Страница:
Пропагандой все эти постановления в совокупности были названы «Великими стройками коммунизма». Как и в годы первой пятилетки, они должны были породить безграничный энтузиазм масс, внушить населению представление о том, что от прекрасного светлого будущего их отделяет уже весьма непродолжительный период. А осуществив планы, удастся не только догнать, а перегнать развитые страны Запада, и не по общим, валовым показателям, но и по более существенным — по производству на душу населения. Однако в который уж раз этим планам и обещаниям пришлось стать всего лишь благими пожеланиями.
Именно тогда, летом 1950 г., «холодная война» неожиданно вступила в самую опасную фазу, и опять Советский Союз был вынужден все свои силы бросить на очередную гонку вооружений.
Новое ядро СМ СССР, оно же — узкое руководство практически в полном составе, лишь без Косыгина, начало менять пространственную ориентацию своей внешней политики и переносить центр тяжести в ней с Западной Европы на Дальний Восток. Казалось, что победа революции в Китае создавала возможность для активного и широкого проникновения, позволяла закрепиться в обширном регионе мира. Вроде бы подтверждало такое восприятие многое: обретение незадолго перед тем независимости Индией, Пакистаном и Бирмой; успешная победа в декабре 1949 г. индонезийского народа над войсками Нидерландов и поддерживавшей их Великобритании; провозглашение в январе 1950 г. независимости Вьетнама — после четырехлетней борьбы с французскими колонизаторами; гражданская война, шедшая на Филиппинах, в Малайе.
12 января 1950 г. Дин Ачесон, только что сменивший Маршалла на посту государственного секретаря США, выступая в национальном клубе печати в Вашингтоне, объявил Японию с островами Рюкю и Филиппины «оборонительной линией» своей страны. Заявил о готовности администрации Трумэна предоставить народам Азии ту помощь, в которой они будут нуждаться. Но отметил и иное. Мол, в полном соответствии с давней, традиционной российской политикой СССР стремится отделить северные территории Китая, присоединив их. Якобы так он уже поступил с Монголией, собирается — с Маньчжурией и Синьцзяном.
Усугубило, без сомнения, подозрительность американцев подписание 14 февраля в Москве советско-китайского договора о дружбе, союзе и взаимной помощи, носившего откровенно антияпонскую направленность. Ведь в нем прямо отмечалось: «В случае если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению Японии или союзных с ней государств и она окажется, таким образом, в состоянии войны, то другая сторона немедленно окажет военную и иную помощь всеми(выделено мною. — Ю.Ж.)имеющимися в ее распоряжении средствами». Тем самым не отрицалась возможность применения ядерного оружия, хотя об этом прямо не говорилось.
Но не менее важное значение для оценки подлинной ситуации, возникшей в Азии, для оценки новых отношении Москвы с Пекином играло и подписанное в тот же день соглашение о КВЖД, теперь называемой Китайской Чанчуньской железной дорогой, о Порт-Артуре и Дальнем — по сути военных базах СССР, и транспортной коммуникации, связывающей их с советской территорией. Они должны были быть переданы КНР после подписания мирного договора с Японией, но не позднее конца 1952 г., до этого же срока оказывались под совместным, советско-китайским управлением [1].
Положение, складывавшееся теперь в мире, члены узкого руководства оценивали довольно схоже. Маленков, выступая всего за три месяца до начала Корейской войны, 9 марта, перед избирателями, сказал: «Советское правительство, верное делу всеобщего мира, не откажется от дальнейших усилий, направленных на всемерное обеспечение мира, и готово быть активным участником всех честных планов, мероприятий и действий по предотвращению новой войны, по сохранению мира во всем мире». То же самое, только в более жестком, суровом тоне, высказал уже на следующий день и Молотов: «Мы всецело стоим за ленинско-сталинские принципы мирного сосуществования двух систем и за их мирное экономическое соревнование. Но нам хорошо известна та истина, что пока существует империализм, существует и опасность новой агрессии…» [2]Только Сталин и весной, и летом 1950 г. хранил необычное молчание, ни разу не высказался по вопросам внешней политики, даже в наиболее простой форме — интервью. Потому-то ничто и не предвещало того, что произошло 25 июня, — вторжения северокорейских войск на территорию Южной Кореи.
Почему началась Корейская война? До сих пор, несмотря на более чем настойчивые поиски, так и не удалось обнаружить никаких документов, которые подтвердили бы предварительное одобрение ее Кремлем, — ни согласия Сталина или Молотова, ни коголибо другого из узкого руководства, даже устного, но непременно зафиксированного официальной протокольной записью. Не обнаружено некоего секретного пакта СССР — КНДР, заключенного 10 апреля 1950 г. во время встречи Ким Ир Сена со Сталиным, Маленковым, Молотовым и Вышинским. Сегодня можно уже считать, что такого рода договоренностей просто не существовало. Скорее всего, инициатором войны на Корейском полуострове являлся Пхеньян — с благословения на то Пекина, обезопасившего себя на случай прямого столкновения обязательной поддержкой Москвы. Советский Союз — его узкое руководство, судя по всему, просто было поставлено в известность о том, что вскоре должно произойти, а потому вынуждено было ограничиться лишь одним — принятием данного факта к сведению и расчетом на то, что США и его союзники не станут вмешиваться в локальный конфликт либо просто не успеют этого сделать.
Прямым подтверждением служит «Директива» послу СССР в Пхеньяне Т.Ф. Штыкову, утвержденная Маленковым, Молотовым и Громыко 24 сентября 1949 г., ровно за девять месяцев до начала Корейской войны. Документ этот до предела откровенно выражал подлинную позицию советского руководства:
«Тов. Штыкову поручается встретиться с Ким Ир Сеном и Пак Хе Пеном и, строго придерживаясь приведенного ниже текста, заявить следующее:
В связи с поставленными Вами вопросами в беседе со мной 12 августа с. г. я получил указание передать Вам мнение Москвы по затронутым Вами вопросам.
Ваше предложение начать наступление корейской народной армии на юг вызывает необходимость дать точную оценку как военной, так и политической стороны этого вопроса.
С военной стороны нельзя считать, что корейская народная армия подготовлена к такому наступлению. Не подготовленное должным образом наступление может превратиться в затяжные военные операции, которые не только не приведут к поражению противника, но и создадут значительные политические и экономические затруднения для Северной Кореи, чего, конечно, нельзя допустить(здесь и далее выделено мною. — Ю. Ж.).Поскольку в настоящее время Северная Корея не имеет необходимого превосходства вооруженных сил по сравнению с Южной Кореей, нельзя не признать, что военное наступление на юг является сейчас совершенно неподготовленным и поэтому с военной точки зрения оно недопустимо.
С политической стороны военное наступление на юг Вами также не подготовлено. Мы, конечно, согласны с Вами, что народ жаждет объединения страны, а на юге он, кроме того, ждет освобождения от гнета реакционного режима. Однако до сих пор сделано еще очень мало для того, чтобы поднять широкие народные массы Южной Кореи на активную борьбу, развернуть партизанское движение по всей Южной Корее, создать там освобожденные районы и организовать силы для общенародного восстания. Между тем только в условиях начавшегося и действительно развертывающегося народного восстания, подрывающего основы реакционного режима, военное наступление на юг могло бы сыграть решающую роль в деле свержения южнокорейских реакционеров и обеспечить осуществление задачи объединения всей Кореи в единое демократическое государство. Поскольку в настоящее время сделано еще очень мало для развертывания партизанского движения и подготовки общенародного восстания в Южной Корее, нельзя не признать, что и с политической стороны предложенное Вами наступление на юг также не подготовлено.
Что касается частной операции по захвату Онджинского полуострова и района Кайдзио, в результате которой границы Северной Кореи продвинулись бы почти к самому Сеулу, то эту операцию нельзя рассматривать иначе, как начало войны между Северной и Южной Кореей, к которой Северная Корея не подготовлена ни с военной, ни с политической стороны, как это указано выше.
Кроме того, необходимо учитывать, что если военные действия начнутся по инициативе Севера и примут затяжной характер, то это может дать американцам повод ко всякого рода вмешательствам в корейские дела.
Ввиду всего сказанного следует признать, что в настоящее время задачи борьбы за объединение Кореи требуют сосредоточения максимума сил, во-первых, на развертывании партизанского движения, создания освобожденных районов и подготовки всенародного вооруженного восстания в Южной Корее с целью свержения реакционного режима и успешного решения объединения всей Кореи и, во-вторых, дальнейшего и всемерного укрепления корейской народной армии» [3].
Именно так, предельно откровенно и ясно, советское руководство стремилось доказать Пхеньяну, что задуманная им война просто невозможна, а потому в случае ее начала сразу же превратится в безрассудную авантюру. Более того, директива содержала и удивительно точный, безошибочный прогноз возможного развития событий на полуострове: военные действия обязательно примут затяжной характер, дадут США основание для прямого вмешательства, породят непременно политический и экономический кризис в КНДР. Трудно представить, что столь взвешенная оценка ситуации могла существенно измениться за последующие девять месяцев, ведь Пхеньян так и не сумел решить ни одну из тех задач, которые Москва устанавливала как обязательные, хотя и сугубо предварительные.
Подтверждает, но лишь до некоторой степени, такое предположение и необъяснимое поведение представителя СССР в Совете Безопасности Я.А. Малика, вернее, его демонстративное отсутствие на заседаниях, 27 июня, вместо того чтобы использовать право вето и отклонить решение, рекомендовавшее членам ООН предоставить «Корейской республике такую помощь, какая может быть необходима для того, чтобы отразить вооруженное нападение и восстановить международный мир и безопасность в этом районе» [4], и 7 июля — о создании объединенного командования сил ООН в Корее под руководством США. Вместе с тем советское правительство в официальном ответе генеральному секретарю ООН Трюгве Ли, МИД в заявлениях и нотах США и Великобритании всячески уклонялись от однозначного ответа на прямо поставленный вопрос, «признает ли СССР ответственность за происходящее». Одновременно почему-то сосредоточивали внимание и свое, и оппонентов на другом — на отсутствии в ООН и Совете Безопасности законного китайского делегата, представлявшего бы Пекин, а не Тайбей, и на том, что приказ Трумэна 7-му флоту перебазироваться к берегам Тайваня «является прямой агрессией против Китая» [5]. Не было ли все это попыткой узкого руководства намекнуть, кто же является действительно ответственным за происходящее?..
Вашингтон, несомненно, воспринял события на Корейском полуострове как начало претворения в жизнь истинных целей советско-китайского договора, как переход «коммунизма» к открытому наступлению в Азии. Потому-то уже 27 июня Трумэн отдал приказы американским вооруженным силам оказать южнокорейской армии всю необходимую поддержку, а три дня спустя — об отправке в Корею войск США.
В течение следующего месяца узкое руководство, скорее всего, пыталось найти приемлемый для себя выход из сложного положения, в котором оно оказалось. Однако успех северян, стремительным наступлением занявших почти весь полуостров, помешал тогда выработать достаточно твердую однозначную позицию. Внезапно вернувшийся 1 августа к исполнению своих обязанностей Я.А. Малик попытался, следуя директиве Москвы, использовать благоприятную для КНДР ситуацию. Он предложил пригласить представителей и Пхеньяна, и Сеула на заседание Совета Безопасности, чтобы с их участием достигнуть прекращения боевых действий. Тогда же двумя нотами, врученными послу США в Москве, правительство СССР как бы дистанцировалось от конфликта, своеобразно очертило зону его вне пределов Советского Союза: 4 сентября — в связи с обстрелом советского самолета в районе Порт-Артура и 8 октября — зафиксировав нарушение американским самолетом воздушного пространства СССР неподалеку от Владивостока.
