Жюбер Эрве. Кадриль убийц

   — А, вот ты где!
   Еж спрятался под тремя подушками и дрожал всеми своими иголками. Роберта взяла его на руки и нежно погладила. Крохотное животное выглядело перепуганным.
   — Что происходит, мой маленький Ганс?
   Зажмурилась и подключилась к мыслям ежика.
   Черная, зловещая до одури мысль заполонила весь мозг млекопитающего. И была она такова: «Моя любимая Хозяйка вскоре ответит на призыв. Пора начинать пускать слезы и вопли. И трубы прогремят песнь безмерную. Мяууу».
   Мысль была шерстистой, когтистой и желтоглазой.
   — Вельзевул, дьявольский котяра! — взревела Моргенстерн, оборачиваясь к нему. — Вот как? Он возвращается?
   Вельзевул вылизывал лапу с отсутствующим видом, игнорируя вопрос. Роберта бросилась в спальню и принялась собирать чемодан, бросив в него ежа, которого тут же накрыли «Боди Перфект», носки и выцветшие платья. В голове колдуньи бесновались мысли.
   Звонить Груберу бессмысленно. Он назовет ее чокнутой. У нее хватало денег на поездку в Париж. Ей надо было все выяснить.
   Через две минуты чемодан был собран и закрыт. Роберта ракетой пролетела по гостиной и с яростью захлопнула за собой дверь. Вельзевул зловеще мяукнул и вспрыгнул на подоконник, чтобы посмотреть на город, который построили эти жалкие людишки, чтобы жить в нем. В его бездонно черных зрачках читалось все презрение мира.
 
   Верующие постепенно заполняли единственный неф склепа, заменявшего церковь. Под его сводами, почерневшими от копоти свечей, помещались не более пятидесяти человек. Алтарь, простой каменный куб, отмечал местоположение абсиды. Чаща и амвон с книгой были единственными видимыми аксессуарами литургии.
   Все собравшиеся в склепе накрыли головы белой вуалью, что делало их похожими на плакальщиц. Все замерли в строгих неудобных позах. Но не плакали. Сбоку появился служитель. Он подошел к амвону, открыл книгу, сделал вид, что ищет страницу, и наконец нашел ее. Он оперся обеими руками на амвон, оглядел собравшихся с холодной уверенностью того, кто сделал выбор между Богом и Дьяволом.
   Большинство собравшихся вздрогнули, увидев лицо священника-гермафродита, его гладкий выпуклый лоб, поджатые губы, глаза, впавшие от ночного бдения или внутренней экзальтации. На нем была странная сутана. Черная. С тремя вышитыми вверх тормашками крестами.
   Священник начал хриплым шепотом:
   — Именем Всемогущего, к кому обращаемся, кого боготворим и ныне, и присно, и во веки веков.
   Присутствующие шепотом повторили фразу. Было похоже, что по плитам склепа шлепают клешни целой армии сколопендр.
   — Могуществом переданного нам Ключа Вайхеон… — жрец ждал, пока аудитория повторит каждое произнесенное им имя… — Стмуламафон… Эрогарес… Ретрагсаммафон… Клиоран… Исион… Эзитон… Эриона… Онера… Эразин… Моин… Меффиас… Сотер… Эммануил… Саваоф… Адонай… я призываю Тебя, Аминь.
   После литании последовало долгое молчание. Верующие стояли, опустив головы. Кое-кто покачивался. Жрец, закрывший глаза, был воплощением сосредоточенности.
   Неизвестно откуда возникший ветер разом загасил все свечи, погрузив склеп во мрак. Присутствующие испуганно ахнули.
   И тут же вспыхнули четырнадцать красных свечей. Торчащие в двух подсвечниках, появившихся на алтаре, они выглядели четырнадцатью длинными пальцами скелета. Пламя свечей рисовало на своде корчащиеся фигуры.
   — Мы призываем Тебя, — вновь загнусавил жрец, обращаясь к земле и ее глубинам. — Мы, Твои служители, Твоя армия мрака. И все мы предлагаем Тебе этот дар, чтобы лучше служить Твоему делу.
