Страница:
Он подошел и, встав рядом, заглянул через плечо. “Скорее всего, сбито зажигание”, — решилл он и, взяв отвертку, вскрыл крышку зажигания, проверил зазор прерывателя, на глазок выставил угол, поставил на место крышку, затянул болты и предложил Мишко сделать пробный круг.
— Серж, добар механик! — сделав вираж вокруг дома, сказал он.
— Это она меня просто испугалась, — пошутил Сергей. — Как-никак — соотечественница.
Мишко открыл заднюю дверку, сложил стопкой рассыпанные книги, прикрыл их листом бумаги. Милица села рядом с водителем, и они тронулись в путь. На выезде из Печи Мишко подъехал к “саобрачайной милиции”, так он назвал гаишников, и спросил дорогу на Призрень. Гаишники, с улыбкой посматривая на Милицу, начали объяснять. Сергею понравилась доброжелательность блюстителей порядка и то, как они, прощаясь, одновременно вскинули пальцы к козырькам фуражек, отдавая честь красивой девушке и как бы показывая, что путь для нее свободен всегда.
Мишко включил магнитофон и Сергей узнал голос Цуне Гойковича, тот пел песню о красивой белой девушке, которая память унесла за собой. И он вдруг почувствовал, что песня начала его успокаивать и все те маленькие огорчения остались за спиной в Печи.
Справа, вдоль дороги, точно подпирающие небо неровным забором, стояли албанские горы. Вершины были покрыты снегом и Сергею казалось: макушки являются как бы продолжением облаков. И было в них что-то древнее, библейское.
То и дело по пути попадались маленькие поселки, которые Милица называла градами. Он уже заметил: сербы почти не строят маленьких одноэтажных домиков, как это делают в России. Они берутся за дело с размахом, из красного, крупного кирпича возводят два или три этажа. Было заметно, что стены домов тоньше российских, но, поразмыслив, решил: такой надобности нет, зимы в Сербии теплые и короткие. Видел, землю стараются использовать экономно, часто первый этаж — это гараж, мастерская и кухня одновременно, но все продуманно и одно другому не мешает. Ему уже приходилось слышать, что сербы лучшие строители в Европе. Здесь же он собственными глазами убедился в этом. Ему нравилось смотреть на сербские городки издали: высокие, прижатые друг к другу, как улья, дома, белые стены, красные черепичные крыши, которые, громоздясь, ползли к небу, создавая в душе праздничный настрой.
Он представлял, как по этой дороге когда-то проходили фаланги Александра Македонского, римские легионы, потом конница турок-османов. Сергей попытался услышать мерную поступь тысяч людей, почувствовать запах конского пота, увидеть, как из-под ног летит дорожная пыль.
Там, где они тратили на дорогу час, в прошлом уходило несколько дней.
“Сегодня все стало происходить намного быстрее, только жизнь человеческая, как и те времена, ничего не стоит”, — думал он.
Впереди показался город.
— Джаковица, — сказал Мишко.
— А как это будет по-русски? — спросил Сергей.
— Дьякон, — ответила Милица.
Сергей вспомнил, что в этом городе родился и работал Живко Николич, который от банка братьев Карич сопровождал их в первой поездке по Югославии.
ПОНАЧАЛУ НИКОЛИЧ ему не понравился. Гладко зачесанные назад волосы, широкий загорелый лоб, нависающие веки, цепкие глаза, клинышком бородка, гортанный голос вызвали у Сергея веселое чувство, что Николич, судя по всему, получивший европейское образование и наряженный в современную одежду, Чингисхан. С некоторой иронией он смотрел: перед тем, как сесть за стол, Живко театрально и размашисто крестился, во время разговора частенько, как добросовестный ефрейтор, который заучил устав гарнизонной службы, цитировал Евангелие или, совсем не к месту, вдруг начинал ругать коммунистов, Тито. Бывшего президента Югославии он костерил за административные границы, которые были установлены им произвольно в пользу хорватов, за то, что после войны Тито усадил своих товарищей по борьбе за решетку и начал вытеснять кириллицу.
— Само Слога Србина Спасава! Только взаимопомощь поможет сербам! — произносил он древние, знакомые каждому сербу слова и, устремив куда-то вдаль взгляд, читал, как выяснилось позже, собственные стихи:
Я целую икону, шепча:
Вы простите меня, все святые,
Я буду гореть как свеча
Перед ликом любимой России.
А далее Живко начинал рассказывать о своей стране, ее истории, обычаях или начинал петь сербские песни. Все с удовольствием слушали его.
— После поражения на Косовом поле часть сербов ушла в Венгрию, другая осталась под турками,- говорил он в автобусе, который возил их по Сербии.
— Из них султан набирал воинов в свою армию. И нередко сербы решали исход боя, как было это, например, при Никополе, через семь лет после косовской трагедии. Когда французские рыцари опрокинули янычар Баязета, резерв султана, состоявший из сербских кирасиров под началом сына царя Лазаря — Стефана Лазаревича — встречной контратакой вырвал победу у христиан. Самое упорное сопротивление оказали сербы в несчастливом для Баязета сражении при Анкаре — против войск Тамерлана. Другие сербы служили в армии австро-венгерской монархии и нередко, вырезая друг друга, сходились на одном поле славяне.
— Но откуда появились хорваты, словенцы? — спрашивал Сергей.
Все мы: хорваты, черногорцы, словенцы — южное племена славян, — печально вздыхал Николич. — Хорваты — это принявшие католичество славяне. Боснийцы, они любят, чтоб их называли турками, это принявшие мусульманство те же славяне. Сербы в основном православные. У нас здесь на Балканах стык трех цивилизаций. Вот и варимся в кровавом междоусобном котле уже сотни лет.
— Тогда объясни, что такое Сербская Краина?
— Во время австро-венгерской монархии венский двор, желая защитить свои владения на южных границах заслоном против турецких набегов держал сербов. Это были люди воинственные и бесстрашные, что-то вроде русских казаков. — В голосе Живко послышались горделивые нотки, видимо, в это время и он почувствовал себя казаком. — Жили он своим особым воинским укладом. Была у них автономия, их представители избирались в парламент. После Второй мировой войны Тито, начертив на карте административные границы оставил краинских сербов в составе Хорватии. Вы должны знать, что хорваты и мусульмане воевали на стороне Гитлера. А в это время сербы здесь, в горах, один на один бились с немецкими войсками.
Сергея так и подмывало спросить у Милицы: кем она приходится Живко, но он сдерживал себя.
