Кондиционер в салоне исправно охлаждал бедный на кислород воздух жаркого летнего вечера, амортизаторы иномарки услужливо гасили неизбежную, увы, даже на лучших наших дорогах, мелкую тряску, тонированные стекла мешали заходящему солнцу слепить из последних солнечных сил, потомок черт знает какой волны эмиграции крутил баранку, безъязыкий полиглот держал на мушке висок Игната, а за височной костью Сергача, выражаясь образно, бурлило серое вещество мозговых полушарий. Ответственное за интуицию и фантазию полушарие что есть мочи помогало соседнему, измученному, строить логические схемы и делать рациональные выводы. Еще до того, как машина развернулась задним бампером к мини-концлагерю для кандидатов в вампиры, Игнат многое понял, уразумел и наметил кое-какие планы дальнейшего выживания.
Джентльмен за рулем, понял Игнат, очевидный шиз. То есть шизофреник. Пространность и витиеватость джентльменских речей с резкими переходами к конкретным и однозначным вопросам, вовсе не хитроумная уловка, а следствие повреждения ума. Джентльмен может быть социально устроен, он может занимать солидный пост, иметь завидную репутацию, и при всем при этом страдать шизофренией. Запросто! Кто-то когда-то рассказывал Игнату про шизофреника — директора научного института, который днем прекрасно соответствовал должности, а вечером докучал телефонными звонками с бредовыми угрозами совершенно случайному гражданину, находящемуся вне круга его профессионального общения. Разумеется, у того ученого директора шизофрения была на начальной стадии, и заболел бедняга, само собой, нечаянно. В случае с джентльменом-вампиром и его холуем «стариной Жаном» все обстоит иначе, их клинический случай «случайным» не назовешь.
Сергач вспомнил брошюрку-бестселлер, что написала и издала уже час как покойная Ангелина, вспомнил весьма ценную брошюрку о вреде самостоятельных занятий разнообразными эзотерическими техниками. В той замечательной брошюре авторша Ангелика циклилась на восточном понятии «тантра». Словечко «тантра», кое у некоторых псевдоэрудитов вызывает ассоциации исключительно с порнухой, проще всего перевести как «сокровенное», или «тайное», но этимология этого слова имеет и более обширную трактовку — применительно к сакральным текстам, оно указывает на «необходимость знакомства с устной традицией комментирования, которая передается непосредственно от Учителя к ученику». Или, говоря попросту, — без Мастера эзотерические «самоучители» — (нет, не бесполезны, то есть — безобидны, не обольщайтесь!) — ужасно опасны. Сакральные учения и методики защищают себя от случайных интересантов и досужих энтузиастов множеством смертоносных ловушек, иначе они бы не были «сакральными».
Мелькнула в извилинах быстрая, как искра, мыслишка: «А интересно, читал ли сумасшедший библиофил ту брошюрку подозреваемой в вампиризме, возможной „сестры“ Ангелины, а?..» Мелькнула мыслишка и сгинула за ненадобностью, уступая место более насущным размышлениям.
Почему бы и не быть, скажем так, «Тантре вампиров»? Почему бы средневековому румыну-чернокнижнику не записать для памяти латиницей, но не по-латински, старинные языческие рецепты и руководства для, выразимся красиво, путников на тернистой «Тропе вампиров»? Китайские даосы извели тонны рисовой бумаги на сочинения про «пилюлю бессмертия», чем же хуже румынские язычники? В Поднебесной наметился один путь борьбы с бренностью плоти, вполне мирный, в Европе — другой, кровавый и эгоистический, почему бы и нет? В демократичной к верованиям и учености Азии спокойно уживались даосизм, буддизм, конфуцианство, синто, шаманизм и т. д. и т. п., в Европах христианство огнем и мечом карало все и вся, а «Тропа вампиров» вовсе не столь безобидна, как «Путь даоса», грех не испепелить поганую тропку, право, грех! Давно развеян пепел Мастеров-проводников по той сомнительной тропке «строго мори», и алчущий джентльмен со своим немым товарищем на — елись, фигурально говоря, сорняков вместо амброзии. Здоровье-то телесное они, конечно, поправили, подлечили организм на первой «ступени крови», быть может, не людской вовсе, а, скажем, бычьей, но умом энтузиасты-чернокнижники, очевидно, тронулись. Игнат вспомнил пример опасного для психики магического упражнения из брошюры покойницы Ангелики — опускаешь правую руку в кипяток, левую в ледяную воду, и так называемый «энергопотенциал» тела возрастает тысячекратно. Но ежели упражнение длится слишком недолго, то кранты головушке. И ежели чересчур долго, тоже абзац мозгам. Определить нужное время — прерогатива Мастера, и для каждого индивидуума оно свое, так-то! Чуть «недо» или «пере», и в здоровом теле зарождается дурной дух.
На ум Сергачу пришло оригинальное сравнение — джентльмена и его немого холуя Игнат сравнил с компьютерами отменной сборки да комплектации, однако с программным обеспечением сплошь «битым», с «глюками» да с «вирусами». Они ж, блин, маньяки! Самые натуральные свихнувшиеся маньяки!
Игнат представил, как говорит сумасшедшему, что, мол, вы ошибаетесь, я вовсе не вампир и в сарае-тюрьме все происходило совсем не так, как вы думаете. Представил ответные реплики и действия сумасшедшего и содрогнулся.
Перечить сумасшедшему маньяку — равносильно самоубийству. Причем повезет, если безболезненному. Джентльмен с диагнозом «вампир» считает Сергача «старшим братом», сиречь вампиром более продвинутым? Отлично! Надо ему подыграть! Тем более что однажды Игнату Кирилловичу уже довелось косить под шизу, и какой-никакой опыт имеется. Сумасшедший джентльмен вбил себе в больную башку, что у Сергача спрятан в загашнике букинистический раритет, включающий в себя третью, столь желанную для маньяка часть «Тантры вампиров»? О'кей, пусть так. Главное — не перечить душевнобольным и СООТВЕТСТВОВАТЬ их картине мира. Тем паче, что в сей кривой картинке есть весьма и весьма полезные для притворщика детальки, для «НАСТОЯЩИХ» вампиров ну очень неприятные.
