Страница:
Лисоцкий все эти сведения записал. Дружески распрощавшись со стариком, мы пошли в посольство. На ходу мы обсуждали новые данные о Бризании. Показания старика косвенным образом подтверждали информацию, полученную от Рыбки. Это касалось прежде всего религии. С какой стати, спрашивается, православный поп кинется в черную Африку? Вероятно, его позвал религиозный долг.
В посольстве нас встретил Черемухин с билетами на самолет.
— Здесь полно русских! — шепотом сказал он.
— Знаем, — сказали мы.
— Учтите, что не каждый русский — советский, — предупредил Черемухин.
— И не каждый советский — русский, — сказал я. — Не учи ученого, Паша. Это мы еще в школе проходили.
В посольстве нас встретил Черемухин с билетами на самолет.
— Здесь полно русских! — шепотом сказал он.
— Знаем, — сказали мы.
— Учтите, что не каждый русский — советский, — предупредил Черемухин.
— И не каждый советский — русский, — сказал я. — Не учи ученого, Паша. Это мы еще в школе проходили.
Рим — Мисурата
Самолет улетал поздно ночью. В римском аэропорту мы прошли через какие-то камеры, которые нас просвечивали на предмет выявления бомб. Кроме того, нас придирчиво осматривали полицейские. У меня оттопыривался карман. Полицейский указал пальцем на карман и спросил:
— Вот из ит?
— Ля бомба, — пошутил я.
Полицейский что-то крикнул, и все служащие аэропорта, находившиеся рядом, попадали на пол, закрыв головы руками.
— Чего это они? — удивился я.
— Шутки у тебя дурацкие! — проорал Черемухин и запустил руку в мой карман. Оттуда он вынул яйцо. Это было наше русское яйцо, сваренное вкрутую еще на «Иване Грозном». Между прочим, Черемухин сам его сварил и засунул мне в карман, чтобы я не проголодался.
Полицейский поднял голову, увидел яйцо и улыбнулся.
— Не шути! — сказал он по-итальянски.
После этого мы проследовали в «боинг», двери закрылись, и самолет вырулил на старт, чтобы взлететь с Евразийского континента. Стюардесса пожелала нам счастливого полета, моторы взревели, и мы оторвались от земли.
Если вы не летали на «боинге», ничего страшного. Можете себе легко представить. Внутри там так же, как на наших самолетах, только немного фешенебельней. Черемухин сидел у окна, Лисоцкий рядом, потом сидел я, а справа от меня сидел человек с лицом цвета жареного кофе. И в длинном халате. На русского не похож.
Как только мы взлетели, Черемухин с Лисоцким уснули. А я спать в самолете вообще не могу. Я физически чувствую под собой пустоту размером в десять тысяч метров. Поэтому я откинулся на спинку кресла и принялся наблюдать за пассажирами.
Мой сосед прикрыл глаза, сложил ладони и повернулся ко мне, что-то шепча. Я думал, это он мне, но потом сообразил, что сосед творит намаз. То есть молитву по-мусульмански. А ко мне он повернулся потому, что я сидел от него на востоке.
Мусульманин долго разговаривал с Аллахом, чего-то у него клянча. Я совершенно успокоился относительно его происхождения. Он никак не должен был быть русским. Хотя мог быть азербайджанцем или узбеком.
Он закончил намаз и открыл глаза.
— Советик? — спросил я его на всякий случай.
Он сделал рукой протестующий жест. При этом как-то сразу разнервничался, задергался и стал озираться по сторонам. Я широко улыбнулся и сказал внятно:
— Мир. Дружба.
Он вдруг захихикал подобострастно, погладил меня по пиджаку и показал жестами, чтобы я спал. Я послушно прикрыл глаза, продолжая между ресниц наблюдать за мусульманином.
А он, не переставая нервно трястись, откинул столик, находившийся на спинке переднего кресла, и принялся шарить руками в своем халате. Потом он вынул из халата какую-то железку и положил ее на столик. Следом за первой последовала вторая, потом еще и еще. Он совсем взмок, рыская в халате. Наконец он прекратил поиски, еще раз быстренько сотворил намаз и начал что-то собирать из этих железок.
Мусульманин собирал крайне неумело. Он прилаживал детали одна к другой то тем, то этим боком, пока они не сцеплялись. Потом переходил к следующим. Вероятно, он забыл инструкцию по сборке на земле и теперь зря ломал голову.
Постепенно контуры механизма, который он собирал, стали мне что-то напоминать. И как только он стал прилаживать к механизму железную палку, просверленную вдоль, я узнал автомат. Это был наш автомат Калашникова, который я учился собирать и разбирать с закрытыми глазами еще в институте, на военной подготовке. Железная палка была стволом. Мусульманин промучался с ним минут пять, а потом приступил к ствольной коробке. Он ладил ее так и сяк, тихо ругаясь на своем языке, пока я не схватил у него автомат и не приладил в одну секунду эту самую коробку.
Мусульманин повернулся ко мне и побледнел. Его лицо при этом стало голубым. А я уверенными движениями в два счета закончил сборку автомата, проверил ударно-спусковой механизм и положил автомат на столик.
— Вот как надо, чучело ты необразованное! — ласково сказал я.
Он посмотрел на меня благодарными глазами, еще раз погладил по лацкану, вынул из кармана патроны и зарядил автомат. Потом он сунул его под халат, встал и удалился по направлению к пилотской кабине. Последние его действия мне не понравились. Зачем ему патроны? Где он тут собирается стрелять?
Минут через пять к пассажирам вышла стюардесса с пятнами на лице и начала что-то говорить. Я растолкал Черемухина, чтобы он перевел. Черемухин долго слушал стюардессу, причем челюсть его в это время медленно отвисала.
— Самолет захвачен экстремистами, — наконец перевел он. — Их двое. Один с автоматом, а у другого бомба… Вот елки-моталки! Не было печали. Взорвут ведь, как пить дать, взорвут!
Черемухин потряс Лисоцкого.
— Да проснитесь вы, Казимир Анатольевич! Сейчас взрываться будем!
Лисоцкий проснулся и захлопал глазами. Уяснив суть дела, он вдруг вскочил с места и закричал стюардессе:
— Я протестую! Я советский гражданин! Вы не имеете права!
Черемухин осадил Лисоцкого и спросил у стюардессы, куда собираемся лететь. Стюардесса сказала, что об этом как раз ведутся переговоры. Экстремисты хотят зачем-то лететь в Южную Америку. В Уругвай. Вопрос о том, что не хватит горючего, их не волнует.
— Тоска! — сказал Черемухин. — Не хватало нам только в Уругвай попасть.
