Зайцев Михаил. Час бультерьера

Михаил Зайцев
Час бультерьера

Часть I
Преступления без наказания

Глава 1
Он — агрессор

   Вечерело. Насыщенные ненастьем тучи, похожие на свинцовые дирижабли, чинно и торжественно проплывали над московской окраиной, не спеша двигаясь к центру мегаполиса. Светили белым подслеповатые уличные фонари, сияли желтым отдельные сегменты окон в многоквартирных домах, щедро клонированных по заданию партии и правительства в паре километров от Кольцевой автодороги в прошлом, двадцатом веке на исходе сонных семидесятых.
   У обочины проезжей части улицы стоял, скособочившись, средних лет мужчина с тростью. Впрочем, благородным словом "трость" вряд ли позволительно называть дешевую инвалидную палку из числа тех, что обычно покупают одинокие старушки в муниципальных аптеках. Мужчина поднимал палку — голосовал при виде каждого приближающегося легкового авто, но ему не везло, машины проносились мимо.
   Голосующий инвалидной палкой мужчина выглядит бедно и несколько чудаковато. Лет ему этак сорок с хвостиком. Рост средний. Лицо без особых примет, ежели не считать за примету щетку усов под носом. На переносице пластмассовая дужка больших квадратных очков со слегка затемненными стеклами, на макушке лыжная шапочка грубой вязки, а из ушей от похожих на таблетки микродинамиков тянутся проводки за отворот лацкана серого в рубчик полупальто. Проводки путаются в складках шарфа и дотягиваются до плеера с радиоприемником во внутреннем кармане коротенького пальтишка. Кирпичик электронной радиомузыкальной игрушки выпирает, будто единственная грудь мифической амазонки.
   Левую пятерню, ту, что держит инвалидную палку, согревает тонкая шерстяная перчатка, а правая кисть спряталась в перчатке кожаной, гладкой, угольно-черной. Обтянутые черной кожей пальцы какие-то одеревеневшие, вроде как неживые, и возникает подозрение, что вместо правой кисти у мужчины протез.
   Из-под серого полупальто торчат ноги в плохо отглаженных брюках и массивных ботинках на толстой подошве. Причем левая нога немного короче правой, отчего мужчину и кособочит.
   Очередной автомобиль промчался мимо кособокой фигуры, и пятерня в шерстяной перчатке перехватила палку, взялась за загогулину ручки. Мужчина повернулся спиной к бессердечной автостраде, заковылял прочь, через полоску газона к асфальту пешеходной дорожки. Он сильно припадал на левую ногу, тяжело опирался на палку и сопровождал каждый шаг широкой отмашкой правой руки с кожаной кистью. Но шагал хромоногий быстро и вовсе не выглядел беспомощным, хотя и являлся, без сомнения, инвалидом второй, а то и первой группы.
   Доковыляв до пешеходной дорожки, ступив на асфальт, бодрячок-инвалид остановился в задумчивости, огляделся, вертя головой по-птичьи. По левую руку дорожка тянется в темные дали "спального" микрорайона, однако шагах в десяти от инвалида асфальтовая тропа имеет пешеходный отросток, коий ведет к арке, к туннелю в шестнадцатиэтажной жилой махине. По правую руку Дорожка опять же уводит за горизонт с урбанистическим пейзажем, и с этой стороны идет по направлению к остановившемуся инвалиду, цокает каблучками сапожек по асфальту миловидная девушка, ведет на поводке, выгуливает забавного рыжего мопса.
   — Простите, пожалуйста, — обратился инвалид к девушке. — Не подскажете, как бы мне побыстрее до метро добраться?
   — Самое быстрое — дворами. — Девушка указала варежкой на асфальтовое ответвление к арке. — Сворачивайте и идите все время прямо. Только... — девушка смутилась, покосившись украдкой на его инвалидную палку, — вы только осторожнее, там, во дворах, с освещением плохо и скользко. Пройдете около трансформаторной будки и по тропинке, через детскую площадку, дойдете до дома восемь. Обойдете его, увидите магазин, и за магазином уже метро видно.
