Страница:
Я помню эту Тарусу очень хорошо... А разве июнь 88-го года не принес мне силы жить, выжить и удариться вновь в мечтания? Опять захотелось жить и что-то делать... А разве не был счастлив я, когда ловили на озере у цыгана рыбу с Тамарой, в Кижах, и я ругался страшно, но весело? Нет, хулиганил я, конечно, много. Надо было жить скучнее. Но сделать больше... Нет, жил, как умел... да не жалуюсь я и сейчас, просто разбираюсь с самим собою. И как-то отчетливо захотелось мне скорее к жене перейти. Я был с Тамарой счастлив. Зачем Бога гневить? И переезд на Академическую, и доставание мебели и паласов — все это составляло круг забот счастливых. Так что же произошло? Отчего сейчас так грустно, так безнадежно?
Что мне самому себе заказать, какой рубеж назначить, чем наградить себя, за что уважение и самость вернуть? За «21-й километр, или Покаяние»? Надо бы хорошо написать. А сегодня надо перейти. Как это случилось? А случилось это так. Историйка подловатая. «Отчего же ты плачешь, ива? Одинокая и ничья...» Одинокая моя, бедная Тамара. Ее одиночество жуткое. Но я о ней хорошую главу напишу, о моей несчастной жене. Господи, спаси и сохрани ее! Какое роскошное занятие — читать Терца. И что же это Солженицын так вляпался?! Не разобрался или приревновал все-таки... или почувствовал, что теснят его?..
А теперь я в номере, под подушками каша варится. Это называется обед. Оксана Раздобудько не звонила вчера, к телефону-то я подходил, трубку-то между глотками виски я поднимал. Прочитала ли она книжку мою? Любопытно, как она к ней отнесется... Она гордится тем, что делала о Высоцком первую книжку в кинопропаганде. Ее «святые» чувства к нему может моя книжечка оскорбить, обидеть ее память о нем. «Я его очень любила, для меня... в моей жизни это была такая поддержка. Я его любила, но не таким», — слышится мне. А может быть, я преувеличиваю.
Скрипи, скрипи, мое перо. Десять дней, как мы в Афинах. Ну и что?! А ничего.
30 апреля 1995 г. Воскресенье
Еще она говорила о том, что или все надо шифровать, чтобы читателю доставляло удовольствие разгадывать, дешифрировать и радоваться: «А, дескать, понял, вот это кто... вот это где...» Или уж, поскольку Любимов, Эфрос — все открытым текстом... Ну, тут вопрос серьезный, хотя для меня мало значащий. Так ли сяк ли — это роман моей жизни, печатать я его долго не соберусь, он еще только летит к развязке.
За стеной Шопен гитару теребит, Высоцкого поет.
1 мая 1995 г. Понедельник
И день вчера не прожит зря, если осознать, что для России что-то сделано — концерт для вымирающих в Русском доме русских. Это — богадельня в прямом смысле. Церковь Серафима Саровского. Много стариков, многие не помнят русскую речь, многие не освоили греческий, прожив здесь всю жизнь. А внуки тем паче с русским языком не дружат. И из всего это самое разрушительное. И, конечно, как сложится жизнь у многих из нас — о том лишь боги знают, как говорили древние. Фантастическая мысль: не придется ли жизнь свою доживать в этом доме кому-нибудь из нас? Вот какая штука. Еще какая-нибудь очередная Чечня, и побежит русский люд уже с родины своей, физического ища спасения в каком-нибудь таком Русском доме. И надо его содержать и поддерживать. Раз есть русский уголок, раз когда-то приобретена эта земля, раз стоит православная, русская церковь, надо развивать связи. И помогать им.
А веселье за стеной продолжается. Может быть, и зря, что я не там. Это редко теперь бывает, когда мы видим выпивающего вместе с нами шефа.
7 мая 1995 г. Воскресенье
Был в храме. Торжественно, красиво, много детей — праздник, а я мучаюсь. Почему все живут лучше нас?! Почему мы самые нищие и нас уже никто не любит в мире?
8 мая 1995 г. Понедельник
Беляев о Любимове:
— Я спросил у него в лоб: «Хотите вы работать в Москве или нет?» — «Нет, не хочу». Я испугался честности, прямоты и краткости ответа. «Не хочу, и отстаньте от меня». Это была искренность без объяснений, дополнений и пр.
Да, а мы копья ломаем. А он не хочет работать в Москве, а мы просим (давно), умоляем, заманиваем, говорим: «Но мы же ваши, ваше дело, ваша честь...» А он просто не хочет — и все.