Пока шли разговоры с экстремистами, наш самолет летал на одном месте по кругу. Мы кружились над Средиземным морем как орел. Или как орлы. Это все равно.
Из пилотской кабины вышел мой экстремист с автоматом и принялся прогуливаться по проходу. Каждый раз, проходя мимо меня, он выражал мне знаками почтение и привязанность.
— Чего это он вам кланяется? — не выдержал Лисоцкий.
— Благодарит за творческое сотрудничество, — сказал я.
Лисоцкий не понял. А Черемухин, видя такой оборот, предложил мне потолковать с экстремистом. Я подозвал его, и мы стали торговаться. Черемухин переводил.
— Если вас не затруднит, высадите нас в Африке, — попросил я.
— Где? — спросил экстремист.
— В Каире, — сказал я.
— Невозможно.
— В Алжире.
— Невозможно.
— Слушай, я у тебя автомат сейчас развинчу! — пригрозил я.
— Мохаммед всех взорвет к Аллаху, — парировал экстремист. Мохаммед был его напарником по угону.
— Ладно! Африка — и никаких! По рукам? — спросил я.
Мусульманин нахмурился, пошевелил губами, сморщил свой кофейный лоб и произнес:
— Мисурата.
— Чего? — спросил я.
— Он говорит, что это такой город на берегу Средиземного моря. В Ливии, — сказал Черемухин.
— А как там в Ливии? — спросил я Черемухина.
— Да как сказать… — пожал он плечами.
— Хорошо. Летим в Мисурату, — сказал я. — Только побыстрей. Вам все равно заправиться нужно, чтобы до Уругвая дотянуть.
Экстремист кивнул и ушел передать мой приказ пилотам. Самолет повалился на крыло и взял курс на Мисурату. Пассажиры смотрели на меня с ужасом. Они думали, что я самый главный в этой банде.
Мы приземлились, и мой экстремист проводил нас к выходу. Вместе с нами высадили женщин и детей. Естественно, ни о каком багаже речи не было. Он остался в багажном отделении самолета. Мой портфель был при мне, у Черемухина была папка с документами и валютой, а у Лисоцкого авоська с едой, картой Африки и разговорником. В таком виде мы ступили на гостеприимную землю Африки.
Вокруг был песок, на котором лежала бетонная взлетная полоса. Поодаль находилась будочка. Это было здание аэропорта. Наш самолет заправился горючим, взлетел и взял курс на Уругвай. Вместе с чемоданами Лисоцкого и Черемухина.
— Да… — сказал Черемухин. — Вот вам и международное право. Пошли искать людей.
Мы двинулись к будочке. Женщины и дети, высаженные из самолета, пошли за нами. У будочки была автобусная остановка. Вскоре подошел автобус и повез нас в город. Автобус был наш, львовский.
Через полчаса мы доехали до Мисураты. По улицам ходили темнокожие молодые люди. Можно было дать гарантию, что здесь мы не встретим ни одного соотечественника. Женщины и дети пошли в отель ждать, когда им окажут помощь их правительства. Мы на это рассчитывать не могли, поэтому отправились к пристани, чтобы сесть на пароход, идущий в Александрию.
— Вот из ит?
— Ля бомба, — пошутил я.
Полицейский что-то крикнул, и все служащие аэропорта, находившиеся рядом, попадали на пол, закрыв головы руками.
— Чего это они? — удивился я.
— Шутки у тебя дурацкие! — проорал Черемухин и запустил руку в мой карман. Оттуда он вынул яйцо. Это было наше русское яйцо, сваренное вкрутую еще на «Иване Грозном». Между прочим, Черемухин сам его сварил и засунул мне в карман, чтобы я не проголодался.
Полицейский поднял голову, увидел яйцо и улыбнулся.
— Не шути! — сказал он по-итальянски.
После этого мы проследовали в «боинг», двери закрылись, и самолет вырулил на старт, чтобы взлететь с Евразийского континента. Стюардесса пожелала нам счастливого полета, моторы взревели, и мы оторвались от земли.
Если вы не летали на «боинге», ничего страшного. Можете себе легко представить. Внутри там так же, как на наших самолетах, только немного фешенебельней. Черемухин сидел у окна, Лисоцкий рядом, потом сидел я, а справа от меня сидел человек с лицом цвета жареного кофе. И в длинном халате. На русского не похож.
Как только мы взлетели, Черемухин с Лисоцким уснули. А я спать в самолете вообще не могу. Я физически чувствую под собой пустоту размером в десять тысяч метров. Поэтому я откинулся на спинку кресла и принялся наблюдать за пассажирами.
Мой сосед прикрыл глаза, сложил ладони и повернулся ко мне, что-то шепча. Я думал, это он мне, но потом сообразил, что сосед творит намаз. То есть молитву по-мусульмански. А ко мне он повернулся потому, что я сидел от него на востоке.
Мусульманин долго разговаривал с Аллахом, чего-то у него клянча. Я совершенно успокоился относительно его происхождения. Он никак не должен был быть русским. Хотя мог быть азербайджанцем или узбеком.
Он закончил намаз и открыл глаза.
— Советик? — спросил я его на всякий случай.
Он сделал рукой протестующий жест. При этом как-то сразу разнервничался, задергался и стал озираться по сторонам. Я широко улыбнулся и сказал внятно:
— Мир. Дружба.
Он вдруг захихикал подобострастно, погладил меня по пиджаку и показал жестами, чтобы я спал. Я послушно прикрыл глаза, продолжая между ресниц наблюдать за мусульманином.
А он, не переставая нервно трястись, откинул столик, находившийся на спинке переднего кресла, и принялся шарить руками в своем халате. Потом он вынул из халата какую-то железку и положил ее на столик. Следом за первой последовала вторая, потом еще и еще. Он совсем взмок, рыская в халате. Наконец он прекратил поиски, еще раз быстренько сотворил намаз и начал что-то собирать из этих железок.
Мусульманин собирал крайне неумело. Он прилаживал детали одна к другой то тем, то этим боком, пока они не сцеплялись. Потом переходил к следующим. Вероятно, он забыл инструкцию по сборке на земле и теперь зря ломал голову.
Постепенно контуры механизма, который он собирал, стали мне что-то напоминать. И как только он стал прилаживать к механизму железную палку, просверленную вдоль, я узнал автомат. Это был наш автомат Калашникова, который я учился собирать и разбирать с закрытыми глазами еще в институте, на военной подготовке. Железная палка была стволом. Мусульманин промучался с ним минут пять, а потом приступил к ствольной коробке. Он ладил ее так и сяк, тихо ругаясь на своем языке, пока я не схватил у него автомат и не приладил в одну секунду эту самую коробку.
