Зилазни Р. Князь Света

схватил его бог смерти спереди за одежду и изо всех сил рванул на себя.
Перелетев по инерции через голову Ямы, он с размаху упал спиной на
выступающий из воды пласт твердой как камень ископаемой глины.
Яма привстал на колени и обернулся - как раз вовремя, ибо соперник его
уже поднялся на ноги и выхватил из-за пояса кинжал. Лицо его по-прежнему
оставалось невозмутимым, когда замер он в низкой стойке.
На миг глаза их встретились, но на сей раз человек в черном не дрогнул.
- Теперь, Яма, могу я встретить смертоносный твой взгляд, - сказал он,
- и не отшатнуться. Ты слишком многому научил меня!
Но когда ринулся он вперед, руки Ямы соскользнули с пояса, захлестнув
влажный кушак, как хлыст, вокруг бедер соперника.
Пошатнувшись, тот выронил кинжал, и Яма, дотянувшись, обхватил и изо
всех сил прижал его, пока оба они падали, к себе, отталкиваясь при этом
ногами, чтобы выбраться на глубокое место.
- Никто не слагает гимнов дыханию, - пробормотал Яма, - но увы тому,
кому его не хватает!
И он нырнул вглубь, и точно стальные петли, сжимали соперника его руки.
Позже, много позже, когда поднялась у самого потока промокшая насквозь
фигура, говорил он ласково, но с трудом переводя дыхание:
- Ты был - величайшим - кто восстал против меня - за все века, что я
могу припомнить... До чего же жаль...
Затем, перейдя поток, продолжил он свой путь через скалистые холмы -
неспешным шагом.
В Алундиле путник остановился в первой попавшейся таверне. Он снял
комнату и заказал ванну. Пока он мылся, слуга вычистил его одежду.
Перед тем, как пообедать, он подошел к окну и выглянул на улицу. Воздух
был пропитан запахом ящеров, снизу доносился нестройный гам множества
голосов.
Люди покидали город. Во дворе у него за спиной готовился поутру
отправиться в путь один из караванов. Сегодня кончался весенний фестиваль.
Внизу, на улице распродавали остатки своих товаров коммерсанты, матери
успокаивали уставших детишек, а местный князек возвращался со своими людьми
с охоты, к резвому ящеру были приторочены трофеи: два огнекочета. Он
смотрел, как усталая проститутка торгуется о чем-то с еще более усталым
жрецом, как тот трясет головой и в конце концов, не сговорившись, уходит
прочь. Одна из лун стояла уже высоко в небе - и казалась сквозь Мост Богов
золотой, - а вторая, меньшая, только появилась над горизонтом. В вечернем
воздухе потянуло прохладой, и к нему сквозь все городские запахи донесся
сложный аромат весеннего произрастания: робких побегов и нежной травы,
зелено-голубой озими, влажной почвы, мутных паводковых ручьев. Высунувшись
из окна, ему удалось разглядеть на вершине холма Храм.
Он приказал слуге подать обед в комнату и сходить за местным торговцем.
Из принесенных им образцов он в конце концов выбрал длинный изогнутый
клинок и короткий прямой кинжал; и то, и другое засунул он за пояс.
Потом он вышел из харчевни и отправился вдоль по немощеной главной
улице, наслаждаясь вечерней прохладой. В подворотнях и дверях обнимались
влюбленные. Он миновал дом, где над умершим причитали плакальщики. Какой-то
нищий увязался за ним и не отставал с полквартала, пока, наконец, он не
оглянулся и не посмотрел ему в глаза со словами: "Ты не калека", и тот
бросился прочь и затерялся в толпе прохожих. В небе вспыхнули первые огни
фейерверка, спадая до самой земли длинными, вишневого цвета лентами
призрачного света. Из Храма доносились пронзительные звуки нагасварамов и
комбу. Какой-то человек, споткнувшись о порог дома, чуть задел его, и он
одним движением сломал ему запястье, почувствовал его руку на своем
кошельке. Человек грязно выругался и позвал на помощь, но он отшвырнул его в
сточную канаву и пошел дальше, одним мрачным взглядом отогнав еще двух
сообщников.
Наконец пришел он ко Храму, мгновение поколебался и вошел внутрь.
Во внутренний двор он вступил следом за жрецом, переносившим внутрь из
наружной ниши маленькую статую, почти статуэтку.
Оглядев двор, он стремительно направился прямо к статуе богини Кали.
Долго изучал он ее, вынув свой клинок и положив его у ног богини. Когда же
наконец поднял его и повернулся, чтобы уйти, то увидел, что за ним наблюдает
жрец. Он кивнул ему, и тот немедленно подошел и пожелал ему доброго вечера.
- Добрый вечер, жрец, - ответил Яма. - Да освятит Кали твой клинок,
воин.
- Спасибо. Уже сделано.
Жрец улыбнулся.
- Ты говоришь, будто знаешь это наверняка.
- А это с моей стороны самонадеянно, да?
- Ну, это производит не самое, скажем, лучшее впечатление.
- И тем не менее, я чувствую, как сила богини снисходит на меня, когда
я созерцаю ее святилище.
Жрец пожал плечами.
- Несмотря на мою службу, - заявил он, - я могу обойтись без подобного
чувства силы.
- Ты боишься силы?
- Признаем, - сказал жрец, - что несмотря на все его величие, святилище
Кали посещается много реже, чем святилища Лакшми, Шакти, Шиталы, Ратри и
других не столь ужасных богинь.
- Но она же не чета им всем.
- Она ужаснее их.
- Ну и? Несмотря на свою силу, она же справедливая богиня.
Жрец улыбнулся.
- Неужто человек, проживший больше двух десятков лет, желает
справедливости? Что касается меня, например, я нахожу бесконечно более
привлекательным милосердие. Ни дня не прожить мне без всепрощающего
божества.
- Здорово сказано, - признал Яма, - но я-то, как ты сказал, воин. Моя
собственная природа близка ее натуре. Мы думаем схоже, богиня и я. Мы обычно
приходим к согласию по большинству вопросов. А когда нет - я вспоминаю, что
она к тому же и женщина.
- Хоть я живу здесь, - заметил жрец, - однако не говорю так по-свойски
о своих подопечных, о богах.
- На публике, конечно, - откликнулся его собеседник. - Не рассказывай
мне басен о жрецах. Я пивал с многими из вашей братии и знаю, что вы такие
же богохульники, как и все остальные.
- Всему найдется время и место, - пробормотал, косясь на статую Кали,
жрец.
- Ну да, ну да. А теперь скажи мне, почему не чищен цоколь святилища
Ямы? Он весь в пыли.
- Его подметали только вчера, но с тех пор столько людей прошло перед
ним... и вот результат.
Яма улыбнулся.
- А почему нет у его ног никаких приношений?
- Никто не преподносит Смерти цветы, - сказал жрец. - Приходят только
посмотреть - и уходят назад. Мы, жрецы, живо ощущаем, как удачно расположены
две эти статуи. Жуткую пару они составляют, не так ли? Смерть и мастерица
разрушения?
- Команда что надо, - был ответ. - Но не имеешь ли ты в виду, что никто
не совершает Яме жертвоприношений? Вообще никто?
- Если не считать нас, жрецов, когда нас подталкивает церковный
календарь, да случайных горожан, когда кто-то из их любимых находится на
смертном одре, а ему отказали в прямой инкарнации, - если не считать
подобных случаев, нет, я никогда не видел совершаемого Яме жертвоприношения
- совершаемого просто, искренне, по доброй воле или из приязни.
- Он должен чувствовать себя обиженным.
- Отнюдь, воин. Ибо разве все живое - само по себе - не есть жертва
Смерти?
- В самом деле, правду говоришь ты. Какая ему надобность в доброй воле
или приязни? К чему дары, ежели он берет, что захочет?
- Как и Кали, - согласился жрец. - И в казусе этих двух божеств часто
нахожу я оправдание атеизму. К сожалению, слишком сильно проявляют себя они
в этом мире, чтобы удалось всерьез отрицать их существование. Жаль.
