Желязны Роджер. Господь гнева

   После ее ухода он немного передохнул, потом опять поднял зеркало. Надрез все еще сильно кровоточил. Изучая рану, ему пришлось несколько раз промокать кровь. "Удачно сработано, - решил он. - Первый надрез получился по-настоящему глубоким. Теперь, если хватит духу…"
   Он взял нож и нацелил на место повыше черной полосы. Что-то внутри него - там, на бессознательном, животном уровне, где обычно гнездятся все страхи и боль, - орало от ужаса, но он сумел на одну-единственную секунду заглушить этот истошный вопль в себе - и этого мгновения хватило, чтобы сделать второй разрез.
   Зеркало и нож разом выпали из его рук. Он схватил уже волглую от крови рубаху, промокнул ею окровавленный лоб - и потерял сознание. Ни света. Ни венца с железными зубьями. Ничего.
   Пролежав без сознания бог весть сколько времени, он наконец пришел в себя, стащил рубаху со своего лица, тупо заморгал, облизал губы, на которых запеклась кровь. Мало-помалу приподнял зеркало и взглянул на себя. Так, ему удалось подрезать эту дрянь с двух сторон. Взял в скобки. Сделал первый шаг. Теперь надо идти вглубь - ковырнуть как следует…
   И он ковырнул.
   Всякий раз, когда лезвие задевало выступающий кусок металла, было сводящее с ума ощущение гула, как будто его череп - кафедральный колокол после удара исполинского языка. Приходилось на несколько минут останавливаться, чтобы прийти в себя.
   Он беспрестанно стирал с лица то кровь, то слезы, то пот. Но своего все же добился.
   Мало-помалу он заголил достаточно металла и смог прочно подцепить эту штуковину ногтями. Искусанная нижняя губа превратилась в кровавое месиво, и теперь он кусал свой язык. Взялся попрочнее, примерился и потянул - мощным, стремительным рывком.
   Когда он очнулся и, собравшись с силами, взглянул в зеркало, штуковина была выдвинута из раны миллиметров на пять-шесть.
   Он смочил слюной еще не залитую кровью часть рубахи и попытался протереть лицо. После этого сжал металлический край кончиками пальцев и рванул что было мочи. Снова кромешная темнота.
   Лишь после пятой попытки он выдернул изо лба почти пятисантиметровый металлический шип. Искаженное невыносимой болью лицо было залито потом и кровью. Над левым виском зияла страшная рана. Но сам он мгновенно заснул -умиротворяющим сном без сновидений. Точнее, провалился в черную яму, ниже того слоя, где водятся благостные сны.
   Она подкралась к нему на цыпочках - с типично детским, даже в выражении лица подчеркнутым усердием не шуметь. Глядя на него - на это осунувшееся измученное лицо, на окровавленный шип, зажатый в его правой руке, на зияющий лоб, Алиса молча покусывала костяшки пальцев. Ей хотелось скулить и плакать, но не хотелось сердить папочку, а потому она кусала себе пальцы - лишь бы не взвыть.
   Но все это было так похоже на канун Дня всех святых - на папочке была страшная-престрашная маска.
   Ее взгляд скользнул по окровавленной рубахе. Такая мокрая…
   - Папочка… - прошептала Алиса. Она взяла сухое полотенце, набросила его на лицо папочки и легкими проворными движениями - словно паучок бежит по паутине - стала промокать все, все, все нехорошее, что было у него на лице, похожее то ли на грязь, то ли на кишение насекомых.
   Немного погодя она отняла рубаху от его лица - ей случалось обрезать руку, и она знала, что ткань может присохнуть к телу, если держать ее слишком долго. Будет больно отдирать.
   Теперь он выглядел более-менее чистым и не таким страшным.
   Полотенце Алиса унесла с собой, в старую комнату, потому что оно касалось его, а он давал ей игрушки и шоколад, и поэтому она хотела иметь что-нибудь от него, чего он не захочет обратно - зачем ему это грязное полотенце?