Мусульманин повернулся ко мне и побледнел. Его лицо при этом стало голубым. А я уверенными движениями в два счета закончил сборку автомата, проверил ударно-спусковой механизм и положил автомат на столик.
— Вот как надо, чучело ты необразованное! — ласково сказал я.
Он посмотрел на меня благодарными глазами, еще раз погладил по лацкану, вынул из кармана патроны и зарядил автомат. Потом он сунул его под халат, встал и удалился по направлению к пилотской кабине. Последние его действия мне не понравились. Зачем ему патроны? Где он тут собирается стрелять?
Минут через пять к пассажирам вышла стюардесса с пятнами на лице и начала что-то говорить. Я растолкал Черемухина, чтобы он перевел. Черемухин долго слушал стюардессу, причем челюсть его в это время медленно отвисала.
— Самолет захвачен экстремистами, — наконец перевел он. — Их двое. Один с автоматом, а у другого бомба… Вот елки-моталки! Не было печали. Взорвут ведь, как пить дать, взорвут!
Черемухин потряс Лисоцкого.
— Да проснитесь вы, Казимир Анатольевич! Сейчас взрываться будем!
Лисоцкий проснулся и захлопал глазами. Уяснив суть дела, он вдруг вскочил с места и закричал стюардессе:
— Я протестую! Я советский гражданин! Вы не имеете права!
Черемухин осадил Лисоцкого и спросил у стюардессы, куда собираемся лететь. Стюардесса сказала, что об этом как раз ведутся переговоры. Экстремисты хотят зачем-то лететь в Южную Америку. В Уругвай. Вопрос о том, что не хватит горючего, их не волнует.
— Тоска! — сказал Черемухин. — Не хватало нам только в Уругвай попасть.
Пока шли разговоры с экстремистами, наш самолет летал на одном месте по кругу. Мы кружились над Средиземным морем как орел. Или как орлы. Это все равно.
Из пилотской кабины вышел мой экстремист с автоматом и принялся прогуливаться по проходу. Каждый раз, проходя мимо меня, он выражал мне знаками почтение и привязанность.
— Чего это он вам кланяется? — не выдержал Лисоцкий.
— Благодарит за творческое сотрудничество, — сказал я.
Лисоцкий не понял. А Черемухин, видя такой оборот, предложил мне потолковать с экстремистом. Я подозвал его, и мы стали торговаться. Черемухин переводил.
— Если вас не затруднит, высадите нас в Африке, — попросил я.
— Где? — спросил экстремист.
— В Каире, — сказал я.
— Невозможно.
— В Алжире.
— Невозможно.
— Слушай, я у тебя автомат сейчас развинчу! — пригрозил я.
— Мохаммед всех взорвет к Аллаху, — парировал экстремист. Мохаммед был его напарником по угону.
— Ладно! Африка — и никаких! По рукам? — спросил я.
Мусульманин нахмурился, пошевелил губами, сморщил свой кофейный лоб и произнес:
— Мисурата.
— Чего? — спросил я.
— Он говорит, что это такой город на берегу Средиземного моря. В Ливии, — сказал Черемухин.
— А как там в Ливии? — спросил я Черемухина.
— Да как сказать… — пожал он плечами.
— Хорошо. Летим в Мисурату, — сказал я. — Только побыстрей. Вам все равно заправиться нужно, чтобы до Уругвая дотянуть.
Экстремист кивнул и ушел передать мой приказ пилотам. Самолет повалился на крыло и взял курс на Мисурату. Пассажиры смотрели на меня с ужасом. Они думали, что я самый главный в этой банде.
Мы приземлились, и мой экстремист проводил нас к выходу. Вместе с нами высадили женщин и детей. Естественно, ни о каком багаже речи не было. Он остался в багажном отделении самолета. Мой портфель был при мне, у Черемухина была папка с документами и валютой, а у Лисоцкого авоська с едой, картой Африки и разговорником. В таком виде мы ступили на гостеприимную землю Африки.
Вокруг был песок, на котором лежала бетонная взлетная полоса. Поодаль находилась будочка. Это было здание аэропорта. Наш самолет заправился горючим, взлетел и взял курс на Уругвай. Вместе с чемоданами Лисоцкого и Черемухина.
— Да… — сказал Черемухин. — Вот вам и международное право. Пошли искать людей.
Мы двинулись к будочке. Женщины и дети, высаженные из самолета, пошли за нами. У будочки была автобусная остановка. Вскоре подошел автобус и повез нас в город. Автобус был наш, львовский.
Через полчаса мы доехали до Мисураты. По улицам ходили темнокожие молодые люди. Можно было дать гарантию, что здесь мы не встретим ни одного соотечественника. Женщины и дети пошли в отель ждать, когда им окажут помощь их правительства. Мы на это рассчитывать не могли, поэтому отправились к пристани, чтобы сесть на пароход, идущий в Александрию.
Мисурата — Сахара
Первым человеком, которого мы увидели в порту, был генерал Михаил Ильич. Он расхаживал по пристани в тех же черных очках и с фотоаппаратом, что сутки назад в Неаполе. При этом он насвистывал песню «По долинам и по взгорьям».
Увидев нас, генерал расхохотался на всю Африку.
— Вот так встреча! — плача от смеха, закричал он. — Вы же должны быть в Каире!
— А вы должны плыть в Марсель! — сказал я.
Генерал повернулся к морю и погрозил ему кулаком.
— Ладно! Они еще у меня попляшут! — пообещал он. — Нет, вы видели, а? Советских граждан, а? — с грозным изумлением добавил он.
Затем Михаил Ильич доложил нам, как он провел прошедшие сутки. Его приключение было почище нашего. На земле чуть-чуть не стало меньше одним генералом в отставке. Но, к счастью, все обошлось.
Итак, Михаил Ильич стал жертвой мафии. Лишь только, расцеловав нас и запечатлев на память на фоне торговца спагетти, генерал скрылся за углом в своих темных очках, его грубо схватили, засунули в рот платок и кинули в автомобиль. Автомобиль, свирепо скрипя шинами, понесся по жарким неаполитанским улицам. Спутниками генерала были два молодых человека в масках. Они держали Михаила Ильича под руки, для убедительности водя пистолетом перед его очками. Как выяснилось впоследствии, очки сыграли в этом инциденте решающую роль. О чем я и предупреждал.
Генерала вывезли за город, к морю, и затолкали в какую-то яхту. Говорить он не мог из-за платка, а снять с него очки молодые люди не догадались. Яхта понеслась по морю и доставила генерала на остров Сицилию. Это их бандитский оплот.