Как бы в самом деле уберечься от пошлости в этом странном повествовании — о себе, узнаваемом, и в таких выражениях? Что-то подпахивает Лимоновым! Как бы тут не сделать ошибки. Но ведь были же «На Исток-речушку», «Дребезги»... В конечном счете он подскажет ориентир.
А за стеной, за стеночкой Шаповалов с Трофимовым гудят, кричат, вино пьют, ржут, хохочут — талантливые, очень хорошие артисты. А я мучаю тетрадь, руку и себя.
Я погряз в своем «21-м км». Но сейчас, просматривая накопившийся материал, думаю, что снова уже кое-что есть для какого-то, может быть, странного, но произведения, а «Бритва» все должна связать. Боязно, что не хватит времени с моими темпами. «Настоящий писатель должен работать по 10 часов в сутки». Разве я работаю столько?! Нет, я что-то из Греции увезу. Развязку романа ты увезешь, подлец!
9 мая 1995 г. Вторник
У Розанова была какая-то книга на кухне — книга учета: приход, расход, чтоб к 1-му числу у него вышло по нулям, чтоб не залез в дальнейшие долги. У него были, а у меня — нет. Но у меня их и быть не должно, потому что отдавать некому, кроме меня, да и не умею я жить в долг, хотя при какой-то хитрости теперь это возможно — наращивать капитал за счет процентов. Но я и не люблю брать в долг, как, впрочем, и давать.
10 мая 1995 г. Среда, мой день
О Любимове. Да, он не хочет работать в Москве по многим причинам — обиды, невнимание, отсутствие семьи и должного заработка... Много, много... Но он поставлен судьбой в обстоятельства, которые буквально заставляют его работать в своем театре, и эти обязательства находятся в глубине его совести, долга, чести, подсознания и памяти потомков. А то, что он не хочет... А почему он должен хотеть работать в этом разнузданном бардаке — назовем это плохо — «государственной стране», от которой только что название сохранилось Россия? И все-таки она — мать. И он не может это не понимать, говоря пренебрежительно «в вашей России», на что Агапова тонко, лихо реплику подала: «А в вашем Израиле...» Он сделал вид, что не услышал, потому что Израиль он ненавидит (опять же — во сне не признается) гораздо больше, чем Россию. В России он ненавидит государство в его теперешнем виде и правителей в их теперешнем состоянии. Но на вручение медали он не поехал. Хотя наверняка был извещен. Ему принесли на дом — в «Мегаро». Думаю, очень может быть, что День Победы отмечал он в посольстве Израиля. Или сидели с Боровчиком и Глаголиным в апартаментах, пили водку и смеялись над артистами. А вручение медалей было в 18 часов вчера, 9 мая, в посольстве России. И он не оказал чести даже послу. Чтоб, не дай Бог, Катя не узнала. Господи! Прости его, грешного. «И не забудь про меня».
Да, конечно, мой рацион и режим питания может показаться кому-то жлобским. Продиктован он экономией средств и времени на его приготовление. К тому же я всегда ем, впрочем, как и сплю, в одиночку. Но крестьянская мудрость, хотя это, как выяснилось, мудрость и Лужкова, подсказывает, что правитель и ответственный спортсмен, выезжая на гастроли в другую страну, берет с собой то, что он ест дома, к чему его желудок и кишки привыкли. Без риска быть отравленным или самому бросить свой желудочный тракт на растерзание чужеземным яствам и питью. Так вот, берутся 5 столовых ложек «Геркулеса», кипятится 250 г крутого кипятку, в котором молниеносно растворяется половинка бульонного куриного кубика, где и соль, и перец и пр., — и быстро этот раствор в кастрюльку с хлопьями. Накрывается крышечкой, обувается в целлофановый пакет, лучше двойной, пеленается кастрюлька в большое полотенце и прячется в твою постель под две подушки и одеяло. Максимум через 10 минут каша готова и горяча. Вынимается из холодильника один помидор, моется под краном и дольками мелкими нарезается в пепельницу, потому что сервиза нет под рукой, солится по вкусу и уплетается с кашей. B это время стакан, освобожденный из-под бульона, уже вскипячен вторично и в нем уже плавает пакетик чая или кофе. Вот вам завтрак туриста или обед артиста. К чему этот вышеозначенный совет я облек в форму трактата? Потому что в группе нашей случилось второе отравление едой. На сей раз у Любеньки. С температурой. А второй Медеи у нас нет. Слава Богу — два Ясона. И никого сия чаша... никто от нее не застрахован. Пронеси, Господи! Это что касается здоровья. Ну, а об драхмах я и не говорю. Заказать, чтоб из Москвы привезли «Геркулеса» коробку. Сегодня начал вторую, а прожиты всего лишь 23 дня. Осталось 20. На вторую половину пошло.