   Из первых рядов вышла и приблизилась к алтарю молодая женщина. Она сбросила накидку и обнаженной улеглась на каменный куб, прижав руки к телу. Воск свечей падал рядом с ней и с потрескиванием застывал. Затхлый воздух склепа смешался с вонью жира от свечей.
   Жрец схватил чашу. На дне колыхалась вязкая жидкость. Он окунул в нее два пальца и начертал на животе неподвижной женщины треугольник. Внутри треугольника он вписал HIS, а по обеим сторонам формулы нарисовал два перевернутых креста. Женщина слегка вздрогнула от ледяного прикосновения. Ее грудь стала вздыматься все чаще в ритме яростного танца огня на своде.
   — Пусть принесут агнца, — приказал жрец. Один из присутствующих вытолкнул из толпы покорного пятилетнего мальчишку, тоже обнаженного. Его явно накачали наркотиками. Он позволил подвести себя к алтарю, его глаза не отрывались от свечей. Сцена выглядела странно: черный жрец, застывший спиной к нефу, словно окаменевший ребенок и неподвижная лежащая женщина.
   Жрец резко развернулся. Схватил ребенка за подбородок и поднял на вытянутой руке на уровень своего лица. Ребенок даже не моргнул. Только дыхание стало чуть свистящим. Священнослужитель вынул правую руку из складок сутаны. В ней сверкнул кривой длинный нож…
   Наполнив кровью чашу, стоящую на животе женщины, он позвал помощников. Двое служителей в черном унесли безжизненное тело. Жрец повернулся к аудитории. Его глаза горели экстазом. Жрица подняла чашу и произнесла:
   — Это кровь Его, разделите ее со мной.
   Верующие приблизились для участия в кровавой евхаристии. Ла Вуазен только позволила им обмакнуть дрожащие губы в чаше, которую держала обеими руками. Изредка она поглаживала чье-нибудь лицо, как внимательная щедрая мать, ласкающая своих детей.

ЛОГОВО ОДИННАДЦАТИ ТЫСЯЧ ДЬЯВОЛОВ

   — А вот и «Кот-рыболов».
   На вывеске красовался силуэт кота в широкополой шляпе, сидящего на бортике колодца с удочкой в лапах. Фасад заведения выглядел еще более непрезентабельно, чем фасад «Двух саламандр». Три выщербленные ступеньки вели к перекошенной двери. А сам дом наклонился вперед. Казалось, что лачуги на другой стороне улицы отступили, чтобы избежать катастрофы.
   Роберта поставила корзину с апельсинами на первую ступеньку. Ганс-Фридрих высунул носик из корзины, наблюдая, как колдунья пытается открыть дверь. Она была заперта. Дом был закрыт. Ни малейшего признака жизни внутри.
   Роберте пришлось отшагать добрых полмили, чтобы добраться до этого средневекового квартала на острове Святого Людовика. Ей казалось, что ее перемолотила, перелопатила, выжала плотная суетливая толпа. Улица, на которой она оказалась, выглядела на удивление безлюдной. Только какой-то горожанин, посвистывая, приближался к ней.
   — Эй, друг! — позвала Роберта. — А люди где?
   Она невольно перешла на просторечье. Исторический город воздействовал с такой силой, что она, едва выйдя из раздевалки, где выбрала себе одеяние уличной торговки фруктами, тут же забыла о родном городе, криминалке и обществе, уроженкой которого была. Однако в журнале посещений исторического города она записалась под своим именем. На этот раз она решила соблюсти все формальности.
   — Люди на игре, дама моя, — ответил прохожий.
   — Игре?
   — Игра в мяч.
   Он показал на такой же запущенный домик без вывески.
   — Там.
   Мужчина поклонился и толкнул дверь указанного им дома. До нее донеслось эхо далеких голосов, исчезнувших, как только захлопнулась дверь. Роберта подхватила корзину, легонько шлепнула ежика по носу, чтобы он спрятался, и вошла в логово.
