Страница:
«1. Установить, что вследствие совершенно неудовлетворительного руководства Главнауки Наркомпроса РСФСР и ее органов работой по выделению из музеев ценностей немузейного значения и их реализации, как в Ленинграде, так и в Москве – выделение немузейных фондов не закончено до сих пор, а реализация их дала ничтожные результаты (за 4 года 1, 562 тысячи рублей, или 50 % выделенного имущества) и была проведена с рядом крупных дефектов, а именно:
а) Деятельность центральной комиссии госфондов при Главвнауке Наркомпроса РСФСР за 4 года не дала никаких результатов; комиссия являлась совершенно лишней, бюрократической надстройкой, на содержание которой непроизводительно тратились государственные средства, размер которых, благодаря хаотическому состоянию отчетности и расходованию средств на другие нужды Наркомпроса, установить невозможно.
б) Деятельность комиссии госфондов при уполномоченных Наркомпроса РСФСР в Ленинграде проходила беспланово, при отсутствии расходной сметы; реализация переданного ей имущества приняла крайне затяжной характер, превысив установленные уполномоченным Наркомпроса, РКИ и губернским Экономическим совещанием сроки на 3 года; отпуск вещей в кредит частным лицам без тщательной проверки их кредитоспособности создали огромную сомнительную к получению задолжность (составив на 1.3.29 117.000 рублей, или 7, 595 суммы реализации за три года); разбухшие штаты (40 сотрудников) превысили утвержденные (18 штатных единиц) на 130%, отчетность была запутана.
2. Принимая во внимание, что реализация фондов немузейного значения, выделяемых из музеев, может быть осуществлена особыми частями при Наркомфине РСФСР и его органах, на которые возложена реализация государственных фондов, признать дальнейшее существование центральной комиссии госфондов при Главнауке Наркомпроса РСФСР и комиссии госфондов при уполномоченном Наркомпроса в Ленинграде нецелесообразным».
Таким образом специалисты-искусствоведы в одночасье оказались отрешенными от какого бы то ни было дальнейшего участия в выделении части музейного имущества для продажи. Вернее, для экспорта, для получения столь необходимой для индустриализации страны валюты.
Однако пока у Наркомторга не были развязаны руки в деле отбора произведений искусства для экспорта. Коллегия Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, следуя букве закона, решила иначе:
«1. Возложить учет и реализацию фондов немузейного значения на особую часть по госфондам при Наркомфине РСФСР и его местных органов, выработав в месячный срок подробную инструкцию о порядке этой работы.
2. Принимая во внимание, что среди имущества немузейного значения при выделении такового из музеев для продажи, встречаются вещи, имеющие музейное и экспортное значение (например, выделенная аукционному залу в «Праге» картина художника Левицкого, проданная за два рубля, пошла на аукцион в Германию в оценке в 5 тысяч рублей и т. д.), обратить особое внимание на выделение, экспертизу и оценку выделяемого имущества, предъявляя его конторе «Антиквариата» для отбора более ценных вещей, имеющих экспортное значение».[103]
Любопытно, что для подтверждения голословных, взятых с потолка обвинений Главнауки коллегия Наркомата рабоче-крестьянской инспекции использовала все ту же фальшивку, запущенную «Рабочей газетой», иных аргументов просто не нашлось.
Не довольствуясь тем и почувствовав себя обойденным, Управление заграничных операций (УЗО) Наркомторга поспешило взять инициативу в собственные руки. 12 августа оно направило во все госторги (республиканские органы Наркомторга) «Номенклатуру экспортных товаров», определявшую, что вывозу за рубеж, продаже там отныне подлежит все то, что еще год назад находилось под эгидой государства: «1. Картины иностранных мастеров старых и новых: а) масло на холсте, на дереве, на меди и пр.; б) акварель, гуашь, пастель; в) миниатюры на слоновой кости и пергаменте.
2. Рисунки старых и новых иностранных мастеров.
3. Гравюры и литографии иностранных мастеров, старых и новых.
4. Скульптуры иностранных мастеров, старых и новых.
5. Мебель иностранная до 1825 года, а также русская до 18 века включительно.
6. Фарфор, фаянс, стекло всех стран до 1850 года. Бисерные вышивки.
7. Ковры шпалерные русские, фламандские; французские гобелены, обюссоны и т. д., старые и новые (за исключением машинной работы).
8. Ткани. Художественные вышивки до первой половины 19 века, парча разного рода всех времен, включая 20 век. Старинные венецианские и др., бархат, разного рода старинные обивки для мебели и проч., старинные костюмы. Кружева старинные иностранные до начала 19 века.
9. Бронза. Изделия темной и золоченой бронзы как то: люстры, канделябры, подсвечники, вазы до первой четверти 19 века французские и других европейских стран, восточные и русские.
10. Часы. Английские каминные, настольные и стенные до 18 века включительно. Французские каминные и стенные 18 и первой четверти 19 веков. Производства других стран 17 и 18 веков.
11. Оружие: европейское и восточное до середины 19 века.
12. Изделия из благородных металлов: а) табакерки золотые и серебряные до середины 19 века; б) серебро старинное (до середины 19 века) западных стран, русское и восточное (кружки, кубки, канделябры, подсвечники и пр.).
13. Предметы прикладного искусства из разных металлов, твердый камень, малахит, нейрит, горный хрусталь и др., слоновая кость, папье-маше и прочее до середины 19 века.
14. Иконы: от домонгольского периода до настоящего времени.
15. Ебраистика: светильники, книги и т. д.
16. Церковная утварь 17 и 18 веков и до середины 19 века.
17. Книги: иностранные антикварные художественные до 1890 года. Рукописи на всех языках, автографы исторических лиц, деятелей искусства, науки и литературы. Рукописные старинные книги западные и восточные»[104].
Отныне только это и являлось антиквариатом – в Европе и США.
Но и Наркомфин не желал сдаваться. 24 августа от своего и Наркомпроса имени он направил во все края, области и автономные республики циркуляр «О порядке выявления учета и реализации госфондов немузейного значения», в котором, сославшись на постановление коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, потребовал:
«Немедленно по получении сего образовать комиссии для срочного проведения работ по выявлению всех фондов немузейного значения в составе следующих представителей: в Москве – Главнауки, Московского отдела народного образования, особой части по госфондам Наркомфина и обследуемого музея; в Ленинграде – управления уполномоченного Наркомпроса, Ленинградского отдела народного образования, особой части по госфондам областного финотдела и обследуемого музея; в остальных городах – отдела народного образования, местных особых частей и обследуемого музея.
Работа означенных комиссий должна быть закончена в Москве и Ленинграде в течение четырех месяцев, в остальных городах в месячный срок»[105].
Об этом сразу же узнали в Наркомторге и отлично поняли, что в конечном счете получат все изъятое из музеев новыми совместными комиссиями двух ведомств – но только отдав определенный процент от стоимости вещей и тем самым несколько потеряв в собственных доходах. А потому Наркомторг не стал больше думать о каком-либо юридическом обосновании своих дальнейших действий.
Документы свидетельствуют: с 1 января по 7 июня 1929 года «Антиквариат» сумел получить только из Эрмитажа 1221 предмет для экспорта. После же провала берлинского и лондонского аукционов, всего за семь недель, из того же Эрмитажа получен 5521 предмет: за 19 дней июня – 2504 и за июль – 3017, то есть больше, за весь предыдущий год.
Среди этих вещей имелось все, что можно было продать по «Номенклатуре».
Восточные ковры и европейское серебро XV – XVII веков работы мастеров Данцига, Бреслау, Кенигсберга. Старинные ювелирные изделия. Гравюры. Табакерки. Более полутора тысяч миниатюр – портреты Александра I и Николая I, героев Отечественной войны 1812 года, копии известнейших работ таких великих мастеров, как Рафаэль, Тициан, Фрагонар, Гвидо Рени…
И, разумеется, более двухсот картин. Разных и по художественной значимости, и по возможной цене. «Купальщицы» Ланкре и «Стадо у ручья» Веникса, «Браво» Беккера и «Канун праздника в Риме» Ахенбаха, «Скачущая лошадь» и «Тайная вечеря» Ван Дейка, «Вознесение Марии» Рубенса, «Избиение младенцев» Джорджоне, «Портрет дожа» Тинторетто, «Вид Палаццо дожей» и «Палаццо Лабиа» Каналетто. Работы Виже-Лебрена, Лампи, Берне, Грёза, Панини, ван Ховена, Лоррена и многих, очень многих иных.
Изъятия опустошили не только Эрмитаж. Пострадали и другие музеи Ленинграда, его окрестностей, затронули Киев.
Еще летом 1928 года внешторговцы заинтересовались экспозициями, хранилищами Музея искусств Украинской академии наук и музея-заповедника Киево-Печерская лавра. Присматривали, облюбовывали, но не торопились с изъятиями. Срок настал в августе 1929 года. Именно тогда замнаркома просвещения УССР Полоцкий и начальник киевской конторы Госторга УССР А. И. Шишин подписали договор о передаче для экспорта «Антиквариату» уникальнейших, бесценных для республиканских собраний произведений искусства и старины.
Вот что уходило из Киева за рубеж:
«Рождество Христово» – примитив фламандской школы, датированный XV веком; произведения неизвестных мастеров нидерландской школы, созданные в XV веке, – «Плач родителей над телом Авеля» и «Плач Иакова над окровавленной туникой Иосифа»; триптих фламандского мастера XVI века Ван Орлея «Мадонна с Варварой и Екатериной»; диптих великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего «Адам и Ева»; «Вавилонская башня» – работа представителя фламандской школы XVI века Фергахта; французский гобелен «Поклонение волхвов», сотканный в 1512 году, и более поздние произведения: «Цует» Пьяцетти, «Амур, натягивающий лук» Натуара, «Портрет женщины» Крафта, два пейзажа Робера, «Портрет графа Головкина» (оказавшийся портретом последнего польского короля Станислава-Августа Понятовского) кисти Виже Лебрена.
Кроме того, в числе вещей, переходивших к «Антиквариату», оказались еще фламандский гобелен, две каменные вазы с бронзовыми вставками, серебряная чаша эпохи Сасанидов, сосуд в форме коровы из Персии XIII века, коллекция золотых вещей раннекиевского периода, найденных при раскопках.
Не забыли внешторговцы и о том, что внесено было ими в «Номенклатуру» под номером 15, «Ебраистика», то есть предметы, необходимые при совершении обрядов верующими иудаистами.
Г. Л. Самуэли, весной 1929 года сменивший А. М. Гинзбурга на посту руководителя «Антиквариата», обратился за содействием к Пятакову как к председателю правления Госбанка СССР:
«По сообщению нашего представителя на Украине, в Тульчинском отделении Госбанка имеются десять серебряных синагогальных предметов 18 века, в том числе две короны тор – подарки графа Потоцкого. Тульчинское отделение Госбанка отказалось продать их. Так как означенные предметы имеют высокое экспортное значение, прошу дать телеграфное распоряжение отделению Госбанка в Тульчине о немедленной отправке их в Москву, в Ваш адрес, где и сможем их купить после осмотра по твердой цене».
Пожелание «Антиквариата» Пятаков удовлетворил неожиданно быстро и в сверхожидаемом размере.
В сентябре Госторг УССР направил в Ленинград старинные предметы иудаистского культа, давно ставшие художественно-историческими памятниками, на сумму 150 тысяч рублей по оценке Внешторга. В том числе огромное количество – 1954 экземпляра – книг религиозного характера на древнееврейском языке: «Талмуд-Бавли», «Турим», «Рамбам», «Мишнаэс», «Медраш Раба», «Аверус», «Хумошин», «Хок-Лейзраиль» и иных.
Экспортный ажиотаж охватил Ленинград, Киев, отчасти Москву далеко не случайно. Из УЗО, из «Антиквариата» шли по почте, по телеграфу распоряжения, указания, требования, просьбы. Торопиться заставлял ультиматум, предъявленный директором «Кунстаукционхауз Рудольф Лепке» доктором Вольфенбергом. В самой категорической форме он потребовал от советской стороны немедленно и в полном размере погасить задолженность – 600 тысяч марок.
Сотрудники торгпредства СССР в Берлине отчаянно пытались любым способом, на каких угодно условиях оттянуть выплату на как можно более долгий срок. Только 30 сентября удалось достигнуть взаимоприемлемой договоренности. Наркомторг должен был не только удовлетворить все финансовые претензии «Рудольфа Лепке» до 31 марта 1930 года, но и забрать назад не проданные произведения искусства, находившиеся на складах аукционной фирмы.
