Зиганшин Камиль. История Варлаама (Скитник)

   Вынужденное заточение на берегу озера имело и свои достоинства. Корней никогда бы не увидел столько любопытных сцен из жизни обитателей тайги, если бы не был прикован к своему идеальному "наблюдательному пункту". Тем более, что водоем это всегда место сосредоточения всего живого.
   На озере обитало множество пернатой братии: утки, гуси, цапли, кулики, чайки. С утра и до вечера птицы парили, кувыркались, скользили, выделывали сложные пируэты и закладывали крутые виражи. Куда-то торопливо улетали, возвращались. По водной глади плавали семьями выводки уток, гусей. Сильный гомон стихал только к ночи. (Совершенно непонятная вставка)
   Ястреб торжествующе заклекотал. Поднялась огромная стая. Она парила в воздухе закручивая гигантскую спираль.
   Удалось увидеть сцены купания медведицы с медвежатами, скоростной спуск на спине по глинистым и скользким от сочившейся воды береговым желобам семейства выдр.
   Но были и трагические сцены. Как-то на второй вечер его зоркие глаза издали заметили робкую мордочку зайца, выглядывавшего из-за моховой кочки, покрытой листьями и ягодами морошки. Филин. расстилаясь серым лоскутом над землей внезапно появлся перед ним. Сжатый смертоносными когтями зверек отчаянно завопил, но тут же получил мощный удар клювом.
   Пернатый хищник, как будто устыдившись своего вероломного нападения ,торопливо заграбаздал добычу и унес в лесную чащу.
   Спустилась с обрыва попить воды и поискать на берегу чего-нибудь съестного россомаха. Зверь был очень стар, е. зубы желты, шерсть посивела и местами вылезла.
   Над озером все дни кружили белохвостые орланы и упав к воде выдергивали с поверхности жирных моксунов.
   К обеду четвертого дня до Корнея донеслись голоса людей. Он окликнул искавших его мужиков. Соорудив носилки они унесли покалеченного парня в скит.
   Перелом оказался сложным, кость срасталась медленно. Вынуждены были призвать на помощь деда. Но, тем не менее, только к исходу осени Корней начал вставать и ходить по двору с палочкой.
   Все это время, пока Корней лежал дед с любовью ухаживал за ним. В один из дней он сказал : "ты сынок прошел много испытаний. Сейчас Господь дал время для пополнения знаний". эти долгие дни вынужденного лежания не пропали даром. Дед посвящал внука не только во все тонкости лекарского искуства, а большей частью они беседовали о предназначении человека, о старой вере, о Боге.
   Именно в эти дни дед подробно рассказывал Корнею о своей юности, о завещании святого Варлаама, о бесценных реликвиях спасенных князем Константином.
   Во время одной из таких задушевных бесед Корней поделилися с дедом , который во всем понимал его, своей сокровенной думой - перевалить хребет и отъискать свою эвенкийскую родню.
   -Дело доброе, но трудноразрешимое. Ты же знаешь у нас запрещено покидать Впадину. Сколько раз наши люди покидали впадину, столько же раз Господь посулал нам наказание. Поэтому и установили мы с Маркелом запрет.
   -Так деда не будь этих отлучек и я бы на свет не появился.
   Отшельник от такого неожиданного высказывания надолго замолк, видимо вспоминая историю женитьбы своего сына.
   Когда Корней уже решил, что дед не желает говорить на эту тему, Никодим неожиданно произнес
   -И то верно. Своих предков забывать не гоже. Как же тут поступить? Пожалуй поговорю я с Маркелом. Может он и даст тебе благословления.
   Первое путешествие.
   Долгой студеной зимой у уже порядочно обматеревшего Корнея вызревал план как он перевалит хребет и разыщет хоть кого-нибудь из эвенкийской родни. Мать много рассказывала про то, как она в детстве кочевала вместе со своим родо на оленях, про веселые ярмарки у казачьего острога.
   Свое благословление Маркел дал не сразу. Он несколько раз подолгу беседовал с отцом Корнея. Наконец, призвал к себе парня.
   -Дело ты задумал доброе, богоугодное. Предков верно, грех забывать. Ступай, просвети их словом Божьим. Но если где в пути встретятся христопродавцы- ни в какие разговоры с ними не вступай, обходи за версту.
   Весна, перевал.
   Когда теплый плодородный ветер весны примчался во Впадину и пробудил ото сна все живое, по жилам деревьев двинулась призрачная древесная кровь, а зима горько оплакивала свой конец обильной капелью, Корней уже был готов в путь , и каждый день стремясь узнать все полезные подробности, расспрашивал отца с матерью про эвенков, дорогу к ним, про походы в острог.