Только там с Михаила Ильича сняли очки и убедились, что он очень похож на одного итальянского коммуниста, депутата парламента. А в черных очках они вообще неотличимы, что и привело к ошибке со стороны мафии. Когда изо рта генерала вырвали платок, он сказал:
— Ну что, доигрались, сволочи?
Услышав незнакомую речь, мафия совсем сникла. Ну, ладно бы, взяли по ошибке своего. Можно было бы мигом уладить дело. А тут запахло международным скандалом. Русский турист, большевик, оказался в лапах мафии. Несмотря на всю свою вопиющую безнаказанность, воспетую во многих кинофильмах, бандиты быстро поняли, что на этот раз шутки плохи.
Они все сидели в тесной хижине на берегу залива. Генерал, двое молодцов с пистолетами и главарь постарше, прибывший в черном лимузине. Прямо при Михаиле Ильиче мафия держала быстрый совет. Генерал ничего не понимал из их слов, но по жестам догадался, что убивать его не будут. Возвращать генерала в Неаполь тоже было опасно, тем более что «Иван Грозный» уже ушел, а наше посольство вело энергичные розыски.
Почему они его не убили, остается загадкой.
Короче говоря, Михаила Ильича посадили на ту же яхту и куда-то везли всю ночь. Обращались с ним вежливо, но молчаливо. На рассвете яхта высадила его на пристань, где он и провел часа два до нашего прихода. За это время генерал успел узнать, что местность, в которую он попал, называется Мисурата. На получение этой информации он затратил уйму времени совместно с каким-то местным жителем. Название ничего не сказало Михаилу Ильичу, и он по-прежнему считал себя находящимся в Европе. Ему и в голову не приходило, что мафия способна на такое неслыханное коварство — вывезти его в Африку.
Однако мы быстро рассеяли его оптимизм.
— Мы в Африке. Хуже того, мы в Ливии, — скорбно сказал Черемухин, когда генерал предложил ехать в Рим, в наше посольство.
— Карту! — потребовал генерал.
Лисоцкий расстелил перед ним карту на камнях пристани, мы все опустились на колени и стали изучать наше нынешнее географическое положение. Генерал очень ловко обращался с картой. Чувствовался военный навык. Он достал многоцветную шариковую ручку и обозначил наш маршрут от Одессы до Неаполя красным цветом. В Мраморном море генерал поставил зачем-то кружок с крестиком. От Неаполя до Мисураты он провел две линии. Одну синим цветом, обозначавшим наш полет, а другую черным — через остров Сицилию. Это был его путь. Обе линии благополучно встретились в Мисурате. На точке пересечения генерал тоже поставил красный крестик. Карта приобрела конкретность и убедительность.
— Что же дальше? — спросил генерал, поднимаясь с колен.
— Поплывем в Александрию, — неуверенно сказал Черемухин.
— Постойте, — сказал Михаил Ильич. — Куда вам нужно в итоге?
— В Бризанию, — хором ответили мы с Лисоцким, чтобы тоже участвовать в решении нашей судьбы.
Генерал снова склонился над картой и самостоятельно нашел Бризанию. Потом он отыскал Александрию и провел от Мисураты до Бризании две линии. Одна шла зеленым пунктиром дугой через Александрию, а другая красным — напрямик до Бризании.
— Нуждаетесь в пояснениях? — спросил он. — Чистая экономия — полторы тысячи километров.
— Да здесь же Сахара! Сахара! — завопил Черемухин, стуча по красному пути пальцем. — Это же пустыня, елки зеленые!
— Паша, ты когда-нибудь форсировал Пинские болота? — сказал генерал мягко. — А я форсировал. Да еще пушки тащил… Ишь, чем испугать меня вздумал! Сахара!
— Михаил Ильич, — тихо спросил я, — вы тоже собираетесь с нами в Бризанию?
— А как же! — сказал генерал. — Вы же без меня пропадете в этой Африке.
— Понятно, — сказал я совсем уж тихо. Теперь я точно знал, что погибну где-нибудь в Сахаре, не дойдя до ближайшего оазиса каких-нибудь ста километров. Партизанские замашки генерала встревожили мою штатскую душу.
А генерал уже распределял должности.
— Паша, ты будешь моим замполитом, — приказал он. — Вы, Казимир Анатольевич, будете начальником штаба. А тебе, Петя, и должности не остается, — развел он руками, словно извиняясь.
— Я буду рядовым, — твердо сказал я. — Нужно же кому-нибудь быть рядовым.
— За мной! — скомандовал генерал и зашагал прочь от моря.
Замполит и начальник штаба нервно переглянулись и двинулись за генералом. Я пошел следом, считая на ходу пальмы. Солнце поднималось выше и выше, выжигая на земле все живое. Через десять минут мы достигли окраины Мисураты и остановились перед пустыней, уходящей к горизонту.
Справа, в полукилометре от нас, по пустыне передвигался длинный караван верблюдов. На некоторых из них сидели люди.
— Надо нанять верблюдов, — сказал генерал. — Там не все заняты, есть и свободные.
Мы побежали по песку к каравану, размахивая руками и крича, будто ловили такси на Невском проспекте. Первый верблюд, на котором кто-то сидел, величественно остановился и повернул к нам морду. Мы подошли к верблюду и разглядели, что на нем сидит молодая женщина в пробковом шлеме и белом брючном костюме. По виду европейка.
— Паша, говори! — приказал командир, отдуваясь.
— Простите, мадемуазель, это ваши верблюды? — спросил Черемухин по-французски. Затем он повторил вопрос на английском, немецком и испанском языках. Мадемуазель слушала, улыбаясь со своего верблюда, как дитя.
— Да, мои, — сказала она на четырех языках, когда Черемухин кончил спрашивать. — Впрочем, господа, вы можете не утруждать себя лингвистически, — добавила она по-русски. — Я знаю ваш язык.
«Опять! — подумал я с тоской. — Интересно, есть ли за границей иностранцы?»
— Дайте мне руку, — приказала незнакомка, и Черемухин с Лисоцким бросились к верблюду, чтобы снять ее оттуда. Незнакомка спрыгнула с верблюда на песок и поочередно подала нам ручку для поцелуя. Однако поцеловал ручку только Черемухин, воспитанный дипломатически. Незнакомка представилась. Ее звали Кэт, она была наполовину англичанка, а мать у нее была русской.
— Катерина, значит? — неуверенно сказал генерал. Он еще не знал, как себя вести.
— О да! Катерина! Катя, — смеясь, сказала Кэт.
