Зайцев Михаил. Час бультерьера

   Так-с... кажись, во-о-он те хоромы под крышей, крытой шифером, схожи по описанию с жилищем Лысого. Подхожу ближе, щурюсь... Кажется, наличники выкрашены в голубой цвет. И собаки за низким забором нету, что тоже является приметой. Воровато оглядываюсь, перепрыгиваю через заборчик.
   Лысый маскируется под одинокого военного пенсионера, перебравшегося в таежный городок, дабы коротать остаток дней за любимыми забавами — охотой и рыбалкой.
   Поднимаюсь на крылечко под жестяным козырьком, стучусь в дверь... Тишина за дверью. Стучу громче и настойчивее, слышу шаркающие шаги.
   — Кого черт принес? — спрашивает сварливый голос за дверью.
   — Друга, — отвечаю неискренне. — Я от Лешего.
   — Заходи. — Дверь скрипнула, приоткрылась. Слышу, как хозяин поспешно отходит подальше от двери.
   Захожу, вспыхивает лампочка под деревянным потолком, щурюсь, сквозь прищур вижу Лысого.
   Надо ли говорить, что человек с такой кличкой лыс, как бильярдный шар? Надо, ибо его лысина меньше всего ассоциируется с шаром. Голый череп весь какой-то бугристый да шишковатый, впервые вижу этакую халтуру природы.
   Лысый высок и крепок, встречать незваного гостя вышел в трусах и с обрезом. Трусы семейные, до колен, две дырочки обрезанных стволов направлены мне в живот.
   — Заряжено картечью, — предупреждает Лысый.
   — Это правильно, — киваю понятливо, обвожу взглядом сени. — От картечи в этой тесноте спасения нету.
   — Дверь замкни.
   — Момент. — Скидываю рюкзак с плеча на пол, поворачиваюсь беззащитной спиной к вооруженному хозяину, закрываю засов.
   — Ты кто таков будешь? — Стволы внимательно следят, как я отворачиваюсь от двери, как нагибаюсь к брошенному у ног рюкзаку.
   — Я-то? — Нагнулся, берусь левой кистью за лямку вещевого мешка, снизу вверх, из-под козырька фуражки гляжу в дырочки на конце коротких стволов. — Я — капитан Пронин, внук майора Пронина.
   Заметно шевельнув бедрами и незаметно кистью, швыряю тяжелый рюкзак. Быстрее, чем он спускает курки. Объемистый вещмешок подбивает стволы снизу, заряд мелкой металлической дряни уходит в песок, стонут поверженные доски, разбивается лампочка, грохот бьет по ушам, по носу шибануло кисло-сладким запахом пороха.
   Выполняю практически фехтовальный выпад, на блин фуражки сыплется тонкое стекло разбитой лампочки, и пусть, лишь бы за шиворот не попало. Рука-рапира метит и попадает в горло хозяину домика с голубыми наличниками. Сомкнутые пальцы пробивают гортань, рука опускается, подхватывает с пола рюкзак. Разворачиваюсь кругом, бью на развороте ногой по бугристой лысой голове, нога чувствует смещение шейных позвонков, не совместимое с жизнью. Рюкзак повис на локтевом сгибе левой руки, единственной пятерней открываю засов, толкаю дверь, прыжком перемещаюсь на крылечко и спрыгиваю на мокрую землю. Короткая пробежка, перемахнул через заборчик, закинул рюкзак за спину и чинно хромаю вдоль темной улочки, ежусь под дождичком.
   Пока разбуженные сдвоенным выстрелом соседи Лысого проснутся, пока повылезают из теплых постелек, я успею доковылять до тех домов, обитатели которых не расслышали канонаду. Пока ближайшие соседи лысого покойника будут пялиться в окна, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то, пока будут думать, стоит ли выходить под дождь, во тьму, я буду уже далеко.
   Иду, ковыляю, а в небе первые предрассветные проталины. Прибавляю скорость, дышу ритмично и воображаю, как застремаются наркобоссы, узнав про смерть здешнего лысого эмиссара. Ах, как они застремаются!