«Какие он, мать его баронессу, называл „пять губительных элементов“? Дай бог памяти, — Игнат напряг извилины и вспомнил: — ...Ага! Кажется... Нет, не кажется, а точно, он говорил об огне, воде, ядовитых испарениях, серебре и „запретных“ растениях... Неужели маньяк ненормальный думает, что все остальное ему побоку? Что выживет, допустим, без головы или спрыгнув с телебашни?.. Хрен его знает, может, помимо „пяти губительных элементов“ он и опасается дополнительно топора палача, скажем... хм, серебряного, однако гораздо важнее выяснить его... то есть — их ФОБИИ из разряда, так скажем, „бытовых“. Креста, интересно, они боятся? И фольклорные, и масскультурные вампиры крестов не выносят. Если и эта съехавшая на вампиризме парочка не уважает крестов, можно соврать, дескать, я, продвинутый, УЖЕ креста не опасаюсь. Я уже, мол, на той стадии вампирической крутизны, когда перекрестие мне нипочем, и книжку „Тантры вампиров“ я, типа, спрятал в церкви, в подвале... Нет, лучше в кладбищенской часовне... А еще лучше просто на православном кладбище. Да! Зарыл в могиле под крестом! Прикажу рулить на кладбище, на любое из православных, пойду откапывать раритет, а они ждать останутся за оградой. И все, и привет! Ждите, парни, и дождетесь ментовскую группу захвата... Только в самого, блин, в психушку не загребли после звонка в ментуру с сигналом про вампиров-маньяков...»
От полянки, на которой «мерс» развернулся багажником к месту массового убийства людей и животных, отъехали метров двести. Сергач глубоко вдохнул, медленно выдохнул, покосился на пистолетный ствол и произнес осторожно:
— Вы правы, и меня можно сжечь, утопить, отравить газами, застрелить серебряной пулей... — Игнат запнулся, какая беда может случиться с «продвинутым вампиром» по вине «запретных растений», с ходу не сообразил и раньше, черт подери, не озаботился придумать. Промашка, блин! Вертелись на языке банальности про осиновый кол, но озвучивать их Сергач не решился... Запинку в перечислении Игнат замаскировал покашливанием:
— ...Экхе, кхе... Вы правы, но... кхе... но я иногда ношу нательный крестик...
Сергач хотел добавить: «в смысле — могу носить крест», но чуть было не ляпнул сдуру: «для конспирации». Вовремя прикусил язык, хвала духам, и вновь весьма натурально закашлялся.
— Прополощите горло, Игнат Кириллович. — Джентльмен открыл «бардачок», извлек оттуда пластиковую бутылочку минералки емкостью 0,33 и передал ее Игнату.
«Хвала духам, не предлагает кровью горло прополоскать», — подумал Сергач. Промямлив «спасибо», он скрутил пластмассовую пробку, припал к бутылочному горлышку и заработал кадыком. А джентльмен-вампир меж тем высказал свое очень даже естественное недоумение:
— Что вы, Игнат Кириллович, имеете в виду, говоря о кресте? Я вас не понял. Я тоже ношу крестильный крестик, ну и? Вы намекаете, что подошедший вплотную к «венцу венцов» как-то зависит от символов? Как на первой «ступени крови» зависишь от лунных фаз, нет? По-другому?
— Вы угадали, — улыбнулся Игнат, насколько сумел, безмятежно, от всей души сочувствуя себе и врачам-психиатрам. Надо было срочно менять тему. — С «запретными растениями», знаете ли... гм... все... гм... несколько иначе...
«Чего „иначе“? Что „несколько“?! — запаниковало alter ego. — Куда меня, блин, понесло?!! На осиновые, черт, колья голой задницей! Кретин!! Идиот!!! Один конкретный уточняющий вопрос „вампира“ про „запретные растения“ — и мне хана! И, главное дело, сам же, блин, подставился!..»
Игнат взял в зубы бутылочное горлышко, забулькал минералкой и прикинул шансы выжить в рукопашной. А джентльмен-"младший брат" подождал, пока Сергач опорожнит пластмассовую бутылочку, и, не дождавшись продолжения откровений «брата старшего» о «запретных растениях», спросил с искренним интересом:
— Что вы имели в виду, Игнат Кириллович, говоря «несколько иначе»? Я вас не понял?
«Ну вот и финита ля комедия», — улыбнулся Сергач грустно, на сей раз и не пытаясь фальшивить мимикой лица. Скривил уголки губ, расслабил правое плечо, разрешил зрачкам коситься на пистолет, представил мысленно, как правое плечо бьет по стволу, как гавкает выстрел и драгоценная пуля царапает спину. В лучшем варианте — спину, в идеальном — царапает. Да, он нужен маньякам живым, с точки зрения здравой, читай — здоровой логики, но они сумасшедшие, и при самом хреновом раскладе пуля раздробит висок. По здравой и здоровой логике, им бы связать Игната, вместо того чтобы держать на мушке...
— Игнат Кириллович, говоря «иначе», вы подразумеваете аллергию? Неужели на последней ступени исчезает аллергия на табуированные растения?
— Да... — выдохнул Сергач, чувствуя громадное облегчение. Хвала всевышнему, психам тоже свойственна поспешность в речах.
Джентльмен крутанул руль и, плавно вписываясь в крутой левый поворот, заговорил по-французски.
— Простите, — шалея от собственной отчаянной наглости, перебил Сергач. — Мой французский оставляет желать лучшего, не затруднит ли вас...
— Мон ами, пардон! — в свою очередь, перебил Игната потомок эмигрантов. — Извиняюсь, позабыл совершенно, где вы, брат мой, имели несчастье получать образование. Советская образовательная система преступно пренебрегала языковой культурой. В средней школе вас учили примитиву, в институтах вас натаскивали на технические переводы. Я переведу сказанное, я сказал: «Радуйся, старина, сызнова сможешь разводить милую твоему сердцу дикую розу». Старина Жан обожал цветы шиповника. В худшие для себя дни Жан и то не забывал о милых его сердцу соцветиях — ютился в позорной тесноте, а кустик шиповника держал на окошке. Он местами сентиментален, мой Жан. Пройдя первую ступень посвящения, он мучился, как и все мы, от аллергии к дикой розе и пытался терпеть, колючий куст запретного растения долгонько не выбрасывал, предпочитал чесаться и чихать...