Лена:
— Мне как-то неудобно... Ну как я буду предлагать тебя? Я боюсь за твой имидж.
— А ты не бойся. Я работаю на унижение. Я стою и продаю свои книжки. И Есенин продавал, и другие...
Я продаю свой товар, мною произведенный. Мой имидж — вечность. У меня корона с головы не упадет. Я с ней родился, а не купил и не отобрал. Поняла, дура!! И вы все, говнюшки. Я пишу роман. Боюсь, кто-нибудь спи... и выдаст за свой с моих слов. И потянут меня на всякие разборки. Тоже, впрочем, неплохой сюжетец.
11 мая 1995 г. Четверг
Последняя заточка карандашей. «Настоящий писатель работает по 10 часов в сутки», — говорил Ю. Казаков. Я проработал 12. Ура!
Бравина ее фамилия, Ольга Бравина. Это я думаю о Русском доме. В разное время по разным мотивам оказались русские в этом доме. Меня не интересует сейчас их политическое прошлое, меня интересует, чтоб этот дом усилился бы русским влиянием. Каждый из нас или из детей наших может там оказаться. Прежде всего надо навести в доме порядок в документации. Чтобы все документы были точно переведены на русский язык. Чтобы в церкви Серафима Саровского служили священник из России и хранитель. Со временем он изучит русский язык. Какую-то конспекту я составляю для будущего письма послу. А был ли там посол наш? Русские здесь так разрозненны. Но в этом-то можно объединиться и отстоять уголок России для престарелых. Это замечательная великая традиция — богадельня, богоделание богоугодного дела.
12 мая 1995 г. Пятница
Счастлив тем, что заставил себя написать письмо российскому послу Николаенко Валерию Дмитриевичу по вопросу Русского дома и русского кладбища. И убежден, что письмо мое не пройдет мимо ушей посла, — кто-нибудь да услышит.
Оказывается, и у Любимова такое же расстройство желудка. Да что же это такое, ведь это, стало быть, с каждым может случиться! Когда же мне ждать на себя этакой напасти, не приведи Бог?
Жить надо уплотненно и не так долго. Пушкин, Высоцкий, Даль, Юра Богатырев... Даже смерть Эфроса в каком-то смысле «вовремя» — на каком-то несчастье с «Таганкой».
15 мая 1995 г. Пятница
Бродский не приезжает, и мое пребывание в Афинах обессмыслилось с точки зрения автографа.
27 мая 1995 г. Суббота
Слава Богу — я один. Я привык жить один. «Взрослые олени проводят свою жизнь в одиночестве».
И вот на фоне того, что я долго рассказывал... Смоктуновский мне доказывал: «В театре у вас есть гениальный артист — Трофимов Саша!» И. М. провожал его до дому после «Мастера». На этом фоне коллеги — действующие лица ему не дают играть Ясона, он практически отстранен от роли, он как бы не достоин представлять «Таганку» в этой роли, которая, как ему казалось, да и всем, — у него в кармане, сделана... Он своим темпераментом, своими показами, своей актерской смелостью проторил дорогу в роли и шефу, и Беляеву. В этом мое глубокое убеждение.
«И понимание того, что...» Мне всегда недоставало чего-то чуть-чуть до достижения в актерстве высочайшей планки, другого счета. В одной роли мне недоставало речевой техники, как у Филатова, для другой я, оказывается, был низкий, не такого роста, как, скажем, Филатов, для третьей — я был сутул, ну, в этом пункте мы не уступим друг другу, для четвертой — не доставало ума и блеска остроумия, как у Филатова, для пятой — достоинства и мужества, как у Филатова. Что же у меня тогда было и что осталось?! Что есть! Души вагон, шириною в разлившуюся весеннюю Обь-матушку.
Душа... а что это такое? Это ведь понятие мистическое, метафизическое. А дело актерское — оно конкретное. Данных у меня не хватало явно. И везде не хватало по чуть-чуть. Тут бы сантиметра три росточку, там бы чуть-чуть скорректировать челюсти, чтоб язык шевелился при другой скорости. Конечно — ноги. Не хватало силы и здоровья в ногах, а отсюда и во всем теле. Оно хорошо мне служит. Но на коня я не могу вскочить... Я многого из-за того боялся. Я много занимался танцем, но я был ограничен в возможностях и, слава Богу, не старался поднять себя за волосы, а то бы потерял, что имел. И все-таки у меня был дар, у меня было обаяние, у меня был голос, в котором прозвучивался и рост (я вырастал), и блеск, и темперамент (это член разговаривал), да и ум, свой, не заемный. Нет, не завидовал я Филатову и никому на свете. Я просто сожалел иногда, что природа мне недодала по чуть-чуть для каждой роли, для высшей планки... И вот тут уместно вспомнить из молитвы Ассизского: «Господи! Дай мне силы не домогаться столь многого!»