   Ушел от дома убитого мною эмиссара километров на несколько, иду все время околицей и начинаю нервничать — неужели Леший меня обманул? Неужели соврал, отвечая на мой второй вопрос? Мог и соврать, скотина. Я же говорил ему, мол, всего один вопросик к тебе имею, а узнал адрес Лысого и придумал второй вопрос. Ответить правильно на первый его сподвигнул страх, а на второй... Нет! Не соврал Леший, правильно меня сориентировал в городской топонимике — небо посерело самую малость, и зрение угадывает в относительном далеке очертания кирпичных гигантских дворцов за высокими заборами. Я иду в правильном направлении.
   Не стоит задерживаться возле самого высокого дворца со множеством нелепых архитектурных излишеств. В сей дворцовой постройке "герычом" не торгуют. В этой главенствующей над остальными шикарными крепостями не иначе царствует местный "боро". Цыганское словечко "боро" представители других национальностей часто путают с более привычным "барон", отсюда и ошибочное "цыганский барон". В корне ошибочное, так как "боро" у цыган в отличие от "барона" у дворян вовсе не титул, а скорее должность, причем выборная. "Боро" в переводе на русский означает "Большой". С большой буквы Большой, пардон за каламбур. "Большого" выбирают старейшины рода на общей сходке. Он что-то типа президента, и его резиденция должна соответствовать должностному наименованию.
   Прохожу мимо самой большой цыганской цитадели, иду в конец цыганской улицы. Хотя "улицей" компактное поселение цыган на окраине таежного городишки называть нельзя. Классическая улица предполагает наличие двух рядов жилых построек с дорогой посередине, а здесь имеет место быть один ряд, справа от меня. Слева — кусты да одичавшие яблони. Видимо, когда-то встарь тут, слева, теснились крестьянские домишки, которые стерло с лица земли беспощадное время, а яблоньки пожалело. И возник дикий яблоневый сад, который, я думаю, до появления цыган пользовался большой популярностью у местных мальчишек и влюбленных. Сейчас же он, этот садик, ясен перец, популярен прежде всего среди городских наркоманов. Очень удобно — пробираешься садиком, шмыг к калитке крайнего цыганского дома, обменял деньги на дозу героина и обратно под яблоньку, колоться.
   Иду вдоль ряда цыганских дворцов-крепостей, перебрасываю рюкзак из-за спины на грудь, залезаю здоровой рукой во внутренности вещевого мешка, достаю оттуда упаковку "кокса" и как раз подхожу к последнему, крайнему в ряду цыганскому забору. Точнее — к последней краснокирпичной высоченной стене, огородившей крайний цыганский участок с двухэтажным каменным доминой посередине.
   Прохожу мимо крепкой калитки с "кормушкой" типа тех "кормушек", что врезают в двери тюремных камер. Стучит наркоман в цыганскую "кормушку", посмотрит на него сквозь "глазок" черное цыганское око, узнает, и произойдут между наркошей и чавелой товарно-денежные отношения. Сколько денег перекочевало туда и сколько героина оттуда — страшно даже представить.
   Двигаясь к кирпичному углу, прижимаюсь поближе к стенке, чтоб из темных дворцовых окон на втором этаже меня сложнее было заметить. Перекидываю упаковку "кокса" через стену, на цыганском участке лает, судя по всему, пес никак не меньше сенбернара.
   Лезу за следующей упаковкой и думаю: "Вот обалдеют чернобровые, найдя во дворе мои подарки! То, что с неба свалился благородный кокаин в целлофане, они определяют на раз и, уж конечно, в уборную подарочек хрен выбросят. Рано ли, поздно ли, но устроители тайной таежной наркотрассы прознают про то, что городские цыгане разжились их законным товаром, и тогда..."
   Додумать приятную мысль до логического конца, а также выудить из вещевого мешка вторую упаковку дурманящего зелья мне помешал звук за углом — быстро приближающееся натужное гудение автомобильного мотора.
   Вытаскиваю пустую руку из вещмешка, перекидываю рюкзак за спину, спокойный и вальяжный заворачиваю за угол, меня слепят фарами...
