Я уселся на скамью и расслабился. Любой пейанский храм вливает в меня силы и энергию, благодаря той подготовке, что я прошел на Мегапеи.
Пейанцы – редкостные политеисты. Их религия отчасти напоминает индуизм, потому что ни та, ни другая ничего не отвергают напрочь. Похоже, всю свою историю они только и делали, что накапливали богов, ритуалы и традиции. Это религиозное учение называется «странти», и в последнее время оно распространилось довольно широко по всему миру. У странти имеются хорошие шансы на то, чтобы в один прекрасный день стать универсальной религией, ибо в ней есть нечто такое, что может удовлетворить практически любого, от анимистов и пантеистов до закоренелых агностиков и людей, которым просто нравится совершать обряды. В настоящее время сами пейанцы составляют не более десяти процентов от всех последователей странти и, похоже, она станет первой в истории религией, которая переживет расу, ее создавшую. Дело в том, что численность пейанцев сокращается год от года. Каждый из них в отдельности отличается безумно долгим сроком жизни, но не слишком высокой плодовитостью. Поскольку их великие мыслители уже дописали последнюю главу в необъятной «Истории пейанской культуры» в 14926-ти томах, то они наверное решили, что и в жизни пора ставить последнюю точку. А своих мыслителей пейанцы очень уважают. Забавные у них взгляды в этом отношении.
Пейанцы создали галактическую империю еще в те далекие времена, когда люди жили в пещерах. Потом, в течение нескольких веков, они вели войну с расой, в настоящее время полностью истребленной – с баулианцами. Эта война истощила пейанские ресурсы, подорвала промышленность, во много раз сократила их численность. Шаг за шагом они оставляли врагу свои владения, пока наконец не закрепились в небольшой планетной системе, в которой обитают и по сей день. Их родная система, которая тоже называлась Мегапеей, была уничтожена баулианцами, которые, судя по всему, отличались жестокостью, уродливостью, коварством и многими другими пороками. Конечно, все эти сведения почерпнуты из записей пейанцев, поэтому, как я подозреваю, мы никогда не узнаем, какими на самом деле были баулианцы. Во всяком случае, их религия ничего общего не имела со странти. Кажется, где-то я читал, что они поклонялись идолам.
На противоположной стороне святилища кто-то запел старинную литанию, которую я знал лучше, чем остальные. Я быстро поднял глаза, чтобы посмотреть случится это или нет.
Это случилось!
Стеклолитовая панель с изображением Шимбо из Башни Темного Дерева, Шимбо-Громовержца, теперь испускала желто-зеленый свет.
Некоторые пейанские божества являются, если можно так выразиться, пейаноморфными, другие же, подобно египетским богам, напоминают нечто среднее между пейанцами и обитателями зоопарка. Видок у них при этом конечно жутковатый.
В свое время, я думаю, пейанцы посещали и Землю, иначе почему их бог Шимбо имеет человеческий облик? И почему разумная раса выбрала своим божеством дикаря, мне тоже не понятно до сих пор, но вот он стоит передо мной – голый, с зеленоватой кожей, лицо его частично скрыто поднятой рукой, в которой он держит грозовую тучу. В другой руке он сжимает лук, а на бедре у него висит колчан, полный молний.
Вскоре все находящиеся здесь пейанцы и люди похвалили звучащую литанию. Все новые прихожане спускались по лестнице, постепенно заполняя помещение.
В моей груди возникло чувство невиданной легкости и силы, вскоре охватившее меня целиком.
Я не знаю, что служит тому причиной, но всякий раз, когда я вхожу в пейанский храм, изображение Шимбо начинает светиться – вот так же, как сейчас – и меня охватывает дикий восторг. Я был единственным землянином, который смог одолеть тридцатилетний курс обучения и двадцатилетнюю стажировку. Быть может, это и определило мою судьбу. Ведь все остальные мироформисты – пейанцы. Каждый из нас получает Имя – имя одного из пейанских богов – и это каким-то неведомым образом помогает нам в наших делах. Я выбрал имя Шимбо – или он выбрал меня – ведь он так похож на человека! Считается, что покуда я жив, он будет существовать в материальном мире. Когда же я умру, он вернется в счастливое небытие, пока кто-нибудь другой не примет его Имя. И всякий раз, когда Имя-носящий входит в пейанский храм, изображение этого божества начинает светиться во всех святилищах Вселенной. Я не понимаю, как это происходит. Даже сами пейанцы, по-моему, не понимают.
Я привык думать, что Шимбо уже давным-давно покинул меня после того, что я сделал с Силой и со своей собственной жизнью. И в храм я пришел, кажется, только затем, чтобы убедиться в этом самому.
Я поднялся и направился к выходу. Проходя под аркой, я почувствовал непреодолимое желание поднять свою левую руку. Лишь напряжением всех своих мускулов, крепко сжав пальцы поднятой руки в кулак, я смог заставить руку опуститься. Едва мне это удалось, как раскат грома прозвучал прямо у меня над головой.
Изображение Шимбо все еще сияло на стене, а в моих ушах звучало пение, когда, поднявшись по лестнице, я вышел из храма.
Начинался дождь…
2
Пейанцы – редкостные политеисты. Их религия отчасти напоминает индуизм, потому что ни та, ни другая ничего не отвергают напрочь. Похоже, всю свою историю они только и делали, что накапливали богов, ритуалы и традиции. Это религиозное учение называется «странти», и в последнее время оно распространилось довольно широко по всему миру. У странти имеются хорошие шансы на то, чтобы в один прекрасный день стать универсальной религией, ибо в ней есть нечто такое, что может удовлетворить практически любого, от анимистов и пантеистов до закоренелых агностиков и людей, которым просто нравится совершать обряды. В настоящее время сами пейанцы составляют не более десяти процентов от всех последователей странти и, похоже, она станет первой в истории религией, которая переживет расу, ее создавшую. Дело в том, что численность пейанцев сокращается год от года. Каждый из них в отдельности отличается безумно долгим сроком жизни, но не слишком высокой плодовитостью. Поскольку их великие мыслители уже дописали последнюю главу в необъятной «Истории пейанской культуры» в 14926-ти томах, то они наверное решили, что и в жизни пора ставить последнюю точку. А своих мыслителей пейанцы очень уважают. Забавные у них взгляды в этом отношении.
Пейанцы создали галактическую империю еще в те далекие времена, когда люди жили в пещерах. Потом, в течение нескольких веков, они вели войну с расой, в настоящее время полностью истребленной – с баулианцами. Эта война истощила пейанские ресурсы, подорвала промышленность, во много раз сократила их численность. Шаг за шагом они оставляли врагу свои владения, пока наконец не закрепились в небольшой планетной системе, в которой обитают и по сей день. Их родная система, которая тоже называлась Мегапеей, была уничтожена баулианцами, которые, судя по всему, отличались жестокостью, уродливостью, коварством и многими другими пороками. Конечно, все эти сведения почерпнуты из записей пейанцев, поэтому, как я подозреваю, мы никогда не узнаем, какими на самом деле были баулианцы. Во всяком случае, их религия ничего общего не имела со странти. Кажется, где-то я читал, что они поклонялись идолам.
На противоположной стороне святилища кто-то запел старинную литанию, которую я знал лучше, чем остальные. Я быстро поднял глаза, чтобы посмотреть случится это или нет.
Это случилось!
Стеклолитовая панель с изображением Шимбо из Башни Темного Дерева, Шимбо-Громовержца, теперь испускала желто-зеленый свет.
Некоторые пейанские божества являются, если можно так выразиться, пейаноморфными, другие же, подобно египетским богам, напоминают нечто среднее между пейанцами и обитателями зоопарка. Видок у них при этом конечно жутковатый.
В свое время, я думаю, пейанцы посещали и Землю, иначе почему их бог Шимбо имеет человеческий облик? И почему разумная раса выбрала своим божеством дикаря, мне тоже не понятно до сих пор, но вот он стоит передо мной – голый, с зеленоватой кожей, лицо его частично скрыто поднятой рукой, в которой он держит грозовую тучу. В другой руке он сжимает лук, а на бедре у него висит колчан, полный молний.
Вскоре все находящиеся здесь пейанцы и люди похвалили звучащую литанию. Все новые прихожане спускались по лестнице, постепенно заполняя помещение.
В моей груди возникло чувство невиданной легкости и силы, вскоре охватившее меня целиком.
Я не знаю, что служит тому причиной, но всякий раз, когда я вхожу в пейанский храм, изображение Шимбо начинает светиться – вот так же, как сейчас – и меня охватывает дикий восторг. Я был единственным землянином, который смог одолеть тридцатилетний курс обучения и двадцатилетнюю стажировку. Быть может, это и определило мою судьбу. Ведь все остальные мироформисты – пейанцы. Каждый из нас получает Имя – имя одного из пейанских богов – и это каким-то неведомым образом помогает нам в наших делах. Я выбрал имя Шимбо – или он выбрал меня – ведь он так похож на человека! Считается, что покуда я жив, он будет существовать в материальном мире. Когда же я умру, он вернется в счастливое небытие, пока кто-нибудь другой не примет его Имя. И всякий раз, когда Имя-носящий входит в пейанский храм, изображение этого божества начинает светиться во всех святилищах Вселенной. Я не понимаю, как это происходит. Даже сами пейанцы, по-моему, не понимают.
Я привык думать, что Шимбо уже давным-давно покинул меня после того, что я сделал с Силой и со своей собственной жизнью. И в храм я пришел, кажется, только затем, чтобы убедиться в этом самому.
Я поднялся и направился к выходу. Проходя под аркой, я почувствовал непреодолимое желание поднять свою левую руку. Лишь напряжением всех своих мускулов, крепко сжав пальцы поднятой руки в кулак, я смог заставить руку опуститься. Едва мне это удалось, как раскат грома прозвучал прямо у меня над головой.
Изображение Шимбо все еще сияло на стене, а в моих ушах звучало пение, когда, поднявшись по лестнице, я вышел из храма.
Начинался дождь…
2
В 6:30 мы встретились с Глидденом в конторе Дюбуа и заключили сделку на продажу дома за пятьдесят шесть тысяч. Адвокат Дюбуа оказался невысоким мужчиной с красным обветренным лицом и длинными прядями седых волос. Уступая моему желанию завершить все формальности сегодня же, он согласился открыть контору в столь поздний для работы час. Я отдал деньги, бумаги были подписаны, ключи от дома опущены в мой карман, мы пожали друг другу руки и вышли на улицу. Когда мы не спеша шагали по влажному асфальту тротуара к своим глайдерам, я вдруг воскликнул:
– Проклятье, я кажется забыл у вас на столе свою ручку.
Мы с Дюбуа остановились.
– Не беспокойтесь, я вам ее пришлю. Вы, если не ошибаюсь, остановились в «Спектруме»?
– Боюсь, мне придется скоро уехать оттуда.
– Я могу послать вам домой, на улицу Нуаж.
Я покачал головой.
– Она понадобится мне уже сегодня вечером.
– Пожалуйста, возьмите мою, – он протянул мне ручку.
К этому времени Глидден отошел уже достаточно далеко и не мог слышать о чем мы говорим. Я помахал ему рукой и произнес:
– Это был просто предлог, чтобы поговорить с вами наедине.
Сетка мелких морщин в тот же миг окружила его темные глаза, и появившуюся было в них тень презрения сменило любопытство.
– Хорошо, – сказал он, и мы повернули обратно.
– Так в чем дело? – осведомился он, располагаясь в своем кресле за рабочим столом.
– Я ищу Рут Лэрис, – произнес я.
Дюбуа закурил сигарету – самый верный способ выиграть немного времени, чтобы все обдумать.
– Зачем? – спросил он, наконец.
– Она мой старый друг. Вы знаете, где она?
– Нет, – покачал он головой.
– А вам не кажется несколько э-э-э… необычным распоряжаться имуществом, притом немалым, лица, чье местонахождение вам не известно.
– Да, – согласился он. – Пожалуй, вы правы. Но такова была воля клиента.
– Самой Рут Лэрис?
– Что вы имеете в виду?
– Она лично дала вам это поручение, или кто-то сделал это от ее имени?
– Я не понимаю какое вам дело до всего этого, мистер Коннер. Думаю, нам пора прекратить этот разговор.
Поразмыслив секунду, я наконец решился.
– Хорошо, сказал я, – но прежде чем мы закончим, я хотел бы, чтобы вы знали – ее дом я купил только в надежде найти хоть какой-нибудь намек на ее нынешнее местонахождение. После того, как я внимательно осмотрю дом, я собираюсь трансформировать его в гасиенду, потому что архитектура этого города мне абсолютно не нравится. Это вам ни о чем не говорит?