Я отправляю свои миллионы на храм, и у меня совесть чиста, когда я предлагаю себя или свою книгу и беру за это деньги. А то, что люди думают, будто я наживаюсь на этом, — это их проблемы, как говорят на Западе. Мне до того, что они думают обо мне и моей деятельности, дела мало — лишь бы караван ушел, а собака пусть лает. Хотя и мошкара может заесть до смерти.
9 июня 1995 г. Пятница
29 апреля (пока мы там теряли время) в г. Ермаке Павлодарской области умерла моя тетушка Васса Федосеевна.
14 июня 1995 г. Среда, мой день
Звонил Игорь Шевцов. По его просьбе звонил я Любимову. Очень хороший разговор — речь идет о его авторском разрешении показать репетицию «Высоцкого», снятую давно, где мы все молодые и гениальные. И Любимов дал разрешение. Теперь Шевцов звонит ему. А Любимов просто звонку из России рад — он за звонок разрешение дает.
17 июня 1995 г. Суббота
Буденновская трагедия должна или может произвести конец началу или начало без конца. Ужас с последствиями непредсказуемыми.
21 июня 1995 г. Среда, мой день и день рождения
В 9 часов у меня должен состояться разговор с В. В. Илюшиным, помощником президента, о театре, о разделе, о расколе, о возврате помещения.
Если у Дениса сложится настоятельство в совхозе «Московский», я к старости окончательно переберусь туда. Продам загорскую землю и куплю что-нибудь рядом со старшим сыном. Или еще один домишко приобрету под боком у строящегося храма. Там и умру. Денис хочет, чтоб поскорее ушел я на пенсию и служил в храме у него. Очень может быть, что так и закончится сюжет моей жизни.
Господи, спаси и сохрани! Дай мне легкости, скорости и убедительности в разговоре. Нашли на начальника разум и доброту, помоги нашему театру отбиться от Губенко. Пусть ему дадут другое помещение, пусть оставит он Любимова в покое. Господи, помоги!
23 июня 1995 г. Пятница
После Подольска звонок из администрации президента. Мне назначена встреча в Кремле 26-го в 11.20 у Илюшина В. В. Звонок, прямо скажем, неожиданный.
Если начальство не хочет, оно не принимает. Надо к этой встрече подготовиться, хотя я, кажется, знаю все. И все-таки...
25 июня 1995 г. Воскресенье
Завтра пойду к начальству — надо хлопотать о театре. Надо, чтоб Губенко, это воплощение жлобства и мстительного хамства, все-таки был поставлен на место (а где оно, это его место?), чтоб он все-таки вернул то, что своровал.
27 июня 1995 г. Вторник
Даже страшно писать, какой вчера я прожил день, что было... А был я в Кремле и говорил с помощником президента. Все, начиная с секретарши, встретили меня... может быть, и бывает лучше, но редко. Стороны остались довольны собой. Наше письмо Илюшину понравилось. То, что у Губенко «коммуняки» (его слово), что здание используется не по назначению, — это мощный факт, аргумент противу Губенко и в нашу пользу.
«Я не могу ничего обещать, не могу решать за шефа, но думаю... В этой ситуации, сейчас, он может решить по-другому. Большой поддержкой мне было бы, если бы Лужков... он в начале этой недели должен быть у президента. Пусть Бугаев напишет письмо, а Лужков подпишет».
Я подарил Вик. Вас. «Дребезги». Президенту тоже, с надписью: «Уважаемый Борис Николаевич. Здоровья Вам, счастья. Храни Вас Бог. С надеждой на положительное решение Таганского конфликта В. Золотухин».
Взамен В. В. подарил мне — и чтоб (непременное условие) стоял на столе! — цветной фотографический портрет первого президента России. «Я поставлю на стол, обещаю. Но если нам не вернут театр, я его...» — и показал, что порву. Помощник смеялся.
После репетиции «Живаго» и «Высоцкого» прорвались с Борисом к Ульянову, помощнику Лужкова, и передали для Ю. М. записку — напомнить президенту о Театре на Таганке. Под запиской — письмо к Ельцину. Большое дело, казалось, сделали вчера — каков-то будет результат? Но, главное, перед походом в Кремль я много молился и просил Господа о содействии в разговоре, помочь вернуть театр его законному хозяину. Илюшин, похоже, тоже на нашей стороне. Что же это такое?! Кто же помогает Губенко? Неужели Шумейко и Рыбкин так сильны?!