— Посмотрите, сколько на улице детей, — заметил Сергей, — кишат, как мураши.
— Это албанцы, — отозвалась Милица. — У них много детей. Вера не позволяет мусульманской женщине делать аборты. У сербов семьи маленькие — один-два ребенка.
— Кто мешает сербам иметь большие семьи?
— Считают — надо сначала пожить для себя. Дети связывают, — заметила Милица. — В селах семьи побольше.
— А сколько у вас? — спросил Сергей.
— О-о-о. Я — свободна! — засмеялась Милица. — Вот кончится война, у меня их будет куча.
— Шиптари победити нас своими женами, — куда-то в окно, точно для себя, с иронией буркнул Мишко.
— Что он сказал? — спросил Сергей у Милицы. Она быстро глянула на Мишко, щеки у нее вспыхнули румянцем.
— Он сказал, что албанцы не ждут окончания войны, плодятся и заполняют собой все пространство. А наши женщины гордятся своей свободой и не понимают, что скоро будут у шиптар полы мыть.
— В России та же картина, — заметил Сергей. — Мало рожают, один-два ребенка. У моего отца было — семеро, а у деда — одиннадцать.
— А у Сергея есть дети? — оглянувшись, спросила Милица.
— К сожалению, не обзавелся, — развел руками Сергей и, рассмеявшись, решил подыграть ей. — Я свободен. Вот кончится война, у меня тоже будет куча детей.
“Но кто мне родит эту кучу”? — подумал он, почему-то вспомнив про Анну. Ему рассказывали: во время августовских событий 91-го она до утра лазила по столбам, клеила воззвания Ельцина, в которых он призывал разделаться с предателями и путчистами. В октябре 93-го, когда Сергей находился в “Белом доме”, она, вслед за Ахеджаковой, кричала, что нужно добить красную гадину и в знак протеста на выступлениях в кабаре срывала с себя красный бюстгальтер и швыряла его зрителям, показывая миру новую свободную Россию.
СЕРГЕЮ НРАВИЛОСЬ смотреть в зеркало заднего обзора и ловить глаза Милицы. Но сделать это незаметно не удавалось, она перехватывала его взгляд, каким-то неуловимым движением откидывала волосы на плечи, поворачивалась и, поднимая вверх брови, как бы спрашивала: есть какая-то проблема?
— Скажите, Милица, а кто вам будет доктор Живко Николич? — спросил Сергей.
— Живко? — переспросила Милица. — Нет, такого не припомню. Николич — распространенная фамилия, такие есть и у хорват.
— В свой прошлый приезд он сопровождал нашу делегацию, — пояснил Сергей. — Нас пригласил банк братьев Карич. Николич работал в этом банке.
— Братьев Карич знаю. Они из Печи. Знаменитая семья, богатая и удачливая. Как говорят, сделали себя сами. Когда-то у них был свой семейный ансамбль “Плаве звезды” — “Голубые звезды”. Солистами у них были Драгомир и Хафа Карич. Я была еще совсем маленькой, когда они выступали у нас в Сараево. Начинали с шоу-бизнеса, а потом создали компанию, которая финансирует строительство гостиниц, туризм. Филиалы есть в Канаде, Англии, Китае, на Кипре. Но бизнес — не мое призвание.
— Нам Живко рассказывал, предки у братьев были священниками, — вспомнил Сергей. — Деду Каричей турки отрубили голову и катали по улицам Печи. Похоронили его в патриаршем монастыре. Если сказать честно, сербов я узнал через Живко. У нас в России сведения о Югославии однобокие. Знали: море, тепло, можно хорошо отдохнуть. А потом началась эта война. Люди спрашивали: чего они взбесились? Жили как в раю. И пошло гулять по всем эфирам: во всем виноваты сербы. В Москве Драгомир Карич купил на “Радио России” эфирное время и каждое утро стал выступать по радио, рассказывая, что происходит на Балканах. Благодаря ему в Белград стали приезжать журналисты, писатели, депутаты. И положение стало меняться. Я иногда думаю: нашим бизнесменам стоило бы поучиться у ваших.
— Мы долго жили иллюзией, что сербы такой же народ, как и все в Европе, — помолчав немного, с горечью произнесла Милица. — Мы гордились своим паспортом. По нему мы могли поехать куда хотели, были бы деньги. Наши гастарбайтеры работали по всему миру. И всегда считали, что у нас больше свободы, чем в России. И не подозревали, что у нас были права без прав. Когда исчез Советский Союз, мы ощутили истинное отношение к себе. Оказалось, сербам нет места на этой земле. Нас бомбят, уничтожают только за то, что мы не согласны жить так, как нам навязывают. Мы расплачиваемся за иллюзии, за доверчивость, за ошибки политиков.
— Возможно, — согласился Сергей. — Нам неплохо бы поучиться у тех же американцев. Они говорят: то, что хорошо для Америки, хорошо и для моей фирмы, и, в конечном итоге, для меня лично. Вы от многих иллюзий уже освободились, мы — продолжаем пребывать. Далеко ходить не надо. Мой брат Петр рассуждает примерно так. Да, сейчас плохо, но нужно перетерпеть, зато его дети будут жить хорошо. Спрашиваю: объясни, что значит — жить хорошо? Ты говоришь, мы стали свободны. В чем? Тот пресловутый железный занавес распилили на куски и навесили на свои двери и окна. И это ты называешь свободой? Ухмыляется и говорит: зато в магазинах нет очередей. Я ему: посмотри, какие нынче очереди на кладбище…
Вспомнив свой сегодняшний прокол в коридоре ярмарки, Сергей, встретившись с глазами Милицы, попросил:
— Можно я с вами буду на “ты”? — И, виновато улыбнувшись, добавил. — Мне так будет проще.
— Да, да, конечно!
— Скажи, Милица, а зачем ты повернула к стене портрет Маркович?
— Мира заполнила собой все, — нахмурившись, ответила Милица. — Ей уже Сербии мало. Но должен быть какой-то предел. А она его не чувствует. Суется всюду и везде. Многие говорят: Слободан у нее под каблуком. Но все это неинтересно.
Остановились около каменного, построенного еще при турках, длинного моста. Было видно, что его оставили как памятник каменного зодчества. Мост был арочный и сложен без раствора из плотно подогнанных друг к другу каменных блоков. По нему, как по застывшим волнам, могла пройти только одна повозка.
— Когда в конце прошлого века строили Кругобайкальскую железную дорогу, для облицовки каменных порталов были приглашены албанские строители, — сказал Сергей. — Я недавно там был, стоят как новенькие.
