Вскоре я выполнил это обещание, захватив заодно и две имевшиеся в моей библиотеке книги самого Твардовского – для автографа. На выразительном лице Твардовского промелькнула тень неудовольствия, – это была слишком заурядная просьба. Но он сразу же заметил и мое смущение. Возвращая мне книги с подписями: «В память о приятном для меня знакомстве» и «С пожеланием доброго пути его книге», он заметил: «Все это старые издания. Скоро выходят новые, и я вам их подарю». Сделав эти короткие надписи, Твардовский поставил дату – 14 декабря 1966 года.
Наша вторая беседа была не столь продолжительна, сколь первая. Твардовского поражали в моей работе два обстоятельства – что эта работа от начала до конца проводилась одним человеком без каких-либо согласований и поручений и что автор работы является членом КПСС, даже парторгом своего института, что он не пытается ниспровергать социалистическую идеологию, не отрицает великих достижений КПСС и СССР, что он остается оптимистом и ведет работу вполне открыто, без какой-либо конспирации. То, что Твардовский говорил мне в декабре 1966 года, он записал и в своих «Рабочих тетрадях». Я прочел эти записи в журнале «Знамя» через двадцать пять с половиной лет.
Первая большая запись сделана в Пахре 30 ноября 1966 года: «С утра стал переписывать (стихи), чтоб отвлечься каким-нибудь делом и не сразу пытаться записать все, что на душе от чтения двух папок Р. Медведева, – читать закончил во втором часу ночи за столом». Вторая – на две страницы – запись – о «густоте впечатления о работе Р. Медведева» – сделана 1 декабря 1966 года.
4 декабря Твардовский сделал еще одну запись: «Последние дни – главное, переполняющее душу впечатление и содержание мыслей и представлений, воспоминаний – все в связи с тремя папками Р. Медведева. Какой поистине подвижнический, огромный, дерзкий и благородный труд предпринял один человек, чтобы собрать все, что доступно, и выстроить в цельном, убедительном и глубоко партийном изложении историю сталинской эпохи. Как нужна эта книга, как непостижимо после нее и без того непостижимое и удручающее стремление верхов спрятать голову в песок от этой темы, – от нее не спрятаться… Голова ломится, сердце замирает, и просто жутко от этого всего, что наплывает, связывается, обступает и не дает жить вне этого. – Какова еще будет судьба книги и автора? Что-то нужно делать».
Еще одна запись сделана 5 декабря. 14 декабря вечером Твардовский записал по памяти: «Рой Медведев с товарищем. Прекрасное впечатление от этих людей. Вечером и утром читал предпоследнюю папку».
Последнюю главу моей книги Твардовский прочел в первые дни января 1967 года, о чем свидетельствует запись от 4 января: «Чтение окончания книги Роя – лучшей, пожалуй, ее части – как-то все еще осветило и уточнило для меня все, что и без того знал как будто и делал кое-что в достойном духе. Мне страшно за него и за наверняка безгласную судьбу этой книги, которая так была бы нужна в “юбилейном” году и значение которой для оздоровления всей нашей “юбилейной” атмосферы невозможно переоценить».
Обычно я забирал свои рукописи у читателей. Но у Твардовского я своих папок решил не забирать, он сказал, что ему надо иногда в них заглядывать. Они хранились и хранятся до сих пор в большой библиотеке Александра Трифоновича в трех переплетенных томах. Я делал тогда всего семь-восемь копий. На «постоянном» хранении они оставались еще у А. Д. Сахарова и у моего брата Жореса. Фотокопии всех своих главных работ и материалов из своего архива я передавал для хранения друзьям из числа бывших зэка – Георгию Меньшикову, который занимал важный пост в одном из министерств, и пенсионерке Доре Зориной. В 1969 году я отправил одну фотокопию друзьям Жореса в США. Книга не осталась безгласной, но до 1989 года издавалась только за границей.
Прощаясь со мной 14 декабря 1966 года, Твардовский просил приезжать в редакцию всегда, когда мне это будет нужно или когда у меня просто возникнет желание встретиться. В первые месяцы 1967 года я несколько раз приходил в редакцию «Нового мира», и темой наших бесед в кабинете Твардовского были, естественно, личность Сталина, природа сталинизма и те настойчивые попытки реабилитации Сталина, которые предпринимались тогда в партийной пропаганде и в литературе.
С радушием относились ко мне и другие члены редакционной коллегии; кто-нибудь из них всегда присутствовал при моих беседах с Твардовским. Иногда мы пили чай и закусывали вместе в небольшом редакционном буфете. Я приезжал обычно не с пустыми руками, а с какой-либо интересной новинкой Самиздата или с редкой книгой из литературной жизни 20–30-х годов, например, с большим стенографическим отчетом Первого съезда советских писателей в 1934 году Такие книги уничтожались в 1937–1938 годах, но что-то сохранилось, и я получал немало их от старых большевиков, вернувшихся из лагерей или ссылки.
