Жмуриков Кондратий. Человек без башни

   Приходилось подменять впереди идущего. Кто-нибудь то и дело скользил на мокрой траве, спотыкался о поваленное дерево, кочку, цеплялся ногой за тянущиеся по земле лианы, падал, сбивал с ног того, кто был впереди. Приходилось внимательно, до рези в глазах, всматриваться, куда ставить ногу, чтоб не навернуться. Это тоже не прибавляло скорости.
   Пронизанные дождем джунгли, казались особо неприветливыми, даже враждебными. Они шли медленно, в полном молчании, стараясь экономить силы. Только Громила тихонько поскуливала, едва слышно бормоча что-то себе под нос. Дождь со всех сторон, ливший стеной, лианы и листва, все это ограничивало видимость. Мальвина, бредущая сзади, видела только спину Громилы, а Бенедиктова и Чебурека уже было невидно. Вода струилась по голове и лицу, промокло все, даже тоненькие кружева ее трусиков. Капли дождя скользили по голому черепу девушки, не задерживаясь, и сразу же попадали за шиворот. Отсутствие волос, которое до недавнего времени, казалось преимуществом, в этих оторванных от цивилизации местах, сейчас представляло собой большое неудобство. Мальвина завидовала Чебуреку с его пышной шевелюрой и оттопыренными ушами. Ему за шиворот попадает хотя бы часть воды, та которая не скапливается в волосах или не стекает по ушам. Бенедиктов, не расстающийся со своей дурацкой шапочкой колониста, тоже бы в выигрышном положении. Это дурацкая кепка, вызвавшая массу иронических замечаний, прекрасно заменила ему зонтик.
   Внезапно лес закончился, открылось небо, затянутой огромными серыми тучами. Они почти уперлись в гору.
   Подъем оказался долгим и трудным. Они с трудом добрались до вершины и взобрались на плоскую площадку. Пройдя немного вперед, они очутились у края крутого спуска. Какая ирония, взбираться наверх, только для того, чтобы спуститься вниз. У их ног, расстилался океан, где-то там был Тюфяков с чемоданчиком.
   Попасть вниз, туда где, должен был быть Роберт, не представлялось никакой возможности. Спуск вниз представлял собой абсолютно отвесную стену, по которой без особого снаряжения спуститься было невозможно. Да и спуск занял бы как минимум пару дней, лишних дней у них в запасе не было.
   Для Бенедиктова оставалось загадкой, как Тюфякову так быстро удалось перебраться через горный хребет. Возможно, он шел в другом месте, более удобном для прохождения. А может просто, обогнул остров по воде.
   Задача усложнялась тем, что им предстояло спуститься в ущелье и снова подняться на гору, чтобы наконец-то добраться до океана. Они шли вот уже несколько часов, но удобного спуска не было.
   Удача, как всегда, улыбнулась неожиданно. Они набрели на ручеек, который дальше превращался в реку, несущие свои воды в океан.
   — Это безумие, — сразу же заголосил Громила, как только понял, что задумала Мальвина. — Я не камикадзе, в лодку не сяду! Мы разобьемся о скалы, мы захлебнемся в воде, мы сядем на рифы… Мы… мы…
   — Чавкало закрой, — вдруг резко гаркнула Мальвина, она сама понимала, что путь вниз, которым собиралась воспользоваться, очень и очень рискованный, но другого то не было? Ей и самой, без причитаний Громилы, была очевидна вся сложность такого спуска.
   Чебурек, который почувствовал возможность реабилитации, подал голос:
   — Ну ты умник, не можешь — научим, не хочешь — заставим. Не хочешь в лодке, полетишь как птица, я тебе еще пенделя для легкости отвешу.
   Бенедиктов все это слушал молча, не выдвигая ни «за» ни «против» проекта Мальвины. Спуск был безусловно сложным, н возвращаться назад через джунгли к океану была так же сложно и рискованно. Запасы пищи шли к концу, самолет который должен прилететь за ним, будет через пару дней ждать на побережье.
   Мальвина не стала тратить лишних слов, она достала пистолет и поигрывая оружием, приказала надувать лодку. Некоторое время лодку несли на руках, до того момента пока тоненький ручеек с мутноватой водой не обрел достаточной «судоходности». Спуск по горной реке дело довольно трудное, постоянно нужно быть наготове, чтобы не наткнуться на здоровые валуны, не вывалиться из лодки, не окунуться в холодную воду. Зато, по скорости это чем-то напоминает езду в скоростном лифте.