   Тш-шы-ы — шумят, пробуксовывая, колеса, автомобиль останавливается, разворачиваясь ко мне капотом, останавливаюсь и я, стоим — авто поперек дороги, я у стены, в свете фар, будто в лучах прожекторов. Фары тухнут и... Ба! Вот это удача! Предо мной встал желтый "мусоровоз" с голубой надписью "Милиция" на борту и синей мигалкой на крыше. Вот повезло так повезло! А я-то голову ломал, когда планировал операцию, кого бы мне скомпрометировать наркодолларами. Вот кому я их подсуну: ментам-братишкам, крышующим цыганщину!
   Под дождичек из теплого салона вылезают два сержанта, более никого в "мусоровозе" нету, и это радует. Заметили сержанты, что я хромой? Вряд ли, я ведь только свернул за угол и сразу встал по стойке "смирно". Они запомнят только мою правую руку на перевязи в "гипсе", мою рожу с бледным синяком под глазом, оставленным мне на память американцем, и мой капитанский чин. Прежде всего — чин.
   Звездочки на смятом лямкой рюкзака погоне охладили пыл в буквальном смысле наехавших на меня ментов.
   — Здравь жла, — козырнул сержант средних лет, пытливо вглядываясь в мою физиономию. Городок маленький, все всех знают, тем паче коллег по силовым ведомствам, и тут вдруг новая физия возникла рядом с цыганской епархией.
   — Привет, — козырнул в ответ "гипсом", улыбаюсь доверчиво. — Как здорово, братья, что я вас встретил! Не в службу, а в дружбу — подвезите до вокзала, а?
   — А вы... — мнется второй сержант, совсем мальчишка, лет двадцати максимум.
   Предвосхищаю мальчишеский вопрос:
   — А я тут проездом, из варяг в греки. Я, братки... — Я шагнул, намереваясь обойти капот "мусоровоза", поскользнулся на первом же шаге, взвыл: — У-у-у!.. Япона мать! У, блин! Ногу, блин, вывихнул! Левую! Ну-у-у у вас и дороги, японска матерь!..
   Теперь моя хромота оправданна. И заодно инициатива в общении мною перехвачена. И временно сняты с повестки дня всякие скользкие вопросы, поскольку я уже поскользнулся и мне так больно, так больно, прям дыхание перехватывает.
   — Братки, а можно мне в тачку ужо сесть? — спрашиваю, а сам вовсю хромаю к дверце "мусоровоза", оттесняя мальчишку-мусора плечом, скривив морду, демонстрирую, как ноге больно. Машинально скидываю с плеча рюкзак, сую его мальчишке. — Во, блин, судьба! Неделю, как из больницы с рукой выписали, и, блин, ногу свихнул! Во, подляна, мужики! Во, блин!..
   Причитая, ругаясь, так и не получив формального приглашения, забираюсь в "мусоровоз", сажусь на заднее сиденье, вытягиваю левую ногу, массирую ляжку.
   — ...горелый блин! Я, мужики, покамест на больничном, мамку приезжал проведать. От мамкиной деревни, Варяги называется, слыхали? Нет? От Варяг до вашего города на попутке добрался и... — И я не смог с ходу сочинить, почему очутился в городе ночью, на фига приперся в цыганский район. Фантазия отказала, и я застонал, заматерился, нагнулся, помассировал грязное голенище сапога.
   Я матерился и массировал лодыжку через сапог, а несколько растерянные мусора залезли на передние сиденья. Мальчишка не знает, куда деть мой вещмешок, к себе на колени положить или ко мне на заднее сиденье. Сержант, мой ровесник, положив руку на руль, садится ко мне вполоборота.
   — ...блин! Ну-у подляна, а? Во, как поскользнуться можно на ровном месте! Во!.. Ой, братья, я ж вам, извините, свою ксиву еще не предъявил. Пардон, мужики, ща представлюсь по полной форме. — Разгибаю спину, скалюсь, типа, от боли, лезу левой за пазуху.