Наша вторая беседа была не столь продолжительна, сколь первая. Твардовского поражали в моей работе два обстоятельства – что эта работа от начала до конца проводилась одним человеком без каких-либо согласований и поручений и что автор работы является членом КПСС, даже парторгом своего института, что он не пытается ниспровергать социалистическую идеологию, не отрицает великих достижений КПСС и СССР, что он остается оптимистом и ведет работу вполне открыто, без какой-либо конспирации. То, что Твардовский говорил мне в декабре 1966 года, он записал и в своих «Рабочих тетрадях». Я прочел эти записи в журнале «Знамя» через двадцать пять с половиной лет.
Первая большая запись сделана в Пахре 30 ноября 1966 года: «С утра стал переписывать (стихи), чтоб отвлечься каким-нибудь делом и не сразу пытаться записать все, что на душе от чтения двух папок Р. Медведева, – читать закончил во втором часу ночи за столом». Вторая – на две страницы – запись – о «густоте впечатления о работе Р. Медведева» – сделана 1 декабря 1966 года.
4 декабря Твардовский сделал еще одну запись: «Последние дни – главное, переполняющее душу впечатление и содержание мыслей и представлений, воспоминаний – все в связи с тремя папками Р. Медведева. Какой поистине подвижнический, огромный, дерзкий и благородный труд предпринял один человек, чтобы собрать все, что доступно, и выстроить в цельном, убедительном и глубоко партийном изложении историю сталинской эпохи. Как нужна эта книга, как непостижимо после нее и без того непостижимое и удручающее стремление верхов спрятать голову в песок от этой темы, – от нее не спрятаться… Голова ломится, сердце замирает, и просто жутко от этого всего, что наплывает, связывается, обступает и не дает жить вне этого. – Какова еще будет судьба книги и автора? Что-то нужно делать».
Еще одна запись сделана 5 декабря. 14 декабря вечером Твардовский записал по памяти: «Рой Медведев с товарищем. Прекрасное впечатление от этих людей. Вечером и утром читал предпоследнюю папку».
Последнюю главу моей книги Твардовский прочел в первые дни января 1967 года, о чем свидетельствует запись от 4 января: «Чтение окончания книги Роя – лучшей, пожалуй, ее части – как-то все еще осветило и уточнило для меня все, что и без того знал как будто и делал кое-что в достойном духе. Мне страшно за него и за наверняка безгласную судьбу этой книги, которая так была бы нужна в “юбилейном” году и значение которой для оздоровления всей нашей “юбилейной” атмосферы невозможно переоценить».
Обычно я забирал свои рукописи у читателей. Но у Твардовского я своих папок решил не забирать, он сказал, что ему надо иногда в них заглядывать. Они хранились и хранятся до сих пор в большой библиотеке Александра Трифоновича в трех переплетенных томах. Я делал тогда всего семь-восемь копий. На «постоянном» хранении они оставались еще у А. Д. Сахарова и у моего брата Жореса. Фотокопии всех своих главных работ и материалов из своего архива я передавал для хранения друзьям из числа бывших зэка – Георгию Меньшикову, который занимал важный пост в одном из министерств, и пенсионерке Доре Зориной. В 1969 году я отправил одну фотокопию друзьям Жореса в США. Книга не осталась безгласной, но до 1989 года издавалась только за границей.
Прощаясь со мной 14 декабря 1966 года, Твардовский просил приезжать в редакцию всегда, когда мне это будет нужно или когда у меня просто возникнет желание встретиться. В первые месяцы 1967 года я несколько раз приходил в редакцию «Нового мира», и темой наших бесед в кабинете Твардовского были, естественно, личность Сталина, природа сталинизма и те настойчивые попытки реабилитации Сталина, которые предпринимались тогда в партийной пропаганде и в литературе.
С радушием относились ко мне и другие члены редакционной коллегии; кто-нибудь из них всегда присутствовал при моих беседах с Твардовским. Иногда мы пили чай и закусывали вместе в небольшом редакционном буфете. Я приезжал обычно не с пустыми руками, а с какой-либо интересной новинкой Самиздата или с редкой книгой из литературной жизни 20–30-х годов, например, с большим стенографическим отчетом Первого съезда советских писателей в 1934 году Такие книги уничтожались в 1937–1938 годах, но что-то сохранилось, и я получал немало их от старых большевиков, вернувшихся из лагерей или ссылки.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента