Жолдош Петер. Возвращение "Викинга"

   По мере спуска с холма кустарник становился гуще, на каждом шагу встречались мелкие овраги, камни, нагромождения каменных глыб. Все это мешало идти. Попытался вызвать Марка. Он отозвался, слышимость - хуже некуда. Он все же понял, что случилось, попросил меня поскорее добраться до Амара и держать путь к "Викингу". Он организует и вышлет встречную группу. До устья оврага оставалось метров 600, и я заторопился дальше. Здесь склоны холма были сплошь усыпаны щебенкой, я скользил и падал, но неуклонно шел вниз. Тревога за Амара росла. Чертова дорога - если не кустарник, то щебенка, если не овражек, то глыба! Я запыхался, но отдыхать некогда. Где бегу, где продираюсь, а где и съезжаю... В одном месте мне послышался приглушенный расстоянием вскрик. Я остановился. Вскрик не повторился. Амар мог неосторожно наступить на больную ногу, подумал я, пытаясь объяснить причину крика. В следующую секунду до моего слуха донесся другой звук: думм - дофф, думм - дофф... Шел он с той стороны, где оставался Амар.
   - Амар!.. Ама-а-ар! - кричу и прислушиваюсь. Тихо... Ни звука. На душе - самые плохие предчувствия. Бегу изо всех сил, насколько позволяют тяжелые сапоги от скафандра. Мелькнула мысль сбросить их, но эти камни! Эта щебенка! Этот кустарник!
   Наконец-то спуск закончился, и я заворачиваю в широкое устье оврага. Здесь мой путь отличается разве что более зеленым, но и более густым кустарником. Мой бег сопровождается треском веток и скрежетом камней. Теперь я бегу вверх по оврагу.
   - Амар! Отзовись, Ама-ар! - а в ответ тишина. Хотя нет, в тишине явственно послышался какой-то клекот... Может, звук падающих камней? Непонятно.
   Теперь я решил не останавливаться, пока не добегу до Амара. Господи, когда же закончится этот бег! В одном месте овраг делает поворот и расширяется. Продираюсь сквозь кусты и отмечаю появление странного запаха. Такой бывает в зоопарках, в птичьих вольерах... Выдираюсь из кустарника и останавливаюсь, пораженный до ужаса: впереди, метрах в тридцати стоит птица, внешне напоминающая страуса, только разве что ростом с жирафа. Шея, в отличие от страусиной, толстая. Перья... нет, не перья, скорее - щетина. В следующий миг мой взгляд опустился к мускулистым ногам невиданной птицы - и сердце мое упало. Под когтистыми лапами лежали окровавленные останки Амара. Взгляд зафиксировал огромный крючковатый клюв, отрывающий куски плоти, кислородный баллон, лежащий в стороне... Я закричал. Птица - птица?! медленно повернула голову и уставилась на меня. Ее взгляд был по-змеиному неподвижен. Никакого выражения.
   Я бросился бежать обратно. Я даже не вспомнил о баллонах. Единственная мысль, которую родило мое потрясенное сознание, это бежать. Я мчался сквозь кустарник, не чуя ног от смертельного ужаса, за мной следовал тяжелый топот хищника. Краем глаза я увидел растопыренные для равновесия короткие крылья, которые вздрагивали при каждом шаге птицы. Она бежала грузно, наклонив крупную голову с полураскрытым окровавленным клювом... Думм - дофф... думм - дофф...
   В одном месте я споткнулся и покатился по камням. И мне показалось, что все, конец - сейчас чудовище придавит меня когтистой лапой. За долю секунды, которая равнялась вечности, я отметил, что птицеящер не так уж и быстр. И я снова бегу, и снова встречные ветки хлещут меня по лицу, срывают с меня остатки одежды, рвут кожу... А следом за мною следует грузное думм... дофф... думм... дофф... То, что хищник не настиг меня сразу, оставляло мне шанс. В этом стремительном беге я пришел в себя и решил не сдаваться, не оглядываться, пока не оторвусь от преследователя на безопасное расстояние. Однажды я позволил себе оглянуться. Хищник поотстал, но продолжал гнаться за мной. Овраг закончился. Я на бегу решал, свернуть влево и бежать по долине или пересечь ее и взбежать на соседний холм. Подумалось, что моему врагу трудно бежать вверх по склону. Я постарался не снижать скорости на подъеме. Вырвавшись из очередных зарослей, я вдруг почувствовал, что нога, занесенная в беге, сорвалась в пустоту. В следующий миг я понял, что лечу в пропасть, лечу на зеленоватую глыбу, выпирающую из стены...