   Болтать было некогда, любоваться пролетающими красотами, тем более. Бенедиктов и Чебурек, ловко орудую веслами пока справлялись с рекой, Ядвига напряженно всматривалась вперед, предупреждая о встречающихся опасностях. Громила…
   Громила сидел с закрытыми глазами и пробовал молиться. Молитва его была смесью обращений ко всем известным ему богам: иудейскому и христианскому. Дело в том, что по рождению Громила был Рабинович Давид Моисеевич, а по паспорту Робинов Давыд Михайлович. Одна его бабка, которая по материнской линии была еврейкой, водила мальчика в синагогу, готовила мацу и справляла субботу. Другая, по отцовской линии, верила в Иисуса, пекла куличи, справляла пасху и водила маленького Давыдку в церковь.
   Вырос мальчик не веря ни в того, ни в другого бога. Но сейчас, он вспомнил все, чему учили его в детстве, пытаясь из того, винегрета, который хранился в его памяти состряпать одну, общую молитву.
   Сейчас он готов был пожалеть, что встал на этот, казавшийся ему романтичным путь бандита. Он проклинал тот день, когда эта дурацкая мысль пришла в его умную голову. И все потому, что он решил будто его жизнь пресна и скучна, что в ней нет места подвигу. Вначале, он пытался приткнуться в органы, чтобы бороться что организованной преступностью, но там, взглянув на его анкету, медицинскую карту и три диплома о высшем образовании, решили, что слишком образованным сумасшедшим евреям в их рядах места нет.
   И тогда Рабинович решил попробовать свои силы с другой стороны баррикады. Через знакомых, знакомых его знакомых он получил рекомендацию (скрыв свое происхождение, образования и степень IQ). Пройдя испытание, заполнив множество анкет, побеседовав с психологом, пройдя медицинское обследование был зачислен в банду Черепушки. Давыд-Давид уже представлял себе, как он поднимется по служебной лестнице, дослужиться до бригадира, а потом… Вместо этого, ближайшей карьерной перспективой было место утопленника при выполнении поручения по поиску Тюфякова. Оставалось только молиться и он молился, тихонечко, чтоб его не засмеяли товарищи.
   Молиться же нужно было всем сидящим в этой лодке. Потому как они даже не предполагали, какой опасности подвергают себя, отважившись на этот спуск.
   Горная река само по себе опасная вещь, выкидывала их лодку в океан, который мог стать их братской могилой. Длинная гряда скал, большая часть которых была скрыта под водою, представляла собой наибольшую опасность. Подводные скалы вдавались далеко в океан, за скалами тянулась песчаная отмель, образуя здоровенную косу. Сильное и бурное течение, подходившее к самой косе, делало это место опасным для небольших лодок, яхточек и пловцов. Если несчастный попадет в это течение, то его может унести в открытый океан, а может швырнуть о скалы. И в том, и в другом случае исход малоприятный.
   Бурное течение подхватило их в океане, лодку понесло с такой силой, что Громила выронил выронил весло, один же Бенедиктов справиться с ним не мог. Все крепко-накрепко вцепились за борта, чтобы не выпасть. Лодку уносило все дальше и дальше от берега в океан. Смерть от голода, жажды или солнечного удара, — выбирай на свой вкус. Запасов пресной воды и пищи у них оставалось совсем мало. На небе не было видно ни одного облачка, к тому же, установился полнейший штиль. Если бы не это, они могли попытаться соорудить подобие паруса из парашюта и весло, но увы! Вторым веслом Бенедиктов пыталась хоть как-то грести, Мальвина и Чебурек пытались помогать ему руками, но ничего не помогало.
   И все же, провидение помнило о них, а может боги услышали полубезумные бормотания погрузившегося в транс Громилы. После нескольких часов полнейшего штиля подул ветер, ветрище, который понес лодку к берегу. Они попытались соорудили мачту, прищемив пару раз пальцы, чуть не уронив весло за борт, едва не сбросив в воду зазевавшегося Громилу… Наконец им удалось поднять парус, лодка направлялась к берегу.
   На счастье «моряков», им удалось выбиться из течения и подойти к берегу. Выбравшись на твердую землю, и не веря в счастливое спасение они, готовы были целовать песок на котором лежали без сил. Не было сил даже на то, чтобы отползти в тень. Пролежав какое-то время на солнцепеке они кое-как доползли до ближайшей тени от пальм и забылись глубоким тяжелым сном.