Мы вступили в переговоры. Кэт все время смеялась, глядя на нас. По-видимому, ее очень забавляла встреча с русскими в Сахаре. Она рассказала, что проводит свой отпуск в путешествии. Этот караван она купила в Алжире, а сейчас направляется на юго-восток.
— А точнее? — спросил генерал.
— О, мне решительно все равно! — сказала Кэт. — Я могу вас подвезти куда хотите.
— Поехали в Бризанию! — обрадовался я. Мне эта англичаночка сразу понравилась. Она здорово могла скрасить наше путешествие.
Вся наша компания поглядела на меня настороженно. Они еще не решили, можно ли доверять этой Кэт. Потом замполит Черемухин, нерешительно кашлянув, сказал, что в наших силах заплатить ей за прокат части верблюдов. Верблюды в это время стояли, как вкопанные, а на них сидели пять или шесть арабов в своих бурнусах. Глаза у арабов были спокойные, как, впрочем, и у верблюдов.
Кэт сказала, что деньги ее не волнуют. Ее волнует экзотика. Где находится Бризания, ей тоже все равно. Я спросил Михаила Ильича, кем он назначит Кэт? Может быть, сестрой милосердия?
— Оставьте ваши шутки! — строго сказал генерал.
— Ну что? Поедем? — спросили Лисоцкий с Черемухиным, умоляюще глядя на генерала.
— По верблюдам! — приказал Михаил Ильич, смирившись с обстоятельствами.
Кэт обрадованно захлопала в ладоши, крикнула что-то своим арабам, и те подбежали к нам, услужливо кланяясь. Потом они стали рассаживать нас по верблюдам. Генерал уселся на второго верблюда и сложил руки у него на горбу. Верблюд вяло пожевал губами, но смирился. Наши нехитрые пожитки навьючили на третьего верблюда, на четвертом поехал Черемухин, на пятом Лисоцкий, а я на шестом. За мной ехали проводники-арабы. Рассадив нас по верблюдам, они заняли свои места, потом один из них подъехал к Кэт, потолковал с нею и что-то сказал своему верблюду. Я расслышал слово «Бризания». Верблюд скептически помотал головой, но все же повернул направо и взял курс к горизонту. Все остальные последовали за ним.
— Далеко ли до оазиса? — крикнул генерал.
— Двое суток, — ответила Кэт. — Вы пока отдохните. Через час позавтракаем.
Я натянул на голову носовой платок от солнца, уткнулся лицом в шерстяной верблюжий горб и задремал. Я очень хотел спать, поскольку всю предыдущую ночь возился с экстремистами. Второй горб уютно подпирал меня сзади. Очень удобное это средство передвижения — двугорбый верблюд. Одногорбый, наверное, значительно хуже.
Через полчаса пальмы Мисураты пропали за горизонтом. Вокруг была только пустыня и пустыня.
Увидев нас, генерал расхохотался на всю Африку.
— Вот так встреча! — плача от смеха, закричал он. — Вы же должны быть в Каире!
— А вы должны плыть в Марсель! — сказал я.
Генерал повернулся к морю и погрозил ему кулаком.
— Ладно! Они еще у меня попляшут! — пообещал он. — Нет, вы видели, а? Советских граждан, а? — с грозным изумлением добавил он.
Затем Михаил Ильич доложил нам, как он провел прошедшие сутки. Его приключение было почище нашего. На земле чуть-чуть не стало меньше одним генералом в отставке. Но, к счастью, все обошлось.
Итак, Михаил Ильич стал жертвой мафии. Лишь только, расцеловав нас и запечатлев на память на фоне торговца спагетти, генерал скрылся за углом в своих темных очках, его грубо схватили, засунули в рот платок и кинули в автомобиль. Автомобиль, свирепо скрипя шинами, понесся по жарким неаполитанским улицам. Спутниками генерала были два молодых человека в масках. Они держали Михаила Ильича под руки, для убедительности водя пистолетом перед его очками. Как выяснилось впоследствии, очки сыграли в этом инциденте решающую роль. О чем я и предупреждал.
Генерала вывезли за город, к морю, и затолкали в какую-то яхту. Говорить он не мог из-за платка, а снять с него очки молодые люди не догадались. Яхта понеслась по морю и доставила генерала на остров Сицилию. Это их бандитский оплот.
Только там с Михаила Ильича сняли очки и убедились, что он очень похож на одного итальянского коммуниста, депутата парламента. А в черных очках они вообще неотличимы, что и привело к ошибке со стороны мафии. Когда изо рта генерала вырвали платок, он сказал:
— Ну что, доигрались, сволочи?
Услышав незнакомую речь, мафия совсем сникла. Ну, ладно бы, взяли по ошибке своего. Можно было бы мигом уладить дело. А тут запахло международным скандалом. Русский турист, большевик, оказался в лапах мафии. Несмотря на всю свою вопиющую безнаказанность, воспетую во многих кинофильмах, бандиты быстро поняли, что на этот раз шутки плохи.
Они все сидели в тесной хижине на берегу залива. Генерал, двое молодцов с пистолетами и главарь постарше, прибывший в черном лимузине. Прямо при Михаиле Ильиче мафия держала быстрый совет. Генерал ничего не понимал из их слов, но по жестам догадался, что убивать его не будут. Возвращать генерала в Неаполь тоже было опасно, тем более что «Иван Грозный» уже ушел, а наше посольство вело энергичные розыски.
Почему они его не убили, остается загадкой.
Короче говоря, Михаила Ильича посадили на ту же яхту и куда-то везли всю ночь. Обращались с ним вежливо, но молчаливо. На рассвете яхта высадила его на пристань, где он и провел часа два до нашего прихода. За это время генерал успел узнать, что местность, в которую он попал, называется Мисурата. На получение этой информации он затратил уйму времени совместно с каким-то местным жителем. Название ничего не сказало Михаилу Ильичу, и он по-прежнему считал себя находящимся в Европе. Ему и в голову не приходило, что мафия способна на такое неслыханное коварство — вывезти его в Африку.
Однако мы быстро рассеяли его оптимизм.
— Мы в Африке. Хуже того, мы в Ливии, — скорбно сказал Черемухин, когда генерал предложил ехать в Рим, в наше посольство.
— Карту! — потребовал генерал.
Лисоцкий расстелил перед ним карту на камнях пристани, мы все опустились на колени и стали изучать наше нынешнее географическое положение. Генерал очень ловко обращался с картой. Чувствовался военный навык. Он достал многоцветную шариковую ручку и обозначил наш маршрут от Одессы до Неаполя красным цветом. В Мраморном море генерал поставил зачем-то кружок с крестиком. От Неаполя до Мисураты он провел две линии. Одну синим цветом, обозначавшим наш полет, а другую черным — через остров Сицилию. Это был его путь. Обе линии благополучно встретились в Мисурате. На точке пересечения генерал тоже поставил красный крестик. Карта приобрела конкретность и убедительность.