   Сгибаю неторопливо локоть, оттопыриваю пальцами лацкан кителя, и на выдохе, локоть мой стремительно разгибается. Сомкнутые пальцы мелькнули в теплом, пропахшем бензином воздухе, ребро ладони, ударившись о яремную вену на шее мальчишки, отскочило к шее сержанта в летах. Я оттопырил большой палец и прицельно вонзил его в ямку под мочкой уха сержанта за рулем. Ткнул рулевому в нервный узел, сжал кулак, костяшками пальцев рубанул по затылку молодого. Кулак отскочил от кантика фуражки мальчика и сделал вмятину в фуражке дяди милиционера. И все, дело сделано, оба сержанта, мальчик и дядя, под наркозом.
   Выдох был долог и резок, вдыхаю с удовольствием полной грудью, насыщаю легкие кислородом и... Ой!.. Рация, встроенная в приборную панель, заговорила столь неожиданно, что я даже вздрогнул.
   — Михалыч, Васька, вы где? — спросила рация и сообщила: — Малой в участок прибег, на улице Ермака, говорит, стрельбу слыхали... Михалыч, Васька, прием, вашу маму!..
   Я привстал, дотянулся до тумблера рации, выключил приемно-передающее устройство — оно чуть было не сделало меня заикой. Отобрал у мальчишки свой рюкзак, засунул под брезент свою умелую руку, зачерпнул охапку денежных упаковок, что валялись на донышке рядом с упаковками кокаина. Вытянул энное количество упаковок с баксами и запихал деньги за пазуху мальчишке. Снова пошарил в рюкзаке, выудил еще охапку, высыпал под ноги рулевого сержанта и вылез из автомобиля.
   Я было собрался швырнуть цыганам оставшиеся пакетики с кокаином, но услыхал цыганский говор за высокой кирпичной стеной, закинул рюкзак за спину и потрусил во тьму дикорастущих яблонь, поторопился скрыться, затеряться среди деревьев. Метров пятьдесят я бежал, мелко перебирая ногами, дальше двинулся шагом.
   Иду, хромаю, разгребаю сапогами влажную прошлогоднюю траву, хлюпаю по лужам, утопаю по щиколотку в грязи, кланяюсь каждой ветке и представляю, как отходят от моего наркоза господа сержанты, как они кашляют хрипло, мнут шеи, ойкают от боли в затылках, как обнаруживают банковские упаковки валюты. Много, до фига упаковок, целое состояние для таежного захолустья. Поменьше, конечно, чем у мужиков-наркокурьеров в банках накопилось, и все же капитал. Даже крышуя цыган, господам сержантам скопить этакий капитал ну никак не светит. Вне всяких сомнений — о моем щедром подарке сержантам местное милицейское начальство до поры не узнает. До поры! Шило в мешке утаить и то проблема, а попробуйте утаить манну небесную, ценный дар лукавого драчуна в капитанских погонах. Конечно, сержанты придумают побасенку, объясняющую их разбитые затылки, и обо мне умолчат. Конечно, дадут друг другу слово, мол, баксы сразу не тратим и т.д. и т.п. Но роль подпольного миллионера Корейко требует слишком много жертв, а соблазн побаловать себя тратами ох как велик! Или бдительные сослуживцы, или склочные соседи, кто-то обязательно заметит, что скромные сержанты вдруг крупно приподнялись на бабки. Поползут слухи, доползут до майоров и подполковников, сержантов припрут к стенке, как они меня приперли к красно-кирпичной стене бампером "мусоровоза". Даже если они честно про меня настучат, кто поверит в сказку про драчуна-дарителя?..
   Хромать все труднее и тяжелее. Все реже шуршит под ногами прошлогодняя трава, все чаще и глубже попадаются лужи. Подул ветерок, колыхнул дерева, и острая яблоневая веточка едва не вонзилась мне в глаз, зараза. Когда же наконец кончатся эти яблоневые заросли, когда же... Вижу! Вижу просвет и предрассветный свинец в небе над ровным участком на возвышенности. Скользя подошвами по глине наклонной плоскости, карабкаюсь к просвету. Докарабкался, вышел на дорогу.
