Страница:
СЧАСТЬЕ ИЗМЕНИЛО ДЖЕКУ
На круговом экране Центрального поста вздымались и опадали волны. Наискось пронеслась, трепеща перламутровыми крыльями, летучая рыба. Океан накренился, показав всего себя до горизонта, словно припорошенного золотистой пыльцой. Где-то здесь, среди невообразимой дали, умирал Черный Джек. Ему не повезло. Во время охоты на золотую макрель у берегов Кокосовых островов Джек и еще несколько косаток увлеклись и попали в лабиринт коралловых рифов. Большинство погибло, так как начался отлив и косатки застряли между коралловых глыб, лишь несколько раненых во главе с Джеком выбрались из ловушки.
Пронесся отряд дельфинов. В полумраке комнаты водяные брызги слепили глаза. Дельфины прошли журавлиным строем, деловито пыхтя. Они ищут Черного Джека. Над ними в небесной синеве висит авиетка с «Кальмара» и передает нам все, что творится у нее под килем. Авиетка легла на курс, взятый отрядом дельфинов, перегнала их. На нас медленно движется волна в голубых барашках. Неожиданно воду закрывают трепещущие крылья чаек, альбатросов, фрегатов. Знакомая картина.
Погребальный эскорт. На короткий миг туча птиц раздалась, и в образовавшемся окне мелькнула вода, окрашенная кровью, акулы, рвущие тело умирающей косатки.
Крылья чаек закрыли страшную картину. Авиетка полетела дальше, здесь уже ничего нельзя было поделать. Вспомнился бедный Атилла.
Стая птиц поредела. Зловеще крича, чайки летели на восток, куда держали курс дельфины и авиетка.
В том же направлении мчалась стая акул. Вот и вторая жертва. Раненая косатка оставляла за собой розовый след. Акулы взяли ее в полукольцо, но боятся еще подходить близко. Одна из акул метнулась было к ней сбоку, косатка молниеносно повернулась, и акула замерла парализованная. Косатка не тронула ее, а сделала оборот на 360 градусов. Стая метнулась в стороны. Косатка продолжала путь. Акулы поплыли за ней, держась теперь несколько дальше, чем прежде.
На посту Центрального управления собрались почти все островитяне. Павел Мефодьевич сидел, откинувшись в кресле ответственного дежурного, остальные стояли, шепотом делясь впечатлениями.
Раненая косатка и ее преследователи скрылись за нижней кромкой экрана. На нас бежала водная гладь, усыпанная солнечными бликами. Величественно распластав крылья над морем, парили фрегаты. Словно отлитые из бронзы, тела акул мелькали в солнечной воде. Их было очень много, и мчались они все в одном направлении.
— Мне становится жаль косаток, — громко сказал Костя.
Павел Мефодьевич посмотрел на него и одобрительно кивнул.
— Вполне разделяю хорошее и не всегда полезное чувство. Косатки сейчас находятся в еще более трудном положении, чем дельфины, когда мы не понимали друг друга. С косатками все сложней, и они сами сложней. Надо очень осторожно предлагать им свою дружбу, ухитриться убедить, что мы нужны им. Боюсь, что мы пока не внушаем им уважения. Ведь они владыки морей. Я бы сказал — ярые националисты! И все же независимо от всего я питаю к ним симпатию и даже уважение. Джек что-то вроде благородного разбойника в моем представлении, а среди своих его, наверное, чтут как вождя в борьбе за независимость. Нет, удивительный народ! Ты заметил, как та раненая косатка пустила в ход весь комплекс своих оборонительных средств? Акул как метлой отбросила в стороны!
Костя спросил:
— Метлой? Что это такое — метла? Особый орган у косаток, вырабатывающий ультразвуковые волны? Или волевые импульсы?
Павел Мефодьевич закрыл лицо руками. Послышалось добродушное клохтанье: он смеялся.
Обиженный Костя умолк, потому что на экране появилась целая стая косаток; они плыли очень медленно, окружив кольцом трех своих сородичей. Одну, огромную, с темной, почти черной спиной, поддерживали две косат-ки меньше размерами. В черной косатке длиной не меньше девяти метров все узнали Черного Джека. Авиетка уравняла скорость с движением стаи и спустилась ниже, дав нам крупным планом Джека и «братьев милосердия». Без их помощи он пошел бы ко дну. На животе и боках у Джека виднелись страшные раны, левый плавник безжизненно свисал. Поражало выражение его глаз — в них не было ни страха, ни покорности судьбе, а светилась воля к жизни, гордое мужество.
— Положение у Джека не из блестящих, — сказал Костя.
Ему никто не ответил. Уставших «братьев милосердия» сменяла другая пара. Прежние отошли в сторону, а новая пара ловко и очень осторожно подхватила беспомощного Джека. Косатки старались не притрагиваться к ранам своего главаря; двигались они согласованно и очень медленно для таких стремительных существ.
Командир авиетки докладывал капитану «Кальмара»:
— Косатки делают пять-шесть миль. Через полтора часа они будут у атоллов и зайдут в одну из лагун. Вероятно, там они решили лечить своего вождя. «Кальмару» ни в одну из лагун не пройти: извилистый канал и довольно мелкий. По крайней мере, рискованно.
— Что же ты предлагаешь?
— Остановить их до вашего подхода.
— Но акулы!
— Через десять минут здесь будут дельфины.
— Тогда, как только они подойдут, сбрасывайте ампулы.
— Есть!
— Тебе не кажется, что Джек очень плох?
— Да, но держится великолепно. Несмотря на раны и явный промах с рифами, он остался главой племени. Его беспрекословно слушаются. Вот сейчас он послал трех косаток отогнать акул. Видите, сколько этих тварей собралось вокруг.
— Многовато, но не следует без необходимости применять крайние средства.
— Понятно, мы должны поддерживать биологическое равновесие…
Командир авиетки и капитан «Кальмара» еще несколько минут продолжали разговор, но слова их заглушал крик налетевших чаек.