   ...Астронавты во главе с Маром облачились в скафандры и длинным тросом начали обвязывать "Викинг". Витком троса прихватило и меня, я ударился головой о корпус ракеты. Трос, проскальзывая по скафандру, разорвал его. Холодные струи воды потекли по спине. Пытаюсь обратить внимание Марка на мою беду, но и он, и другие астронавты игнорируют мою просьбу. Они продолжают вязать трос, говоря, что надо заниматься делом, пока не вернется Амар, брошенный мною на произвол судьбы. Напрасно я говорил им, что Амар не может вернуться, так как его растерзала чудовищная птица. Я указывал им на берег, где у самого края воды стояли еще четыре таких страшилища, поджидая, пока "Викинг" приблизится. Астронавты все сильнее стягивали трос, вода заливала меня. Раздался шум двигателей. Один из них ревел прямо около моей головы. Я видел пламя, бьющее из дюзы. Вода подбиралась к моему лицу...
   Меня привел в чувство мой собственный кашель. Исчезли мои друзья, исчез "Викинг" и его ревущие двигатели. Осталась только льющаяся в лицо вода. Остались боль во всем теле и чувство удушья. Меня окружала угольно-черная ночь. Острый всплеск молнии резанул по глазам, вслед за ним громыхнуло так, что задрожала земля. Молнии вспыхивали одна за другой. Буря, как злобный хищник, навалившийся на жертву, терзала все вокруг меня. Казалось, буря подняла в небо целое море и обрушила его на несчастную землю. Вода забурлила, взревела в оврагах и промоинах, ринулась по склонам холмов, выворачивая скалы.
   Она затопила узкие долины. Я попытался встать, но мой пояс зацепился за что-то, камень или корневище, и я как ни дергался, не мог освободиться.
   Уровень воды вокруг меня стремительно поднимался. Я отчаянно упирался ногами, стараясь вырваться из ловушки, рванулся в одну сторону, в другую, пока не понял, что надо освободиться от ремней. А вода уже заливала меня с головой. Я уже начал захлебываться. Это же надо - так влипнуть. На какой-то миг удается поднять лицо над водой и глотнуть воздуха. Пальцы лихорадочно рвут пряжку. Наконец одно плечо освободилось. Изворачиваюсь и чувствую, что второй ремень слегка подался. Еще один рывок - и моя голова всплыла над водой, но за это время мои легкие, наверное, были наполовину заполнены ею, потому что она хлынула у меня изо рта струей... Не успел отдышаться, как что-то громоздкое и твердое навалилось на меня сзади и потащило за собой в потоке, пытаясь утопить. Надо мной с шумом и грохотом проносится ветвистое дерево, нанеся еще как минимум дюжину царапин, словно их мало было на моем истерзанном теле. В последний миг хватаюсь за ветку, и она же вытаскивает меня из глубины потока, поскольку дерево переворачивается в воде с бока на бок. Хватаюсь покрепче обеими руками, и вовремя, потому что в следующую минуту налетаю бедром на затопленную глыбу. Держусь из последних сил. Темный ревущий водоворот под слепящие всплески молний и грохот грома стремительно тащит довольно большое дерево и меня на нем вниз по ущелью. Дерево раз за разом натыкается на препятствия, его разворачивает, переворачивает, вздымает, бросает... Господи, только бы удержаться! Иной раз я оказываюсь в воздухе, чтобы с высоты нырнуть в глубину; тут же могучая сила выдергивает меня из воды, чтобы снова промчать по воздуху. Мне повезло - ни разу меня не швырнуло на камни, если не считать удара в бедро. Цепляясь за ветви, я незаметно забрался в их середину, поближе к стволу. Это, скорее всего, и спасло меня, - от удара о камни меня защищали ветки. Правда, однажды, когда дерево перевернулось в очередной раз, я погрузился в воду и не смог вырваться на поверхность, так как сидел среди ветвей, как в клетке. К счастью, когда воздух в легких уже был на исходе, дерево перевернулось, и я оказался наверху.
   Позднее, не знаю, в котором часу ночи, когда мое спасительное дерево сделало очередной кульбит, в мою спину вонзилось сразу множество колючек. Взвыв от боли и ярости, одной рукой держась за ветку, другой пытаюсь оттолкнуть колючий предмет. Рука наткнулась на мокрую шерсть и дрожащее живое тело. В меня всеми своими когтями вцепился какой-то зверь, не очень большой, но и не маленький. Я начал бить его ладонью по морде, но он только крепче цеплялся за меня. Что за напасть на мою бедную голову! Изо всех сил отпихиваю животное в сторону, оно взвывает, шипит, но по-прежнему держится. Дерево вдруг приподнимается, потом окунается в глубину. В воде я чувствую, как животное убирает когти и соскальзывает с меня. Так-то лучше! Дерево выровнялось и поплыло спокойнее, мы вырвались из ущелья на просторную воду. Я устроился поудобнее, если можно говорить об удобстве на качающемся дереве. Рядом со мною, в ветвях, мяукало и подвывало неразличимое в темноте когтистое существо. У меня появился спутник.
   После короткого затишья буря взялась за нас опять. Наше спасительное пристанище двигалось то быстрее, то, натолкнувшись на препятствие, останавливалось, разворачивалось и устремлялось дальше, так что облегчения не наступило, надо было держаться изо всех сил. А силы были на исходе. Очень болели многочисленные раны. Опять разверзлись хляби небесные, обдавая нас хлещущими струями. Усталость привела к тому, что я начал впадать в забытье. В сон тянуло с такой силой, что я перестал воспринимать постоянно сопровождающую меня опасность. Я боролся с дремотой, но не всегда успешно. Погрузившись в сон, вдруг просыпался. Через некоторое время все повторялось сначала. И я не помню, сколько это продолжалось.
   И наконец приш?л рассвет, серый, унылый, нескончаемый. Дождь то усиливался, то ослабевал. Молнии по-прежнему вспарывали темное небо. В неверном свете я стал различать ветви, ствол дерева, топырящиеся во все стороны корни. Рядом с нашим течение несло и другие деревья. Тихо плыли косматые кусты.
   Утренний свет, казалось, долго не мог прорвать серую завесу дождя. Он, не взяв ее силой, начал медленно насыщать собой широкое пространство, проявляя предметы, сначала близкие, потом и дальние. Я с интересом всматривался в моего не очень дружелюбного спутника, чьи острые когти оставили ноющие ранки в моей спине. Он был величиной с собаку, желтошкурый. Последнее угадывалось, а так... шерсть грязная, свалявшаяся, мокрая, естественно... Непропорционально большая голова, толстые конечности и мягкое, пугливое выражение морды говорили о его щенячьем возрасте. Но при этом угадывалось в нем чувство собственного достоинства, врожденное чувство независим мости, свойственное не только этому мокрому недорослю, но и всему его роду.
   Когда дерево дергалось, мой спутник помалкивал. Как только начинался спокойный участок, он принимался рычать и кашлять. Он все время проявлял готовность дать мне отпор, не понимая, что я воспринимаю его как товарища по несчастью. А я просто очень внимательно рассматриваю его, находя заметное сходства с земной породой кошачьих.
   Никогда больше мне не приходилось наблюдать зверей этой породы так близко... Ного, как и его соплеменники, называли этих зверей Большими Гривастыми. Я думаю, не будь этот котенок полумертвым от усталости, или встреться мы где-нибудь на твердой почве, он бы мне показал, что значит дитя хищников. Взрослые звери этой породы царственно правили в этом краю. когда я жил среди плоскоголовых. Дикари поклонялись, как божествам, двум животным: Матери Крокодилов и Большому Гривастому. Различие между божествами состояло в том, что если туземец находился далеко от Большой воды, он спокойно произносил имя крокодила, но я не встречал ни одного плоскоголового, который при имени Большого Гривастого не залез бы на ближайшее дерево. Большой Гривастый нападает всегда, он бросает свое тело, вооруженное клыками и когтями, на 10 метров. В кровожадной отваге, не колеблясь, он карабкается на дерево за своей жертвой, пока ветка не подламывается под ним. Упав, он начинает сначала...
   Оказывается, котик - не единственный мой попутчик. В полузатопленной кроне было немало других. В рассветных сумерках я увидел стайку обезьян, которые, сидя друг возле дружки, цепко держались за ветви, ловко меняя позы, как только дерево меняло положение. Серые шубки, с которых ручейками стекала вода, и страдальческие мордашки выглядели по-человечески.
