Железников Владимир Карпович. Жизнь и приключения чудака

   - Ну вот я и вернулся, - тихо сказал я.
   Подошел к парте, за которой "сидел" Толя.
   - Как сидишь! - закричал я на него. - Опять сгорбился? Нехорошо. - И "стукнул" его по спине.
   Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально "вглядываясь" в лица ребят.
   - А ты чего плачешь? - спросил я Зину Стрельцову. - Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
   Подскочил к Генке:
   - Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
   Тут я заметил Гогу Бунятова:
   - А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что "мамы разные нужны, мамы всякие важны"? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено, я остаюсь навсегда!..
   Когда я спустился в вестибюль, Насти и Сашки не было. На стуле одиноко лежал мой портфель.
   А на следующий день я снова прибежал в школу раньше всех, чтобы Нина не успела назначить к моим первоклассникам нового вожатого. Выхватил у нее обратно заявление и на радостях влетел в класс, размышляя о том, как поведу детей фотографироваться.
   В классе в полном одиночестве сидела Настя. От неожиданности я замер. А она встала мне навстречу. Помню, я еще успел подумать: "Да, ревнивец Сашка, проспал ты свое счастье". И точно, она пригласила меня пойти после школы в кино. А я молчал и чувствовал, что бледнею, бледнею, как Сашка во время припадка ревности, потому что знал, что должен ей отказать.
   - Чего же ты молчишь? - спросила она.
   - Я веду своих ребят фотографироваться.
   - Подумаешь! - сказала она. - В другой раз сводишь. Обещанного три года ждут.
   - Не могу, - твердо ответил я и еще больше побледнел.
   - Ох, надоел ты мне со своим детским садом! - сказала она.
   ...Когда я выводил ребят из школы, то увидел Сашку и Настю, шагающих впереди нас. И они увидели нас и остановились. А ребята галдели, как десять тысяч воробьев, и не замечали ни Сашки, ни Насти.
   Я сделал вид, что не вижу их, но Настя помахала мне:
   - Мы в кино.
   - Попутного ветра Гулливеро в сопровождении Лилипуто! - крикнул самодовольный Сашка и захохотал.
   Конечно, со стороны мы представляли довольно смешную картину: я долговязый, рост сто шестьдесят, а детишки мне по пояс. Но представьте, Сашкины слова меня нисколько не задели. Я привык, что он не разбирается в средствах борьбы. То он мне вылил за шиворот полграфина воды, то на истории нарочно подсказал неправильную дату. А сегодня вообще где-то раздобыл старый ночной горшок и подставил мне. Я не заметил и сел. Все давились от смеха, а я обиделся на Сашку, чуть не заревел и, чтобы скрыть это, стал паясничать и напялил себе этот горшок на голову, за что был выгнан с урока.
   Я благородный человек и не мстительный, я не обижаюсь на Сашку за то, что он все время пытается меня унизить. Я все равно люблю Сашку, он мой лучший друг. Может, и он когда-нибудь поймет это.
   Зато малыши, когда увидели Сашку и Настю, поутихли и затаились. Догадливые. А Наташка спросила:
   - Боря, может быть, ты пойдешь в кино? Мы можем сфотографироваться завтра.
   Я ей ничего не ответил, только весело подмигнул. А ее глаза сначала превратились в пятаки, потом в воздушные шары, а потом... Нет, вы только представьте - она тоже подмигнула мне! Ну и девчонка, соль с перцем!
   А потом началось настоящее веселье. Действительно, автоматическая фотография великолепная вещь!
   Генка, отчаянная голова, снялся с оскаленными зубами. Толя прилепил к подбородку обрывок газеты. Зина Стрельцова высунула язык.
   Все хохотали и никак не могли остановиться.
   Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знаю: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:
   - Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.
   - Ура! Ура! - закричали все.
   - А мне мороженого нельзя, - сказал Толя. - Я болел ангиной.
   - Жаль, - ответил я.
   У Толи сразу испортилось настроение. Это было заметно.
   - Ну что ж, полная солидарность: мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.
   - А что такое "полная солидарность"? - спросил Гога.
   - Это когда один за всех и все за одного, - сказал я.
   - Полная солидарность! - обрадовался Толя.
   И все малыши дружно закричали:
   - Полная солидарность, полная солидарность!
   А когда стали покупать пирожки, я увидел, что Генка и еще несколько ребят отошли в сторону и стали внимательно рассматривать на витрине тульские самовары. Точно их с самого рождения интересовали только самовары и всякие там узоры на них.
   Ясно: у них не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежал остаток от известной десятки. И я принял единственно верное решение. Вытащил из кармана рубль, подошел к продавщице пирожков, купил десять штук и сказал ребятам, этим любителям самоваров:
   - А ну, налетайте!
   Они отвернулись, как будто не поняли, такие гордые оказались.
   - Ребята! - повторил я. - Ну, чего же вы? Налетайте!
   Сначала подошел Генка и вроде нехотя взял пирожок. За ним потянулись остальные. Каждому ведь хотелось съесть пирожок. Последний я взял себе.
   Вечером я расклеил фотографии малышей в тетрадь. Она стала как живая. Интересно было ее перелистывать...
   Скандал получился неожиданный и грандиозный. Меня вдруг решили с треском снять с должности вожатого.
   Как-то после уроков прибежала взволнованная Нина и сказала, чтобы я больше не смел ходить к первоклашкам. Она отошла к учительскому столу и крикнула мне оттуда:
   - Ты слышал, я тебе это категорически запрещаю!
   - А мы сегодня идем в цирк, - сказал я.
   - Никаких цирков! - сказала Нина и погрозила мне пальцем.
   - Недолго ты царствовал, - сказал Сашка.
   И действительно, недолго.
   Все, конечно, заахали и заохали и стали ко мне приставать с расспросами, но, честное слово, я сам не знал ничего. Тогда они привязались к Нине, и она ответила, что сейчас они узнают и закачаются, такой я тип.
   Нина рассказала про все мои дела, перечисляя их долго, подробно и противно. И добавила, что я влияю дурно на детей, сею между ними вражду и смуту.
   Это потому, что я сказал одной девчонке, что нехорошо ябедничать, а она спросила меня, что это такое, а я ей объяснил, и теперь ее все дразнят ябедой.
   Тут я не выдержал, прервал плавную речь Нины и крикнул:
   - Зато она больше не ябедничает. Успех достигнут!
   Но она не обратила на мои слова никакого внимания и заявила, что совет дружины отстранил меня от должности вожатого...
   В этот момент открылась классная дверь, и в проеме появилась секретарь директора, сама Розалия Семеновна, которую вся школа зовет "Чайная Роза", хотя, конечно, никто из наших ребят никогда не удостаивался ее взгляда. Ну, когда она появилась в дверях, Нина сразу забыла, что еще там решил про меня совет дружины, и уставилась на Чайную Розу.
   - Кто здесь Збандуто? - Она даже не переврала мою фамилию.
   - Я.
   - К директору, - сказала Чайная Роза. - И вы, Нина, тоже.
   Она не ушла, а продолжала стоять в дверях, пока я собирался. Никто мне ничего не сказал вслед и никто не сострил, потому что все поняли: дела мои плохи.
   На всякий случай я захватил с собой тетрадь с фотографиями - как ни плохи дела, а терять самообладание нельзя - и прошмыгнул мимо Чайной Розы летучей мышью; ни одна складка на ее платье не дрогнула.
   Нина прошла к директору, а я остался ждать в секретарской вместе с Чайной Розой.
   Странно, но у меня в жизни почему-то все получается наоборот. Когда я хотел уйти от первоклашек, когда они мне были безразличны, меня не отпускали, но как только мы по-настоящему подружились, - на тебе!
   А дело было ерундовое.
   Генка подсунул Гоге живую ящерицу. Гога перекинул ее Наташке, а Наташка подбросила в парту Стрельцовой. Та сунула руку в парту, натолкнулась на ящерицу и как завопит: "Спасите, спасите! У меня в парте мышь! Она меня укусила!"
   Ну, учительница влезла в парту, достала ящерицу и отнесла в ботанический кабинет.
   И ничего страшного не произошло бы, если бы не я!
   Когда Наташка рассказала мне об этом случае, я возмутился и заявил, что мне надоела их трусость, что пора это преодолеть. А то одни боятся собак, другие - ящериц, третьи ни у кого ничего не могут спросить. Это не ребята, а какое-то сборище трусов! И я решил их перевоспитать. Пригласил к себе, когда мамы не было дома, и устроил тренировку по закаливанию нервной системы.
   Они сидели в одной комнате, а в другой был погашен свет. Там было темным-темно. Я сказал, что буду магом, волшебником и великим врачевателем, который их спасет навсегда от трусости и дрожания.
   Я ушел в темную комнату и стал их по очереди вызывать.
   Каждый из них должен был войти в темную комнату и пробыть там несколько минут, а я в это время издавал ужасные стоны и вопли (я для этого специально прослушал пластинку Имы Сумак).
   Значит, я так кричал, а сам подходил к жертве и прикладывал ей к руке или к лицу какой-нибудь предмет: ложку или щетку.
   Это называется "психотерапия". Между прочим, вполне научный метод. Если жертва выдерживала все испытания, то я радостно объявлял ей, что она теперь никогда и ничего не будет бояться: ни собак, ни кошек, ни ящериц, ни темных улиц, и так далее, и так далее.
   В общем, все шло хорошо, и вдруг Зина Стрельцова, войдя в темную комнату, не выдержала и завопила. Она пустилась наутек, грохнулась и разбила себе колено.
   Ну, я, конечно, зажег свет, и мы стали дружно ее успокаивать и доуспокаивали до того, что она согласилась повторить опыт, точнее, не согласилась, а сама попросила и выдержала его достойно.
   Но потом Зина пришла домой и рассказала все матери. А та еле дождалась утра, прилетела к нашему директору и стала кричать, что она забирает своего ребенка из класса, где появился какой-то ненормальный вожатый, который хочет из детей сделать инвалидов.
   Ну, директор не заступился за меня, потому что мы с ним не были знакомы. А жаль, я бы ему объяснил, в чем дело. А он просто пригласил Нину, и Стрельцова-старшая при ней повторила всю историю и добавила некстати еще две другие.
   Эти истории случились в самом начале, когда я был еще неопытным вожатым и часто терял над собой контроль, увлекаясь чем-нибудь.
   Я тогда ходил по домам первоклассников, чтобы поближе познакомиться с их жизнью. Мне нравилось так ходить: везде мне были рады, угощали обедами, советовались, как лучше воспитывать детей, рассказывали про свою жизнь. И вот как-то я пришел к Толе. Он был один дома и угостил меня чаем.
   Мы пили чай из красивых золотых чашек, только Толя пил из маленькой чашки, а я из большой.
   Ну, я и разбил свою чашку - зацепил как-то неловко и уронил на пол. Я не придал этому большого значения - кто из нас не бил чашек! - и не понял, почему Толя так испугался. Я решил, что он просто пугливый. А на самом деле все оказалось не так просто.
   Толя из большого уважения ко мне угощал меня чаем из папиных коллекционных чашек. А я-то ничего не знал и, когда уходил, осколки эти унес. Хотел выбросить, только на одном осколке был нарисован красивый замок, так что я все осколки выбросил, а замок оставил.
