Жеглов Василий. Вервольф

   — Да, конечно, — думая о чём-то своем, рассеянно прошептала Вирта. — Ой! — вдруг вскрикнула она.
   Тёмник мгновенно развернулся. Со стороны портовых складов к ним приближалась группа людей. «Раз, два, три…», — начал считать тёмные фигуры Ивыч.
   — Восемь, — дрогнул за его спиной голос девушки.
   Намерения непрошенных гостей не вызывали сомнений: обнажённые мечи в руках говорили о них лучше всяких угроз. Впрочем, никаких угроз и быть не могло: эти люди пришли не для того, чтобы пугать — они пришли убивать…
   — Арбалет, — не оборачиваясь, спокойно произнёс Ивыч. — Дайте мне свой арбалет.
   Вирта передала ему за спиной оружие, которое дрок незаметно убрал под плащ.
   — Отходим, — скомандовал он.
   Прикрывая девушку, тёмник стал пятиться назад, отступая по пирсу в сторону моря.
   — Слушайте меня внимательно, Вирта, — не спуская глаз с приближающихся фигур, заговорил Ивыч. — Когда я скажу, вы прыгнете в воду и поплывёте в сторону кораблей, что стоят на рейде. До ближайшего ярдов четыреста — думаю, вы справитесь. Как окажетесь в воде, сразу сбросьте сапоги и плащ. Будете терять силы — кричите! Вахтенные должны вас услышать.
   — Я не… — попробовала возразить девушка.
   — Послушайте, — резко оборвал её тёмник. — Если вы этого не сделаете сами — клянусь, я столкну вас! Поймите же, наконец, что вы мне будете только мешать! — прошипел он. Потом немного помолчал и мягко добавил: — Я рассчитываю на вас, эррина. Доберётесь до корабля, расскажете обо всём, они зажгут сигнальные огни и вызовут портовую стражу. Обещаю вам, что я сумею продержаться до прибытия помощи. Договорились?
   Вместо ответа Вирта всхлипнула.
   — Вот и славно, — подытожил старик.
   «Одной проблемой меньше…Теперь надо только продержаться как можно дольше — чтобы у девочки был хоть какой-то шанс», — подумал он. Старый солдат сразу понял, что это будет его последний бой. Против восьмерых противников ему не выстоять: даже если бы эти люди были новичками, их численное превосходство всё равно предрешило бы исход схватки. А эти новичками не были… Первые четверо шли ровной цепью, полностью перегородив узкий пирс — в их задачу входило лишить его бокового манёвра. А вот вторая четверка шла классическим левосторонним уступом, который применялся лёгкой пехотой против тяжеловооружённых латников. Такое построение позволяло «крутить свилю»: первый в уступе наносил несколько провоцирующих ударов и тут же «сваливался» в сторону, его место занимал другой, потом третий — и так до бесконечности. Обороняющийся всё время был вынужден находиться под градом ударов, уходил в глухую оборону и быстро уставал, тогда как нападавшие всё время менялись.
   «Ты хотел славы? Получай за неё сполна!, — с сарказмом подумал великан. — Прут так, словно против них не один старый дрок, а целая стальная сотня! Кстати интересно, почему они просто не расстреляют нас из арбалетов? Забыли взять с собой, или в Аурии после войны не осталось хороших стрелков?» То, что нападавшие были аурийцами, не вызывало никаких сомнений: оружие, манера двигаться, даже то, как они держали мечи — всё говорило о том, что перед ним недавние враги.
   — Прыгай! — хрипло скомандовал Ивыч, и, на всякий случай, подтолкнул девушку локтем. За спиной раздался всплеск.
   Первая четвёрка перешла на бег и бросилась в атаку. Ивыч вскинул руку с арбалетом и в упор всадил болт крайнему справа. Прямо в лоб… Бандита откинуло назад, и тёмник ворвался в образовавшуюся брешь, откидывая ставший ненужным арбалет. Он выхватил из ножен меч и, не прерывая движения, просто и незатейливо со всей мощи рубанул ближайшего из нападающих правым засечным. «Шестеро! Слава Шауру, успел раскачать тело…» — последнее, о чём успел подумать старый дрок. Потому что это был бой на пределе скоростей и рефлексов, в котором некогда думать, в котором нет времени и места вставать в стойки и планировать удары. Одно движение, которое начинается с первого шага и кончается последним. Одно движение по ломаной траектории, с переменой центра тяжести и точек приложения силы, с некрасивыми позами, странными ударами, грубыми блоками…
   …Левая нога назад — «короткий шаг выпи». Меч на себя, вниз к левой ноге… Отножной слева по короткой дуге… Сбив. Правая нога назад — «длинный шаг выпи»… Широкий «веер» от правого плеча, чтобы прикрыть отход… Левый засечный в наскок… Уход влево… Косой на махе от левого плеча. Поземный слева по ногам…
   Удар. Скрутка, ответный…
   Удар. Блок…
   Удар. Сбив…
   Удар. Отход…
   Блок. Подсад…
   Удар. Шаг в сторону…
 