   Елисей нарисовал сыну карту. Указал на ней тайную тропу через хребет, расстояния и главные ориентиры к кочевью деда Митчены. Мать собрала подарки. Эти приготовления доставляли Корнею великую радость.
   Когда закончился месяц пролета птиц Корней спозаранку вышел в свой первый дальний поход. В этот раз он направился на восток мимо каскада водопадов к месту, где смыкались Южный и Северный хребты.
   До водопадов он доехал в сопровоздении Лютого верхом на Снежке, там они с ними расстались.
   Чтобы выйти на перевал, Корнею пришлось много часов продираться по склону, покрытому трудно проходимыми зелеными чащобами стелющегося кедрового стланника. Стланник кишел мелким зверьем. Соболя, белки жировали на прошлогодних орешках кедрового стланника. И, хотя они мельче обычных кедровых орехов, но их так много, что хватает всем и надолго.
   Корней в таких густых зарослях оказался впервые и не знал, что идти по ним так тяжело, иначе он не прельстился бы этой короткой дорогой, а обошел бы этот участок. Но когда он понял свою промашку, возвращаться было поздно ."Правильно дед говорит, что только вороны прямо летают".
   К исходу второго дня по узкой тропке набитой за многие столетия горными баранами, скитник достиг вершины перевала и на мгновение оцепенел.
   Отсюда открывалась изумительная панорама величественная и строгая. Все охватываемое взглядом пространство покрывали почти непрерываемые цепи хребтов с обширнейшими, непроходимыми , можно сказать, девственными без начала и конца лесами и марями. На Юго-Востоке, между хребтов виднелось широкое горное ущелье, а на Северо-Востоке вздымались друг за другом мощные неприветливые громады хребтов лишенные какой бы то ни было растительности.
   -Боже милостивый! Да ведь там горам нет конца! - воскликнул Корней, потрясенный грандиозной чередой сверкающих на солнце снежных пиков.
   Несмотря на прозрачность воздуха, белеющие вершины легко было спутать с облаками. Чистое и бездонное небо над головой такой нежной синевы, какая бывает лишь в благодатную пору ранней осени.
   Только здесь, стоя на вершине перевала Корней осознал бесконечность горного края, в котором ,теряя очертания и как бы растворяясь, исчезали скалистые пики дальних хребтов.
   На вершины хребтов лето приходит с опозданием. В низу, в долинах ,уже блекнет трава, грубеет на деревьях листва, а здесь, на высоте, жизнь только начиналась. Корней долго стоял над одним единственным одуванчиком, прилепившимся среди серого курумника, не в силах отвести взгляд от его ярко-желтой шапочки. Это была как встреча с ушедшей весной.
   Вообще же растительность на перевале скудная. Тощими зелеными языками растекались кое-где заросли кедрового стланника, жадно вцепилась в каменистую почву карликовая береза и только изредка, где-нибудь в затишке, можно увидеть невысокую скрюченную суровыми ветрами, морозами и туманами лиственницу.
   А прямо перед ним , на гребне увала. среди огромных валунов и сплошных утесов паслась красивая семейка снежных баранов - толсторогов. Вожак, высоко подняв голову с круто загнутыми ребристыми рогами эффектно выделялся на фоне алого заката. Сколько городой силы и грации в его напряженной фигуре. Рядом с вожаком остановились две овечки, такие же высокие и бурые, как самец. Головы самок украшали маленькие дугообразные рожки. Тут же и маленький ягненок, едва по колено отцу. Он повторял все движения барана. Тот притопнул ногой, и ягненок тоже.
   Скитник, видевший этих животных впервые. долго с удовольствием наблюдал за ними и все не мог насладиться их красотой и грацией.
   Переночевав под укрытием каменных сомкнувшихся плит Корней встал с первыми лучами солнца. Ему предстояло спуститься с перевала на дно ущелья, которое должно вывести его на обширную равнину с оленьими пастбищами деда Митчены.
   Когда отец объяснял дорогу он посоветовал сыну, чтобы быстрее и легче было найти кочевье, после выхода из ущелья подняться на боковой склон последнего отрога и оттуда ,с высоты, поискать на равнине столбы дымокуров. При хорошей погоде их издалека видно. Корней стал спускаться по крутому склону осторожно перебирая ногами чтобы не скатиться .Мелкие камушки так и сыпались из под ног и надо было следить в оба, чтобы каждый раз ставить ногу в надежное место.