29 июня 1995 г. Четверг
Из аппарата президента сообщили, зачитали резолюцию, которую Ельцин на нашем (моем, моя подпись единственная) письме написал: «Если помещение театра используется не по назначению, то надо восстанавливать справедливость. Прошу заняться этой проблемой вместе с Ю. М. Лужковым». Это поручение С. Филатову. «Лучшей резолюции не может быть», — так прокомментировал референт Илюшина Андреев B. Ш. Но наша умная Людмила Георг. не очень обольстилась этой резолюцией: «А мне не нравится. Это еще надо доказать, что не по назначению!»
Как бы то ни было, я свое дело сделал — до президента письмо дошло, нам сочувствуют. Надо ждать решительных действий от Лужкова. Надежда, мне кажется, теперь на него.
Звонила, пока говорил я с И., Алла Д. «Хорошо, что я попала на тебя». Я рассказал ей о делах театра, о своих походах в Кремль и приемную Лужкова, о молодых артистах театра. Душевный, теплый разговор. Милая Алла Сергеевна! Милая. Вот и все. Хоть бы у нее все обошлось хорошо, и набралась бы у И. группа в Грецию.
Шабдурасулов подтвердил, что резолюция «отличная». «Теперь ищите документы, которые подтвердят, что площади используются не по назначению — аренда, малое количество спектаклей, рестораны...»
6 июля 1995 г. Четверг. Екатеринбург. Молитва, зарядка
Почему я ее не спросил, что делать, если не встает? Как они удовлетворяют человека? Первый раз была Оксана. «У нас предоплата». Подарила бы какой-нибудь сюжет, так нет — даже записать нечего, кроме факта, что первый раз пользовался услугами проститутки, предложенной мне по телефону. Исключительно ради сюжета, литературного интереса, опыта. Сам виноват, надо было разговорить. Но так скучна — молодая корова с огромным задом, совсем не в моем вкусе. Осведомилась, как? Подойдет... Будем... Тогда позвонила: «Ну, все в порядке. Я помню вашу фамилию, а имя забыла». Врет, она и фамилию не знала. Скука за 150 тысяч. И противно довольно. «Как вы относитесь к презервативу?» А как к нему можно относиться? «Это входит в правила. Это обязательно». Даже если б у тебя не было, я б тебя послал в ларек, как в Греции Ленку. «У вас утолщение — это хирургическое вмешательство или природное? Первый раз такое вижу». Почему бы не спросить: «А понравилось?» — или что-то другое, для диалога. Она много спросила. Например, нет ли у меня факса. Сегодня она(и) летит в Алма-Ату — обмен делегациями, опытом и пр.
Звонил Глаголин. Филатов — Лужкову, Лужков — Филатову... Только сегодня завертелась эта машина. Бугаев пишет из отпуска, подписывает. Создается правительственная комиссия по Театру на Таганке. Чуб выступила против Губенко — уволена, Бохан выступил против — уволен, Черняев <Черняев Валерий — артист театра.> — уволен, причем дважды. Почему он к нему пошел? Что за расчет? Или просто от недовольства Любимовым?..
8 июля 1995 г. Суббота. «Ил-86». Молитва
Спасибо Рафу Клейнеру за рекомендацию найти и прочитать Ю. Нагибина «Тьма в конце туннеля». Страшно, но справедливо. И очень хорошо написано. Почему не мной?
10 июля 1995 г. Понедельник. Молитва
Я читаю Ю. Нагибина. Он мне, как оказалось, очень родной и близкий художник, писатель и человек. У нас много общего из того, что складывается на бумаге.
11 июля 1995 г. Вторник. Молитва. Зарядка
Губернатор Алтая дал мне слово выделить средства на строительство храма и не сдержал его. Я не думаю, что мой район будет поддерживать этого главу. Об этом я растрезвоню на Шукшинских чтениях, и будь что будет. Что это такое, в конце концов! Как будто это какое-то частное дело, это государственное дело, как восстановление Храма Спасителя в Москве и других храмов, это государственная религия и она основа нашего государственного строительства.
14 июля 1995 г. Пятница. Молитва, зарядка
Шимелов высказался в пользу Любимова:
— Чем отличается человек от животного? Чувством благодарности. Если у вас нет этого чувства к человеку, который вас всех создал, поднял, дал вам имена и марку, и вы на него руку тянете...
15 июля 1995 г. Суббота. Молитва, зарядка
Демидова снилась мне. А все из-за того, что мудак Глаголин заставил ее написать заявление об отпуске на три месяца без сохранения содержания. Два горлопана, С. и А., его-де вынудили!.. За год не сыграла ни одного спектакля. Быдло, оно и есть быдло, и плебс их толкает на такие тексты и возбуждает их кровь. Они не могут ей простить ее голубую кровь, белую кость и высокомерие, каким она удостаивает их вместе с Глаголиным. Демидова — знак «Таганки», актриса № 1, женщина в конце концов. Когда мы говорим «Таганка», мы слышим «Демидова, Славина, Высоцкий», мы не слышим «С., А.». Она перенесла такую операцию... И если вся губенковская братия кормится у Любимова, то Демидовой-то это уж можно было позволить.
Как не стыдно, Господа! Надо сказать Борису, чтоб он издал приказ об изменении своего приказа. От председателя профкома ему надо подать петицию, заявление. «Я должен был ей сказать, какие ведутся разговоры в коллективе, что о ней думают ее товарищи!» Какие товарищи, кто ей товарищ из выше упомянутых? Как им не стыдно? «Товарищи»! Они не терпят ее... А она — знамя «Таганки», имя Таганки. А они за ней каждую ошибку в тексте считают, злорадствуют, шипят.
Прости меня, Господи! Я тоже начинаю шипеть из подворотни своей. Мудаки х...
26 июля 1995 г. Среда, мой день
Два миллиона отсчитал о. Борису в Б. Истоке перед фундаментом будущего храма и успокоился.
Что мне самому себе заказать, какой рубеж назначить, чем наградить себя, за что уважение и самость вернуть? За «21-й километр, или Покаяние»? Надо бы хорошо написать. А сегодня надо перейти. Как это случилось? А случилось это так. Историйка подловатая. «Отчего же ты плачешь, ива? Одинокая и ничья...» Одинокая моя, бедная Тамара. Ее одиночество жуткое. Но я о ней хорошую главу напишу, о моей несчастной жене. Господи, спаси и сохрани ее! Какое роскошное занятие — читать Терца. И что же это Солженицын так вляпался?! Не разобрался или приревновал все-таки... или почувствовал, что теснят его?..
А теперь я в номере, под подушками каша варится. Это называется обед. Оксана Раздобудько не звонила вчера, к телефону-то я подходил, трубку-то между глотками виски я поднимал. Прочитала ли она книжку мою? Любопытно, как она к ней отнесется... Она гордится тем, что делала о Высоцком первую книжку в кинопропаганде. Ее «святые» чувства к нему может моя книжечка оскорбить, обидеть ее память о нем. «Я его очень любила, для меня... в моей жизни это была такая поддержка. Я его любила, но не таким», — слышится мне. А может быть, я преувеличиваю.
Скрипи, скрипи, мое перо. Десять дней, как мы в Афинах. Ну и что?! А ничего.
30 апреля 1995 г. Воскресенье
Еще она говорила о том, что или все надо шифровать, чтобы читателю доставляло удовольствие разгадывать, дешифрировать и радоваться: «А, дескать, понял, вот это кто... вот это где...» Или уж, поскольку Любимов, Эфрос — все открытым текстом... Ну, тут вопрос серьезный, хотя для меня мало значащий. Так ли сяк ли — это роман моей жизни, печатать я его долго не соберусь, он еще только летит к развязке.
За стеной Шопен гитару теребит, Высоцкого поет.
1 мая 1995 г. Понедельник
И день вчера не прожит зря, если осознать, что для России что-то сделано — концерт для вымирающих в Русском доме русских. Это — богадельня в прямом смысле. Церковь Серафима Саровского. Много стариков, многие не помнят русскую речь, многие не освоили греческий, прожив здесь всю жизнь. А внуки тем паче с русским языком не дружат. И из всего это самое разрушительное. И, конечно, как сложится жизнь у многих из нас — о том лишь боги знают, как говорили древние. Фантастическая мысль: не придется ли жизнь свою доживать в этом доме кому-нибудь из нас? Вот какая штука. Еще какая-нибудь очередная Чечня, и побежит русский люд уже с родины своей, физического ища спасения в каком-нибудь таком Русском доме. И надо его содержать и поддерживать. Раз есть русский уголок, раз когда-то приобретена эта земля, раз стоит православная, русская церковь, надо развивать связи. И помогать им.
А веселье за стеной продолжается. Может быть, и зря, что я не там. Это редко теперь бывает, когда мы видим выпивающего вместе с нами шефа.
7 мая 1995 г. Воскресенье
Был в храме. Торжественно, красиво, много детей — праздник, а я мучаюсь. Почему все живут лучше нас?! Почему мы самые нищие и нас уже никто не любит в мире?