Поначалу показалось – кризис миновал. Появился новый «товар», нашлись и новые покупатели. Предметы иудаистского культа удалось продать в Вене, при посредничестве фирмы «Глюгзелиг унд К0 ». Правда, сумму получили весьма незначительную – 5700 австрийских шиллингов[106].
Зато другая венская торговая организация, «Хагенбунд», дала большую прибыль, легко найдя покупателей на 82 старинные русские иконки. Да еще Амторг сообщил, что нью-йоркский антиквар Нейдис довольно быстро сбыл первую партию произведений искусства, доставленных ему из Ленинграда.
Словом, все вроде бы складывалось вполне благоприятно.
Потребовалось только устранить возможное препятствие при ожидавшихся новых, огромных по размерам, изъятиях из музеев.
12 сентября постановлением ВЦИК наркома просвещения А. Луначарского освободили от занимаемой должности без каких-либо объяснений, хотя он и демонстрировал пока полное послушание, конформистски соглашаясь со всем, что бы ему ни предлагали сделать, – даже вопреки его собственным убеждениям, велению совести.
Но власть не была до конца уверена в его абсолютной управляемости. Действительно, что мешало Луначарскому, как когда-то, внезапно взбунтоваться, выступить вдруг в защиту памятников искусства и старины, в защиту музеев. Тем самым он нарушил бы и без того крайне неустойчивое равновесие в партии сил «правых» и «левых»; напомнил об альтернативном источнике финансирования индустриализации, предлагавшемся Преображенским, и о позиции Троцкого, что могло бы способствовать возвращению того в столицу.
Предусмотреть следовало все. Потому-то новым наркомом просвещения РСФСР назначили Бубнова – человека, издавна, с начала 1924 года, открыто противостоявшего Троцкому.
Андрей Сергеевич Бубнов родился в 1887 году в Иваново-Вознесенске, учился в реальном училище и Московском сельскохозяйственном институте. С 16 лет в партии, неоднократно подвергался арестам, был приговорен к заключению и ссылке; побывал делегатом Стокгольмского и Лондонского съездов. В октябре 1917 года Бубнов входил в петроградский военно-революционныц комитет, во время гражданской войны боролся на Украине против немецких оккупантов и петлюровцев. В 1922 – 1923 годах Андрей Сергеевич заведовал агитпропом ЦК РКП(б), а с начала следующего года стал начальником Политуправления Красной армии и членом Реввоенсовета СССР.
Вслед за руководителем Наркомпроса сменили и начальника Главнауки. Вместо Лядова утвердили Луппола, тридцатитрехлетнего юриста, остававшегося в этой должности два года, вплоть до окончательной, юридической ликвидации Главнауки. Потом настала очередь и уполномоченного Наркомпроса по Ленинграду Б. П. Позерна. Его, учителя по профессии, одного из создателей Наркомата просвещения, заменили, всего на несколько месяцев, никому не известным Сааковым, сразу же занявшимся ликвидацией.
Пока готовились и шли кадровые перестановки, изъятые за лето из музеев произведения искусства начали отправлять в Берлин.
3 сентября от причала Ленинградского торгового порта отошел пароход «Ковда». В его трюмах находился 31 ящик с 203 картинами немецких художников XIX века, работавших в России: Дефрегена, Вотье, Ахенбаха, Фольца, Кнауса, Хакерта, Петена, Кофена, Крюга, Веруша, Ковальского, Калаша, Маркса, Лемана, Майера, фон Бремена, Крюкера. Пейзажи, жанровые картины, но большей частью портреты членов российского императорского дома, петербургской аристократии[107].
Груз был оценен «Антиквариатом» в значительную сумму – 82565 рублей, а экспертами «Рудольф Лепке» всего в 60 тысяч марок, или 30 тысяч рублей[108].
Следующим взял курс на Штеттин пароход «Сак-сен», увозя в Германию 45 ящиков с картинами и мебелью, совсем недавно – музейными экспонатами[109].
30 ноября отчалил пароход «Прейс». Его груз, отправленный «Антиквариатом», оказался рекордным и по объему, и по художественной значимости: полотна Тинторетто, Робера, Гварди, Рюисдаля, ван Гойена, Воувермана, Грёза, других замечательных живописцев, подписная мебель работы самых известных французских краснодеревщиков – Жакоба, Лардена, Миэкона, старинный фарфор Севрской, Мейсенской фабрик, отечественных мануфактур, бронза, всевозможные часы…[110].
Когда груз со всех трех судов доставили в Берлин, на склады советского торгпредства, могло показаться, что пора, вздохнув с облегчением, подвести итоги. Наконец-то «товара» набралось на 2, 5 миллиона марок; на 800 тысяч – новых поступлений, на ту же сумму – ранее не ушедших на аукционе картин, еще на 600 тысяч – «скифского золота», бесценных образцов древнего искусства, долгие годы сберегавшихся в Эрмитаже и в Киеве.
Кроме того, имелось на 260 тысяч марок дублетных экземпляров гравюр старых европейских мастеров из собрания Эрмитажа. Но их, к радости сотрудников торгпредства, уже удалось продать за наличные деньги лейпцигской аукционной фирме «К. Г. Бёрнер».
Появлялась твердая уверенность в том, что к согласованному сроку рассчитаться с фирмой «Рудольф Лепке» безусловно удастся.
Но эта надежда оказалась призрачной.
Пока груз «Антиквариата» шел в Берлин, произошло непредвиденное. Два события, причудливо слившиеся во времени, решительно повлияли и на только что подготовленный пятилетний план, и на сроки его выполнения и сделали слово «темпы» ключевым для страны на ближайшие годы.
Еще летом, 10 июля, произошел так называемый советско-китайский конфликт: вооруженное столкновение с милитаристской группой маршала Чжан Сюэляна, сына диктатора Маньчжурии Чжан Цзолина. Сын сохранил не только полную независимость от центрального правительства Китая, достигнутую покойным отцом, но и его патологическую ненависть к коммунистам, враждебность к Советскому Союзу.
Желая безраздельно господствовать в Северо-Восточном Китае, Чжан Сюэлян организовал ничем не спровоцированный налет на советское консульство в Харбине, захватил Китайскую Восточную железную дорогу, принадлежавшую СССР. Одновременно его трехсоттысячная армия начала сосредоточиваться близ советской границы, создав непосредственную угрозу для Благовещенска и Хабаровска, для Транссибирской железной дороги.