   Сзади спит последние часы городок, горят, словно свечки на погосте, отдельные точки окон. Впереди, на расстоянии до километра от того места, куда я вышел, дорога врезается в черный массив лесов. Под ногами трещины на умытом дождем асфальте. Справа и слева вдоль дороги грязь и распутица. Топать к массиву леса по асфальту, открыто и не таясь, вообще-то нежелательно, но уж больно не хочется месить сапогами придорожную грязь. Эх, где наша не пропадала, прогуляюсь-ка я по ровному, отдохну от разврата распутицы.
   Городок остался за спиной, шлепаю по асфальту, мысленно подвожу черту под своими нелепыми на первый взгляд деяниями. Если честно, то и на второй и на все последующие взгляды, как ни крути, с какой стороны ни рассматривай, все мои последние деяния ужасно нелепы, однако так и задумано, чего собирался, то и совершил. Больше всего остального люди боятся непонятного, а серьезные Боссы с большой буквы зачастую от непоняток впадают в самую настоящую панику. Верьте мне, знаю, о чем рассуждаю, есть опыт.
   Я сделал так, что теперь с большой, с очень большой, с огромной натяжкой, однако можно предположить, мол, и городские цыгане, и крышующие их менты — все каким-то боком причастны к разгрому промежуточных пунктов на наркотрассе. Предположить, дескать, кто-то ПРОСТО ТАК, за здорово живешь, разбрасывался упаковками денег и кокаина, сложно, логика в версии "просто так" отсутствует напрочь, меж тем она, эта самая логика, и состоит в частичном ее отсутствии. Непонятки, одним словом. Чем больше, тем лучше, тем страшнее. Плюс целенаправленное убийство Лысого, плюс сказка про Гарри Поттера, и так далее, и все остальное, в числителе всего до фига, в знаменателе страх и ужас.
   Моя цель — добиться того, чтобы по тропке до взорванного "Камня", до перевалочного пункта наркотрассы под названием "Поляна" и далее, далее, далее вновь ходили только звери, чтобы избушка на сваях и терем-теремок медленно ветшали в отсутствие человека, чтоб устроители наркотрассы, поджав хвосты, рубили концы, чтоб позабыли, где находится таежный океан, опасный для них, для Боссов наркокортелей, как и любой другой океан в бурю. Опасный, как и все непонятное, неведомое, могучее, постоянно бурлящее. И я уверен, я достиг своей цели, пресловутые Боссы предпочтут долгим, чреватым шумом огласки разбирательствам учиненных мною инцидентов тихое бегство подальше от таежного океана, от мест моего лесного обитания.
   Что же касаемо цыган с их героином и ментовской "крышей", так это безобразие городское, и оно меня, пардон, не касается. Я не Робин Гуд и не Дон Кихот, мне прежде всего о семье заботиться следует, пускай горожане сами решают свои проблемы, флаг им в руки.
   Скоро дойду до подлеска, скину промокшую милицейскую шкуру, переоденусь с удовольствием, уничтожу маскарадный костюм и оставшиеся упаковки "кокса", а после придется вновь появиться на "Поляне", навестить избушку на ножках-сваях и откопать свое припрятанное добро.
   Я хромал по шоссе, размышлял о насущном, как вдруг услышал рокот мощных моторов. Мне навстречу движется автоколонна, что делать? Конечно же, сваливать как можно быстрее с дорожной плоскости. Подхожу к кромке асфальта и вижу слева то ли гигантских размеров лужу, то ли маленький пруд. Перебегаю полоску асфальта, справа от дороги тоже самое — мутная вода пруда-лужи. И я совершил ошибку! Я подумал: "А может, ну их на фиг, водные процедуры? Еще неизвестно, какая там глубина, быть может, и недостаточная, чтобы скрыться, пусть и лежа, под водой полностью. Неохота нырять в грязную неизвестность. Ну мелькнет в свете фар фигурка одинокого полуночника, ну и фиг ли с того? Авось пронесет..."