– Только о том, что у вас, видимо, не все в порядке с головой, – сделал он вывод.
Я кивнул и продолжил:
– Да, но я – сумасшедший, который может позволить себе любые прихоти. Ненормальный, способный доставить кучу неприятностей. Вот, например, это здание, сколько оно стоит? Миллион? Два?
– Не знаю, – на его лице отразилось некоторое беспокойство.
– Что, если его кто-нибудь купит, и вам придется подыскивать новое помещение для своей конторы?
– Арендный договор не так-то легко разорвать, мистер Коннер.
Я усмехнулся.
– …а кроме того, – продолжил я, – вдруг местная Адвокатская Коллегия решит поподробнее изучить вашу деятельность?
Он вскочил на ноги.
– Вы сошли с ума!
– Вы действительно так думаете? Я ведь не знаю, в чем вас будут обвинять, – я сделал небольшую паузу. – Пока не знаю. Но вы же понимаете, что любое расследование само по себе может доставить массу хлопот. А, кроме того, снять новое помещение не так-то просто… Ну как?
Я очень не люблю добиваться своей цели таким образом, но времени у меня было в обрез.
– Так вы все еще думаете, что я сумасшедший? Вы действительно в этом уверены? – нанес я последний удар.
Дюбуа молчал.
– Нет. Не уверен, – произнес он наконец мрачным тоном.
– Ну тогда, если вам нечего скрывать, может быть вы расскажете мне об этом деле. Меня ведь не интересуют ваши профессиональные секреты, просто расскажите, каким образом вы должны были осуществить продажу дома. Меня удивляет, что Рут не оставила какого-нибудь письма или чего-нибудь в этом роде.
Он откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня сквозь сигаретный дым.
– Все переговоры велись по телефону…
– Ее ведь могли накачать наркотиками, припугнуть в конце концов…
– Глупости, кому это надо? – сказал он. – Не понимаю, что вам до всего этого?
– Я же сказал, она мой старый друг.
Он испуганно моргнул, кое-кто до сих пор помнил, что за человек был одним из старых друзей Рут Лэрис.
– Кроме того, – продолжил я, – недавно я получил от нее письмо, в котором была просьба срочно приехать по важному делу. Я приехал, но не нашел ни ее, ни письма. Даже нового адреса нет. Может, это чья-то грязная шутка? В любом случае, мне нужно ее разыскать, мистер Дюбуа.
Конечно, он был не слепой и представлял, сколько должен стоить, например, мой костюм. К тому же в моем голосе, должно быть, еще остались властные нотки, выработанные в течении долгих лет, когда отдавать приказания было моим основным занятием. Во всяком случае, он не собирался звонить в полицию.
– Все переговоры велись по телефону, иногда по почте, – сказал он. – И я, честное слово, не знаю, где сейчас находится мисс Лэрис. Просто она сказала, что покидает город и попросила продать дом со всей обстановкой, а деньги поместить на ее счет в банке. Я согласился обо всем позаботиться, а продажу дома поручил компании «Солнечный дождь».
Он посмотрел в окно, потом снова на меня.
– Кроме того, она действительно оставила письмо для некоего лица. Но это не вы. Если же в течении тридцати дней, письмо не будет востребовано, то я должен отослать его по указанному там адресу.
– Могу ли я узнать имя этого лица?
– К сожалению, сэр, я не могу вам его раскрыть.
– Будьте добры, – попросил я, позвоните по телефону в Гленкой – номер 73-737-373 и попросите к телефону лично Доменика Малисти – директора «Нашего Объединения» на этой планете. Назовите себя и скажите ему следующее: «Бе-бе, я – черная овечка», затем попросите его установить личность Лоуренса Джона Коннера.
Дюбуа проделал все, как я сказал, затем повесил телефонную трубку, встал, подошел к маленькому, встроенному в стену сейфу, достал конверт и протянул его мне. Конверт был запечатан, а сверху было надписано: «Фрэнсису Сандау».
– Благодарю вас, – произнес я и вскрыл конверт.
Мне с трудом удалось взять себя в руки, когда я увидел содержимое конверта. Там были новая фотография Кати в другом ракурсе, на другом фоне; фотография Рут, чуть постаревшей и пополневшей, но все еще привлекательной и записка.
Записка была на пейанском. В ней содержалось приветствие, обращенное ко мне, которое сопровождалось маленьким условным знаком. Обычно таким знаком в священных текстах обозначался Шимбо-Громовержец. Послание было подписано именем «Грин-Грин»4, а рядом стоял знак Белиона.
Я был сбит с толку. Во-первых, очень многие знают личности Имя-носящих. А во-вторых, Белион, насколько мне известно, не принадлежал к числу двадцати семи ныне живущих пейанских богов, поскольку никто не носил его Имя. Считалось, что Белион был заклятым врагом Шимбо. Жил он под землей и был богом огня. Периодически они с Шимбо вступали в яростную схватку, заканчивающуюся гибелью одного из них. И после его нового возрождения все опять повторялось.
Я внимательно прочитал записку. В ней говорилось следующее: «Ищи своих женщин на Острове Мертвых. Боджис, Данго, Шендон и карлик ждут тебя там же».
Дома, на Вольной, у меня остались объемные фото Боджиса, Данго, Шендона, Ника-карлика, леди Карль (ее они тоже, наверное, посчитали «моей женщиной») и Кати. Это были те снимки, которые позвали меня в дорогу. И вот теперь они захватили Рут.
Но кто они?
Сколько я не старался, но вспомнить что-нибудь об имени «Грин-Грин» мне так и не удалось. Но что такое Остров Мертвых, я-то знал!
– Благодарю вас, – еще раз произнес я.
– Что-нибудь не так, мистер Сандау?
– Да, сказал я, – но я все улажу сам. Не волнуйтесь, вас это уже не касается. И пожалуйста, забудьте мое имя.
– Как вам угодно, мистер Коннер.
– Прощайте.
– Всего хорошего.
Приехав в свой дом на улице Нуаж, я прошел по всем комнатам, внимательно все осмотрев. Особенно тщательно я проверил спальню Рут. Все вещи лежали на своих местах. В гардеробе висела ее одежда, остались нетронутыми всякие мелочи, которые люди обязательно берут с собой, переезжая на новую квартиру. Было несколько странно бродить по дому, который стал тебе уже совсем чужим, но время от времени натыкаться на знакомые предметы: антикварные часы, разрисованную ширму, инкрустированный портсигар. Все это напомнило мне о Времени, которое самым причудливым образом перемешивает старое и новое, предметы, предметы, которые вы любили и те, что не значили для вас ровным счетом ничего. Память продолжает хранить давно, казалось, забытые образы и когда вы вновь оказываетесь там, где не были черт знает сколько лет, воспоминания внезапно захлестывают вас, заставляя все переживать заново.
