Жолдош Петер. Возвращение "Викинга"

   - Надо было взять гладкокожего с собой, - говорила Лена.
   - Надо... Но он умер. Я не мог ему помочь. Он тихо лежал под кустом. Я приносил ему воду и жареное мясо. Воду пил, а мяса не хотел. Так и умер...
   Запах мяса щекочет мне ноздри. Я нахожусь в полуобморочном состоянии и осознаю это. Бред и прояснение накладываются друг на друга, как два изображения на одном кадре фотопленки. Лена была со мною, сейчас ее нет. Ного сует мне в рот кусочки мяса, и я торопливо проглатываю их, пока мое нутро принимает еду... Стоит мне открыть глаза - начинается головокружение. Закрою глаза - вижу Лену, ее платье цвета янтаря. Мне хорошо с нею, но она требует, чтобы я все ей рассказывал: как мы бежали от плоскоголовых, как строили плот... Потом она исчезла навсегда.
   Однажды я открыл глаза и увидел густую крону дерева, грохот водопада, тучи брызг, в которых играла радуга, мокрые скалы, торчащие из воды. В нескольких метрах потрескивал костер, у костра сидел Ного... Я вернулся в реальный мир, чтобы подумать, как он мне чужд и насколько мне лучше в другом мире, где есть Лена в шелковистом солнечном платье, есть ее глаза, смеющиеся или строгие, с равнодушными или заинтересованными вопросами.
   Меня спас Ного. Он выловил мое безжизненное тело в бурлящем котле водопада, вытащил на берег и уложил под этим большим деревом. Он добыл огонь и поддерживал его все дни моего долгого беспамятства. Он ловил в заводи крупную рыбу. У него было время смастерить лук и стрелы, получившие у меня высокую оценку. Я радовался, когда понял, что Ного научился плавать тогда, когда мы строили плот. Теперь радуюсь вдвойне: я научил Ного плавать, чтобы Ного спас мне жизнь... Я, что ни говори, порядочный эгоист.
   Прошло еще несколько недель, пока я почувствовал себя достаточно здоровым. Головокружения исчезли, перестала болеть нога, хотя я по-прежнему ступал ею осторожно.
   По ночам вокруг нас, за деревьями и кустами, шастают смутные тени. Ного швыряет в них камни, заготовленные с вечера. Часто думаю о Лене, навещавшей меня, когда я находился в раздвоенном мире. Интересно, вопросы, которые она мне задавала, это были ее или мои вопросы? Наверное, все-таки мои.
   Лежа в тени широкой кроны, занимаюсь самоанализом. Мне не нравится мое поведение, особенно в стане плоскоголовых. Я был слаб и запуган. Я выжидал, когда мог наступать. Мне часто недостает решительности. Я часто бывал мягок и покладист из элементарного страха. Но и это не все...
   Ночью мне снился яркий сон. Во сне я был с Леной. Она говорила, что Феликс был прав. (В чем? Ума не приложу!) Она доказывала, что нельзя было ждать этого случая. (Какого этого?)
   - Марк говорил, что это тоже Земля, - доказывала мне Лена, - даже для нас это - Земля! Мы можем дать ей какое угодно имя на нашем языке. Но потомки здешних жителей будут называть ее так, как сочтут нужным, и правы будут они, а не мы.
   - К чему ты говоришь это, Лена?
   - К тому, что мы здесь - пришельцы. У этой "Земли" есть свой народ, у народа - своя история. Вернее, будет своя история.
   - Так что же, нам не следовало появляться здесь? Напрасны наши жертвы, наши усилия?
   - Ты меня неверно понимаешь, - говорит Лена. - Я клоню к тому, что, возможно, и мы попадем в эту историю. И от нас зависит, какой она будет, эта история. Мы, конечно, не можем дать им очень много - это другой мир, другие люди, но кое-чему мы можем научить их, кое-что сумеем им передать...