   Перевальная седловина и крутой спуск с нее были испещрены слабо заметными на каменной почве тропами баранов, соединяющие скальные уступы один с другим. Только эти грациозные создания, нарушали покой безмолвного царства скал.
   Чем ниже спускался Корней, тем чаще попадались деревья. Некоторые из них прилепились прямо к отвесным стенам. Корней с восхищением взирал на неприхотливых храбрецов вцепившихся корнями в плоть скал. Причудливо изгибаясь корявыми стволами они упрямо тянулись в небесную высь, бодро топорщились хвоей и вовсе не горевали, что так неказисты и уродливы.
   Ближе ко дну ущелья появились крупноствольные ельники. Смеркалось, на небе вызревали первые звездочки. Опустившаяся ночь потушила багровый закат. Горы помрачнели.
   Корней высек кресалом огонь, разжег костер. Под колеблющимся светом пламени деревья то выбегали из темноты, то вновь скрывались из глаз. Где-то в стороне звонко-звонко журчал бегущий под камнями ручей.
   Уткнув подбородок в колени он задумчиво глядел на пламя костра. Корней был доволен началом экспедиции. Столько новых впечатлений! Впервые он видел горных баранов и сразу столько много. Полюбовался невиданными ранее хребтами. Все так здорово!
   -Наверное действительно счастье в открытиях! - подумал скитник, обращаясь к старому спутнику и проверенному красноязыкому другу. Вечерами он всегда вел долгие задушевные беседы с костром.
   Костер, по представлению Корнея был преданной, лежащей у ног, пламеннорыжей собакой. Та же собака, только в необычном виде. Когда она была рядом Корней чувствовал себя уверенней и уютней. При первой возможности он вытаскивал кремень и вызывал ударом огонь и после того, как костер оближет его руки и лицо горячими языками все проблемы сразу как-то разрешались.
   Проснулся от бодрящего холода. Слабые, синюшные языки устало блуждали по черным головешкам. Слегка подкрепившись у вновь разгоревшегося костерка он продолжал путь.
   По дну ущелья идти было намного легче. Дорогу выбирать не приходилось, так как наторенная зверовая тропа, мотаясь с одного берега ручья на другой, сама подсказывала путь.
   Ближе к вечеру следующего дня наш путешественник уже подходил к широко раскрытому устью ущелья, за которым раскинулась мрачная, девственная темнохвойная тайга. Корней, памятуя совет отца, оценивающе поглядел на зависшее над горизонтом светило: успею ли я до темноты подняться на склон отрога и обозреть равнину? Если поторопиться, то можно успеть.
   Скитник побежал легкой трусцой вдоль берега речки, тараня, чтобы не останавливаться, для скорости прибрежные заросли. Вдруг земля под ногами исчезла и он полетел вниз. И, не успев что-либо предпринять, погрузился в холодную воду. От холода и неожиданности у него перехватило дыхание. Отчаянно работая руками он вынырнул на поверхность, избавился от мешавшей заплечной котомки, но, увидев, что она хорошо держится на плаву и вовсе не тонет, вцепился в нее.
   Напрягая все силы, он поплыл поперек течения к берегу, но стремительный поток уносил все дальше от места, где буквально за час до его появления обвалился берег.
   Его несло к грохочущим водобоинам порогов, где поджидала неминуемая гибель. Выбиваясь из сил Корней предпринял отчаянную попытку достичь спасительного берега, но приблизился к нему не более чем на сажень. Он уже с трудом удерживал голову над водой и если бы не котомка-"поплавок", то давно нахлебался бы воды. Казалось, что ничто не может спасти его , как вдруг Корней врезался лицом в пружинящую гущу листьев и веток. Цепляясь за них он взобрался на вибрирующее под напором воды дерево лежавшее на камнях поперек бурного потока.
   -Господи, благодарю тебя за ниспосланное спасение!
   Мокрый, продрогший, Корней перебрался по стволу на берег и огляделся. Оказывается унесло его не так уж и далеко, но о подъеме на отрог уже не могло быть и речи. Надо срочно перебрать припасы, проверить не попортила ли вода что в котомке.
   Опытный таежник все что могло пострадать от воды упаковал в специально обработанные оленьи мочевые пузыри и завязал их горловины сухожилиями. Чтобы пузыри не пересыхали и не трескались, он держал их в отдельном берестяном коробе и прокладывал влажным мхом.