   Первой очнулась Мальвина, их выбросило в довольно уютной лагуне. Тихая голубая лагуна была полна всевозможной рыбой, это давало возможность сохранить запасы сухого пайка, необходимого для продвижения вглубь острова.
   — Вставайте, хватит дрыхнуть, — растолкала девушка дремавших мужчин.
   Зрелище ее команда представляла собой жалкое: изнуренные, лохматые, поцарапанные, они больше всего походили на бомжей или потерпевших крушение матросов выкинутых на необитаемый остров. Да, надо бы им дать отдохнуть…
   — Ну что мужики, у меня для вас две новости, одна приятная, другая не очень… С какой начать? — произнесла она, разглядывая сильную половину своего отряда, выглядевшую такой слабой.
   — С плохой, — уныло произнес Громила.
   — Ни с какой, — отозвался Бенедиктов, намереваясь снова улечься на песок.
   — Веди себя правильно, — произнес Чебурек, отвешивая оплеуху Громиле, он как всегда старался выслужиться перед Мальвиной.
   Эта оплеуха предназначалась наглому Бенедиктову, но поскольку они были в разных весовых категориях. Чебурек благоразумно выбрал другую жертву.
   — Кончай базар, — строгим голосом, как воспитательница на прогулке, произнесла девушка. — Быстренько встали, занялись делом. Разобьем лагерь. Бенедиктов — собирать дрова для костра, Громила и Чебурек — на ловлю рыбы.
   — Это, хорошая или плохая новость, — спросил Бенедиктов, который не торопился никуда идти.
   — Мы, здесь останемся пока вы в форму не придете, а то на вас без слез не взглянешь…
   Обрадованные кратковременным отдыхом, Чебурек и Громила кинулись растягивать парашют между двумя пальмами, указанными Мальвиной. Там цветущий кустарник образовывал с двух сторон барьер, импровизированные стены. Вместо третей стены был проем, который сыграл роль окна с видом на зеркальную гладь лагуны.
   — Прямо, как у Робинзона Крузо, — произнес Чебурек, рассматривая временное жилище.
   — Ты еще и буквы знаешь, книжки читать умеешь, — съязвил Громила, он никак не мог забыть отвешенную оплеуху.
   Чебурек, поглощенный заботами, не обратил внимание на эти подколки. Он принялся рвать пальмовые листья, чтобы соорудить из них постели. Когда ложе было готово, он растянулся на нем, вытянул ноги, раскинул руки и устремил взгляд на океан.
   Громила, продолжал язвить:
   — Ты, Чебурек, прям как с рекламы Баунти. Такой же длинный…
   Чебурек глуповато улыбаясь, любовался видом. Жизнь казалось прекрасной и удивительной. В эту минуту он был рад, что бросил свою деревню и оказался здесь, на тропическом острове. Как говориться, спасибо дяде Черепушке, за наше счастливое детство.
   Мальвина пошла купаться, наслаждаясь одиночеством. Лагуна была огромной. Горьковато-соленая вода, необыкновенно прозрачная, позволяла ей разглядывать дно.
   Чебурек продолжил благоустраивал лагерь. Он где-то раскопал выброшенный на берег деревянный ящик и соорудил из него подобие стола. Натаскал кокосовых орехов, собрал пирамидку из спелых бананов. Гроздья бананов ожерельем развесил вдоль импровизированных стен.
   Громила ловил ловил рыбу, лагуне. Он придумал довольно оригинальный способ, заманивая их в канавы на песке. Бестолковые рыбы, абсолютно непуганые, устремлялись в эти канавки, заполненные водой. Там то и собирал урожай, Громила.
   И только Бенедиктов ничем не был занят, он бродил вдоль берега с мрачным видом, жалуясь в слух самому себе, его разбил радикулит:
   — Я уже вышел из этого возраста, туристические походы, игры в бойскаутов — мне противопоказаны.
   — А вы ванночку горячую примите, — посоветовал Громила, когда Бенедиктов в очередной раз прошел мимо него. — Я вас с удовольствием зарою…
   — Я сам тебя зарою, урод! — заорал Бенедиктов. — Искать будешь днем согнем, с собаками не найдут… Да я тебе по граблям так настучу, что отсохнут, в носу поковырять будет нечем.
   — Да вы, что?! Я имел в виду обыкновенную песочную ванну, — начал оправдываться Громила. — Горячий песочек хорошо при радикулитах помогает, у меня бабка всегда так делает…
   Слова Громилы были убедительны, а лицо выражала неподдельное уважение и сострадание. Аскольд решил, что можно попробовать. Он нашел подходящее местечке и попытался зарыться. Однако, самому зарывать себя в песок оказалось несподручно.
   — Эй, профессор, — позвал он Громилу, — иди, помоги.
   Громила не заставил себя долго ждать, тем более, что Бенедиктов в их маленькой группе обладал определенным весом, к нему прислушивалась даже Мальвина. Так почему же не помочь нужному человеку? Он старательно, высовывая кончик языка от напряжения, сантиметр за сантиметром, засыпал тело Бенедиктова, а рядом, чтоб падала тень, вкопал ветку с широкими листьями.
   — Может это… мух поотгонять? — подобострастно произнес он, — Я могу мне, не трудно. Для хорошего человека…
   — Вали, я один побыть хочу, — отблагодарил его Аскольд.
   Обиженный Громила побрел к своим канавкам. Ну ничего, вот он наловит много рыбы и тогда все удивятся и пожалеют, что недооценивали его. С удвоенной энергией Громила принялся выкапывать канавки и собирать рыбу.
   Мальвина, вдоволь наплававшись, вскарабкалась на выступающие из воды камни, возвращаться в лагерь к этим придуркам не хотелось. Интересно, как там Черепушка, что делает? Мальвина мечтательно прикрыла глаза, вот вернется она с бриллиантами и докажет шефу, что хоть она и женщина, но стоит пятерых мужиков. И тогда… Девушка почувствовала, как что-то мертвой хваткой схватило ее за ногу.
   — Вот черт, нога застряла, что-ли?
   Мальвина попыталась высунуть ногу, провалившуюся в узкий излом. Нога не поддалась, хотя отверстие было довольно широким.
   — Эй, кто-нибудь, — позвала девушка, — Помогите.
   На помощь никто не спешил. Девушка чувствовал себя по-дурацки, оказаться в каменной ловушке, беспомощной. Что может быть отвратительнее.
   — Вот уроды, как в кустах по нужде присядешь, уединиться захочешь, все тут как тут. А как надо, ни одной живой души! — в сердцах произнесла она.
   Девушка начала дергать ногой, вращать щиколоткой, опустила руку, пытаясь высвободить ногу. Мистика какая-то, места достаточно, почему тогда нога не вытаскивается? Мальвина опустилась на одно колено, наклонила голову, пытаясь рассмотреть, что же ей мешает. Она вздрогнула от неожиданности. Из воды на нее взглянули злые глазки на багровом мешке с изогнутым клювом. Это был спрут.
   Мерзкий гад своими холодными щупальцами плотно обхватил ногу, как будто надеялся утащить ее на дно. Девушка изо всех сил дернула ногу, но спурт не пускал, она поднатужилась и дернула ногу резко, со всей силы, так, что чуть не потеряла равновесия. Волоча ногу, скачками, увлекая за собой мерзкую тварь, девушка двинулась к берегу. Спрут мотылялся за ней по камням, как консервная банка, привязанная к хвосту кошки. Мешок слизи все еще надеялся использовать в хозяйстве ступню девушки. С этим грузом она нырнула в воду, и стараясь как можно быстрее плыть, добралась до берега. Как только она достигла горячего песка, спрут разжал щупальца, и мелкими шажками, если конечно это слово уместно, попятился к мелководью, как будто грозя девушке.
   — Что, слизняк, не нравится, — крикнула она ему вслед, — пузо печет? Урод.
   На щиколотке остались темные следы, Мальвина набрала горсть песка и принялась оттирать след, ей все еще казалось, что она ощущает на коже холодные липкие щупальца спрута. Теперь ей хотелось к людям, быстрее, быстрее прочь от этого места. За каждым камешком ей казались мерзкие глаза, крючковатые носы или отвратительные глаза.
   Она почти бегом неслась по песку, к лагерю и не заметила голову Бенедиктова, торчащую из песке. После горячей песочной ванны Аскольду полегчало, спину отпустило, но выбираться из песка он не торопился, приятная дрема окутала его тело, шум прибоя навевал сон. Короче, Бенедиктов был совершенно не готов к дальнейшему развитию событий, а Мальвина тем более. Девушка споткнулась об эту самую голову, и упав, накрыла ее своим телом. В районе обнаженного живота она почувствовала какое-то шевеление и глухой голос будто идущий из ее собственной утробы произнес:
   — Мать твою!.. Охренели, б…
   Если бы на ее лысом черепе были волосы, то они зашевелились бы. Кадр из фильма ужасов про пришельцев. Мальвина замерла, боясь шевельнуться. Слабая надежда теплилась в ней, что голос раздающийся из ее живота — просто разыгравшееся воображение, нервы, вызванные нападением спрута. Но голос раздался снова.