   Мужчина сворачивал за угол в конце коридора, освещенного чадящими факелами. Колдунья бросилась вслед, как вдруг рука, вылетевшая из стены, бесцеремонно схватила ее за плечо и остановила на лету.
   — Плати пошлину, торговка апельсинами. — В кабинке стоял настоящий гигант. — Два су на ладонь и апельсин для утоления жажды.
   И тут же сунул руку в корзину. Роберта порылась в кармане в поисках железяк. Протянула ему две монеты, вытащенные наугад. Портье взял их и пропустил. Чем дальше Роберта продвигалась по коридору, тем яснее становились голоса.
   — Пятнадцать! — услышала она.
   Она поднялась по небольшой лестнице и увидела помещение для игры в мяч, на которую собрался весь квартал. Не очень большой и не очень высокий прямоугольный зал. Двойной ряд трибун вокруг центральной арены. Колдунья стояла в центре одного из коротких рядов. Сидящая на трибунах публика не отрывала глаз от белого мяча, летавшего по корту. Роберта нашла место и села, чтобы посмотреть партию.
   Игроки, мужчина и женщина, были в легких спортивных нарядах, короткие штаны, жилет, оставляющий руки открытыми, простенький парик. Каждый держал маленькую ракетку. Корт делился надвое сеткой. Стены были обтянуты черной тканью, что облегчало слежение за мячом. Но та же ткань придавала залу мрачный вид.
   Женщина резко бросилась вперед к сетке. Подпрыгнула, ударила мяч на лету, и тот полетел прямо в ее противника. Он не сумел отбить мяч, и невозмутимый судья прокричал: «Тридцать!» Зрители захлопали и закричали «ура!». Партия заканчивалась.
   Мужчина отыграл одно очко, сровняв счет в последнем сете. Роберта опустила руку в корзину с апельсинами в поисках Ганса-Фридриха. Положила ладонь на колючки и стала нежно его поглаживать.
   Она собиралась использовать ежа-телепата задолго до того, как Пеликан пересечет плотину, границу территории исторического города. Ганс-Фридрих был своеобразным метчиком, а Роберта — милиционером, мозг которого осаждали ужасающие видения зарезанных детей и сатанистских ритуалов. Она ждала самого худшего. И приехала, чтобы бросить вызов Злу.
   Ганс-Фридрих послушно слушал толпу, передавая мысли колдунье, которая, прикрыв глаза, разглядывала сцены, проносившиеся в ее мозгу.
   Париж. И снова Париж. Почти ни одного изображения с суши. Все, кто находился в игровом зале, жители и транзитники, сжились с иллюзией. Сцены праздников, виды Версаля. Многие вкусили удовольствий зачарованного острова. Обнаженная женщина. Она тут же изгнала образ, поняв, что речь идет о галантном свидании.
   Внезапная вспышка разорвала сцену надвое. Колдунья открыла глаза. Женщина выиграла очко. Арбитр объявил матч-болл. Роберта сосредоточилась и попросила Ганса-Фридриха медленно пройтись по мыслям собравшихся в зале. Вновь возникли образы. Она очистила их от шелухи, как чистила апельсины для своих покупателей.
   «Стоп!» — вдруг приказала она.
   В колеблющемся отражении толпы внезапно возникла пустота, анклав, о границы которого разбивались мысли окружающих. Роберта попросила ежа сосредоточиться на ментальном вакууме. Почувствовала усилия зверька. Но черная дыра оставалась непроницаемой.
   Женщина закричала, когда ее мяч запутался в сетке. Роберта заметила, как заколыхались края сумрачного провала, из которого вырвались языки пламени, образовав сияющую корону, какая возникает при полном солнечном затмении.
   Она спросила соседа, кем была женщина, играющая на корте.
   — Дама Гибод, — ответили ей. — Лучшая в городе. Зал для игры в мяч принадлежит ей. Да!
   Мужчина вскочил, как и все остальные зрители. Дама Гибод выиграла матч. Ее противник, не веря своим глазам, смотрел, куда ударился посланный им мяч.
   — Дама Гибод, значит, — пробормотала Роберта, оставшись сидеть. — Похоже, кротовый порошок помогает вам.
   Зрители направлялись к выходам в нижней части трибун. Колдунья вновь проникла в мысли Ганса-Фридриха. Изображение, несколько секунд назад однообразное, теперь походило на разбегающуюся вселенную. Те, кто покидал общий мир игорного зала, обретали свой собственный ментальный мир. Зона тени сузилась.
   Роберта собиралась прекратить обследование, когда ее внимание привлекла одна мысль. Она вернулась назад.
   — Что это значит? — проворчала она. Она видела окружающий мир чужими глазами. На ней было платье викторианской эпохи. И она стояла на палубе Альбатроса в Лондоне над нефом Хрустального Дворца.
   Роберта вытянулась, ища, откуда долетела мысль, и тут же определила источник. Мужчина. Он покидал зал с противоположной трибуны.
   Никто не знал, что она находилась в Париже. Значит, за ней следили? Самое лучшее доказательство, что в историческом городе что-то затевалось. Но почему незнакомец уходил, не обернувшись? Он должен был дождаться, когда она покинет зал, а затем устремиться за ней. Дама Гибод подождет. — Fiat lux! — процедила она сквозь зубы. Выражение можно было перевести примерно как «Да будет свет!». Колдунья сунула Ганса-Фридриха в карман, оставила на скамье корзину с апельсинами и пересекла почти пустые трибуны, чтобы посмотреть, куда направлялся ее филер.
 
   Мужчина пересек половину города по его меридиану. К счастью, Париж XVII века имел небольшую протяженность. Кроме того, Палладио из соображений экономии места или денег устроил тупики почти во всех кварталах. Поэтому маршрут, ведущий к северной границе города, куда с невероятной решимостью направлялся мужчина, был довольно коротким.
   Роберте хотелось читать в его мозгу. Но невероятные усилия, которые потребовались ежу в игровом зале, истощили его, и он посапывал во сне в глубине ее кармана. Колдунья не решалась разбудить его и подвергнуть новым испытаниям.
   Они выбрались из улочек острова Святого Людовика и пересекли Сену. Мужчина прошел вдоль Лувра и углубился в Сен-Жермен-л'Оксеруа. Роберта продолжала следить за ним и внутри строения, прячась за столбами, чтобы ее не заметили.
   Но ее усилия оказались напрасными: он заметил ее и пытался оторваться. Тактика его была по-детски проста: зайти в церковь, воспользоваться полумраком, проскользнуть до абсиды и выйти наружу. И повторять маневр, пока преследователь не отстанет. Но Роберту было не так просто запутать. Таким образом они пробежали Сент-Есташ, Сен-Мерри, Сен-Поль, Сен-Луи, Сен-Жервэ, Сен-Портэ. От имен святых у колдуньи начала кружиться голова.
   Эта маленькая прогулка позволила колдунье убедиться, что город был буквально охвачен религиозной лихорадкой. Церкви были переполнены верующими, все реликвии выставлены напоказ, священнослужители облачились в золотые и серебряные одеяния.
   Надо было быть глухим, чтобы не слышать беспрерывного звона колоколов, громогласного распевания гимнов, рева органов. Глухие же могли любоваться великолепием храмов, богатством убранства, восхищенными лицами. Если же вы были глухи и слепы, то вам оставалось обоняние — весь город пропах ладаном. Все ждали чуда.
   Роберта догадывалась, что настоящий город никогда не был столь религиозным. Париж стал местом паломничества после освящения неизвестно каким папой или антипапой. Но ей было наплевать на это. Главным было не потерять из виду человека, скрывавшего свое лицо. Они уже шли по грунтовой дорожке вдоль холма Монмартр.
