Желязны Роджер. Князь Света

   — Тебя зовут Тарака?
   — Тому, кто заточил меня здесь, следовало бы знать, как меня зовут, — пришли в ответ слова. — Не думай, Сиддхартха, что коли ты носишь другое тело, то можешь остаться неузнанным. Я смотрю прямо на потоки энергии, которые и составляют твое существо, а не на плоть, которая маскирует их.
   — Ясно, — ответил тот.
   — Ты пришел посмеяться надо мной в моем заточении?
   — Разве смеялся я над тобой во дни Обуздания?
   — Нет, ты не смеялся.
   — Я сделал то, что должно было быть сделано для безопасности моего народа. Мало было людей, и слабы они были. Твоя же раса набросилась на них и их бы уничтожила.
   — Ты украл у нас наш мир, Сиддхартха. Ты обуздал и приковал нас здесь. Какому новому унижению собираешься ты подвергнуть нас?
   — Быть может, найдется способ кое-что возместить.
   — Чего ты хочешь?
   — Союзников.
   — Ты хочешь, чтобы мы вступили на твоей стороне в борьбу?
   — Именно.
   — А когда все закончится, ты вновь попробуешь заточить нас?
   — Нет, если до того нам удастся прийти к приемлемому соглашению.
   — Назови свои условия, — сказало пламя.
   — В былые дни твой народ разгуливал — видимый или невидимый — по улицам Небесного Града.
   — Да, так оно и было.
   — Теперь он укреплен значительно лучше.
   — В чем это выражается?
   — Вишну-Хранитель и Яма-Дхарма, Повелитель Смерти, покрыли все Небеса — а не только Град, как было в стародавние времена, — каким-то, как говорят, непроницаемым сводом.
   — Непроницаемых сводов не бывает.
   — Я повторяю только то, что слышал.
   — В Град ведет много путей, Князь Сиддхартха.
   — Отыщи мне их все.
   — Это и будет ценой моей свободы?
   — Твоей личной свободы — да.
   — А для других из нас?
   — В обмен на их свободу вы все должны согласиться помочь мне в осаде Града — и взять его.
   — Освободи нас, и Небеса падут!
   — Ты говоришь за всех?
   — Я Тарака. Я говорю за всех.
   — А какую гарантию ты, Тарака, дашь, что этот договор будет выполнен?
   — Мое слово? Я был бы счастлив поклясться чем-либо, только назови.
   — Готовность клясться чем угодно — не самое обнадеживающее качество, когда идет торговля. К тому же, твоя сила в любой сделке становится слабостью. Ты настолько силен, что не можешь гарантировать любой другой силе контроль над собой. Ты не веришь в богов, которыми мог бы поклясться. В чести у тебя только игорные долги, но у нас здесь для игры нет ни мотивов, ни возможностей.
   — Но ты же обладаешь силой, способной контролировать нас.
   — По отдельности — возможно. Но не всех сразу.
   — Да, это и в самом деле сложная проблема, — сказал Тарака. — Я бы отдал за свободу все, что имею, но имею я только силу — чистую силу, по самой своей сути непередаваемую. Большая сила могла бы подчинить ее, но это не выход. Я и в самом деде не знаю, как дать тебе достаточные гарантии, что я выполню свои обещания. На твоем месте я бы ни за что не доверил мне.
   — Да, налицо некая дилемма. Ладно, я освобожу тебя — тебя одного, — чтобы ты слетал на Полюс и разведал все, что касается защиты Небес. Я же в твое отсутствие еще поразмыслю над этой проблемой. Призадумайся и ты, и, может быть, когда ты вернешься, мы сумеем заключить взаимовыгодное соглашение.
   — Согласен! Сними же с меня это проклятие!
   — Узнай же мою мощь, Тарака, — сказал пришелец. — Коли я обуздал тебя, так могу и отпустить — вот!
   И пламя вскипело, выплеснулось от стены вперед.