   За ветви дерева они цеплялись не только четырьмя лапами, но еще и хвостами. Вот кого не отдерет от ветки никакая сила! Когда крона дерева переворачивалась, они с визгом и криками перескакивали на другие ветви, и я не видел, чтобы хоть одна из них оказалась в воде. Было заметно, что они стараются не глядеть на ствол дерева, где растянулся будущий Гривастый. Я не разделял их опасений. Но если бы тогда я знал о гривастых то, что знаю теперь, наверное, бросился бы прочь. И не сидел бы на этом дереве, опустив ноги в воду, если бы знал о крокодилах и табу плоскоголовых. По правде, я и не мог бы сидеть иначе на таком неустойчивом средстве передвижения, да и какие крокодилы могли быть в грязных потоках, рожденных сумасшедшей стихией!
   Позднее я узнаю, что наводнения, подобные нынешнему, бывают в приморской зоне ежегодно примерно в одни и те же сроки. Они-то и делают жизнь в этих местах невыносимой для большинства животных, а для крокодилов особенно, так как сносят их в море. А крокодилам больше подходят речки, озера и просто лужи на плоскогорьях в глубине материка, куда муссоны приходят совсем успокоенными. То, что я переживаю сейчас, оседлав толстый древесный ствол, не что иное, как Судный день для всего живого в приморье.
   Я рано успокоился, посчитав, что, вырвавшись из ущелья на достаточно широкую водную гладь, мы обрели покой и надежду на мирную гавань. Еще издалека я увидел, что гряды холмов, разлегшихся по обе стороны долины на приличном расстоянии, начали сближаться. Я расценил это как нормальное геологическое явление, а буквально через полчаса как бедствие, когда наш "корабль" ткнулся корнями в гигантский затор. В узкой порожистой горловине скопилось множество вырванных с корнем деревьев и кустов. Зажатая в теснине вода начала подниматься, в хаотическом нагромождении деревьев слышался треск ветвей, панические крики животных, грозный гул водопада... Желтошкурый прижал короткие уши к голове и с дикими глазами пополз к развилке ветвей. Обезьянки подняли истошный вой. Некоторые начали перескакивать на другие деревья, направляясь в сторону берега. Плотина из древесных стволов росла и росла, уровень воды поднимался все выше. Я подумал было, не последовать ли за обезьянками, - некоторые уже выбрались на прибрежные скалы и, задрав длинные хвосты, бросились врассыпную по склону теснины...
   Туго же я соображаю! Обезьяны куда сообразительней! Пока я раздумывал, громадный затор начал тяжело вздыматься, шум и треск усилились, а в следующее мгновение все это с диким грохотом обрушилось. Я вцепился в ветви, мое дерево трещало и переворачивалось, мутная вода накрыла меня и несла безостановочно...
   Грохот сталкивающихся деревьев и падающей воды вдруг словно отошел в сторону. Я ничего не видел из-за режущей боли в глазах, залепленных грязью, но почувствовал, что дерево поплыло по спокойной воде. Когда глаза очистились, орошаемые ручьями слез, я осмотрелся. Желтошкурый исчез. Среди ветвей сидело несколько дрожащих мокрых обезьянок, наверное, из новоприбывших и не успевших перебраться на берег. Я отметил приятную перемену: мое дерево крепко-накрепко сцепилось ветвями с другим. Деревья были прямо-таки вдавлены друг в друга. Мне стало страшно, когда я подумал, что со мною стало бы, окажись я среди ветвей в момент их столкновения. Зато теперь, получив хорошую устойчивость и дополнительную плавучесть, мой "корабль" стал надежнее. Приятные перемены одним этим фактом и ограничились, поскольку во многих других отношениях я чувствовал себя отвратительно - на зубах скрипел песок, во рту горечь, тошнота... Потом я вырвал, чуть не вывернулся наизнанку. Обезьянки, глядя на меня изумленными глазенками, притихли. Освободив желудок от грязной воды, я растянулся на стволе. Мне полегчало, но забрала в свои лапы тоска. Я сел и, глядя на обезьян, стал громко жаловаться на свою несчастную судьбу: - Грегор, за какие грехи ты терпишь такие мучения? Не проще ли один раз наглотаться этой мутной воды и разом покончить с муками?..
   Обезьянки оторопело слушали меня, прижимаясь друг к дружке. Для них я - невидаль. Но когда я сделал движение в их сторону, поудобнее располагаясь среди толстых ветвей, они завизжали, щеря желтоватые клыки.
   - Успокойтесь, никто вас не трогает, - говорю как можно миролюбивее. - Я не ем обезьятину... Мне надоело жить, но больше всего я хочу спать...