Маньяк-говорун лепил одно за другим предложения, чем дальше, тем с большими завитушками, Сергач старался его слушать с прежним вниманием, однако не получалось.
«Шиповник!!!» — орал внутренний голос в голове у Игната, аж уши закладывало, аж по всем членам прокатывалась мелкая дрожь, аж зубы свело! В виртуальной реальности памяти воскрес цветной и объемный тот самый дачный участок Ангелины, где женщина хранила нехилые сбережения. Те самые шесть позорных соток у черта на куличках с живой оградой из густых-прегустых кустов шиповника!.. Правда, Ангелика вроде бы собиралась по весне проредить колючую ограду. Возможно, шиповник и вовсе вырубили хохлы-шабашники, заменив живую изгородь на хромированную сетку-рабицу. Однако есть вероятность того, что у Ангелины, как говорится, «руки не дошли» до занятий по благоустройству богом забытой «дачи» у черта на куличках. Придется, блин, понадеяться на характерную для расейского человека привычку откладывать второстепенные дела «в долгий ящик», поскольку поиск вампирических фобий методом словесного тыка оказался ой как чреват, ой!
— ...Да вы меня совершенно не слушаете, батенька Игнат Кириллович! Улыбаетесь чему-то своему, витаете в облаках.
— Отнюдь, я весь внимание. Меня позабавила история о борьбе Жана с аллергией к шиповнику, вот я и улыбаюсь. — Игнат повернул голову, глянул на Жана, на пистолет в его руке. — Месье Жан, право слово, не пора ли перестать целиться в висок «старшему брату»?
Морда месье сохраняла прежнюю непроницаемость, и ствол в каменной деснице не дрогнул.
— Игнат Кириллович, следует ли понимать ваши улыбки и словеса как согласие отдать книгу?
— Разумеется, копию я оставлю себе, да? И вы обещали дать... гм... перевод. То есть я хотел сказать, что, когда у вас появится перевод, сделанный Жаном, вы мне подарите экземпляр, ладно?
— Будет у вас перевод, и деньгами я вам помогу, мы стая, как же иначе! Об одном прошу нижайше — не обижайтесь, достопочтимый брат мой, Игнат свет Кириллович, но пока я не возьму книгу в руки, буду подозревать вас в неискренности и до тех же пор старина Жан будет целиться в вашу дражайшую персону. Исчерпаете кредит доверия, и Жан, не задумываясь, спустит курок. Мы узнали самое важное, мы ВАС идентифицировали. Книгу не столь и сложно отыскать, зная, кто БЫЛ ее владельцем, и обладая даром наития, а также денежными средствами, временем и упорством, помноженным на желание.
Кабы в водительском кресле сидел нормальный человек, Игнат непременно прокомментировал бы его угрозы вслух с непременной усмешкой: «Блефуешь, сучонок». Но в кресле водителя сидит шизик — и усмехнулся Сергач отнюдь не высокомерно, и промолчал, и вспомнил полные отчаянной боли строки классика: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума».
Едва у Сергача появился план дальнейших действий, едва он нашел ответ на вопрос вопросов «что делать?», как вновь возникла иллюзия ирреальности происходящего, похожая на то желание проснуться, что тормозило мозг в сарае-тюрьме. Когда же «мерс» свернул еще раз круто влево и впереди показались фигуры в сером, когда увидел желтый драндулет с синей полосой и ярко-синей мигалкой, когда заметил полоску шоссе, тогда и ощущение абсурдности происходящего мигом испарилось, а в душе вспыхнул знакомый огонек проказницы надежды.
Сергач увидел ментов через джентльменское плечо водителя и буквально титаническим усилием воли заставил себя не менять позу, не дергаться, не сверкать глазами. Менты и советских времен мусоровоз породы «козел», он же «луноход», загораживали выезд на асфальтированную двухполосную трассу.
Менты встречали приближающийся «мерс» профессионально равнодушными взглядами уверенных в собственном превосходстве служак, давно свыкшихся и с опасностями, и с трудностями будней правоохранительных органов. Старший, судя по размерам пуза и качеству лысины, вышел навстречу иномарке. Младший, судя по количеству прыщей под козырьком, лениво взял китель с капота «лунохода», набросил его на узкие плечи, нашарил во внутреннем кармане пачку «Примы», спичечный коробок нашел в кармане внешнем. Средний, с прыщиком на щеке и животиком, поправил лямку автомата у ключицы.
«О духи! Спасибо, что шизики не вняли моей просьбе и в руках у месье красуется никелированный ствол! О духи! Пусть мусора заглянут в салон, пусть увидят пушку!» — взмолился Сергач, коченея в крепких объятиях шалуньи надежды.
«Мерседес» мягко затормозил и остановился вполоборота к «луноходу» — передние колеса «мерса» на асфальте шоссе, задние на грунте лесной дорожки. За лобовым стеклом иномарки прикуривает прыщавый милиционер, припудри ему угри — и прям вылитый герой из телесериала «Убойная сила», один в один. Слева нагибается к окошку в водительской дверце пузатый старшой, чем-то смахивающий отдаленно на милицейского начальника по прозвищу Мухомор из бесконечного сериала «Улицы разбитых фонарей». И третий мент, с автоматом, тоже серийный, тоже из разряда типажей, воспетых телевидением, — этакий «агент национальной безопасности» подмосковного разлива.
Тонированное стекло автомобильной дверцы бесшумно и плавно опустилось, Мухомор нагнулся, заглянул в салон, Сергач перестал дышать.
— Уберете там все, — велел рулевой «Мерседеса» лысому Мухомору, сопроводив слово «там» движением большого пальца за спину. — Там приключился пожар, дождитесь углей и головешки заройте в лесу. Забор жечь не нужно, его оставьте себе. Дарственную на участок получите после того, как мой секретарь, — большой палец указал на немого, — примет работу. Оформим дарственную к концу недели.
— Угу, — кивнул мент, внимательно рассматривая пистолет в руке у секретаря Жана. Кивнул и взглянул мельком на Сергача, на грязную футболку Игната, замызганные шорты, коленки в ссадинах. — А этот ваш оборвыш не настучит?
— Какой «оборвыш», господин полицай? Где? В салоне нас двое — я за рулем, и мой секретарь на заднем сиденье.
— Угу, понятно. Э-э... вот еще какое дело. Э-э... хлопцам надо в подкинуть, э-э... надбавочку, э-э... премиальные. Вторые сутки хлопчики парятся, их бы э-э... поощрить.
— Шалишь, господин полицмейстер, — в голосе джентльмена зазвенел металл. — Господам полицейским выплатят по договоренности — деньги вместе с дарственной. И присмотри, голубчик, чтоб без мародерства мне! Что огонь не съест — все зарыть, иначе пеняй на себя, господин будущий землевладелец. Дай я вам сразу всю денежку, вы, обормоты, накушаетесь водочки вместо дела, знаю я вашего брата!
Затемненное стекло поехало вверх, чуть было не прищемив второй и тоже плохо выбритый подбородок Мухомора. Иномарка стартовала рывком,, молодой и прыщавый курильщик прытко отскочили к капоту «лунохода». Пыль из-под фирменных колес попала в ясны очи автоматчику, замутила отражение в зеркальце заднего вида, заклубилась, подхваченная ветерком.
«Ничего, — подумал Сергач, — авось по дороге встретятся и другие мусора... Хотя, если номера у „мерса“ с подтекстом, то... Черт! Не видел я номеров, жалко... А впрочем, лучше не рассчитывать на помощь извне. Никогда. Всегда надо на себя надеяться и только. Только на себя. Всегда».
— Игнат свет Кириллович, брат мой названый, куда мчать прикажете? Во град Москву, к вам на квартиру? На квартиру к вашей супруге? Где книга?
— В Москву не поедем. Книга в тайнике, в хозблоке посереди участка в шесть соток. Едем в садово-огородническое товарищество к черту на кулички. У вас есть карта Подмосковья? Дайте, я покажу, куда ехать.
7. Дикая роза
Джентльмен за рулем, понял Игнат, очевидный шиз. То есть шизофреник. Пространность и витиеватость джентльменских речей с резкими переходами к конкретным и однозначным вопросам, вовсе не хитроумная уловка, а следствие повреждения ума. Джентльмен может быть социально устроен, он может занимать солидный пост, иметь завидную репутацию, и при всем при этом страдать шизофренией. Запросто! Кто-то когда-то рассказывал Игнату про шизофреника — директора научного института, который днем прекрасно соответствовал должности, а вечером докучал телефонными звонками с бредовыми угрозами совершенно случайному гражданину, находящемуся вне круга его профессионального общения. Разумеется, у того ученого директора шизофрения была на начальной стадии, и заболел бедняга, само собой, нечаянно. В случае с джентльменом-вампиром и его холуем «стариной Жаном» все обстоит иначе, их клинический случай «случайным» не назовешь.
Сергач вспомнил брошюрку-бестселлер, что написала и издала уже час как покойная Ангелина, вспомнил весьма ценную брошюрку о вреде самостоятельных занятий разнообразными эзотерическими техниками. В той замечательной брошюре авторша Ангелика циклилась на восточном понятии «тантра». Словечко «тантра», кое у некоторых псевдоэрудитов вызывает ассоциации исключительно с порнухой, проще всего перевести как «сокровенное», или «тайное», но этимология этого слова имеет и более обширную трактовку — применительно к сакральным текстам, оно указывает на «необходимость знакомства с устной традицией комментирования, которая передается непосредственно от Учителя к ученику». Или, говоря попросту, — без Мастера эзотерические «самоучители» — (нет, не бесполезны, то есть — безобидны, не обольщайтесь!) — ужасно опасны. Сакральные учения и методики защищают себя от случайных интересантов и досужих энтузиастов множеством смертоносных ловушек, иначе они бы не были «сакральными».
Мелькнула в извилинах быстрая, как искра, мыслишка: «А интересно, читал ли сумасшедший библиофил ту брошюрку подозреваемой в вампиризме, возможной „сестры“ Ангелины, а?..» Мелькнула мыслишка и сгинула за ненадобностью, уступая место более насущным размышлениям.
Почему бы и не быть, скажем так, «Тантре вампиров»? Почему бы средневековому румыну-чернокнижнику не записать для памяти латиницей, но не по-латински, старинные языческие рецепты и руководства для, выразимся красиво, путников на тернистой «Тропе вампиров»? Китайские даосы извели тонны рисовой бумаги на сочинения про «пилюлю бессмертия», чем же хуже румынские язычники? В Поднебесной наметился один путь борьбы с бренностью плоти, вполне мирный, в Европе — другой, кровавый и эгоистический, почему бы и нет? В демократичной к верованиям и учености Азии спокойно уживались даосизм, буддизм, конфуцианство, синто, шаманизм и т. д. и т. п., в Европах христианство огнем и мечом карало все и вся, а «Тропа вампиров» вовсе не столь безобидна, как «Путь даоса», грех не испепелить поганую тропку, право, грех! Давно развеян пепел Мастеров-проводников по той сомнительной тропке «строго мори», и алчущий джентльмен со своим немым товарищем на — елись, фигурально говоря, сорняков вместо амброзии. Здоровье-то телесное они, конечно, поправили, подлечили организм на первой «ступени крови», быть может, не людской вовсе, а, скажем, бычьей, но умом энтузиасты-чернокнижники, очевидно, тронулись. Игнат вспомнил пример опасного для психики магического упражнения из брошюры покойницы Ангелики — опускаешь правую руку в кипяток, левую в ледяную воду, и так называемый «энергопотенциал» тела возрастает тысячекратно. Но ежели упражнение длится слишком недолго, то кранты головушке. И ежели чересчур долго, тоже абзац мозгам. Определить нужное время — прерогатива Мастера, и для каждого индивидуума оно свое, так-то! Чуть «недо» или «пере», и в здоровом теле зарождается дурной дух.
На ум Сергачу пришло оригинальное сравнение — джентльмена и его немого холуя Игнат сравнил с компьютерами отменной сборки да комплектации, однако с программным обеспечением сплошь «битым», с «глюками» да с «вирусами». Они ж, блин, маньяки! Самые натуральные свихнувшиеся маньяки!
Игнат представил, как говорит сумасшедшему, что, мол, вы ошибаетесь, я вовсе не вампир и в сарае-тюрьме все происходило совсем не так, как вы думаете. Представил ответные реплики и действия сумасшедшего и содрогнулся.
Перечить сумасшедшему маньяку — равносильно самоубийству. Причем повезет, если безболезненному. Джентльмен с диагнозом «вампир» считает Сергача «старшим братом», сиречь вампиром более продвинутым? Отлично! Надо ему подыграть! Тем более что однажды Игнату Кирилловичу уже довелось косить под шизу, и какой-никакой опыт имеется. Сумасшедший джентльмен вбил себе в больную башку, что у Сергача спрятан в загашнике букинистический раритет, включающий в себя третью, столь желанную для маньяка часть «Тантры вампиров»? О'кей, пусть так. Главное — не перечить душевнобольным и СООТВЕТСТВОВАТЬ их картине мира. Тем паче, что в сей кривой картинке есть весьма и весьма полезные для притворщика детальки, для «НАСТОЯЩИХ» вампиров ну очень неприятные.
«Какие он, мать его баронессу, называл „пять губительных элементов“? Дай бог памяти, — Игнат напряг извилины и вспомнил: — ...Ага! Кажется... Нет, не кажется, а точно, он говорил об огне, воде, ядовитых испарениях, серебре и „запретных“ растениях... Неужели маньяк ненормальный думает, что все остальное ему побоку? Что выживет, допустим, без головы или спрыгнув с телебашни?.. Хрен его знает, может, помимо „пяти губительных элементов“ он и опасается дополнительно топора палача, скажем... хм, серебряного, однако гораздо важнее выяснить его... то есть — их ФОБИИ из разряда, так скажем, „бытовых“. Креста, интересно, они боятся? И фольклорные, и масскультурные вампиры крестов не выносят. Если и эта съехавшая на вампиризме парочка не уважает крестов, можно соврать, дескать, я, продвинутый, УЖЕ креста не опасаюсь. Я уже, мол, на той стадии вампирической крутизны, когда перекрестие мне нипочем, и книжку „Тантры вампиров“ я, типа, спрятал в церкви, в подвале... Нет, лучше в кладбищенской часовне... А еще лучше просто на православном кладбище. Да! Зарыл в могиле под крестом! Прикажу рулить на кладбище, на любое из православных, пойду откапывать раритет, а они ждать останутся за оградой. И все, и привет! Ждите, парни, и дождетесь ментовскую группу захвата... Только в самого, блин, в психушку не загребли после звонка в ментуру с сигналом про вампиров-маньяков...»
От полянки, на которой «мерс» развернулся багажником к месту массового убийства людей и животных, отъехали метров двести. Сергач глубоко вдохнул, медленно выдохнул, покосился на пистолетный ствол и произнес осторожно:
— Вы правы, и меня можно сжечь, утопить, отравить газами, застрелить серебряной пулей... — Игнат запнулся, какая беда может случиться с «продвинутым вампиром» по вине «запретных растений», с ходу не сообразил и раньше, черт подери, не озаботился придумать. Промашка, блин! Вертелись на языке банальности про осиновый кол, но озвучивать их Сергач не решился... Запинку в перечислении Игнат замаскировал покашливанием:
— ...Экхе, кхе... Вы правы, но... кхе... но я иногда ношу нательный крестик...
Сергач хотел добавить: «в смысле — могу носить крест», но чуть было не ляпнул сдуру: «для конспирации». Вовремя прикусил язык, хвала духам, и вновь весьма натурально закашлялся.
— Прополощите горло, Игнат Кириллович. — Джентльмен открыл «бардачок», извлек оттуда пластиковую бутылочку минералки емкостью 0,33 и передал ее Игнату.
«Хвала духам, не предлагает кровью горло прополоскать», — подумал Сергач. Промямлив «спасибо», он скрутил пластмассовую пробку, припал к бутылочному горлышку и заработал кадыком. А джентльмен-вампир меж тем высказал свое очень даже естественное недоумение:
— Что вы, Игнат Кириллович, имеете в виду, говоря о кресте? Я вас не понял. Я тоже ношу крестильный крестик, ну и? Вы намекаете, что подошедший вплотную к «венцу венцов» как-то зависит от символов? Как на первой «ступени крови» зависишь от лунных фаз, нет? По-другому?
— Вы угадали, — улыбнулся Игнат, насколько сумел, безмятежно, от всей души сочувствуя себе и врачам-психиатрам. Надо было срочно менять тему. — С «запретными растениями», знаете ли... гм... все... гм... несколько иначе...
«Чего „иначе“? Что „несколько“?! — запаниковало alter ego. — Куда меня, блин, понесло?!! На осиновые, черт, колья голой задницей! Кретин!! Идиот!!! Один конкретный уточняющий вопрос „вампира“ про „запретные растения“ — и мне хана! И, главное дело, сам же, блин, подставился!..»
Игнат взял в зубы бутылочное горлышко, забулькал минералкой и прикинул шансы выжить в рукопашной. А джентльмен-"младший брат" подождал, пока Сергач опорожнит пластмассовую бутылочку, и, не дождавшись продолжения откровений «брата старшего» о «запретных растениях», спросил с искренним интересом:
— Что вы имели в виду, Игнат Кириллович, говоря «несколько иначе»? Я вас не понял?
«Ну вот и финита ля комедия», — улыбнулся Сергач грустно, на сей раз и не пытаясь фальшивить мимикой лица. Скривил уголки губ, расслабил правое плечо, разрешил зрачкам коситься на пистолет, представил мысленно, как правое плечо бьет по стволу, как гавкает выстрел и драгоценная пуля царапает спину. В лучшем варианте — спину, в идеальном — царапает. Да, он нужен маньякам живым, с точки зрения здравой, читай — здоровой логики, но они сумасшедшие, и при самом хреновом раскладе пуля раздробит висок. По здравой и здоровой логике, им бы связать Игната, вместо того чтобы держать на мушке...
— Игнат Кириллович, говоря «иначе», вы подразумеваете аллергию? Неужели на последней ступени исчезает аллергия на табуированные растения?
— Да... — выдохнул Сергач, чувствуя громадное облегчение. Хвала всевышнему, психам тоже свойственна поспешность в речах.
Джентльмен крутанул руль и, плавно вписываясь в крутой левый поворот, заговорил по-французски.
— Простите, — шалея от собственной отчаянной наглости, перебил Сергач. — Мой французский оставляет желать лучшего, не затруднит ли вас...
— Мон ами, пардон! — в свою очередь, перебил Игната потомок эмигрантов. — Извиняюсь, позабыл совершенно, где вы, брат мой, имели несчастье получать образование. Советская образовательная система преступно пренебрегала языковой культурой. В средней школе вас учили примитиву, в институтах вас натаскивали на технические переводы. Я переведу сказанное, я сказал: «Радуйся, старина, сызнова сможешь разводить милую твоему сердцу дикую розу». Старина Жан обожал цветы шиповника. В худшие для себя дни Жан и то не забывал о милых его сердцу соцветиях — ютился в позорной тесноте, а кустик шиповника держал на окошке. Он местами сентиментален, мой Жан. Пройдя первую ступень посвящения, он мучился, как и все мы, от аллергии к дикой розе и пытался терпеть, колючий куст запретного растения долгонько не выбрасывал, предпочитал чесаться и чихать...
Маньяк-говорун лепил одно за другим предложения, чем дальше, тем с большими завитушками, Сергач старался его слушать с прежним вниманием, однако не получалось.
«Шиповник!!!» — орал внутренний голос в голове у Игната, аж уши закладывало, аж по всем членам прокатывалась мелкая дрожь, аж зубы свело! В виртуальной реальности памяти воскрес цветной и объемный тот самый дачный участок Ангелины, где женщина хранила нехилые сбережения. Те самые шесть позорных соток у черта на куличках с живой оградой из густых-прегустых кустов шиповника!.. Правда, Ангелика вроде бы собиралась по весне проредить колючую ограду. Возможно, шиповник и вовсе вырубили хохлы-шабашники, заменив живую изгородь на хромированную сетку-рабицу. Однако есть вероятность того, что у Ангелины, как говорится, «руки не дошли» до занятий по благоустройству богом забытой «дачи» у черта на куличках. Придется, блин, понадеяться на характерную для расейского человека привычку откладывать второстепенные дела «в долгий ящик», поскольку поиск вампирических фобий методом словесного тыка оказался ой как чреват, ой!
— ...Да вы меня совершенно не слушаете, батенька Игнат Кириллович! Улыбаетесь чему-то своему, витаете в облаках.
— Отнюдь, я весь внимание. Меня позабавила история о борьбе Жана с аллергией к шиповнику, вот я и улыбаюсь. — Игнат повернул голову, глянул на Жана, на пистолет в его руке. — Месье Жан, право слово, не пора ли перестать целиться в висок «старшему брату»?
Морда месье сохраняла прежнюю непроницаемость, и ствол в каменной деснице не дрогнул.
— Игнат Кириллович, следует ли понимать ваши улыбки и словеса как согласие отдать книгу?
— Разумеется, копию я оставлю себе, да? И вы обещали дать... гм... перевод. То есть я хотел сказать, что, когда у вас появится перевод, сделанный Жаном, вы мне подарите экземпляр, ладно?
— Будет у вас перевод, и деньгами я вам помогу, мы стая, как же иначе! Об одном прошу нижайше — не обижайтесь, достопочтимый брат мой, Игнат свет Кириллович, но пока я не возьму книгу в руки, буду подозревать вас в неискренности и до тех же пор старина Жан будет целиться в вашу дражайшую персону. Исчерпаете кредит доверия, и Жан, не задумываясь, спустит курок. Мы узнали самое важное, мы ВАС идентифицировали. Книгу не столь и сложно отыскать, зная, кто БЫЛ ее владельцем, и обладая даром наития, а также денежными средствами, временем и упорством, помноженным на желание.
Кабы в водительском кресле сидел нормальный человек, Игнат непременно прокомментировал бы его угрозы вслух с непременной усмешкой: «Блефуешь, сучонок». Но в кресле водителя сидит шизик — и усмехнулся Сергач отнюдь не высокомерно, и промолчал, и вспомнил полные отчаянной боли строки классика: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума».
Едва у Сергача появился план дальнейших действий, едва он нашел ответ на вопрос вопросов «что делать?», как вновь возникла иллюзия ирреальности происходящего, похожая на то желание проснуться, что тормозило мозг в сарае-тюрьме. Когда же «мерс» свернул еще раз круто влево и впереди показались фигуры в сером, когда увидел желтый драндулет с синей полосой и ярко-синей мигалкой, когда заметил полоску шоссе, тогда и ощущение абсурдности происходящего мигом испарилось, а в душе вспыхнул знакомый огонек проказницы надежды.
Сергач увидел ментов через джентльменское плечо водителя и буквально титаническим усилием воли заставил себя не менять позу, не дергаться, не сверкать глазами. Менты и советских времен мусоровоз породы «козел», он же «луноход», загораживали выезд на асфальтированную двухполосную трассу.