   Оно скрутилось в огненный шар и принялось бешено кружить по колодцу, напоминая собой комету; оно пылало, как крохотное солнце, разгоняя вековечный мрак; оно беспрерывно меняло свой цвет, и скалы сверкали то жутко, то заманчиво.
   Затем оно нависло над головой того, кого звали Сиддхартхой, обрушив на него пульсирующие слова:
   — Ты не можешь себе представить, как приятно вновь ощущать свободу. Я хочу еще раз испытать твою мощь.
   Человек внизу пожал плечами.
   Огненный шар начал сжиматься. Хотя он и светился все ярче, было это не накопление сил, а, скорее, некое усыхание; он словно сморщился и медленно опустился на дно колодца.
   Подрагивая, он остался лежать там, будто опавший лепесток некого титанического цветка; потом его начало медленно относить по полу в сторону, и в конце концов он опять очутился в своей прежней нише.
   — Ты доволен? — спросил Сиддхартха.
   — Да, — раздался после паузы ответ. — Не потускнела твоя сила, о Бич. Освободи меня еще раз.
   — Я устал от этого спектакля, Тарака. Быть может, мне лучше уйти, оставив тебя, как ты есть, и поискать помощников где-либо еще?
   — Нет! Я же дал тебе обещание! Что ты еще хочешь получить от меня?
   — Я бы хотел заручиться твоим отказом от раздоров между нами. Либо ты будешь служить мне на таком условии, либо не будешь. Вот и все. Выбирай и храни верность своему выбору и своему слову.
   — Хорошо. Отпусти меня, и я отправлюсь к ледяным горам, я наведаюсь в венчающий их Небесный Град, я выведаю слабые места Небес.
   — Тогда отправляйся!
   На этот раз пламя полыхнуло много медленнее. Оно раскачивалось перед ним и приобрело почти человеческие очертания.
   — В чем твоя сила, Сиддхартха? Как тебе это удается? — спросило оно.
   — Назови эту способность ума электролокацией энергии, — ответил тот. — Такая формулировка ничуть не хуже любой другой. Но как бы ты ее ни назвал, не пытайся столкнуться с этой силой опять. Я могу убить тебя ею, хотя ни одно материальное оружие не может причинить тебе никакого вреда. А теперь — ступай!
   Тарака исчез, как головешка в водах реки, и Сиддхартха остался стоять один, освещенный лишь огнем своего факела.
   Он отдыхал, и мозг его наполнил лепет множества голосов — обещающих, искушающих, умоляющих. Перед глазами поплыли видения, исполненные роскоши и великолепия. Перед ним проходили восхитительнейшие гаремы, у ног его были накрыты пиршественные столы. Аромат мускуса, запах магнолии, голубоватый дымок курящихся благовоний проплывали, умасливая его душу, кружили вокруг него. Он прогуливался среди неземной красоты цветов, и светлоглазые девушки с улыбкой несли за ним кубки с вином; серебристым колокольчиком пел для него одинокий голос, гандхарвы и апсары танцевали на зеркальной глади соседнего озера.
   — Освободи нас, освободи нас, — пели они.
   Но он лишь улыбался, и смотрел, и ничего не делал.
   Постепенно превращались мольбы, жалобы и обещания в хор проклятий и угроз. На него наступали вооруженные скелеты, на их сверкающие мечи были наколоты младенцы. Повсюду вокруг него разверзлись дыры жерл, извергавших омерзительно воняющий серой огонь. С ветки перед самым его лицом свесилась змея, с ее жала падали на него капли яда. На него обрушился ливень пауков и жаб.
   — Освободи нас — или никогда не прекратятся твои муки! — кричали голоса.
   — Если вы будете упорствовать, — заявил он, — Сиддхартха рассердится, и вы потеряете единственный шанс обрести свободу, который у вас еще остался.
   И все замерло вокруг него, и, прогнав все мысли, он задремал.