Странно повели себя косатки, когда к ним сквозь строй акул прорвались дельфины, вооруженные электрическими копьями. Косатки, считающие своих братьев по крови законной пищей, на этот раз, казалось, не обратили на них никакого внимания, только стеной окружили Джека и так же упорно двигались к островам. Дельфины, развернувшись в боевой порядок, пошли в наступление на акул. Основная масса акул бросилась врассыпную, ушла в глубину, только тигровые акулы заметались, маневрируя вокруг косаток. У этих рыб вечное чувство голода пересиливает все другие инстинкты: запах крови притягивал их к этому месту. И они поплатились. Дельфины, издавая воинственный свист, организовали свою любимую охоту. У них миллионами лет воспитывалась ненависть к акулам. На этот раз дельфины не таранили их носами и даже не пускали в ход электрические копья и пулеметы, они просто оглушали их своими локаторами, гипнотизировали, и акулы, парализованные, поворачивались вверх хвостами, превращаясь в живые поплавки.
— Смотрите, Протей! — крикнул Костя, узнав своего друга.
Я тоже старался среди мелькающих тел в пене и брызгах разыскать Тави, но мне это не удалось, хотя я узнаю его среди тысячи его сородичей.
Показав нам расправу с акулами, командир авиетки снова направил свою оптику на косаток.
Градом посыпались круглые, как горошины, ампулки, они мгновенно растворялись, окрашивая воду в зеленый цвет. Образовалось огромное зеленое поле, в центре которого находились косатки. Движения их стали вялыми, они засыпали. Нахальные и глупые чайки, оглушительно крича, уже дрались в воздухе за добычу. Черный Джек изо всех сил боролся с одолевавшим его сном, опираясь здоровым плавником на спину своего спутника, уже засыпающего, но пока еще сохранившего проблески сознания…
Телекибер переключил изображение на знакомые окрестные поля планктона, где паслись киты. Матильда, глядя на нас с экрана своими крохотными глазками, «улыбнулась», показав великолепный набор метровых усов.
Пока «Кальмар» тянул к нам надувную баржу, в которой находились косатки, все студенты-практиканты, то есть мы с Костей, Петя Самойлов, Ки, а также Нильсен, Лагранж, Чаури Сингх, Коррингтон взялись за оборудование подходящего помещения для гостей. В нашей лагуне есть небольшой ковш, где стоят яхты и ракеты. У него базальтовое дно и узкий выход в лагуну, в самый сильный шторм здесь спокойно. Никто из нас не знал до пленения Черного Джека, что уютная бухточка предназначалась строителями острова под океанариум для содержания в нем дельфинов. В ту пору еще существовал реакционный взгляд среди ученых, что дельфина в лучшем случае можно превратить в домашнее животное и использовать наподобие собаки.
В тысячах океанариумов томились приматы моря, не понимая, чего от них хотят двуногие существа с длинными неуклюжими плавниками.
Как правило, всякое нарождающееся прогрессивное явление встречает сопротивление людей, не умеющих, а подчас и не желающих выйти из плена рутинных представлений. Из истории мы знаем, чего это стоило человечеству. В данном случае все обошлось хорошо. Пока сторонники «стойлового содержания» дельфинов строили «загоны»-океанариумы, ученые прогрессивного направления составляли словарь языка дельфинов, изучали психологию приматов моря и конструировали первую машину для перевода речи дельфинов на русский и английский языки, а также с этих языков на язык дельфинов.
Океанариума на плавающем острове не потребовалось. Дельфины поселились в лагуне плавучего острова, как братья по разуму, верные друзья и помощники человека в изучении фантастически обильной и разнообразной жизни океана. А «загон», предназначавшийся для них, люди превратили в стоянку для мелких судов.
Устраивая помещение для косаток, нам требовалось только перегородить выход из «ковша» прочной сеткой из нержавеющей стали. Для этого пришлось просверлить в базальтовых стенах несколько отверстий для кронштейнов. На острове нашелся отличный инструмент, и к приходу «Кальмара» сетка была установлена.
В лечебнице для дельфинов не нашлось подходящей ванны, в которой мог бы поместиться Черный Джек. Пришлось срочно сооружать для него небольшой бассейн, прямо на причале возвести над бассейном павильон и оборудовать его хирургической аппаратурой.
Наши два врача — Марк Ильич Кац, похожий на поседевшего мальчика, и его жена Нора, высокая, дородная, с властными манерами и нежным голосом женщина, — не огходили от раненого Джека в ожидании приезда хирургов; хирурги уже вылетели из Севастополя, Токио и Сан-Франциско. Они прибыли на остров ночью. Целая ватага веселых и остроумных людей. Переодевшись в белоснежные стерильные комбинезоны, врачи спустились в бассейн и провели консилиум. Потом началась операция. Хирурги, их было тринадцать, принялись за работу. Им помогали двадцать шесть ассистентов, часть из которых забралась в бассейн, а оставшиеся «за бортом» стояли у столов с инструментами и склянками с лекарствами.
Мы с Костей лежали на крыше павильона и наблюдали в вентиляционный люк за ходом операции, пока с головы у Кости не свалился далеко не стерильный берет и упал на руку одному из хирургов, протянутую за инструментом. Не дожидаясь реакции врачей, мы сползли на животах с крыши и потихоньку пошли по берегу лагуны, обсуждая события последних суток. В водном лектории демонстрировали фильм дельфинов-операторов, снятый ими во время последней комплексной экспедиции в Красное море.
В кабине у гидрофона сидел Павел Мефодьевич. Посматривая через стекло на экран, он сосредоточенно слушал сопровождающий фильм текст. В кабине легко дышалось: беззвучный кондиционер подавал охлажденный воздух. Увидев нас, учитель молча кивнул в сторону сидений. Минут десять мы смотрели пейзажи берегов Красного моря. В фильме почти не было подводных снимков.
Диктор говорил:
— Люди, как известно, не могут пить воду морей, богатую солями. Они пьют так называемую пресную воду с ничтожными примесями солей. На берегу вы видите гигантские опреснительные заводы, где из морской воды удаляют соли…
Дельфины вели себя так, как люди, просматривающие хроники, доставленные с Луны, Марса или Венеры. Все они родились в лагуне или вблизи плавающего острова и видели только низкие берега атоллов. Берега Красного моря удивляли и поражали их воображение своей необычностью. От скал и песчаных пляжей исходил ощутимый зной и запах мертвой пустыни. Здесь, на берегу моря, не было воды, а следовательно, и жизни. Поэтому единодушный вздох удивления проносился над лагуной, когда появлялся белый город, утопающий в садах.
Мне запомнилось несколько фраз, услышанных из «зрительного зала».
— Это камни, — объясняла мать сыну или дочери возникновение покачивающегося на экране города. — Они растут без воды, и в них живут люди.
— Как рыбы-попугаи в кораллах?
