Страница:
— Губенко, вместо того чтобы три месяца заниматься театром (работать в театре), стал министром.
29 января 1991 г. Вторник
— Да знаю я, Галина Николаевна, ну чего хвалить — это все видят... Если он только не успокоится, пройдет медные трубы... Владимир прошел медные трубы, он понял под конец жизни. А Николай Николаевич, которому ты так прощаешь все, не прошел испытание властью.
Настроение срочно поднять. Чем? Молитвой — научи меня, молитва, надеяться, верить, терпеть, любить и прощать. Так вот, простим Любимову и вспомним: кто из нас не согрешил словом! В сердцах, в гневе, в помутнении. Уверяет он себя, что прав, и Бог ему судья.
Господи, пошли легкости, пошли скорости!
Мы закрывали сегодня наше турне по Чехословакии. Помоги выстоять мне и партнерам моим. Чтоб хоть трезвые были и добрые.
30 января 1991 г. Среда, мой день, пора и на унитаз
Потом ходили с Юрой по магазинам, проводивши, кстати, шефа, уезжающего (с Катей за рулем почему-то) в Мюнхен. Счастливого пути.
31 января 1991 г. Четверг, братиславский унитаз
Борис страшную одну деталь проболтал: Любимов поручил ему поговорить со старшим его сыном Никитой относительно некоторых пунктов завещания — исправить или что-то в этом роде.
9 февраля 1991 г. Театр
Пока я не заставлю себя насильно открыть дневник — я живой труп. Когда я пишу — я живу.
10 февраля 1991 г. Воскресенье — отдай Богу
Сегодня «Годунов», выдвинутый, оказывается, на Государственную премию (Любимов, Губенко, Золотухин).
14 февраля 1991 г. Четверг
Два чумовых дня в Ленинграде. Теперь «Чума». Завтра кинопроба у Швейцера с Денисом.
17 февраля 1991 г. Воскресенье. Мое число!!
О чем бишь я? Да, расстроился предстоящим сегодня просмотром комиссией по Госпремиям «Бориса Годунова». Почему не «Живого»?! А так я могу и пролететь в связи с интерпретацией «Бориса» как «Оптимистической трагедии». Да и вообще. Я убежден, что во всех этих организациях наверняка огромное количество завидующих Любимову и обозленных на Губенко людей, думающих, что это все политизированное, раздутое фуфло.
К театру нашему на Таганке в самую пору применить активную эвтаназию, то есть смертельный укол безнадежно больному организму, чтоб не мучился и других не мучил. То есть резкая сверху реконструкция.
У нас же даже не пассивная эвтаназия, потому что система жизнеобеспечения как-то поддерживается: то гастролями, то выдвижением на Госпремию, то какими-то прожектами.
И это вообще-то должен Любимов решать. Человек рождается, никого не спрашивает, и его не спрашивают. А когда приходит время уходить, много проблем возникает.
Самоубийство — страшный грех, да и сам человек хранит надежду и на выздоровление, и на обретение жизни вечной. И начинается всяческое бальзамирование, всякие приемы использует человек: и психологические, и терапевтические, и жениться на молодых особях пытается (от лежания с молодой молодым не станешь, но видимость поимеешь).
18 февраля 1991 г. Понедельник, парикмахерская
Театр шумит поездкой... кого берут, кого и почему не берут. Обращаются ко мне, меня это злит. Ну, давайте соберемся все и откажемся вообще от гастролей за границу, потому что не берут Лукьянову, Иваненко, Фурсенко. Откажемся в знак протеста германской фирме, что она мало дает денег... и Любимову, что он много берет денег за спектакль, пусть поделится с Иваненко, Фурсенко, Лукьяновой... Откажемся или прекратим эти жалобы. Не берут Шаповалова, но если он отказывается играть, тогда как?! Трудный характер? А мне что с того... Он уже показал свой характер на Мулиной, она от него в Голландию аж сбежала.
19 февраля 1991 г. Вторник, у исполкома
Шкатовой он не нравится: не любит театр и ничего хорошего не сделал. Я бы тоже не любил наш театр, вернее, наше руководство.
Посещение начальника было успешным: квартиру поменяют Феликсу. Задел я и свой вопрос, и какую-то поддержку от Станислава Викторовича получил, и блеснула надежда попасть в кооператив на Крестьянской заставе. Обещали звонить.
«Где ты искренен, в письмах или дневниках? Нигде? Замечательно. Это что, навек теперь утраченное качество?»
Купил Сереже компьютер советский — 1025 руб.
25 февраля 1991 г. Понедельник. Театр
После «Высоцкого» публика не реагирует на пародии, она не знает манеры Рождественского, Вознесенского. Брежнева еще узнает. Боже! Как пролетело время, а мы все старьем потешаемся.
«Актерские работы Губенко и Золотухина достойны государственного поощрения», — так передало радио, а я вчера публично Горбачева лягал за то, что он нашего Кольку с пути праведного сбил. Теперь, боюсь, не дадут, не проголосуют. В пристяжке где-то и «Живой» был, но идет на обсуждение и голосование один «Годунов». А хорошо бы лауреатом стать, к 50-летию, глядишь, и подарок.
26 февраля 1991 г. Вторник
Сюжет с государственным вознаграждением покоя не дает... Я хочу быть похожим на Олега Янковского в момент вручения ему Госпремии — смокинг, бабочка. Я хочу оказаться опять в этом зале Кремля, только теперь с Астафьевым. Тогда получал Распутин за «Пожар». Я хочу, чтоб этот день в моей жизни состоялся. Я уже вижу его отчетливо. И еще я помню, как искренне приветствовал и ликовал за «своих» Абдулов. Будут ли ликовать Бортник или Шаповалов? Только ради этого стоило бы организовать моей фортуне или бесу этот день. Тем еще «приятнее», что Астафьев назвал наше действо «Оптимистической трагедией». Маслов вчера рассказывал про одного замечательного рок-музыканта, поэта, который поехал на Алтай, увидел горный Алтай, обалдел и остался... пасти лошадей. И до сих пор пасет где-то в истоках Бии. Быть может, ему заказать песню про Алтай?
Назаров грустную мысль сформулировал в начальном слове: мы сделали с Валерой первый фильм, сейчас будем делать еще один, и для меня он может быть последним. Потому так серьезно настроен В. А. на этот фильм. У Петренко — репортаж, перечень, журналистика, у нас — сюжет.
«Моя корысть в этом простая: потратить остатки своей жизни на возрождение храма».
6 марта 1991 г. Среда, мой день. Германия
Сейчас мы увидимся с шефом. Пронеси эту чашу мимо, Господи!