   — Спасибо за инструктаж, — кивнул инвалид. — А на общественном транспорте, простите, до метро никак не добраться?
   — До троллейбусной остановки идти еще дольше... Фу! Фу, Чубайс! Нельзя!..
   Рыжий мопс со столь неожиданной кличкой натянул поводок и принялся сосредоточенно обнюхивать хромую ногу инвалида, норовя засунуть сопливый носик пол брючину.
   — Какой у вас милый песик, — улыбнулся инвалид, пристраивая палку под мышкой левой руки, забираясь шерстяной пятерней за пазуху полупальто. — Еще раз большое спасибо за инструктаж. Всего вам доброго. Вам и вашему Чубайсу-шалунишке.
   Рука в шерстяной перчатке включила режим радиоприема в плеере, заранее настроенный на определенную волну в FM-диапазоне, рука выскочила из-за пазухи, ловко поймала рукоятку палки, бодрячок-инвалид круто развернулся на здоровой ноге и похромал заданным маршрутом.
   Резиновый набалдашник на конце палки отбивал четкую дробь, взлетала и падала, делая отмашку, черная кисть с неподвижными пальцами, а в ушах инвалида в это время звучало: "Делу — время, час — потехе, но с рекламою на "Эхе"!.. Вы по-прежнему слушаете, дорогие друзья, радиостанцию "Эхо Москвы". Рекламный блок, слава богу, закончился, и я продолжаю прерванную на полуслове коммерческой пятиминуткой беседу с нашими сегодняшними гостями. Для тех, кто только что переключился на волну "Эха", с удовольствием сообщаю: сегодня у нас в студии замечательные, долгожданные гости — известный правозащитник Альберт Адамович Кораблев и его очаровательная супруга, его соратница, милейшая Зинаида Яновна. Прежде чем мы ушли на рекламу, Альберт Адамович начал рассказывать о своем молодом друге, о репортере "Частной газеты" Александре Юрьевиче Иванове. Господин Иванов проводил журналистское расследование, изучал деятельность нефтяного концерна "Никос", и он..."
   — Эй, ты!.. Хроменький, эй!! — расслышал инвалид громкий окрик. Гораздо более громкий, чем скороговорка ведущего в студии "Эха Москвы".
   Инвалид замедлил неровный шаг, дернул проводки, тянувшиеся из-за пазухи к ушам. Говорящие затычки повисли, зацепившись за лацканы полупальто.
   — Эй, хроменький! Ну-кося стой, а то и вторую ходулю покалечу! Стой, говорю! Эй!!!
   Инвалид послушно остановился у границы пустынной детской площадки, медленно развернулся на окрик. Он как раз миновал упомянутую девушкой с мопсом трансформаторную будку в слабоосвещенном, а на поверку вообще лишенном всякого искусственного освещения проходном дворе, где было не только тревожно и сумрачно, но и безлюдно — никого, кроме хромого слушателя "Эха Москвы" и трех великовозрастных оболтусов под хмельком.
   Окликал инвалида самый высокий и самый толстый из них. Он первым заметил одинокого прохожего с палочкой и первым поднялся с лавки, притаившейся за кирпичным кубом трансформаторной будки. Толстяк вразвалочку шел к хромому, а с лавки поднимались двое его дружков. Один тощий, как вобла, с недопитой бутылкой водки в костлявой руке, другой коренастый, ладно скроенный и широкий в плечах.
   Инвалид покорно дожидался, пока троица подойдет вплотную. И дождался — толстяк встал четко напротив хромого, как говорится, лицом к лицу. А выражаясь точнее — раскрасневшейся от выпитого ряхой к невозмутимой физиономии с усиками и в старомодных очках. Тощий, который был не просто под хмельком, а под изрядным градусом, покачивался возле уткнувшейся набалдашником в мерзлую землю инвалидной палки, а коренастый занял позицию по правую, затянутую черной кожей, руку от хромого.