— Да, да… Смотри и не мешай другим…
С гребня волны оператор запечатлел пляж с тысячами людей на песке и в воде.
В гидрофоне со всех сторон раздавались голоса дельфинов:
— Как они медленно плавают!
— Мне всегда хочется им помочь.
— Я бы никогда не согласилась надеть чужую кожу.
Павел Мефодьевич улыбнулся:
— Вы слышали? Идет взаимное проникновение в духовные сферы. Правда, процесс слишком замедлен из-за разности восприятия одних и тех же явлений. Сейчас они переживают период небывалого духовного взлета. Этот период я бы сравнил с эпохой великих географических открытий, который когда-то переживали мы, люди, живущие на «отмелях», как называют нас люди моря. Тогда мы восприняли во всей их необъятности размеры суши и океанов, увидели мы, европейцы, жителей Америки, Австралии, Океании. И поверьте, для Христофора Колумба, Магеллана, Джемса Кука они были так же загадочны и непонятны, как для нас еще во многом загадочны и непонятны люди моря, а для них — мы. И поверьте, когда наконец нас посетят жители других солнечных систем или мы преодолеем четыре с небольшим световых года до планет Сириуса, то неожиданность уже будет не так велика, мы привыкнем к неожиданностям у себя на Земле… — Он сосредоточенно помолчал и спросил: — Как там ваш Джек Железная Рука?
— Сшивают, — ответил я.
— Почему Железная Рука? — спросил Костя.
— В мое время процветал такой боксер. Я вспомнил его по ассоциации. Все мальчишки боготворили его. Богоподобный был экземпляр. Слава погубила его, как многих в те отдаленные времена. Нечто подобное происходит и с вашим Джеком. Вел бы себя поскромнее, не рекламировал бы свою гениальность — и не попал бы в эту лужицу.
— Но тогда бы он погиб от ран! — сказал Костя. — Вы же видели, как его располосовало.
— Раны серьезные, но, видно, внутренние органы не повреждены. Две недели больничного режима — и он опять стал бы на «ноги» в какой-нибудь тихой заводи и находился бы на свободе. А теперь я боюсь за него… Но посмотрим, посмотрим…
Павел Мефодьевич поднялся, и мы вышли с ним из прохладной будки. Дельфины посвистывали, пыхтели, пощелкивали, громко выражая одобрение кадрам фильма и в то же время внимательно слушая беззвучную теперь для нас речь диктора.
Учитель пошел к океанариуму, поглядывая на лагуну и прислушиваясь. В океанариуме все косатки стояли, повернувшись головой к сетке. Вода здесь освещалась лампами, установленными на дне возле сетки, — нелишняя предосторожность на тот случай, если пленники попытаются бежать. Кроме того, учитывая такую возможность, мы подняли ограду довольно высоко над водой. Косатки находились на разных глубинах, покачиваясь и поводя плавниками. Вот одна из них всплыла со свистом, набрала в легкие воздуха и опять погрузилась в воду.
— Слушают диктора из кинолектория, — сказал Павел Мефодьевич, — хотя вряд ли что понимают из его слов: у них с людьми моря разные языки, правда близкие по фонетическому строю. Возможно, косаток также тревожит присутствие дельфинов, которых они считают своей законной пищей. Каннибализм! Нечего удивляться: не так давно он существовал и у людей, живущих на отмелях.
Костя спросил:
— Интересно, как они станут реагировать, когда услышат первые слова, сказанные человеком на их языке?
— Приблизительно так же, как и мы, если бы с нами заговорили кальмар или спрут. Интеллект консервативен на низких ступенях развития. Можно привести много примеров косности и консерватизма из истории человечества, задержавших на столетия прогресс. Мне недавно прислали несколько расшифрованных слов косаток. В Мурманске уже два года работают над составлением их словаря.
— Вы ничего не запомнили? — спросил Костя, подталкивая меня локтем.
— Кое-что… Их язык воспринимается для наших ушей как шипение или свист. Скорость обмена информацией у них поразительна. Пожалуй, даже превосходит речь людей моря. Хотя и косатки, как это ни странно на первый взгляд, тоже люди моря, только ограниченные в своих воззрениях на мир и мораль. Ну, это мы все узнаем, когда прибудет кибер-переводчик. Скоро обещали прислать. А пока… — Он подошел к гидрофону, издал тонкий, дребезжащий свист и щелкнул пальцами.
Косатки в мгновение ока метнулись от сетки в темноту. Павел Мефодьевич, довольный своими успехами, сказал с ноткой хвастовства в голосе:
— Никогда не предполагал у себя таких талантов. Ведь я только минут пять потренировался. Вот что значит влияние среды — не поднимайте меня, пожалуйста, на смех. В самом деле, несколько тысяч лет назад люди отмелей и моря тесно контактировали друг с другом. Существовал особый язык, на нем они изъяснялись с помощью свиста. Сейчас этот язык исчез, а совсем еще недавно многие народы, жившие на берегах морей, на островах, или говорили на языке свиста, или он как рудимент существовал у них наравне с нормальной речью. У меня есть записи этого языка, на котором когда-то объяснялись в одной турецкой деревне на Черноморском побережье. Я демонстрировал запись Харите. Она с интересом прослушала ее и сказала, что многих слов не понимает, но это язык людей моря, очень древний язык. Каково!
Косатки вернулись к ограде.
Павел Мефодьевич повторил сигнал тревоги, но на этот раз они даже не пошевельнулись.
— Что вы на это скажете? Как быстро сориентировались! Прощупали своими локаторами все вокруг, не нашли ничего опасного и сделали вывод, что над ними подшутил какой-то озорник. Смотрите! Они косятся на меня. Как интересно было бы сейчас их послушать! Наверное, костят меня на все корки, потому что в море не принято так плоско шутить. Ложная тревога может стоить жизни. Мне думается, что и ваш Джек вылетел на рифы при схожей ситуации. За ним неделю охотилась команда «Кальмара». Все племя устало, измучилось, изнервничалось. Джек привел их во вполне безопасное место между рифами: большая глубина, единственный узкий проход гарантировали от преследователей. И вдруг сигнал тревоги. Единственное спасение — бежать через риф. Более молодым и легким это удалось. А его и еще нескольких стариков волна положила на коралловую борону. Плохо быть старым. Поверьте мне. Хотя у любого возраста есть свои преимущества. И если умело ими пользоваться, то жизнь никогда не потеряет своего аромата. Главное — цель. И чем она непостижимей, эта цель, тем полнее жизнь. И еще следует иметь эталон, выбрать пример непоколебимой устремленности. Для меня таким эталоном был Циолковский. Вы встречали его в школьных портретных галереях и, может быть, не обратили на него внимания.