   Эта маленькая игра наскучила обоим. Роберта уже была готова окликнуть незнакомца, но тот опередил ее, резко развернулся и решительным шагом направился к ней. Он снял парик, и его залитое потом лицо в макияже стекло, как восковая маска. Роберта смотрела на него, не произнося ни слова. Она уже узнала его, но все еще отказывалась верить своим глазам.
   — Вы следите за мной уже целый час, мадам! — рявкнул молодой человек. — Требую объяснений!
   Голос подтвердил Роберте ее подозрения. Это действительно был он.
   — Великий Зороастр, Мартино, что вы здесь делаете?
   Молодой следователь вытаращил глаза, услышав свое имя. И наклонился, чтобы рассмотреть женщину, снявшую с себя хлопковый колпак.
   — Моргенстерн? Роберта Моргенстерн?
   — Во плоти и во крови! Клянусь пурпурным Козлом, наше присутствие здесь заслуживает серьезного объяснения. Или я не права?
   Над виноградниками на склонах холма порхали бабочки, преследуя друг друга. Чуть выше располагался кабачок. Из него открывался удивительный вид на Париж. Молодой человек расплылся в радостной улыбке.
   — Еще бы. Угощаю вас, моя ненаглядная колдунья. И хочу вам поведать великое множество вещей.
   — Потрошительница была астральным близнецом? — повторил Мартино. — Черт подери! Что это такое?
   — Мартино, мы здесь вдвоем. Давайте говорить нормально, прошу вас.
   — Да. Тысячу раз простите. Хм… Значит, Потрошительница вернулась в небытие. И наша охота закончилась ничем?
   — Кое-что она дала. Иначе мы бы не сидели здесь вдвоем за кувшином вина, обсуждая это дело.
   — Верно. Ваше здоровье. За справедливость и равноправие, — предложил следователь.
   — И за преступление, без которого мы не могли бы существовать, — закончила тост колдунья.
   Они выпили вино, заедая его кусками колбасы, которую им принес хозяин кабачка.
   — Потрошительнца была астральным близнецом, — снова заговорил Мартино. — Годдфруа не упоминает об этой категории закононарушителей в своей таблице преступного ремесла. А как создают астрального близнеца?
   — Для этого достаточно иметь горшок с ка, ферментом, служащим исходным бульоном, и реликвию или предмет, принадлежавший соответствующему человеку. Ну конечно, еще надо знать заклинания.
   — Горшок с ка?
   — Египетские штучки.
   — Вы можете сотворить его?
   — Могу. Но мой близнец не проживет и шести часов.
   — Почему?
   — Потому что я редко путешествую со своим горшком с ка.
   — Понимаю, — кивнул Мартино. Роберта спросила себя, действительно ли он понимает. — Значит, Потрошительница была двойником оригинала. Это подтверждает то, что мне удалось обнаружить.
   Мартино заказал новый кувшин вина и углубился в созерцание исторического города, лежащего у его ног. Крыши Парижа образовывали сине-серый ковер. Церкви выбрасывали свои черные стрелы к небу. Лагуна, которая окружала город, построенный на суше, едва виднелась из-за марева, вызванного жарой.
   — Что вы обнаружили, Мартино? — нетерпеливо спросила Моргенстерн.
   — Помните отпечатки пальцев, взятые Симмонсом на месте преступления в Лондоне?
   Роберта кивнула, вспомнив о двух несчастных жертвах — Мэри Грэхем и Биглоу.
   — Когда Потрошительницу посадили под замок, я проверил архивы Скотленд-Ярда, относящиеся к эпохе истинного Потрошителя. Отпечатки его пальцев сохранились.
   — И они полностью совпадали с отпечатками нашей Потрошительницы, — сделала вывод Роберта. — Если бы вы прослушали курс в Колледже колдуний, вы тут же подумали бы об астральном близнеце. Почему не сказали сразу о своей находке?
   Мартино притворился возмущенным, но лицо его разгладилось, как только на столе появилось вино. Он возразил:
   — Если бы прослушали курс профессора Пишенетта, вы не стали бы искать второго убийцу.
   — Пишенетт, как кувшинчик? — усмехнулась колдунья, постучав ногтем по сосуду.
   — Эрнест Пишенетт, автор книги «Чудовищные преступления и знаменитые убийцы от Рамзеса до наших дней». Я пошел по пути логических рассуждений, — продолжил Мартино, внезапно оживившись. — Если исторический убийца Джек свирепствовал в Лондоне, почему бы ему не объявиться здесь. И я изучил моего Пишенетта, чтобы узнать, чем была Франция XVII века. Отметил ряд любопытных убийц, проверил тех, кого можно было проверить. И вот я здесь.
   — Почему Париж? Могли бы выбрать Лиссабон. Или Венецию. Или Сан-Франциско.
   — Не знаю… Я выбрал Париж случайно.
   Мартино вздохнул, ясно показывая, что не собирается повторяться.
   — И потому отправился в Париж с несколькими именами исторических убийц и элементами для их идентификации. И отыскал великую фигуру как раз тогда, когда вы решили проследить за мной.
   — Где, в зале?
   — Хм… — промычал Мартино, явно не собираясь продолжать.
   Теперь вздохнула Роберта.
   — Не заставляйте меня тянуть вас за язык, мой маленький Клеман. Это крайне болезненное заклинание.
   — Дама Гибод, — сказал он. — Женщина, играющая в мяч.
   Оба источника порознь привели их к одной и той же женщине. Штруддль — Роберту, Пишенетт — Мартино. Четкие и неоспоримые дорожки. Но дама Гибод была неизвестна в армии убийц, которую Дьявол рассеял по дорогам истории.
   — Что в ней особенного? Она убила своего кота? — усмехнулась Роберта, опасаясь услышать подтверждение того, что уже знала.
   — Дама Гибод, она же Ла Вуазен, — добавил Мартино. — Вы знаете, знаменитая отравительница, сожженная на костре. Она покупала детей по экю за штуку и приносила их в жертву Сатане. Так говорит мой дорогой Пишенетт. Эта женщина тоже является астральным близнецом.
   Роберта уже не слышала Мартино. Она думала о чудовище, которое гуляло по Парижу. Ла Вуазен не покаялась на костре. Она продолжала поносить своих палачей, пока ревущий ад пламени не заглушил ее богохульства.
   — Почему вы так уверены, что дама Гибод и есть Ла Вуазен?
   — У меня есть гравюрный портрет. Смотрите.
   Следователь развернул лист с изображением женщины по пояс. Полные губы, нос с горбинкой и выпуклый лоб. Невыразительные глаза с опухшими веками. Такое же лунное лицо, тот же облик гермафродита, поразивший современников Короля-Солнца.
   — Нам нельзя основываться на простом физическом сходстве, — решила Роберта после недолгой паузы, которую Мартино не осмеливался нарушить. — Надо удостовериться в ее личности.
   — А как к ней приблизиться, не вызвав подозрений?
   У Роберты было озабоченное лицо.
   — К тому же у нее совершенно непроницаемое ментальное поле, — добавила она.
   — Ее — что?
   Еж в правом кармане Роберты зашевелился. Она осторожно извлекла Ганса-Фридриха и поставила его на стол. Мартино поспешно вскочил и отпрыгнул в сторону.
   — Вы притащили это чудовище с собой?
   — Чудовище… Слышишь, Ганс-Фридрих?
   Она почесала подбородок ежа-телепата.
   — Это чудовище уже один раз помогло нам арестовать астрального близнеца. Почему бы не помочь снова? Если он подберется к этой женщине в момент, когда она этого не ожидает, и прочтет ее мысли…
   — Что?.. — Мартино сел на безопасном расстоянии. — Я следил за ней целых три дня. Она появляется на публике дважды: с десяти до одиннадцати и с четырнадцати до пятнадцати. И сидит в логове одиннадцати тысяч дьяволов с полудня до двух. Остальное время проводит в Версале. Вечером после игры она отправляется на зачарованный остров удовольствий. Паровое суденышко отвозит ее в замок, а утром привозит на новую игру в мяч.