Вот, что творилось в моей душе, пока я искал хоть какой-нибудь намек на то, что здесь могло произойти. Время шло, каждая вещь, каждый укромный уголок дома был подвергнут самому тщательному осмотру. И наконец, мысль, впервые пришедшая мне в голову лишь в конторе Дюбуа, хотя смутные подозрения не покидали меня с той самой минуты, как я получил первую фотография, встало передо мной во всей очевидности. Мысль, родившаяся в моем мозгу и прошедшая сквозь мое нутро, вернулась обратно в мозг, усиленная тысячекратно.
Я сел в кресло и закурил. Рут фотографировали в этой комнате. Похоже, им надоели скалы, голубое небо и прочие декорации, как на других снимках. Тщательный обыск комнат ничего не дал. Нет ни следов насилия, ни каких-либо намеков на личность моего врага. «Моего врага», – я произнес это вслух. Это были первые слова, сказанные мною после прощания с неожиданно любезным седым адвокатом. Я не узнал собственного голоса – так странно он звучал в большом розовом аквариуме этого дома. «Мой враг!»
Теперь все было ясно. Им нужен был я. Почему? Пока не понятно, но вероятнее всего – чтобы убить меня. Если б только знать, кто из моих многочисленных врагов стоит за этим, все было бы гораздо проще. Мой мозг напряженно работал. Почему для нашей встречи было выбрано столь странное место? Станет ли оно полем нашей битвы? Я вспомнил свой недавний сон, в котором его видел.
Если кто-то хотел причинить мне вред, то с его стороны глупо было заманивать меня именно туда. Что он мог знать о той силе, которую я обрету, ступив на землю созданного мной мира. Все вокруг будет помогать мне, когда я вернусь на свою Иллирию, которую создал много веков тому назад, на которой возвел Остров Мертвых. Мой Остров Мертвых!
…Я вернусь туда. Я уже не сомневался в этом. Ведь там Рут, а может быть, и Кати… Да, я должен вернуться в этот странный Эдем, который я когда-то воздвиг.
Рут и Кати… Мне не хотелось бы ставить эти два образа рядом, но другого выхода не было. Раньше они просто не могли существовать для меня одновременно, и эта перемена мне совсем не нравилась. Ну что ж, я отправляюсь туда, и тот, кто приготовил там мне ловушку, вскоре горько пожалеет об этом. Остров Мертвых станет его последним приютом.
Я смял окурок своей сигареты, потом запер ржавые воротца мармеладного замка и вернулся в «Спектрум». Мне вдруг ужасно захотелось есть.
Я переоделся для ужина и спустился в холл. Где-то здесь я, кажется, видел маленький ресторанчик. Но, как назло, он закрылся несколько минут назад, поэтому мне пришлось обратиться к портье, чтобы тот подсказал мне какое-нибудь приличное место, где можно поесть в это время.
– Рекомендую Башню Бертоля, у залива, – сказал мне он, с трудом подавив зевок. – Они не закрывают до самой ночи, так что у вас еще есть несколько часов.
Кто мог знать, что именно там мой злополучный бизнес с вересковым корнем завершится столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните об этом?
Следуя данным мне советам, я достаточно быстро добрался до ресторана, и припарковал свой глайдер у его подъезда. Какой-то тип в ливрее сразу вызвался позаботиться о моей машине. Не люблю я таких. С сияющей улыбкой на розовом лице они торопятся открыть перед вами дверь, которую вы и сами отлично бы открыли, подают полотенце, которое тебе совсем не нужно, выхватывают из рук чемодан, который ты собираешься донести сам. Ладонь правой руки они всегда держат на уровне пояса, готовые в любой момент подставить ее, едва заслышав хруст банкноты или звон мелочи. А карманы у них глубокие, туда много может поместиться. Они преследуют меня уже тысячи лет, и я выхожу из себя вовсе не из-за их ливрей, а из-за этой проклятой улыбки, которая появляется при виде лишь одной вещи – денег.
Мой глайдер быстренько припарковали на стоянке у ресторана, точно между двух полос дорожной разметки. Знаете почему? Потому что все мы – туристы.
В свое время «на чай» давали лишь тогда, когда требовалось, чтобы вам быстро и расторопно оказали какую-нибудь услугу. В некотором смысле, это должно было хоть как-то компенсировать низкую заработную плату определенного класса служащих. Все это понимали и принимали, как должное. Но уже в двадцатом веке, когда я родился, туризм для большинства развивающихся стран стал основным источником доходов. Местные жители смотрели на туристов лишь как на денежные мешки. Вскоре это стало традицией, и постепенно такая точка зрения возобладала во всех остальных странах, даже и в тех, откуда приезжали туристы. Отныне каждый, кто носил униформу, знал о той выгоде, которую несли совершенно бесполезные, но выполненные с угодливой улыбкой, услуги. Человек в ливрее завоевал весь мир. С тех пор мы все превращаемся в туристов, едва перешагнув порог собственного дома. Мы становимся гражданами второго сорта, которых безжалостно эксплуатируют армии улыбающихся слуг. Бескровная революция, которую совершили швейцары, официанты и привратники победила! Навеки!
Теперь в любом городе, куда бы я ни приехал, люди в ливреях бросаются мне навстречу, смахивают перхоть с моего воротника, суют в руку рекламную брошюрку, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, следят, чтобы я не промочил ноги в ближайшей луже, протирают стекла моего глайдера, держат над головой зонтик – как в дождливые, так и в солнечные дни, светят на меня ультрафиолетовым фонариком, если небо закрывают тучи, сдувают с одежды прилипшие нитки, чешут мне спину, бреют мне шею, застегивают мне ширинку, начищают мои ботинки… и, главное, улыбаются. Прежде, чем я успеваю послать их куда подальше, их правая рука уже наготове. На уровне пояса, ладонью вверх.
Черт возьми! Каким благодатным местом стала бы вселенная, если бы мы все носили ливреи – блестящие и поскрипывающие. Нам бы всем пришлось улыбаться друг другу.
Я вошел в лифт и поднялся на шестидесятый этаж, где находился главный зал ресторана. Тут я сообразил, что следовало бы заказать столик заранее по телефону. Все места были заняты. Я совсем забыл, что завтра на Дрисколле праздник. Метрдотель записал мое имя и попросил подождать минут пятнадцать-двадцать, поэтому мне ничего не оставалось, как отправиться в один из баров тут же поблизости и заказать кружку пива.
Сделав пару глотков, я, не торопясь, стал рассматривать посетителей. Напротив, в другом конце фойе находился точно такой же бар, погруженный в полумрак. Там я заметил чью-то толстую физиономию, которая показалась мне подозрительно знакомой. Для таких случаев я запасся специальными очками, впрочем очки они напоминали только с виду и были не хуже иного телескопа. Я нацепил их на нос и внимательно изучил лицо, теперь повернутое ко мне в профиль. Нос и уши я узнал сразу. Правда, волосы были совсем другого цвета, да и кожа стала чуть темнее, но ведь это так просто сделать.
Я встал и направился было в тот бар напротив, как вдруг меня остановил официант и заявил, что выносить выпивку за пределы заведения не разрешается. Когда я объяснил, что направляюсь всего лишь в соседний бар, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня. Ох уж мне эта улыбка и рука у пояса! Я прикинул и решил, что купить новую кружку обойдется дешевле. Поэтому я ответил, что разрешаю ему допить пиво за меня, если хочет.
Толстяк сидел один, с бокалом чего-то искристого перед собой. Подойдя поближе, я снял очки и сознательно шепелявя, спросил:
– Вы позволите, мистер Бейнер?
Он слегка вздрогнул под броней своей толстой шкуры. При этом слои его подкожного жира колыхались еще некоторое время. Он уставился на меня своими свиными глазками. Похоже, что мысли его в это мгновение закрутились, как дьявол в беличьем колесе.
– Должно быть, вы ошиблись… – начал было он, улыбаясь, потом улыбка дрогнула и пропала. Он поправился: – Нет, похоже это я ошибся. Но прошло столько времени, Фрэнк, мы оба так сильно изменились.
– …еще бы, – подхватил я, вернув своему голосу нормальное звучание. – Нас совсем не просто узнать, когда мы путешествуем инкогнито.
Я сел за столик напротив него. Он, на удивление быстро, будто притянув его на аркане, подозвал официанта и спросил меня:
– Что будешь пить?
– Какого-нибудь пива, – ответил я.
Официант кивнул и удалился.
– Ты уже ужинал?
– Нет, я ждал в баре напротив, пока освободится место, и тут увидел тебя.
– Я уже поел, – сообщил он мне, – и если бы перед уходом мне внезапно не захотелось бы пропустить рюмочку, мы бы, наверное, не встретились.
– Странно, – сказал я, потом добавил: – Грин-Грин.
– Что?
– Verde, Verde. Grun, Grun.5
– Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то пароль, и я должен дать отзыв?
Я пожал плечами.
– Считай это молитвой о сокрушении всех моих врагов, если хочешь. Что у тебя нового?
– Теперь, раз уж мы встретились, – произнес он, – нам, конечно, стоит кое о чем поговорить. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
– Ну разумеется.
Тут как раз метрдотель объявил о заказе Лоуренса Коннера, мы перешли за столик в одном из бесчисленных залов ресторана, расположенных на этом этаже. В ясную погоду отсюда открывался прекрасный вид на залив, но сегодня все небо было затянуто тучами, и лишь огни буев да изредка вспыхивающий луч прожектора пробивал темную завесу над бушующим океаном. Бейнер решил, что его голод еще не до конца утолен, и заказал себе новый ужин. Я не успел и наполовину расправиться со своим бифштексом, как он с поразительным проворством уплел целую гору спагетти. Вскоре к ней присоединилось огромное блюдо жареных колбасок, и Бейнер приступил к сэндвичам и кофе.
– Ух, – перевел он, наконец, свое дыхание, – совсем неплохо.
Рот его расплылся в широкой улыбке, в которую он тут же залез зубочисткой. Признаюсь, я впервые за последние сорок лет видел его улыбающимся.
– Сигару? – предложил я.
– Спасибо, не откажусь.
Зубочистка уступила место сигаре, и нам сразу принесли счет. Я всегда так поступаю в людных ресторанах, когда официанты не спешат со счетом. Клубы табачного дыма действуют на них потрясающе – они моментально вырастают рядом с вашим столиком со своим блокнотом.
– Плачу я, – заявил Бейнер, когда я взял счет.
– Не говори ерунды. Ты же мой гость.
– Ладно… Как хочешь.
В конце концов, не зря же Билл Бейнер был сорок пятым в списке самых богатых людей Галактики. Да и мне не каждый день выпадает удача поужинать со столь удачливым человеком.
Когда мы выходили из ресторана, он произнес:
– У меня тут есть одно местечко, где мы сможем поговорить. Я сяду за руль.
Мы залезли в его машину и тронулись вперед, оставив без внимания очередного типа в ливрее, который досадливо нахмурился. Минут двадцать мы кружили на машине по городу, чтобы оторваться от гипотетических «хвостов». Наконец, мы подъехали к заурядному зданию, всего в нескольких кварталах от Башни Бертоля. Когда мы проходили через холл, Бейнер кивнул привратнику и удостоился ответного кивка.
– Проклятье, я кажется забыл у вас на столе свою ручку.
Мы с Дюбуа остановились.
– Не беспокойтесь, я вам ее пришлю. Вы, если не ошибаюсь, остановились в «Спектруме»?
– Боюсь, мне придется скоро уехать оттуда.
– Я могу послать вам домой, на улицу Нуаж.
Я покачал головой.
– Она понадобится мне уже сегодня вечером.
– Пожалуйста, возьмите мою, – он протянул мне ручку.
К этому времени Глидден отошел уже достаточно далеко и не мог слышать о чем мы говорим. Я помахал ему рукой и произнес:
– Это был просто предлог, чтобы поговорить с вами наедине.
Сетка мелких морщин в тот же миг окружила его темные глаза, и появившуюся было в них тень презрения сменило любопытство.
– Хорошо, – сказал он, и мы повернули обратно.
– Так в чем дело? – осведомился он, располагаясь в своем кресле за рабочим столом.
– Я ищу Рут Лэрис, – произнес я.
Дюбуа закурил сигарету – самый верный способ выиграть немного времени, чтобы все обдумать.