— Скорее всего, это были сербы, — тут же заметила Милица. — Приедем в Призрень, я покажу церкви, которые стоят уже несколько столетий. Этот мост тоже строили сербы. Турки были чиновниками, военными, надсмотрщиками. Албанцы — пастухами. Здесь была турецкая провинция.
ТАК!
КРАСНАЯ СВИТКА ИЛИ СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ РУССКИХ…
— Серж, добар механик! — сделав вираж вокруг дома, сказал он.
— Это она меня просто испугалась, — пошутил Сергей. — Как-никак — соотечественница.
Мишко открыл заднюю дверку, сложил стопкой рассыпанные книги, прикрыл их листом бумаги. Милица села рядом с водителем, и они тронулись в путь. На выезде из Печи Мишко подъехал к “саобрачайной милиции”, так он назвал гаишников, и спросил дорогу на Призрень. Гаишники, с улыбкой посматривая на Милицу, начали объяснять. Сергею понравилась доброжелательность блюстителей порядка и то, как они, прощаясь, одновременно вскинули пальцы к козырькам фуражек, отдавая честь красивой девушке и как бы показывая, что путь для нее свободен всегда.
Мишко включил магнитофон и Сергей узнал голос Цуне Гойковича, тот пел песню о красивой белой девушке, которая память унесла за собой. И он вдруг почувствовал, что песня начала его успокаивать и все те маленькие огорчения остались за спиной в Печи.
Справа, вдоль дороги, точно подпирающие небо неровным забором, стояли албанские горы. Вершины были покрыты снегом и Сергею казалось: макушки являются как бы продолжением облаков. И было в них что-то древнее, библейское.
То и дело по пути попадались маленькие поселки, которые Милица называла градами. Он уже заметил: сербы почти не строят маленьких одноэтажных домиков, как это делают в России. Они берутся за дело с размахом, из красного, крупного кирпича возводят два или три этажа. Было заметно, что стены домов тоньше российских, но, поразмыслив, решил: такой надобности нет, зимы в Сербии теплые и короткие. Видел, землю стараются использовать экономно, часто первый этаж — это гараж, мастерская и кухня одновременно, но все продуманно и одно другому не мешает. Ему уже приходилось слышать, что сербы лучшие строители в Европе. Здесь же он собственными глазами убедился в этом. Ему нравилось смотреть на сербские городки издали: высокие, прижатые друг к другу, как улья, дома, белые стены, красные черепичные крыши, которые, громоздясь, ползли к небу, создавая в душе праздничный настрой.
Он представлял, как по этой дороге когда-то проходили фаланги Александра Македонского, римские легионы, потом конница турок-османов. Сергей попытался услышать мерную поступь тысяч людей, почувствовать запах конского пота, увидеть, как из-под ног летит дорожная пыль.
Там, где они тратили на дорогу час, в прошлом уходило несколько дней.
“Сегодня все стало происходить намного быстрее, только жизнь человеческая, как и те времена, ничего не стоит”, — думал он.
Впереди показался город.
— Джаковица, — сказал Мишко.
— А как это будет по-русски? — спросил Сергей.
— Дьякон, — ответила Милица.
Сергей вспомнил, что в этом городе родился и работал Живко Николич, который от банка братьев Карич сопровождал их в первой поездке по Югославии.
ПОНАЧАЛУ НИКОЛИЧ ему не понравился. Гладко зачесанные назад волосы, широкий загорелый лоб, нависающие веки, цепкие глаза, клинышком бородка, гортанный голос вызвали у Сергея веселое чувство, что Николич, судя по всему, получивший европейское образование и наряженный в современную одежду, Чингисхан. С некоторой иронией он смотрел: перед тем, как сесть за стол, Живко театрально и размашисто крестился, во время разговора частенько, как добросовестный ефрейтор, который заучил устав гарнизонной службы, цитировал Евангелие или, совсем не к месту, вдруг начинал ругать коммунистов, Тито. Бывшего президента Югославии он костерил за административные границы, которые были установлены им произвольно в пользу хорватов, за то, что после войны Тито усадил своих товарищей по борьбе за решетку и начал вытеснять кириллицу.
— Само Слога Србина Спасава! Только взаимопомощь поможет сербам! — произносил он древние, знакомые каждому сербу слова и, устремив куда-то вдаль взгляд, читал, как выяснилось позже, собственные стихи:
Я целую икону, шепча:
Вы простите меня, все святые,
Я буду гореть как свеча
Перед ликом любимой России.
А далее Живко начинал рассказывать о своей стране, ее истории, обычаях или начинал петь сербские песни. Все с удовольствием слушали его.
— После поражения на Косовом поле часть сербов ушла в Венгрию, другая осталась под турками,- говорил он в автобусе, который возил их по Сербии.
— Из них султан набирал воинов в свою армию. И нередко сербы решали исход боя, как было это, например, при Никополе, через семь лет после косовской трагедии. Когда французские рыцари опрокинули янычар Баязета, резерв султана, состоявший из сербских кирасиров под началом сына царя Лазаря — Стефана Лазаревича — встречной контратакой вырвал победу у христиан. Самое упорное сопротивление оказали сербы в несчастливом для Баязета сражении при Анкаре — против войск Тамерлана. Другие сербы служили в армии австро-венгерской монархии и нередко, вырезая друг друга, сходились на одном поле славяне.
— Но откуда появились хорваты, словенцы? — спрашивал Сергей.
Все мы: хорваты, черногорцы, словенцы — южное племена славян, — печально вздыхал Николич. — Хорваты — это принявшие католичество славяне. Боснийцы, они любят, чтоб их называли турками, это принявшие мусульманство те же славяне. Сербы в основном православные. У нас здесь на Балканах стык трех цивилизаций. Вот и варимся в кровавом междоусобном котле уже сотни лет.
— Тогда объясни, что такое Сербская Краина?
— Во время австро-венгерской монархии венский двор, желая защитить свои владения на южных границах заслоном против турецких набегов держал сербов. Это были люди воинственные и бесстрашные, что-то вроде русских казаков. — В голосе Живко послышались горделивые нотки, видимо, в это время и он почувствовал себя казаком. — Жили он своим особым воинским укладом. Была у них автономия, их представители избирались в парламент. После Второй мировой войны Тито, начертив на карте административные границы оставил краинских сербов в составе Хорватии. Вы должны знать, что хорваты и мусульмане воевали на стороне Гитлера. А в это время сербы здесь, в горах, один на один бились с немецкими войсками.