Менты встречали приближающийся «мерс» профессионально равнодушными взглядами уверенных в собственном превосходстве служак, давно свыкшихся и с опасностями, и с трудностями будней правоохранительных органов. Старший, судя по размерам пуза и качеству лысины, вышел навстречу иномарке. Младший, судя по количеству прыщей под козырьком, лениво взял китель с капота «лунохода», набросил его на узкие плечи, нашарил во внутреннем кармане пачку «Примы», спичечный коробок нашел в кармане внешнем. Средний, с прыщиком на щеке и животиком, поправил лямку автомата у ключицы.
«О духи! Спасибо, что шизики не вняли моей просьбе и в руках у месье красуется никелированный ствол! О духи! Пусть мусора заглянут в салон, пусть увидят пушку!» — взмолился Сергач, коченея в крепких объятиях шалуньи надежды.
«Мерседес» мягко затормозил и остановился вполоборота к «луноходу» — передние колеса «мерса» на асфальте шоссе, задние на грунте лесной дорожки. За лобовым стеклом иномарки прикуривает прыщавый милиционер, припудри ему угри — и прям вылитый герой из телесериала «Убойная сила», один в один. Слева нагибается к окошку в водительской дверце пузатый старшой, чем-то смахивающий отдаленно на милицейского начальника по прозвищу Мухомор из бесконечного сериала «Улицы разбитых фонарей». И третий мент, с автоматом, тоже серийный, тоже из разряда типажей, воспетых телевидением, — этакий «агент национальной безопасности» подмосковного разлива.
Тонированное стекло автомобильной дверцы бесшумно и плавно опустилось, Мухомор нагнулся, заглянул в салон, Сергач перестал дышать.
— Уберете там все, — велел рулевой «Мерседеса» лысому Мухомору, сопроводив слово «там» движением большого пальца за спину. — Там приключился пожар, дождитесь углей и головешки заройте в лесу. Забор жечь не нужно, его оставьте себе. Дарственную на участок получите после того, как мой секретарь, — большой палец указал на немого, — примет работу. Оформим дарственную к концу недели.
— Угу, — кивнул мент, внимательно рассматривая пистолет в руке у секретаря Жана. Кивнул и взглянул мельком на Сергача, на грязную футболку Игната, замызганные шорты, коленки в ссадинах. — А этот ваш оборвыш не настучит?
— Какой «оборвыш», господин полицай? Где? В салоне нас двое — я за рулем, и мой секретарь на заднем сиденье.
— Угу, понятно. Э-э... вот еще какое дело. Э-э... хлопцам надо в подкинуть, э-э... надбавочку, э-э... премиальные. Вторые сутки хлопчики парятся, их бы э-э... поощрить.
— Шалишь, господин полицмейстер, — в голосе джентльмена зазвенел металл. — Господам полицейским выплатят по договоренности — деньги вместе с дарственной. И присмотри, голубчик, чтоб без мародерства мне! Что огонь не съест — все зарыть, иначе пеняй на себя, господин будущий землевладелец. Дай я вам сразу всю денежку, вы, обормоты, накушаетесь водочки вместо дела, знаю я вашего брата!
Затемненное стекло поехало вверх, чуть было не прищемив второй и тоже плохо выбритый подбородок Мухомора. Иномарка стартовала рывком,, молодой и прыщавый курильщик прытко отскочили к капоту «лунохода». Пыль из-под фирменных колес попала в ясны очи автоматчику, замутила отражение в зеркальце заднего вида, заклубилась, подхваченная ветерком.
«Ничего, — подумал Сергач, — авось по дороге встретятся и другие мусора... Хотя, если номера у „мерса“ с подтекстом, то... Черт! Не видел я номеров, жалко... А впрочем, лучше не рассчитывать на помощь извне. Никогда. Всегда надо на себя надеяться и только. Только на себя. Всегда».
— Игнат свет Кириллович, брат мой названый, куда мчать прикажете? Во град Москву, к вам на квартиру? На квартиру к вашей супруге? Где книга?
— В Москву не поедем. Книга в тайнике, в хозблоке посереди участка в шесть соток. Едем в садово-огородническое товарищество к черту на кулички. У вас есть карта Подмосковья? Дайте, я покажу, куда ехать.
7. Дикая роза
— ...стало первым моим приобретением на родине предков. Вторая покупка была поинтереснее — купил в букинистическом отделе Дома книги на Новом Арбате издание одна тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, труд профессора Московского университета, фольклориста и этнографа Ивана Снегирева. Профессор Снегирев дешифровал употребленное вами выражение «у черта на куличках». Под «куличками» подразумевается церковь Кивра и Иоанна на Кулишах за Варварскими воротами близ Ивановского монастыря в Белом городе Москвы. Осенью одна тысяча шестьсот шестьдесят шестого в «нищепитательнице», то бишь в богадельне при церкви на Кулишах, объявился черт, то бишь бестелесный зловредный дух. Невидимый злой демон творил разные пакости, сбрасывал с постелей обитателей богадельни, кричал им разные гадости, и молва о демоне, то бишь о черте, дошла до царя Алексея Михайловича. Царственная особа велела священнослужителям молитвами действовать против злокозненного духа, но моления только разозлили черта, и лишь когда из Флорищевской пустыни привезли старца Иллариона, преосвященный сумел за десять недель изгнать нечистого обратно в геенну и...
Благородной внешности муж при галстуке-бабочке болтал всю дорогу. И, что характерно, болтал все более и более складно. Закрой глаза, чтоб не косили на вооруженного пистолетом битюга Жана, забудь монологи джентльмена в самом начале знакомства — и, честное слово, легко представить себя гостем приятного и обходительного, неглупого и начитанного, словоохотливого и душевного дворянина из времен прошлых, нынче ажиотажно модных. Цены в ему не было на тусовках так называемых «наполеоников» — молодых и не очень людей современного мещанского сословия, которые облачаются в наряды отшумевших эпох и устраивают балы по образу и подобию дворянских собраний.