   Уже впотьмах, разложив все у костра, скитник с удовлетворением отметил, что ничего не пострадало.
   -Опыт предков -великое дело, -сказал он, обращаясь к проверенному спутнику и единственному слушателю в его странствиях - красноязыкому костру, приходящему к нему по первому зову.
   Костер, по представлению Корнея, был преданной пламенно-рыжей собакой. Та же собака, только в необычном обличьи. Когда она лежала горяче дыша у ног, Корней чувствовал себя более сильным и уверенным.
   При первой необходимости он вызывал его к себе ударом кремня и после того как оживший спутник оближет его руки и лицо горячими языками сразу все вокруг преображалось, душа погружалась в состояние благостного покоя, беспокойные мысли уносились прочь.
   Поутру его ожидал приятный сюрприз - проснувшийся вездесущий сплетник ветер нанес едва уловимый запах дыма. Воодушевленный Корней пошел против ветра. Запах усиливался. Послышался отдаленный лай. Через пару верст он увидел колокола остроконечных обителей эвенков - чумы, оленей возле дымарей из сырых валежин, нарты.
   Собаки, а среди них были настоящие волкодавы, первыми заметили чужого и бросились навстречу с предупредительным лаем. Корней, не останавливаясь, прошел мимо них к ближнему чуму, возле которого стояли пустобородые тщедушные эвенки в оленьих кафтанах с коротко, по летнему, остриженной шерстью и сыромятных чунях на ногах. Они крайне удивились неожиданному явлению огромного русского с поклажей на спине.
   -Наверное совсем бедный - даже одну олешку не мог купить груз возить.
   -Конечно бедный, ружья нет, одна палка, - обсуждали они меж собой.
   Корней поклонился в пояс, поздоровался. Встретившиеся с жарким любопытством разглядывали друг друга. Скитнику показалось чудным, что у них у всех одно лицо: плотное с продубленной кожей, узкие прорези глаз, широкая переносица, как продавленный след от пальца и все приветливо одинаково улыбаются.
   Вдруг один из стариков с быстрыми живыми глазами вытянув сухую морщинистую шею с далеко выпиравшим кадыком, возбужденно закричал, точнее почти заверещал:
   -Есейка! Есейка! Все смотрите! Мой зять Есейка пришел!
   Он суетливо подбежал к Корнею и, не доставая до плеч, обнял за пояс дорогого гостя. Корней, догадавшись, что перед ним его дед, оторвал того от земли и закружил, как пушинку.
   -О, какой сильный Есейка! Настоящий медведь! Как живешь? Как моя дочь? Почто с собой не взял? Скучаю ведь. Страшное дело!
   -Деда, я ведь не зять твой, а внук. Корнеем меня кличут.
   -И то гляжу, молодой больно. Я старел, а зять не старел. Вот дурень , совсем ум потерял. Хороший внук, хороший, большой! Корней! Корни значит крепкие- это хорошо! Пойдем, мы оленя варили. Духи правильно сказали, что оленя надо варить. Гулять будем, страшное дело!
   Окружавшие их эвенки радостно похлопывали то гостя, то старика, возбужденно лопотали на непонятном языке.
   Согнувшись по очереди вошли в чум. Крепко пахло шкурами, мехами, потом, дымом и ароматным мясом. Посреди дымящий очаг, над ним большой котел. В красных бликах пламени угольками любопытства блестят глаза женщин.
   -Тут моя старуха, сын и невестка с детьми живет.
   Корнея усадили у низкого столика со светильником - каменной чашей с жиром посреди которого пылал фитиль из скрученного мха.
   Женщины подали большое блюдо с грудой благоухающего светящегося янтарным жиром мяса. Во время еды никто не проронил ни слова. Мерно работали челюсти, мелькали длинные ножи. Довольно урчали желудки: праздник еды царил в чуме. Масленные от сытости глаза эвенков сладко щурились и превращались в узкие щелочки. Корней, заразившись поэзией первобытного довольства подчинился всеобщему священодействию над едой.
   Женщины несколько раз заполняли блюдо вареной олениной доверху, но старик все еще был не доволен. Наконец все наелись и вместо блюда с обглоданными костями тонко сипел большущий закоптелый чайник.
   Корней с маху опорожнил несколько чашек ароматного напитка. Такой чай он пил впервые. Ароматный вкус чая ему очень понравился.
   Только после окончания чаепития Митчена, подправив камни открытого очага произнес первые слова:
   -Давай внук, говори теперь, как живете. Все Говори. Страшное дело много говори.