— Что же дальше? — спросил генерал, поднимаясь с колен.
— Поплывем в Александрию, — неуверенно сказал Черемухин.
— Постойте, — сказал Михаил Ильич. — Куда вам нужно в итоге?
— В Бризанию, — хором ответили мы с Лисоцким, чтобы тоже участвовать в решении нашей судьбы.
Генерал снова склонился над картой и самостоятельно нашел Бризанию. Потом он отыскал Александрию и провел от Мисураты до Бризании две линии. Одна шла зеленым пунктиром дугой через Александрию, а другая красным — напрямик до Бризании.
— Нуждаетесь в пояснениях? — спросил он. — Чистая экономия — полторы тысячи километров.
— Да здесь же Сахара! Сахара! — завопил Черемухин, стуча по красному пути пальцем. — Это же пустыня, елки зеленые!
— Паша, ты когда-нибудь форсировал Пинские болота? — сказал генерал мягко. — А я форсировал. Да еще пушки тащил… Ишь, чем испугать меня вздумал! Сахара!
— Михаил Ильич, — тихо спросил я, — вы тоже собираетесь с нами в Бризанию?
— А как же! — сказал генерал. — Вы же без меня пропадете в этой Африке.
— Понятно, — сказал я совсем уж тихо. Теперь я точно знал, что погибну где-нибудь в Сахаре, не дойдя до ближайшего оазиса каких-нибудь ста километров. Партизанские замашки генерала встревожили мою штатскую душу.
А генерал уже распределял должности.
— Паша, ты будешь моим замполитом, — приказал он. — Вы, Казимир Анатольевич, будете начальником штаба. А тебе, Петя, и должности не остается, — развел он руками, словно извиняясь.
— Я буду рядовым, — твердо сказал я. — Нужно же кому-нибудь быть рядовым.
— За мной! — скомандовал генерал и зашагал прочь от моря.
Замполит и начальник штаба нервно переглянулись и двинулись за генералом. Я пошел следом, считая на ходу пальмы. Солнце поднималось выше и выше, выжигая на земле все живое. Через десять минут мы достигли окраины Мисураты и остановились перед пустыней, уходящей к горизонту.
Справа, в полукилометре от нас, по пустыне передвигался длинный караван верблюдов. На некоторых из них сидели люди.
— Надо нанять верблюдов, — сказал генерал. — Там не все заняты, есть и свободные.
Мы побежали по песку к каравану, размахивая руками и крича, будто ловили такси на Невском проспекте. Первый верблюд, на котором кто-то сидел, величественно остановился и повернул к нам морду. Мы подошли к верблюду и разглядели, что на нем сидит молодая женщина в пробковом шлеме и белом брючном костюме. По виду европейка.
— Паша, говори! — приказал командир, отдуваясь.
— Простите, мадемуазель, это ваши верблюды? — спросил Черемухин по-французски. Затем он повторил вопрос на английском, немецком и испанском языках. Мадемуазель слушала, улыбаясь со своего верблюда, как дитя.
— Да, мои, — сказала она на четырех языках, когда Черемухин кончил спрашивать. — Впрочем, господа, вы можете не утруждать себя лингвистически, — добавила она по-русски. — Я знаю ваш язык.
«Опять! — подумал я с тоской. — Интересно, есть ли за границей иностранцы?»
— Дайте мне руку, — приказала незнакомка, и Черемухин с Лисоцким бросились к верблюду, чтобы снять ее оттуда. Незнакомка спрыгнула с верблюда на песок и поочередно подала нам ручку для поцелуя. Однако поцеловал ручку только Черемухин, воспитанный дипломатически. Незнакомка представилась. Ее звали Кэт, она была наполовину англичанка, а мать у нее была русской.
— Катерина, значит? — неуверенно сказал генерал. Он еще не знал, как себя вести.
— О да! Катерина! Катя, — смеясь, сказала Кэт.
Мы вступили в переговоры. Кэт все время смеялась, глядя на нас. По-видимому, ее очень забавляла встреча с русскими в Сахаре. Она рассказала, что проводит свой отпуск в путешествии. Этот караван она купила в Алжире, а сейчас направляется на юго-восток.
— А точнее? — спросил генерал.
— О, мне решительно все равно! — сказала Кэт. — Я могу вас подвезти куда хотите.
— Поехали в Бризанию! — обрадовался я. Мне эта англичаночка сразу понравилась. Она здорово могла скрасить наше путешествие.
Вся наша компания поглядела на меня настороженно. Они еще не решили, можно ли доверять этой Кэт. Потом замполит Черемухин, нерешительно кашлянув, сказал, что в наших силах заплатить ей за прокат части верблюдов. Верблюды в это время стояли, как вкопанные, а на них сидели пять или шесть арабов в своих бурнусах. Глаза у арабов были спокойные, как, впрочем, и у верблюдов.
Кэт сказала, что деньги ее не волнуют. Ее волнует экзотика. Где находится Бризания, ей тоже все равно. Я спросил Михаила Ильича, кем он назначит Кэт? Может быть, сестрой милосердия?
— Оставьте ваши шутки! — строго сказал генерал.
— Ну что? Поедем? — спросили Лисоцкий с Черемухиным, умоляюще глядя на генерала.
— По верблюдам! — приказал Михаил Ильич, смирившись с обстоятельствами.
Кэт обрадованно захлопала в ладоши, крикнула что-то своим арабам, и те подбежали к нам, услужливо кланяясь. Потом они стали рассаживать нас по верблюдам. Генерал уселся на второго верблюда и сложил руки у него на горбу. Верблюд вяло пожевал губами, но смирился. Наши нехитрые пожитки навьючили на третьего верблюда, на четвертом поехал Черемухин, на пятом Лисоцкий, а я на шестом. За мной ехали проводники-арабы. Рассадив нас по верблюдам, они заняли свои места, потом один из них подъехал к Кэт, потолковал с нею и что-то сказал своему верблюду. Я расслышал слово «Бризания». Верблюд скептически помотал головой, но все же повернул направо и взял курс к горизонту. Все остальные последовали за ним.
— Далеко ли до оазиса? — крикнул генерал.
— Двое суток, — ответила Кэт. — Вы пока отдохните. Через час позавтракаем.
Я натянул на голову носовой платок от солнца, уткнулся лицом в шерстяной верблюжий горб и задремал. Я очень хотел спать, поскольку всю предыдущую ночь возился с экстремистами. Второй горб уютно подпирал меня сзади. Очень удобное это средство передвижения — двугорбый верблюд. Одногорбый, наверное, значительно хуже.