   Он еще дважды ел, потом еще раз спал; наконец, вернулся Тарака, принявший форму хищной птицы с огромными острыми когтями, и начал докладывать.
   — Мои сородичи могут проникнуть туда через вентиляционные отверстия, — сказал он, — но людям это не под силу. Кроме того, внутри горы проделано много шахт для лифтов. Если воспользоваться большими из них, множество народу может быть без труда доставлено наверх. Конечно, они охраняются. Но если перебить стражу и отключить сигнализацию, все это вполне выполнимо. Ну и кроме того, иногда в разных местах раскрывается сам купол свода, чтобы пропустить внутрь или наружу летательное судно.
   — Очень хорошо, — сказал Сиддхартха. — У меня под рукой — в нескольких неделях пути отсюда — мое королевство. Уже много лет вместо меня правит там регент, но если я вернусь, то смогу собрать армию. По земле сейчас шествует новая религия. Люди уже не так богобоязненны, как когда-то.
   — Ты хочешь разграбить Небеса?
   — Да, я хочу предоставить их сокровища миру.
   — Мне это нравится. Победить будет не легко, но с армией людей и с воинством моих сородичей способны мы будем на это. Освободи теперь мой народ, чтобы мы могли начать действовать.
   — Похоже, что мне придется довериться тебе, — сказал Сиддхартха. — Ладно, давай начнем.
   И он пересек дно Адова Колодца и вошел в первый уходящий глубоко вниз туннель.
   В тот день шестидесяти пяти из них даровал он свободу, и наполнили они пещеры переливами цвета, движением, светом. Воздух звенел от громких криков радости, гудел от их полетов, когда они носились по Адову Колодезю, постоянно меняя форму и ликуя от ощущения свободы.
   Вдруг один из них безо всякого предупреждения принял форму пернатого змея и ринулся на него, выставив вперед острые, как сабли, когти.
   На миг он сконцентрировал на нем все свое внимание.
   Змей издал короткий, тут же оборвавшийся вопль и рухнул в сторону, одевшись дождем бело-голубых искр.
   Затем все поблекло, не осталось никаких следов происшедшего.
   По пещерам разлилась тишина, огненные светляки пульсировали, прижавшись к стенам.
   Сиддхартха сосредоточился на самом большом из них, Тараке.
   — Он что, напал на меня, чтобы испытать мою силу? — спросил он. — Чтобы узнать, могу ли я и в самом деле убивать, как я про то тебе сказал?
   Тарака приблизился, завис перед ним.
   — Не по моему приказанию напал он на тебя, — заявил он. — Мне кажется, что он наполовину сошел с ума от своего заключения.
   Сиддхартха пожал плечами.
   — Ну а теперь на время располагай собой, как пожелаешь, — сказал он. — Я отдохну после сегодняшней работы.
   И он отправился обратно, на дно колодца, где улегся, завернувшись в одеяло, и заснул.
   И пришел сон.
   Он бежал.
   Перед ним распростерлась его тень, и чем дальше он бежал, тем больше она становилась.
   Она росла до тех пор, пока стала уже не тенью, а каким-то гротескным контуром.
   Вдруг он понял, что просто-напросто его тень оказалась целиком покрыта тенью его преследователя; покрыта, поглощена, затенена, покорена.
   И тут на какой-то миг его охватила чудовищная паника, там, на безликой равнине, по которой он убегал.
   Он знал, что теперь это была уже его собственная тень.
   Проклятие, которое преследовало его, уже не скрывалось у него за спиной.
   Он знал, что сам стал своим собственным проклятием.
   И узнав, что ему, наконец, удалось догнать себя, он громко рассмеялся, хотя хотелось ему скорее взвыть.
   Когда он проснулся, он куда-то шел.
   Он шел по закрученной в спираль тропе, лепившейся к стене Адова Колодезя.
   И по ходу дела оставлял он позади полоненные огни.