   Гость с начала раздал всем подарки и подробно поведал про житье бытье в скиту, про мать, отца, своих друзей зверей.
   -Почему долго не ходили. Старика забыли.
   -Нам никак нельзя за хребет ходить. Господь прогневается и опять мор нашлет. Мне дед помог уговорить скитского главу отпустить к вам ибо грех забывать своих предков.
   Отец сказывал, что в 100 верстах от вас христопродавцы в отроге живут, вот их мне велено за версту обходить.
   -Острог нету. Острог далеко стал. Одни тут теперь кочуем. Дальше тоже эвенки кочуют. Русских близко совсем нет. Худо теперь эвенку. За чаем далеко ходить. Язык забывать стали - говорить не с кем. Страшное дело.
   -Дедушка, а сами-то почему к нам за хребет не ходите? Там ведь тоже богатых ягельных пастбищ много.
   -Тихо, тихо! Что ты говоришь! Туда нам ходить никак нельзя. Там Главный Дух живет. Пойдешь туда- темно становится. Дух сердится. Холодный ветер, дождь гонит. Страшное дело. В тех горах яма есть глубокая. Со дна звезды днем видно. Кто пойдет в горы, того Дух в ту яму посадит. Страшное дело... Хватит об этом. Пойдем. стадо покажу.
   Уже было далеко за полдень. Олени наелись любимого ягеля и волнистым, серо-белым потоком ломились сквозь лес к речке. Хорошо слышно шумное дыхание, шлепание широких копыт, густое похрапывание важенок. В такт шагам шерстистые рога вскидывались и опускались напоминая раскачиваемые ветром оголенные ветки.
   При виде этой несметной рати серых тел и густого леса рогов Корнея охватила гордость за деда, который управляется с таким большим стадом. Митчена же, довольный произведенным эффектом, сказал:
   -Своим скажи- хорошо живем. Олешков много у Митчены.
   Напившиеся олени, спасаясь от гнуса и оводов, заходили по самые уши в воду и стояли, наслаждаясь обволакивающей их тела струистой прохладой.
   Поскольку ягельные поля вокруг стойбища уже истощились оленеводы на следующий день свернули закоптелые меховые покрышки с чумов, связали жерди и аккуратно сложили на грузовые нарты и откочевали на десять верст ниже по реке.
   На пути им попался медведь. Митчена, проезжая мимо него уважительно приветствовал его:
   -Здравствуй брат Ниха! Как дела? У меня внук гостит. Дочь хорошо живет. В стаде олешки прибыли.
   А Корнею пояснил:
   -Медведь тоже люди. Только у него рубаха другая. Этот на моего умершего брата шибко похож.
   -Простой народ эти эвенки, хотя и нехристи дикие,-подумал скитник.
   Корней никогда не занимался оленеводством. Поэтому он старательно помогал деду Митчене и вникал во все тонкости кочевой жизни.
   Осмотрев оленей он, первым делом, занялся лечением выявленных больных.Надо было избавить их от лишая,язв, заболеваний копыт, глаз. Эта работа требовала много времени и сил. Дед Никодим научил его готовить снадобья из трав, листьев,корневищ от самых разных болезней. Через полтора месяца настойчивых процедур больные олени преобразились.
   Счастливый Митчена похлопывал себя по засаленным штанам и всем в кочевье гордо сообщал несколько раз на дню:
   -Внук какой ученый! Страшное дело!
   А Корней уже стал подумывать, что пора возвращаться. Но на небесах решили по иному. Случилось непредвиденное. Сын Митчены ночью стрелял по волкам из своей берданки и один патрон дал осечку. Утром, когда оленевод менял бракованный капсюль, неразряженный патрон выстрелил прямо в пах.
   Рана была неглубокой, но очень болезненной и бедняга не мог передвигаться ни пешком, ни верхом на олене. В этой ситуации у Корнея язык не поворачивался заговорить об отъезде. Надо было выручать дядю.
   За лето они еще шесть раз откочевывали на свежие пастбища. У подножья круто вздымающихся гор недалеко от берега посреди тайги стояла брошенная с покосившимися стенами крепость - казачий острог.
   Народившиеся весной олешки заметно подросли. Среди взрослых оленей не пало ни одного, хотя и волки тоже сильно беспокоили, но собаки стадо в обиду не давали.
   Возле одной из стоянок в береговом обнажении у подножья гор Корней обнаружил в вечной мерзлоте крупные кости вперемежку с огромными клыками неизвестного исполинского чудища.