Через полчаса пальмы Мисураты пропали за горизонтом. Вокруг была только пустыня и пустыня.
Сахара — Мираж
Мне попался хороший верблюд, а Черемухину плохой. Он все время сдавливал Пашу горбами, как тюбик зубной пасты. Черемухин вскрикивал и ругался по-нашему. Генерал даже сделал ему замечание.
— Вам хорошо говорить, Михаил Ильич! — плачущим голосом воскликнул Черемухин. — Эта скотина мне все кишки выдавит!
Верблюд в ответ на эти слова сдавил Черемухина так, что тот взвился в воздух и перебрался на корму верблюда, за второй горб. Только там он успокоился.
Верблюд генерала плевался время от времени, как в зоопарке. Плевался он далеко, метров на тридцать. Слюна падала на песок и шипела, потому что пустыня была раскалена, как сковородка.
Лисоцкий, который ехал передо мной, заискивал перед своим верблюдом, шепча ему разные ласковые слова. Лисоцкий называл верблюда «Верлибром». Для благозвучия. По-моему, он не совсем хорошо себе представляет, что такое верлибр.
Мы проехали несколько километров и спешились. Арабы, до того момента почти не подававшие признаков жизни, заметно оживились. Они распаковали багаж и начали оборудовать походный оазис. Комплект оазиса был выпуска какой-то японской фирмы. В него входили шатер, надувной плавательный бассейн, две карликовые пальмы и синтетический ковер из травы и цветов.
Проводники растянули шатер и надули плавательный бассейн. Бассейн был на двух человек, размерами три на пять метров. При желании можно было купаться и впятером.
— Интересно, где они возьмут воду? — спросил я Лисоцкого.
Главный араб уверенными шагами направился к небольшому песчаному холмику рядом со стоянкой и разгреб песок руками. Под ним обнаружилось какое-то сооружение из металла. Сверху был никелированный ящичек с прорезью, а снизу торчал водопроводный кран с двумя ручками. Черемухин подошел и прочитал надписи на ручках:
— Холодная вода… Горячая вода…
Араб, не обращая внимания на Черемухина, опустил в прорезь несколько монеток, приладил к крану нейлоновый шланг и повернул обе ручки. Другой конец шланга он опустил в бассейн. Из шланга полилась вода. Араб попробовал температуру воды пальцем и удовлетворенно кивнул.
Мы наблюдали за его действиями с некоторым ошеломлением. За исключением Кэт, которая уже загорала в купальнике на синтетической травке.
— Да… — сказал Михаил Ильич. — Все-таки умеют они! Казалось бы, простая вещь… Я вот путешествовал по Средней Азии и честно скажу — в Кара-Кумах этого не видел. Так что нам не грех кое-что и позаимствовать у капиталистов.
— А плата за воду? Как вам это нравится? — спросил Лисоцкий с вызовом.
— Ну, это нам, конечно, ни к чему, — сказал генерал.
Когда бассейн наполнился, Кэт прыгнула в него и стала плескаться, как русалка.
— Прошу вас, господа! — пригласила она нас игриво.
Мы быстро провели небольшое и тихое совещание. Арабы в это время готовили завтрак. Они закапывали в песок яйца, чтобы те испеклись. Жара, между прочим, была жуткая.
— Ни в коем случае! — шепотом сказал генерал.
— А чего такого? — спросил я.
— Петя, ты еще молод, — сказал генерал. — Я эти штучки знаю. Сначала бассейн, потом еще чего, а потом и подкоп под идеологию.
Арабы мирно жарили мясо на мангалах и не собирались устраивать никакого подкопа.
— Ну, кто смелый? — позвала Кэт и снова плеснула в нас водой.
— Благодарим вас, мэм, — сказал Черемухин, обливаясь потом. — Мы не хотим.
— Что же, мы и жрать ничего не будем? — спросил я, принюхиваясь к запаху мяса.
Генерал задумался. Замполит Черемухин задумался тоже. Идеология идеологией, а жрать надо. Своих припасов у нас не было никаких, за исключением нескольких бутербродов с сыром и вареных яиц в авоське Лисоцкого. Яйца, должно быть, уже испортились от жары.
— Если мы будем есть бутерброды, то они вообразят, что у нас затруднения с продуктами… Понимаете? — сказал начальник штаба Лисоцкий. — Не у нас лично, а вообще…
И он сделал рукой обобщающий жест.
— Предлагаю пользоваться всеми услугами, но за все платить по их таксе, — сказал Лисоцкий.
— У нас не хватит денег даже на одно купание, — сказал Черемухин.
— Давайте платить по нашей таксе, — предложил я. — Билет в бассейн стоит пятьдесят копеек. Четыре билета — два рубля. В переводе на доллары — это два доллара и шестьдесят семь центов. Не так уж дорого.
— Правильно! — сказал генерал. — Нечего их баловать. Когда они приезжают к нам, то тоже платят по своей таксе, а не по нашей.
И мы все с облегчением принялись раздеваться. Первым в бассейн нырнул Черемухин, потом я, а следом плюхнулись Лисоцкий с генералом. Бассейн не был предназначен для такого количества купающихся, поэтому вода перелилась через край.
Искупавшись, мы сели на траву, и проводники поднесли нам жареное мясо, обильно усыпанное зеленью. Сами они поели, пока мы купались, и теперь услаждали наш слух игрой на музыкальных инструментах. Главный араб пел какие-то интернациональные шлягеры, а остальные ему аккомпанировали на гитарах. Специально для нас они исполнили «Подмосковные вечера». Лисоцкий беззвучно шевелил губами, подсчитывая стоимость завтрака и музыкального сопровождения по нашей таксе. Все равно получалось дороговато.
— Казимир Анатольевич, придется вам быть по совместительству начфином, — сказал генерал.
— Начфин? — удивилась Кэт. — Что это значит по-русски, господа?
— Банкир, — находчиво перевел Черемухин.
— О! Банкир! — воскликнула Кэт, глядя на Лисоцкого с уважением.
После завтрака Лисоцкий отсчитал ей шесть с лишним долларов. Кэт повертела доллары в руках, раздумывая, что с ними делать, а потом отдала их на чай проводникам. Мы постарались этого не заметить.
Отдохнув, мы снова вскарабкались на верблюдов и поехали дальше. Со скоростью пять километров в час. Поскольку заняться было нечем, я вынул из портфеля блокнот, положил его на передний горб и принялся вести путевые заметки. Все путешественники их ведут.