– Зачем? – спросил он, наконец.
– Она мой старый друг. Вы знаете, где она?
– Нет, – покачал он головой.
– А вам не кажется несколько э-э-э… необычным распоряжаться имуществом, притом немалым, лица, чье местонахождение вам не известно.
– Да, – согласился он. – Пожалуй, вы правы. Но такова была воля клиента.
– Самой Рут Лэрис?
– Что вы имеете в виду?
– Она лично дала вам это поручение, или кто-то сделал это от ее имени?
– Я не понимаю какое вам дело до всего этого, мистер Коннер. Думаю, нам пора прекратить этот разговор.
Поразмыслив секунду, я наконец решился.
– Хорошо, сказал я, – но прежде чем мы закончим, я хотел бы, чтобы вы знали – ее дом я купил только в надежде найти хоть какой-нибудь намек на ее нынешнее местонахождение. После того, как я внимательно осмотрю дом, я собираюсь трансформировать его в гасиенду, потому что архитектура этого города мне абсолютно не нравится. Это вам ни о чем не говорит?
– Только о том, что у вас, видимо, не все в порядке с головой, – сделал он вывод.
Я кивнул и продолжил:
– Да, но я – сумасшедший, который может позволить себе любые прихоти. Ненормальный, способный доставить кучу неприятностей. Вот, например, это здание, сколько оно стоит? Миллион? Два?
– Не знаю, – на его лице отразилось некоторое беспокойство.
– Что, если его кто-нибудь купит, и вам придется подыскивать новое помещение для своей конторы?
– Арендный договор не так-то легко разорвать, мистер Коннер.
Я усмехнулся.
– …а кроме того, – продолжил я, – вдруг местная Адвокатская Коллегия решит поподробнее изучить вашу деятельность?
Он вскочил на ноги.
– Вы сошли с ума!
– Вы действительно так думаете? Я ведь не знаю, в чем вас будут обвинять, – я сделал небольшую паузу. – Пока не знаю. Но вы же понимаете, что любое расследование само по себе может доставить массу хлопот. А, кроме того, снять новое помещение не так-то просто… Ну как?
Я очень не люблю добиваться своей цели таким образом, но времени у меня было в обрез.
– Так вы все еще думаете, что я сумасшедший? Вы действительно в этом уверены? – нанес я последний удар.
Дюбуа молчал.
– Нет. Не уверен, – произнес он наконец мрачным тоном.
– Ну тогда, если вам нечего скрывать, может быть вы расскажете мне об этом деле. Меня ведь не интересуют ваши профессиональные секреты, просто расскажите, каким образом вы должны были осуществить продажу дома. Меня удивляет, что Рут не оставила какого-нибудь письма или чего-нибудь в этом роде.
Он откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня сквозь сигаретный дым.
– Все переговоры велись по телефону…
– Ее ведь могли накачать наркотиками, припугнуть в конце концов…
– Глупости, кому это надо? – сказал он. – Не понимаю, что вам до всего этого?
– Я же сказал, она мой старый друг.
Он испуганно моргнул, кое-кто до сих пор помнил, что за человек был одним из старых друзей Рут Лэрис.
– Кроме того, – продолжил я, – недавно я получил от нее письмо, в котором была просьба срочно приехать по важному делу. Я приехал, но не нашел ни ее, ни письма. Даже нового адреса нет. Может, это чья-то грязная шутка? В любом случае, мне нужно ее разыскать, мистер Дюбуа.
Конечно, он был не слепой и представлял, сколько должен стоить, например, мой костюм. К тому же в моем голосе, должно быть, еще остались властные нотки, выработанные в течении долгих лет, когда отдавать приказания было моим основным занятием. Во всяком случае, он не собирался звонить в полицию.
– Все переговоры велись по телефону, иногда по почте, – сказал он. – И я, честное слово, не знаю, где сейчас находится мисс Лэрис. Просто она сказала, что покидает город и попросила продать дом со всей обстановкой, а деньги поместить на ее счет в банке. Я согласился обо всем позаботиться, а продажу дома поручил компании «Солнечный дождь».
Он посмотрел в окно, потом снова на меня.
– Кроме того, она действительно оставила письмо для некоего лица. Но это не вы. Если же в течении тридцати дней, письмо не будет востребовано, то я должен отослать его по указанному там адресу.
– Могу ли я узнать имя этого лица?
– К сожалению, сэр, я не могу вам его раскрыть.
– Будьте добры, – попросил я, позвоните по телефону в Гленкой – номер 73-737-373 и попросите к телефону лично Доменика Малисти – директора «Нашего Объединения» на этой планете. Назовите себя и скажите ему следующее: «Бе-бе, я – черная овечка», затем попросите его установить личность Лоуренса Джона Коннера.
Дюбуа проделал все, как я сказал, затем повесил телефонную трубку, встал, подошел к маленькому, встроенному в стену сейфу, достал конверт и протянул его мне. Конверт был запечатан, а сверху было надписано: «Фрэнсису Сандау».
– Благодарю вас, – произнес я и вскрыл конверт.
Мне с трудом удалось взять себя в руки, когда я увидел содержимое конверта. Там были новая фотография Кати в другом ракурсе, на другом фоне; фотография Рут, чуть постаревшей и пополневшей, но все еще привлекательной и записка.
Записка была на пейанском. В ней содержалось приветствие, обращенное ко мне, которое сопровождалось маленьким условным знаком. Обычно таким знаком в священных текстах обозначался Шимбо-Громовержец. Послание было подписано именем «Грин-Грин»4, а рядом стоял знак Белиона.
Я был сбит с толку. Во-первых, очень многие знают личности Имя-носящих. А во-вторых, Белион, насколько мне известно, не принадлежал к числу двадцати семи ныне живущих пейанских богов, поскольку никто не носил его Имя. Считалось, что Белион был заклятым врагом Шимбо. Жил он под землей и был богом огня. Периодически они с Шимбо вступали в яростную схватку, заканчивающуюся гибелью одного из них. И после его нового возрождения все опять повторялось.
Я внимательно прочитал записку. В ней говорилось следующее: «Ищи своих женщин на Острове Мертвых. Боджис, Данго, Шендон и карлик ждут тебя там же».
Дома, на Вольной, у меня остались объемные фото Боджиса, Данго, Шендона, Ника-карлика, леди Карль (ее они тоже, наверное, посчитали «моей женщиной») и Кати. Это были те снимки, которые позвали меня в дорогу. И вот теперь они захватили Рут.