7 марта 1991 г. Четверг
Среда вчерашняя твоей оказалась. И хоть ты глотал пиво, но кривая тебя вывезла, и шеф нормальные слова говорил. Он долго меня мурыжил словами «вообще», о театре, жизни и политике. «Развалины Карфагена... Но в музей тоже ходят». Так он охарактеризовал вчерашнее зрелище. «С Колькой мы разошлись окончательно. Мне даже с Демичевым...» — И тут что-то нас прервало. Вспоминал триумф «Доброго» много лет назад, еще был жив Владимир.
На экране нормальные, живые люди. Буша я увидел сегодня раз пятнадцать, он что-то опять в конгрессе отмочил, и хлопали ему, и он выглядел победителем. Шеф тоже счастлив, что Хусейн разбит и наступил относительный мир. Он выиграл какое-то пари у какого-то генерала.
8 марта 1991 г. Пятница
Около десяти часов утра местного времени. Господа, никто из вас не чистил зубы бальзамом для ног, который положила мне Тамара Владимировна? Я три дня не мог понять, что это за паста, почему с языка не сходит желтый налет и почему я никак не могу его содрать зубной щеткой. Хорошо, что жена не положила мне обувную ваксу.
9 марта 1991 г. Суббота
Сон в Германии, в которой счастливые, полные любви и взаимной нежности несколько лет прожили тетка бедная моя Елена и дядя Паша. Будто стоим мы сейчас с состарившимся дядей Павлом Николаевичем и украдкой смотрим из окна, как возвращаются с песней знакомой, но сейчас вспомнить не могу. Идут они рука об руку и поют, молодые и счастливые. Оба в военной форме того времени, а у тетки русая коса почему-то, такая, как у Таньки Белецкой. Они поют, поднимаются на крыльцо нашего дома и сейчас скроются в кладовке, где стояла покрытая для них постель. И заплакал я во сне настоящими слезами, впрочем, плачу и сейчас, когда пишу и вспоминаю сон. И понимаю, что это напоминание ведь, это мне знак, может быть, последнее предупреждение, что не написал я повесть о тетушке моей, о любви их и смерти ее преждевременной. Ведь одни письма ее — это роман, семейная хроника. А письма Фомина?! Чем же, черт возьми, занимаюсь я, печатаю дневники скандальные, главная-то моя тема и удача, быть может, там лежит, в тех текстах. А я пропил и промотал время, душу. Жизнь людям калечу и себя позорю, чищу зубы бальзамом для ног почти в пятьдесят лет. Вот такой вещий, безусловно, сон.
Желдин рассказал об интервью Николая в «Советской культуре», где тот, по его словам, резко отозвался о Любимове последних лет. Я попросил его вспомнить точные слова, формулировки, темы, а не то, что мы можем легко прочитать между строк. Когда Костя это сделал, я для себя пометил, что, в общем, ничего особенного он не сказал. Не создал на Западе ничего адекватного «Таганке»? Ну, во-первых, а судьи кто? Во-вторых, это вообще совдеповская формула, которая употреблялась по отношению и к Бунину, и к Рахманинову, и к М. Чехову. Но, в общем, все равно это высказывание со знаком минус в сторону невозвращающегося художника.
И сегодня на репетиции — нет-нет да и стычка или стычечка.
Губенко сказал Глаголину, что тот неправильно себя ведет, что надо резче и определеннее вмешиваться в ситуацию, что он, может быть, один спектакль сыграет в Испании, но больше он в этом участвовать не хочет...
10 марта 1991 г. Воскресенье
Губенко, по-моему, играл здорово, мощно, горько. Всю свою судьбину министерскую выговаривал в тексте, подтексте. Трагедия начинает прорываться. Вот как человеческая твоя судьба просматривается в роли.
Колька с ума сошел. Он дает указания министру Латвии, министра Грузии учит. За границей у него рейтинг нулевой. Вот что значит один раз выступить по телевидению и подписать письмо... Меня на Западе спрашивают, что случилось с вашим министром... повлияйте... скажите ему. А что я ему могу сказать?!
«Политический онанист» — так Губенко охарактеризовал своего учителя перед выходом на «Годунова».
Семьдесят процентов было эмигрантов в зале, им было интересно лично Любимова повидать и услышать. Ну и пусть городит себе. Слава Богу, он про Горбачева и Литву не вспомнил. Хотя газета немецкая про наш гражданский отклик поведать штутгартцам успела. Но, может быть, оттого, что в Союзе его заявление не было принято всерьез, то есть никакой реакции не последовало и в печати нигде это не засветилось, это, наверное, Любимова огорчило. Рассказы у него путаются. То он говорит, начал с того, что вошел в кабинет к Андропову, а закончил тем, что разговор был по телефону, от его большого друга, гениального ученого Капицы, по вертушке: «Вы, Юра, разговаривайте тут с ними (и показал на портреты Политбюро), а я пойду в лабораторию».
Алла такую картину голодающей Москвы нарисовала, что мне жутко стало. Оказывается, бродят стаи одичавших, выброшенных, голодных собак и кошек и вереницы голодных стариков с кошелками. Очень хочется ей Электру сыграть. У нее смысл жизни появился, она опять живет надеждой.
Я хочу заложить храм в Быстром Истоке.
По пути из Твери, в машине, окрыленные разговорами с полиграфистами, стали мы считать доходы-прибыли, и получилась в результате такая дилемма-формула, что при гонораре где-то порядка 75 000 тридцать из них составит налог, то бишь в казну государства. Теперь еще проще — как красиво пристроить налог? Краснопольский предложил детдом на Алтае. Еще было много предложений, вариантов, и вдруг осенила меня мысль: церкви, а точнее... Я ведь путь свой, кроме крылечек, школьных вечеров, начал на сцене ДК, который приспособили из деревянной и довольно симпатичной церкви. Теперь надо исправить дело рук отцов — снова ДК превратить в храм... не размашистый, не масштабный, но каменный. А клубу иное место сыскать. Идея эта ошеломила мое воображение, я тут же связался с Башуновым, он в вопросах религии разбирается, сразу вопрос ребром: а есть ли там община и зарегистрирована ли она? Короче, у него есть сведения, что там и десяти человек хватит. И что в тех местах был какой-то священник, не то бийский, не то барнаульский, и что воспринята моя идея боговдохновенно.
— Вы за Горбачева? Да или нет?
— Нет.
— За Ельцина?
— Да.
Ну, так и не получу я Госпремию, я ее уж и ждать перестал, я забыл про нее.