Исключая моих спутников и верблюдов, вокруг не было ничего, о чем стоило бы писать. А я точно знал, что заметки нужно начинать с описания окружающей природы. Все писатели начинают с природы. Природа дает возможность проникнуть во внутренний мир героев. Так нас учили.
— Вам хорошо говорить, Михаил Ильич! — плачущим голосом воскликнул Черемухин. — Эта скотина мне все кишки выдавит!
Верблюд в ответ на эти слова сдавил Черемухина так, что тот взвился в воздух и перебрался на корму верблюда, за второй горб. Только там он успокоился.
Верблюд генерала плевался время от времени, как в зоопарке. Плевался он далеко, метров на тридцать. Слюна падала на песок и шипела, потому что пустыня была раскалена, как сковородка.
Лисоцкий, который ехал передо мной, заискивал перед своим верблюдом, шепча ему разные ласковые слова. Лисоцкий называл верблюда «Верлибром». Для благозвучия. По-моему, он не совсем хорошо себе представляет, что такое верлибр.
Мы проехали несколько километров и спешились. Арабы, до того момента почти не подававшие признаков жизни, заметно оживились. Они распаковали багаж и начали оборудовать походный оазис. Комплект оазиса был выпуска какой-то японской фирмы. В него входили шатер, надувной плавательный бассейн, две карликовые пальмы и синтетический ковер из травы и цветов.
Проводники растянули шатер и надули плавательный бассейн. Бассейн был на двух человек, размерами три на пять метров. При желании можно было купаться и впятером.
— Интересно, где они возьмут воду? — спросил я Лисоцкого.
Главный араб уверенными шагами направился к небольшому песчаному холмику рядом со стоянкой и разгреб песок руками. Под ним обнаружилось какое-то сооружение из металла. Сверху был никелированный ящичек с прорезью, а снизу торчал водопроводный кран с двумя ручками. Черемухин подошел и прочитал надписи на ручках:
— Холодная вода… Горячая вода…
Араб, не обращая внимания на Черемухина, опустил в прорезь несколько монеток, приладил к крану нейлоновый шланг и повернул обе ручки. Другой конец шланга он опустил в бассейн. Из шланга полилась вода. Араб попробовал температуру воды пальцем и удовлетворенно кивнул.
Мы наблюдали за его действиями с некоторым ошеломлением. За исключением Кэт, которая уже загорала в купальнике на синтетической травке.
— Да… — сказал Михаил Ильич. — Все-таки умеют они! Казалось бы, простая вещь… Я вот путешествовал по Средней Азии и честно скажу — в Кара-Кумах этого не видел. Так что нам не грех кое-что и позаимствовать у капиталистов.
— А плата за воду? Как вам это нравится? — спросил Лисоцкий с вызовом.
— Ну, это нам, конечно, ни к чему, — сказал генерал.
Когда бассейн наполнился, Кэт прыгнула в него и стала плескаться, как русалка.
— Прошу вас, господа! — пригласила она нас игриво.
Мы быстро провели небольшое и тихое совещание. Арабы в это время готовили завтрак. Они закапывали в песок яйца, чтобы те испеклись. Жара, между прочим, была жуткая.
— Ни в коем случае! — шепотом сказал генерал.
— А чего такого? — спросил я.
— Петя, ты еще молод, — сказал генерал. — Я эти штучки знаю. Сначала бассейн, потом еще чего, а потом и подкоп под идеологию.
Арабы мирно жарили мясо на мангалах и не собирались устраивать никакого подкопа.
— Ну, кто смелый? — позвала Кэт и снова плеснула в нас водой.
— Благодарим вас, мэм, — сказал Черемухин, обливаясь потом. — Мы не хотим.
— Что же, мы и жрать ничего не будем? — спросил я, принюхиваясь к запаху мяса.
Генерал задумался. Замполит Черемухин задумался тоже. Идеология идеологией, а жрать надо. Своих припасов у нас не было никаких, за исключением нескольких бутербродов с сыром и вареных яиц в авоське Лисоцкого. Яйца, должно быть, уже испортились от жары.
— Если мы будем есть бутерброды, то они вообразят, что у нас затруднения с продуктами… Понимаете? — сказал начальник штаба Лисоцкий. — Не у нас лично, а вообще…
И он сделал рукой обобщающий жест.
— Предлагаю пользоваться всеми услугами, но за все платить по их таксе, — сказал Лисоцкий.
— У нас не хватит денег даже на одно купание, — сказал Черемухин.
— Давайте платить по нашей таксе, — предложил я. — Билет в бассейн стоит пятьдесят копеек. Четыре билета — два рубля. В переводе на доллары — это два доллара и шестьдесят семь центов. Не так уж дорого.
— Правильно! — сказал генерал. — Нечего их баловать. Когда они приезжают к нам, то тоже платят по своей таксе, а не по нашей.
И мы все с облегчением принялись раздеваться. Первым в бассейн нырнул Черемухин, потом я, а следом плюхнулись Лисоцкий с генералом. Бассейн не был предназначен для такого количества купающихся, поэтому вода перелилась через край.
Искупавшись, мы сели на траву, и проводники поднесли нам жареное мясо, обильно усыпанное зеленью. Сами они поели, пока мы купались, и теперь услаждали наш слух игрой на музыкальных инструментах. Главный араб пел какие-то интернациональные шлягеры, а остальные ему аккомпанировали на гитарах. Специально для нас они исполнили «Подмосковные вечера». Лисоцкий беззвучно шевелил губами, подсчитывая стоимость завтрака и музыкального сопровождения по нашей таксе. Все равно получалось дороговато.
— Казимир Анатольевич, придется вам быть по совместительству начфином, — сказал генерал.
— Начфин? — удивилась Кэт. — Что это значит по-русски, господа?
— Банкир, — находчиво перевел Черемухин.
— О! Банкир! — воскликнула Кэт, глядя на Лисоцкого с уважением.
После завтрака Лисоцкий отсчитал ей шесть с лишним долларов. Кэт повертела доллары в руках, раздумывая, что с ними делать, а потом отдала их на чай проводникам. Мы постарались этого не заметить.
Отдохнув, мы снова вскарабкались на верблюдов и поехали дальше. Со скоростью пять километров в час. Поскольку заняться было нечем, я вынул из портфеля блокнот, положил его на передний горб и принялся вести путевые заметки. Все путешественники их ведут.
Исключая моих спутников и верблюдов, вокруг не было ничего, о чем стоило бы писать. А я точно знал, что заметки нужно начинать с описания окружающей природы. Все писатели начинают с природы. Природа дает возможность проникнуть во внутренний мир героев. Так нас учили.