   Словом, я устроился вполне сносно. Сцепленные деревья уже не могли перевернуться. Это утешало. Дождь лил как из ведра, но это была чистая и не очень холодная влага. Перед глазами еще какое-то время медленно проплывали холмистые окрестности, затопленные у берегов деревья с торчащими ветвями... Я и не заметил, как это все тихо исчезло.
   Ного никак не мог прийти в себя после встречи с огромными динозаврами, на бегу растоптавшими наш лагерь, если это пристанище можно так назвать. На песчаной отмели мы оставались несколько дней. Плот, выброшенный на песок неловким движением динозавра, оказался целым и мог бы еще служить нам. Но он был тесноват. Я строил его в одиночку, в бамбуковых зарослях, все время опасаясь нападения крокодилов. Меня донимали четырехкрылые кровососы, похожие на комаров, разве что потолще. Плот я строил втайне от плоскоголовых, пользуясь тем, что они крайне редко и неохотно подходили к реке. Да в этом и не было для них особой нужды - озера и лужи в том дождливом году были всегда переполнены.
   Сооружая с помощью Ного новый плот, я уже имел кое-какой опыт, мне не надо было таиться. Ного с упорством слона тащил к месту сооружения плота любой древесный ствол, казавшийся мне подходящим. И получилось то, что надо. Великолепное сооружение!
   Костер у нас пылал ночью и днем, в экономии топлива не было никакой нужды. Плавника, высушенного жарким солнцем, хватило бы на месяц. Днем, когда мы были заняты работой, костер был обычный, - дров получал ровно столько, чтобы не погаснуть. Зато ночью мы старались утолить его ненасытный аппетит самыми большими ветками, пламя освещало и заросли, и реку, отпугивая непрошеных гостей. Притащив одно-другое бревно, Ного торопился на отмель и через несколько минут возвращался к огню с довольно крупными ракообразными и небольшими, как я понял, безвредными змейками. Ного укладывал их на горячий плоский камень с горячими углями, и через пять-десять минут можно было лакомиться вкусным мясом. Забот о еде у нас не было.
   Иногда нас навещали крокодилы. Их отсвечивающие рубинами глаза тлели, словно угольки, отлетевшие от нашего костра в ночную темень. Обычно, поглазев, они убирались восвояси. Но как-то появился наглец, посчитавший нас легкой добычей. Он, медлительный и самоуверенный, выполз из воды и направился к нам.
   Я схватил длинную жердь, горящую с одного конца, и ткнул ее в полураскрытую крокодилью пасть. Он взревел, развернулся, и я вовремя отскочил - удар тяжеленного хвоста прошумел в полуметре от меня. Чудовище заторопилось назад, в воду, и долго еще в ночи мы слышали его злобный рев. Урок, полученный нахальным экземпляром, не подействовал на остальных. Парные красноватые точки, сновавшие в воде вокруг отмели, заставляли нас быть настороже. И дело тут не в одних крокодилах.
   В зарослях вокруг нас бесшумно двигались неясные тени; желтым и зеленым светились хищные глаза. Их владельцы не осмеливались приближаться к огню, шастали на границе света и мрака. И только когда порыв ветра в сторону зарослей обдавал их жарким дыханием огня, слышались испуганное рычание и треск веток, затихающий в отдалении.
   По тому, как все чаще срывался ветер, как пыль и сухие листья поднимались в воздух короткими, энергичными вихрями, а на восточной стороне неба появлялись темные тучи, было ясно, что не за горами период дождей. Порывы ветра доносили к нам запахи выжженных солнцем холмов. Ветер предупреждал: еще неделю-две хорошей погоды, а потом земля смешается с небом. Надо торопиться с плотом. Надо выстроить крепкий шалаш на плоту, потому что не очень уютно сидеть под открытым небом, когда на голову льются потоки небесной влаги.
   Прошел день. За ним - другой. Крокодилы лениво загорали на отмели, не обнаруживая своих пиратских поползновений. В зарослях ни единого шелеста...
   Выбрав более или менее свободных полчаса, я поднялся вверх по реке, к месту, где лежали останки динозавра. К нему невозможно было подойти поближе - мешал невыносимый смрад. Я, зайдя с наветренной стороны, несколько минут наблюдал за разнокалиберными стервятниками. Зверей, питающихся свежим мясом, не было даже в отдалении. На дугах обглоданных ребер сидели сытые грифы. Чем-то они все же отличались от земных.