11 марта 1991 г. Понедельник
Все или почти все осуждают Николая за поступок с бароном. «Каков министр, такова и культура». А я — нет. Я просто не могу так поступить, иметь такую решительность и, стало быть, внутреннюю правоту. А в общем, завидное поведение, при этом Николай сам продемонстрировал знание языка и тем показал, что это никому не возбраняется.
Огромный митинг в защиту Ельцина. Неужели произойдет, что коммунисты уйдут?! Не верится.
13 марта 1991 г. Среда, мой день
И с утра не везет. Сидим в Шереметьеве-1, Могилев не принимает.
К большому для меня сожалению, посмотрел прекрасный фильм Филатова «Сукины дети». «Это надо смотреть», — сообщил мне Назаров.
14 марта 1991 г. Четверг. Могилев, отель «Могилев», № 1008
В самолете на сиденьях обнаружили листовки, призывающие голосовать 17-го правильно и не поддаваться, не угодить в ловушку Горбачева. Если такие листовки самолетами будут доставлены в самые разные регионы «широка-страны», это сыграет важную роль, голосов в пользу Ельцина добавит.
16 марта 1991 г. Суббота
Так и не написал я Башунову письмо в газету о том, что хочу церковь в Быстром Истоке поставить.
Мы завтра летим в Испанию, завтра вечером мы достигнем ворот Мадрида.
18 марта 1991 г. Понедельник. Мадрид
Первым делом проверил розетку — русско-советский артист. Хотя не знаю, вчера я голосовал против Союза, может быть, Бог даст, я уже и не советский.
Слышал в вестибюле голос шефа, но на глаза ему не показался.
19 марта 1991 г. Вторник. Отель
Зацепил за завтраком шеф. Не успел я смыться. Снова о том, что надо поговорить, снова о Кольке: «Он со мной разговаривает только через газету. Так он боится, потому что знает, что разговор этот будет для него крайне тяжелым». Николай же считает, что Любимов за его спиной говорит гадости, а в лицо сказать боится. Между прочим, Любимов такую фразу мне сказал: «Хоть ты и артист, они тебе твоего заявления в Штутгарте не простят». — «Какого заявления?» — «По поводу Ельцина и Горбачева. Где можно, они постараются тебя прищучить». Перевирает всю историю с бароном, я все-таки попытался ему разъяснить, как было на самом деле, что барон не мог перевести — не упразднено слово «товарищи», его употребил Пушкин в сегодняшнем спектакле. Барон не нашел адекватного немецкого слова-обращения и был отстранен рукой министра. Жест хамский, но справедливый.
Шеф хочет читать «Подростка» здесь. Ну, допустим. Говорит, что уговорит Стуруа на постановку. Но он не верит в нашу дисциплину и организованность.
Так, как живут испанцы, так нескромно — другого слова нельзя назвать-подыскать, одно слово «нескромно», — так нельзя жить у всего мира на виду. Немцы тоже нескромно, может быть, еще нескромнее живут, но они так не шумят, не ходят по улицам такой праздничной толпой и не мусорят так на улицах, а тут нескромность как таковая переходит в хохот и разнузданность. Мы живем в самом чреве Памплоны. Угодили мы на фиесту. Будут ли водить быков по улицам?!
Остатки дней моих. Как бы хотел их провести я? Мне чудится, что я живу в Быстром Истоке, в лачуге или во временном доме, при строительстве церкви. Я вижу себя на обжиге кирпича, советуюсь со специалистами, слежу за температурой в печи, считаю штуки. Из второсортного и боя как раз, быть может, тот домишко при церкви и сложить. Я вижу себя читающим Библию, изучающим Святое писание, разучивающим церковное пение. Нет, я не затворником вижу себя, на монашеский подвиг я не гожусь, сильно испорчен, но на подобие жизни смиренной, богоугодной я бы решился попробовать. Месяца два-три в год выезжал бы я на гастроли, с концертами, для этого бы приспособил Барнаульскую филармонию. Пятьдесят процентов гонорара отчислял бы я на строительство, чтоб оно не затухало. К тому же и писал бы я чего-нибудь, и потихоньку издавал. Вижу ли я Тамару рядом?! Вижу. Книги, газеты, телевизор и видео — остатки цивилизации всегда были бы при ней. Горячую воду Иван бы нам организовал, баня рядом, и много ли человеку надо?! Отсутствие Харченко поблизости, вот что может остановить. Подыскать хорошего настоятеля, священника. И корысть моя — оставить после себя храм, а с ним и память по себе.
О религиозном равнодушии. Цитировать о. Кирилла опасно. Это «Посев», это НТС. Это долго надо будет доказывать, не исключено, что в каких-нибудь Бутырках, почему эта организация действительно за спасение России от большевизма-коммунизма. Ведь мой отец за это кровь проливал, ну разве докажешь кому-либо, что это трагическое заблуждение, в котором виноваты главные христопродавцы, главные марксисты, будь они неладны.
Любимов:
— Мы будем с ним говорить. А в какой компании он собирается говорить со мной? В компании с Пуго, Язовым. И как ему не стыдно разговаривать со мной через орган, посредством органа ЦК?!
«Известно, что каждое поколение исправляет ошибки предшествующего. Рьяно отыскивает их, много говорит о них и, в лучшем случае, в исправлении их ищет панацею от своих ошибок и от зол в будущем. Конкретно я хочу попробовать исправить ошибку моего отца, принимавшего активное участие в борьбе с религией, верой у нас на Алтае, разрушая церкви и храмы, преследуя или насмехаясь над верующими, выбрасывая и сжигая иконы, разворовывая в пользу казны церковную утварь. А еще конкретнее — я хочу построить церковь в родном своем селе Быстрый Исток. Я понимаю, что вопрос не одного дня и даже года, я понимаю, что одному человеку и даже одному, хотя и большому, поселку такая задача не под силу, но дело пока, как принято нынче говорить, в „принципе“. Во-первых, мне известно, что в Быстром Истоке много верующих, гораздо больше, чем того требует формальная регистрация общины. Во-вторых, это районный центр, объединяющий немалое количество сел и деревень, а стало быть, и верующих. В-третьих, что, может быть, самое важное, это требование времени. Именно требование, а не мода. Необходимость церкви в Быстром Истоке не требует доказательств. Она самоочевидна. Хотя и на эту тему можно поговорить, но только грамотно и уважительно относясь к мнениям другим. Налицо все формальные причины для разрешения такового строительства есть, а внутренние побуждения и мотивы это опять же, как говорится, в рабочем порядке. Я не знаю, где и кто та инстанция, к которой с этой заботой я должен обратиться в первую голову, любя Вашу газету, я это делаю через нее, чтоб быть услышанным, а там, как Бог рассудит».