И тут обнаружилось, что Красная армия слишком слаба для отпора даже слабо подготовленной, скверно вооруженной, недисциплинированной маньчжурской группировке. Потребовались время и огромные усилия, чтобы перебросить наиболее боеспособные дивизии из европейской части страны на Дальний Восток; сформировать из них Особую Дальневосточную армию (ОДВА), командующим которой назначили В. К. Блюхера, а комиссаром – А. С. Бубнова.
В середине октября ОДВА смогла начать боевые операции. Полтора месяца потребовалось для того, чтобы разгромить войска Чжан Сюэляна, восстановить мир и спокойствие на дальних рубежах.
Угроза позорного поражения заставила Политбюро в самом начале конфликта, 15 июля, срочно обсудить оперативно подготовленные доклады Я. Э. Рудзутака, наркома по военным и морским делам К. Е. Ворошилова, отвечавшего в ВСНХ за военную промышленность И. П. Павлуновского. По этим докладам и было принято сверхсекретное (отпечатанное всего в пяти экземплярах) постановление ЦК «О состоянии обороны СССР».
Оно в преамбуле констатировало, что имеется «целый ряд крупных недостатков как в подготовке Красной армии, так и всего народного хозяйства к обороне:
а) техническая база вооруженных сил все еще очень слаба и далеко отстает от техники современных буржуазных армий;
б) материальное обеспечение мобилизуемой армии по действующему мобилизационному плану все еще далеко не удовлетворительно;
в) материальные резервы обороны (импортные и внутренние) совершенно недостаточны;
г) подготовка всей промышленности, в том числе военной, к выполнению требований вооруженного фронта совершенно неудовлетворительна»[111].
Постановление категорически потребовало от ВСНХ добиться в ходе выполнения пятилетнего плана, чтобы Красная армия обязательно получила 3, 5 тысячи самых современных самолетов, 4-5 тысяч танков, 12 тысяч орудий.
На практике это означало дополнительное строительство ранее не предусмотренных военных заводов. Требовалось ускорить создание металлургических комбинатов, машиностроительных, станкоинструментальных, шарикоподшипниковых, моторных предприятий – за счет прежних источников финансирования индустриализации.
Однако несоизмеримо большее воздействие оказало на советскую экономику 29 октября 1929 года – день, вошедший в мировую историю как «черный четверг».
Советские экономисты, как истинные марксисты, всегда предрекали капиталистическим странам скорый и неминуемый кризис. Любой свой прогноз, даже краткосрочный, они начинали с указания на четкие признаки его наступления, реже – только на приближение. То же повторяли и руководители партии, правительства – ибо мечтали о нем, поскольку он должен был стать прелюдией мировой революции.
И все же реальное наступление мирового экономического кризиса в СССР ухитрились поначалу просто проглядеть.
Все дни, предшествовавшие «черному четвергу», и даже некоторое время спустя, центральный орган ВКП(б) газета «Правда» преподробнейшим образом информировала читателей о том, что полагала действительно важным, существенным, определяющим. Естественно, писалось о положении на советско-китайской границе, о классовых боях в Германии, Австрии, Греции, о ситуации во Франции после отставки правительства Бриана, о голодовке политзаключенных в Венгрии, о результатах парламентских выборов в Чехословакии.
Сообщения же из США публиковала крайне скупые, в семь – десять строк. Нерегулярно, с запозданием.
24 октября. «Паника на нью-йоркской бирже.Нью-Йорк, 22 октября. Курсы нью-йоркской биржи стремительно падают. Настроение пессимистическое. За вчерашний день продано свыше 6 миллионов акций. Крупные банки усиленно скупают акции, чтобы предотвратить катастрофическое падение цен. Таким образом, удалось частично восстановить курсы некоторых акций, в частности Стальной корпорации США. Акции не менее важных предприятий, как то: «Дженерал электрик», «Радио корпорейшн» и «Дженерал моторс», так и не оправились, несмотря на вмешательство банков. В Канаде на фондовой бирже Торонто также обнаружились панические настроения, и цены процентных бумаг падают».
26 октября. «Паника на нью-йоркской бирже усиливается.Нью-Йорк, 24 октября. Падение курса акций продолжается. На бирже разыгрываются сцены самой дикой паники. Падают курсы всех важнейших промышленных и железнодорожных предприятий. Точно так же падают цены на зерновые продукты. Наоборот, цены государственных ценных бумаг повышаются, так как публика стремится поместить свои средства в эти бумаги, считая их более надежными, чем акции».
29 октября, в тот самый день, когда начался мировой экономический кризис, некий Л. Берс писал в своем комментарии о том, что еще в сентябре в Австрии обанкротился банк «Боден кредит анштальт», в октябре в Бельгии – Брюссельский банк, на берлинской бирже отмечено падение акций германских предприятий, и делал вывод: «Не приходится сомневаться, что нынешний биржевой кризис – первый раскат надвигающейся экономической грозы».
31 октября. «Биржевой кризис в Америке.29 октября. Сегодня на нью-йоркской бирже акции снова упали. Особенно резко упали акции сталелитейных и электротехнических предприятий, телефона, телеграфа и т. д. Многие акции упали ниже того уровни, до которого они опустились в первый день биржевой паники, в прошлый четверг. На бирже за сегодняшний день продано свыше 9.200.000 акций. Паника усиливается».
Даже в ноябре подача такого рода материалов не претерпела изменений. «Правда» по-прежнему давала лишь небольшие информации, хотя и изменила тон заголовков. 1 ноября: «Последствия биржевого кризиса в США. Падение курсов на стокгольмской бирже. Снижение учетного кредита в Англии». 2 ноября сообщила о том, что «банки спускают бумаги подешевле», на бирже царит лихорадка, продолжается снижение учетного кредита; сокращается производство автомобилей, «Форд» и «Крайслер» уволили свыше 30 тысяч рабочих; банки Соединенных Штатов и Европы заключили соглашение, чтобы приостановить дальнейшее падение курсов акций.