   И снова каждый из них кричал ему, когда он проходил мимо:
   — Освободите нас!
   И медленно начали подтаивать ледяные грани его рассудка.
   Освободите.
   Множественное число. Не единственное.
   Так они не говорили.
   И он понял, что идет не один.
   И ни одной из пляшущих, мерцающих форм не было рядом с ним.
   Те, кто были в заточении, там и оставались. Освобожденные им куда-то делись.
   И он карабкался вверх по высокой стене колодца, и факел не освещал ему дорогу, и, однако, он видел ее.
   Он видел каждую деталь каменистой тропы, словно выбеленной лунным светом.
   И он знал, что глаза его не способны на подобный подвиг.
   И к нему обращались во множественном числе.
   И тело его двигалось, хотя он ему этого и не велел.
   Он попытался остановиться, замереть.
   Он по-прежнему шел по тропе, и губы его зашевелились, складывая звуки в слова.
   — Ты, как я погляжу, проснулся. Доброе утро.
   На вопрос, который тут же возник у него в мозгу, незамедлительно ответил его собственный рот.
   — Да; ну и как ты себя чувствуешь, когда обуздали уже тебя самого — и внутри собственного тела? Каково испытать на себе бич демонов?
   Сиддхартха сформулировал еще одну мысль:
   — Я не думал, что кто-нибудь из вашего племени способен приобрести контроль надо мной против моей воли — даже во сне.
   — Честно признаться, — был ответ, — я тоже. Но с другой стороны, я имел в своем распоряжении объединенные силы многих из нас. Казалось, что стоит попробовать.
   — А что с другими? Где они?
   — Ушли. Постранствовать по свету, пока я не призову их.
   — Ну а те, которые остались обузданными? Если ты подождешь, я мог бы освободить и их.
   — Какое мне до них дело? Я-то теперь свободен и снова при теле! На остальное наплевать!
   — Значит, как я понимаю, твое обещание помощи ничего не стоит?
   — Не совсем, — ответил демон. — Мы вернемся к этому, ну, скажем, через если не белый, то желтый месяц. Мне твоя идея весьма по душе. Чувствую, что война с богами окажется замечательным развлечением. Но сначала я хочу насладиться плотскими радостями. Неужели ты поскупишься на небольшое развлечение для меня — после веков скуки в тюрьме, в которую ты же меня и засадил?
   — Поскуплюсь я на такое использование моей личности.
   — Как бы там ни было, придется тебе на время с этим примириться. К тому же у тебя будет возможность насладиться тем, чем наслаждаюсь я, так почему бы тебе спокойно не воспользоваться этим?
   — Так ты утверждаешь, что намерен-таки воевать против богов?
   — Да, в самом деле. Жалко, я сам не додумался до этого в стародавние времена. Быть может, мы бы тогда избежали обуздания. Может быть, в этом мире не было бы больше богов и людей. Мы же никогда не склонялись к согласованным действиям. Независимость духа для нас естественный спутник личной независимости. Каждый сражался сам за себя в общем столкновении с человечеством. Я вождь — да, это так, но лишь потому, что я старше, сильнее и мудрее остальных. Они приходят ко мне за советом, они служат мне, когда я им прикажу. Но я никогда не отдавал им приказов в битве. Ну а теперь — позже — буду. Новшество очень хорошо поможет против заунывной монотонности.
   — Советую тебе не ждать, ибо никакого «позже» не будет, Тарака.
   — Почему же?
   — Когда я шел к Адову Колодезю, гнев богов носился в воздухе, клубился у меня за спиной. Теперь в мире затерялось шестьдесят шесть демонов. Очень скоро почувствуют боги ваше присутствие. Они сразу поймут, кто это сделал, и предпримут против нас определенные шаги. Элемент неожиданности будет потерян.