Губенко много сделал для театра, как и Эфрос. И я с Губенко и Любимовым в оценке роли Эфроса в судьбе театра не согласен. Для своей собственной судьбы, быть может, Эфрос принял роковое решение, вот тут ему Бог судья.
20 марта 1991 г. Среда, мой день
И день «Бориса». В Мадриде первый «Борис» и, говорят, с участием министра тоже состоится в среду.
Нет, я не вижу себя затворником, на монашеский подвиг я не гожусь — сильно испорчен... но жизнь смиренную, богоугодную я бы хотел начать, если на то будет святая воля Его.
Любимов:
— Приедет министр, вы сразу по-другому будете себя вести, потому что он министр для вас.
— Юрий Петрович...
— Да-да, надо снять вас скрытой камерой, чтоб вы посмотрели на свои лица, когда он появляется. Как гаркнет на всех...
— Да он кричал, когда и не был министром.
Это акция случайная. Я ничего не имею против нашего министра. Он в тяжелом положении, как и вся наша культура, как и все мы.
Мечтаю я и братьев, родных и двоюродных, привлечь, увлечь этим делом. Благо старший, Иван Сергеевич, в самом Быстром Истоке живет. Он хотя и коммунист, но в благом деле участие несомненно примет, потому что уважает веру других.
21 марта 1991 г. Четверг. Мадрид, отель, № 327
А почему я не должен хорошие слова о себе записывать, а только замечания шефа?
Любимов. Я понимаю, с каким нетерпением (в последнее время) шеф ждет встречи с нами, со своим театром. Как ему хочется поговорить, как ему хочется многое успеть нам сказать, ведь в наше отсутствие, вернее, в его неприсутствие, ему же некому слова сказать, в особенности о театральных делах, о делах актерских. У него это копится, копится... и вот мы приезжаем, и он разряжается на нас... на всех и на каждом.
Противоречия в труппе. А для меня эти поездки — благословение. Я привык к ним, в отеле — я дома.
22 марта 1991 г. Пятница
Вернулся из костела. Причастился. Падре странно посмотрел на меня, я стоял на коленях на полу, мне не хватило места на кожаном валике, и было пошел от меня, но я быстро переместился на валик, и в глазах, очевидно, была такая тоска, что он сжалился и вложил мне в рот тонкий, круглый листик просвирки.
Надо же — двадцать восемь государств перечислено, куда можно позвонить по коду, и только наша великая держава не представлена в перечне.
На что Николай рассчитывал, стоя в подъезде ЦК, вытаскивая Любимова гостем в СССР?! Он же и в мыслях не мог держать министерский мандат. Сузим проблему — сыграть Годунова!! «Высоцкий» уже был восстановлен. Сыграть и уйти опять в кино, в надежде, что мастер опять примет театр. Каких Николай себе добивался венков?! Общественное мнение было на его стороне. Он добился. Он сделал невозможное. А в общем-то, если опять все сузить, в чем закавыка? Да в том, что «Чума» и «Самоубийца» не получились, не дали желанного успеха, взрыва. Старые, да, восстановленные. А дальше-то король оказался голый, и только потому, что все время спешил на Запад. А тут и новая политическая игра затеялась. И опять прав Николай, что «сейчас не время говорить обо всем». И Любимов боится, что могут сказать, когда будет время говорить.
Во-первых, во-вторых и в-третьих, никто его из страны не выгонял. А нынешний конфликт с министром культуры, членом КПСС, членом ЦК КПСС... Да он ему только на руку. Если бы его не было, он бы его выдумал, впрочем, ведь он его и выдумал. Ну, кто тебе не дает сейчас работать?! «Легче было с Демичевым...» Так это понятно, об этом по-умному-то молчать надо. Ведь в этих оговорках и обнаруживается все. Демичев закрывал продукцию — спектакли, значит, душил художника. Кто сейчас тебя душит? Губенко? Да Бог с вами! Работайте, ставьте спектакли или руководите театром, постановками. Вы же не являетесь на работу! И для этого отыскиваете разные причины. И при чем тут членство Николая в КПСС или его министерский портфель? Для другого режиссера — это находка, это фарт, это карта тузовая: ученик-министр, да к тому же играющий. Но нет. «А он, мятежный, просит бури...»
Скорее бы дали Госпремию, да и хрен бы с ними.
Да, никому мы тут не нужны. Но Любимов утро начал с поноса министра — интервью очередное. «Он начал со мной через газеты разговаривать, что ж, пожалуйста». Что он там нагородит в Мадриде?!
«До дна протравленных политикой времен». Это и к нам относится, вместе со всем достигнутым Любимов обкарнал нас и повернул в обездуховленность, заразил чумой общественных разговоров, интересов, мещанской конкретикой, суперреалистикой. «Неисследимо...»
Что за эти восемь лет сделано, чего мы достигли? Умер отец. Умерла Тоня. Начались перестройка и гласность. Господи! До чего же скучно жить на этом свете!
«Кроме дикого, нечеловеческого тщеславия, там нет ничего» — Филатов о дневниках. А я присматриваю себе взаправду нож и баллончик со слезоточивым газом. Наверняка будут на меня покушения или мордобитие. И я собираюсь обороняться. Глупо! Или сбежать в Быстрый Исток на год?! Боюсь за семью, за окна, за дачу. Куда-то прет фантазия от страха. А неприятности-то могут быть только от коллег, да нет, не утешай себя, Валерий, готовься. Раз уж решился — плюнь. А убьют — погром начнется тут же.
Неужели вся жизнь не удалась? Нет, не верю. Только бы получить от государства премию, то есть, получается, от Горбачева, что ли, против которого я?!
Идею пельменной надо выбросить, она мешает, она не развилась.
Я куплю себе оружие, чтобы обороняться от защитников Высоцкого — нож и пузырек с газом.
Нож я купил — 2812 песет. Дороже, чем ботинки. Весь почти гонорар Любимова. Но нож хороший, на веревочке — держитесь, гады!
Теперь я жалею, что роздал трости-стилеты редакторам, Дементьеву и Коротичу. С такой тростью мне бы ни один мститель не страшен был бы.
Говорят, лучше зажечь маленькую свечку, чем проклинать тьму. Это к Любимову и его ругани в адрес Губенко, Горбачева. Лучше бы спектакль поставил.
29 января 1991 г. Вторник
— Да знаю я, Галина Николаевна, ну чего хвалить — это все видят... Если он только не успокоится, пройдет медные трубы... Владимир прошел медные трубы, он понял под конец жизни. А Николай Николаевич, которому ты так прощаешь все, не прошел испытание властью.