   — Ребятишки, вы чего, в натуре? — Еле заметная улыбка мужчины с палкой превратилась в откровенно насмешливый оскал. — Меня, убогого, грабануть надумали? Типа, взять на гоп-стоп?
   — Чо? По фене ботаешь, да? — дыхнул водочными парами толстяк. — Чо, деловой, да?
   — Да как сказать, — пожал плечами инвалид. — В некотором смысле — "деловой". В том смысле, что дел у меня сегодня невпроворот, и лишние базары с вами, алкашами, перетирать я, извините, ребятишки, не намерен. Ясно?!
   Короткий монолог на тему возможных трактовок словечка "деловой" ухмыляющийся инвалид произносил тихо и вкрадчиво, а заключительное "ясно" выкрикнул неожиданным фальцетом. Столь неожиданным и на такой высокой октаве, что толстый невольно отшатнулся, а коренастый рефлекторно прижал к груди кулаки, слегка согнул колени и занял характерную боксерскую стойку. Один лишь пьяненький тощий никак не отреагировал, разве что сморгнул тупо лишний раз.
   Синхронно с гортанным выкриком инвалид резко согнул в локте левую руку, напряг левую кисть в шерстяной перчатке, сжимавшую загогулину-ручку дешевой, но крепкой палки, и в результате резиновый набалдашник подпрыгнул и угодил аккурат в промежность толстяку.
   Толстяк сломался в пояснице, его наклонило вперед, и тут же мясистый нос на багровой роже встретился с качнувшейся навстречу головой в лыжной шапочке.
   Боднув в нос толстяка, хромоногий калека одновременно увел голову от прямого боксерского удара широкоплечего крепыша. Твердые пальцы в оболочке из черной кожи стремительно поднырнули под бьющую руку боксера и воткнулись коренастому крепышу в шею, под кадык.
   Крепыш с боксерскими навыками выпучил глаза, разинул рот, захрипел. Он упал на землю даже немного раньше, чем рухнул толстяк.
   Меж тем согнутый левый локоть инвалида, описав короткую дугу, чиркнул по челюсти тощего. Пьяный выронил недопитую бутылку, тупо уставился вконец остекленевшими глазами на делового инвалида, затем медленно и как-то лениво осел, сначала пал на колени, после упал ничком. И расслабился окончательно.
   — Вот ведь незадача, — вздохнул инвалид, поправляя дужку очков на переносице, — американские копы исследовали статистику и пришли к выводу, что на человека с тросточкой гопники наезжают значительно реже... — Победитель гопников замахнулся своим инвалидным оружием. — Вот ведь, в поганой Америке гопота с понятиями, а вы... — резиновый набалдашник со свистом опустился на коленную чашечку толстяка. С сухим щелчком треснул сустав, толстый взвыл от дополнительной порции боли, — а вы, ребятишки, совсем безбашенные и... — Инвалид крутанул палкой над головой. — И алкаши вдобавок... — На сей раз палка поразила предплечье коренастого крепыша. Треска костей не было слышно, но безжалостный набалдашник однозначно сломал боксеру "рабочую руку". — И приходится вас, датых отморозков, основательно калечить. — Инвалид ткнул носком тяжелого ботинка под ребра тощему. — Чтоб, когда очухаетесь малость, не побежали за мной вдогонку, жаждая реванша. — Инвалид секунду подумал и добавил толстому каблуком по разбитой коленной чашечке. — Чтоб не смогли, волки позорные, быстро бегать. Вам все ясно, пьющие твари? И чтоб ни в больничке, ни в ментуре обо мне ни гугу, ясно?..
   В ответ лишь жалобные стоны, сопливые всхлипы да выразительное мычание.
   — Все ваши беды, придурки, от водки, — назидательно высказался инвалид, возвращая микродинамики обратно в ушные раковины. — Недаром пророк запретил правоверным травиться алкоголем, ох, недаром...