Сергея так и подмывало спросить у Милицы: кем она приходится Живко, но он сдерживал себя.
— Посмотрите, сколько на улице детей, — заметил Сергей, — кишат, как мураши.
— Это албанцы, — отозвалась Милица. — У них много детей. Вера не позволяет мусульманской женщине делать аборты. У сербов семьи маленькие — один-два ребенка.
— Кто мешает сербам иметь большие семьи?
— Считают — надо сначала пожить для себя. Дети связывают, — заметила Милица. — В селах семьи побольше.
— А сколько у вас? — спросил Сергей.
— О-о-о. Я — свободна! — засмеялась Милица. — Вот кончится война, у меня их будет куча.
— Шиптари победити нас своими женами, — куда-то в окно, точно для себя, с иронией буркнул Мишко.
— Что он сказал? — спросил Сергей у Милицы. Она быстро глянула на Мишко, щеки у нее вспыхнули румянцем.
— Он сказал, что албанцы не ждут окончания войны, плодятся и заполняют собой все пространство. А наши женщины гордятся своей свободой и не понимают, что скоро будут у шиптар полы мыть.
— В России та же картина, — заметил Сергей. — Мало рожают, один-два ребенка. У моего отца было — семеро, а у деда — одиннадцать.
— А у Сергея есть дети? — оглянувшись, спросила Милица.
— К сожалению, не обзавелся, — развел руками Сергей и, рассмеявшись, решил подыграть ей. — Я свободен. Вот кончится война, у меня тоже будет куча детей.
“Но кто мне родит эту кучу”? — подумал он, почему-то вспомнив про Анну. Ему рассказывали: во время августовских событий 91-го она до утра лазила по столбам, клеила воззвания Ельцина, в которых он призывал разделаться с предателями и путчистами. В октябре 93-го, когда Сергей находился в “Белом доме”, она, вслед за Ахеджаковой, кричала, что нужно добить красную гадину и в знак протеста на выступлениях в кабаре срывала с себя красный бюстгальтер и швыряла его зрителям, показывая миру новую свободную Россию.
СЕРГЕЮ НРАВИЛОСЬ смотреть в зеркало заднего обзора и ловить глаза Милицы. Но сделать это незаметно не удавалось, она перехватывала его взгляд, каким-то неуловимым движением откидывала волосы на плечи, поворачивалась и, поднимая вверх брови, как бы спрашивала: есть какая-то проблема?
— Скажите, Милица, а кто вам будет доктор Живко Николич? — спросил Сергей.
— Живко? — переспросила Милица. — Нет, такого не припомню. Николич — распространенная фамилия, такие есть и у хорват.
— В свой прошлый приезд он сопровождал нашу делегацию, — пояснил Сергей. — Нас пригласил банк братьев Карич. Николич работал в этом банке.
— Братьев Карич знаю. Они из Печи. Знаменитая семья, богатая и удачливая. Как говорят, сделали себя сами. Когда-то у них был свой семейный ансамбль “Плаве звезды” — “Голубые звезды”. Солистами у них были Драгомир и Хафа Карич. Я была еще совсем маленькой, когда они выступали у нас в Сараево. Начинали с шоу-бизнеса, а потом создали компанию, которая финансирует строительство гостиниц, туризм. Филиалы есть в Канаде, Англии, Китае, на Кипре. Но бизнес — не мое призвание.
— Нам Живко рассказывал, предки у братьев были священниками, — вспомнил Сергей. — Деду Каричей турки отрубили голову и катали по улицам Печи. Похоронили его в патриаршем монастыре. Если сказать честно, сербов я узнал через Живко. У нас в России сведения о Югославии однобокие. Знали: море, тепло, можно хорошо отдохнуть. А потом началась эта война. Люди спрашивали: чего они взбесились? Жили как в раю. И пошло гулять по всем эфирам: во всем виноваты сербы. В Москве Драгомир Карич купил на “Радио России” эфирное время и каждое утро стал выступать по радио, рассказывая, что происходит на Балканах. Благодаря ему в Белград стали приезжать журналисты, писатели, депутаты. И положение стало меняться. Я иногда думаю: нашим бизнесменам стоило бы поучиться у ваших.
— Мы долго жили иллюзией, что сербы такой же народ, как и все в Европе, — помолчав немного, с горечью произнесла Милица. — Мы гордились своим паспортом. По нему мы могли поехать куда хотели, были бы деньги. Наши гастарбайтеры работали по всему миру. И всегда считали, что у нас больше свободы, чем в России. И не подозревали, что у нас были права без прав. Когда исчез Советский Союз, мы ощутили истинное отношение к себе. Оказалось, сербам нет места на этой земле. Нас бомбят, уничтожают только за то, что мы не согласны жить так, как нам навязывают. Мы расплачиваемся за иллюзии, за доверчивость, за ошибки политиков.
— Возможно, — согласился Сергей. — Нам неплохо бы поучиться у тех же американцев. Они говорят: то, что хорошо для Америки, хорошо и для моей фирмы, и, в конечном итоге, для меня лично. Вы от многих иллюзий уже освободились, мы — продолжаем пребывать. Далеко ходить не надо. Мой брат Петр рассуждает примерно так. Да, сейчас плохо, но нужно перетерпеть, зато его дети будут жить хорошо. Спрашиваю: объясни, что значит — жить хорошо? Ты говоришь, мы стали свободны. В чем? Тот пресловутый железный занавес распилили на куски и навесили на свои двери и окна. И это ты называешь свободой? Ухмыляется и говорит: зато в магазинах нет очередей. Я ему: посмотри, какие нынче очереди на кладбище…
Вспомнив свой сегодняшний прокол в коридоре ярмарки, Сергей, встретившись с глазами Милицы, попросил:
— Можно я с вами буду на “ты”? — И, виновато улыбнувшись, добавил. — Мне так будет проще.
— Да, да, конечно!
— Скажи, Милица, а зачем ты повернула к стене портрет Маркович?
— Мира заполнила собой все, — нахмурившись, ответила Милица. — Ей уже Сербии мало. Но должен быть какой-то предел. А она его не чувствует. Суется всюду и везде. Многие говорят: Слободан у нее под каблуком. Но все это неинтересно.
Остановились около каменного, построенного еще при турках, длинного моста. Было видно, что его оставили как памятник каменного зодчества. Мост был арочный и сложен без раствора из плотно подогнанных друг к другу каменных блоков. По нему, как по застывшим волнам, могла пройти только одна повозка.
— Когда в конце прошлого века строили Кругобайкальскую железную дорогу, для облицовки каменных порталов были приглашены албанские строители, — сказал Сергей. — Я недавно там был, стоят как новенькие.
— Скорее всего, это были сербы, — тут же заметила Милица. — Приедем в Призрень, я покажу церкви, которые стоят уже несколько столетий. Этот мост тоже строили сербы. Турки были чиновниками, военными, надсмотрщиками. Албанцы — пастухами. Здесь была турецкая провинция.
ТАК!
М. Ковров
Театр “Ленком” недавно шумно отмечал свое семидесятилетие. Когда-то он назывался ТРАМ — театром рабочей молодежи, и одним из его хитов был спектакль “Зови фабком”. Память о нем сохранена в названии. Всенародную известность театр обрел сравнительно недавно, с образованием новой общности людей — вкладчиков. Тембр голоса ведущего ленкомовского актера их завораживал: “У “МММ” — нет проблем”,- и они дружно несли свои вклады в нужное место.
С 1973 г. театр возглавляет Марк Захаров.
Среди лучших спектаклей “дозахаровского” периода были “Дай пять” (о борьбе ударной комсомольской бригады за выполнение пятилетнего плана), “Цветы живые” (о борьбе за звание бригады коммунистического труда) и “Московский 10-10” (о борьбе с текучестью рабочей силы).
Марк Захаров возглавил театр отнюдь не случайно: после постановки спектакля “ТЕМП-1929” в театре Сатиры.
Он, собственно, всегда размышлял. О нравственных резервах, таившихся в недрах советского народа, взращенных партией, всем советским государственным и общественным строем. О работе над образом Ленина (лучшая актерская работа Олега Янковского). Вообще, его больше всего волнует проблема вожака большого партийного коллектива — доверяет он свою тайную мысль газете “Комсомольская правда”. Он ставит “Революционный этюд” (“Синие кони на красной траве”) М.Шатрова и “Диктатуру совести” того же автора.
Свою задачу как главного режиссера он формулирует так: “Как организовать актеров, чтобы они сумели властно и даже, если хотите, агрессивно, атаковать зрителей, превратив их в единый коллектив”. “У “МММ” — нет проблем”! И — чтобы все! Строем! Лучше — с песнями.
Он действительно создал такой театр. Первой это заметила театральный критик Наталья Крымова, которая обратила внимание на то, что Олег Янковский не понимает даже приблизительного смысла произносимых им текстов.
Система Захарова проста и эффективна: он продолжатель славной школы братьев по разуму, считающей “Двенадцать стульев” — отличной литературой. Эффективность системы Захарова можно считать доказанной: после перехода прекрасного актера Евгения Леонова в “Ленком” он стал кричать и перестал понимать произносимые тексты.
Опыт Захарова, созидающего зрителя с определенными душевными свойствами, заслуживает внимания специалистов.
Прошло много лет, но он по-прежнему рядом с вожаком большого партийного коллектива. Когда 20 сентября 1993 года Алик захватил власть, когда в октябре, спасая свою жизнь, расстрелял Парламент, а в декабре 1994-го неопознанными самолетами бомбил российские города (не существует такого законодательства, которое не считало бы его уголовником), он знал: Марк Захаров и Инна Чурикова — с ним. Никто не удивится, если окажется, что М. Захаров “консультировал” круглосуточную “музыкальную атаку” осажденных депутатов с целью воздействия на их психику. Чурикова, по-видимому, навсегда очарована изяществом Лужкова, в нужный момент отключившего свет и воду.
Лучшим спектаклем театра были “Чекисты” Мих.Козакова, поставленные на сцене театра в 1939 г. О врачах-убийцах. Один из персонажей пьесы, поэтесса-контрреволюционерка, читала стихи Анны Ахматовой.
Марк Захаров, Николай Караченцев, Александр Абдулов, Александр Збруев — рядом со своим президентом. Такими мы их и запомним.
М. КОВРОВ
Театр “Ленком” недавно шумно отмечал свое семидесятилетие. Когда-то он назывался ТРАМ — театром рабочей молодежи, и одним из его хитов был спектакль “Зови фабком”. Память о нем сохранена в названии. Всенародную известность театр обрел сравнительно недавно, с образованием новой общности людей — вкладчиков. Тембр голоса ведущего ленкомовского актера их завораживал: “У “МММ” — нет проблем”,- и они дружно несли свои вклады в нужное место.
С 1973 г. театр возглавляет Марк Захаров.
Среди лучших спектаклей “дозахаровского” периода были “Дай пять” (о борьбе ударной комсомольской бригады за выполнение пятилетнего плана), “Цветы живые” (о борьбе за звание бригады коммунистического труда) и “Московский 10-10” (о борьбе с текучестью рабочей силы).
Марк Захаров возглавил театр отнюдь не случайно: после постановки спектакля “ТЕМП-1929” в театре Сатиры.
Он, собственно, всегда размышлял. О нравственных резервах, таившихся в недрах советского народа, взращенных партией, всем советским государственным и общественным строем. О работе над образом Ленина (лучшая актерская работа Олега Янковского). Вообще, его больше всего волнует проблема вожака большого партийного коллектива — доверяет он свою тайную мысль газете “Комсомольская правда”. Он ставит “Революционный этюд” (“Синие кони на красной траве”) М.Шатрова и “Диктатуру совести” того же автора.
Свою задачу как главного режиссера он формулирует так: “Как организовать актеров, чтобы они сумели властно и даже, если хотите, агрессивно, атаковать зрителей, превратив их в единый коллектив”. “У “МММ” — нет проблем”! И — чтобы все! Строем! Лучше — с песнями.
Он действительно создал такой театр. Первой это заметила театральный критик Наталья Крымова, которая обратила внимание на то, что Олег Янковский не понимает даже приблизительного смысла произносимых им текстов.
Система Захарова проста и эффективна: он продолжатель славной школы братьев по разуму, считающей “Двенадцать стульев” — отличной литературой. Эффективность системы Захарова можно считать доказанной: после перехода прекрасного актера Евгения Леонова в “Ленком” он стал кричать и перестал понимать произносимые тексты.
Опыт Захарова, созидающего зрителя с определенными душевными свойствами, заслуживает внимания специалистов.
Прошло много лет, но он по-прежнему рядом с вожаком большого партийного коллектива. Когда 20 сентября 1993 года Алик захватил власть, когда в октябре, спасая свою жизнь, расстрелял Парламент, а в декабре 1994-го неопознанными самолетами бомбил российские города (не существует такого законодательства, которое не считало бы его уголовником), он знал: Марк Захаров и Инна Чурикова — с ним. Никто не удивится, если окажется, что М. Захаров “консультировал” круглосуточную “музыкальную атаку” осажденных депутатов с целью воздействия на их психику. Чурикова, по-видимому, навсегда очарована изяществом Лужкова, в нужный момент отключившего свет и воду.
Лучшим спектаклем театра были “Чекисты” Мих.Козакова, поставленные на сцене театра в 1939 г. О врачах-убийцах. Один из персонажей пьесы, поэтесса-контрреволюционерка, читала стихи Анны Ахматовой.
Марк Захаров, Николай Караченцев, Александр Абдулов, Александр Збруев — рядом со своим президентом. Такими мы их и запомним.
М. КОВРОВ
КРАСНАЯ СВИТКА ИЛИ СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ РУССКИХ…
Юрий Соколов
ПОД ВИДОМ МОДНОГО, нового жанра явился в современном искусстве перфоманс: художники, завороженные визуальными образами, вышли из пространства холста и стали устраивать представления на выставках — возникли “живые картины”.
Примером живых картин является показ мод. Показ мод окружен ореолом престижа, это высший ритуал буржуазного общества. Шествие, парад нарядов восходит к древним обрядам, где одежда имела волшебное значение. Отсюда — ощущение завороженности происходящим на подиуме. Авангардные модельеры не удовлетворяются “проходами по подиуму”, а привлекают для показов мод танцоров и циркачей.
В Москве существует несколько перфоманс-групп, объединяющих художников, модельеров и музыкантов. Акции этих групп неизвестны широкому зрителю — они проходят обычно в мастерских художников и ночных клубах. Искусство перфоманса расфасовано по разным кругам и площадкам: момент дивного, живого действия может возникнуть в любом месте, где есть артист и зритель — в кафе и на улице, в Большом театре и ночном клубе.
В самую короткую ночь 1997 года арт-группа “Слепые” устроила показ сюрреалистических мод, и шествие странных фигур по бровке Садового кольца привлекло внимание водителей автомобилей. Десятки машин тормозили и давали задний ход, подсвечивая действие фарами. Из “БМВ” и “мерседесов” выходили увлеченные зрители — многие предпочитали досмотреть действие до конца, чем мчаться по своим делам. В эти дни в “Зеленом театре” Парка культуры проходил фестиваль перфомансов “Священная роща”. Фестиваль не афишировался: его организатор художник Юрий Балашов ставил целью добиться не внешнего, а “внутреннего” эффекта — арт-группы показали свое искусство искушенным зрителям. На фестивале отличились юные “шаманы “ из группы “Биосинтез”: бешеные барабаны сопровождали действия с разжиганием огня и танцами. Перфоманс напоминал священнодействие, а выступление “Биосинтеза” отличалось слаженностью и страстностью.
Арт-группа “Пища богов” показала перфоманс “Фрукт священной рощи”. Модельер Иван Исаев подготовил костюм жреца Хумбабы, которого можно было “вышелушить” из его одежд, как фрукт, разобрать, как матрешку. Действие “Пищи богов” проходило в виде показа мод “наоборот” — на жреца напали, его раздели — и обнаружили под семью одежками юную красавицу. Но оргия на сцене не переросла в оргию в “Зеленом театре”.
Зрители, сведущие в мифологии, могли догадаться, что перфоманс “Пищи богов” был посвящен ночи на Ивана Купала. В памяти славян остались предания о чудесных цветках папоротника, о волшебной силе растений и ночи свободной любви: такова мораль цветов, которые вступают в связь со всеми, кто находится на расстоянии запаха — кого приносит ветер.
Всякое ли представление можно назвать перфомансом? Принципиально наличие здесь импровизации и обрядности, обрядового действия. Круг ритуалов, определяющий образ жизни наших предков, за несколько тысяч лет дал трещины, как обшивка старого корабля. Он опустился на дно сознания. На поверхности быта мы видим иные обряды: одевание, прихорашивание перед зеркалом — это тоже обряд.
Мы живем в намытых на протяжении тысячелетий культурных ландшафтах, как на верхних этажах вавилонской башни, нижние этажи которой теряются в глубинах времен. В тех этажах хранятся сокровища, несравнимые с ценностью золота Трои. Во все века об этих сокровищах бытовали предания, но материальная ценность кладов — лишь привлекательный образ ценностей высшего порядка.
В ВЫСТУПЛЕНИЯХ рок-групп, которые используют в своих шоу элементы перфоманса, можно видеть и рекламные жесты, и полные сосредоточенности действия для достижения у зрителей эффекта сопереживания и сотворчества. Отношение к зрителям как к “черни” характерно для поп-культуры. Представления на концертах “попсы” пошли по этому пути. Но всегда и во всех странах были художники, идущие “против течения”. Новый импульс “протестному” движению по отношению к рождающемуся поп-официозу задал десять лет назад Александр Ляшенко (более известный прозвищем “Петлюра”). Он объединил вокруг себя в поселении на Петровском бульваре художников и музыкантов. Амбициям идеолов “попсы” был противопоставлен энтузиазм “авангарда”. Представления на Петровском бульваре имели как комический характер — Петлюра передразнивал показы мод, выступая в роли пересмешника, так и … магический. За “магию” отвечала Катя Рыжикова, выпускница исторического факультета МГУ, которая почувствовала энергию, скрытую в этнических костюмах и обрядах, и начала свой поиск. Следует оговориться: эксперимент с ритуалом порой вещь опасная и сомнительная…
Иногда и “серьезные” музыканты превращают свои концерты в фантасмагоричные представления. Родоначальником здесь можно считать композитора Сергея Курехина с его “Поп-механикой”. В этом направлении движется команда “Достоевский” из Петербурга, ансамбли “Фрукты” и “Балаганчик” из Москвы. Выступление “Балаганчика” на фестивале “академического андерграунда” весной 1997 года удивило видавшую виды столичную публику: лауреаты международных конкурсов в области классической музыки оказались блистательными актерами в жанре бурлеска. “Фрукты” показали в Доме Художника программу “визуальная музыка”. Во время концерта шел документальный фильм Кобрина, который благодаря компьютерному “редактированию” был послушен воле дирижера. Фильм мог замедлять и убыстрять бег, повторять визуальные ряды, как игра музыкантов повторяет ряды звуковые. Однако в том случае, когда первичной является музыка, визуальные образы играют роль иллюстрации — порой забавной и дивной, как это было на концертах Сергея Курехина, но несущей следы вторичности по отношению к творчеству композитора.