— Как же, мы его знаем, — сказал Костя. — Жил в Калуге, ему страшно не везло вначале.
— «Не везло»! Мой мальчик! Он был школьным учителем. Преподавал физику. Глухой, как Бетховен. Так же нуждался. Вам непонятно, что значит — нуждаться. Зависел от ограниченных, неумных, тупых людей. Они считали его юродивым. Прибавьте еще непонимание близких. Совсем один, как в пустыне… нет, вернее — в космосе. И с бешеной одержимостью работал для потомков, в том числе и для потомков своих гонителей, равнодушных. Пролагал им путь к звездам. Удивительный человечище!.. — Он потер лоб. — Ну что мы стоим и морочим голову и косаткам и дельфинам! Ведь гидрофон включен! Представляете, какое впечатление произвела на них мешанина из пояснений диктора и моей болтовни в переложении кибера! Ха-ха! Ну что мы стоим?! — повторил он и увлек нас за собой.
Пронесся отряд дельфинов. В полумраке комнаты водяные брызги слепили глаза. Дельфины прошли журавлиным строем, деловито пыхтя. Они ищут Черного Джека. Над ними в небесной синеве висит авиетка с «Кальмара» и передает нам все, что творится у нее под килем. Авиетка легла на курс, взятый отрядом дельфинов, перегнала их. На нас медленно движется волна в голубых барашках. Неожиданно воду закрывают трепещущие крылья чаек, альбатросов, фрегатов. Знакомая картина.
Погребальный эскорт. На короткий миг туча птиц раздалась, и в образовавшемся окне мелькнула вода, окрашенная кровью, акулы, рвущие тело умирающей косатки.
Крылья чаек закрыли страшную картину. Авиетка полетела дальше, здесь уже ничего нельзя было поделать. Вспомнился бедный Атилла.
Стая птиц поредела. Зловеще крича, чайки летели на восток, куда держали курс дельфины и авиетка.
В том же направлении мчалась стая акул. Вот и вторая жертва. Раненая косатка оставляла за собой розовый след. Акулы взяли ее в полукольцо, но боятся еще подходить близко. Одна из акул метнулась было к ней сбоку, косатка молниеносно повернулась, и акула замерла парализованная. Косатка не тронула ее, а сделала оборот на 360 градусов. Стая метнулась в стороны. Косатка продолжала путь. Акулы поплыли за ней, держась теперь несколько дальше, чем прежде.
На посту Центрального управления собрались почти все островитяне. Павел Мефодьевич сидел, откинувшись в кресле ответственного дежурного, остальные стояли, шепотом делясь впечатлениями.
Раненая косатка и ее преследователи скрылись за нижней кромкой экрана. На нас бежала водная гладь, усыпанная солнечными бликами. Величественно распластав крылья над морем, парили фрегаты. Словно отлитые из бронзы, тела акул мелькали в солнечной воде. Их было очень много, и мчались они все в одном направлении.
— Мне становится жаль косаток, — громко сказал Костя.
Павел Мефодьевич посмотрел на него и одобрительно кивнул.
— Вполне разделяю хорошее и не всегда полезное чувство. Косатки сейчас находятся в еще более трудном положении, чем дельфины, когда мы не понимали друг друга. С косатками все сложней, и они сами сложней. Надо очень осторожно предлагать им свою дружбу, ухитриться убедить, что мы нужны им. Боюсь, что мы пока не внушаем им уважения. Ведь они владыки морей. Я бы сказал — ярые националисты! И все же независимо от всего я питаю к ним симпатию и даже уважение. Джек что-то вроде благородного разбойника в моем представлении, а среди своих его, наверное, чтут как вождя в борьбе за независимость. Нет, удивительный народ! Ты заметил, как та раненая косатка пустила в ход весь комплекс своих оборонительных средств? Акул как метлой отбросила в стороны!
Костя спросил:
— Метлой? Что это такое — метла? Особый орган у косаток, вырабатывающий ультразвуковые волны? Или волевые импульсы?
Павел Мефодьевич закрыл лицо руками. Послышалось добродушное клохтанье: он смеялся.
Обиженный Костя умолк, потому что на экране появилась целая стая косаток; они плыли очень медленно, окружив кольцом трех своих сородичей. Одну, огромную, с темной, почти черной спиной, поддерживали две косат-ки меньше размерами. В черной косатке длиной не меньше девяти метров все узнали Черного Джека. Авиетка уравняла скорость с движением стаи и спустилась ниже, дав нам крупным планом Джека и «братьев милосердия». Без их помощи он пошел бы ко дну. На животе и боках у Джека виднелись страшные раны, левый плавник безжизненно свисал. Поражало выражение его глаз — в них не было ни страха, ни покорности судьбе, а светилась воля к жизни, гордое мужество.
— Положение у Джека не из блестящих, — сказал Костя.
Ему никто не ответил. Уставших «братьев милосердия» сменяла другая пара. Прежние отошли в сторону, а новая пара ловко и очень осторожно подхватила беспомощного Джека. Косатки старались не притрагиваться к ранам своего главаря; двигались они согласованно и очень медленно для таких стремительных существ.
Командир авиетки докладывал капитану «Кальмара»:
— Косатки делают пять-шесть миль. Через полтора часа они будут у атоллов и зайдут в одну из лагун. Вероятно, там они решили лечить своего вождя. «Кальмару» ни в одну из лагун не пройти: извилистый канал и довольно мелкий. По крайней мере, рискованно.
— Что же ты предлагаешь?
— Остановить их до вашего подхода.
— Но акулы!
— Через десять минут здесь будут дельфины.
— Тогда, как только они подойдут, сбрасывайте ампулы.
— Есть!
— Тебе не кажется, что Джек очень плох?
— Да, но держится великолепно. Несмотря на раны и явный промах с рифами, он остался главой племени. Его беспрекословно слушаются. Вот сейчас он послал трех косаток отогнать акул. Видите, сколько этих тварей собралось вокруг.
— Многовато, но не следует без необходимости применять крайние средства.
— Понятно, мы должны поддерживать биологическое равновесие…
Командир авиетки и капитан «Кальмара» еще несколько минут продолжали разговор, но слова их заглушал крик налетевших чаек.