8 мая 1995 г. Понедельник
Беляев о Любимове:
— Я спросил у него в лоб: «Хотите вы работать в Москве или нет?» — «Нет, не хочу». Я испугался честности, прямоты и краткости ответа. «Не хочу, и отстаньте от меня». Это была искренность без объяснений, дополнений и пр.
Да, а мы копья ломаем. А он не хочет работать в Москве, а мы просим (давно), умоляем, заманиваем, говорим: «Но мы же ваши, ваше дело, ваша честь...» А он просто не хочет — и все.
Как бы в самом деле уберечься от пошлости в этом странном повествовании — о себе, узнаваемом, и в таких выражениях? Что-то подпахивает Лимоновым! Как бы тут не сделать ошибки. Но ведь были же «На Исток-речушку», «Дребезги»... В конечном счете он подскажет ориентир.
А за стеной, за стеночкой Шаповалов с Трофимовым гудят, кричат, вино пьют, ржут, хохочут — талантливые, очень хорошие артисты. А я мучаю тетрадь, руку и себя.
Я погряз в своем «21-м км». Но сейчас, просматривая накопившийся материал, думаю, что снова уже кое-что есть для какого-то, может быть, странного, но произведения, а «Бритва» все должна связать. Боязно, что не хватит времени с моими темпами. «Настоящий писатель должен работать по 10 часов в сутки». Разве я работаю столько?! Нет, я что-то из Греции увезу. Развязку романа ты увезешь, подлец!
9 мая 1995 г. Вторник
У Розанова была какая-то книга на кухне — книга учета: приход, расход, чтоб к 1-му числу у него вышло по нулям, чтоб не залез в дальнейшие долги. У него были, а у меня — нет. Но у меня их и быть не должно, потому что отдавать некому, кроме меня, да и не умею я жить в долг, хотя при какой-то хитрости теперь это возможно — наращивать капитал за счет процентов. Но я и не люблю брать в долг, как, впрочем, и давать.
10 мая 1995 г. Среда, мой день
О Любимове. Да, он не хочет работать в Москве по многим причинам — обиды, невнимание, отсутствие семьи и должного заработка... Много, много... Но он поставлен судьбой в обстоятельства, которые буквально заставляют его работать в своем театре, и эти обязательства находятся в глубине его совести, долга, чести, подсознания и памяти потомков. А то, что он не хочет... А почему он должен хотеть работать в этом разнузданном бардаке — назовем это плохо — «государственной стране», от которой только что название сохранилось Россия? И все-таки она — мать. И он не может это не понимать, говоря пренебрежительно «в вашей России», на что Агапова тонко, лихо реплику подала: «А в вашем Израиле...» Он сделал вид, что не услышал, потому что Израиль он ненавидит (опять же — во сне не признается) гораздо больше, чем Россию. В России он ненавидит государство в его теперешнем виде и правителей в их теперешнем состоянии. Но на вручение медали он не поехал. Хотя наверняка был извещен. Ему принесли на дом — в «Мегаро». Думаю, очень может быть, что День Победы отмечал он в посольстве Израиля. Или сидели с Боровчиком и Глаголиным в апартаментах, пили водку и смеялись над артистами. А вручение медалей было в 18 часов вчера, 9 мая, в посольстве России. И он не оказал чести даже послу. Чтоб, не дай Бог, Катя не узнала. Господи! Прости его, грешного. «И не забудь про меня».
Да, конечно, мой рацион и режим питания может показаться кому-то жлобским. Продиктован он экономией средств и времени на его приготовление. К тому же я всегда ем, впрочем, как и сплю, в одиночку. Но крестьянская мудрость, хотя это, как выяснилось, мудрость и Лужкова, подсказывает, что правитель и ответственный спортсмен, выезжая на гастроли в другую страну, берет с собой то, что он ест дома, к чему его желудок и кишки привыкли. Без риска быть отравленным или самому бросить свой желудочный тракт на растерзание чужеземным яствам и питью. Так вот, берутся 5 столовых ложек «Геркулеса», кипятится 250 г крутого кипятку, в котором молниеносно растворяется половинка бульонного куриного кубика, где и соль, и перец и пр., — и быстро этот раствор в кастрюльку с хлопьями. Накрывается крышечкой, обувается в целлофановый пакет, лучше двойной, пеленается кастрюлька в большое полотенце и прячется в твою постель под две подушки и одеяло. Максимум через 10 минут каша готова и горяча. Вынимается из холодильника один помидор, моется под краном и дольками мелкими нарезается в пепельницу, потому что сервиза нет под рукой, солится по вкусу и уплетается с кашей. B это время стакан, освобожденный из-под бульона, уже вскипячен вторично и в нем уже плавает пакетик чая или кофе. Вот вам завтрак туриста или обед артиста. К чему этот вышеозначенный совет я облек в форму трактата? Потому что в группе нашей случилось второе отравление едой. На сей раз у Любеньки. С температурой. А второй Медеи у нас нет. Слава Богу — два Ясона. И никого сия чаша... никто от нее не застрахован. Пронеси, Господи! Это что касается здоровья. Ну, а об драхмах я и не говорю. Заказать, чтоб из Москвы привезли «Геркулеса» коробку. Сегодня начал вторую, а прожиты всего лишь 23 дня. Осталось 20. На вторую половину пошло.