Только тогда в Кремле, в Наркомторге осознали, что действительно разразился мировой экономический кризис, и начался он в самый неподходящий для Советского Союза момент. Кризис привел к коллапсу международной торговли, к крушению всех расчетов получить столь необходимую для индустриализации валюту за счет экспорта леса и золота, пушнины и зерна. И за счет экспорта антиквариата, переставшего интересовать кого бы то ни было.
а) Деятельность центральной комиссии госфондов при Главвнауке Наркомпроса РСФСР за 4 года не дала никаких результатов; комиссия являлась совершенно лишней, бюрократической надстройкой, на содержание которой непроизводительно тратились государственные средства, размер которых, благодаря хаотическому состоянию отчетности и расходованию средств на другие нужды Наркомпроса, установить невозможно.
б) Деятельность комиссии госфондов при уполномоченных Наркомпроса РСФСР в Ленинграде проходила беспланово, при отсутствии расходной сметы; реализация переданного ей имущества приняла крайне затяжной характер, превысив установленные уполномоченным Наркомпроса, РКИ и губернским Экономическим совещанием сроки на 3 года; отпуск вещей в кредит частным лицам без тщательной проверки их кредитоспособности создали огромную сомнительную к получению задолжность (составив на 1.3.29 117.000 рублей, или 7, 595 суммы реализации за три года); разбухшие штаты (40 сотрудников) превысили утвержденные (18 штатных единиц) на 130%, отчетность была запутана.
2. Принимая во внимание, что реализация фондов немузейного значения, выделяемых из музеев, может быть осуществлена особыми частями при Наркомфине РСФСР и его органах, на которые возложена реализация государственных фондов, признать дальнейшее существование центральной комиссии госфондов при Главнауке Наркомпроса РСФСР и комиссии госфондов при уполномоченном Наркомпроса в Ленинграде нецелесообразным».
Таким образом специалисты-искусствоведы в одночасье оказались отрешенными от какого бы то ни было дальнейшего участия в выделении части музейного имущества для продажи. Вернее, для экспорта, для получения столь необходимой для индустриализации страны валюты.
Однако пока у Наркомторга не были развязаны руки в деле отбора произведений искусства для экспорта. Коллегия Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, следуя букве закона, решила иначе:
«1. Возложить учет и реализацию фондов немузейного значения на особую часть по госфондам при Наркомфине РСФСР и его местных органов, выработав в месячный срок подробную инструкцию о порядке этой работы.
2. Принимая во внимание, что среди имущества немузейного значения при выделении такового из музеев для продажи, встречаются вещи, имеющие музейное и экспортное значение (например, выделенная аукционному залу в «Праге» картина художника Левицкого, проданная за два рубля, пошла на аукцион в Германию в оценке в 5 тысяч рублей и т. д.), обратить особое внимание на выделение, экспертизу и оценку выделяемого имущества, предъявляя его конторе «Антиквариата» для отбора более ценных вещей, имеющих экспортное значение».[103]
Любопытно, что для подтверждения голословных, взятых с потолка обвинений Главнауки коллегия Наркомата рабоче-крестьянской инспекции использовала все ту же фальшивку, запущенную «Рабочей газетой», иных аргументов просто не нашлось.
Не довольствуясь тем и почувствовав себя обойденным, Управление заграничных операций (УЗО) Наркомторга поспешило взять инициативу в собственные руки. 12 августа оно направило во все госторги (республиканские органы Наркомторга) «Номенклатуру экспортных товаров», определявшую, что вывозу за рубеж, продаже там отныне подлежит все то, что еще год назад находилось под эгидой государства: «1. Картины иностранных мастеров старых и новых: а) масло на холсте, на дереве, на меди и пр.; б) акварель, гуашь, пастель; в) миниатюры на слоновой кости и пергаменте.
2. Рисунки старых и новых иностранных мастеров.
3. Гравюры и литографии иностранных мастеров, старых и новых.
4. Скульптуры иностранных мастеров, старых и новых.
5. Мебель иностранная до 1825 года, а также русская до 18 века включительно.
6. Фарфор, фаянс, стекло всех стран до 1850 года. Бисерные вышивки.
7. Ковры шпалерные русские, фламандские; французские гобелены, обюссоны и т. д., старые и новые (за исключением машинной работы).
8. Ткани. Художественные вышивки до первой половины 19 века, парча разного рода всех времен, включая 20 век. Старинные венецианские и др., бархат, разного рода старинные обивки для мебели и проч., старинные костюмы. Кружева старинные иностранные до начала 19 века.
9. Бронза. Изделия темной и золоченой бронзы как то: люстры, канделябры, подсвечники, вазы до первой четверти 19 века французские и других европейских стран, восточные и русские.
10. Часы. Английские каминные, настольные и стенные до 18 века включительно. Французские каминные и стенные 18 и первой четверти 19 веков. Производства других стран 17 и 18 веков.
11. Оружие: европейское и восточное до середины 19 века.
12. Изделия из благородных металлов: а) табакерки золотые и серебряные до середины 19 века; б) серебро старинное (до середины 19 века) западных стран, русское и восточное (кружки, кубки, канделябры, подсвечники и пр.).
13. Предметы прикладного искусства из разных металлов, твердый камень, малахит, нейрит, горный хрусталь и др., слоновая кость, папье-маше и прочее до середины 19 века.
14. Иконы: от домонгольского периода до настоящего времени.
15. Ебраистика: светильники, книги и т. д.
16. Церковная утварь 17 и 18 веков и до середины 19 века.
17. Книги: иностранные антикварные художественные до 1890 года. Рукописи на всех языках, автографы исторических лиц, деятелей искусства, науки и литературы. Рукописные старинные книги западные и восточные»[104].
Отныне только это и являлось антиквариатом – в Европе и США.
Но и Наркомфин не желал сдаваться. 24 августа от своего и Наркомпроса имени он направил во все края, области и автономные республики циркуляр «О порядке выявления учета и реализации госфондов немузейного значения», в котором, сославшись на постановление коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, потребовал:
«Немедленно по получении сего образовать комиссии для срочного проведения работ по выявлению всех фондов немузейного значения в составе следующих представителей: в Москве – Главнауки, Московского отдела народного образования, особой части по госфондам Наркомфина и обследуемого музея; в Ленинграде – управления уполномоченного Наркомпроса, Ленинградского отдела народного образования, особой части по госфондам областного финотдела и обследуемого музея; в остальных городах – отдела народного образования, местных особых частей и обследуемого музея.