   А Толя дома чашки так переставил, чтобы не видно было исчезновения одной из них. Но Толин папа все-таки заметил, схватил Толю и с криком: "Что ты наделал, негодник!" - стал его так трясти, что Толина мама испугалась, что он оттрясет у Толи голову, и вырвала сына из рук мужа. Тогда Толин папа упал на диван и перестал со всеми разговаривать, потом вскочил, схватил Толю и приволок ко мне.
   Он совершенно обезумел и хотел узнать, куда я выбросил осколки его любимой чашки.
   Я сначала не мог понять, как это из-за чашки так можно страдать.
   "Я вам куплю сто таких чашек", - сказал я ему.
   И что же вы думаете? После моих слов он сразу успокоился. Посмотрел на меня унылым взглядом, покачал растрепанной головой и произнес с жалостью:
   "Невежда, глупец! Не обижайся на меня, я не хочу тебя оскорбить, я просто говорю тебе, кто ты есть на самом деле. Ты купишь сто таких чашек?! А знаешь ли ты, несчастный, что их всего было сделано в восемнадцатом веке пять штук. Пять штук! Одна хранится в музее в Ленинграде, вторая - у двоюродной праправнучки самого Ломоносова, - голос его звучал трагически тихо, - третья вывезена за границу беглым лакеем князя Юсупова и продана там банкиру Ротшильду, четвертая пропала без вести, а пятая была у меня. И об этом знает весь мир!"
   Совершенно потрясенный, я достал осколок чашки с изображением дворца и протянул ему. Он взял, поблагодарил меня - какой благородный человек! - и ушел.
   Эта история очень взбудоражила Стрельцову-мамашу, потому что она вообще относилась ко мне подозрительно, с тех пор как я посетил их дом. А сначала она была мне рада.
   Однажды трое взрослых Стрельцовых - бабушка и родители - собирались в кино и боялись оставлять Зину одну дома. А тут я пришел, и они спокойно ушли.
   Зина тут же позвонила Наташке и Толе, и они прибежали.
   Нам было весело, они мне всякие истории рассказывали, главным образом про маленьких детей, а это всегда смешно, и анекдоты. Про мальчишку, который захотел на улице по-маленькому и подошел к милиционеру, чтобы спросить, где найти уборную. А милиционер долго-долго ему рассказывал, и вдруг мальчишка прервал его и сказал: "Спасибо, уже не надо". Ох, и хохотали они! Я думал, они от хохота лопнут.
   Потом Зина зачем-то напялила на себя мамину юбку, такую желтую-желтую, и красовалась перед Наташкой. А Толя в это время хлопал мячом об пол.
   На беду, Зинина бабушка не признает современных шариковых ручек и пишет письма химическими чернилами, и ее пузатая старомодная чернильница стояла на столе. Ну, в общем, Толя хлопал об пол, пока не перевернул чернильницу.
   Но самое главное не в этом, не в том, что он перевернул чернильницу и залил всю клеенку чернилами... Нет, самое главное началось потом, когда мы обнаружили на прекрасной юбке Зининой мамы чернильное пятно с горошину.
   Вот тут-то и началась паника. Ну скажите, как на моем месте поступил бы каждый взрослый человек, когда видит неопытных детей, да еще своих воспитанников, в страхе и ужасе? Конечно, постарался бы им помочь. Точно так поступил и я.
   По моему предложению мы решили перекрасить юбку в другой цвет, чтобы скрыть чернильное пятно, с одной стороны, и сделать Зининой маме сюрприз - с другой. Ведь у нее фактически должна была появиться новая юбка!
   Ребята были в восторге от моего предложения. Они никогда в жизни ничего не красили. Наташка визжала, Толя прыгал, как гуттаперчевый мальчик.
   Да, это был полный восторг, полное взаимопонимание и дружба. Правда, меньше всех восторгалась Зина, потому что юбка принадлежала ее маме.
   Мы перекрасили юбку в вишневый цвет - пятно стало золотистым. Мы перекрасили ее в коричневый - пятно стало черным. Вот что значит пользоваться старыми чернилами: их даже краска не берет. Тогда я предложил для симметрии поставить на юбке несколько горошин, но Зина почему-то отказалась.