   - Я думаю о плоскоголовых. Они не готовы даже к первым шагам в цивилизацию. Я учил их, как делать лук и стрелы, как добывать огонь. Я доказывал им, что нельзя пить затхлую воду и жрать трупы павших животных, нельзя жрать друг друга. Но ничего не добился.
   - Ты хочешь быстрого результата, Грегор? Значит, хочешь слишком многого. Кое-что из твоей науки осталось. Вру ненавидел тебя, боялся за свой шаманский авторитет. Но теперь он, уединясь в кустах, будет стучать камнем о камень, пока не добудет огонь. Но это будет уже результат его колдовства. Он сделает лук, стрелы, копье - и тогда это будет служить его славе, он не скажет, что эти предметы - злое колдовство. А потом не забывай Ного!
   - Ного другой. Может быть, даже мутант.
   - Если среди плоскоголовых появился один Ного, то почему не может появиться еще много таких? Вспомни, как ты возился с их малышами, как они тянулись к тебе! Если Вру слишком подл и коварен, чтобы помнить добро, то малыши многое запомнят. Ты заронил в их девственные мозги мечту. Была бы мечта, идеи сами появятся...
   Они многое не поймут. Для начала хватит того, что ты дал. К большему не готова их психика...
   Но есть еще люди города, о котором ты мог бы узнать по рисункам гладкокожего, или безволосого, как его называли плоскоголовые. Да, да, здесь, на этой планете есть город, и есть жители с более высоким уровнем цивилизации. Твои товарищи теперь в этом городе... А ты останешься здесь.
   - Нет! Я не хочу здесь оставаться! Не хочу!!! Нет!
   Просыпаюсь от того, что Ного похлопывает меня по плечу. Что-то бормочет успокоительное. Я весь покрыт потом, хотя от реки тянет прохладой. Над водопадом, на фоне темных скал и лесов, клубятся волны тумана.
   - Нет, нет, не хочу... - мои губы шепчут слова, перелетевшие с другой стороны моего сознания.
   - Не бойся, - говорит Ного, - я всех прогнал! Здесь огонь! Они боятся огня!
   Далеко в глубине леса я слышу вой. Вой бессильных, но яростных существ.
   - Трусливые шакалы! - кричит Ного. - Ного убьет вас!
   Потом он встает и уходит за сухими ветками для костра. Во мне звенит странное напряжение, этакая смесь тревоги, нетерпения и неведенья. Боюсь, как бы это не явилось следствием травмы головы. Почему я так думаю? Раньше я никогда не бывал в таком состоянии. Бывал в тревоге, бывал нетерпелив, но - в нормальной степени, что ли. Теперь появилось нечто глубоко болезненное. И никто ничем не может мне помочь. Никто, кроме себя самого...
   Крупные звезды светятся в темном небе, свидетели и вместе с тем дети вечности. Разделенные пространствами в миллионы световых лет, все они сестры, рожденные единой Матерью, триедино воплотившей в себе Материю, Время и Пространство. Где-то среди них плывет в бесконечности и мое Солнце, а вокруг Солнца кружится маленькая родная планета Земля. Сколько на ней родного: люди, города, дороги, аэродромы, автомобили, поля, заводы, лаборатории, больницы... Посидеть бы мне две-три недели в библиотеке - и все мои недуги как рукой волшебника были бы сняты.
   Ного принес охапку валежника. Огонь, получив добавку, весело попросил меня слегка отодвинуться; ему, видите ли, стало тесновато. Меня его нахальство не возмутило, я склонен был в его теплом дыхании почувствовать извинение за беспокойство. Смотрю на огонь и решаю силою воли сжечь все свои недужности с таким же упорством, с каким огонь пожирает ветки. Надо быстрее войти в нормальную форму, построить новый плот, добраться до устья реки, которые чертил на песке несчастный гладкокожий, найти "Викинг" и таинственный город, о которых мне пытался рассказывать он же...
   Я разыщу своих земных братьев, мы отремонтируем наш корабль и вернемся домой. Эта мысль кажется мне излишне оптимистичной, однако она - хорошее средство против отчаяния.