Между тем войска США — ООН под командованием генерала Дугласа Макартура добились существенного перелома в ходе войны. Высадив 16 сентября в районе города Инчхон 50-тысячный воздушный десант, они не только вынудили северокорейские части к отходу с юга, но и создали мощный плацдарм для будущего контрнаступления.
Советское руководство, осознав серьезную угрозу для КНДР, попыталось с помощью дипломатических мер спасти режим Ким Ир Сена от вполне возможного краха. 20 сентября А.Я. Вышинский, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, повторил призыв Сталина к четырем великим державам «объединить свои мирные усилия и заключить между собой Пакт по укреплению мира», дополнив его призывом приступить уже в текущем, 1950 г., к сокращению численности своих вооруженных сил на треть, а 2 октября, остановившись, как он и обещал, в первом выступлении, на конкретных событиях, угрожающих стабильности во всем мире, предложил квалифицировать события в Корее «как внутреннюю борьбу, внутреннюю гражданскую войну между двумя правительственными лагерями» и потому рекомендовал распустить комиссию ООН по Корее, «способствовавшую… своими действиями разжиганию гражданской войны в Корее» [6]. И не встретил, разумеется, поддержки.
Тем временем американские, они же ооновские, войска начали давно готовившееся контрнаступление.
19 октября заняли Пхеньян, а к концу месяца сумели продвинуться практически до реки Ялу, разделяющей КНДР и КНР. В создавшихся условиях Пекин, еще
20 августа телеграммой в ООН напомнивший всем, что Китай граничит о Кореей и потому будет поддерживать своего соседа, ввел на территорию Северной Кореи свои вооруженные силы, выступавшие как «добровольцы» (ЦРУ зафиксировало это 20 октября). 4 ноября демократические партии КНР выступили с совместным заявлением, открыто указав в нем: «Китайский народ не только в силу своего морального долга должен помочь корейскому народу в его борьбе против Америки. Оказание помощи Корее отвечает также интересам всего китайского народа и вызывается необходимостью самообороны. Спасти своего соседа — значит спасти себя. Чтобы защитить нашу родину, мы должны помочь корейскому народу» [7].
Появление китайских «добровольцев» не только весьма быстро и существенно изменило соотношение сил на полуострове в пользу северян, но и предрешило весь дальнейший ход боевых действий.
Однако Москва, не исключая самого худшего варианта развития событий, предпринимала все меры, которые считала неотложными. Еще 16 августа ПБ утвердило состав научно-технического совета Специального комитета при СМ СССР для ускорения создания новейшей ракетной системы ПВО «Беркут». 8 сентября для предельно возможной координации усилий экономики всего Восточного блока Микояна утвердили представителем СССР в СЭВ, фактически — главой этой организации. 25 сентября тому же Микояну поручили совместно с министром путей сообщения Вещевым и заместителем министра иностранных дел Громыко «в суточный срок» представить в ПБ предложения о строительстве железной дороги от советской границы до станции Маньчжурия, призванной создать дополнительную линию доставки необходимого КНР и КНДР вооружения, топлива, продовольствия. Наконец, 24 октября, в разгар успешного американского наступления, ПБ приняло самое серьезное, рассчитанное на крайнюю ситуацию постановление — «О сохранении и создании мобилизационных мощностей по производству военной техники» [8]. И только в ноябре узкое руководство сочло должным, своевременным прямо вступить в конфликт, правда, сохраняя это в строжайшей тайне, и выделило для защиты КНДР с воздуха «корпус Лобова», как он именовался в протоколах ПБ — 64-й истребительный авиационный корпус советских ВВС [9].
И все же Москва еще так и не смогла определиться, не избрала окончательной линии поведения: сделать ли ставку на мирное разрешение конфликта или идти в конфронтации до конца. Конца логического, завершающегося третьей мировой войной. Столь необычно длительный поиск решения, затянувшийся на более чем четыре месяца, объяснялся событием, ставшим самой важной государственной тайной СССР, — очередной тяжелой болезнью, обрушившейся на Сталина. Заболевание вынудило его отойти на четыре с половиной месяца, со 2 августа по 21 декабря, от участия в работе узкого руководства, от принятия каких-либо решений, даже от высказываний по самым важным, принципиальным вопросам внешней и внутренней политики. То есть отойти от руководства страной в тот самый момент, когда мир оказался на грани ядерной войны.
Двойственность, неопределенность взглядов Кремля достаточно ясно продемонстрировал доклад, сделанный Булганиным 6 ноября. Перейдя по традиции к оценке международного положения, он вначале предложил как определяющую только мирную концепцию, повторил, несколько расширив, предложение Сталина уже двухлетней давности — «о скорейшем заключении мирного договора с Германией, о выводе оккупационных войск и о создании общегерманского правительства», высказал требование «скорейшего заключения мирного договора с Японией, вывода из Японии оккупационных войск». Но одновременно Булганин продемонстрировал имевшиеся у узкого руководства два взаимоисключающих подхода к решению корейской проблемы. Поначалу заявил: «Советское правительство, верное своей неизменной политике мира, с самого начала событий в Корее настаивало на урегулировании конфликта мирными средствами… предлагало немедленно прекратить военные действия в Корее и одновременно вывести оттуда все иностранные войска, предоставив тем самым корейскому народу возможность решить свои внутренние дела без иностранного вмешательства». В конце же доклада позволил себе высказать прямую угрозу, не исключив и того, что СССР может открыто вступить в войну в Корее. «Опыт истории говорит, что наша миролюбивая политика не является признаком слабости. Этим господам («поджигателям войны». — Ю. Ж.)пора бы усвоить, что наш народ способен постоять за себя, постоять за интересы своей родины, если понадобится—с оружием в руках(выделено мною. — Ю. Ж.)» [10]. Подобные, крайне воинственные настроения стали проявляться и в США. После провала наступления, начатого 24 ноября и разрекламированного как завершающее войну непременно «к рождеству», после отступления американских войск назад к 38-й параллели командующий объединенными силами ООН в Корее Макартур предложил Трумэну начать бомбардировку территории Китая, а если потребуется, то и СССР, применив и ядерное оружие. 30 ноября, отвечая на вопросы журналистов о дальнейших операциях в Корее, президент США вдруг заявил: «Мы предпримем все необходимое, что потребует военная ситуация». А когда его попросили уточнить: «Даже используя атомную бомбу?» — добавил: «Включая все виды вооружения, которыми мы обладаем» [11]. Так и Трумэн оказался перед необходимостью выбора — победить во что бы то ни стало, даже подвергнув атомной бомбардировке Китай и СССР и тем самым начав третью мировую войну, или смириться не с поражением, нет, а всего лишь с восстановлением существовавшего до 25 июня положения.
13 января 1951 г. Трумэн выбор сделал: он заявил о нежелательности дальнейшего расширения масштабов и характера боевых действий, а через четыре месяца, после повторного предложения бомбардировать Китай, отправил генерала Макартура в отставку [12]. Недвусмысленное, хотя и предельно завуалированное предложение вернуться к положению, существовавшему до начала войны, в Кремле услышали. Более того, поняли, расценили как весьма возможный и желательный вариант выхода из тупика. Завершить же конфликт на такой именно стадии его развития без необходимости давать объяснения населению Советского Союза могла помочь особенность советской пропаганды, однозначно трактовавшей Корейскую войну как ничем не прикрытую агрессию США и сеульского режима. А потому восстановление границы по 38-й параллели легко можно было преподнести как еще одну «убедительную победу сил мира». Но для этого прежде всего следовало отказаться от жесткого внешнеполитического курса, освободиться от тех членов узкого руководства, кто навязал его и поставил тем самым СССР в крайне опасное положение.
Первым признаком весьма возможных перемен стало опубликованное «Правдой» 17 февраля интервью со Сталиным. Следуя в деталях продуманной последовательности вопросов «корреспондента», Иосиф Виссарионович так построил новую внешнеполитическую концепцию: «-Не может ни одно государство, в том числе и Советское государство, развертывать вовсю гражданскую промышленность, начать великие стройки вроде гидростанций на Волге, Днепре, Амударье, требующие десятков миллиардов бюджетных расходов, продолжать политику систематического снижения цен на товары массового потребления, тоже требующего десятков миллиардов бюджетных расходов, вкладывать сотни миллиардов в дело восстановления разрушенного немецкими оккупантами народного хозяйства и вместе с тем, одновременно с этим, умножать свои вооруженные силы, развернуть военную промышленность. Не трудно понять, что такая безрассудная политика привела бы к банкротству государства».
Затем Сталин напомнил о предложениях советской стороны немедленно заключить Пакт мира пяти великих держав, начать сокращение вооружений, запретить атомное оружие. И только потом в обычной для себя катехизисной форме остановился на Корейской войне:
Что вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться?
— Если Англия и Соединенные Штаты Америки окончательно отклонят мирные предложения народного правительства Китая, то война в Корее может кончиться лишь поражением интервентов.
— Почему? Разве американские и английские генералы и офицеры хуже китайских и корейских?
— Нет, не хуже… Трудно убедить солдат, что Соединенные Штаты Америки имеют право защищать свою безопасность на территории Кореи и у границ Китая, а Китай и Корея не имеют права защищать свою безопасность на своей собственной территории или у границ своего государства. Отсюда непопулярность войны среди англо-американских солдат.
А в заключение сказал главное:
— Считаете ли новую мировую войну неизбежной?
— Нет. По крайней мере в настоящее время ее нельзя считать неизбежной… Что касается Советского Союза, то он будет и впредь непоколебимо проводить политику предотвращения войны и сохранения мира.
Накануне, 16 февраля 1951 г., ПБ, собравшееся в составе: Сталин, Булганин, Берия, Маленков, Молотов, Микоян, Хрущев, при участии Сабурова, приняло три взаимосвязанных решения, определивших более чем на два года судьбы страны. В соответствии с первым Н.А. Булганина освободили от обязанностей председателя Координационного комитета, иными словами — Верховного Главнокомандования Вооруженными Силами страны в мирное время, «ввиду его занятости». Во главе комитета утвердили военного министра A.M. Василевского, а заместителем — начальника Генерального штаба С.М. Штеменко. Вторым актом Булганину возвратили прежнее положение руководителя ВПК, отобранное у него после начала Корейской войны:
«Об образовании Бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Министров Союза ССР постановляет: [1]. Образовать при Совете Министров СССР Бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Возложить на Бюро по военно-промышленным и военным вопросам руководство работой: а) Министерства авиационной промышленности; б) Министерства вооружения; в) Военного министерства; г) Военно-Морского министерства. Утвердить председателем Бюро по военно-промышленным и военным вопросам тов. Булганина Н.А. и членами Бюро тт. Хруничева М.В., Устинова Д.Ф., Василевского A.M., Юмашева И.С».
Третье решение коренным образом меняло уже саму систему власти в стране.
«Вопрос Президиума Совета Министров СССР. Председательствование на заседаниях Президиума Совета Министров СССР и Бюро Президиума Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Булганина, Берия и Маленкова, поручив им также рассмотрение и решение текущих вопросов.
Именно тогда, летом 1950 г., «холодная война» неожиданно вступила в самую опасную фазу, и опять Советский Союз был вынужден все свои силы бросить на очередную гонку вооружений.
Новое ядро СМ СССР, оно же — узкое руководство практически в полном составе, лишь без Косыгина, начало менять пространственную ориентацию своей внешней политики и переносить центр тяжести в ней с Западной Европы на Дальний Восток. Казалось, что победа революции в Китае создавала возможность для активного и широкого проникновения, позволяла закрепиться в обширном регионе мира. Вроде бы подтверждало такое восприятие многое: обретение незадолго перед тем независимости Индией, Пакистаном и Бирмой; успешная победа в декабре 1949 г. индонезийского народа над войсками Нидерландов и поддерживавшей их Великобритании; провозглашение в январе 1950 г. независимости Вьетнама — после четырехлетней борьбы с французскими колонизаторами; гражданская война, шедшая на Филиппинах, в Малайе.
12 января 1950 г. Дин Ачесон, только что сменивший Маршалла на посту государственного секретаря США, выступая в национальном клубе печати в Вашингтоне, объявил Японию с островами Рюкю и Филиппины «оборонительной линией» своей страны. Заявил о готовности администрации Трумэна предоставить народам Азии ту помощь, в которой они будут нуждаться. Но отметил и иное. Мол, в полном соответствии с давней, традиционной российской политикой СССР стремится отделить северные территории Китая, присоединив их. Якобы так он уже поступил с Монголией, собирается — с Маньчжурией и Синьцзяном.
Усугубило, без сомнения, подозрительность американцев подписание 14 февраля в Москве советско-китайского договора о дружбе, союзе и взаимной помощи, носившего откровенно антияпонскую направленность. Ведь в нем прямо отмечалось: «В случае если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению Японии или союзных с ней государств и она окажется, таким образом, в состоянии войны, то другая сторона немедленно окажет военную и иную помощь всеми(выделено мною. — Ю.Ж.)имеющимися в ее распоряжении средствами». Тем самым не отрицалась возможность применения ядерного оружия, хотя об этом прямо не говорилось.
Но не менее важное значение для оценки подлинной ситуации, возникшей в Азии, для оценки новых отношении Москвы с Пекином играло и подписанное в тот же день соглашение о КВЖД, теперь называемой Китайской Чанчуньской железной дорогой, о Порт-Артуре и Дальнем — по сути военных базах СССР, и транспортной коммуникации, связывающей их с советской территорией. Они должны были быть переданы КНР после подписания мирного договора с Японией, но не позднее конца 1952 г., до этого же срока оказывались под совместным, советско-китайским управлением [1].
Положение, складывавшееся теперь в мире, члены узкого руководства оценивали довольно схоже. Маленков, выступая всего за три месяца до начала Корейской войны, 9 марта, перед избирателями, сказал: «Советское правительство, верное делу всеобщего мира, не откажется от дальнейших усилий, направленных на всемерное обеспечение мира, и готово быть активным участником всех честных планов, мероприятий и действий по предотвращению новой войны, по сохранению мира во всем мире». То же самое, только в более жестком, суровом тоне, высказал уже на следующий день и Молотов: «Мы всецело стоим за ленинско-сталинские принципы мирного сосуществования двух систем и за их мирное экономическое соревнование. Но нам хорошо известна та истина, что пока существует империализм, существует и опасность новой агрессии…» [2]Только Сталин и весной, и летом 1950 г. хранил необычное молчание, ни разу не высказался по вопросам внешней политики, даже в наиболее простой форме — интервью. Потому-то ничто и не предвещало того, что произошло 25 июня, — вторжения северокорейских войск на территорию Южной Кореи.
Почему началась Корейская война? До сих пор, несмотря на более чем настойчивые поиски, так и не удалось обнаружить никаких документов, которые подтвердили бы предварительное одобрение ее Кремлем, — ни согласия Сталина или Молотова, ни коголибо другого из узкого руководства, даже устного, но непременно зафиксированного официальной протокольной записью. Не обнаружено некоего секретного пакта СССР — КНДР, заключенного 10 апреля 1950 г. во время встречи Ким Ир Сена со Сталиным, Маленковым, Молотовым и Вышинским. Сегодня можно уже считать, что такого рода договоренностей просто не существовало. Скорее всего, инициатором войны на Корейском полуострове являлся Пхеньян — с благословения на то Пекина, обезопасившего себя на случай прямого столкновения обязательной поддержкой Москвы. Советский Союз — его узкое руководство, судя по всему, просто было поставлено в известность о том, что вскоре должно произойти, а потому вынуждено было ограничиться лишь одним — принятием данного факта к сведению и расчетом на то, что США и его союзники не станут вмешиваться в локальный конфликт либо просто не успеют этого сделать.
Прямым подтверждением служит «Директива» послу СССР в Пхеньяне Т.Ф. Штыкову, утвержденная Маленковым, Молотовым и Громыко 24 сентября 1949 г., ровно за девять месяцев до начала Корейской войны. Документ этот до предела откровенно выражал подлинную позицию советского руководства:
«Тов. Штыкову поручается встретиться с Ким Ир Сеном и Пак Хе Пеном и, строго придерживаясь приведенного ниже текста, заявить следующее:
В связи с поставленными Вами вопросами в беседе со мной 12 августа с. г. я получил указание передать Вам мнение Москвы по затронутым Вами вопросам.
Ваше предложение начать наступление корейской народной армии на юг вызывает необходимость дать точную оценку как военной, так и политической стороны этого вопроса.
С военной стороны нельзя считать, что корейская народная армия подготовлена к такому наступлению. Не подготовленное должным образом наступление может превратиться в затяжные военные операции, которые не только не приведут к поражению противника, но и создадут значительные политические и экономические затруднения для Северной Кореи, чего, конечно, нельзя допустить(здесь и далее выделено мною. — Ю. Ж.).Поскольку в настоящее время Северная Корея не имеет необходимого превосходства вооруженных сил по сравнению с Южной Кореей, нельзя не признать, что военное наступление на юг является сейчас совершенно неподготовленным и поэтому с военной точки зрения оно недопустимо.
С политической стороны военное наступление на юг Вами также не подготовлено. Мы, конечно, согласны с Вами, что народ жаждет объединения страны, а на юге он, кроме того, ждет освобождения от гнета реакционного режима. Однако до сих пор сделано еще очень мало для того, чтобы поднять широкие народные массы Южной Кореи на активную борьбу, развернуть партизанское движение по всей Южной Корее, создать там освобожденные районы и организовать силы для общенародного восстания. Между тем только в условиях начавшегося и действительно развертывающегося народного восстания, подрывающего основы реакционного режима, военное наступление на юг могло бы сыграть решающую роль в деле свержения южнокорейских реакционеров и обеспечить осуществление задачи объединения всей Кореи в единое демократическое государство. Поскольку в настоящее время сделано еще очень мало для развертывания партизанского движения и подготовки общенародного восстания в Южной Корее, нельзя не признать, что и с политической стороны предложенное Вами наступление на юг также не подготовлено.
Что касается частной операции по захвату Онджинского полуострова и района Кайдзио, в результате которой границы Северной Кореи продвинулись бы почти к самому Сеулу, то эту операцию нельзя рассматривать иначе, как начало войны между Северной и Южной Кореей, к которой Северная Корея не подготовлена ни с военной, ни с политической стороны, как это указано выше.
Кроме того, необходимо учитывать, что если военные действия начнутся по инициативе Севера и примут затяжной характер, то это может дать американцам повод ко всякого рода вмешательствам в корейские дела.
Ввиду всего сказанного следует признать, что в настоящее время задачи борьбы за объединение Кореи требуют сосредоточения максимума сил, во-первых, на развертывании партизанского движения, создания освобожденных районов и подготовки всенародного вооруженного восстания в Южной Корее с целью свержения реакционного режима и успешного решения объединения всей Кореи и, во-вторых, дальнейшего и всемерного укрепления корейской народной армии» [3].
Именно так, предельно откровенно и ясно, советское руководство стремилось доказать Пхеньяну, что задуманная им война просто невозможна, а потому в случае ее начала сразу же превратится в безрассудную авантюру. Более того, директива содержала и удивительно точный, безошибочный прогноз возможного развития событий на полуострове: военные действия обязательно примут затяжной характер, дадут США основание для прямого вмешательства, породят непременно политический и экономический кризис в КНДР. Трудно представить, что столь взвешенная оценка ситуации могла существенно измениться за последующие девять месяцев, ведь Пхеньян так и не сумел решить ни одну из тех задач, которые Москва устанавливала как обязательные, хотя и сугубо предварительные.
Подтверждает, но лишь до некоторой степени, такое предположение и необъяснимое поведение представителя СССР в Совете Безопасности Я.А. Малика, вернее, его демонстративное отсутствие на заседаниях, 27 июня, вместо того чтобы использовать право вето и отклонить решение, рекомендовавшее членам ООН предоставить «Корейской республике такую помощь, какая может быть необходима для того, чтобы отразить вооруженное нападение и восстановить международный мир и безопасность в этом районе» [4], и 7 июля — о создании объединенного командования сил ООН в Корее под руководством США. Вместе с тем советское правительство в официальном ответе генеральному секретарю ООН Трюгве Ли, МИД в заявлениях и нотах США и Великобритании всячески уклонялись от однозначного ответа на прямо поставленный вопрос, «признает ли СССР ответственность за происходящее». Одновременно почему-то сосредоточивали внимание и свое, и оппонентов на другом — на отсутствии в ООН и Совете Безопасности законного китайского делегата, представлявшего бы Пекин, а не Тайбей, и на том, что приказ Трумэна 7-му флоту перебазироваться к берегам Тайваня «является прямой агрессией против Китая» [5]. Не было ли все это попыткой узкого руководства намекнуть, кто же является действительно ответственным за происходящее?..
Вашингтон, несомненно, воспринял события на Корейском полуострове как начало претворения в жизнь истинных целей советско-китайского договора, как переход «коммунизма» к открытому наступлению в Азии. Потому-то уже 27 июня Трумэн отдал приказы американским вооруженным силам оказать южнокорейской армии всю необходимую поддержку, а три дня спустя — об отправке в Корею войск США.
В течение следующего месяца узкое руководство, скорее всего, пыталось найти приемлемый для себя выход из сложного положения, в котором оно оказалось. Однако успех северян, стремительным наступлением занявших почти весь полуостров, помешал тогда выработать достаточно твердую однозначную позицию. Внезапно вернувшийся 1 августа к исполнению своих обязанностей Я.А. Малик попытался, следуя директиве Москвы, использовать благоприятную для КНДР ситуацию. Он предложил пригласить представителей и Пхеньяна, и Сеула на заседание Совета Безопасности, чтобы с их участием достигнуть прекращения боевых действий. Тогда же двумя нотами, врученными послу США в Москве, правительство СССР как бы дистанцировалось от конфликта, своеобразно очертило зону его вне пределов Советского Союза: 4 сентября — в связи с обстрелом советского самолета в районе Порт-Артура и 8 октября — зафиксировав нарушение американским самолетом воздушного пространства СССР неподалеку от Владивостока.
Между тем войска США — ООН под командованием генерала Дугласа Макартура добились существенного перелома в ходе войны. Высадив 16 сентября в районе города Инчхон 50-тысячный воздушный десант, они не только вынудили северокорейские части к отходу с юга, но и создали мощный плацдарм для будущего контрнаступления.
Советское руководство, осознав серьезную угрозу для КНДР, попыталось с помощью дипломатических мер спасти режим Ким Ир Сена от вполне возможного краха. 20 сентября А.Я. Вышинский, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, повторил призыв Сталина к четырем великим державам «объединить свои мирные усилия и заключить между собой Пакт по укреплению мира», дополнив его призывом приступить уже в текущем, 1950 г., к сокращению численности своих вооруженных сил на треть, а 2 октября, остановившись, как он и обещал, в первом выступлении, на конкретных событиях, угрожающих стабильности во всем мире, предложил квалифицировать события в Корее «как внутреннюю борьбу, внутреннюю гражданскую войну между двумя правительственными лагерями» и потому рекомендовал распустить комиссию ООН по Корее, «способствовавшую… своими действиями разжиганию гражданской войны в Корее» [6]. И не встретил, разумеется, поддержки.
Тем временем американские, они же ооновские, войска начали давно готовившееся контрнаступление.
19 октября заняли Пхеньян, а к концу месяца сумели продвинуться практически до реки Ялу, разделяющей КНДР и КНР. В создавшихся условиях Пекин, еще
20 августа телеграммой в ООН напомнивший всем, что Китай граничит о Кореей и потому будет поддерживать своего соседа, ввел на территорию Северной Кореи свои вооруженные силы, выступавшие как «добровольцы» (ЦРУ зафиксировало это 20 октября). 4 ноября демократические партии КНР выступили с совместным заявлением, открыто указав в нем: «Китайский народ не только в силу своего морального долга должен помочь корейскому народу в его борьбе против Америки. Оказание помощи Корее отвечает также интересам всего китайского народа и вызывается необходимостью самообороны. Спасти своего соседа — значит спасти себя. Чтобы защитить нашу родину, мы должны помочь корейскому народу» [7].
Появление китайских «добровольцев» не только весьма быстро и существенно изменило соотношение сил на полуострове в пользу северян, но и предрешило весь дальнейший ход боевых действий.
Однако Москва, не исключая самого худшего варианта развития событий, предпринимала все меры, которые считала неотложными. Еще 16 августа ПБ утвердило состав научно-технического совета Специального комитета при СМ СССР для ускорения создания новейшей ракетной системы ПВО «Беркут». 8 сентября для предельно возможной координации усилий экономики всего Восточного блока Микояна утвердили представителем СССР в СЭВ, фактически — главой этой организации. 25 сентября тому же Микояну поручили совместно с министром путей сообщения Вещевым и заместителем министра иностранных дел Громыко «в суточный срок» представить в ПБ предложения о строительстве железной дороги от советской границы до станции Маньчжурия, призванной создать дополнительную линию доставки необходимого КНР и КНДР вооружения, топлива, продовольствия. Наконец, 24 октября, в разгар успешного американского наступления, ПБ приняло самое серьезное, рассчитанное на крайнюю ситуацию постановление — «О сохранении и создании мобилизационных мощностей по производству военной техники» [8]. И только в ноябре узкое руководство сочло должным, своевременным прямо вступить в конфликт, правда, сохраняя это в строжайшей тайне, и выделило для защиты КНДР с воздуха «корпус Лобова», как он именовался в протоколах ПБ — 64-й истребительный авиационный корпус советских ВВС [9].
И все же Москва еще так и не смогла определиться, не избрала окончательной линии поведения: сделать ли ставку на мирное разрешение конфликта или идти в конфронтации до конца. Конца логического, завершающегося третьей мировой войной. Столь необычно длительный поиск решения, затянувшийся на более чем четыре месяца, объяснялся событием, ставшим самой важной государственной тайной СССР, — очередной тяжелой болезнью, обрушившейся на Сталина. Заболевание вынудило его отойти на четыре с половиной месяца, со 2 августа по 21 декабря, от участия в работе узкого руководства, от принятия каких-либо решений, даже от высказываний по самым важным, принципиальным вопросам внешней и внутренней политики. То есть отойти от руководства страной в тот самый момент, когда мир оказался на грани ядерной войны.
Двойственность, неопределенность взглядов Кремля достаточно ясно продемонстрировал доклад, сделанный Булганиным 6 ноября. Перейдя по традиции к оценке международного положения, он вначале предложил как определяющую только мирную концепцию, повторил, несколько расширив, предложение Сталина уже двухлетней давности — «о скорейшем заключении мирного договора с Германией, о выводе оккупационных войск и о создании общегерманского правительства», высказал требование «скорейшего заключения мирного договора с Японией, вывода из Японии оккупационных войск». Но одновременно Булганин продемонстрировал имевшиеся у узкого руководства два взаимоисключающих подхода к решению корейской проблемы. Поначалу заявил: «Советское правительство, верное своей неизменной политике мира, с самого начала событий в Корее настаивало на урегулировании конфликта мирными средствами… предлагало немедленно прекратить военные действия в Корее и одновременно вывести оттуда все иностранные войска, предоставив тем самым корейскому народу возможность решить свои внутренние дела без иностранного вмешательства». В конце же доклада позволил себе высказать прямую угрозу, не исключив и того, что СССР может открыто вступить в войну в Корее. «Опыт истории говорит, что наша миролюбивая политика не является признаком слабости. Этим господам («поджигателям войны». — Ю. Ж.)пора бы усвоить, что наш народ способен постоять за себя, постоять за интересы своей родины, если понадобится—с оружием в руках(выделено мною. — Ю. Ж.)» [10]. Подобные, крайне воинственные настроения стали проявляться и в США. После провала наступления, начатого 24 ноября и разрекламированного как завершающее войну непременно «к рождеству», после отступления американских войск назад к 38-й параллели командующий объединенными силами ООН в Корее Макартур предложил Трумэну начать бомбардировку территории Китая, а если потребуется, то и СССР, применив и ядерное оружие. 30 ноября, отвечая на вопросы журналистов о дальнейших операциях в Корее, президент США вдруг заявил: «Мы предпримем все необходимое, что потребует военная ситуация». А когда его попросили уточнить: «Даже используя атомную бомбу?» — добавил: «Включая все виды вооружения, которыми мы обладаем» [11]. Так и Трумэн оказался перед необходимостью выбора — победить во что бы то ни стало, даже подвергнув атомной бомбардировке Китай и СССР и тем самым начав третью мировую войну, или смириться не с поражением, нет, а всего лишь с восстановлением существовавшего до 25 июня положения.
13 января 1951 г. Трумэн выбор сделал: он заявил о нежелательности дальнейшего расширения масштабов и характера боевых действий, а через четыре месяца, после повторного предложения бомбардировать Китай, отправил генерала Макартура в отставку [12]. Недвусмысленное, хотя и предельно завуалированное предложение вернуться к положению, существовавшему до начала войны, в Кремле услышали. Более того, поняли, расценили как весьма возможный и желательный вариант выхода из тупика. Завершить же конфликт на такой именно стадии его развития без необходимости давать объяснения населению Советского Союза могла помочь особенность советской пропаганды, однозначно трактовавшей Корейскую войну как ничем не прикрытую агрессию США и сеульского режима. А потому восстановление границы по 38-й параллели легко можно было преподнести как еще одну «убедительную победу сил мира». Но для этого прежде всего следовало отказаться от жесткого внешнеполитического курса, освободиться от тех членов узкого руководства, кто навязал его и поставил тем самым СССР в крайне опасное положение.
Первым признаком весьма возможных перемен стало опубликованное «Правдой» 17 февраля интервью со Сталиным. Следуя в деталях продуманной последовательности вопросов «корреспондента», Иосиф Виссарионович так построил новую внешнеполитическую концепцию: «-Не может ни одно государство, в том числе и Советское государство, развертывать вовсю гражданскую промышленность, начать великие стройки вроде гидростанций на Волге, Днепре, Амударье, требующие десятков миллиардов бюджетных расходов, продолжать политику систематического снижения цен на товары массового потребления, тоже требующего десятков миллиардов бюджетных расходов, вкладывать сотни миллиардов в дело восстановления разрушенного немецкими оккупантами народного хозяйства и вместе с тем, одновременно с этим, умножать свои вооруженные силы, развернуть военную промышленность. Не трудно понять, что такая безрассудная политика привела бы к банкротству государства».
Затем Сталин напомнил о предложениях советской стороны немедленно заключить Пакт мира пяти великих держав, начать сокращение вооружений, запретить атомное оружие. И только потом в обычной для себя катехизисной форме остановился на Корейской войне:
Что вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться?
— Если Англия и Соединенные Штаты Америки окончательно отклонят мирные предложения народного правительства Китая, то война в Корее может кончиться лишь поражением интервентов.
— Почему? Разве американские и английские генералы и офицеры хуже китайских и корейских?
— Нет, не хуже… Трудно убедить солдат, что Соединенные Штаты Америки имеют право защищать свою безопасность на территории Кореи и у границ Китая, а Китай и Корея не имеют права защищать свою безопасность на своей собственной территории или у границ своего государства. Отсюда непопулярность войны среди англо-американских солдат.
А в заключение сказал главное:
— Считаете ли новую мировую войну неизбежной?
— Нет. По крайней мере в настоящее время ее нельзя считать неизбежной… Что касается Советского Союза, то он будет и впредь непоколебимо проводить политику предотвращения войны и сохранения мира.
Накануне, 16 февраля 1951 г., ПБ, собравшееся в составе: Сталин, Булганин, Берия, Маленков, Молотов, Микоян, Хрущев, при участии Сабурова, приняло три взаимосвязанных решения, определивших более чем на два года судьбы страны. В соответствии с первым Н.А. Булганина освободили от обязанностей председателя Координационного комитета, иными словами — Верховного Главнокомандования Вооруженными Силами страны в мирное время, «ввиду его занятости». Во главе комитета утвердили военного министра A.M. Василевского, а заместителем — начальника Генерального штаба С.М. Штеменко. Вторым актом Булганину возвратили прежнее положение руководителя ВПК, отобранное у него после начала Корейской войны:
«Об образовании Бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Министров Союза ССР постановляет: [1]. Образовать при Совете Министров СССР Бюро по военно-промышленным и военным вопросам. Возложить на Бюро по военно-промышленным и военным вопросам руководство работой: а) Министерства авиационной промышленности; б) Министерства вооружения; в) Военного министерства; г) Военно-Морского министерства. Утвердить председателем Бюро по военно-промышленным и военным вопросам тов. Булганина Н.А. и членами Бюро тт. Хруничева М.В., Устинова Д.Ф., Василевского A.M., Юмашева И.С».
Третье решение коренным образом меняло уже саму систему власти в стране.
«Вопрос Президиума Совета Министров СССР. Председательствование на заседаниях Президиума Совета Министров СССР и Бюро Президиума Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Булганина, Берия и Маленкова, поручив им также рассмотрение и решение текущих вопросов.