   Спустя много-много времени, разглядывая это полотенце, развернутое на постели, она с радостью и изумлением заметила, что на нем отпечаталось его лицо. На полотенце был отчетливо виден его лик - каждая черточка была как живая. Такой удивительно точный портрет!
   Разве что глаза - глаза не были похожи. Глаза были как бы горизонтальные щели, слепые прорези без зрачка, которые глядели вдоль поверхности мира, словно вся Вселенная была одной бесконечной плоской равниной и взгляд мог беспрепятственно путешествовать до бесконечности, до самых пределов беспредельности…
   Ей было противно то, какими оказались его глаза на полотенце, поэтому она поспешила сложить и спрятать подальше это полотенце - на дно своего ящика с игрушками. Там оно и осталось, навеки ею позабытое.
   На сей раз Алиса закрыла крышку ящика совершенно бесшумно - что-то на нее нашло, и она вспомнила, чему ее учил любимый папочка.

Глава 6

   Вот! Человек на четвереньках мечется в глубокой водосточной канаве. Темные глаза его шарят в поисках лазейки. На спине - перекрестье холщовых ремней рюкзака. Над ним блещут молнии, по нему хлещут струи дождя. А у следующего поворота тот - те? то? - настороженно наблюдает за ним, ибо тот - те? то? - знает, что он движется сюда, полуобезумевший от яростной боли в голове. И тот - те? то? - принюхиваясь к воздуху и взирая на место, где соитие бури и почвы рождает жидкую грязь, видит, как голова и плечи мужчины появляются из-за поворота, - и прячется.
   Человек нашел открытый люк водостока и прополз в него.
   Метров через шесть он включил свой ручной фонарик и осветил потолок. Теперь он стоял, прислонившись спиной к стене в подземном туннеле под холмом. Он вытер лоб рукавом, стряхнул воду с волос и кое-как обсушил ладони, потерев ими о влажные штаны.
   На несколько мгновений его лицо исказилось от боли. Потом он потянулся в висевший за спиной рюкзак, достал баночку с таблетками, проглотил одну. Над ним громыхало - и эхо раскатывалось по подземелью. Он чертыхнулся, яростно потер виски. Но боль не унималась, возвращалась снова и снова. Обиженно всхлипывая, он упал на колени.
   Дальше он пробирался на четвереньках. Пол шел под уклон вверх. Заметив это в свете фонарика, он встал на ноги и поплелся вперед, пока не вышел к чему-то вроде довольно большой подземной камеры. Запах стоков здесь чувствовался острее, но было просторнее, можно сесть и привалиться спиной к стене. Он сел и выключил фонарик.
   Немного погодя таблетка начала действовать, и он облегченно вздохнул.
   Вижу, что пришедшее сюда слабосильно.
   Он расстегнул кобуру и снял револьвер с предохранителя.
   Оно слышало меня и убоялось.
   Затем последовала мертвая тишина, которую нарушали лишь отдаленные удары грома. Так он просидел примерно час, пока не задремал.
   Разбудил его, надо думать, какой-то звук. Если то был звук, он был неуловим для сознания.
   Оно проснулось? Каким образом оно способно услышать меня? Поведай мне: каким образом оно способно услышать меня?
   - Я тебя слышу, - сказал он. - И я вооружен.
   По пробуждении его мысль и рука разом машинально метнулись к револьверу. Пальцы проворно нащупали курок.
   (Образ стреляющего пистолета и ощущение презрительного восторга от того, что восемь падут бездыханными, прежде чем он выронит оружие из рук.)
   Левой рукой он снова включил фонарик. Поводив лучиком по подземной комнатке, он заметил в углу несколько парных опаловых бусинок.
   Мелькнула мысль: там еда! Мне надо подкрепиться до того, как я вернусь в бункер! Они сгодятся в пищу.
   Не ешь меня.
   - Ты кто? - спросил он.
   В своих мыслях ты называешь меня крысами. Наверно, ты вспоминаешь то, что написано в книжке "Пособие по выживанию для воздушных десантников": там велят сперва отрезать одну из моих голов, ибо именно в голове содержатся ядовитые вещества, а потом вспороть кожу на животе и сделать надрезы до кончиков всех четырех лап. Если проделать все правильно, шкурка снимется без усилий. Брюхо надо взрезатъ, удалить все внутренности. Затем тельце разрывают вдоль позвоночника и обе части зажаривают на небольшом костре, предварительно насадив на палочки.
   - Тютелька в тютельку, - сказал он. - Только ты называешь себя "крысы". Я не понимаю, к чему тут множественное число.
   Я - это все мы.
   Он продолжал таращиться на бусинки-глаза, которые находились метрах в семи от него.
   Теперь я догадался, каким образом ты слышишь меня. В тебе боль, много боли. И именно она странным образом делает тебя таким восприимчивым.
   - В моей башке засела чертова уйма металлических осколков с того времени, как взорвался офис. Ума не приложу, какое это имеет значение, но, возможно, это все из-за них.
   Да. Могу с точностью сказать тебе, что один из металлических шипов находится близко к поверхности и скоро выйдет наружу. Тогда ты обязан разорвать себе кожу когтями и извлечь его.
   - Нет у меня когтей… Впрочем, что это я - а ногти! Так вот отчего такие дикие головные боли. Еще один осколок колобродит у меня в башке… К счастью, я могу воспользоваться ножом. Но как же мне хреново пришлось, когда я извлекал тот, первый осколок!
   Что такое нож?
   - Сталь, острый, сверкающий, с ручкой.
   А где можно достать нож?
   - Можно его найти, купить, украсть, наконец, сделать самому.
   А у меня ножа нет. Зато я нашел твой. Я не знаю, как купить, или украсть, или сделать нож. Поэтому я заберу твой.
   Тем временем опаловых бусинок становилось все больше, и они понемногу продвигались в его сторону. Он понимал, что против них револьвер бессилен.
   Голову пронзила чудовищная боль, и белые вспышки перед глазами превратили его в слепого. Когда он пришел в себя и зрение вернулось, он увидел перед собой тысячи крыс - со всех сторон.
   Он вскочил и заметался.
   Сорвал с пояса гранату, вырвал чеку и бросил ее в самую гущу копошащейся массы крыс.
   Три секунды ничего не происходило - крысы надвигались все так же неумолимо.
   Слепящая желтая вспышка - словно солнце с полыхающими краями. Но эта вспышка не погасла, свечение не ослабевало на протяжении многих минут. Белый фосфор! Затем он швырнул в крыс напалм. Он расхохотался, глядя, как зверьки горят, визжат, впиваются когтями друг в дружку. А впрочем, смеялась и ликовала лишь часть его сознания. Орды крыс отступили, но боль в голове вернулась. Теперь это была особенно острая, рвущая боль в области левого виска.
   Больше не делай этого - пожалуйста!Я просто не понимал, кто Ты такой.
   - Провалиться мне на этом месте, если я не сделаю то же, если вы посмеете опять напасть на меня!
   Нет, я не стану. Я принесу Тебе крыс, чтобы Ты мог поесть. Я принесу тебе молоденьких жирных крыс. Только избавь нас от гнева Твоего!
   - Ладно, согласен.
   Сколько крыс Ты желаешь ?
   - Шести будет достаточно.
   Принесу самых отборных, самых упитанных. Шесть крыс были принесены ему. Он обезглавил их, снял с них шкурки, вычистил и зажарил на спиртовке, которую носил в своем рюкзаке.
   Желаешь еще крыс?Я положу к Твоим стопам все, что пожелаешь!
   - Нет, пока ничего не нужно, - сказал он. Ты уверен ? Не желаешь ли еще полдюжины ?
   - Я сказал, пока мне достаточно.
   Ты пробудешь здесь, покуда буря не утихнет ?
   - Да.
   Но тогда Ты покинешь меня?
   - Да.