   — Бились мы с богами в былые дни…
   — Но это уже не былые дни, Тарака. Боги теперь сильнее, намного сильнее. Долго был ты обуздан, и все эти века возрастала их мощь. Даже если ты впервые в истории поведешь в битву настоящую армию ракшасов, а я поддержу тебя могучей армией людей, даже и тогда не будет никакой уверенности в том, кто победит. И если ты сейчас промедлишь, то упустишь свои шансы.
   — Мне не нравится, когда ты говоришь со мной об этом, Сиддхартха, ибо ты беспокоишь меня.
   — К этому я и стремлюсь. Пусть ты и могуч, но когда ты встретишь Красного, он выпьет из тебя глазами всю твою жизнь. И он придет сюда, к Ратнагари, ибо он преследует меня. Появившиеся на свободе демоны — указка, подсказывающая ему, куда идти. И он может привести с собой и других. Тогда может статься, что даже все вы не окажетесь для них достойным соперником.
   Демон не отвечал. Они уже вылезли из колодца, и Тарака, отмерив последние две сотни шагов, добрался наконец до огромной двери, которая теперь была распахнута настежь. Он выбрался на наружную площадку, поглядел с нее вниз.
   — Ты сомневаешься в могуществе ракшасов, Бич? — спросил он. — Смотри же!
   И он шагнул с площадки.
   Они не упали.
   Они поплыли, как те листья, что он бросил вниз — давно ли?
   Вниз.
   Они приземлились прямо на тропинку, преодолев по воздуху полпути вниз, с горы, называемой Чанна.
   — Я не только укротил твою нервную систему, — объявил Тарака, — но и пропитал все твое тело, окутал его энергией самого своего бытия. Так что присылай ко мне этого Красного, который выпивает жизнь глазами. Я с удовольствием встречусь с ним.
   — Хоть ты и можешь разгуливать по воздуху, — ответил Сиддхартха, — говоришь ты вещи весьма опрометчивые.
   — Недалеко отсюда, в Паламайдзу, находится двор Князя Видегхи, — сказал Тарака, — я присмотрелся к нему на обратном пути с Небес. Как я понял, он обожает игру. Стало быть, туда и держим путь-дорогу.
   — А если поиграть явится и Бог Смерти?
   — И пусть! — вскричал Тарака. — Ты перестал забавлять меня, Бич. Спокойной ночи. Спи дальше!
   И на него опустилась легкая, как вуаль, темнота и гнетущая, словно свинцовая, тишина; первая из них сгущалась, вторая рассеивалась.
   От следующих дней остались лишь яркие фрагменты.
   До него доходили обрывки разговоров или песен, красочные виды галерей, комнат, садов. А однажды он заглянул в подземный застенок, где на дыбе корчились люди, и услышал собственный смех.
   А между этими видениями его посещали сны, подчас смыкающиеся с явью. Их освещало пламя, их омывали слезы и кровь. В полутемном бескрайнем соборе он бросал кости, и были это светила и планеты. Метеоры высекали пламя у него над головой, кометы вычерчивали пылающие дуги на черном стекле свода. К нему сквозь страх пробилась вдруг вспышка радости, и он знал, что хотя эта радость в основном принадлежала не ему, была в ней и его частичка. Ну а страх, тот весь был его.
   Когда Тарака выпивал слишком много вина или валялся, запыхавшись, на своем широком и низком ложе в гареме, его хватка, тиски, которыми он сжимал украденное тело, слабела. Но слаб еще был и Сиддхартха, разум его не оправился от ушиба, контузии, а тело было либо пьяным, либо обессиленным; и он знал, что не пришло еще время оспорить владычество повелителя демонов.
   Иногда видел он все вокруг не глазами того тела, которое было когда-то его собственностью, а зрением демона, направленным сразу во все стороны; сдирал он тогда своим взглядом со всех, с кем встречался, и кожу, и кости, прозревая под ними огонь истинной их сущности, то расцвеченный переливами и тенями их страстей, то мерцающий от жадности, похоти или зависти, то стремительно мечущийся между жаждой и жадностью, то тлеющий подспудной ненавистью, то угасающий со страхом и болью. Адом ему стало это многоцветие; лишь иногда смягчался он как-то либо холодным голубым сиянием интеллекта ученого, либо белым светом умирающего монаха, либо розовым ореолом хоронящейся от его взгляда знатной дамы, либо, наконец, пляшущими простенькими цветами играющих детишек.