   Утром пятого дня мы были готовы к продолжению пути. Я попробовал приподнять плот за угол, но не смог даже качнуть его. Мы разрыхлили небольшой песчаный холмик, отделявший нашу площадку от воды, разбросав его по сторонам. Потом, пользуясь жердями, как рычагами, начали подвигать к воде.
   За полдня тяжелой работы нам удалось спихнуть наше массивное сооружение в воду. То, что еще оставалось сделать, не требовало таких напряженных усилий, от которых судорога сводит мышцы, позволяло слегка расслабиться. Шалаш вышел прочный, ветром не разнесет. Кровлю сделали из коры. Над глиняной площадкой для костра соорудили навес. В одном углу сложили толстые сухие ветки, то есть дрова. Я решил, пока нужда не заставит, не есть ничего сырого. Мой цивилизованный желудок постоянно протестовал против сыроедства... Сделали мы еще кое-какие удобства. В оставшееся время занялись изготовлением оружия.
   Племя плоскоголовых не знало другого оружия, кроме дубинок. Некоторые дикари иногда вставляли в расщепленный конец длинной палки обломок песчаника, кое-как закрепляли его - и получался примитивный топор. Копьем они не могли орудовать, оно мешало им пробираться через заросли. Лук и стрелы были чем-то непостижимым, чем-то из области шаманства...
   В первую очередь я решил изготовить лук и стрелы. Дубина подходящих размеров для моих интеллигентных рук тяжеловата и не всегда пригодна. Длинное заостренное копье - это уже лучше. Передо мной стояла задача не только вооружиться самому, но и обучить Ного владеть оружием.
   Теперь, когда Ного ушел из племени, он был свободен и от многочисленных запретов, регламентирующих жизнь туземцев. Он многое сможет постигнуть, парень смышленый. В первую очередь надо обучить его плаванью. Ного ужасно боится глубокой воды. Как избавить его от этой боязни? Я сколотил клетку - и она стала источником мучений дикаря. Напрасно я говорил, что в клетке, опущенной в воду, Ного недоступен для крокодилов. Он залезал в нее со страхом и всячески норовил выскочить из нее. В клетке я пытался приучить его к глубине. Глубина для Ного - это значит выше колен. А если вода к шее подбирается, так ужас дикаря неописуем. Для него глубина и крокодил - синонимы. Придется с ним повозиться. Я понимаю, что берусь за неблагодарное дело - научить Ного плавать или хотя бы держаться на воде. Наш путь по реке продлится не знаю сколько времени, во всяком случае не меньше месяца, а одно неосторожное движение, неверный шаг на качающемся плоту могут лишить меня верного спутника и товарища.
   Страх Ного и его соплеменников перед водой рожден страхом перед крокодилами. Чтобы показать Ного, что крокодилов нечего бояться, я плавал около плота, когда на берегу справа и слева лежали крокодилы. Ного испуганно таращился то на меня, то на крокодилов и, кажется, начинал бояться еще больше.
   - Смотри, Ного, - кричал я из реки, - ни один крокодил не плывет ко мне! Крокодил боится человека в реке! Крокодил боится реки!
   Ного сидел на плоту на корточках в метре от воды, стучал кулаками по бревнам и скулил:
   - Нет! Ного боится! Крокодил съест Ного! Тебя держит в воде Большая Рыба, Ного не держит!
   Ного слепо верит в мое небесное происхождение. Его вера восходит к тому времени, когда я мог объясняться с туземцами вполне сносно. Ного необыкновенно любопытен. Он никак не мог понять, откуда я взялся. Земля, "Титан", "Викинг" - для него пустые звуки. Вот и пришлось мне понятие космического корабля перекладывать на язык доступных ему понятий. Так родилась Большая Небесная Рыба, на спине которой Грегор прилетел на землю племени Ного. Девственное сознание Ного безоговорочно поверило бы любой моей сказке, только не правде. Его воображение, усиленное первобытной мистикой, сделало из меня Белого Колдуна, который потерпел поражение в схватке с неким таинственным божеством. Это божество отняло у меня силу и сбросило с высокого неба на холмы, а Большая Небесная Рыба подхватила меня и опустила в реку... Таков я в глазах Ного.
   - Смотри, Ного! Нет здесь Большой Рыбы - я держусь на воде, потому что вот так делаю руками и ногами, - я старательно показывал моему товарищу, как двигать конечностями.