   Слабость - коварная стерва, особенно если она хорошо питается такой обильной пищей, как физические травмы и глубокий психической дискомфорт. Каждое утро я начинаю с решительной схватки с этой мерзопакостной дамой. Отогнав ее на известное расстояние, спускаюсь к водопаду, где в тумане растут мощные бамбуковые заросли. Бамбук оккупировал все пространство на берегу, орошаемое брызгами водопада. Здесь растут деревья толщиной с человеческое бедро - прекрасный материал для нашего плота. Мы целыми днями орудуем каменными топориками. Строптивые стволы поддаются с большой неохотой, с влажным шелестом погружая в воду кисточки своих верхушек.
   После каждого сваленного дерева я по десять - пятнадцать минут валялся на мягкой траве, приходя в себя, затем снова поднимался, берясь за топорик. Пока я отдыхал, Ного успевал свалить еще одно дерево. Туземец не признавал передышек. Что бы я делал без него! Я заметил, что бывало, свалив дерево, не мог припомнить кое-каких подробностей. Однажды с удивлением установил, что, устроив передышку, растянул ее на несколько часов, - солнце не обманывало, оно себе не позволяет передышек. Я заключил: у меня случаются обмороки. Теряю сознание на несколько минут, но бывает, что и на часы. Прошу Ного: если я упаду в воде, чтобы он оттаскивал меня на траву. Такое проявление моей болезни ставило его в тупик, но, думал он, с колдунами, наверное, еще и не то случается. Любопытно, что наше спасение из пучины водопада он целиком приписал мне, а мои травмы и слабость - цена этого спасения.
   Все время моего общения с Ного, - а это ни много ни мало, а четыре года, - я подбрасывал в разговоре земные слова. Теперь он свободно употреблял их: мясо, вода, лук, плот, рыба... Произносил без акцента. Общаться нам стало проще. В дни моего беспамятства Ного вслушивался в мои "бредовые" монологи и считал, что таким способом я общаюсь с добрыми духами. С добрыми потому, что не допускал и мысли, что я пойду на общение с духами злыми. В его глазах я был могучим добрым кудесником, а что мое могущество нередко оборачивалось поражениями и слабостью, так виной этому было множество злых духов, которые нас окружали.
   И пока мой спутник укреплялся в мистических представлениях о моей персоне, я метался по "нейтральной полосе" между двумя враждующими реалиями: первая - это мои собственные представления, воспитанные земной цивилизацией; вторая - чужой мир неведомой планеты, нечто из запредельности, близкое к фантастике. В этих немыслимых условиях я пытался осознать себя, свою роль среди существ доисторического уровня (если рассуждать земными понятиями) или внеисторического (если исходить из того, что у этой планеты есть своя история, никак не связанная с земной).
   Впрочем, наше земное присутствие на ней и есть эта самая связь, несмотря на то, что омрачена она тенью катастрофы и жертвенности. Да и мое пребывание здесь никак не назовешь миссионерским. Обыкновенный, затравленный страхами человек, который волею обстоятельств оторван от лабораторного стола и заброшен в иной мир. Жалею, что слова "иной мир" не несут и маленькой доли того смысла, который я вкладываю в него своей судьбой. Иногда я думаю: слушай, Грегор, что ты так тревожишься о собственной судьбе? Ну умрешь ты не на Земле, а на неведомой планете. Ты думаешь - это трагедия? Но зайди с другой стороны - кто еще может похвастаться такой перспективой? Тебе просто повезло! Так-то, приятель!
   Воды маленького залива, когда-то возникшего в соседстве с водопадом, не тревожило основное течение реки после падения с огромной крутизны. Тихая, спокойная заводь. Я часто всматривался в собственное отражение в воде, боясь увидеть в нем какие-то нежелательные черты. Я имею в виду не волосатость, не морщины, не седину, а те черточки, которые свидетельствуют о перерождении личности. Этого я боялся даже больше, чем новой встречи с птицеящером. Туземцу не нравилось, когда я пялился в неподвижную воду:
   - Не смотри так! Не зли плохих духов!