Работа означенных комиссий должна быть закончена в Москве и Ленинграде в течение четырех месяцев, в остальных городах в месячный срок»[105].
Об этом сразу же узнали в Наркомторге и отлично поняли, что в конечном счете получат все изъятое из музеев новыми совместными комиссиями двух ведомств – но только отдав определенный процент от стоимости вещей и тем самым несколько потеряв в собственных доходах. А потому Наркомторг не стал больше думать о каком-либо юридическом обосновании своих дальнейших действий.
Документы свидетельствуют: с 1 января по 7 июня 1929 года «Антиквариат» сумел получить только из Эрмитажа 1221 предмет для экспорта. После же провала берлинского и лондонского аукционов, всего за семь недель, из того же Эрмитажа получен 5521 предмет: за 19 дней июня – 2504 и за июль – 3017, то есть больше, за весь предыдущий год.
Среди этих вещей имелось все, что можно было продать по «Номенклатуре».
Восточные ковры и европейское серебро XV – XVII веков работы мастеров Данцига, Бреслау, Кенигсберга. Старинные ювелирные изделия. Гравюры. Табакерки. Более полутора тысяч миниатюр – портреты Александра I и Николая I, героев Отечественной войны 1812 года, копии известнейших работ таких великих мастеров, как Рафаэль, Тициан, Фрагонар, Гвидо Рени…
И, разумеется, более двухсот картин. Разных и по художественной значимости, и по возможной цене. «Купальщицы» Ланкре и «Стадо у ручья» Веникса, «Браво» Беккера и «Канун праздника в Риме» Ахенбаха, «Скачущая лошадь» и «Тайная вечеря» Ван Дейка, «Вознесение Марии» Рубенса, «Избиение младенцев» Джорджоне, «Портрет дожа» Тинторетто, «Вид Палаццо дожей» и «Палаццо Лабиа» Каналетто. Работы Виже-Лебрена, Лампи, Берне, Грёза, Панини, ван Ховена, Лоррена и многих, очень многих иных.
Изъятия опустошили не только Эрмитаж. Пострадали и другие музеи Ленинграда, его окрестностей, затронули Киев.
Еще летом 1928 года внешторговцы заинтересовались экспозициями, хранилищами Музея искусств Украинской академии наук и музея-заповедника Киево-Печерская лавра. Присматривали, облюбовывали, но не торопились с изъятиями. Срок настал в августе 1929 года. Именно тогда замнаркома просвещения УССР Полоцкий и начальник киевской конторы Госторга УССР А. И. Шишин подписали договор о передаче для экспорта «Антиквариату» уникальнейших, бесценных для республиканских собраний произведений искусства и старины.
Вот что уходило из Киева за рубеж:
«Рождество Христово» – примитив фламандской школы, датированный XV веком; произведения неизвестных мастеров нидерландской школы, созданные в XV веке, – «Плач родителей над телом Авеля» и «Плач Иакова над окровавленной туникой Иосифа»; триптих фламандского мастера XVI века Ван Орлея «Мадонна с Варварой и Екатериной»; диптих великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего «Адам и Ева»; «Вавилонская башня» – работа представителя фламандской школы XVI века Фергахта; французский гобелен «Поклонение волхвов», сотканный в 1512 году, и более поздние произведения: «Цует» Пьяцетти, «Амур, натягивающий лук» Натуара, «Портрет женщины» Крафта, два пейзажа Робера, «Портрет графа Головкина» (оказавшийся портретом последнего польского короля Станислава-Августа Понятовского) кисти Виже Лебрена.
Кроме того, в числе вещей, переходивших к «Антиквариату», оказались еще фламандский гобелен, две каменные вазы с бронзовыми вставками, серебряная чаша эпохи Сасанидов, сосуд в форме коровы из Персии XIII века, коллекция золотых вещей раннекиевского периода, найденных при раскопках.
Не забыли внешторговцы и о том, что внесено было ими в «Номенклатуру» под номером 15, «Ебраистика», то есть предметы, необходимые при совершении обрядов верующими иудаистами.
Г. Л. Самуэли, весной 1929 года сменивший А. М. Гинзбурга на посту руководителя «Антиквариата», обратился за содействием к Пятакову как к председателю правления Госбанка СССР:
«По сообщению нашего представителя на Украине, в Тульчинском отделении Госбанка имеются десять серебряных синагогальных предметов 18 века, в том числе две короны тор – подарки графа Потоцкого. Тульчинское отделение Госбанка отказалось продать их. Так как означенные предметы имеют высокое экспортное значение, прошу дать телеграфное распоряжение отделению Госбанка в Тульчине о немедленной отправке их в Москву, в Ваш адрес, где и сможем их купить после осмотра по твердой цене».
Пожелание «Антиквариата» Пятаков удовлетворил неожиданно быстро и в сверхожидаемом размере.
В сентябре Госторг УССР направил в Ленинград старинные предметы иудаистского культа, давно ставшие художественно-историческими памятниками, на сумму 150 тысяч рублей по оценке Внешторга. В том числе огромное количество – 1954 экземпляра – книг религиозного характера на древнееврейском языке: «Талмуд-Бавли», «Турим», «Рамбам», «Мишнаэс», «Медраш Раба», «Аверус», «Хумошин», «Хок-Лейзраиль» и иных.
Экспортный ажиотаж охватил Ленинград, Киев, отчасти Москву далеко не случайно. Из УЗО, из «Антиквариата» шли по почте, по телеграфу распоряжения, указания, требования, просьбы. Торопиться заставлял ультиматум, предъявленный директором «Кунстаукционхауз Рудольф Лепке» доктором Вольфенбергом. В самой категорической форме он потребовал от советской стороны немедленно и в полном размере погасить задолженность – 600 тысяч марок.
Сотрудники торгпредства СССР в Берлине отчаянно пытались любым способом, на каких угодно условиях оттянуть выплату на как можно более долгий срок. Только 30 сентября удалось достигнуть взаимоприемлемой договоренности. Наркомторг должен был не только удовлетворить все финансовые претензии «Рудольфа Лепке» до 31 марта 1930 года, но и забрать назад не проданные произведения искусства, находившиеся на складах аукционной фирмы.
Поначалу показалось – кризис миновал. Появился новый «товар», нашлись и новые покупатели. Предметы иудаистского культа удалось продать в Вене, при посредничестве фирмы «Глюгзелиг унд К0 ». Правда, сумму получили весьма незначительную – 5700 австрийских шиллингов[106].
Зато другая венская торговая организация, «Хагенбунд», дала большую прибыль, легко найдя покупателей на 82 старинные русские иконки. Да еще Амторг сообщил, что нью-йоркский антиквар Нейдис довольно быстро сбыл первую партию произведений искусства, доставленных ему из Ленинграда.
Словом, все вроде бы складывалось вполне благоприятно.
Потребовалось только устранить возможное препятствие при ожидавшихся новых, огромных по размерам, изъятиях из музеев.
12 сентября постановлением ВЦИК наркома просвещения А. Луначарского освободили от занимаемой должности без каких-либо объяснений, хотя он и демонстрировал пока полное послушание, конформистски соглашаясь со всем, что бы ему ни предлагали сделать, – даже вопреки его собственным убеждениям, велению совести.
Но власть не была до конца уверена в его абсолютной управляемости. Действительно, что мешало Луначарскому, как когда-то, внезапно взбунтоваться, выступить вдруг в защиту памятников искусства и старины, в защиту музеев. Тем самым он нарушил бы и без того крайне неустойчивое равновесие в партии сил «правых» и «левых»; напомнил об альтернативном источнике финансирования индустриализации, предлагавшемся Преображенским, и о позиции Троцкого, что могло бы способствовать возвращению того в столицу.
Предусмотреть следовало все. Потому-то новым наркомом просвещения РСФСР назначили Бубнова – человека, издавна, с начала 1924 года, открыто противостоявшего Троцкому.
Андрей Сергеевич Бубнов родился в 1887 году в Иваново-Вознесенске, учился в реальном училище и Московском сельскохозяйственном институте. С 16 лет в партии, неоднократно подвергался арестам, был приговорен к заключению и ссылке; побывал делегатом Стокгольмского и Лондонского съездов. В октябре 1917 года Бубнов входил в петроградский военно-революционныц комитет, во время гражданской войны боролся на Украине против немецких оккупантов и петлюровцев. В 1922 – 1923 годах Андрей Сергеевич заведовал агитпропом ЦК РКП(б), а с начала следующего года стал начальником Политуправления Красной армии и членом Реввоенсовета СССР.
Вслед за руководителем Наркомпроса сменили и начальника Главнауки. Вместо Лядова утвердили Луппола, тридцатитрехлетнего юриста, остававшегося в этой должности два года, вплоть до окончательной, юридической ликвидации Главнауки. Потом настала очередь и уполномоченного Наркомпроса по Ленинграду Б. П. Позерна. Его, учителя по профессии, одного из создателей Наркомата просвещения, заменили, всего на несколько месяцев, никому не известным Сааковым, сразу же занявшимся ликвидацией.
Пока готовились и шли кадровые перестановки, изъятые за лето из музеев произведения искусства начали отправлять в Берлин.
3 сентября от причала Ленинградского торгового порта отошел пароход «Ковда». В его трюмах находился 31 ящик с 203 картинами немецких художников XIX века, работавших в России: Дефрегена, Вотье, Ахенбаха, Фольца, Кнауса, Хакерта, Петена, Кофена, Крюга, Веруша, Ковальского, Калаша, Маркса, Лемана, Майера, фон Бремена, Крюкера. Пейзажи, жанровые картины, но большей частью портреты членов российского императорского дома, петербургской аристократии[107].
Груз был оценен «Антиквариатом» в значительную сумму – 82565 рублей, а экспертами «Рудольф Лепке» всего в 60 тысяч марок, или 30 тысяч рублей[108].
Следующим взял курс на Штеттин пароход «Сак-сен», увозя в Германию 45 ящиков с картинами и мебелью, совсем недавно – музейными экспонатами[109].
30 ноября отчалил пароход «Прейс». Его груз, отправленный «Антиквариатом», оказался рекордным и по объему, и по художественной значимости: полотна Тинторетто, Робера, Гварди, Рюисдаля, ван Гойена, Воувермана, Грёза, других замечательных живописцев, подписная мебель работы самых известных французских краснодеревщиков – Жакоба, Лардена, Миэкона, старинный фарфор Севрской, Мейсенской фабрик, отечественных мануфактур, бронза, всевозможные часы…[110].
Когда груз со всех трех судов доставили в Берлин, на склады советского торгпредства, могло показаться, что пора, вздохнув с облегчением, подвести итоги. Наконец-то «товара» набралось на 2, 5 миллиона марок; на 800 тысяч – новых поступлений, на ту же сумму – ранее не ушедших на аукционе картин, еще на 600 тысяч – «скифского золота», бесценных образцов древнего искусства, долгие годы сберегавшихся в Эрмитаже и в Киеве.
Кроме того, имелось на 260 тысяч марок дублетных экземпляров гравюр старых европейских мастеров из собрания Эрмитажа. Но их, к радости сотрудников торгпредства, уже удалось продать за наличные деньги лейпцигской аукционной фирме «К. Г. Бёрнер».
Появлялась твердая уверенность в том, что к согласованному сроку рассчитаться с фирмой «Рудольф Лепке» безусловно удастся.
Но эта надежда оказалась призрачной.
Пока груз «Антиквариата» шел в Берлин, произошло непредвиденное. Два события, причудливо слившиеся во времени, решительно повлияли и на только что подготовленный пятилетний план, и на сроки его выполнения и сделали слово «темпы» ключевым для страны на ближайшие годы.
Еще летом, 10 июля, произошел так называемый советско-китайский конфликт: вооруженное столкновение с милитаристской группой маршала Чжан Сюэляна, сына диктатора Маньчжурии Чжан Цзолина. Сын сохранил не только полную независимость от центрального правительства Китая, достигнутую покойным отцом, но и его патологическую ненависть к коммунистам, враждебность к Советскому Союзу.
Желая безраздельно господствовать в Северо-Восточном Китае, Чжан Сюэлян организовал ничем не спровоцированный налет на советское консульство в Харбине, захватил Китайскую Восточную железную дорогу, принадлежавшую СССР. Одновременно его трехсоттысячная армия начала сосредоточиваться близ советской границы, создав непосредственную угрозу для Благовещенска и Хабаровска, для Транссибирской железной дороги.