Настроение срочно поднять. Чем? Молитвой — научи меня, молитва, надеяться, верить, терпеть, любить и прощать. Так вот, простим Любимову и вспомним: кто из нас не согрешил словом! В сердцах, в гневе, в помутнении. Уверяет он себя, что прав, и Бог ему судья.
Господи, пошли легкости, пошли скорости!
Мы закрывали сегодня наше турне по Чехословакии. Помоги выстоять мне и партнерам моим. Чтоб хоть трезвые были и добрые.
30 января 1991 г. Среда, мой день, пора и на унитаз
Потом ходили с Юрой по магазинам, проводивши, кстати, шефа, уезжающего (с Катей за рулем почему-то) в Мюнхен. Счастливого пути.
31 января 1991 г. Четверг, братиславский унитаз
Борис страшную одну деталь проболтал: Любимов поручил ему поговорить со старшим его сыном Никитой относительно некоторых пунктов завещания — исправить или что-то в этом роде.
9 февраля 1991 г. Театр
Пока я не заставлю себя насильно открыть дневник — я живой труп. Когда я пишу — я живу.
10 февраля 1991 г. Воскресенье — отдай Богу
Сегодня «Годунов», выдвинутый, оказывается, на Государственную премию (Любимов, Губенко, Золотухин).
14 февраля 1991 г. Четверг
Два чумовых дня в Ленинграде. Теперь «Чума». Завтра кинопроба у Швейцера с Денисом.
17 февраля 1991 г. Воскресенье. Мое число!!
О чем бишь я? Да, расстроился предстоящим сегодня просмотром комиссией по Госпремиям «Бориса Годунова». Почему не «Живого»?! А так я могу и пролететь в связи с интерпретацией «Бориса» как «Оптимистической трагедии». Да и вообще. Я убежден, что во всех этих организациях наверняка огромное количество завидующих Любимову и обозленных на Губенко людей, думающих, что это все политизированное, раздутое фуфло.
К театру нашему на Таганке в самую пору применить активную эвтаназию, то есть смертельный укол безнадежно больному организму, чтоб не мучился и других не мучил. То есть резкая сверху реконструкция.
У нас же даже не пассивная эвтаназия, потому что система жизнеобеспечения как-то поддерживается: то гастролями, то выдвижением на Госпремию, то какими-то прожектами.
И это вообще-то должен Любимов решать. Человек рождается, никого не спрашивает, и его не спрашивают. А когда приходит время уходить, много проблем возникает.
Самоубийство — страшный грех, да и сам человек хранит надежду и на выздоровление, и на обретение жизни вечной. И начинается всяческое бальзамирование, всякие приемы использует человек: и психологические, и терапевтические, и жениться на молодых особях пытается (от лежания с молодой молодым не станешь, но видимость поимеешь).
18 февраля 1991 г. Понедельник, парикмахерская
Театр шумит поездкой... кого берут, кого и почему не берут. Обращаются ко мне, меня это злит. Ну, давайте соберемся все и откажемся вообще от гастролей за границу, потому что не берут Лукьянову, Иваненко, Фурсенко. Откажемся в знак протеста германской фирме, что она мало дает денег... и Любимову, что он много берет денег за спектакль, пусть поделится с Иваненко, Фурсенко, Лукьяновой... Откажемся или прекратим эти жалобы. Не берут Шаповалова, но если он отказывается играть, тогда как?! Трудный характер? А мне что с того... Он уже показал свой характер на Мулиной, она от него в Голландию аж сбежала.
19 февраля 1991 г. Вторник, у исполкома
Шкатовой он не нравится: не любит театр и ничего хорошего не сделал. Я бы тоже не любил наш театр, вернее, наше руководство.
Посещение начальника было успешным: квартиру поменяют Феликсу. Задел я и свой вопрос, и какую-то поддержку от Станислава Викторовича получил, и блеснула надежда попасть в кооператив на Крестьянской заставе. Обещали звонить.
«Где ты искренен, в письмах или дневниках? Нигде? Замечательно. Это что, навек теперь утраченное качество?»
Купил Сереже компьютер советский — 1025 руб.
25 февраля 1991 г. Понедельник. Театр
После «Высоцкого» публика не реагирует на пародии, она не знает манеры Рождественского, Вознесенского. Брежнева еще узнает. Боже! Как пролетело время, а мы все старьем потешаемся.
«Актерские работы Губенко и Золотухина достойны государственного поощрения», — так передало радио, а я вчера публично Горбачева лягал за то, что он нашего Кольку с пути праведного сбил. Теперь, боюсь, не дадут, не проголосуют. В пристяжке где-то и «Живой» был, но идет на обсуждение и голосование один «Годунов». А хорошо бы лауреатом стать, к 50-летию, глядишь, и подарок.
26 февраля 1991 г. Вторник
Сюжет с государственным вознаграждением покоя не дает... Я хочу быть похожим на Олега Янковского в момент вручения ему Госпремии — смокинг, бабочка. Я хочу оказаться опять в этом зале Кремля, только теперь с Астафьевым. Тогда получал Распутин за «Пожар». Я хочу, чтоб этот день в моей жизни состоялся. Я уже вижу его отчетливо. И еще я помню, как искренне приветствовал и ликовал за «своих» Абдулов. Будут ли ликовать Бортник или Шаповалов? Только ради этого стоило бы организовать моей фортуне или бесу этот день. Тем еще «приятнее», что Астафьев назвал наше действо «Оптимистической трагедией». Маслов вчера рассказывал про одного замечательного рок-музыканта, поэта, который поехал на Алтай, увидел горный Алтай, обалдел и остался... пасти лошадей. И до сих пор пасет где-то в истоках Бии. Быть может, ему заказать песню про Алтай?
Назаров грустную мысль сформулировал в начальном слове: мы сделали с Валерой первый фильм, сейчас будем делать еще один, и для меня он может быть последним. Потому так серьезно настроен В. А. на этот фильм. У Петренко — репортаж, перечень, журналистика, у нас — сюжет.
«Моя корысть в этом простая: потратить остатки своей жизни на возрождение храма».
6 марта 1991 г. Среда, мой день. Германия
Сейчас мы увидимся с шефом. Пронеси эту чашу мимо, Господи!
7 марта 1991 г. Четверг
Среда вчерашняя твоей оказалась. И хоть ты глотал пиво, но кривая тебя вывезла, и шеф нормальные слова говорил. Он долго меня мурыжил словами «вообще», о театре, жизни и политике. «Развалины Карфагена... Но в музей тоже ходят». Так он охарактеризовал вчерашнее зрелище. «С Колькой мы разошлись окончательно. Мне даже с Демичевым...» — И тут что-то нас прервало. Вспоминал триумф «Доброго» много лет назад, еще был жив Владимир.