   Ему казалось, что, глядя в воду, я общаюсь со своими духами, а поскольку добрые духи не живут обособленно, а обязательно в окружении злых духов, то последние могут устраивать нам всякие каверзы. Если перевести язык мистики на язык действительности, то Ного прав.
   Думаю о том, что мое тело осталось живым, но душа раздрызгана настолько, что я никогда уже не смогу почувствовать ее целой. Неужели тот, кто сумеет добраться до "Викинга", предстанет перед своими товарищами не Грегором Маном, а совершенно другим человеком?
   Я пришел к выводу, что, если хочу остаться самим собой, надо прекратить душевные терзания, проникнуться настроениями исследователя. Это отвлечет от эгоистических переживаний, которые, безусловно, вредны:
   - Я не колдун, Ного! Я болен! Но я выздоровлю, дай только срок!
   То, что Ного понял из моего ответа, вызвало в нем приступ жалости:
   - Гррего, сиди у костра! Ного сам будет валить дерево!
   - Нет, Ного, я должен тоже работать... Не надрываясь, конечно... Это поможет выздороветь! - говорил я туземцу, и он успокаивался. А я брался за топорик, чтобы рубить, измочаливая, неуступчивую древесину бамбука.
   Я не считаю дни. Замечаю, что напор водопада несколько ослабел. Дожди стали реже. Наступает период засухи, может, и не засухи в привычном смысле, а просто сухой сезон.
   Платформа из бамбуковых стволов покачивается под нашими ногами. Мы строим каркас для хижины. Еще несколько дней - и мы скажем "прощай!" водопаду. Он причинил нам много зла, но и утешил немного. Здесь я выздоровел, по меньшей мере телесно, здесь немало рыбы и дичи, здесь покой, здесь мы соорудили новый плот. Чего еще надо!
   Я решил приспособить на плоту парус. Вдруг нас вынесет в открытое море и мы не сможем пристать к берегу? Я выбрал хороший бамбуковый шест для мачты и укрепил его посреди плота. Попросил Ного помочь мне нарезать тонкой, тоньше мизинца, бамбуковой поросли. Из нее я связал нечто, напоминающее дерюгу. Были проблемы с веревками. Я спустился по берегу и набрел на кусты лозняка. Вместе с Ного я мочалил их на каменной плите, отмачивал в воде и очищал волокна от древесины...
   Когда мы возвращались с охапками лозы, я обратил внимание на довольно крупные листья невысоких деревьев. Показал на них туземцу, добавив, что они пойдут нам на кровлю. Ного кивнул.
   Теперь, когда каркас хижины почти готов, я попросил Ного принести побольше крупных листьев. Он взял нож и пошел, Я крикнул ему вслед, чтобы взял дубину, но он отмахнулся. Я не настаивал. До сих пор нам не досаждали звери, если не считать ночных визитов шакалов. Днем, правда, появлялись, и то не всегда, довольного крупные обезьяны хищного вида с хорьковыми мордами. Они поглядывали на нас издали, иногда вопили с угрозой и бесшумно исчезали.
   Ного очень беспечен. Как и все туземцы. В этом, я думаю, скрывалось осознание собственной силы. Известную роль играла и вульгарная лень зачем таскать еще и дубину? Обойдусь! Туземец, конечно, достаточно силен, чтобы придушить шакала или молодую гиену. Главное, по мысли Ного, чтобы не было Больших Гривастых и дофф-дофф. Остальные - тьфу! Не о чем беспокоиться. Может, он и прав. Но меня охватило чувство тревоги. Я заметил, что предчувствия меня не обманывали. Подумал было взять лук и стрелы и отправиться вслед за туземцем. Но я в это время прилаживал реи - так что позволил себе отмахнуться от тревоги. В кронах деревьев пронзительно вскрикивали большие черные птицы с длинными, веером, хвостами. Где-то вдалеке вскрикнула обезьяна. Обычный для этих мест набор звуков. Да еще неумолчный шум водопада, который, как постоянный звуковой фон, не брался в расчет...
   Я привязал к нашей "дерюге" реи, приладил веревки. Теперь нужен помощник, чтобы пристроить довольно тяжелый парус на мачте. А Ного все нет и нет. Думаю, загулял парень. Набрел, наверное, на какую-нибудь смазливую обезьянку и забыл, что уже и обедать пора. Я выудил две крупных рыбины, разомлевших от зноя - вода в заливе прогревалась основательно, - и тут из лесу появился Ного. Он возвращался непривычно быстрым шагом, а главное - без охапки листьев. В правой руке короткая, наспех выломанная палка. Он часто оборачивается и заметно встревожен. Что-то случилось, притом серьезное. Туземец на мелкие опасности никогда не обращает внимания. Опасность, судя по его поведению, так сказать, средней тяжести. Будь опасность посерьезнее, Ного уже давно был бы возле меня и сжимал в руках свою массивную дубину. Теперь он умерил шаги и даже останавливается, чтобы рассмотреть нечто в глубине леса. Я теряюсь в догадках, - что же там такое объявилось и напугало Ного настолько, что он не набрал листьев? Допускаю, что туземец мог испугаться злых духов, если решил, что они охраняют деревья с крупными листьями. Тогда мне придется идти самому, если даже он откажется. Там, где появляются злые духи, Ного превращается в ягненка. Когда он подошел поближе, я увидел, что он растерян и удивлен одновременно. Кроме палки Ного держал в руке, - не верю глазам своим! - стрелу с костяным наконечником явно не нашего производства, говоря по-земному. Наконечник в крови... Гляжу на Ного с его предплечья стекает тоненькая струйка крови.
   - Кто пустил стрелу? - спрашиваю, лихорадочно теряясь в предположениях. Звери, как известно, к такому оружию не прибегают.
   - Не знаю, - озабоченно отвечает Ного, - я его не видел. Там много колючих кустов. Думал - большая колючка. Вижу - стрела. Не наша стрела. Чужой запах. Я такой запах никогда не слышал.
   Нюх у туземца, я уже говорил, отменный. Он по запаху в лесу определяет, какое животное прошло здесь ночью.
   - Запах такой, как у гладкокожего?
   - Нет!
   - У Зумби?
   - Нет!
   - У меня?
   - Нет, нет!
   - И ты не знаешь, чей запах? - допрашиваю Ного. Его односложные ответы начинают раздражать. Мне не хотелось бы стать пленником таинственных обладателей стрелы.
   - Как ты думаешь, какой он?
   - Пахнет дымом. Кушает обезьян. Меня не испугался, но убежал. Послал стрелу и убежал. В кустах не было видно.
   Рассматриваю древко стрелы. Глядите-ка, отшлифовано! Пропитано жиром. Использовалось многократно. Это тоже насторожило. Если невидимый лучник всякий раз подбирал стрелу, то почему оставил ее сейчас? Побоялся выйти против Ного? Решил позвать на помощь своих?
   - Почему ты не догнал его, чтобы убить?
   Ного хмыкает и морщит лоб. Ответ ясен: соплеменники лучника начнут его искать. Никто не знает, сколько их там. Если толпа, как от них отбиваться? Луки - опасное оружие. Стреляющий некто встретил бы безоружного Ного столькими стрелами, оставаясь недосягаемым, что о преследовании нечего было и думать. Потому Ного и поспешил предупредить Гррегора.
   И правильно поступил. Стрела небольшая, легкая, но смертоносная, если посылать с близкого расстояния. При удачном выстреле невидимого врага Ного мог бы погибнуть. Потом пришла бы и моя очередь, когда я сидел на плоту и ничего не подозревал.