И тут обнаружилось, что Красная армия слишком слаба для отпора даже слабо подготовленной, скверно вооруженной, недисциплинированной маньчжурской группировке. Потребовались время и огромные усилия, чтобы перебросить наиболее боеспособные дивизии из европейской части страны на Дальний Восток; сформировать из них Особую Дальневосточную армию (ОДВА), командующим которой назначили В. К. Блюхера, а комиссаром – А. С. Бубнова.
В середине октября ОДВА смогла начать боевые операции. Полтора месяца потребовалось для того, чтобы разгромить войска Чжан Сюэляна, восстановить мир и спокойствие на дальних рубежах.
Угроза позорного поражения заставила Политбюро в самом начале конфликта, 15 июля, срочно обсудить оперативно подготовленные доклады Я. Э. Рудзутака, наркома по военным и морским делам К. Е. Ворошилова, отвечавшего в ВСНХ за военную промышленность И. П. Павлуновского. По этим докладам и было принято сверхсекретное (отпечатанное всего в пяти экземплярах) постановление ЦК «О состоянии обороны СССР».
Оно в преамбуле констатировало, что имеется «целый ряд крупных недостатков как в подготовке Красной армии, так и всего народного хозяйства к обороне:
а) техническая база вооруженных сил все еще очень слаба и далеко отстает от техники современных буржуазных армий;
б) материальное обеспечение мобилизуемой армии по действующему мобилизационному плану все еще далеко не удовлетворительно;
в) материальные резервы обороны (импортные и внутренние) совершенно недостаточны;
г) подготовка всей промышленности, в том числе военной, к выполнению требований вооруженного фронта совершенно неудовлетворительна»[111].
Постановление категорически потребовало от ВСНХ добиться в ходе выполнения пятилетнего плана, чтобы Красная армия обязательно получила 3, 5 тысячи самых современных самолетов, 4-5 тысяч танков, 12 тысяч орудий.
На практике это означало дополнительное строительство ранее не предусмотренных военных заводов. Требовалось ускорить создание металлургических комбинатов, машиностроительных, станкоинструментальных, шарикоподшипниковых, моторных предприятий – за счет прежних источников финансирования индустриализации.
Однако несоизмеримо большее воздействие оказало на советскую экономику 29 октября 1929 года – день, вошедший в мировую историю как «черный четверг».
Советские экономисты, как истинные марксисты, всегда предрекали капиталистическим странам скорый и неминуемый кризис. Любой свой прогноз, даже краткосрочный, они начинали с указания на четкие признаки его наступления, реже – только на приближение. То же повторяли и руководители партии, правительства – ибо мечтали о нем, поскольку он должен был стать прелюдией мировой революции.
И все же реальное наступление мирового экономического кризиса в СССР ухитрились поначалу просто проглядеть.
Все дни, предшествовавшие «черному четвергу», и даже некоторое время спустя, центральный орган ВКП(б) газета «Правда» преподробнейшим образом информировала читателей о том, что полагала действительно важным, существенным, определяющим. Естественно, писалось о положении на советско-китайской границе, о классовых боях в Германии, Австрии, Греции, о ситуации во Франции после отставки правительства Бриана, о голодовке политзаключенных в Венгрии, о результатах парламентских выборов в Чехословакии.
Сообщения же из США публиковала крайне скупые, в семь – десять строк. Нерегулярно, с запозданием.
24 октября. «Паника на нью-йоркской бирже.Нью-Йорк, 22 октября. Курсы нью-йоркской биржи стремительно падают. Настроение пессимистическое. За вчерашний день продано свыше 6 миллионов акций. Крупные банки усиленно скупают акции, чтобы предотвратить катастрофическое падение цен. Таким образом, удалось частично восстановить курсы некоторых акций, в частности Стальной корпорации США. Акции не менее важных предприятий, как то: «Дженерал электрик», «Радио корпорейшн» и «Дженерал моторс», так и не оправились, несмотря на вмешательство банков. В Канаде на фондовой бирже Торонто также обнаружились панические настроения, и цены процентных бумаг падают».
26 октября. «Паника на нью-йоркской бирже усиливается.Нью-Йорк, 24 октября. Падение курса акций продолжается. На бирже разыгрываются сцены самой дикой паники. Падают курсы всех важнейших промышленных и железнодорожных предприятий. Точно так же падают цены на зерновые продукты. Наоборот, цены государственных ценных бумаг повышаются, так как публика стремится поместить свои средства в эти бумаги, считая их более надежными, чем акции».
29 октября, в тот самый день, когда начался мировой экономический кризис, некий Л. Берс писал в своем комментарии о том, что еще в сентябре в Австрии обанкротился банк «Боден кредит анштальт», в октябре в Бельгии – Брюссельский банк, на берлинской бирже отмечено падение акций германских предприятий, и делал вывод: «Не приходится сомневаться, что нынешний биржевой кризис – первый раскат надвигающейся экономической грозы».
31 октября. «Биржевой кризис в Америке.29 октября. Сегодня на нью-йоркской бирже акции снова упали. Особенно резко упали акции сталелитейных и электротехнических предприятий, телефона, телеграфа и т. д. Многие акции упали ниже того уровни, до которого они опустились в первый день биржевой паники, в прошлый четверг. На бирже за сегодняшний день продано свыше 9.200.000 акций. Паника усиливается».
Даже в ноябре подача такого рода материалов не претерпела изменений. «Правда» по-прежнему давала лишь небольшие информации, хотя и изменила тон заголовков. 1 ноября: «Последствия биржевого кризиса в США. Падение курсов на стокгольмской бирже. Снижение учетного кредита в Англии». 2 ноября сообщила о том, что «банки спускают бумаги подешевле», на бирже царит лихорадка, продолжается снижение учетного кредита; сокращается производство автомобилей, «Форд» и «Крайслер» уволили свыше 30 тысяч рабочих; банки Соединенных Штатов и Европы заключили соглашение, чтобы приостановить дальнейшее падение курсов акций.
Только тогда в Кремле, в Наркомторге осознали, что действительно разразился мировой экономический кризис, и начался он в самый неподходящий для Советского Союза момент. Кризис привел к коллапсу международной торговли, к крушению всех расчетов получить столь необходимую для индустриализации валюту за счет экспорта леса и золота, пушнины и зерна. И за счет экспорта антиквариата, переставшего интересовать кого бы то ни было.