Воин рассмеялся.
- Жрец, который верит наперекор желанию! Мне это по душе. Ты рассмешил
меня до упаду. Вот, купи себе бочонок сомы - на нужды жертвоприношений.
- Спасибо, воин. Я так и поступлю. Не присоединишься ли ты ко мне в
маленьком возлиянии - за Храм - прямо сейчас?
- Клянусь Кали, да! - воскликнул тот. - Но только чуть-чуть.
Он отправился следом за жрецом в центральное здание и там по ступенькам
в погреб, где тут же был вскрыт бочонок сомы, вынуты два кубка.
- За твое здоровье и долгую жизнь, - сказал Яма, поднимая один из них.
- За твоих жутких покровителей - Яму и Кали, - сказал жрец.
- Спасибо.
Они проглотили крепкий напиток, и жрец налил еще по одной.
- Чтобы ты не замерз по ночной прохладе.
- Отлично.
- Хорошо, что эти путешественники наконец разъезжаются, - промолвил
жрец. - Их набожность обогащает Храм, но они так утомляют всю прислугу.
- За отбытие пилигримов!
- За отбытие пилигримов! И они опять выпили.
- Я думал, большинство из них приходит поглазеть на Будду, - сказал
Яма.
- Так оно и есть, - ответил жрец, - но с другой стороны, они не хотят
перечить и богам. И вот перед тем как посетить пурпурную рощу, они обычно
совершают жертвоприношения или дарения в Храме.
- А что тебе известно о так называемом Татхагате и его учении?
Тот отвел взгляд в сторону.
- Я жрец богов и брамин, воин. Я не хочу говорить об этом.
- Значит, он достал и тебя?
- Хватит! Я же сказал тебе, что это не та тема, которую я буду
обсуждать.
- Это не имеет значения - и вскоре будет иметь еще меньше. Благодарю
тебя за сому. Добрый тебе вечер, жрец.
- Добрый вечер и тебе, воин. Пусть с улыбкой взирают боги на твой путь.
- И на твой тоже.
И поднявшись по ступенькам, покинул он Храм и продолжил свой путь через
город - неспешным шагом.

Когда пришел он в пурпурную рощу, в небесах стояло уже три луны, за
деревьями колебалось пламя маленьких костров, в небе над городом светился
бледный цветок призрачного огня, влажный ветерок пошевеливал листву у него
над головой.
Бесшумно вступил он в рощу.
Когда вышел он на освещенную поляну, оказалось, что лицом к нему сидели
там ряд за рядом одинаковые фигуры. Каждый облачен был в желтую рясу с
желтым капюшоном, скрывавшим лицо. Сотни их сидели там, и ни один не издал
ни звука.
Он подошел к ближайшему.
- Я пришел повидать Татхагату, Будду, - сказал он.
Тот, казалось, его не услышал.
- Где он? Никакого ответа.
Он нагнулся и заглянул в полузакрытые глаза монаха. Он попытался было
пронзить его взглядом, но похоже было, что монах спал, ибо ему не удалось
даже встретиться с ним глазами. Тогда возвысил он голос, чтобы все в
пурпурной роще могли его услышать.
- Я пришел повидать Татхагату, Будду, - сказал он. - Где он?
Казалось, что обращался он к полю камней.
- Вы что, думаете так спрятать его от меня? - воззвал он. - Вы думаете,
что коли вас много и одеты вы все одинаково - и если вы не будете мне
отвечать, - я из-за этого не смогу отыскать его среди вас?
Лишь ветер вздохнул в ответ ему, пришел из-за рощи. Заколебались огни,
зашевелились пурпурные листья. Он рассмеялся.
- В этом вы может быть и правы, - признал он. - Но вам же когда-нибудь
придется пошевелиться - если вы намереваетесь жить, - а. я могу подождать
ничуть не хуже любого другого,. И он тоже уселся на землю, прислонившись к
голубому стволу высокого дерева, положив на колени обнаженный клинок.