   Вернись ко мне когда-нибудь, пожалуйста. У меня всегда найдутся для Тебя жирные хорошие крысы. Мне очень хочется, чтобы Ты вернулся. …И избавь нас от гнева Твоего, о Ты, коего в боли своей Ты называл Карл-тоном Люфтойфелем.
   - Посмотрим, посмотрим, - сказал он, расплываясь в улыбке.

Глава 7

   Тибор Макмастерс недурно смотрелся в своей тележке - он катил вперед даже не без некоторой помпы. Влекомая верной голштинкой тележка бодро погромыхивала по ухабам дороги, оставляя за собой мили заросших сорняками пастбищ. Равнины поросли особыми сорняками - жароустойчивыми, твердыми. Теперь это область крайне засушливых земель, непригодных для земледелия.
   По мере продвижения вперед Тибор ободрялся все больше и больше: ведь он таки начал Странствие, и оно обязательно будет успешным! Вера в успех крепла с каждой новой милей пути.
   Он не очень-то боялся разбойников и грабителей, отчасти потому, что вряд ли найдутся дураки, чтобы разбойничать на больших дорогах, которыми никто практически не пользуется… Логика отметала подобного рода страхи: нет путешественников - нет и грабителей.
   - О друзья! - громко декламировал Тибор, на ходу переводя первые строки шиллеровской "Оды к радости". - Долой печаль! Напротив, воспоем…
   Он осекся, потому что дальше не помнил. Тьфу ты, нечистая сила, как наша память порой кобенится!
   Солнце палило нещадно - блесна из добела раскаленного металла, что качается в волнах прилива и отлива бытия.
   Калека кашлянул и сплюнул, а коровенка все так же споро шагала вперед.
   Э-эх, куда ни глянешь, повсюду следы разрушения. Кругом сорняки да сорняки - ишь, какое им приволье! Все позаброшено, никому ни до чего нет дела.
   Теперь он повторил строку Шиллера - мысленно, раздумчиво, на языке оригинала:
   - O Freunde! Nicht diese Tone. Sondern…
   А ну как нынче вывелась новая порода дорожных головорезов - невидимая! А что - какая-нибудь мутация… Теперь мутации на каждом шагу. Похоже, все кругом какое-то мутонутое.
   Эта мысль - про невидимых разбойников - застряла у него в голове. Он ее повертел и так и сяк, отметил для памяти как очень забавную.
   Вздор. Ему нечего бояться людей. Страшиться следует одного: дикости окрестных мест. В особенности его пугала возможность того, что более или менее нормальная дорога возьмет и закончится. Да что там: достаточно нескольких глубоких канав поперек дороги - и поворачивай оглобли! Раз плюнуть - угодить в какую-нибудь яму и отдать концы среди окрестных неприветливых огромных валунов. Не самый лучший способ распроститься с жизнью. Впрочем, и не самый худший.
   Дорогу преграждали поваленные стволы. Тибор чуть натянул поводья и заставил голштинку замедлить шаг. Щурясь на ярком солнце, он внимательно приглядывался к завалу.
   Похоже, деревья упали сами собой в самом начале войны. Лихие люди к этому не имеют отношения.
   Его тележка подкатила к первому стволу и остановилась. Хм-м. Поверх стволов навален щебень и земля - своего рода узкий мостик. Будь у него ноги или путешествуй он на велосипеде - вмиг бы переехал и оказался по ту сторону завала. Но он на большой тележке, неповоротливой, неустойчивой. Такой утлый переезд не для нее.
   - Язви твою душу! - в сердцах сказал Тибор.
   Он сидел в неподвижной тележке. Ветер тихо посвистывал между поваленными стволами. Человеческих голосов не слыхать. Откуда-то очень издалека доносится неясный звук - не то собака воет, не то какая-то птица постанывает. Издалека невнятно - "У-у, у-у".
   Тибор досадливо сплюнул и еще раз осмотрел завал и мосток через него.
   "Авось пронесет, - подумал он. - А что, ежели, не приведи господь, застряну? Эх, была не была!"