   С той поры наши отношения со Стрельцовой-старшей осложнились. Она отчитала меня по телефону, нажаловалась моей маме. А теперь прибежала к директору.
   Вот тут-то директор и вызвал Нину для разговора.
   Нина попробовала меня защитить, но Стрельцова-старшая все твердила: "Он ненормальный, он ненормальный". Тут, правда, директор ее оборвал: "Может быть, он в вожатые не годится, но он совершенно нормальный" - и попросил Нину принести ему наш классный журнал, чтобы доказать Стрельцовой, насколько я нормальный: дескать, я вам сейчас покажу, как он учится.
   А накануне я сразу в один день получил пять двоек. Я узнал, что Насте Монаховой поручено подтягивать отстающих. Вот я и решил превратиться в отстающего, чтобы она меня подтягивала. Если бы я получил одну двойку или две, это могло бы не произвести впечатления, поэтому я и получил сразу пять двоек.
   Думаете, это легко? Целый день я был в страшном напряжении: во-первых, боялся, что меня не вызовут, а во-вторых, что вместо двойки какой-нибудь сердобольный учитель влепит мне тройку. Никто, разумеется, не догадался, кроме Сашки, куда я клоню, но, когда наша классная заявила, что я теперь буду заниматься с Настей как самый отстающий, он вновь покрылся бледностью мертвеца.
   При этом Сашка сказал, что, хотя у него двоек нет, он будет вместе со мной ходить на занятия к Насте, чтобы у нас были равные условия для борьбы.
   Так вот, значит, когда директор увидел, что у меня пять двоек, он возмутился: "Где вы нашли такого шалопая? (Шалопай - это я). Неужели нельзя было подобрать в вожатые хороших, смышленых ребят, у которых есть чувство ответственности?" И тут он, как рассказывала потом Нина, схватился за голову и простонал: "Постойте, постойте... Збандуто?! Мы же получили на него письмо из милиции!" Он вызвал Чайную Розу, и она принесла это письмо.
   Дело в том, что меня вывели со скандалом из бассейна. Я там был на соревнованиях и засвистел в два пальца.
   Рядом оказался милиционер - они всегда появляются рядом в неподходящее время, - тяп меня за плечо. Я возмутился, стал брыкаться и кричать. Он меня вывел и еще не поленился настрочить письмо в школу.
   А почему я засвистел, он не попытался узнать. Вы заметили, во всей этой истории никто не посмотрел в корень. Я бы никогда, вы слышите, никогда не стал бы свистеть просто так. У меня для этого были веские основания.
   На соревнованиях выступал один пловец, которого мне необходимо было освистать, чтобы выразить свое отношение к нему.
   Все началось с того, что я решил сделать из своих первоклассников пловцов. Ну, во-первых, потому, что их надо было закалять физически, а то у них вечные ангины и гриппы, во-вторых, этим видом спорта можно заниматься с детства, а в-третьих, всем известно, что с плаванием у нас в стране не все в порядке.
   Кто знает, думал я, может быть, из этих детей вырастут рекордсмены страны или мира!
   Вот почему мы, попали в бассейн. Нас сначала туда не пускали, и я вынужден был долго кричать, что я вожатый и мы не позволим срывать общественное мероприятие. И тут появился этот впоследствии освистанный мною пловец и велел нас пропустить. Он привел нас в раздевалку и приказал раздеться и выстроиться по росту. Дети, конечно, запищали и захихикали. А он их так резко оборвал: "Быстро. У меня нет времени".
   Как будто только у него нет времени! Сейчас у всех нет свободного времени. У меня его тоже нет ни секунды, но я ведь об этом не кричу и никого не пугаю голосом. Я вот пришел в бассейн, а в это время Сашка, может быть, прогуливается с Настей и тем самым губит мою личную жизнь.