   Вирта вынырнула и снова ушла под воду. Отчаянно извиваясь, она пыталась скинуть сапоги, которые тяжёлым грузом тянули на дно. Наконец, ей это удалось. «Скорее наверх, скорее!».
   Правая рука запуталась в плаще. В груди огонь! Застёжка выскальзывает из пальцев. «Ну! Ну же! Получилось!».
   Последний рывок…Воздух ворвался в лёгкие, опьянив разум. Слабость. Кружится голова. «Куда плыть?».
   Ещё глоток воздуха. «Вот так — жадно, взахлёб!».
   Захлестнула волна. «Нет! Только не это!».
   Закашлялась в панике. Снова камнем. Рывок наверх из последних сил. «Нужно успокоиться!».
   Вдох носом, выдох. Голову в сторону — волну пропустить на выдохе. Гребок под волну. Вынырнуть. Вдох. Снова гребок. Вынырнуть. Вдох.
   Раз-два, раз-два…
 
   …Удар — раз. Блок — два. Удар — раз. Сбив — два… И единственная мысль: «Время… Она ещё не успела отплыть… Я не отдам её вам… Не отдам…»
   … Удар — раз. Сбив — два. Удар — раз. Отвод — два…
 
   «Жив?».
   Повернуть голову. Лязг мечей. Крики.
   «Жив!»
   Раз — вдох. Два — гребок, выдох. Раз — вздох.
   «Как странно… Вся жизнь сейчас состоит из этих двух простых действий: вдох-выдох. Как холодно! Работать ногами! Не чувствую ног! Работать! Во что бы то ни стало работать! Я смогу! Я успею! Он держится! Где же этот корабль? Почему ничего не видно?»
   Раз-два, раз-два…
 
   …Удар… Блок… Замах…
   Это был уже не удар. И уже не блок. И даже не сбив… Дыхание Ивыча было хриплым и прерывистым, правая рука онемела, левая висела плетью… Четверо оставшихся в живых бандитов теснили его к воде.
   …Короткий «веер» справа, чтоб отогнать…
   Сзади раздался деревянный стук.
   «Лодка! — вспыхнула мысль. — Молодец девочка, успела!».
   Краем глаза тёмник увидел, как из причалившей лодки на пирс легко взлетел первый из подоспевшей помощи.
   «Сарн!! Слава Шауру! — узнал знакомую фигуру коменданта Ивыч. — Вот теперь потанцуем по-настоящему», — злорадно подумал он, переходя в атаку.
   Широкое лезвие резко ужалило под лопатку. Ивыч даже не ощутил боли — только сильный толчок в спину, которой вдруг стало холодно. Он инстинктивно отшатнулся назад, сопротивляясь удару, и начал медленно заваливаться навзничь.
   «Звёзды… Как их много… Почему я так редко смотрел на них?…»
 