Странно повели себя косатки, когда к ним сквозь строй акул прорвались дельфины, вооруженные электрическими копьями. Косатки, считающие своих братьев по крови законной пищей, на этот раз, казалось, не обратили на них никакого внимания, только стеной окружили Джека и так же упорно двигались к островам. Дельфины, развернувшись в боевой порядок, пошли в наступление на акул. Основная масса акул бросилась врассыпную, ушла в глубину, только тигровые акулы заметались, маневрируя вокруг косаток. У этих рыб вечное чувство голода пересиливает все другие инстинкты: запах крови притягивал их к этому месту. И они поплатились. Дельфины, издавая воинственный свист, организовали свою любимую охоту. У них миллионами лет воспитывалась ненависть к акулам. На этот раз дельфины не таранили их носами и даже не пускали в ход электрические копья и пулеметы, они просто оглушали их своими локаторами, гипнотизировали, и акулы, парализованные, поворачивались вверх хвостами, превращаясь в живые поплавки.
— Смотрите, Протей! — крикнул Костя, узнав своего друга.
Я тоже старался среди мелькающих тел в пене и брызгах разыскать Тави, но мне это не удалось, хотя я узнаю его среди тысячи его сородичей.
Показав нам расправу с акулами, командир авиетки снова направил свою оптику на косаток.
Градом посыпались круглые, как горошины, ампулки, они мгновенно растворялись, окрашивая воду в зеленый цвет. Образовалось огромное зеленое поле, в центре которого находились косатки. Движения их стали вялыми, они засыпали. Нахальные и глупые чайки, оглушительно крича, уже дрались в воздухе за добычу. Черный Джек изо всех сил боролся с одолевавшим его сном, опираясь здоровым плавником на спину своего спутника, уже засыпающего, но пока еще сохранившего проблески сознания…
Телекибер переключил изображение на знакомые окрестные поля планктона, где паслись киты. Матильда, глядя на нас с экрана своими крохотными глазками, «улыбнулась», показав великолепный набор метровых усов.
Пока «Кальмар» тянул к нам надувную баржу, в которой находились косатки, все студенты-практиканты, то есть мы с Костей, Петя Самойлов, Ки, а также Нильсен, Лагранж, Чаури Сингх, Коррингтон взялись за оборудование подходящего помещения для гостей. В нашей лагуне есть небольшой ковш, где стоят яхты и ракеты. У него базальтовое дно и узкий выход в лагуну, в самый сильный шторм здесь спокойно. Никто из нас не знал до пленения Черного Джека, что уютная бухточка предназначалась строителями острова под океанариум для содержания в нем дельфинов. В ту пору еще существовал реакционный взгляд среди ученых, что дельфина в лучшем случае можно превратить в домашнее животное и использовать наподобие собаки.
В тысячах океанариумов томились приматы моря, не понимая, чего от них хотят двуногие существа с длинными неуклюжими плавниками.
Как правило, всякое нарождающееся прогрессивное явление встречает сопротивление людей, не умеющих, а подчас и не желающих выйти из плена рутинных представлений. Из истории мы знаем, чего это стоило человечеству. В данном случае все обошлось хорошо. Пока сторонники «стойлового содержания» дельфинов строили «загоны»-океанариумы, ученые прогрессивного направления составляли словарь языка дельфинов, изучали психологию приматов моря и конструировали первую машину для перевода речи дельфинов на русский и английский языки, а также с этих языков на язык дельфинов.
Океанариума на плавающем острове не потребовалось. Дельфины поселились в лагуне плавучего острова, как братья по разуму, верные друзья и помощники человека в изучении фантастически обильной и разнообразной жизни океана. А «загон», предназначавшийся для них, люди превратили в стоянку для мелких судов.
Устраивая помещение для косаток, нам требовалось только перегородить выход из «ковша» прочной сеткой из нержавеющей стали. Для этого пришлось просверлить в базальтовых стенах несколько отверстий для кронштейнов. На острове нашелся отличный инструмент, и к приходу «Кальмара» сетка была установлена.
В лечебнице для дельфинов не нашлось подходящей ванны, в которой мог бы поместиться Черный Джек. Пришлось срочно сооружать для него небольшой бассейн, прямо на причале возвести над бассейном павильон и оборудовать его хирургической аппаратурой.
Наши два врача — Марк Ильич Кац, похожий на поседевшего мальчика, и его жена Нора, высокая, дородная, с властными манерами и нежным голосом женщина, — не огходили от раненого Джека в ожидании приезда хирургов; хирурги уже вылетели из Севастополя, Токио и Сан-Франциско. Они прибыли на остров ночью. Целая ватага веселых и остроумных людей. Переодевшись в белоснежные стерильные комбинезоны, врачи спустились в бассейн и провели консилиум. Потом началась операция. Хирурги, их было тринадцать, принялись за работу. Им помогали двадцать шесть ассистентов, часть из которых забралась в бассейн, а оставшиеся «за бортом» стояли у столов с инструментами и склянками с лекарствами.
Мы с Костей лежали на крыше павильона и наблюдали в вентиляционный люк за ходом операции, пока с головы у Кости не свалился далеко не стерильный берет и упал на руку одному из хирургов, протянутую за инструментом. Не дожидаясь реакции врачей, мы сползли на животах с крыши и потихоньку пошли по берегу лагуны, обсуждая события последних суток. В водном лектории демонстрировали фильм дельфинов-операторов, снятый ими во время последней комплексной экспедиции в Красное море.
В кабине у гидрофона сидел Павел Мефодьевич. Посматривая через стекло на экран, он сосредоточенно слушал сопровождающий фильм текст. В кабине легко дышалось: беззвучный кондиционер подавал охлажденный воздух. Увидев нас, учитель молча кивнул в сторону сидений. Минут десять мы смотрели пейзажи берегов Красного моря. В фильме почти не было подводных снимков.
Диктор говорил:
— Люди, как известно, не могут пить воду морей, богатую солями. Они пьют так называемую пресную воду с ничтожными примесями солей. На берегу вы видите гигантские опреснительные заводы, где из морской воды удаляют соли…
Дельфины вели себя так, как люди, просматривающие хроники, доставленные с Луны, Марса или Венеры. Все они родились в лагуне или вблизи плавающего острова и видели только низкие берега атоллов. Берега Красного моря удивляли и поражали их воображение своей необычностью. От скал и песчаных пляжей исходил ощутимый зной и запах мертвой пустыни. Здесь, на берегу моря, не было воды, а следовательно, и жизни. Поэтому единодушный вздох удивления проносился над лагуной, когда появлялся белый город, утопающий в садах.