   Инвалид поправил проводки, тянущиеся от ушей за пазуху, смачно плюнул на кучу-малу у ног, отвернулся и продолжил прерванный путь к метро, снова используя инвалидную палку по ее прямому назначению, снова широко размахивая рукой в черной перчатке и снова слушая радио:
   "...Альберт Адамович, все мы знаем, что вы ярый противник смертной казни, что..." — "Прошу, э-э-э... прошу меня извинить, э-э... за то, э... что я вас перебиваю, но, э-э-э... но вы коснулись больной для меня, э... темы, и я позволю себе сразу, э-э... заранее, так сказать, э... ответить, не дожидаясь, э-э... вопроса. Мы с Зинаидой Янной люди, э-э-э... пожилые и повидали, э... всякого. Тема, э-э... наказания и, э... милосердия для нас, э-э... остра. Да — остра. Э-э... тема. Спаситель учил: ударили по правой, э... щеке, подставь левую. Или, э-э-э... наоборот. Точно, э-э... не помню..."
   Умелый боец с инвалидной палкой ковылял к метро, а в ушах у него все звучали и звучали скрипучие "э-э..." знаменитого правозащитника, путаные рассуждения противника смертной казни о распятом боге, о непротивлении злу насилием, о розничной цене за слезу ребенка и прочая схоластика, бесконечно далекая от грубых жизненных реалий текущего ноябрьского вечера.
   А впереди уже показался магазин, и за ним уже виднеется железный шест, увенчанный красной литерой М.
   "...Э-э-э... милосердие — э-э-это синоним справедливости. Э-э... Господь учил: "По тому, как вы любите друг друга, я знаю, что вы мои..." э... у нас с Зинаидой Янной есть старенький, э... такой же, как мы, старенький "жигуленок" первой модели и, э-э... Зиночка, э... прекрасный водитель, э-э-э, и всякий раз, когда ее, э-э... когда нас останавливают, э-э... сотрудники ГАИ... э-э-э... ГИБДД, э-э... я вспоминаю о начале конца Римской, э... империи, о безнравственности Калигулы, о... об э-э-этом, как бишь его... э-э-э..."
   — Э-э-экий вы болтун, однако, Альберт Адамович, — пробурчал себе под нос инвалид, нехорошо улыбаясь и выдергивая из ушей говорящие затычки. — А болтун, как известно, находка для врага...
   Инвалид бурчал и на ходу манипулировал проводками, зажав палку под мышкой. Лишенный дополнительной опоры, он хромал особенно сильно. Встречный людской поток, проистекающий из подземелья метро, расступался перед разговаривающим с собой инвалидом, который доковылял почти до самых ступенек в подземку, но вдруг передумал спускаться, ибо заметил среди ларьков, лотков и павильонов поодаль торговое заведение под интригующей вывеской: "Виртуальный Мир".
   Инвалид решительно двинулся к дверям в "Виртуальный Мир", торопливо засовывая во внутренний карман полупальто проводки с наушниками, выключая радиоплеер и нашаривая в том же кармане небрежно смятые долларовые купюры.
   За дверями заведения с многообещающим названием было тесновато. Но не вследствие обилия покупателей, а потому, что владельцы "Виртуального Мира" не смогли арендовать более дюжины квадратных метров торговых площадей.
   Возле стеклянного прилавка шушукались двое отроков, разглядывая разложенные под стеклом CD-диски с игрушками. За прилавком стоял крохотный стол, пол столом системный блок компьютера, а на столешнице клавиатура и плоский, как доска, работающий монитор. У стола сидел молодой рыжий продавец и забавлялся игрой в шахматы с бездушной машиной. Судя по позиции фигур на мониторе, или рыжий, или компьютер в шахматы играл исключительно скверно.
   — Молодой человек, — позвал инвалид. — Извините, что отрываю вас от партии, но не могли бы вы уделить мне минуту внимания?
   Рыжий с неохотой оторвал взгляд от монитора и задницу от стула, спросил вяло:
   — Вы что-то хотели?
   — Да! Именно: что-то, — доверительно произнес инвалид, нависая над стеклянным прилавком. — Очень хотел. Подойдите поближе, будьте столь любезны.