   «Всё! Больше не могу! Прости, Ивыч!».
   Ноги свело… Волна накатывает… Последняя в этой жизни…
   «Звёзды… Как же вас много… Может, Юр тоже сейчас смотрит на вас? Вы расскажете ему обо всём? Как бы я хотела прикоснуться к нему… Звёзды, вы же умеете исполнять желания? Подарите мне тепло его рук, прошу вас! Спасибо, звёзды, спасибо…»

Глава 15

   День пятый
   первый час после Полуночной службы
   (по Грайворскому времени)
   в пяти лигах от островов Крови
 
   Солёный морской воздух приятно щекотал ноздри. Барон сделал глубокий вдох и зажмурился от удовольствия. Потянувшись, он покрутил головой, разминая затекшие после сна мышцы, после чего неспешно направился в сторону гостевой каюты. Только что ему сообщили, что на горизонте показались огни маяков — это означало, что прямо по курсу лежат острова Крови, а значит — священная империя совсем близко. Путешествие подходило к концу…
   Барон прислушался: со стороны правого борта доносились звуки, недвусмысленно говорившие о том, что кого-то выворачивает наизнанку. Ойба усмехнулся и свернул в указанном направлении. Заметив хозяина, Самри сделал шаг в сторону, открывая барону картину во всей красе: свесившись за борт, тщедушный грайворец старательно избавлялся от остатков ужина. Его ноги дёргались в такт рвотным позывам, как будто их обладатель исполнял какой-то странный танец.
   — Я вижу, вы так и не привыкли к морской качке? — с издёвкой осведомился Ойба. — Имейте в виду, Риксус: как только мы войдем в территориальные воды империи, подобная слабость может стоить вам головы. Если вы хотя бы плюнете за борт, вас не защитит даже дипломатический статус. Осквернение священных вод — одно из самых страшных преступлений в империи. Другое дело, если бы вы приняли нашу веру… Вы, кстати, ещё не передумали?
   — Скоро? — повернув бледное лицо, страдальчески спросил Риксус.
   — Завтрак?! — издеваясь, переспросил барон.
   — У-у-у-а! — тут же отреагировал грайворец утробным рыком и снова свесил голову за борт.
   Ойба с нескрываемым удовольствием наблюдал за мучениями неверного. Всякий раз, когда барону удавалось его унизить, он испытывал чувство полного удовлетворения.
   — Когда же это, наконец, закончится? — подняв голову, тяжело дыша, простонал Риксус.
   — На ваше счастье, совсем скоро. Видите огни на горизонте?
   — Это уже империя? — с надеждой спросил Риксус.
   — Не совсем — это острова Крови, или как вы их называете — острова Скорби.
   — Да-да, я знаю, — кивнул архивариус, утираясь носовым платком. — Когда Многоликий сражался с тёмными силами, несколько капель его огненной крови упали в море и, застыв, превратились в цепочку островов у побережья. С тех пор эти острова — своеобразная граница империи, пересекать которую людям другой веры запрещено. Правильно?
   — Почти, — поджал губы Ойба. — Для неверного вы неплохо разбираетесь в нашей религии.
   — Значит мы причалим на каком-нибудь из островов?
   — Нет, мы пойдём в саму империю. Не беспокойтесь, — скривился в усмешке барон, заметив, как позеленел Риксус, — от островов до побережья не более пяти лиг. Правда, это займёт некоторое время: проходы между островами изобилуют мелями и подводными скалами. Но для этого существуют лоцманы…
   — А как же…
   — Запрет? Видите ли, любой неверный, ступив на землю империи, сразу становится рабом, следовательно, священный запрет не нарушается, — безмятежно пояснил Ойба.
   Риксус в изумлении открыл рот:
   — Вы хотите сказать… — потрясенно произнёс он.
   Барон насмешливо смотрел на него, наслаждаясь произведенным эффектом.
   — К сожалению, Риксус, хорошего раба из вас не получится — у вас слишком слабое здоровье. Поэтому до окончания расследования вы останетесь на корабле. А потом мы с вами снова отправимся в путь — на этот раз прямиком на остров Тэнн. Так что, придётся вам привыкать к морской жизни.
   — Я умру, — обречённо заключил грайворец. — Я этого не выдержу…
   — Что ж, в таком случае, может быть, на родине вам поставят памятник. Преодолеть тяжкие испытания, после чего отдать жизнь за отечество — подвиг достойный самой высокой оценки!
   — Зачем вы так со мной? — жалобно спросил Риксус. — Я же всё вам рассказал. Меня заставили. Неужели вы думаете, что я сам вызвался участвовать в этой миссии?
   — Вряд ли… — хмыкнул барон. — Вас просто-напросто использовали. От вас избавились, как избавляются от ненужной вещи. Вас выкинули в сточную канаву, и теперь никому нет дела до вашей судьбы. Те, кто вас направил, прекрасно понимали, что заговор против империи будет раскрыт и доказан, после чего все присутствовавшие на процессе грайворцы станут собственностью империи. Вы уже фактически мертвец. Единственный для вас способ остаться в живых — это стать рабом, например — моим…
   — Вы же сказали, что из меня раба не получится, — сглотнул Риксус.
   — Хм, интересно… — прищурился Ойба. — А ведь вы уже стали прикидывать подобный вариант, не так ли?
   — Чушь! — смешавшись, покраснел грайворец. — Я просто пытался доказать вам, что вы нелогичны. К тому же, я не понимаю, почему вы так уверены, что Тэннский совет вынесет Грайвору обвинительный вердикт? У вас есть только один свидетель — этот воришка, но он в коме, и я не знаю такого лекаря, который бы сумел вернуть его к жизни.
   — Зато я знаю, — понизив голос, произнёс барон. Его глаза вдруг загорелись каким-то странным огнём. — Его не только вернут к жизни, но и заставят вспомнить всё, вплоть до мельчайших подробностей.
   — Если только он доживёт до этого момента, — неожиданно для себя выпалил Риксус.
   Ойба удивленно посмотрел на него. Таким взглядом обычно смотрят на мелкую шавку, которая сначала испуганно скулила, поджав хвост, а потом вдруг неожиданно вцепилась в ногу.
   — Значит, у ваших охранников, всё-таки, был такой приказ? — сузив глаза, спросил он. — Хвала Многоликому, что я догадался разоружить их. А может быть убийство должны были совершить вы?
   — К-какое убийство, — затрясся Риксус. — Я… я… просто имел в виду, что он умрёт от голода и жажды, пока мы доплывём…
   — И не надейтесь! — презрительно бросил Ойба. — Взгляните-ка, что вы видите справа по курсу?
   Риксус посмотрел в указанном направлении. Сначала он ничего не мог разглядеть в кромешной тьме, но потом глаза привыкли, и он вдруг увидел узкую хищную тень, скользившую в нескольких десятках ярдов от корабля.
   — Что это?!
   — Одна из галер береговой охраны. Она сопровождает нас уже два часа.
   — Там есть лекарь?
   — Нет, но она доставит отступника на берег гораздо быстрее. Так что молитесь — возмездие уже близко…

* * *

   День пятый
   четыре часа после Полуночной службы
   (по Грайворскому времени)
   Нейтральные воды
 
   «Дура! Ну какая же я дура! — Хелен хотелось задушить себя. — Нужно было уезжать сразу! Он же говорил! А теперь всё кончено! Всё кончено! Ну почему?! Почему именно так? Почему именно со мной?»
   Хелен застонала. Её лицо было мокрым от слёз — это были слёзы бессилия, отчаяния и злости на собственную глупость. Ей казалось, что она сходит с ума. Нет, никогда не было и не будет ничего страшнее, чем чёткое осознание того, что твоя жизнь тебе уже не принадлежит. Она будет продолжаться — или оборвётся — не тогда и не так, как захочет этого Всемилостивый Шаур, а исключительно по прихоти животного в человеческом обличии, которое стало твоим хозяином… Она перестала быть человеком — она теперь рабыня. Туловище. Вещь… Вещь без души…
   «А как же девочка? Ты о ней подумала?». Женщина вздрогнула. Сердце зашлось от нестерпимой боли, тело выгнулось дугой, и трюм огласил жуткий вой. Это был крик смертельно раненого зверя, но никак не человека. Взлетев к потолку, он некоторое время вибрировал на самой высокой ноте, и умер в смертельном хрипе…
   Она очнулась через несколько минут. Правильнее будет сказать, что она родилась заново, потому что прежней Хелен уже не существовало. Слёзы высохли, сердце стало биться ровно и очень-очень быстро, мысли бесновавшиеся в голове на разные голоса, смолкли, а страх растаял… Казалось, что и без того холодный воздух, который заполнял помещение трюма, стал совсем ледяным, и эта смертельная стужа исходила от хрупкой женщины, которая лежала связанной на прелой соломе. Теперь она знала, что ей делать. Оставалось только ждать…
 
   Окрик настиг, когда он уже почти вышел из кубрика.
   — Эй, Рейл, в «менестреля» перекинемся?
   — Не, что-то сегодня не в масть, — помотал головой он.
   — Ага, — встрял другой голос. — Ему всё сегодня не в масть — боцман обещал ему бушприт укоротить!
   Тесное помещение содрогнулось от дружного хохота. Рейл громко выругался и, хлопнув дверью, выскочил из кубрика. «И всё из-за этой сучки! — в ярости подумал он. — Подумаешь, помацал малехо пока тащил! Ну, оставил пару синяков, что с того? А боцман сразу по харе! Да ещё на глазах у всех! Сука!» — он зло сплюнул.
   По большому счёту, боцман был прав: товар есть товар, доля с него общая, и пока он не продан, никто не имеет права его портить. Нужно было сдержаться! Но как? Как удержаться, когда тебя преследует этот запах? Запах, от которого перехватывает дыхание и тянет низ живота. Он помнил его. Он очень хорошо его помнил…
 
   …Кейрития полыхала. Горели замки благородных и фермы лэндеров, несжатые поля и риги с зерном, деревенские кабаки и винные склады. Обезумевшие от вседозволенности пьяные толпы черни громили всё на своем пути. Это было похоже на стремительный бурлящий поток во время весеннего половодья.
   В тот год ему исполнилось четырнадцать, и он участвовал в погромах наравне со взрослыми. Ворота замка держались почти всю ночь, но под утро, когда солнце окрасило горизонт в кроваво-розовый цвет, они, наконец, рухнули. Страшный грохот заглушили ликующие крики многотысячной толпы, ворвавшейся во внутренний двор замка. Капитана, командовавшего гвардейцами, сразу убивать не стали. Мужики раздели его догола и распяли на решётке главных ворот. А потом, потом он кричал… Кричал долго и страшно. Кричал так, что этот крик был слышен даже в подвале замка, куда Рейл с братом спустились в поисках бочек с вином. Они долго плутали по подвальным лабиринтам, освещая путь факелами, но когда добрались до винной кладовой, то обнаружили там нечто совсем другое… Сначала, услышав всхлипы, они подумали, что это вытекает вино из прохудившейся бочки, но потом Рейл почуял их запах… Запах запретного, недозволенного, чистого и благородного — запах нежной и холёной кожи. Они прятались в углу за самой большой бочкой — её дочь лет десяти и Она… Почему-то, когда он вспоминал тот день, он всегда мысленно произносил «Она» именно с большой буквы. Может потому, что Она стала его первой женщиной?
   Когда брат ударил её ногой в живот, она даже не вскрикнула, а, закусив губы, продолжала смотреть ему в глаза. Рейлу захотелось бежать прочь сломя голову, только бы не видеть этот горящий ненавистью взгляд. Но брат был старше его и знал жизнь намного лучше. Вместо того, чтобы нанести следующий удар, он схватил её дочь и сорвал с неё платье. И вот тогда её взгляд изменился. Он стал затравленно-молящим и покорно-рабским…
 
   Лицо пылало от нахлынувших воспоминаний. Он хотел подняться на палубу, чтобы остудить этот жар под струями прохладного ветра, но ноги, как казалось, сами по себе несли его в другом направлении. Рейл пытался остановиться, ибо понимал, чем ему это грозит, но его попытки были тщетны. «Я только взгляну на неё. Только взгляну и сразу уйду», — убеждал он себя.

* * *

   День пятый
   пятый час после Полуночной службы
   (по Грайворскому времени)
   на рейде порта Торшон — столицы Салийской империи
 
   Зов пришёл как всегда неожиданно: лёгким дуновением погладил по лицу, коротко и больно ужалил в сердце — и тут же растаял…
   Тело вампира откликнулось немедленно: в висках привычно застучала кровь, мышцы на мгновение одеревенели, по ним прокатилась горячая волна, и Марн привычно почувствовал, как тело налилось приятной упругостью. Ожидание закончилось: зов разогнал «дремоту». Марн ненавидел это пограничное состояние между «сном» и «явью». Однажды «пробудившись» и встав на тропу крови, вампир уже не мог остановиться — до тех пор, пока она не будет пройдена до конца. Ожидание же тяготило — оно тянуло обратно в «сон», на время которого он становился человеком… Почти человеком… Только почти…
   Серая тень бесшумно скользнула вдоль стены трюма. Неожиданно один из спящих зашевелился, и она замерла. Человек что-то сонно пробормотал и снова захрапел. Тень продолжала оставаться на месте, «прощупывая» темноту. Убедившись, что вокруг всё спокойно, она продолжила свой путь и вскоре остановилась.
   Нелюдь присел. Всё его внимание было приковано к небольшой пульсирующей жилке на шее спящего. В последний момент лис словно что-то почувствовал: его дыхание участилось, веки затрепетали, но проснуться он так и не успел: вампир особым способом сложил пальцы — и кисть руки резким, словно бросок змеи движением, «ужалила» человека чуть ниже левого уха.
   «Теперь остальные», — удовлетворенно подумал Марн. Он легко выпрямился и всё так же бесшумно шагнул к стражникам.
   Зонг спал, широко раскинув руки. Могучая грудь вздымалась, точно кузнечные меха, сопровождая каждый выдох мощным храпом. Вампир дождался очередного вздоха… Он осторожно протянул руку — на этот раз его ладонь была выпрямлена. Короткий, почти без замаха, удар был нацелен в гортань жертвы, но в последний момент произошло нечто невероятное: рука остановилась и замерла на волосок от цели. Марн оцепенел. Ладонь сжалась в кулак, потом пальцы сами собой сложились точно таким же образом, как и минуту ранее, когда он «отрабатывал» лиса. Вампир не понимал что происходит. Впервые в своей жизни он колебался перед тем как убить, и это было по-настоящему страшно…
   Неизвестно чем бы это всё закончилось, если бы в дело не вмешался случай: крупная крыса, привлеченная запахом хлебных крошек, вскочила на грудь спящего стражника, полоснув его голым хвостом по носу. Зонг чихнул, сонно смахнул крысу, и уже было повернулся на другой бок, как вдруг открыл глаза и уставился на склонившегося над ним Марна.
   — Тебе че?…
   Договорить он не успел. Тело вампира, наконец, вспомнило о своем предназначении и отреагировало молниеносно, и стражник, коротко всхрапнув перебитым горлом, обмяк. Предсмертный вскрик был едва слышен, но этого оказалось достаточно, чтобы лежащий рядом Листвиг мгновенно проснулся. Он по-военному подхватился с места, сразу принимая боевую стойку, но Марн всё же успел опередить его. Последовала подсечка, и стражник рухнул на пол. Навалившись на него, вампир одним движением свернул ему шею. Всё было кончено…
   Марн продолжал лежать на трупе. Его колотила крупная дрожь. Он пытался осознать, что с ним произошло, и не мог этого сделать… «Потом, — сказал он сам себе. — Сейчас не время». Словно в подтверждение этих мыслей, сверху раздался лёгкий свист, и сразу за ним — звук отодвигаемой решётки. Ещё через мгновение в трюм был сброшен конец. Вампир поднялся, подтащил тело лиса, крепко обвязал его и дёрнул два раза за верёвку. Тело медленно поползло вверх. Через некоторое время пустой конец снова был сброшен вниз, и Марн в несколько движений взлетел наверх. Он мягко выпрыгнул из люка и присел на корточки. Его взгляд быстро обшарил палубу.
   — Балласт? — тихо спросил знакомый голос.
   — Сброшен, — после короткой паузы ответил Марн.
   — Были сложности? — насторожился собеседник.
   — Небольшие, — нехотя ответил вампир. — Сейчас не время…
   Он не смотрел на оборотня, но ощутил, как тот напрягся и поспешил сменить тему:
   — Как будем уходить?
   — С кормы шлюпка лоцмана, — медленно произнёс оборотень. — Поможешь мне с грузом, а сам вернёшься. Ты знаешь, что нужно делать. Ждать буду в ста ярдах севернее.
   — Сколько? — односложно спросил Марн.
   — На палубе уже никого. Восемнадцать человек команды в кубрике под полубаком. Лоцман вместе с капитаном в его каюте. Запомни, будешь отходить — отопри решётку трюма, где содержаться рабы. Чем больше их выживет — тем лучше, а вот команда выбраться не должна.
   — Ясно, — кивнул Марн. — Работаем.

* * *

   День пятый
   пятый час после Полуночной службы
   (по Грайворскому времени)
 
   Это была единственная дверь на свете, в которую он стучал, прежде чем войти. Боцман с опаской, словно не доверяя своему огромному кулачищу, несколько раз коснулся деревянного косяка.
   — Заходи, Слип, — раздался голос капитана. — Мог бы и не стучать, от тебя так несёт чесноком, что о твоём приближении узнаёшь за десять ярдов. С чем пришёл?
   Боцман слегка приоткрыл дверь и просунул голову:
   — Кэп, может, глянешь товар, а?
   — А чего на него смотреть? — лениво зевнул Дэмистр. — Придём в Кир, будем грузить остальной товар — там и гляну.
   Он взял лежащую на койке гитару и ударил по струнам:

 
Пиратство — грабёж,
Кто вам сказал?!
Добычи делёж
Он не видал.^[1]
 

   — Всё ещё надеешься свою долю приподнять? — насмешливо спросил Дэмистр.
   — Неплохо бы, — насупился боцман, просачиваясь внутрь каюты. — Оно, конечно, всё одно пропью, — рассудительно заметил он, стараясь дышать в сторону. — Но сам знаешь, кэп: кругляшей много не бывает.
   — Ладно, — капитан отложил инструмент и встал с койки. — Пошли, глянем, что ты нам на борт приволок.
   Слип изобразил что-то похожее на довольную ухмылку и распахнул дверь, пропуская капитана вперёд.
   — Куда определил? — не оборачиваясь, спросил Дэмистр.
   — Мать — в грузовом трюме, а девчонка у меня в кубрике, — доложил боцман.
   Капитан резко затормозил и, развернувшись, ухватил его за грудки:
   — На сладкое потянуло? — прошипел он.
   — Да ты что, шкипер, — отшатнулся Слип. — И в мыслях не держал! Я ж наоборот — чтоб понадёжней было!
   — Смотри у меня, — пригрозил Дэмистр, отпуская его. — Мне порченый товар не нужен!
   — О том и пекусь — в моём то кубрике куда как надёжнее! — обиженно пробурчал боцман. — Что я, идиот — портить товар, с которого мне треть светит?
   — Четверть, — напомнил капитан.
   — Это пока ты её не видел, а посмотришь — сам мне треть определишь за подгон.
   — Я своего слова не меняю, — отрезал Дэмистр. — Сказал четверть — значит четверть! Давай, открывай свою халупу!