   Соблазнительная мыслишка, магическое авось потянули за собой цепочку доводов и контрдоводов. Правильно кто-то сказал: много думать — вредно. Не всегда, разумеется, но иногда очень вредно. Особенно ежели слово "много" становится синонимом словечка "долго" и тянет за собой печальное слово "поздно".
   Двоеточие фар головного грузовика четко обозначилось впереди по курсу. Все, абзац, поздно нырять носом в лужу. Хромаю, сочиняю легенду на тот случай, если...
   Да нет! Нет! Глупость! Какого черта крашенным в цвет хаки грузовикам, явно приписанным к какой-нибудь ВЧ, очевидно, с солдатиками в кузовах, крытых брезентовыми тентами, какого хрена автоколонне военных тормозить подле одинокого ходока и... Головной грузовик бибикнул, мигнул фарами, и пискнули тормоза, и заскрипела резина следующих за головным грузовиков. Поравнявшись со мной, колонна остановилась. Открылась правая дверца кабины головного грузовика, на асфальт спрыгнул военный в чине майора.
   — Полезай в кабину! — гаркнул на меня товарищ майор командным голосом. — Как проехать до вокзала, покажешь! Давай-давай-давай! Лезь-лезь-лезь, чо рот разинул?!
   Лезу в кабину грузовика, в спину толкает, торопит товарищ майор. Влез, кинул рюкзак под ноги, кивнул прыщавому солдатику за баранкой, пробормотав: "Здрасть", и присел на одну ягодицу, постаравшись занять как можно меньше места.
   — Подвиньсь! — командует майор, пихая меня в бок, захлопывая за собой дверцу. — Газуй, рядовой! Чо сопли жуешь?!
   Грузовик дергается, рыча движком, меня тряхнуло и чуть не скинуло на рычаги управления, в поисках баланса я едва сдержался, едва не ухватился машинально за рулевое колесо. Тесно, душно, нервно, единственный плюс среди множества минусов — нет нужды притворяться, имитируя растерянность, без всякого притворства я крайне смущен и озадачен, ни фига не понимаю! Кроме того, что меня сочли за местного, городского мента.
   — Я это, — спешу снять возможные вопросы. — Это самое, из больницы я вчерась выписался. Отметили это дело, и я это, к мамке в деревню двинул, типа, погостить у...
   — А мне накакать, куда ты двинул с утра пораньше! — перебивает майор, толкая меня бедром. — Подвигайся! Давай-давай! Ишь ты, расселся тут, мокрый весь. Чо, зонтик купить жаба душит? — одарил меня брезгливым взглядом и гаркнул строго солдатику за баранкой: — Рядовой, газуй! Газуй-газуй! Шибче. — И мне басом, в ухо: — Начальство твое милицейское, я тебе точно говорю, снимут к херам кошачьим! По рации хер с вами свяжешься, по телефонам хер дозвонишься! Я тебе точно говорю — провалю задержание, уедут дальше суки, ваши ответят, точно тебе говорю! А ты думал, я жопу подставлю? А вот и хер вам! Все ответят!..
   И тут до меня доходит: войска ловят беглых зэков! Как же я сразу-то не сообразил, дурень я старый! И американец трепался про вертолет, и наркокурьеры вспоминали вертушку и про побег из зоны разглагольствовали.
   — Я в больничке слыхал про зэков, ага! — киваю головой, заламывая милицейскую фуражку лихо на затылок. — Ага, слыхал. И про начальство вы все правильно говорите, ага. Дурни они, я согласен. Это ж, если беглые из зоны кого в городе мочканут, это нам всем такой геморрой, спаси господь! Не понимаю только, почему со связью возникли вдруг...
   — С какой на хер зоны?! — перебивает майор, прямо-таки сатанея. — Слыхал звон, да не знаешь, где он! С поселения рванули, суки! С "химии" сдернули, сучары! Инкассатора завалили, кассу сняли, и ноги! Инкассатору бритвой от уха до уха, точно тебе говорю! А кто-то, сука какая-то, знал бы кто, убил бы, настучала журналюгам, и они, шакалы, с самой Москвы едут снимать про то, какие мы все тут раздолбай! Звезды с погон градом полетят, точно тебе говорю!