И сразу его охватила сонливость. Он клевал носом и тут же вздергивал
голову - и так раз за разом. Затем, наконец, его подбородок устроился
поудобнее на груди, и он засопел.
Шел через зелено-голубую равнину, травы пригибались перед ним,
прочерчивая тропинку. В конце этой тропы высилось огромное, кряжистое
дерево, дерево не выросшее в этом мире, а скорее скрепившее его воедино
своими корнями, простиравшее листья свои между звезд.
У подножия дерева, скрестив ноги, сидел человек, и на губах его играла
едва уловимая улыбка. И знал он, что это Будда; он подошел и остановился
перед ним.
- Приветствую тебя, о смерть, - сказал сидящий, и, словно корона, ярко
светился в глубокой тени дерева подкрашенный розовым ореол вокруг его чела.
Яма не ответил, а вытащил свой клинок. Будда по-прежнему улыбался, Яма
шагнул вперед, и вдруг ему послышался отголосок далекой музыки.
Он замер и оглянулся, застыла в руке его занесенная сабля.
Они пришли со всех четырех сторон света, ло-капалы, четыре Хранителя
мира, сошедшие с горы Сумеру: на желтых лошадях приближались якши под
водительством Владыки Севера, и на их щитах играли золотые лучи; Голубой
Всадник, Ангел Юга приближался в сопровождении полчищ кум-бхандов, неуклюже
примостившихся по причине своих физических особенностей на спинах синих
коней и несущих сапфировые щиты; с Востока пришел Хранитель, чьи всадники
несли перламутровые щиты и облачены были в серебро; на Западе показался
Властитель, чьи наги восседали на кроваво-красных лошадях, одеты были в алое
и прикрывались щитами из кораллов. Копыта лошадей не касались, казалось,
травы, и единственным слышимым звуком была разлитая в воздухе музыка,
которая становилась все громче и громче.
- Почему собираются Хранители мира? - неожиданно для самого себя
спросил Яма.
- Они явились за моими останками, - по-прежнему улыбаясь, ответил
Будда.
Хранители натянули поводья, придержали коней и полчища у них за спиной,
и Яма оказался один против всех.
- Вы явились забрать его останки, - сказал Яма, - но кто заберет ваши?
Хранители спешились.
- Не для тебя этот человек, о смерть, - промолвил Владыка Севера, - ибо
принадлежит он миру, и мы как Хранители мира будем его защищать.
- Слушайте меня, Хранители с горы Сумеру, - сказал Яма, принимая свой
Облик. - В ваши руки передана участь мира, вам дано его хранить и
поддерживать, но кого пожелает и когда захочет изымает из мира Смерть. Не
дано вам оспаривать мои Атрибуты или пути их применения.
Хранители встали между Ямой и Татхагатой.
- Что касается этого человека, мы будем оспаривать твой путь, Великий
Яма. Ибо в его руках судьба нашего мира. Коснуться его ты сможешь, лишь
превзойдя четыре силы.
- Быть посему, - сказал Яма. - Кто первым из вас станет моим
противником?
- Я, - сказал их глашатай, обнажая свой клинок.
Явив свой Облик, разрубил Яма мягкий, словно масло, металл и плашмя
ударил Хранителя саблей по голове; тот мешком повалился на землю.
Возопили орды якшей, и двое из золотых всадников подобрали своего,
вождя. Потом все они повернули коней и поскакали обратно на Север.
- Кто следующий?
К нему направился Хранитель Востока, в руках он держал сотканную из
лунного света сеть и прямой серебряный меч.
- Я, - сказал он и метнул свою сеть.
Яма наступил на нее ногой, цепко схватил пальцами и дернул, соперник
его потерял равновесие. Стоило ему покачнуться вперед, как Яма, перехватив
за лезвие свою саблю, нанес ему головкой ее эфеса удар прямо в челюсть.
Свирепо глянули на него серебряные воины, затем потупились и унесли
своего господина на Восток, сопровождаемые нестройной музыкой.
- Следующий! - сказал Яма.