Но кто они?
Сколько я не старался, но вспомнить что-нибудь об имени «Грин-Грин» мне так и не удалось. Но что такое Остров Мертвых, я-то знал!
– Благодарю вас, – еще раз произнес я.
– Что-нибудь не так, мистер Сандау?
– Да, сказал я, – но я все улажу сам. Не волнуйтесь, вас это уже не касается. И пожалуйста, забудьте мое имя.
– Как вам угодно, мистер Коннер.
– Прощайте.
– Всего хорошего.
Приехав в свой дом на улице Нуаж, я прошел по всем комнатам, внимательно все осмотрев. Особенно тщательно я проверил спальню Рут. Все вещи лежали на своих местах. В гардеробе висела ее одежда, остались нетронутыми всякие мелочи, которые люди обязательно берут с собой, переезжая на новую квартиру. Было несколько странно бродить по дому, который стал тебе уже совсем чужим, но время от времени натыкаться на знакомые предметы: антикварные часы, разрисованную ширму, инкрустированный портсигар. Все это напомнило мне о Времени, которое самым причудливым образом перемешивает старое и новое, предметы, предметы, которые вы любили и те, что не значили для вас ровным счетом ничего. Память продолжает хранить давно, казалось, забытые образы и когда вы вновь оказываетесь там, где не были черт знает сколько лет, воспоминания внезапно захлестывают вас, заставляя все переживать заново.
Вот, что творилось в моей душе, пока я искал хоть какой-нибудь намек на то, что здесь могло произойти. Время шло, каждая вещь, каждый укромный уголок дома был подвергнут самому тщательному осмотру. И наконец, мысль, впервые пришедшая мне в голову лишь в конторе Дюбуа, хотя смутные подозрения не покидали меня с той самой минуты, как я получил первую фотография, встало передо мной во всей очевидности. Мысль, родившаяся в моем мозгу и прошедшая сквозь мое нутро, вернулась обратно в мозг, усиленная тысячекратно.
Я сел в кресло и закурил. Рут фотографировали в этой комнате. Похоже, им надоели скалы, голубое небо и прочие декорации, как на других снимках. Тщательный обыск комнат ничего не дал. Нет ни следов насилия, ни каких-либо намеков на личность моего врага. «Моего врага», – я произнес это вслух. Это были первые слова, сказанные мною после прощания с неожиданно любезным седым адвокатом. Я не узнал собственного голоса – так странно он звучал в большом розовом аквариуме этого дома. «Мой враг!»
Теперь все было ясно. Им нужен был я. Почему? Пока не понятно, но вероятнее всего – чтобы убить меня. Если б только знать, кто из моих многочисленных врагов стоит за этим, все было бы гораздо проще. Мой мозг напряженно работал. Почему для нашей встречи было выбрано столь странное место? Станет ли оно полем нашей битвы? Я вспомнил свой недавний сон, в котором его видел.
Если кто-то хотел причинить мне вред, то с его стороны глупо было заманивать меня именно туда. Что он мог знать о той силе, которую я обрету, ступив на землю созданного мной мира. Все вокруг будет помогать мне, когда я вернусь на свою Иллирию, которую создал много веков тому назад, на которой возвел Остров Мертвых. Мой Остров Мертвых!
…Я вернусь туда. Я уже не сомневался в этом. Ведь там Рут, а может быть, и Кати… Да, я должен вернуться в этот странный Эдем, который я когда-то воздвиг.
Рут и Кати… Мне не хотелось бы ставить эти два образа рядом, но другого выхода не было. Раньше они просто не могли существовать для меня одновременно, и эта перемена мне совсем не нравилась. Ну что ж, я отправляюсь туда, и тот, кто приготовил там мне ловушку, вскоре горько пожалеет об этом. Остров Мертвых станет его последним приютом.
Я смял окурок своей сигареты, потом запер ржавые воротца мармеладного замка и вернулся в «Спектрум». Мне вдруг ужасно захотелось есть.
Я переоделся для ужина и спустился в холл. Где-то здесь я, кажется, видел маленький ресторанчик. Но, как назло, он закрылся несколько минут назад, поэтому мне пришлось обратиться к портье, чтобы тот подсказал мне какое-нибудь приличное место, где можно поесть в это время.
– Рекомендую Башню Бертоля, у залива, – сказал мне он, с трудом подавив зевок. – Они не закрывают до самой ночи, так что у вас еще есть несколько часов.
Кто мог знать, что именно там мой злополучный бизнес с вересковым корнем завершится столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните об этом?
Следуя данным мне советам, я достаточно быстро добрался до ресторана, и припарковал свой глайдер у его подъезда. Какой-то тип в ливрее сразу вызвался позаботиться о моей машине. Не люблю я таких. С сияющей улыбкой на розовом лице они торопятся открыть перед вами дверь, которую вы и сами отлично бы открыли, подают полотенце, которое тебе совсем не нужно, выхватывают из рук чемодан, который ты собираешься донести сам. Ладонь правой руки они всегда держат на уровне пояса, готовые в любой момент подставить ее, едва заслышав хруст банкноты или звон мелочи. А карманы у них глубокие, туда много может поместиться. Они преследуют меня уже тысячи лет, и я выхожу из себя вовсе не из-за их ливрей, а из-за этой проклятой улыбки, которая появляется при виде лишь одной вещи – денег.
Мой глайдер быстренько припарковали на стоянке у ресторана, точно между двух полос дорожной разметки. Знаете почему? Потому что все мы – туристы.
В свое время «на чай» давали лишь тогда, когда требовалось, чтобы вам быстро и расторопно оказали какую-нибудь услугу. В некотором смысле, это должно было хоть как-то компенсировать низкую заработную плату определенного класса служащих. Все это понимали и принимали, как должное. Но уже в двадцатом веке, когда я родился, туризм для большинства развивающихся стран стал основным источником доходов. Местные жители смотрели на туристов лишь как на денежные мешки. Вскоре это стало традицией, и постепенно такая точка зрения возобладала во всех остальных странах, даже и в тех, откуда приезжали туристы. Отныне каждый, кто носил униформу, знал о той выгоде, которую несли совершенно бесполезные, но выполненные с угодливой улыбкой, услуги. Человек в ливрее завоевал весь мир. С тех пор мы все превращаемся в туристов, едва перешагнув порог собственного дома. Мы становимся гражданами второго сорта, которых безжалостно эксплуатируют армии улыбающихся слуг. Бескровная революция, которую совершили швейцары, официанты и привратники победила! Навеки!