«Маньяка Чикатило тоже, наверное, соседи и знакомые считали славным дядькой, — подумал Сергач. — А обрамленный в рамочку дагерротип Джека Потрошителя, так и не пойманного проницательными сыщиками девятнадцатого столетия, поди ж ты, висит сейчас где-нибудь над камином в фамильном имении у какого-нибудь почтенного лорда, и спесивый британец не подозревает, в какое чудовище превращался по ночам его давно почивший в бозе родовитый двоюродный дедушка... Блин горелый! Я даже имени вампира-шизика не знаю! Знаю только, что его „секретаря“ зовут Жан... Если немого действительно так зовут... Допустим, я убегу, свяжусь с Петровкой, тридцать восемь, настучу на маньяков, и?.. Ну да, конечно, жареные косточки в лесу найдут, мусора Мухомора определят на дыбу, однако... Однако джентльмен-вампир, судя по всему, шишка, и хрен его арестуешь по устному навету какого-то Сергача. У него капиталы, адвокаты, связи, и фиг ему устроишь принудительную психиатрическую экспертизу... А если он и правда замешан в нефтяном бизнесе, так вообще числится субъектом особо ценным для государственной казны... И гражданство у него, потомка эмигрантов, возможно, какое-нибудь французско-испанское, мать его в дышло канделябром!»
— ...Церковь находится в центре нынешней Москвы, недалеко от метро «Китай-город», а в период царствования Алексея Михайловича то была окраина. Оттого присказка «у черта на куличках» и означает «далекое место». Игнат Кириллович, гляньте-ка, подъезжаем.
Искомое товарищество ущербных огородников ютилось на границе с Тверской областью, к северу от столицы. Какой, казалось бы, это «север»? Так, одно название. Между тем солнце уж давненько за горизонтом, а в ночном небе белесый кисель, пародия на питерские «белые ночи». Скоро полночь, и, кабы не затемненное лобовое стекло, можно было бы и не подсвечивать фарами отвратительную дорогу через лес.
Мошкара роится в свете фар, комарики-камикадзе рвутся в салон, камешки цепляются за резину и барабанят в днище иномарки. Разгулявшийся к ночи ветер колышет верхушки деревьев, здесь в основном лиственных. «Мерс» ползет медленно, с черепашьей скоростью, и качественные амортизаторы проигрывают в борьбе с ухабами да ямами. Трясет и шофера, и седоков. Бетонные столбы вдоль... язык с трудом поворачивается, чтоб сказать «вдоль дороги», столбы накренились, будто завидуют славе башни из Пизы. На качелях проводов любопытные сороки взирают сверху на престижное чудо автомобилестроения, и понятно почему — отродясь в здешних пенатах не появлялось «Мерседесов». Да еще таких настырных. Здесь и трактора, случается, глохнут, а «мерс», сука, ползет, как танк вражеский, как вездеход какой, чтоб его...
Благородной внешности муж при галстуке-бабочке болтал всю дорогу. И, что характерно, болтал все более и более складно. Закрой глаза, чтоб не косили на вооруженного пистолетом битюга Жана, забудь монологи джентльмена в самом начале знакомства — и, честное слово, легко представить себя гостем приятного и обходительного, неглупого и начитанного, словоохотливого и душевного дворянина из времен прошлых, нынче ажиотажно модных. Цены в ему не было на тусовках так называемых «наполеоников» — молодых и не очень людей современного мещанского сословия, которые облачаются в наряды отшумевших эпох и устраивают балы по образу и подобию дворянских собраний.
«Маньяка Чикатило тоже, наверное, соседи и знакомые считали славным дядькой, — подумал Сергач. — А обрамленный в рамочку дагерротип Джека Потрошителя, так и не пойманного проницательными сыщиками девятнадцатого столетия, поди ж ты, висит сейчас где-нибудь над камином в фамильном имении у какого-нибудь почтенного лорда, и спесивый британец не подозревает, в какое чудовище превращался по ночам его давно почивший в бозе родовитый двоюродный дедушка... Блин горелый! Я даже имени вампира-шизика не знаю! Знаю только, что его „секретаря“ зовут Жан... Если немого действительно так зовут... Допустим, я убегу, свяжусь с Петровкой, тридцать восемь, настучу на маньяков, и?.. Ну да, конечно, жареные косточки в лесу найдут, мусора Мухомора определят на дыбу, однако... Однако джентльмен-вампир, судя по всему, шишка, и хрен его арестуешь по устному навету какого-то Сергача. У него капиталы, адвокаты, связи, и фиг ему устроишь принудительную психиатрическую экспертизу... А если он и правда замешан в нефтяном бизнесе, так вообще числится субъектом особо ценным для государственной казны... И гражданство у него, потомка эмигрантов, возможно, какое-нибудь французско-испанское, мать его в дышло канделябром!»
— ...Церковь находится в центре нынешней Москвы, недалеко от метро «Китай-город», а в период царствования Алексея Михайловича то была окраина. Оттого присказка «у черта на куличках» и означает «далекое место». Игнат Кириллович, гляньте-ка, подъезжаем.
Искомое товарищество ущербных огородников ютилось на границе с Тверской областью, к северу от столицы. Какой, казалось бы, это «север»? Так, одно название. Между тем солнце уж давненько за горизонтом, а в ночном небе белесый кисель, пародия на питерские «белые ночи». Скоро полночь, и, кабы не затемненное лобовое стекло, можно было бы и не подсвечивать фарами отвратительную дорогу через лес.
Мошкара роится в свете фар, комарики-камикадзе рвутся в салон, камешки цепляются за резину и барабанят в днище иномарки. Разгулявшийся к ночи ветер колышет верхушки деревьев, здесь в основном лиственных. «Мерс» ползет медленно, с черепашьей скоростью, и качественные амортизаторы проигрывают в борьбе с ухабами да ямами. Трясет и шофера, и седоков. Бетонные столбы вдоль... язык с трудом поворачивается, чтоб сказать «вдоль дороги», столбы накренились, будто завидуют славе башни из Пизы. На качелях проводов любопытные сороки взирают сверху на престижное чудо автомобилестроения, и понятно почему — отродясь в здешних пенатах не появлялось «Мерседесов». Да еще таких настырных. Здесь и трактора, случается, глохнут, а «мерс», сука, ползет, как танк вражеский, как вездеход какой, чтоб его...