   Пришлось мне самому раздеться, чтобы показать пример, да еще им помочь, потому что эти дети, эти несчастные малыши, и раздеваться-то еще как следует не умеют. То они запутывались в собственных платьях, то, снимая чулки, грохались на пол. В общем, повозился я с ними.
   Я так подробно обо всем рассказываю, чтобы вы поняли, что я действительно ни в чем не виноват, более того, - я просто боролся за справедливость. Если хотите, я обязан был это сделать в воспитательных целях, ради детей, которые сидели рядом со мной и знали, какой несправедливый человек этот пловец. И они меня дружно поддержали.
   Они разделись, сбились стайкой около меня и дрожали. Холодно им и непривычно. Смешные они: худенькие, тоненькие, ноги длинные, спичками. Как они на них ходят, непонятно.
   Я улыбнулся тренеру (еще тогда не знал, что он такой зверь) и подмигнул: смотрите, мол, какие смешные дети, настоящие страусята.
   А он в ответ мрачно заорал: "Построиться по росту! Живо!" Вот тут контакт между нами окончательно был утерян. Не люблю я, когда кричат и когда не улыбаются в ответ на твою улыбку.
   После того как мы выстроились, он сказал мне: "Выходи из строя. Староват для плавания. И грудная клетка узковата". Он больно щелкнул меня пальцем по ключице.
   Я чуть не упал от неожиданности. Сказать такое при детях!
   "Что вы! - возмутилась Наташка. - Боря у нас лучший вратарь в школе!"
   А он продолжал осмотр: измерял малышам грудную клетку, ощупывал ноги и руки. Потом заявил, что из всей компании берет только одну девочку: Зину Стрельцову.
   Тут я не выдержал и высказал ему все, что было на душе. Я ему сказал, что дело у них поставлено плохо. А когда он меня спросил: "Почему плохо?", я ему ответил: "На международных состязаниях проигрываете, а когда к вам приходит пополнение в самом расцвете, то выгоняете". После этого наступила тишина, и он сделал шаг в мою сторону. Но нас так легко не испугаешь. Малыши создали вокруг меня надежный заслон. Попробуй прорвись через них. Так он ничего мне и не ответил. А что ответишь, когда это чистейшая правда.
   Вот после этого разговора мы и остались на показательное соревнование, и я прославился на них своим свистом, и меня схватил милиционер.
   Кругом закричали: "Безобразие, хулиган! Еще школьник, а уже шпана... И такому детей доверили!"
   Только одна женщина, между прочим красивая, сказала: "А что он такое сделал? Просто погорячился".
   Но милиционер не стал ее слушать и уволок меня в отделение.
   В этот момент мои славные воспоминания были прерваны неожиданным событием: дверь в канцелярию открылась, и на пороге появилась целая стая моих первоклашек.
   Не успел я выставить их обратно, как Наташка, минуя меня, вырвалась вперед. Я схватил ее за шиворот, но она торопливо, задыхаясь, успела прохрипеть:
   - Здравствуйте, Чайная Роза!
   От такого неожиданного обращения я выпустил Наташку. Она, конечно, это наивное дитя двадцать первого века, не догадывалась, что Чайная Роза не имя, а прозвище.
   - Сейчас же уходите! - прошипел я, не разжимая губ и наступая на детей.
   - В чем дело? - строго спросила Чайная Роза. - Что случилось?
   - Нам нужно к товарищу директору, - сказала Наташка и шагнула через порог.
   Все остальные тоже решительно шагнули за ней, молча, тихо, подталкивая друг друга.
   Вы бы видели их лица! Это были настоящие герои, отчаянные люди с горящими глазами. Им ничего не было страшно, они не испугались даже Чайной Розы, хотя перед нею трепетала вся школа. Они спокойно выдержали ее взгляд. Нет, не зря я занимался с ними психотерапией.