Теперь в любом городе, куда бы я ни приехал, люди в ливреях бросаются мне навстречу, смахивают перхоть с моего воротника, суют в руку рекламную брошюрку, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, следят, чтобы я не промочил ноги в ближайшей луже, протирают стекла моего глайдера, держат над головой зонтик – как в дождливые, так и в солнечные дни, светят на меня ультрафиолетовым фонариком, если небо закрывают тучи, сдувают с одежды прилипшие нитки, чешут мне спину, бреют мне шею, застегивают мне ширинку, начищают мои ботинки… и, главное, улыбаются. Прежде, чем я успеваю послать их куда подальше, их правая рука уже наготове. На уровне пояса, ладонью вверх.
Черт возьми! Каким благодатным местом стала бы вселенная, если бы мы все носили ливреи – блестящие и поскрипывающие. Нам бы всем пришлось улыбаться друг другу.
Я вошел в лифт и поднялся на шестидесятый этаж, где находился главный зал ресторана. Тут я сообразил, что следовало бы заказать столик заранее по телефону. Все места были заняты. Я совсем забыл, что завтра на Дрисколле праздник. Метрдотель записал мое имя и попросил подождать минут пятнадцать-двадцать, поэтому мне ничего не оставалось, как отправиться в один из баров тут же поблизости и заказать кружку пива.
Сделав пару глотков, я, не торопясь, стал рассматривать посетителей. Напротив, в другом конце фойе находился точно такой же бар, погруженный в полумрак. Там я заметил чью-то толстую физиономию, которая показалась мне подозрительно знакомой. Для таких случаев я запасся специальными очками, впрочем очки они напоминали только с виду и были не хуже иного телескопа. Я нацепил их на нос и внимательно изучил лицо, теперь повернутое ко мне в профиль. Нос и уши я узнал сразу. Правда, волосы были совсем другого цвета, да и кожа стала чуть темнее, но ведь это так просто сделать.
Я встал и направился было в тот бар напротив, как вдруг меня остановил официант и заявил, что выносить выпивку за пределы заведения не разрешается. Когда я объяснил, что направляюсь всего лишь в соседний бар, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня. Ох уж мне эта улыбка и рука у пояса! Я прикинул и решил, что купить новую кружку обойдется дешевле. Поэтому я ответил, что разрешаю ему допить пиво за меня, если хочет.
Толстяк сидел один, с бокалом чего-то искристого перед собой. Подойдя поближе, я снял очки и сознательно шепелявя, спросил:
– Вы позволите, мистер Бейнер?
Он слегка вздрогнул под броней своей толстой шкуры. При этом слои его подкожного жира колыхались еще некоторое время. Он уставился на меня своими свиными глазками. Похоже, что мысли его в это мгновение закрутились, как дьявол в беличьем колесе.
– Должно быть, вы ошиблись… – начал было он, улыбаясь, потом улыбка дрогнула и пропала. Он поправился: – Нет, похоже это я ошибся. Но прошло столько времени, Фрэнк, мы оба так сильно изменились.
– …еще бы, – подхватил я, вернув своему голосу нормальное звучание. – Нас совсем не просто узнать, когда мы путешествуем инкогнито.
Я сел за столик напротив него. Он, на удивление быстро, будто притянув его на аркане, подозвал официанта и спросил меня:
– Что будешь пить?
– Какого-нибудь пива, – ответил я.
Официант кивнул и удалился.
– Ты уже ужинал?
– Нет, я ждал в баре напротив, пока освободится место, и тут увидел тебя.
– Я уже поел, – сообщил он мне, – и если бы перед уходом мне внезапно не захотелось бы пропустить рюмочку, мы бы, наверное, не встретились.
– Странно, – сказал я, потом добавил: – Грин-Грин.
– Что?
– Verde, Verde. Grun, Grun.5
– Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то пароль, и я должен дать отзыв?
Я пожал плечами.
– Считай это молитвой о сокрушении всех моих врагов, если хочешь. Что у тебя нового?
– Теперь, раз уж мы встретились, – произнес он, – нам, конечно, стоит кое о чем поговорить. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
– Ну разумеется.
Тут как раз метрдотель объявил о заказе Лоуренса Коннера, мы перешли за столик в одном из бесчисленных залов ресторана, расположенных на этом этаже. В ясную погоду отсюда открывался прекрасный вид на залив, но сегодня все небо было затянуто тучами, и лишь огни буев да изредка вспыхивающий луч прожектора пробивал темную завесу над бушующим океаном. Бейнер решил, что его голод еще не до конца утолен, и заказал себе новый ужин. Я не успел и наполовину расправиться со своим бифштексом, как он с поразительным проворством уплел целую гору спагетти. Вскоре к ней присоединилось огромное блюдо жареных колбасок, и Бейнер приступил к сэндвичам и кофе.
– Ух, – перевел он, наконец, свое дыхание, – совсем неплохо.
Рот его расплылся в широкой улыбке, в которую он тут же залез зубочисткой. Признаюсь, я впервые за последние сорок лет видел его улыбающимся.
– Сигару? – предложил я.
– Спасибо, не откажусь.
Зубочистка уступила место сигаре, и нам сразу принесли счет. Я всегда так поступаю в людных ресторанах, когда официанты не спешат со счетом. Клубы табачного дыма действуют на них потрясающе – они моментально вырастают рядом с вашим столиком со своим блокнотом.
– Плачу я, – заявил Бейнер, когда я взял счет.
– Не говори ерунды. Ты же мой гость.
– Ладно… Как хочешь.
В конце концов, не зря же Билл Бейнер был сорок пятым в списке самых богатых людей Галактики. Да и мне не каждый день выпадает удача поужинать со столь удачливым человеком.
Когда мы выходили из ресторана, он произнес:
– У меня тут есть одно местечко, где мы сможем поговорить. Я сяду за руль.
Мы залезли в его машину и тронулись вперед, оставив без внимания очередного типа в ливрее, который досадливо нахмурился. Минут двадцать мы кружили на машине по городу, чтобы оторваться от гипотетических «хвостов». Наконец, мы подъехали к заурядному зданию, всего в нескольких кварталах от Башни Бертоля. Когда мы проходили через холл, Бейнер кивнул привратнику и удостоился ответного кивка.