Тогда выступил вперед кряжистый предводитель нагов, он отбросил в
сторону свое оружие и скинул на траву тунику.
- Я буду бороться с тобой, бог смерти, - заявил он.
Яма положил оружие рядом с собой и сбросил плащ.
Все это время Будда продолжал, улыбаясь, сидеть в тени исполинского
дерева, словно все эти стычки не имели к нему никакого отношения.
Первым захват сделал глава нагов, он обхватил левой рукой Яму за шею и
потянул его на себя Яма ответил тем же, но тот, изогнув туловище, перекинул
правую свою руку через левое плечо Ямы ему за затылок и, замкнув там руки и
крепко зажав голову Ямы, изо всех сил потянул ее вниз к своему бедру,
разворачивая свое тело по мере того, как соперник подавался под его усилием.
За спиной у владыки нагов Яма вытянул как только мог левую руку и сумел
дотянуться ею до его левого плеча, тогда он обхватил правой рукой сзади
колени противника и, резко дернув, тут же оторвал обе его ноги от земли, изо
всех сил потянув одновременно на себя и схваченное плечо.
Когда он, наконец, на миг замер, оказалось, что соперник лежит у него
на руках, как дитя в колыбели, - но тут же разжал он руки, и Хранитель
тяжело рухнул на землю.
Тут же Яма всем своим весом прыгнул на него сверху, согнув ноги так,
чтобы ударить коленями. И сразу встал. Один.
Когда удалились и западные всадники, один лишь Ангел Юга, облаченный во
все синее, остался стоять перед Буддой.
- Ну а ты? - спросил его бог смерти, подбирая свое оружие.
- Я не подниму против тебя оружия, бог смерти, будь то из стали, кожи
или камня, я не ребенок, чтобы играть в эти игрушки. Не буду я и мериться с
тобой силой тела, - сказал Ангел. - Я знаю, что буду превзойден тобою во
всем этом, ибо никто не может поспорить с тобой оружием.
- Забирайся тогда на своего голубого жеребца и скачи прочь, - сказал
Яма, - коли ты не желаешь биться.
Ангел не ответил, а подбросил в воздух свой синий щит так, что тот
закружился как сапфировое колесо и, повиснув у них над головами, начал расти
и расти в размерах.
Потом он упал на землю и начал вжиматься, бесшумно ввинчиваться в нее,
пока не исчез из виду, до последнего момента не переставая увеличиваться в
размерах, и трава вновь сомкнулась над тем местом, где он утонул в земле.
- И что все это означает? - спросил Яма.
- Я не соперничаю. Я просто защищаю. Моя сила - сила пассивного
противостояния. Это сила жизни, как твоя - смерти. Что бы я ни послал против
тебя, - ты можешь это уничтожить, но тебе не уничтожить всего, о Смерть. Моя
сила - это сила щита, а не меча. Чтобы защитить твою жертву, Владыка Яма,
тебе будет противостоять жизнь.
И Синий отвернулся, вскочил в седло синего коня и поскакал на Юг во
главе своих кумбхандов. Но музыка не исчезла вместе с ним, по-преж-нему
разлита она была в воздухе там, где он только что стоял.
Вновь шагнул вперед Яма, сжимая в руке саблю,
- Все их усилия были напрасны, - сказал да. - Твой час пробил.
Он взмахнул клинком.
Удар, однако, не достиг цели, ибо ветка гигантского дерева упала между
ними и выбила саблю у него из рук.
Он нагнулся, чтобы ее поднять, но травы уже полегли и скрыли ее под
собой, сплетясь в плотную, непроницаемую сеть.
Чертыхнувшись, он выхватил кинжал и снова ударил.
Огромная ветвь согнулась, колыхнулась перед его мишенью, и кинжал,
пробив насквозь толстую кору, глубоко утонул в ее древесине. Тогда ветвь
вновь взмыла к небу, унося с собой ввысь смертоносное оружие.
Будда медитировал с закрытыми глазами, в сумерках вокруг него
разгорался сияющий ореол.