   И что же вы думаете? Эта строгая-престрогая Чайная Роза провела их к директору.
   Она оставила открытой дверь, и я на всю жизнь запомнил начало этого великого, неповторимого разговора.
   - Ну, в чем дело? - услышал я скрипучий мужской голос.
   Это был, конечно, директор, это был его голос, который любого храбреца в одну секунду превращал в кроткую овечку. Ну, конечно, и среди детей сразу произошла заминка, и я уже испугался, что их сейчас выставят обратно, но тут раздался громкий, заливисто-звонкий голос Наташки:
   - Мы пришли из-за Бори Збандуто. Он наш вожатый. Мы пришли его защищать.
   Правда, она молодец? Я еще никогда не встречал такой отчаянной девчонки.
   - Это он вас прислал? - спросил директор.
   "Он" - это, значит, я.
   - Нет, - ответила Наташка.
   - А ты не врешь?
   Вот этого ему не надо было говорить, это он сказал зря. Плохо он разбирался в своих учениках: Наташку обозвать вруньей!
   - Я никогда не вру, - сказала Наташка.
   Наступила длинная пауза, во время которой директор долго кашлял. Потом он наконец собрался с силами и спросил:
   - А чем вы его собираетесь защищать, хотел бы я знать? Какими делами он себя еще прославил?
   - У нас есть козырь, - ответила Наташка.
   - Какой еще козырь?
   - Он спас жизнь одному мальчику. На моих глазах. Вытащил его из реки.
   В это время Чайная Роза вышла из кабинета, плотно прикрыла дверь, и голоса пропали. Точно она не хотела, чтобы я услышал, как меня будут хвалить.
   Все-таки Наташка потрясающая девица. Она буквально во все верила. Подумать только - я спас мальчишку!
   Это произошло во время нашей совместной прогулки, помните, в тот день, когда она ко мне пристала и увела с футбола.
   Какой-то мальчишка в полном одиночестве стоял на берегу реки и бросал в воду камни. И меня это пронзило. С какой стати, думаю, он стоит один? Я пристроился к нему и тоже стал бросать камни. Я брошу. Он бросит. Мы стояли рядом, а наши камни летели параллельно.
   А Наташка крикнула: "А мы дальше, а мы сильнее!"
   Мальчишка был забавный. Он пренебрежительно фыркнул, выбрал камень потяжелее, отошел от кромки воды - а там набережная была высотой в метр, разбежался... и, не удержавшись, плюхнулся в воду.
   Я помог ему выйти, там было неглубоко, мне по колено, а ему по пояс. Только промокли, и все. А Наташка начала кричать, что я храбрый, что она ни разу в жизни не встречала такого храбреца, и еще успела шепнуть мальчишке, что я их вожатый. Вот и все спасение утопающего.
   Странно, до чего я люблю вспоминать про этих мальчишек и девчонок, я про них всегда все помню. Может быть, действительно права Стрельцова-старшая и я какой-нибудь ненормальный?
   Как только первоклашки вышли от директора, тут же позвали меня. Мы встретились с ними в дверях. Они прошли мимо серьезные, сосредоточенные, и каждый из них дотронулся до моей руки. В общем, они знали толк в человеческой поддержке и подзарядили меня теплотой своих рук.
   Я же говорю, что они необыкновенные дети, из двадцать первого века. В них есть какая-то новая сила.
   В кабинете директора, кроме Нины, сидела моя мама!
   Вот до чего дошло. Но им теперь уже было не свалить меня.
   Я остановился у двери и посмотрел на директора. Он был похож на моржа. У него большая круглая лысая голова и седые усы.
   - Ну-ка, подойди, подойди, - проскрипел он.
   Я сделал несколько шагов вперед.
   - Еще поближе. Я хочу понять, что ты за птица.
   Он долго рассматривал меня, как какой-нибудь врач, изучающий больного. Даже взял за плечо и крепко его сдавил.