   — Слезь с меня, идиотка! — требовал собственный мальвинин живот.
   Ноги и руки отказали Мальвине, язык тоже. Она могла только тихо мычать.
   — М-м-мммммаммаааа!
   Песок под девушкой зашевелился и какая-то неведомая сила оттолкнула ее в сторону. Весь в песке, разъяренный, сыпя ужасными ругательствами, на свет показался Бенедиктов.
   — Под ноги смотреть надо, дура лысая! Курица вареная, идиотка долбанная! Мальвина херова… (это были самые приличные из употребленных Аскольдом Варлаамовичем слов). Девушка, тупо уставившись на свой живот, ни на что не реагировала, она была в шоке. Бенедиктов мог палить из пушек, мог глотать шпаги, ходить по огню или лежать на гвоздях, Мальвина все равно оставалась бы равнодушной. Слишком большое потрясение испытала она. Собственно говоря, дорогой читатель, неизвестно как бы повели себя вы, заговори с вами ваш собственный живот.
   Аскольд сообразил, что с Мальвинкой не все в порядке. Он хлопнул ее по щеке, раз, другой, со всей силы. Никакого изменения в состоянии девушки не произошло. Тогда он схватил ее в охапку и потащил к воде. Перевернув вниз головой, он окунул девушку в соленую воду, потом достал, потом снова окунул и снова достал.
   — Ап-ап-ап-ап, — хватала ртом воздух Мальвина, периодически вынимаемая из воды. И только когда она попыталась вырваться из цепких рук Бенедиктова и заорала:
   — Пусти, урод! Я в порядке!
   Аскольд прекратил водные процедуры.
   Мальвина, отплевываясь, присела на песок. Встать и идти сил у нее не было.
   — Очухалась? — участливо поинтересовался Бенедиктов, — Если ты такая нервная, дома сидеть нужно, Санта-Барбару по телевизору смотреть, носки вязать, а не по островам шасть, бриллианты искать. Не бабское это дело… — ехидно добавил он.
   Однако Бенедиктов все же был дамским угодником, он подал Мальвине руку и помог встать с песка. Девушка на негнущихся ногах побрела к лагерю. Сил на объяснения с остальными членами группы не было. Бенедиктов тоже не стал вдаваться в подробности случившегося. Он все еще зависел от Мальвины и нуждался в ее помощи.
   Девушка рухнула на пальмовые листья и заснула, даже не сказав, кто и в каком порядке будет нести ночную вахту. Бенедиктов, по праву старшего и более опытного, взял временно командование парадом на себя.
   — Мальвину не трогайте, бросим жребий кому первому дежурить.
   Аскольд Варлаамович понимал, что явное возложение на себя обязанностей командующего вызовет бунт Громилы и Чебурека. А жребий — дело случая, вещь не обидная, справедливая. Первым, выпало дежурить Чебуреку. Против фортуны не попрешь. Фортуна в тот вечер показал ему язык во второй раз. Готовить ужин, выпало то же ему.
   На ужин была рыба, собранная Громилой.
   — Ты не переживая, я рыбу чистить не умею, — «утешил» его Громила, — все равно тебе пришлось бы готовить Ты у нас деревенский, к природе ближе, хозяйственный, — польстил Громила.
   — Ага, раз деревенский, значит лох, да? — обиделся Чебурек на намек на свои крестьянские корни.
   Он собрал рыбу, нанизанную на острую палку, взял ножик и отправился к воде. Чистка рыбы несколько отвлекла его от обидных мыслей. Пока он чистил рыбу Громила и Бенедиктов развели костер, соорудили подобие мангала. Рыбу было решено пожарить на манер шашлыка. Соль, специи нашлись в мешочке с сухим пайком. Для большего цимуса Громила предложил полить рыбу соком диких лимонов, росших неподалеку (его бабушка, та что готовила мацу, всегда поливала рыбу лимонным соком). Ужин получился пальчки оближешь, свои и соседские, если дадут. Долю Мальвины отделили сразу же, что бы увлекшись не сожрать случайно.