Мне запомнилось несколько фраз, услышанных из «зрительного зала».
— Это камни, — объясняла мать сыну или дочери возникновение покачивающегося на экране города. — Они растут без воды, и в них живут люди.
— Как рыбы-попугаи в кораллах?
— Да, да… Смотри и не мешай другим…
С гребня волны оператор запечатлел пляж с тысячами людей на песке и в воде.
В гидрофоне со всех сторон раздавались голоса дельфинов:
— Как они медленно плавают!
— Мне всегда хочется им помочь.
— Я бы никогда не согласилась надеть чужую кожу.
Павел Мефодьевич улыбнулся:
— Вы слышали? Идет взаимное проникновение в духовные сферы. Правда, процесс слишком замедлен из-за разности восприятия одних и тех же явлений. Сейчас они переживают период небывалого духовного взлета. Этот период я бы сравнил с эпохой великих географических открытий, который когда-то переживали мы, люди, живущие на «отмелях», как называют нас люди моря. Тогда мы восприняли во всей их необъятности размеры суши и океанов, увидели мы, европейцы, жителей Америки, Австралии, Океании. И поверьте, для Христофора Колумба, Магеллана, Джемса Кука они были так же загадочны и непонятны, как для нас еще во многом загадочны и непонятны люди моря, а для них — мы. И поверьте, когда наконец нас посетят жители других солнечных систем или мы преодолеем четыре с небольшим световых года до планет Сириуса, то неожиданность уже будет не так велика, мы привыкнем к неожиданностям у себя на Земле… — Он сосредоточенно помолчал и спросил: — Как там ваш Джек Железная Рука?
— Сшивают, — ответил я.
— Почему Железная Рука? — спросил Костя.
— В мое время процветал такой боксер. Я вспомнил его по ассоциации. Все мальчишки боготворили его. Богоподобный был экземпляр. Слава погубила его, как многих в те отдаленные времена. Нечто подобное происходит и с вашим Джеком. Вел бы себя поскромнее, не рекламировал бы свою гениальность — и не попал бы в эту лужицу.
— Но тогда бы он погиб от ран! — сказал Костя. — Вы же видели, как его располосовало.
— Раны серьезные, но, видно, внутренние органы не повреждены. Две недели больничного режима — и он опять стал бы на «ноги» в какой-нибудь тихой заводи и находился бы на свободе. А теперь я боюсь за него… Но посмотрим, посмотрим…
Павел Мефодьевич поднялся, и мы вышли с ним из прохладной будки. Дельфины посвистывали, пыхтели, пощелкивали, громко выражая одобрение кадрам фильма и в то же время внимательно слушая беззвучную теперь для нас речь диктора.
Учитель пошел к океанариуму, поглядывая на лагуну и прислушиваясь. В океанариуме все косатки стояли, повернувшись головой к сетке. Вода здесь освещалась лампами, установленными на дне возле сетки, — нелишняя предосторожность на тот случай, если пленники попытаются бежать. Кроме того, учитывая такую возможность, мы подняли ограду довольно высоко над водой. Косатки находились на разных глубинах, покачиваясь и поводя плавниками. Вот одна из них всплыла со свистом, набрала в легкие воздуха и опять погрузилась в воду.
— Слушают диктора из кинолектория, — сказал Павел Мефодьевич, — хотя вряд ли что понимают из его слов: у них с людьми моря разные языки, правда близкие по фонетическому строю. Возможно, косаток также тревожит присутствие дельфинов, которых они считают своей законной пищей. Каннибализм! Нечего удивляться: не так давно он существовал и у людей, живущих на отмелях.
Костя спросил:
— Интересно, как они станут реагировать, когда услышат первые слова, сказанные человеком на их языке?
— Приблизительно так же, как и мы, если бы с нами заговорили кальмар или спрут. Интеллект консервативен на низких ступенях развития. Можно привести много примеров косности и консерватизма из истории человечества, задержавших на столетия прогресс. Мне недавно прислали несколько расшифрованных слов косаток. В Мурманске уже два года работают над составлением их словаря.
— Вы ничего не запомнили? — спросил Костя, подталкивая меня локтем.
— Кое-что… Их язык воспринимается для наших ушей как шипение или свист. Скорость обмена информацией у них поразительна. Пожалуй, даже превосходит речь людей моря. Хотя и косатки, как это ни странно на первый взгляд, тоже люди моря, только ограниченные в своих воззрениях на мир и мораль. Ну, это мы все узнаем, когда прибудет кибер-переводчик. Скоро обещали прислать. А пока… — Он подошел к гидрофону, издал тонкий, дребезжащий свист и щелкнул пальцами.
Косатки в мгновение ока метнулись от сетки в темноту. Павел Мефодьевич, довольный своими успехами, сказал с ноткой хвастовства в голосе:
— Никогда не предполагал у себя таких талантов. Ведь я только минут пять потренировался. Вот что значит влияние среды — не поднимайте меня, пожалуйста, на смех. В самом деле, несколько тысяч лет назад люди отмелей и моря тесно контактировали друг с другом. Существовал особый язык, на нем они изъяснялись с помощью свиста. Сейчас этот язык исчез, а совсем еще недавно многие народы, жившие на берегах морей, на островах, или говорили на языке свиста, или он как рудимент существовал у них наравне с нормальной речью. У меня есть записи этого языка, на котором когда-то объяснялись в одной турецкой деревне на Черноморском побережье. Я демонстрировал запись Харите. Она с интересом прослушала ее и сказала, что многих слов не понимает, но это язык людей моря, очень древний язык. Каково!
Косатки вернулись к ограде.
Павел Мефодьевич повторил сигнал тревоги, но на этот раз они даже не пошевельнулись.