Яма шагнул вперед, поднял руки - и травы запутались в его ногах,
сплелись, спеленали его лодыжки, остановили его, где он стоял.
Он попробовал было бороться, изо всех сил дергая траву, пытаясь
выдернуть ее неподатливые корни. Потом прекратил тщетные попытки и, закинув
назад голову, воздел кверху руки; глаза его метали смерть.
- Внемлите мне, Силы! - вскричал он. - Отныне место это будет нести на
себе проклятие Ямы! Ничто живое не шевельнется больше на этой земле! Не
защебечет птица, не проползет змея! Будет почва здесь бесплодна и мертва,
лишь камни да зыбучие пески! Ни травинки не пробьется больше здесь к солнцу!
Да исполнится мое проклятие и приговор защитникам моего врага!
Травы поблекли, пожухли, но еще не успели отпустить его на волю, как
вдруг раздался оглушительный треск, хруст, и дерево, чьи корни скрепляли
воедино весь мир и в чьих ветвях, словно рыбы в сетях, запутались звезды,
покачнулось вперед, раскололось посередине, верхние его побеги смяли,
сорвали небосвод, корни его разверзли посреди земли бездну, листья падали
зелено-голубым дождем. Огромный обрубок ствола начал опрокидываться прямо на
него, отбрасывая перед собой тень, темную, как ночная мгла,
Вдалеке он все еще видел Будду, тот по-прежнему сидел в медитации,
словно не подозревая об извержении хаоса вокруг него,
А потом была одна лишь тьма - и звук, схожий с раскатом грома.

Яма вскинул голову, широко раскрыл глаза.
Он сидел в пурпурной роще, прислонившись к голубому стволу, и на
коленях у него лежал обнаженный клинок.
С виду все было по-прежнему.
Перед ним, словно в медитации, рядами сидели монахи. Все таким же
прохладным и влажным был ветерок, под его дуновением все так же колебались
огни.
Яма встал, зная теперь откуда-то, где ему надо искать свою цель.
По утоптанной тропинке он прошел мимо монахов и углубился в лес.
Тропинка привела его к пурпурному павильону, но тот был пуст.
Он пошел дальше, и лес понемногу превращался в дикие заросли. Почва
стала сырой, и вокруг него поднимался легкий туман. Но в свете трех лун
по-прежнему отчетливо вырисовывалась перед ним тропка.
И вела она вниз, голубые и пурпурные деревья казались здесь ниже, чем
наверху, стволы их были искривлены, скрючены. По сторонам стали попадаться
маленькие оконца воды, словно проказой, изъеденные клочьями серебристой
пены. В ноздри ему ударил запах болота, а из зарослей невысоких кустарников
донесся хрип каких-то неведомых тварей.
Издалека, оттуда, откуда он пришел, донеслись отголоски песнопения, и
он догадался, что оставленные им в роще монахи пробудились и засуетились в
неведомой деятельности. Они преуспели, им удалось, объединив свои мысли,
наслать на него видение, сон о неуязвимости их учителя. И пение - это,
вероятно, сигнал к...
Туда!
Он сидел на скале в самой середине обширной прогалины, весь омытый
лунным светом.
Яма вытащил клинок и направился к нему.
Когда осталось пройти шагов двадцать, сидящий повернул к нему голову.
- Приветствую тебя, о Смерть, - сказал он.
- Привет тебе, Татхагата.
- Скажи мне, почему ты здесь.
- Решено было, что Будда должен умереть.
- Это не ответ на мой вопрос, тем не менее. Почему ты пришел сюда?
- Разве ты не Будда?
- Звали меня и Буддой, и Татхагатой, и Просветленным, и много еще как.
Но, отвечая на твой вопрос, нет, я не Будда. Ты уже преуспел в том, что
намеревался совершить. Сегодня ты убил настоящего Будду.
- Должно быть, память моя слабеет, ибо, признаюсь, я не помню ни о чем
подобном.
- Сугата звали мы настоящего Будду, - ответил Татхагата. - А до того
известен он был под именем Рилд.