   Рыжий подошел, заглянул в лицо инвалиду, и с губ продавца сорвалось:
   — Ой... А у вас кровь на лбу.
   — Правда? — удивился инвалид, нагнулся к стеклу прилавка, глянул поверх оправы очков и на своем отражении в прозрачном стекле увидел капельки запекшейся крови над правой бровью.
   Инвалид, конечно же, сразу сообразил, что лоб запачкался брызнувшей из ноздрей толстого выпивохи бурой мокротой, и сразу же придумал, чего соврать продавцу. Точнее — откорректировал ложь, придуманную в тот момент, когда он увидел вывеску компьютерного заведения:
   — Мент, собака, в кровь лоб разбил! — Инвалид натянул лыжную шапочку до бровей, спрятал кровавую метку. — Представляешь, сынок, меня, ветерана-афганца, ментовской сержант наградил ударом по лбу за справедливое замечание. Я сделал ему замечание, дескать, нельзя так громко ругаться матом в общественном месте, а он мне в лоб, собака! — Рука в серой перчатке протянула рыжему продавцу мятую стодолларовую купюру. — Помоги мне, сынок! Бери-бери денюжку, не стесняйся. Ради торжества справедливости я последних денег не пожалею!
   — За что деньги-то? — Продавец напрягся, отступил от прилавка на полшага. Дядька явно шизанутый, и черт его знает, чего от него ожидать.
   — Сынок, есть у тебя в продаже диск с адресной базой данных? Ну, те, где по фамилии можно узнать адрес и телефон любого частного человека, зарегистрированного в Москве?
   — Есть.
   — Плачу сто баксов! Найди мне адрес известного правозащитника Альберта Адамовича Кораблева. И телефон! Позвоню Кораблеву, подъеду к нему, и вместе с правозащитником решим, как наказать мента за рукоприкладство!
   — Мы доллары к оплате не принимаем, — промямлил продавец, искоса взглянув на отроков у прилавка.
   Юные покупатели давно забыли о компьютерных играх, разинув рты, они с удовольствием слушали беседу рыжего торговца с хромым шизиком в разных перчатках.
   — Плачу двести баксов! — Инвалид торопливо достал из внутреннего кармана полупальто еще одну мятую купюру. — Выдай мальчикам товара на двадцатник гринов за молчание о мелком нарушении финансовых законов и остальное возьмешь себе, сынок, за участие в судьбе покалеченного душманами в Кандагаре ветерана.
   Инвалид несколько переигрывал, в чем отдавал себе отчет, но продолжал ломать комедию, оставаясь в гротесковом образе городского сумасшедшего, пока не вынудил-таки рыжего взять деньги.
   Ошалевшая от счастья парочка отроков, получив на халяву ворох пиратских дисков, выпорхнула из "Виртуального Мира" в серый мирок московской окраины. Рыжий продавец повесил на дверь табличку "Перерыв 15 минут" и приступил к священнодействию с компьютерным оракулом.
   Дисковод сглотнул нужный CD-блин, загрузил поисковую программу, рыжий набрал Ф.И.О. правозащитника, и оказалось, что Альбертов Адамовичей Кораблевых в столице прописано целых четверо.
   Инвалид сделал уточнение — интересующий его сын Адама владеет автомобилем "Жигули" первой модели, о чем обмолвился, выступая по "Эху Москвы".
   Рыжий сунул в дисковод пиратский CD с базой данных ГИБДД, помудровал с клавишами, выяснил, что "копейками" обладают до фига Кораблевых, но только у одного из них отчество Адамович. И прописан искомый Кораблев — вот повезло инвалиду! — в соседнем микрорайоне.
   Рыжий загрузил третий по счету диск с картой Москвы, отстучал адрес А.А. Кораблева, владельца "Жигулей", номерной знак такой-то, на мониторе возникла карта микрорайона, в коем обитает правозащитник.
   Инвалид ликовал — всего-то и делов, что проехать одну остановку на метро да поковылять минут десять до дома с дробным номером на бульваре с глупым названием.