   — Кто с ней играет?
   — Кто хочет. Портье записывает за полчаса до начала встречи.
   — Ее надо прозондировать во время игры, — решила Роберта.
   Она задумчиво поглаживала ежа, исследуя мысли ни о чем не подозревающего Мартино.
   — Скажите, вы ведь скрыли от меня, что играли в теннис?
   Мартино покраснел. И ответил, спрашивая себя, как об этом узнала колдунья.
   — Я даже вышел в полуфинал внутреннего турнира «Цемента Мартино»… — Он помолчал. — Вы же не хотите меня заставить играть против этой женщины?
   — Почему бы и нет? С вашим владением ракеткой вы должны довольно долго обмениваться ударами, чтобы мой маленький Ганс-Фридрих проверил ее мысли… — Колдунья взвесила ежа на ладони, словно тот был мячиком. — Поскольку он окажется рядом с ней, он сможет найти ответы на вопросы, которые нас мучают… Понимаете, что я хочу сказать?
   Лицо молодого человека осветилось, когда он понял.
   — Вижу. Вижу, что вы хотите сказать.
   А вот Ганс-Фридрих не был уверен, что правильно прочел мысли хозяйки. Она не осмелится проделать с ним такое.
   — Ты станешь героем, мой маленький Ганс-Фридрих, — вдруг приветливо сказал Мартино.
   Еж глянул на колдунью, потом на молодого следователя, потом направо и налево, оценивая свои возможности дать деру. В конце концов свернулся на ладони Роберты, сделавшись совсем крохотным. Моргенстерн сжала пальцы. С момента встречи со следователем ее мучил один вопрос.
   — Вы в Париже по приказу майора Грубера? — спросила она.
   Молодой человек смутился.
   — Не совсем, — признался он. — Я совершил это путешествие на собственные средства. А вы, напротив, действуете по приказу?
   Привилегия возраста и положения — Роберта воздержалась от ответа. Мартино несколько секунд разглядывал сидящего перед ним сфинкса. Потом отвернулся и принялся смотреть на город, потягивая вино. В городе раздался колокольный звон, извещавший о наступлении полудня. Роберта стукнула по столу и поднялась, прервав мечты следователя.
   — Еще не пришло время почивать на лаврах, мой дорогой Мартино. Ракетка ждет вас. И на этот раз надо дойти до финала!
 
   Зал для игры в мяч был переполнен. Мартино заслужил бешеные овации: он уже пять сетов держался против противницы, которая в обычное время устраняла игрока после десятка обменов ударами. Он, подняв руки, приветствовал трибуны.
   — Не зарывайся, Мартино, — прошипела колдунья сквозь зубы.
   Она сидела в первом ряду на короткой трибуне позади него. Следователь прошел мимо нее, и она незаметно сунула ему мяч, который прятала в складках юбки с самого начала матча. Внимание публики ослабло, а дама Гибод спорила с арбитром. Никто не заметил подмены.
   Объявили о смене площадок. Мартино подмигнул Роберте и трусцой засеменил на противоположную сторону. Легко перепрыгнул через сетку, с поклоном ответил на приветствия. Дама Гибод, уже занявшая свое место, ждала, когда он закончит свой матадорский парад. Подавать должен был он.
   Роберта закрыла лицо ладонями, чтобы лучше сосредоточиться. Мартино подбросил мяч к потолку и одновременно вскинул ракетку.
   «Прости, Ганс-Фридрих», — подумала колдунья.
   Следователь нанес сильнейший удар по мячу. Тот стрелой понесся в ноги женщины, тут же отправившей его обратно к Мартино. Роберта упустила первую возможность. Все произошло слишком быстро. Или еж обалдел от удара? Нет, она хорошо устроила его в полости мяча, укутав в вату, чтобы он ничего не ощущал. Дышать он мог через швы. На него могла действовать только инерция. Но ежу приходилось видеть и не такое.