   Ужинали они у догорающего костра, в опускающихся сумерках. Вечер был тихий, безветренный, спокойный Они сидели в лунном свете на берегу океана и смотрели на дорожку убегающую куда-то далеко, туда где должны быть люди. Запах девственного леса, соленого моря, шорох ветра в траве и листьях пальм, стрекот каких-то насекомых, напоминающих цикад, пенящиеся гребни — все это настраивало на романтический лад, даже такого закоренелого циника как Бенедиктов. Ему казалось, что сейчас на горизонте появиться старинный фрегат с белыми парусами, а…
   «Тьфу, пора идти спать, пока читать стихи не потянуло,» — подумал Аскольд Варлаамович, оглядываясь на задумчивые лица товарищей, чьи глаза были устремлены на луну.
   — Пошли спать, кто знает, что у нас завтра будет, — тоном, не допускающим возражения, проговорил он.
   Громила, кинув последний раз на лунную дорожку взгляд, его видения были более романтичны, на том само фрегате плыл он, плыл на встречу чернокой, черноволосой кудрявой красавице… (Надеюсь, читатель простит нас за это лирическое отступление, но ведь даже бандиты имеют право на романтические грезы, хотя бы раз в жизни).
   Бенедиктов и Громила ушли в палатку, а Чебурек остался на посту. Огонь он решил не разводить. Было лень собирать сучья, снова разжигать костер. Ночь была светлой, теплой, опасности не предвиделось. Чебурек соорудил себе ложе из спального мешка, достал крупную рыбешку, предусмотрительно спрятанную от товарищей и только собрался приступить к трапезе, как перед ним возник Бенедиктов.
   — Пайкой такой не подавишься? — произнес он, насмешливо разглядывая Чебурека и его рыбу. — Тебя, что в детстве не учили? Крысятничать у своих нехорошо! Ну ничего, на зону попадешь, там тебя быстро научать родину любить.
   — Чего крысятничать, чего? Мне как дозорному усиленное питание положено, потом я на учете по дистрофии состою, могу карточку показать… И вообще, я сирота, у меня мамки нет, у меня папки нет… Меня, между прочим, бабка старенька воспитывала на одну пенсию… — заканючил Чебурек.
   — Захлопни варежку, — брезгливо поморщась, проговорил Аскольд, — жри — не подавись, сирота казанская.
   Бенедиктов удалился в кусты и, пожурчав, вернулся в палатку. Манипуляции Аскольда Ваарлмовича не испортили аппетит Чебуреку, он обглодав все до последней косточки, похлопал себя по ставшему тугим, как барабан, животу икнул и довольно улыбнулся.
   Наконец-то все замерли, выбрав удобное положение для своих уставших тел и лагерь погрузился в дремоту. В этой тишине Чебурек услышал подозрительное приближающееся шуршание. Он оторвал голову от спальника и вгляделся в темноту. Со стороны воды на лежащего Чебурека двинулась армия крохотных крабиков. Таких Чебурек видел днем. Они сидели на мертвой птице и пощелкивая клешнями объедали ее. Крохотные создания за несколько минут оставили одни косточки от довольно крупной тушки. С виду они были не страшные розоватые, размером с кулак, но действовали не хуже чем рыбы-пираньи, но при солнечном свете показались они Чебуреку не страшными.
   Теперь те же самые, а может их собратья, выстроились на небольшом расстоянии от спальных мест. Крабы приближались, медленно, но верно. Они надвигались на неподвижно лежащего Чебурека. Он же, завороженный движением, загипнотизированный их стебельчатыми глазками, лежал не в силах пошевелиться или вымолвить ни слова. На него будто напал столбняк. Крабиков было так много, что песка под ними было не видно. Воображение услужливо нарисовало картину: крабики, погружающие свои клешни в его, чебуреково, молодое, ушастое тело. Вот они отгрызают ноги…
   — Твари, противные, брысь, — шугнул их Чебурек, придя в себя.
   Он размахнувшись кинул камень в самый центр крабьего полка. Это вызвало небольшую панику, они отступили и замерли в ожидании, но не надолго. Через минуту снова сомкнули свои ряды и двинулись стеной на Чебурека. Им овладела паника. Что делать? Не будешь же всю ночь прыгать и шугать этих гадов?
   — Ладно, я вам устрою сейчас, уроды клешнорукие… — выругался Чебурек.
   Он натаскал сучеьев и развел здоровенный костер. Крабы немного отступили, но спокойнее Чебуреку не стало. В колеблющемся свете огня их тени приобрели мистическое уродство, вселяя еще больше страха. Чебуреку казалось, что они ждут, как только он смокнет глаза, кинуться и обгладают его.