На экране нормальные, живые люди. Буша я увидел сегодня раз пятнадцать, он что-то опять в конгрессе отмочил, и хлопали ему, и он выглядел победителем. Шеф тоже счастлив, что Хусейн разбит и наступил относительный мир. Он выиграл какое-то пари у какого-то генерала.
8 марта 1991 г. Пятница
Около десяти часов утра местного времени. Господа, никто из вас не чистил зубы бальзамом для ног, который положила мне Тамара Владимировна? Я три дня не мог понять, что это за паста, почему с языка не сходит желтый налет и почему я никак не могу его содрать зубной щеткой. Хорошо, что жена не положила мне обувную ваксу.
9 марта 1991 г. Суббота
Сон в Германии, в которой счастливые, полные любви и взаимной нежности несколько лет прожили тетка бедная моя Елена и дядя Паша. Будто стоим мы сейчас с состарившимся дядей Павлом Николаевичем и украдкой смотрим из окна, как возвращаются с песней знакомой, но сейчас вспомнить не могу. Идут они рука об руку и поют, молодые и счастливые. Оба в военной форме того времени, а у тетки русая коса почему-то, такая, как у Таньки Белецкой. Они поют, поднимаются на крыльцо нашего дома и сейчас скроются в кладовке, где стояла покрытая для них постель. И заплакал я во сне настоящими слезами, впрочем, плачу и сейчас, когда пишу и вспоминаю сон. И понимаю, что это напоминание ведь, это мне знак, может быть, последнее предупреждение, что не написал я повесть о тетушке моей, о любви их и смерти ее преждевременной. Ведь одни письма ее — это роман, семейная хроника. А письма Фомина?! Чем же, черт возьми, занимаюсь я, печатаю дневники скандальные, главная-то моя тема и удача, быть может, там лежит, в тех текстах. А я пропил и промотал время, душу. Жизнь людям калечу и себя позорю, чищу зубы бальзамом для ног почти в пятьдесят лет. Вот такой вещий, безусловно, сон.
Желдин рассказал об интервью Николая в «Советской культуре», где тот, по его словам, резко отозвался о Любимове последних лет. Я попросил его вспомнить точные слова, формулировки, темы, а не то, что мы можем легко прочитать между строк. Когда Костя это сделал, я для себя пометил, что, в общем, ничего особенного он не сказал. Не создал на Западе ничего адекватного «Таганке»? Ну, во-первых, а судьи кто? Во-вторых, это вообще совдеповская формула, которая употреблялась по отношению и к Бунину, и к Рахманинову, и к М. Чехову. Но, в общем, все равно это высказывание со знаком минус в сторону невозвращающегося художника.
И сегодня на репетиции — нет-нет да и стычка или стычечка.
Губенко сказал Глаголину, что тот неправильно себя ведет, что надо резче и определеннее вмешиваться в ситуацию, что он, может быть, один спектакль сыграет в Испании, но больше он в этом участвовать не хочет...
10 марта 1991 г. Воскресенье
Губенко, по-моему, играл здорово, мощно, горько. Всю свою судьбину министерскую выговаривал в тексте, подтексте. Трагедия начинает прорываться. Вот как человеческая твоя судьба просматривается в роли.
Колька с ума сошел. Он дает указания министру Латвии, министра Грузии учит. За границей у него рейтинг нулевой. Вот что значит один раз выступить по телевидению и подписать письмо... Меня на Западе спрашивают, что случилось с вашим министром... повлияйте... скажите ему. А что я ему могу сказать?!
«Политический онанист» — так Губенко охарактеризовал своего учителя перед выходом на «Годунова».
Семьдесят процентов было эмигрантов в зале, им было интересно лично Любимова повидать и услышать. Ну и пусть городит себе. Слава Богу, он про Горбачева и Литву не вспомнил. Хотя газета немецкая про наш гражданский отклик поведать штутгартцам успела. Но, может быть, оттого, что в Союзе его заявление не было принято всерьез, то есть никакой реакции не последовало и в печати нигде это не засветилось, это, наверное, Любимова огорчило. Рассказы у него путаются. То он говорит, начал с того, что вошел в кабинет к Андропову, а закончил тем, что разговор был по телефону, от его большого друга, гениального ученого Капицы, по вертушке: «Вы, Юра, разговаривайте тут с ними (и показал на портреты Политбюро), а я пойду в лабораторию».
Алла такую картину голодающей Москвы нарисовала, что мне жутко стало. Оказывается, бродят стаи одичавших, выброшенных, голодных собак и кошек и вереницы голодных стариков с кошелками. Очень хочется ей Электру сыграть. У нее смысл жизни появился, она опять живет надеждой.
Я хочу заложить храм в Быстром Истоке.
По пути из Твери, в машине, окрыленные разговорами с полиграфистами, стали мы считать доходы-прибыли, и получилась в результате такая дилемма-формула, что при гонораре где-то порядка 75 000 тридцать из них составит налог, то бишь в казну государства. Теперь еще проще — как красиво пристроить налог? Краснопольский предложил детдом на Алтае. Еще было много предложений, вариантов, и вдруг осенила меня мысль: церкви, а точнее... Я ведь путь свой, кроме крылечек, школьных вечеров, начал на сцене ДК, который приспособили из деревянной и довольно симпатичной церкви. Теперь надо исправить дело рук отцов — снова ДК превратить в храм... не размашистый, не масштабный, но каменный. А клубу иное место сыскать. Идея эта ошеломила мое воображение, я тут же связался с Башуновым, он в вопросах религии разбирается, сразу вопрос ребром: а есть ли там община и зарегистрирована ли она? Короче, у него есть сведения, что там и десяти человек хватит. И что в тех местах был какой-то священник, не то бийский, не то барнаульский, и что воспринята моя идея боговдохновенно.
— Вы за Горбачева? Да или нет?
— Нет.
— За Ельцина?
— Да.
Ну, так и не получу я Госпремию, я ее уж и ждать перестал, я забыл про нее.
«Уважаемый Владимир!Потрясающе говорил Николай, устранив в середине речи барона переводчика. «Миша, встань сюда!» Ну, кто еще так мог поступить?! «Барон, вы устраняетесь!»
Я обращаюсь к Вам, а через Вашу замечательную газету ко всем читателям с вопросом, на который знаю ответ. Нужен ли большому селу Быстрому Истоку храм Божий? Нужен. И объяснять почему — нужды нет. На месте того Дома культуры, где начинал я свой актерский путь, стояла деревянная церковь. Потом отцы наши, по своей одурманенности революцией и атеизмом, разрушили ее и переделали. Эта часть истории мне мало известна, да, собственно, суть и не в ней. Я хочу обратиться к жителям Быстрого Истока и к жителям сел прилежащих поддержать мою идею и начать строительство нового храма. А начать строительство с регистрации общины и сбора средств, на что и хочу сделать мой первый вклад в размере 30 000 рублей».
11 марта 1991 г. Понедельник
Все или почти все осуждают Николая за поступок с бароном. «Каков министр, такова и культура». А я — нет. Я просто не могу так поступить, иметь такую решительность и, стало быть, внутреннюю правоту. А в общем, завидное поведение, при этом Николай сам продемонстрировал знание языка и тем показал, что это никому не возбраняется.
Огромный митинг в защиту Ельцина. Неужели произойдет, что коммунисты уйдут?! Не верится.
13 марта 1991 г. Среда, мой день
И с утра не везет. Сидим в Шереметьеве-1, Могилев не принимает.
К большому для меня сожалению, посмотрел прекрасный фильм Филатова «Сукины дети». «Это надо смотреть», — сообщил мне Назаров.
14 марта 1991 г. Четверг. Могилев, отель «Могилев», № 1008
В самолете на сиденьях обнаружили листовки, призывающие голосовать 17-го правильно и не поддаваться, не угодить в ловушку Горбачева. Если такие листовки самолетами будут доставлены в самые разные регионы «широка-страны», это сыграет важную роль, голосов в пользу Ельцина добавит.
16 марта 1991 г. Суббота
Так и не написал я Башунову письмо в газету о том, что хочу церковь в Быстром Истоке поставить.
Мы завтра летим в Испанию, завтра вечером мы достигнем ворот Мадрида.
18 марта 1991 г. Понедельник. Мадрид
Первым делом проверил розетку — русско-советский артист. Хотя не знаю, вчера я голосовал против Союза, может быть, Бог даст, я уже и не советский.
Слышал в вестибюле голос шефа, но на глаза ему не показался.
19 марта 1991 г. Вторник. Отель
Зацепил за завтраком шеф. Не успел я смыться. Снова о том, что надо поговорить, снова о Кольке: «Он со мной разговаривает только через газету. Так он боится, потому что знает, что разговор этот будет для него крайне тяжелым». Николай же считает, что Любимов за его спиной говорит гадости, а в лицо сказать боится. Между прочим, Любимов такую фразу мне сказал: «Хоть ты и артист, они тебе твоего заявления в Штутгарте не простят». — «Какого заявления?» — «По поводу Ельцина и Горбачева. Где можно, они постараются тебя прищучить». Перевирает всю историю с бароном, я все-таки попытался ему разъяснить, как было на самом деле, что барон не мог перевести — не упразднено слово «товарищи», его употребил Пушкин в сегодняшнем спектакле. Барон не нашел адекватного немецкого слова-обращения и был отстранен рукой министра. Жест хамский, но справедливый.
Шеф хочет читать «Подростка» здесь. Ну, допустим. Говорит, что уговорит Стуруа на постановку. Но он не верит в нашу дисциплину и организованность.
Так, как живут испанцы, так нескромно — другого слова нельзя назвать-подыскать, одно слово «нескромно», — так нельзя жить у всего мира на виду. Немцы тоже нескромно, может быть, еще нескромнее живут, но они так не шумят, не ходят по улицам такой праздничной толпой и не мусорят так на улицах, а тут нескромность как таковая переходит в хохот и разнузданность. Мы живем в самом чреве Памплоны. Угодили мы на фиесту. Будут ли водить быков по улицам?!
Остатки дней моих. Как бы хотел их провести я? Мне чудится, что я живу в Быстром Истоке, в лачуге или во временном доме, при строительстве церкви. Я вижу себя на обжиге кирпича, советуюсь со специалистами, слежу за температурой в печи, считаю штуки. Из второсортного и боя как раз, быть может, тот домишко при церкви и сложить. Я вижу себя читающим Библию, изучающим Святое писание, разучивающим церковное пение. Нет, я не затворником вижу себя, на монашеский подвиг я не гожусь, сильно испорчен, но на подобие жизни смиренной, богоугодной я бы решился попробовать. Месяца два-три в год выезжал бы я на гастроли, с концертами, для этого бы приспособил Барнаульскую филармонию. Пятьдесят процентов гонорара отчислял бы я на строительство, чтоб оно не затухало. К тому же и писал бы я чего-нибудь, и потихоньку издавал. Вижу ли я Тамару рядом?! Вижу. Книги, газеты, телевизор и видео — остатки цивилизации всегда были бы при ней. Горячую воду Иван бы нам организовал, баня рядом, и много ли человеку надо?! Отсутствие Харченко поблизости, вот что может остановить. Подыскать хорошего настоятеля, священника. И корысть моя — оставить после себя храм, а с ним и память по себе.
О религиозном равнодушии. Цитировать о. Кирилла опасно. Это «Посев», это НТС. Это долго надо будет доказывать, не исключено, что в каких-нибудь Бутырках, почему эта организация действительно за спасение России от большевизма-коммунизма. Ведь мой отец за это кровь проливал, ну разве докажешь кому-либо, что это трагическое заблуждение, в котором виноваты главные христопродавцы, главные марксисты, будь они неладны.
Любимов:
— Мы будем с ним говорить. А в какой компании он собирается говорить со мной? В компании с Пуго, Язовым. И как ему не стыдно разговаривать со мной через орган, посредством органа ЦК?!
«Известно, что каждое поколение исправляет ошибки предшествующего. Рьяно отыскивает их, много говорит о них и, в лучшем случае, в исправлении их ищет панацею от своих ошибок и от зол в будущем. Конкретно я хочу попробовать исправить ошибку моего отца, принимавшего активное участие в борьбе с религией, верой у нас на Алтае, разрушая церкви и храмы, преследуя или насмехаясь над верующими, выбрасывая и сжигая иконы, разворовывая в пользу казны церковную утварь. А еще конкретнее — я хочу построить церковь в родном своем селе Быстрый Исток. Я понимаю, что вопрос не одного дня и даже года, я понимаю, что одному человеку и даже одному, хотя и большому, поселку такая задача не под силу, но дело пока, как принято нынче говорить, в „принципе“. Во-первых, мне известно, что в Быстром Истоке много верующих, гораздо больше, чем того требует формальная регистрация общины. Во-вторых, это районный центр, объединяющий немалое количество сел и деревень, а стало быть, и верующих. В-третьих, что, может быть, самое важное, это требование времени. Именно требование, а не мода. Необходимость церкви в Быстром Истоке не требует доказательств. Она самоочевидна. Хотя и на эту тему можно поговорить, но только грамотно и уважительно относясь к мнениям другим. Налицо все формальные причины для разрешения такового строительства есть, а внутренние побуждения и мотивы это опять же, как говорится, в рабочем порядке. Я не знаю, где и кто та инстанция, к которой с этой заботой я должен обратиться в первую голову, любя Вашу газету, я это делаю через нее, чтоб быть услышанным, а там, как Бог рассудит».