   Дедушка при первой возможности съездил на эвенкийское святилище, где оставил голову рогача для духов, чтобы они помогли сыну побыстрее оправиться от раны. На этом святилище за многие десятилетия собралась уже гора ветвистых рогов с черепами оленей.
   Застигнутый ранним снегом Корней остался у деда на зиму и со временем стал восхищать эвенков умением на равных с ними ловить арканом оленей, делать легкие нарты, править упряжкой.
   наконец, когда хвоя лиственниц стала отливать тусклым золотом, кочевье вышло на южную границу пастбищ Митчены. Дальше простирались пастбища его соседа Нихи. Здесь они каждый год встречались и несколько дней пировали и судачили. Как любил говорить Митчена:"Отмечали дружбу".
   От старика Нихи узнали невероятную новость о том, что Великого Начальника Николая убили и сейчас вместо него государством правит какой-то Совет, а царевы слуги не согласны и стреляют в этот Совет. Люди поднялись друг на друга, полилась кровь. Появились в южной тайге вооруженные люди. Какие-то "Красные" ищут каких-то "Белых", а "Белые" - "Красных". Люди смотрят друг на друга дулами винтовок.
   Южные эвенки в ужасе метались по тайге. Многие откочевали на север, ближе к Митчене. Здесь больно тихо, спокойно. Жизнь течет своим чередом, без неразберихи и страхов революции гудевшей где-то на Большой земле.
   -Совсем как во времена раскола,-подумал Корней,-опять будут все отнимать, людей с родных мест сгонять. Как хорошо, что никому неведома дорога в наш скит.
   У соседа было несколько сыновей. Все с семьями кроме высокого в белой меховой куртке. Для эвенка он был настоящим великаном: почти такого же роста, что и Корней. Жилистый, чернобровый, с острыми скулами, глазами цвета густого чая и темными, как безлунная ночь, волосами.
   Он был охотником и в стой бище появлялся редко. Все разъезжал на упряжке и, заготовляя птицу на зиму, охотился на ожиревших к перелету гусей и уток.
   Услышав свист крыльев, он вскидывал ружье и не глядя стрелял. Птица падала и он подбирал ее в нарты. Для охотника это обычное дело, но то, что делал этот парень в белой меховой куртке вызывало восхищение потому, что он был слеп с пятилетнего возраста.
   -У него уши, руки и ноги вместе видят лучше наших глаз,- уважительно говорили про него.
   Что любопытно, у слепого охотника тоже был верный друг - крепкий, как камень, сокол.
   Когда утром слепой охотник выходил из чума, сокол слетал с дерева ему на плечо. Доверительно приспускал крылья и тихо клекотал в ухо. Охотник спрашивал его:
   -Куда сегодня, Клюк?
   В ответ сокол, взмахнув сильными серповидными крыльями, в крутом вираже проносился над кочевьем и скрывался каждый день в разных направлениях.
   Слепой охотник, "видя", что Корней все еще ходит в летней одежде подарил ему свою кухлянку. Это был очень своевременный подарок.
   Морозы крепчали. Красные, будто от стыда, что плохо греет, октябрьское солнце низко плыло над рекой в ожидании ледостава. Шуга, шурша и потрескивая, двигалась по реке сплошной массой с каждым часом замедляя движение. Редкие просветы воды парили. Все тише и тише движение и, наконец, замерло - река встала!
   Обратно на северные пастбища возвращались по реке. Неслись под негреющими лучами солнца в клубах оленьего пара и залпах снежных комьев из-под копыт всхрапывающих оленей. На шее вожака гремели гирлянды белых костей. Провожать их вышло все кочевье Нихи. Они долго стояли на берегу и махали руками: следующая встреча через год.
   Снегу выпало еще не много и оленеводы за четыре дня добрались до места. Могли бы быстрее, но необходимо было останавливаться на кормежку стада, что замедляло переходы.
   -Ну и морозище,"-Корней поежился и накрыл голову меховым капюшоном. Напрасно он, сидя на нартах, вглядывался в проносившиеся склоны гор и пойму реки. Все живое словно вымерло, в трескучем безмолвии ничто не намекало на присутствие жизни в тайге. Казалось, что все исчезло под под глубоким промороженным савоном.
   Но отнюдь! Это было обманчивое впечатление. Неистребимая жизнь копошилась повсюду. Только она стала как бы невидимой и неслышимой для поверхностного взгляда. Следы, едва видимые на спрессовавшемся вечном снеге и редкие рубиновые капли застывшей крови свидетельствовали об этом.