В жанре музыкального перфоманса выступают Сергей Летов (брат Егора, принимавший участие в концертах “Поп-механики”) и Владимир Чекасин. Если Чекасин строго простраивает отношения с актерами, диктует им модус поведения на сцене во время концертов, то Летов “дает им волю” — он больше импровизирует сам и откликается на импровизацию артистов. Сергей Летов привык “озвучивать” вернисажи художников, откликаясь на визуальные образы — он способен создавать баланс инициатив, столь необходимый для перфоманса, в котором живые картины складываются под живую музыку. Летов вместе с группой “Народный праздник” удачно выступил на фестивале “Альтернатива”, вместе с труппой экспрессивной пластики Геннадия Абрамова создал спектакль “Стая”, где слились сюрреалистические миры гоголевских повестей “Шинель” и “Нос”.
Певица Вера Сажина выступала некогда на Петровском бульваре с Германом Виноградовым, ныне они более года работают в проекте “Вино и Сажа”: в мастерской Виноградова каждое воскресенье проходят концерты, где городской мистицизм получает усиление с помощью бытовой музыкальной и видеоаппаратуры.
В ТВОРЧЕСТВЕ ШЕКСПИРА можно обнаружить элементы перфоманса как жанра царского. Гамлет постоянно импровизирует — его артистизм проявляется в игре с другими лицами, которым он бросает вызов — и всех переигрывает. Он проверяет своих подданных на способность общения в “королевских кодах”, в сгущении мысли, в максимальном проживании момента бытия — здесь ему нет равных. Гамлет находится в таком напряжении, что окружающие не выносят контакта с ним. Перфоманс иного рода — комический — виден в пьесе “Сон в летнюю ночь”. Здесь перед герцогом и его супругой разыгрывается представление “народного театра”, сиятельные особы прерывают действие репликами, вступают в диалог с актерами. В свободе волеизъявления царственных особ слышится дыхание свободы перфоманса, который развивается непредсказуемо и артистично. Таковы жесты сиятельных особ, совершенных в своем величии, демонстрирующих вкус и чувство прекрасного.
В жизни многих известных персон можно увидеть элементы перфоманса. Иван Грозный с опричниной, Петр I со Всепьянейшим собором — цари устраивали колоссальные по размаху представления, результаты которых им заранее были неизвестны. Они действовали по наитию, разыгрывали сцены, “ломали комедию” — их провокационные импровизации порой плохо кончались для подданных: цари казнили и миловали импульсивно, часто пребывали в состоянии экзальтации, экстаза. Артистизм царских особ обусловлен образом их жизни — она проходит словно на подмостках, аншлаг обеспечен, подданные предельно внимательны к их жестам. Публика поневоле вовлекается в действие. Огромны энергии власти и богатства, трудно управиться с ними: царский артистизм можно рассматривать и как способ выживания, самозащиты — играя, царь проверяет подданных, пробует способы контроля над ситуацией, “пытает будущее”.
Среди предвестников перфоманса в России и граф Лев Толстой. Его неприятие условности театрального искусства и превращение своей жизни в непрекращающееся представление, за которым следил весь свет, — звенья одной цепи. Толстой публиковал год за годом дневник, в котором откровенно описывал происходящие в семье события. В первую голову Толстой — художник, и его мужицкий вид, работа в поле и прочее — артистические жесты. Связаны эти жесты с его мировоззрением — и сейчас повторяется похожая ситуация: артисты, работающие в жанре перфоманса, несут в себе протестное мировоззрение по отношению к “официозу”, “попсе”, находятся на стороне природы в ее конфликте с технической цивилизацией.
ПОД ВИДОМ МОДНОГО, нового жанра явился в современном искусстве перфоманс: художники, завороженные визуальными образами, вышли из пространства холста и стали устраивать представления на выставках — возникли “живые картины”.
Примером живых картин является показ мод. Показ мод окружен ореолом престижа, это высший ритуал буржуазного общества. Шествие, парад нарядов восходит к древним обрядам, где одежда имела волшебное значение. Отсюда — ощущение завороженности происходящим на подиуме. Авангардные модельеры не удовлетворяются “проходами по подиуму”, а привлекают для показов мод танцоров и циркачей.
В Москве существует несколько перфоманс-групп, объединяющих художников, модельеров и музыкантов. Акции этих групп неизвестны широкому зрителю — они проходят обычно в мастерских художников и ночных клубах. Искусство перфоманса расфасовано по разным кругам и площадкам: момент дивного, живого действия может возникнуть в любом месте, где есть артист и зритель — в кафе и на улице, в Большом театре и ночном клубе.
В самую короткую ночь 1997 года арт-группа “Слепые” устроила показ сюрреалистических мод, и шествие странных фигур по бровке Садового кольца привлекло внимание водителей автомобилей. Десятки машин тормозили и давали задний ход, подсвечивая действие фарами. Из “БМВ” и “мерседесов” выходили увлеченные зрители — многие предпочитали досмотреть действие до конца, чем мчаться по своим делам. В эти дни в “Зеленом театре” Парка культуры проходил фестиваль перфомансов “Священная роща”. Фестиваль не афишировался: его организатор художник Юрий Балашов ставил целью добиться не внешнего, а “внутреннего” эффекта — арт-группы показали свое искусство искушенным зрителям. На фестивале отличились юные “шаманы “ из группы “Биосинтез”: бешеные барабаны сопровождали действия с разжиганием огня и танцами. Перфоманс напоминал священнодействие, а выступление “Биосинтеза” отличалось слаженностью и страстностью.
Арт-группа “Пища богов” показала перфоманс “Фрукт священной рощи”. Модельер Иван Исаев подготовил костюм жреца Хумбабы, которого можно было “вышелушить” из его одежд, как фрукт, разобрать, как матрешку. Действие “Пищи богов” проходило в виде показа мод “наоборот” — на жреца напали, его раздели — и обнаружили под семью одежками юную красавицу. Но оргия на сцене не переросла в оргию в “Зеленом театре”.
Зрители, сведущие в мифологии, могли догадаться, что перфоманс “Пищи богов” был посвящен ночи на Ивана Купала. В памяти славян остались предания о чудесных цветках папоротника, о волшебной силе растений и ночи свободной любви: такова мораль цветов, которые вступают в связь со всеми, кто находится на расстоянии запаха — кого приносит ветер.
Всякое ли представление можно назвать перфомансом? Принципиально наличие здесь импровизации и обрядности, обрядового действия. Круг ритуалов, определяющий образ жизни наших предков, за несколько тысяч лет дал трещины, как обшивка старого корабля. Он опустился на дно сознания. На поверхности быта мы видим иные обряды: одевание, прихорашивание перед зеркалом — это тоже обряд.
Мы живем в намытых на протяжении тысячелетий культурных ландшафтах, как на верхних этажах вавилонской башни, нижние этажи которой теряются в глубинах времен. В тех этажах хранятся сокровища, несравнимые с ценностью золота Трои. Во все века об этих сокровищах бытовали предания, но материальная ценность кладов — лишь привлекательный образ ценностей высшего порядка.
В ВЫСТУПЛЕНИЯХ рок-групп, которые используют в своих шоу элементы перфоманса, можно видеть и рекламные жесты, и полные сосредоточенности действия для достижения у зрителей эффекта сопереживания и сотворчества. Отношение к зрителям как к “черни” характерно для поп-культуры. Представления на концертах “попсы” пошли по этому пути. Но всегда и во всех странах были художники, идущие “против течения”. Новый импульс “протестному” движению по отношению к рождающемуся поп-официозу задал десять лет назад Александр Ляшенко (более известный прозвищем “Петлюра”). Он объединил вокруг себя в поселении на Петровском бульваре художников и музыкантов. Амбициям идеолов “попсы” был противопоставлен энтузиазм “авангарда”. Представления на Петровском бульваре имели как комический характер — Петлюра передразнивал показы мод, выступая в роли пересмешника, так и … магический. За “магию” отвечала Катя Рыжикова, выпускница исторического факультета МГУ, которая почувствовала энергию, скрытую в этнических костюмах и обрядах, и начала свой поиск. Следует оговориться: эксперимент с ритуалом порой вещь опасная и сомнительная…
Иногда и “серьезные” музыканты превращают свои концерты в фантасмагоричные представления. Родоначальником здесь можно считать композитора Сергея Курехина с его “Поп-механикой”. В этом направлении движется команда “Достоевский” из Петербурга, ансамбли “Фрукты” и “Балаганчик” из Москвы. Выступление “Балаганчика” на фестивале “академического андерграунда” весной 1997 года удивило видавшую виды столичную публику: лауреаты международных конкурсов в области классической музыки оказались блистательными актерами в жанре бурлеска. “Фрукты” показали в Доме Художника программу “визуальная музыка”. Во время концерта шел документальный фильм Кобрина, который благодаря компьютерному “редактированию” был послушен воле дирижера. Фильм мог замедлять и убыстрять бег, повторять визуальные ряды, как игра музыкантов повторяет ряды звуковые. Однако в том случае, когда первичной является музыка, визуальные образы играют роль иллюстрации — порой забавной и дивной, как это было на концертах Сергея Курехина, но несущей следы вторичности по отношению к творчеству композитора.
В жанре музыкального перфоманса выступают Сергей Летов (брат Егора, принимавший участие в концертах “Поп-механики”) и Владимир Чекасин. Если Чекасин строго простраивает отношения с актерами, диктует им модус поведения на сцене во время концертов, то Летов “дает им волю” — он больше импровизирует сам и откликается на импровизацию артистов. Сергей Летов привык “озвучивать” вернисажи художников, откликаясь на визуальные образы — он способен создавать баланс инициатив, столь необходимый для перфоманса, в котором живые картины складываются под живую музыку. Летов вместе с группой “Народный праздник” удачно выступил на фестивале “Альтернатива”, вместе с труппой экспрессивной пластики Геннадия Абрамова создал спектакль “Стая”, где слились сюрреалистические миры гоголевских повестей “Шинель” и “Нос”.
Певица Вера Сажина выступала некогда на Петровском бульваре с Германом Виноградовым, ныне они более года работают в проекте “Вино и Сажа”: в мастерской Виноградова каждое воскресенье проходят концерты, где городской мистицизм получает усиление с помощью бытовой музыкальной и видеоаппаратуры.
В ТВОРЧЕСТВЕ ШЕКСПИРА можно обнаружить элементы перфоманса как жанра царского. Гамлет постоянно импровизирует — его артистизм проявляется в игре с другими лицами, которым он бросает вызов — и всех переигрывает. Он проверяет своих подданных на способность общения в “королевских кодах”, в сгущении мысли, в максимальном проживании момента бытия — здесь ему нет равных. Гамлет находится в таком напряжении, что окружающие не выносят контакта с ним. Перфоманс иного рода — комический — виден в пьесе “Сон в летнюю ночь”. Здесь перед герцогом и его супругой разыгрывается представление “народного театра”, сиятельные особы прерывают действие репликами, вступают в диалог с актерами. В свободе волеизъявления царственных особ слышится дыхание свободы перфоманса, который развивается непредсказуемо и артистично. Таковы жесты сиятельных особ, совершенных в своем величии, демонстрирующих вкус и чувство прекрасного.
В жизни многих известных персон можно увидеть элементы перфоманса. Иван Грозный с опричниной, Петр I со Всепьянейшим собором — цари устраивали колоссальные по размаху представления, результаты которых им заранее были неизвестны. Они действовали по наитию, разыгрывали сцены, “ломали комедию” — их провокационные импровизации порой плохо кончались для подданных: цари казнили и миловали импульсивно, часто пребывали в состоянии экзальтации, экстаза. Артистизм царских особ обусловлен образом их жизни — она проходит словно на подмостках, аншлаг обеспечен, подданные предельно внимательны к их жестам. Публика поневоле вовлекается в действие. Огромны энергии власти и богатства, трудно управиться с ними: царский артистизм можно рассматривать и как способ выживания, самозащиты — играя, царь проверяет подданных, пробует способы контроля над ситуацией, “пытает будущее”.
Среди предвестников перфоманса в России и граф Лев Толстой. Его неприятие условности театрального искусства и превращение своей жизни в непрекращающееся представление, за которым следил весь свет, — звенья одной цепи. Толстой публиковал год за годом дневник, в котором откровенно описывал происходящие в семье события. В первую голову Толстой — художник, и его мужицкий вид, работа в поле и прочее — артистические жесты. Связаны эти жесты с его мировоззрением — и сейчас повторяется похожая ситуация: артисты, работающие в жанре перфоманса, несут в себе протестное мировоззрение по отношению к “официозу”, “попсе”, находятся на стороне природы в ее конфликте с технической цивилизацией.