   Он вцепился манипулятором в рулевое колесо, причмокнул - и голштинка тронулась с места. Тележка еще прокатилась по бурьяну, росшему на дороге, и въехала на узенькую насыпь из щебня и земли поверх древесных стволов. Ее колеса заходили ходуном, поднимая облачка рыжеватой пыли и обеспокоенно поскрипывая.
   И вот тележку повело, одно колесо не уместилось на щебенке, соскочило с ненадежного мостка, угодило между стволов…
   Словом, застрял.
   "Да, недалеко же ты уехал", - насмешливо подумал он. Но уже в следующее мгновение его захлестнул животный, тошнотворный страх.
   К горлу подступило что-то кислое, грудь и плечи словно горели, кровь прилила к голове - он почти ошалел от позора. Застрять так недалеко от дома - какое гадкое унижение! "Вдруг кто-нибудь увидит меня тут - в полуопрокинутой тележке, пойманного, как медвежий язык в расщепленной колоде. То-то они будут ржать. Животы понадрывают. Посмеются надо мной - да и проедут мимо. Нет, окстись! Разумеется, они помогут. Что это со мной -неужели я стал так цинично смотреть на род людской? Помогут, конечно же, помогут!"
   Чтобы отвлечься от своей беды, Тибор достал замусоленную ветхую ричфилдовскую карту и стал изучать ее - вдруг да и найдется какая-нибудь подсказка, как выйти из убийственного положения.
   Он быстро сориентировался, где именно находится. Пройдено миль тридцать - тридцать пять. Негусто. Самое начало пути.
   Тем не менее он уже в мире, который резко отличался от привычного шарлоттсвилльского. Да, всего лишь тридцать миль - и нате вам, совсем иной мир. И таких совсем других миров, быть может, тысячи и тысячи, непохожих друг на друга, живущих как бы в параллельном, заштатном времени и пространстве. Вон их сколько на карте - названий, которые что-то значили в прежние времена. А теперь тут что-то вроде лунного пейзажа, с кратерами. Ишь, как здесь повыворотило - ямищи до самехонькой коренной породы. Да, кратеры глубиной до базальтового слоя.
   Тибор огрел голштинку кнутом. Пока она тянула вперед, он перевел рычаг скоростей на обратный ход и, сжав зубы, продолжал орудовать рычагом - то заклинивал ход, то отпускал колеса. Тележку мотало вверх-вниз, словно на приливной волне.
   Пылища поднялась жуткая, запахло паленым смазочным маслом… а толку чуть.
   Со стоном калека убрал манипулятор с рукояти коробки скоростей. "Ну что - пожито, попито, пора и дуба давать?" - жалобно проскулила одна часть его мозга. Но тут же другая часть сознания стала ерничать и издеваться над ним самим. "Не нужно никаких посторонних зубоскалов - он самостоятельно исхлещет себя сарказмами лучше самого жестокого насмешника. Что -помиратеньки будешь, обрубок безмозглый? Поделом, дурень, поделом!"
   Он принялся осатанело жать кнопку гудка. Гудок был электрический, зычный, и Тибор заставил его работать без перерыва и на полную мощность. Под конец гудок выл как сирена "Скорой помощи" в былые времена. Но Тибору этого показалось мало, он бросил кнопку гудка и схватил громкоговоритель, который взял с собой именно на этот случай - на случай крайности.
   - Эге-ге-гей! Есть тут кто? Слушай меня!
   Эхо замечательно усиливало его голос, и без того усиленный громкоговорителем. Тибор стал кричать дальше, не жалея легких:
   - Меня зовут Тибор Макмастерс, я откомандирован в Странствие Служителями Гнева. Я калека и застрял на дороге. Умоляю, помогите мне!
   Он замолчал и прислушался. Только ветер шуршит в зарослях высокого бурьяна. Безлюдная, безмолвная равнина, залитая ядовито-оранжевым солнечным светом.
   И вдруг - голос. Несомненно, чей-то голос. - Помогите! - завопил Тибор в громкоговоритель. - Я заплачу звонкой монетой! Договорились? Ну что, идет?
   Он снова прислушался. На сей раз до него донеслось сразу несколько голосов - визгливо-пронзительных. Слов не разобрать - к далеким голосам припутывается эхо и шуршание ветра в бурьяне.
   Он схватил бинокль и стал озирать окрестности.
   Голая, уродливо-голая степь - где сорняки, где выжженные пустоши. Гигантские кратеры - красноватые глиняные пятна - почти не заросли, повсюду проступают оплавленные участки; а вот развалины построек где занесены землей, где скрыты ползучими сорняками.
   Далеко-далеко Тибор высмотрел робота, который вспахивал землю большим металлическим крюком, приваренным к его "талии", - очевидно, этот крюк изготовили из детали какой-нибудь сломанной машины. Занятый своим делом, робот не обращал ни малейшего внимания на вопли.Тибора. Железка, она и есть железка. Только существо из плоти и крови понимает, что такое отчаяние и беспомощность, и способно отозваться на зов.
   А робот упрямо вспарывал землю ржавым крюком. Шел он вперед медленно, молча, без жалоб, сложившись почти пополам от непомерного усилия.
   Тибор тихо ругнулся. Но тут он увидел их - тех, чьи голоса давеча насмешливо дразнили его слух.
   Со стороны руин к нему мчались вприпрыжку десятка два чернокожих пацанов. Они визгливо-пронзительно перекликались и пересмеивались.
   - Куда держите путь-дорогу, сын Гнева? - крикнул Тибору ближайший мальчишка, продираясь через заросли бурьяна и перепрыгивая через ямы.
   На вид мальчишка, одетый в длинную латаную-перелатаную красную рубаху, был настоящий африканец. Он подскочил к тележке и, словно резвящийся щенок, стал бегать и прыгать вокруг нее, притаптывая бурьян у поваленных деревьев.
   - На запад, - ответил Тибор. - Все время на запад. Но вот угораздило застрять.
   Теперь к нему подтянулась вся стайка мальчишек, и он оказался в кольце сорванцов. Это были настоящие дикарята: непрестанно между ними возникали потасовки, они носились сломя голову с места на место, кричали, толкались -словом, никакой дисциплины.
   - Ребята, кто из вас уже ходил к первому причастию?
   Ребята вдруг перестали возиться. Они неловко молчали, виновато переглядываясь. Ни один не решился ответить.
   - Никто? - удивленно спросил Тибор.
   "И это всего в тридцати милях от Шарлоттсвилля! Боже, мир наш развалился, как машина, съеденная ржавчиной".
   - Стало быть, вас никто не знакомил со Словом Божьим, как это всегда делается перед первым причастием? Ну и ну! Как же вы, будучи такими невежами, намерены соотносить свои поступки со вселенской волей? И как вы собираетесь узнать о Божьем промысле? - Он возмущенно погрозил своими механическими пальцами мальчишке, который стоял ближе к тележке, чем остальные. - Готовитесь ли вы постоянно к грядущей жизни? Бежите ли вы скверны? Регулярно ли очищаетесь от своих прегрешений? И как часто вы поститесь, как часто воздерживаетесь от плотских утех? Стережетесь ли таких грехов, как любостяжание, многознайство и праздность?
   Ответ был настолько очевиден, что ребята захихикали и снова принялись возиться и толкаться.
   - Мотыльки! - возмущенно громыхнул Тибор и фыркнул от омерзения. -Ладно, остолопы, освободите меня, чтоб я мог ехать дальше. Давайте, давайте, я приказываю!
   Ребятишки сгрудились у задка тележки и подналегли на нее. Однако колеса только бились о древесный ствол, преграждавший дорогу, и не двигались дальше.
   - Зайдите-ка спереди, - велел Тибор, - да поднимите тележку. Ну-ка, все разом взяли - па-а-аднимай!
   Ребята покорились, хотя без особой радости.
   Тибор поставил рычаг управления на первую скорость. Мотор взревел - и тележка перевалила через первый ствол. Но снова застряла. Опять "на-а-авались", рев мотора - и тележка одолела следующий ствол. Однако перед третьим она вновь застряла и стала заваливаться назад. Мотор то пыхтел, то визжал, из него вырывались клубы голубоватого дыма.
   Все же мало-помалу усилиями ребят, голштинки и электромотора тележка преодолела завал и вновь оказалась на нормальной дороге. Негритята помогли Тибору преодолеть короткий подъем на пологий холм.
   С вершины холма ему открылся иной пейзаж.
   На полях работали как люди, так и роботы. На тощем слое почвы, которую можно было назвать плодородной лишь с большой натяжкой, качались редкие колосья низкорослой пшеницы. Даже на вид почва была непригодной для земледелия - слишком много в ней металлических осколков. И все же люди ковырялись в этой неблагодарной почве, поливали ее из оловянных банок или пластмассовых контейнеров, найденных среди руин. Один-единственный вол тащил через поле грубо сколоченный воз.
   На другом поле женщины руками вырывали сорняки. Двигались они медленно, бестолково - изнуренные, страдающие от кишечных заболеваний, связанных с грязной водой, антисанитарными условиями жизни. Ни на одной не было обуви. Резвые мальчишки, помогавшие Тибору, видно, еще не успели подцепить аскарид, а не то вид у них был бы такой же вялый, как у других детей, которых он видел в полях.
   Тибор воздел глаза к небу, затянутому тучами, и возблагодарил Господа Гнева за то, что его, Тибора, миновала чаша сия. Жить среди этой бесплодной пустыни было бы нестерпимо тяжело. Здешних мужчин и женщин словно жарят на адской жаровне - надо думать, из их душ давно выпарилось все дурное, они предельно, удивительно чисты… Вон под кустиком лежит младенец рядом со своей спящей матерью. По его лицу ползают полчища мух - по закрытым глазам, по щечкам. Его мать раскидалась во сне, дышит тяжело, с присвистом, рот открыт, и в него заползают мухи, кожа у нее бледная, землистая, на щеках -нездоровый румянец. Живот у бабы под платьем пузырится - гляди-ка, опять беременна! Еще одну бессмертную душу вызовут из небытия на муки. Беременная заворочалась во сне, и ее исполинские набрякшие груди, рвущие засаленный лиф грязного платья, грузно заколыхались.
   Мальчишки, выручившие незнакомого калеку, собрались было разбежаться, когда Тибор остановил их строгими словами:
   - А ну-ка, вернитесь, ребята! Задам-ка я вам несколько вопросов, а вы - отвечайте. Знакомы с Катехизисом1?
   Детишки, потупив глаза, стояли кружком вокруг странного безрукого и безногого дяди. Однако сперва один поднял руку - дескать, знаком. Потом второй.
   - Так-так, - сказал Тибор. - Вопрос первый. Кто вы такие? Вы суть мимолетные эпизоды во вселенской гармонии. Вопрос второй. Что вы собой представляете? Неизмеримо малое пятнышко в мире, размеры коего неподвластны воображению. Вопрос третий! Что есть цель жизни ? Выполнить волю космических сил. Вопрос четвертый! Где…
   - Где вы были? - пробормотал, перебивая его, один из негритят. И сам же ответил: - Мы были среди бескрайних степей. И каждый поворот колеса продвигает нас вперед или повергает во прах.
   - Вопрос пятый! - выкрикнул Тибор. - Что определяет ваше направление у следующего перекрестка ? Ваше поведение в сей земной юдоли.
   - Вопрос шестой! Что есть правильное поведение? Полное подчинение вечной силе Господа Гнева, от коего исходит Божий промысел.
   - Вопрос седьмой! Каково значение страдания? Им очищается душа.
   - Вопрос восьмой! Каков смысл смерти ? Разрешить человека от оков этого бытия и возвести на новую ступень бытия.