- Рилд! - хмыкнул Яма. - Ты пытаешься убедить меня, что он не просто
палач, которого ты отговорил от его работы?
- Многие - палачи, которых отговорили от их работы, - ответствовал
сидящий на скале. - По собственной воле отказался Рилд от своего призвания и
встал на Путь. Он - единственный известный мне во все времена человек,
который в самом деле достиг просветления,
- Разве то, что ты насаждаешь, это не этакая пацифическая религия?
- Да.
Яма запрокинул голову назад и расхохотался.
- Слава богу, что ты не практикуешь религии воинственной! Твой лучший
ученик, просветленный и так далее, сегодня днем чуть было не снес мне голову
с плеч.
Тень усталости легла на безмятежное лицо Будды.
- Ты думаешь, он в самом деле мог победить тебя?
Яма резко смолк.
- Нет, - сказал он, чуть помолчав.
- Как. ты думаешь, он знал об этом?
- Может быть, - ответил он.
- Разве вы не знали друг друга до сегодняшней встречи? Не видели друг
друга в деле?
- Да, - признался Яма. - Мы были знакомы.
- Тогда он знал о твоем мастерстве, предвидел итог вашей схватки.
Яма безмолвствовал.
- Он добровольно пошел на мученичество, чего я тогда не ведал. Мне не
кажется, что он всерьез надеялся сразить тебя.
- Зачем тогда?
- Что-то доказать.
- Что же мог он надеяться доказать таким образом?
- Я не знаю. Знаю только, что все, должно быть, было так, как я говорю,
ибо я знал его. Я слишком часто слушал его проповеди, его утонченные притчи,
чтобы поверить, что он мог пойти на это без цели. Ты убил истинного Будду,
бог смерти. Ты же знаешь, кто я такой.
- Сиддхартха, - сказал Яма, - я знаю, что ты мошенник. Я знаю, что ты
не Просветленный. И я отдаю себе отчет, что учение это мог бы припомнить
любой из Первых. Ты решил воскресить его, прикинувшись его автором. Ты решил
распространить его, надеясь вызвать противодействие религии, при помощи
которой правят истинные боги. Я восхищен твоей попыткой. Все это было мудро
спланировано и исполнено. Но грубейшей твоей ошибкой было, как мне кажется,
что ты выбрал пассивное вероучение, чтобы бороться против вероучения
активного. Мне любопытно, почему ты пошел на это, когда вокруг было сколько
угодно подходящих религий - на выбор.
- Быть может, мне было просто любопытно посмотреть, как столкнутся два
противоположно направленных течения, - вставил Будда.
- Нет, Сэм, дело не в этом, - заявил Яма. - Я чувствую, что это только
часть более обширного замысла, который ты разработал, и что все эти годы -
когда ты разыгрывал из себя святого и читал проповеди, в которые сам-то не
верил, - ты строил совсем другие планы. Армия, какой бы огромной она ни была
в пространстве, может оказывать противодействие лишь на коротком отрезке
времени. Один же человек, ничтожный в пространстве, может распространить
свое противоборство на многие и многие годы, если ему повезет и он преуспеет
в передаче своего наследия. И ты это осознал, и теперь, рассеяв семена этого
украденного вероучения, планируешь ты перейти к следующей стадии
противостояния. Ты пытаешься в одиночку быть антитезой Небесам, годами идя
наперекор воле богов, многими способами и под многими масками. Но все это
кончится здесь и теперь, поддельный Будда.
- Почему, Яма? - спросил он.
- Все это рассматривалось с большим тщанием, - сообщил тот. - Нам не
хотелось создавать вокруг тебя ореол великомученика, способствуя тем самым
дальнейшему распространению этого твоего учения. С другой стороны, если тебя
не остановить, это может зайти слишком далеко. И вот решено было, что ты
должен пасть, - но только от руки посланца Небес, дабы тем самым наглядно
показать, чья религия сильнее. И тогда, пусть ты даже и прослывешь
мучеником, буддизму суждена будет участь второразрядной религии. Вот почему