— Что вы на это скажете? Как быстро сориентировались! Прощупали своими локаторами все вокруг, не нашли ничего опасного и сделали вывод, что над ними подшутил какой-то озорник. Смотрите! Они косятся на меня. Как интересно было бы сейчас их послушать! Наверное, костят меня на все корки, потому что в море не принято так плоско шутить. Ложная тревога может стоить жизни. Мне думается, что и ваш Джек вылетел на рифы при схожей ситуации. За ним неделю охотилась команда «Кальмара». Все племя устало, измучилось, изнервничалось. Джек привел их во вполне безопасное место между рифами: большая глубина, единственный узкий проход гарантировали от преследователей. И вдруг сигнал тревоги. Единственное спасение — бежать через риф. Более молодым и легким это удалось. А его и еще нескольких стариков волна положила на коралловую борону. Плохо быть старым. Поверьте мне. Хотя у любого возраста есть свои преимущества. И если умело ими пользоваться, то жизнь никогда не потеряет своего аромата. Главное — цель. И чем она непостижимей, эта цель, тем полнее жизнь. И еще следует иметь эталон, выбрать пример непоколебимой устремленности. Для меня таким эталоном был Циолковский. Вы встречали его в школьных портретных галереях и, может быть, не обратили на него внимания.
— Как же, мы его знаем, — сказал Костя. — Жил в Калуге, ему страшно не везло вначале.
— «Не везло»! Мой мальчик! Он был школьным учителем. Преподавал физику. Глухой, как Бетховен. Так же нуждался. Вам непонятно, что значит — нуждаться. Зависел от ограниченных, неумных, тупых людей. Они считали его юродивым. Прибавьте еще непонимание близких. Совсем один, как в пустыне… нет, вернее — в космосе. И с бешеной одержимостью работал для потомков, в том числе и для потомков своих гонителей, равнодушных. Пролагал им путь к звездам. Удивительный человечище!.. — Он потер лоб. — Ну что мы стоим и морочим голову и косаткам и дельфинам! Ведь гидрофон включен! Представляете, какое впечатление произвела на них мешанина из пояснений диктора и моей болтовни в переложении кибера! Ха-ха! Ну что мы стоим?! — повторил он и увлек нас за собой.
«ДЕНЬ ВЕЛИКОГО РЕМОНТА»
Сегодня «День великого ремонта». Проводится великий ремонт раз в месяц, шестнадцатого числа. Все население острова, кроме вахтенных, оставляет повседневные дела, осматривает и приводит в порядок «свой» участок. Литой базальт неимоверно прочен. Наверное, нужно не менее столетия, чтобы остров претерпел какие-то существенные изменения. Пока же солнце, вода и ветер наносят ему самые пустяковые повреждения. Иногда после шторма волны сорвут изоляционную обшивку с набережной, ливни смоют часть почвы и в наших садах и на плантациях. Ветер, атмосферная влага и морская соль постоянно не в ладах с антикоррозийными покрытиями ажурных башен. За сохранностью острова следит каждый из нас, и мелкий восстановительный ремонт ведется почти ежедневно. И все же за месяц накапливается масса недоделок, остаются участки, скрытые от глаз. Нам и достался один из таких симпатичных уголков нашего острова.
В одной из глав я упоминал о канатах чудовищной толщины, которые удерживают плавающий остров на мертвых якорях. Вот нам и поручил Совет острова всячески опекать эти канаты, держать их в чистоте и сохранности.
Я не могу себе представить, чтобы с ними могло что-нибудь случиться. Каждый из этих гибких столбов толщиной в полтора метра, кажется, один сможет удержать на месте остров, а таких канатов десять! Костя согласен со мной (редкий пример единодушия), он даже пожаловался Павлу Мефодьевичу на такое нерациональное использование творческих сил. На это наш наставник заметил:
— Раз в год и кочерга стреляет.
Костя наморщил лоб:
— Кочерга? Как будто знакомый прибор?
— Прибор довольно старый, служил для помешивания дров и углей в печах.
— Ах, так. Что-то припоминаю. Где-то встречался с этим инструментом, — нашелся Костя. — И если он стреляет, то тогда…
— Вот именно, не тратьте напрасно время и силы, а опускайтесь-ка, братцы, на дно.
— Тоже афоризм? — спросил Костя.
— Кульминационная часть одного забавного анекдота. После погружения в лагуну зайдите ко мне, и Прелесть расскажет его. Кстати, она знает их тысячи. Недавно она спрашивала, где эти два молодых человека с повышенным стремлением нарушать порядок и причинять неприятности окружающим существам. Какова плутовка? А?..
Под каменным днищем острова всегда царит вечный сумрак и постоянная температура 15 градусов. После двадцати пяти в верхних слоях здесь довольно холодно, пришлось надеть теплые комбинезоны с электроподогревом, а руки мерзнут: в перчатках трудно работать.
Действуем по инструкции: вначале осматриваем крепления каната, соединяющие его с мертвым якорем. Сам якорь представлял из себя гигантскую полусферу из того же литого базальта. Ни полусферы, ни креплений не видно под зарослями водорослей и колониями разнообразнейших животных. Несмотря на значительную глубину, на дне кишит жизнь — небольшие полянки покрыли ярко окрашенные моллюски, морские черви, причудливые рачки ползают по стеблям водорослей, живые цветы — красавицы анемоны рдеют, шевеля своими предательскими тычинками-щупальцами.
— И всю эту красоту мы должны превратить в ничто? — печально спросил Костя.
— Потери будут небольшие: как только мы уйдем, они снова поселятся на старом месте, — ответил я.
— Тебе легко говорить, а попробовал бы ты сам вернуться на прежнее место после того, как тебя подденут вот такой штукой! — Он медленно приподнял до уровня глаз вибратор, похожий на лопату, только шире и массивней. Такой же инструмент был и у меня. — Варвары мы с тобой, Ив, — продолжал он печально. — Ты посмотри на того рака-отшельника. Вон, рядом с актинией. Сколько усилий он затратил, чтобы подняться на такую высоту. Какие-то у него были намерения.
— Погоня за пищей. Инстинкт…
— Какое противное слово — инстинкт! Ничего не объясняющее. Мефодьич говорит, что данный термин применяется тогда, когда нет знаний, чтобы объяснить явление. Возможно, у этого рака были какие-то непознаваемые для нас причины, а ты — инстинкт.
Иногда даже мне трудно бывает определить, шутит Костя или говорит серьезно. Сейчас я не видел его лица, скрытого маской. Костин голос звучал из репродуктора печально, с той сентиментальной ноткой, которая слышалась у него сегодня с самого утра. Какой-то он был сегодня «кисло-сладкий». Я не стал допытываться. Костя не из тех, кто долго носит в себе тайны. И чем я буду терпеливее и бесчувственней к его «страданиям», тем скорее он все мне выложит.
Раздумывая над тем, что происходит с моим другом, я расчищал вибратором подводные джунгли. Минут за двадцать нам удалось варварски расправиться с миллионами существ, пристроившихся вокруг кольца мертвого якоря.
