под колес. Наверное, нам лучше было бы вырасти в Свободном мире, чем в Арвилоне, в нежности, любви, доброте - и потом узнать, что ты находишься под колесами железной машины...