   Эта маленькая стрелка с костяным наконечником в наших руках - не просто доказательство неудачного нападения из засады. Это предостережение. До сих пор мы опасались одних только хищников, теперь у нас появился новый, куда более опасный враг - человек. Но жаль, нам об этом человеке, или этих людях ничего не известно. И потому они еще опаснее. Я не знаю, как далеко устье реки и город, где находится "Викинг". Ясно, что мы вступили на территорию, заселенную дикарями; и их надо остерегаться, поскольку это люди, а, значит, и непредсказуемы. И поскольку эти люди вооружены луками, от них надо держаться подальше, где-нибудь посередине реки, чтобы оставаться недосягаемыми с берега. Опасность может притаиться за каждой излучиной, за любой скалой, за кустом. Словом, прощай, спокойная жизнь!
   Мы лихорадочно достраивали свой плот, не спуская глаз с лесных зарослей, откуда в любую минуту могли вылететь стрелы. Хижину решили не заканчивать. Парус тоже можно приспособить на ходу.
   Вскоре Большая Река уносила нас дальше. Мы старались не приближаться к берегу, неотрывно всматривались в прибрежные заросли. Я очень полагался на зрение Ного. Очень совершенный человек Ного - нюх собачий, глаза кошачьи, - я так ему и заявил.
   По обеим берегам - ничего подозрительного. Может быть, Ного напоролся на одинокого, забредшего к реке охотника? Если это так, то я все равно не жалею, что мы отчалили в спешном порядке. Иначе могли бы волыниться еще целую неделю.
   Жаль, что хижину не довершили. Теперь от солнца прятались под нашей "дерюгой". Костер зажигали, только когда готовили рыбу. Более-менее спокойно чувствовали себя, когда река расступалась и плот медленно плыл посередине. Светлые песчаные берега производили впечатление пустынных. К самой границе песка подступали темные заросли. Склоны долины - царство джунглей. Местами холмы, окружающие долину, отступали на несколько километров. Затем снова сжимали реку так, что она чуть не вдвое ускоряла свой бег, стремясь поскорее освободился от тесных объятий. В отдельных местах над лесом поднимались столбы дыма, всегда локальные, аккуратные, что свидетельствовало об их искусственном происхождении. Иные поднимались тоненькой струйкой. На таких кострах туземцы, вероятно, готовили пищу, не требующую большого огня...
   Дымы давали нам полезную информацию о заселенности края по обе стороны реки. Значит, не пустынное это место, и здесь живут племена, о которых пока ничего нельзя сказать. Одно удивляет: почему они не показываются на берегу? На Земле люди всегда тянулись к рекам. Если они есть в лесу рядом с рекой, то почему не появляются на берегу? Может, это добрые, миролюбивые люди, и с ними можно было наладить какие-то отношения... Мы могли бы рискнуть и пристать к берегу. Ну а если люди вовсе не мирные? Если все те же каннибалы? Или просто дикари, которые принесут нас в жертву своим лесным духам или божествам? Нет, в таких случаях, в таких условиях что-то неохота рисковать.
   Мы держимся настороже и по-прежнему внимательно рассматриваем берега. Рядом с нами на плоту лежат луки и стрелы. Я не сомневаюсь если у здешних туземцев есть хорошие луки, то есть у них и многое другое. Лодки, например...
   Я думаю: что бы мы делали, если бы, получив информацию о "Викинге", нам пришлось бы пробираться к нему пешком? Это просто счастье, что нашему предприятию помогает сама география. Река нас несет на плоту, река снабжает нас рыбой. Правда, эта же река чуть не стала нашим убийцей, но не будем злопамятны - о плохом не вспомним, а за хорошее скажем спасибо.
   Рана у моего спутника нагнаивается. Чего доброго, стрела могла быть и отравленной. Если и не отравленной, то возбудителей инфекции на костяном наконечнике хоть отбавляй. Я не знаю, что в этом случае делать? Были бы мы на берегу, можно воспользоваться травами, - любая чистая трава была бы полезной... Мы не можем считать жителей леса друзьями. Друг не пустил бы стрелу, не выяснив наших намерений. Леса населены нашими вероятными врагами, и от этого факта никуда не уйдешь.