   Он прохаживался по залам с высокими потолками и по широким галереям королевского дворца в Паламайдзу, его законного выигрыша. Князь Видегха был брошен в цепях в свой собственный застенок. И никто из его подданных по всему королевству не подозревал, что на трон его воссел ныне демон. Все, казалось, шло своим чередом. Сиддхартхе привиделось, как он проезжает на спине у слона по улицам города. Всем женщинам в городе велено было стоять у дверей своих жилищ, и он выбирал среди них тех, которые приходились ему по душе, и забирал их в свой гарем.
   Содрогнувшись от неожиданности, поймал себя Сиддхартха на том, что участвует в этих смотринах, подчас оспаривая, подчас обсуждая с Таракой достоинства и недостатки той или иной матроны, девушки или дамы. Добралось и до него вожделение Тараки и стало его собственным. С осознанием этого факта вступил он на новую ступень пробуждения, и теперь не всегда рука именно демона подносила к губам его рог с вином или поигрывала кнутом в застенках. Все дольше и дольше оставался он в сознании и с некоторым ужасом начинал понимать, что внутри него самого, как и внутри каждого человека, сокрыт демон, способный отозваться на зов своих собратьев.
   И вот однажды восстал он наконец против силы, управлявшей его телом и подчинившей его разум. Он уже вполне оправился и делил с Таракой все его труды и дни, постоянно был с ним — и как безмолвный наблюдатель, и как активный участник.
   Они стояли на балконе, выходящем в сад, и смотрели, как набирает силу день. Тарака захотел — и тут же все цветы в саду изменили свой цвет, теперь в саду царил черный цвет — ни пятнышка красного, синего или желтого. Напоминающие ящериц твари закопошились, зашевелились в прудах и на деревьях, зашуршали и заквакали в черноте теней. Густые, приторные запахи благовоний насытили воздух, по земле, как змеи, извивались струйки черного дымка.
   На жизнь его покушались уже трижды. Последним попытку предпринял капитан дворцовой гвардии. Но его меч превратился прямо у него в руке в рептилию, и та впилась ему в лицо, вырвала ему глаза, напоила его жилы ядом, от которого весь он почернел и распух; умер он в страшных мучениях, умоляя о глотке воды.
   Сиддхартха глядел на деяния демона и вдруг ударил.
   Медленно возвращалась к нему та сила, которой в последний раз пользовался он в Адовом Колодезе. Странным образом оторванная от мозга его тела, объяснение чему дал ему когда-то Яма, сила эта медленно вращалась как цевочное колесо в самом центре пространства, которым он был.
   Теперь оно раскрутилось и вращалось стремительнее, он напрягся и швырнул его против силы другого.
   Крик вырвался у Тараки, и ответный удар чистой энергии, словно копье, обрушился на Сиддхартху.
   Частично ему удалось подстроиться под удар, даже присвоить, вобрать в себя часть его энергии. Но главный стержень удара все же задел его существо, и все внутри него обратилось в боль и хаос.
   Ни на миг, однако, не отвлекаясь, он ударил снова, как копьеносец погружает свое копье в чернеющее жерло норы страшного зверя.
   Опять услышал он, как с губ его срывается крик.
   Тогда воздвиг демон против его силы черные стены.
   Но рушились они одна за другой под его напором.
   И, сражаясь, они разговаривали.