   И рыжий остался доволен — всего за четверть часа срубил сто восемьдесят баксов, когда еще приключится этакое везение?..
   — Спасибо. — Покидая "Виртуальный Мир", инвалид замешкался у дверей. — Спасибо тебе, сынок Чубайс... Ай! Извини!! Извини старика! Ты напомнил мне знакомого рыжего мопса, вот я и оговорился. Извини еще раз за то, что обозвал тебя собачьей кличкой и... И, кстати! Ежели продолжишь доигрывать шахматную партию, от которой я тебя оторвал, учти — независимо от хода черных белой ладье должно "съесть" пешку и тем самым поставить мат негритянскому королю. Победа в партии однозначно за ку-клукс-кланом. Прощай, гроссмейстер! Удачи!
   Самое забавное — шахматная программа при выходе из нее "засейфилась", то есть автоматически запомнила позицию на виртуальной доске, и, когда продавец вернулся к монитору, он действительно проиграл после хода белой ладьи и потери своей черной пешки.
   Торговец пиратскими CD-дисками чесал рыжий затылок, глядя на монитор; где появилась надпись: "КОНЕЦ ИГРЫ", а инвалид в это время рассчитывался с продавщицей в подземном переходе к метро.
   Инвалид купил в ларьке "Зоотовары" маленький, такой, чтоб поместился в кармане полупальто, пакетик с сухим собачьим кормом, тряпичный ошейник и поводок — веревку с карабином на одном конце и петлей для руки на другом.
   Запихав поводок с ошейником в свободный карман, прижимая палку левым локтем к ребрам, инвалид сунул в щель турникета "Билет для проезда в метрополитене". Турникет пропустил хромого пассажира на станцию с аскетичным дизайном по моде конца восьмидесятых.
   На следующей станции инвалид вышел.
   Неполные десять минут, потраченные на ожидание метропоезда и проезд, он использовал для того, чтобы критически осмыслить детали наспех задуманной акции, и остался вполне доволен собой.
   Когда рыжий компьютерщик загрузил карту-схему требуемого микрорайона, инвалид подметил около условного обозначения станции метро квадратик, обозначенный картографами, как "Продовольственный рынок", а когда хромал по подземному переходу и увидел ларек "Зоотовары", то подумал, что было бы неплохо заарканить одну из бродячих шавок, коих соблазнительные продовольственные запахи подобных рынков притягивают со всей округи. С собачкой на поводке можно прогуливаться у дома правозащитника, не привлекая к себе лишнего внимания. Обычное дело — хозяин выгуливает четвероногого друга.
   Инвалиду повезло — выйдя на свежий воздух из духоты метро, он сразу же отыскал взглядом ничейную псину, лохматого голодного кобелька. Инвалид приманил песика сухим кормом, достал из кармана ошейник с поводком, припал возле радостно виляющей хвостиком собачки на колено здоровой ноги и ловко заарканил животное ошейником.
   Он предусмотрительно не стал скармливать псу весь корм сразу. Хромая к месту акции, он периодически останавливался и подкармливал с руки сухими пахучими шариками своего лохматого невольника, не скупясь на ласковые слова. Песик жадно ел, прислушивался к интонациям в голосе человека и мало-помалу начинал к нему привыкать.
   Альберт Адамович Кораблев с соратницей и супругой Зинаидой Яновной проживали в кооперативном доме, каковой ежели и отличался от типовых построек эпохи развитого социализма, так самую малость. Дом этот выстроили метрах в ста пятидесяти от улочки с односторонним движением. Полтораста свободных метров когда-то планировалось благоустроить, но грянула перестройка, и площадь осталась бесхозной. Расстояние от фасада кооператива до проезжей части напоминало скверное футбольное поле, бугристое и перечеркнутое извилистыми тропинками. По краям поля пролегли подъездные пути к кооперативному дому. Один из путей в прошлом году разрыли в связи с аварией теплотрассы, да так и не засыпали толком, оставив непроходимым. С прошлого года единственный подъезд к дому местные автомобилисты окрестили "Дорогой жизни". Короче говоря и мягко выражаясь, в весьма и весьма малопрестижном месте, хоть и в трехкомнатной квартире на двоих, проживала известная чета Кораблевых, что, впрочем, положительно сказывалось на имидже пожилых борцов за вселенскую справедливость.