   Когда у меня созрело решение бежать от плоскоголовых и добираться до некоего "города" (не могу употреблять это слово без кавычек), то я слишком упрощенно представлял себе путь: самое трудное - оторваться от преследования, а потом долго-долго шагать по чуждым пределам, предвкушая радость встречи с друзьями. На деле оказалось, что между станом плоскоголовых и местом, где пребывает "Викинг", огромные пространства, заселенные племенами. Вот этого я и не предвидел. Все допускал: и динозавров, и Больших Гривастых, и птицеящеров... А дикарей забыл. Выходит, что пристать к берегу мы можем лишь у цели нашего путешествия, там, где мои товарищи завоевали прочный авторитет у аборигенов, где их боготворят. А в любом другом месте на берегу нас могут только съесть. Хорошо, если без чавканья...
   Однажды утром мы проснулись в тридцати метрах от берега. Первое побуждение - хватать весла и отвести плот на середину реки. Но вокруг было столько покоя, что мы и не подумали это сделать. Если уж плот принесло сюда, то воспользуемся случаем и покроем нашу хижину листьями. За ними не надо идти далеко. Густые ветки склоняются к самой воде. Мы плавно, без рывков, подгребаем к берегу, плывем вдоль него на расстоянии вытянутой руки от зарослей.
   Нигде ни дымка, ни следа. Ного стоит на краю плота и тянется к ветке, чтобы, ухватившись за нее, притянуть плот к берегу. Его рука повисает в воздухе. Он на секунду замер, затем опустился на четвереньки и подполз ко мне:
   - Надо бежать! - шепчет он, вытаращив глаза. - Назад!
   За густой зеленой завесой не видно ничего, но моего слуха вдруг касаются негромкие звуки членораздельной человеческой речи. По тону беззаботная болтовня. Несколько человек. Мы с Ного беремся за весла и начинаем отгребать на середину реки. Вот тебе и тишина! Только бы не услыхали нас, пока мы будем удаляться! Плот - не лодка. Весел слушается плохо. Отходим слишком медленно. Берег отодвигается от нас со скоростью улитки. Пять метров... Десять... Пятнадцать... Чуть ниже по течению берег открывается, заросли освободили место для песчаного пляжа. Пока не видно никого, даже голоса стихли. Может, наблюдают за нами? Плот отошел уже метров на сорок. Ного внюхивается в запахи и показывает рукой на заросли, которые вклинились между рекой и пляжем. Плот вытащился на середину реки, и его подхватило на стрежне, понесло быстрее. Нам открылась внутренняя часть пляжа. Мы их увидели. Четверо туземцев хлопотали возле вытащенной на песок лодки. Их темная кожа блестела в лучах солнца.
   - Ложимся на живот! - шепчу я.
   Мы вжимаемся в бамбуковые стволы и лежим неподвижно, прикованные взглядами к людям у лодки. Пока они нас не заметили, суетятся вокруг своей посудины. Не могу определить, что они там делают. Еще немного, и нависающие над водой заросли скроют нас от глаз туземцев... Надо же! В последний момент один из дикарей бросил взгляд на реку и что-то крикнул. Все остальные вскинули головы и уставились на наш плот. Мы медленно уходим из поля их зрения.
   - Ного, беремся за весла!
   Мы гребем изо всех сил. Были бы на лодке - мчались бы со скоростью стрелы. А так... гребем. Я с одной стороны, Ного - с другой. "Может, пронесет?" - пискнул во мне слабый голосок надежды. Минуты проходили в безмолвии, нарушаемом всплесками весел. Мы ушли, наверное, метров на триста-четыреста. Голосок надежды крепнет. Я уже готов поверить, что пронесло - туземцев не заинтересовало наше появление. Пляж с туземцами скрылся за поворотом реки. Ного хотел отставить весло посчитал что опасность миновала. Я продолжал грести...