Губенко много сделал для театра, как и Эфрос. И я с Губенко и Любимовым в оценке роли Эфроса в судьбе театра не согласен. Для своей собственной судьбы, быть может, Эфрос принял роковое решение, вот тут ему Бог судья.
20 марта 1991 г. Среда, мой день
И день «Бориса». В Мадриде первый «Борис» и, говорят, с участием министра тоже состоится в среду.
Нет, я не вижу себя затворником, на монашеский подвиг я не гожусь — сильно испорчен... но жизнь смиренную, богоугодную я бы хотел начать, если на то будет святая воля Его.
Любимов:
— Приедет министр, вы сразу по-другому будете себя вести, потому что он министр для вас.
— Юрий Петрович...
— Да-да, надо снять вас скрытой камерой, чтоб вы посмотрели на свои лица, когда он появляется. Как гаркнет на всех...
— Да он кричал, когда и не был министром.
Это акция случайная. Я ничего не имею против нашего министра. Он в тяжелом положении, как и вся наша культура, как и все мы.
Мечтаю я и братьев, родных и двоюродных, привлечь, увлечь этим делом. Благо старший, Иван Сергеевич, в самом Быстром Истоке живет. Он хотя и коммунист, но в благом деле участие несомненно примет, потому что уважает веру других.
21 марта 1991 г. Четверг. Мадрид, отель, № 327
А почему я не должен хорошие слова о себе записывать, а только замечания шефа?
Любимов. Я понимаю, с каким нетерпением (в последнее время) шеф ждет встречи с нами, со своим театром. Как ему хочется поговорить, как ему хочется многое успеть нам сказать, ведь в наше отсутствие, вернее, в его неприсутствие, ему же некому слова сказать, в особенности о театральных делах, о делах актерских. У него это копится, копится... и вот мы приезжаем, и он разряжается на нас... на всех и на каждом.
Противоречия в труппе. А для меня эти поездки — благословение. Я привык к ним, в отеле — я дома.
22 марта 1991 г. Пятница
Вернулся из костела. Причастился. Падре странно посмотрел на меня, я стоял на коленях на полу, мне не хватило места на кожаном валике, и было пошел от меня, но я быстро переместился на валик, и в глазах, очевидно, была такая тоска, что он сжалился и вложил мне в рот тонкий, круглый листик просвирки.
Надо же — двадцать восемь государств перечислено, куда можно позвонить по коду, и только наша великая держава не представлена в перечне.
На что Николай рассчитывал, стоя в подъезде ЦК, вытаскивая Любимова гостем в СССР?! Он же и в мыслях не мог держать министерский мандат. Сузим проблему — сыграть Годунова!! «Высоцкий» уже был восстановлен. Сыграть и уйти опять в кино, в надежде, что мастер опять примет театр. Каких Николай себе добивался венков?! Общественное мнение было на его стороне. Он добился. Он сделал невозможное. А в общем-то, если опять все сузить, в чем закавыка? Да в том, что «Чума» и «Самоубийца» не получились, не дали желанного успеха, взрыва. Старые, да, восстановленные. А дальше-то король оказался голый, и только потому, что все время спешил на Запад. А тут и новая политическая игра затеялась. И опять прав Николай, что «сейчас не время говорить обо всем». И Любимов боится, что могут сказать, когда будет время говорить.
Во-первых, во-вторых и в-третьих, никто его из страны не выгонял. А нынешний конфликт с министром культуры, членом КПСС, членом ЦК КПСС... Да он ему только на руку. Если бы его не было, он бы его выдумал, впрочем, ведь он его и выдумал. Ну, кто тебе не дает сейчас работать?! «Легче было с Демичевым...» Так это понятно, об этом по-умному-то молчать надо. Ведь в этих оговорках и обнаруживается все. Демичев закрывал продукцию — спектакли, значит, душил художника. Кто сейчас тебя душит? Губенко? Да Бог с вами! Работайте, ставьте спектакли или руководите театром, постановками. Вы же не являетесь на работу! И для этого отыскиваете разные причины. И при чем тут членство Николая в КПСС или его министерский портфель? Для другого режиссера — это находка, это фарт, это карта тузовая: ученик-министр, да к тому же играющий. Но нет. «А он, мятежный, просит бури...»
Скорее бы дали Госпремию, да и хрен бы с ними.
Да, никому мы тут не нужны. Но Любимов утро начал с поноса министра — интервью очередное. «Он начал со мной через газеты разговаривать, что ж, пожалуйста». Что он там нагородит в Мадриде?!
«До дна протравленных политикой времен». Это и к нам относится, вместе со всем достигнутым Любимов обкарнал нас и повернул в обездуховленность, заразил чумой общественных разговоров, интересов, мещанской конкретикой, суперреалистикой. «Неисследимо...»
Что за эти восемь лет сделано, чего мы достигли? Умер отец. Умерла Тоня. Начались перестройка и гласность. Господи! До чего же скучно жить на этом свете!
«Кроме дикого, нечеловеческого тщеславия, там нет ничего» — Филатов о дневниках. А я присматриваю себе взаправду нож и баллончик со слезоточивым газом. Наверняка будут на меня покушения или мордобитие. И я собираюсь обороняться. Глупо! Или сбежать в Быстрый Исток на год?! Боюсь за семью, за окна, за дачу. Куда-то прет фантазия от страха. А неприятности-то могут быть только от коллег, да нет, не утешай себя, Валерий, готовься. Раз уж решился — плюнь. А убьют — погром начнется тут же.
Неужели вся жизнь не удалась? Нет, не верю. Только бы получить от государства премию, то есть, получается, от Горбачева, что ли, против которого я?!
Идею пельменной надо выбросить, она мешает, она не развилась.
Я куплю себе оружие, чтобы обороняться от защитников Высоцкого — нож и пузырек с газом.
Нож я купил — 2812 песет. Дороже, чем ботинки. Весь почти гонорар Любимова. Но нож хороший, на веревочке — держитесь, гады!
Теперь я жалею, что роздал трости-стилеты редакторам, Дементьеву и Коротичу. С такой тростью мне бы ни один мститель не страшен был бы.
Говорят, лучше зажечь маленькую свечку, чем проклинать тьму. Это к Любимову и его ругани в адрес Губенко, Горбачева. Лучше бы спектакль поставил.