   — Человек о многих телах, — говорил Тарака, — почему скаредничаешь ты, почему тебе жалко, чтобы провел я в этом теле всего несколько дней? Ты же сам не родился в нем, ты тоже всего лишь позаимствовал его на время. Почему же тогда осквернением считаешь ты мое прикосновение? Рано или поздно сменишь ты это тело, обретешь другое, мною не тронутое. Так почто смотришь ты на мое присутствие как на недуг или скверну? Не потому ли, что есть в тебе нечто, подобное мне? Не потому ли, что ведомо тебе и наслаждение, которое обретаешь, смакуя на манер ракшасов причиняемую тобой боль, налагая по собственному выбору свою волю на все, что только ни подскажут твои причуды? Не из-за этого ли? Ведь познал и ты — и теперь желаешь — все это, но сгибаешься ты к тому же под бременем отягчающего род людской проклятия, называемого виной. Если так, я смеюсь над твоей слабостью, Бич. И опять покорю я тебя.
   — Таков уж я, демон, и ничего тут не попишешь, — сказал Сэм, вкладывая всю имеющуюся энергию в очередной свой удар. — Просто я взыскую подчас чего-то помимо радостей чрева и фаллоса. Я не святой, как думают обо мне буддисты, и я не легендарный герой. Я человек, который познал немало страха и который чувствует подчас свою вину. Но в первую очередь, однако, я — человек, твердо намеревающийся кое-что совершить, ну а ты стоишь у меня на дороге. И унаследуешь ты посему бремя моего проклятия; выиграю я или проиграю, ныне, Тарака, твоя судьба уже изменилась. Вот проклятие Будды: никогда больше не станешь ты таким, как был когда-то.
   И простояли они весь день на балконе в пропитанных потом одеждах. Как статуя, стояли они до тех пор, пока не спустилось солнце с неба и не разделила напополам золотая дорожка темный котел ночи. Луна всплыла над садовой оградой. Потом вторая.
   — Каково проклятие Будды? — раз за разом вопрошал Тарака.
   Но Сиддхартха не отвечал.
   Рухнула под его напором и последняя стена, и фехтовали они теперь потоками энергии, словно ливнями ослепительных стрел.
   Из отдаленного Храма доносилась бесконечно повторяющаяся фраза барабана, в саду изредка всквакивала какая-то тварь, кричала птица, иногда опускался на них рой мошкары, кормился и уносился прочь.
   И тогда, как звездный ливень, пришли они, оседлав ночной ветер… Освобожденные из Адова Колодезя, остальные демоны, затерявшиеся в мире.
   Они явились в ответ на призыв Тараки, явились поддержать своими силами его мощь.
   И обернулся он водоворотом, воронкой, приливной волной, смерчем молний.
   Сиддхартха почувствовал, как его сметает титаническая лавина, раздавливает, плющит, хоронит.
   Последнее, что он осознал, был вырывающийся у него из груди смех.
   Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем начал он приходить в себя. На сей раз происходило это медленно, и очнулся он во дворце, где ему прислуживали демоны.
   Когда спали последние путы анестезирующей умственной усталости, странным и причудливым предстало все вокруг него.
   Длились гротесковые пирушки. Вечеринки обычно проходили в застенках, где демоны одушевляли, оживляли тела и вселялись в них, чтобы преследовать свои жертвы. Повсюду творились темные чудеса, прямо из мраморных плит тронного зала, например, выросла роща кривых, искореженных деревьев, роща, в которой люди спали не просыпаясь, вскрикивая, когда один кошмар сменялся другим. Но поселилась во дворце и иная странность.
   Случилось что-то с Таракой.
   — Каково проклятие Будды? — вновь вопросил он, как только почувствовал присутствие Сиддхартхи.
   Но не ответил ему на это Сиддхартха. Тот продолжал:
   — Чувствую, что уже скоро верну я тебе твое тело. Я устал от всего этого, от этого дворца. Да, я устал, и, думаю, недалек уже, быть может, тот день, когда мы пойдем войной на Небеса. Что ты скажешь на это, Бич? Я, как и обещал, сдержу свое слово.