   — Так это, — силюсь вспомнить уголовную географию здешней местности. — Так, "химия", в смысле — поселение, это ж черт знает где, за тридевять земель. Это же, это самое...
   — Самое это! — перебивает, передразнивает меня майор, брызгая слюной, вращая глазами навыкате. — Вперед смотри, говори, куда сворачивать! Опоздаем на станцию, на тебя задержку спишу, точно тебе говорю! Больной — не больной, а ответишь! На твой больничный, точно тебе говорю, всем накакать! Меня, понимаешь, полкан в хвост и в гриву, а я чо? Негр? Я вам всем чо, козел отпущения? Хер! Точно тебе говорю. Я чо, обязан все дороги наизусть ездить? Хер! Ты — местный хер, твоя забота, чтоб мы вовремя успели! Ты гляди, куда мы едем, капитан! Глаз подбитый на жопу натяну! Гляди — развилку проезжаем!
   — До вокзала лучше в объезд города пилить, быстрее будет, — ляпнул я первое, что пришло в голову, глядя в зеркальце заднего вида на силуэты цыганских дворцов. — Окраиной до рельсов доедем, а там направо и пилим вдоль путей до станции.
   На самом деле я понятия не имею, ни малейшего, доедем ли мы по этой шоссейке до железнодорожных путей и где вообще в городишке расположен вокзал, который майор называет "станцией".
   — На станции точно такой же бардак, как и везде! Точно тебе говорю! Хер я на станцию дозвонился! Довели страну дерьмократы и журналисты херовы до ручки, а отвечать кому? Майору Зайцеву?!
   И так далее и тому подобное. Через слово то "хер", то присказка "точно тебе говорю", злоба в голосе, сплошные восклицательные знаки в конце предложений. В его горячих речах было больше эмоций, чем смысла. Точно вам говорю! Майор закипал, будто чайник, ерзал, пихал меня в бок, краснел и потел. Увы, мирно расстаться с нервным майором вряд ли получится. Вот если бы мы вдруг добрались до станции минут через несколько, тогда, возможно, я бы сумел исчезнуть тихонечко, без скандала и разборок. Но шоссе, будь оно трижды проклято, неожиданно для всех нас, сидящих в кабине головного грузовика, вильнуло в сторону от городских окраин, и майор-невротик на секунду заткнулся, выпучил глаза так, словно собрался взглядом продырявить сначала лобовое стекло, потом меня, раздул страшно ноздри, надул грудь и, выдыхая, заорал мне в самое ухо:
   — Капитан! Какого?! Хера какого, я тебя спрашиваю, шоссейка от города уходит?! Ты, Сусанин недоделанный, я тебя, точно тебе говорю, под арест за пособничество! Раком поставлю! Как фамилия?! Документы! Предъявите документы, гражданин капитан! Под трибунал пойдешь, точно тебе...
   Бью локтем под дых товарищу майору. Он сидит справа от меня, бью локтем забинтованной руки, рвется скрученная из бинтов веревочка, на которой болтается фальшивый гипс, майор сгибается пополам, слетает фуражка с его потной головы, жестом фокусника достаю "Макаров" из кобуры, бью рукоятью по плешке в потных волосах майора и целюсь в прыщик на щеке солдатика за рулем.
   — Руль держи ровнее, — прошу рядового сердечно и очень надеюсь, что зигзаг, который сделала наша головная автомашина, водила следующего за нами грузовика расценит как обычную шоферскую небрежность коллеги.
   Солдатик выровнял руль, побледнел, косит глазами на пистолет в моей левой руке.
   — Я из ФСБ, — вру, копируя проникновенные интонации Вячеслава Тихонова в роли Штирлица. — Мы давно следим за майором Зайцевым, сынок. — Вздыхаю и продолжаю ледяным голосом Шварценеггера в роли Терминатора: — Ежели вы, рядовой, не имеете отношения к махинациям преступного майора, вам бояться нечего Но если вы с ним заодно, вас отдадут под трибунал, так и знайте! И не пытайтесь меня подкупить, слышите!