— Не вертись все время под ногами, — приказал мне Костя.
Я поскорее отплыл от якоря к косилке. Очень остроумно сконструированная машина-косилка специально предназначалась для очистки и ремонта канатов. Мы с ней познакомились заранее по миниатюрной модели в зале техники. Усевшись в седло, я ждал, когда Костя ультразвуковым дефектоскопом прослушает канат и якорь. Над моей головой вилась стайка любопытных рыбешек, привлеченных пузырьками выдыхаемого нами воздуха. В стороне от них стоял большой окунь и, как умудренный опытом педагог, наблюдал за шалостями детворы. Казалось, в добродушной усмешке он морщит губы. Не двинув ни одним плавником, окунь медленно приближался к стайке и вдруг с молниеносной быстротой ринулся на мелюзгу. Рыбешки метнулись в сторону. Каким-то непостижимым образом окунь разгадал их маневр и врезался в самую средину стаи, пронизал ее и, не сбавляя скорости, умчался в зеленый сумрак. Рыбки как ни в чем не бывало вернулись к прерванной игре. Оставшихся в живых, видно, совсем не тревожила трагическая участь погибших в пасти коварного окуня. В океане смерть так естественно проста, что ее не замечают оставшиеся в живых или радуются ей, когда ее жертва становится пищей.
В одной из глав я упоминал о канатах чудовищной толщины, которые удерживают плавающий остров на мертвых якорях. Вот нам и поручил Совет острова всячески опекать эти канаты, держать их в чистоте и сохранности.
Я не могу себе представить, чтобы с ними могло что-нибудь случиться. Каждый из этих гибких столбов толщиной в полтора метра, кажется, один сможет удержать на месте остров, а таких канатов десять! Костя согласен со мной (редкий пример единодушия), он даже пожаловался Павлу Мефодьевичу на такое нерациональное использование творческих сил. На это наш наставник заметил:
— Раз в год и кочерга стреляет.
Костя наморщил лоб:
— Кочерга? Как будто знакомый прибор?
— Прибор довольно старый, служил для помешивания дров и углей в печах.
— Ах, так. Что-то припоминаю. Где-то встречался с этим инструментом, — нашелся Костя. — И если он стреляет, то тогда…
— Вот именно, не тратьте напрасно время и силы, а опускайтесь-ка, братцы, на дно.
— Тоже афоризм? — спросил Костя.
— Кульминационная часть одного забавного анекдота. После погружения в лагуну зайдите ко мне, и Прелесть расскажет его. Кстати, она знает их тысячи. Недавно она спрашивала, где эти два молодых человека с повышенным стремлением нарушать порядок и причинять неприятности окружающим существам. Какова плутовка? А?..
Под каменным днищем острова всегда царит вечный сумрак и постоянная температура 15 градусов. После двадцати пяти в верхних слоях здесь довольно холодно, пришлось надеть теплые комбинезоны с электроподогревом, а руки мерзнут: в перчатках трудно работать.
Действуем по инструкции: вначале осматриваем крепления каната, соединяющие его с мертвым якорем. Сам якорь представлял из себя гигантскую полусферу из того же литого базальта. Ни полусферы, ни креплений не видно под зарослями водорослей и колониями разнообразнейших животных. Несмотря на значительную глубину, на дне кишит жизнь — небольшие полянки покрыли ярко окрашенные моллюски, морские черви, причудливые рачки ползают по стеблям водорослей, живые цветы — красавицы анемоны рдеют, шевеля своими предательскими тычинками-щупальцами.
— И всю эту красоту мы должны превратить в ничто? — печально спросил Костя.
— Потери будут небольшие: как только мы уйдем, они снова поселятся на старом месте, — ответил я.
— Тебе легко говорить, а попробовал бы ты сам вернуться на прежнее место после того, как тебя подденут вот такой штукой! — Он медленно приподнял до уровня глаз вибратор, похожий на лопату, только шире и массивней. Такой же инструмент был и у меня. — Варвары мы с тобой, Ив, — продолжал он печально. — Ты посмотри на того рака-отшельника. Вон, рядом с актинией. Сколько усилий он затратил, чтобы подняться на такую высоту. Какие-то у него были намерения.
— Погоня за пищей. Инстинкт…
— Какое противное слово — инстинкт! Ничего не объясняющее. Мефодьич говорит, что данный термин применяется тогда, когда нет знаний, чтобы объяснить явление. Возможно, у этого рака были какие-то непознаваемые для нас причины, а ты — инстинкт.
Иногда даже мне трудно бывает определить, шутит Костя или говорит серьезно. Сейчас я не видел его лица, скрытого маской. Костин голос звучал из репродуктора печально, с той сентиментальной ноткой, которая слышалась у него сегодня с самого утра. Какой-то он был сегодня «кисло-сладкий». Я не стал допытываться. Костя не из тех, кто долго носит в себе тайны. И чем я буду терпеливее и бесчувственней к его «страданиям», тем скорее он все мне выложит.
Раздумывая над тем, что происходит с моим другом, я расчищал вибратором подводные джунгли. Минут за двадцать нам удалось варварски расправиться с миллионами существ, пристроившихся вокруг кольца мертвого якоря.
— Не вертись все время под ногами, — приказал мне Костя.
Я поскорее отплыл от якоря к косилке. Очень остроумно сконструированная машина-косилка специально предназначалась для очистки и ремонта канатов. Мы с ней познакомились заранее по миниатюрной модели в зале техники. Усевшись в седло, я ждал, когда Костя ультразвуковым дефектоскопом прослушает канат и якорь. Над моей головой вилась стайка любопытных рыбешек, привлеченных пузырьками выдыхаемого нами воздуха. В стороне от них стоял большой окунь и, как умудренный опытом педагог, наблюдал за шалостями детворы. Казалось, в добродушной усмешке он морщит губы. Не двинув ни одним плавником, окунь медленно приближался к стайке и вдруг с молниеносной быстротой ринулся на мелюзгу. Рыбешки метнулись в сторону. Каким-то непостижимым образом окунь разгадал их маневр и врезался в самую средину стаи, пронизал ее и, не сбавляя скорости, умчался в зеленый сумрак. Рыбки как ни в чем не бывало вернулись к прерванной игре. Оставшихся в живых, видно, совсем не тревожила трагическая участь погибших в пасти коварного окуня. В океане смерть так естественно проста, что ее не замечают оставшиеся в живых или радуются ей, когда ее жертва становится пищей.