   Инвалид прогуливал пленного пса в непосредственной близости от "Дороги жизни", но так, чтобы свет единственного придорожного фонаря не попадал на его колченогую фигуру. Инвалид скупо кормил песика время от времени остатками сухого корма, щедро расточал ласковые слова в собачий адрес. Кораблевы покинули студию "Эха" минут сорок — сорок пять тому назад. Если, конечно, не задержались в коридорах радиостанции поточить лясы с профессиональными радиоболтунами без микрофонов. Ехать Кораблевым из центра сюда, на родную окраину, самое быстрое пятьдесят — пятьдесят пять минут. Если, конечно, они сразу поедут домой и если не застрянут в пробках. Итого, по самым оптимистическим прогнозам получалось, что "жигуль" первой модели, номерной знак которого инвалиду известен, может свернуть на "Дорогу жизни" в ближайшие десять-пятнадцать минут. Разумеется, если чета Кораблевых передвигается сегодня по столице на собственных "Жигулях".
   Хромой посмотрел на часы, что притаились на запястье его левой руки под перчаткой, засек время.
   Спустя ровно тридцать минут инвалид нагнулся к псу, положил палку на землю и, отстегивая карабин поводка, произнес тихо:
   — Ошейник я, считай, подарил тебе за службу, шелудивый. Служба кончилась, давай, дембель, беги в родные рыночные пенаты.
   Пес понял, что его обманывали, что звезда его собачьего счастья закатилась, едва поманив фальшивым блеском и оставив на память аркан уже ненужного ошейника.
   А человек с палкой спрятал в кармане поводок и похромал к "Дороге жизни". Он хромал медленно, прижимая палку локтем к ребрам, он тянул время. Вот он остановился и присел, чтобы поправить шнурки ботинок, а вот встал и роется в карманах, вроде как что-то ищет, а вот...
   А вот и "жигуль"! Вот она, "копейка" с нужным номерным знаком, аккуратно сворачивает, сбросив скорость до минимума, на "Дорогу жизни".
   Хромой деловито огляделся. Везет, лишних глаз нету. Хромой пошел через дорогу.
   Он шел, опираясь на инвалидную палку, и хромал сильнее, чем обычно, а "Жигули" потихоньку приближались. Он посмотрел в сторону тихоходного авто, и в затемненных стеклах его очков блеснуло отражение фар, и свет ослепил его, и он оступился, поскользнулся и свалился на асфальт, будто брошенная кукловодом марионетка.
   Пискнули тормоза, "Жигули" остановились в трех метрах от упавшего инвалида. Щелкнул замок правой дверцы, и из авто выскочил растревоженный Альберт Адамович.
   Сухонький старичок-правозащитник, мелко семеня детскими ножками, подбежал к калеке, всплеснул руками, опустился на корточки.
   — Э-э... уважаемый, вы, э... ушиблись? — спросил известный правозащитник с неподдельной заботой в скрипучем голосе. — Вы, э-э... серьезно ушиблись?
   — Я, кажется... — Инвалид сморщился, приподнимаясь на правом локте, левой рекой поправил дужку очков на переносице, левой же потянулся к колену выпрямленной больной ноги. — ...Кажется, я повредил... О, черт! Как больно!.. Простите! Простите, что чертыхаюсь. Христа ради, но... О, черт! Больно...
   — Какое, э-э... несчастье! — Правозащитник скорчил плаксивую мину, повернул петушиную голову к автомобилю, сощурился, ослепленный фарами, и тонко закричал: — Зи-и-инуля! Прижмись к, э-э... бордюру, поставь, э... машину на ручник и, э-э-э... выходи на помощь!