Лена:
— Мне как-то неудобно... Ну как я буду предлагать тебя? Я боюсь за твой имидж.
— А ты не бойся. Я работаю на унижение. Я стою и продаю свои книжки. И Есенин продавал, и другие...
Я продаю свой товар, мною произведенный. Мой имидж — вечность. У меня корона с головы не упадет. Я с ней родился, а не купил и не отобрал. Поняла, дура!! И вы все, говнюшки. Я пишу роман. Боюсь, кто-нибудь спи... и выдаст за свой с моих слов. И потянут меня на всякие разборки. Тоже, впрочем, неплохой сюжетец.
11 мая 1995 г. Четверг
Последняя заточка карандашей. «Настоящий писатель работает по 10 часов в сутки», — говорил Ю. Казаков. Я проработал 12. Ура!
Бравина ее фамилия, Ольга Бравина. Это я думаю о Русском доме. В разное время по разным мотивам оказались русские в этом доме. Меня не интересует сейчас их политическое прошлое, меня интересует, чтоб этот дом усилился бы русским влиянием. Каждый из нас или из детей наших может там оказаться. Прежде всего надо навести в доме порядок в документации. Чтобы все документы были точно переведены на русский язык. Чтобы в церкви Серафима Саровского служили священник из России и хранитель. Со временем он изучит русский язык. Какую-то конспекту я составляю для будущего письма послу. А был ли там посол наш? Русские здесь так разрозненны. Но в этом-то можно объединиться и отстоять уголок России для престарелых. Это замечательная великая традиция — богадельня, богоделание богоугодного дела.
12 мая 1995 г. Пятница
Счастлив тем, что заставил себя написать письмо российскому послу Николаенко Валерию Дмитриевичу по вопросу Русского дома и русского кладбища. И убежден, что письмо мое не пройдет мимо ушей посла, — кто-нибудь да услышит.
Оказывается, и у Любимова такое же расстройство желудка. Да что же это такое, ведь это, стало быть, с каждым может случиться! Когда же мне ждать на себя этакой напасти, не приведи Бог?
Жить надо уплотненно и не так долго. Пушкин, Высоцкий, Даль, Юра Богатырев... Даже смерть Эфроса в каком-то смысле «вовремя» — на каком-то несчастье с «Таганкой».
15 мая 1995 г. Пятница
Бродский не приезжает, и мое пребывание в Афинах обессмыслилось с точки зрения автографа.
27 мая 1995 г. Суббота
Слава Богу — я один. Я привык жить один. «Взрослые олени проводят свою жизнь в одиночестве».
И вот на фоне того, что я долго рассказывал... Смоктуновский мне доказывал: «В театре у вас есть гениальный артист — Трофимов Саша!» И. М. провожал его до дому после «Мастера». На этом фоне коллеги — действующие лица ему не дают играть Ясона, он практически отстранен от роли, он как бы не достоин представлять «Таганку» в этой роли, которая, как ему казалось, да и всем, — у него в кармане, сделана... Он своим темпераментом, своими показами, своей актерской смелостью проторил дорогу в роли и шефу, и Беляеву. В этом мое глубокое убеждение.
«И понимание того, что...» Мне всегда недоставало чего-то чуть-чуть до достижения в актерстве высочайшей планки, другого счета. В одной роли мне недоставало речевой техники, как у Филатова, для другой я, оказывается, был низкий, не такого роста, как, скажем, Филатов, для третьей — я был сутул, ну, в этом пункте мы не уступим друг другу, для четвертой — не доставало ума и блеска остроумия, как у Филатова, для пятой — достоинства и мужества, как у Филатова. Что же у меня тогда было и что осталось?! Что есть! Души вагон, шириною в разлившуюся весеннюю Обь-матушку.
Душа... а что это такое? Это ведь понятие мистическое, метафизическое. А дело актерское — оно конкретное. Данных у меня не хватало явно. И везде не хватало по чуть-чуть. Тут бы сантиметра три росточку, там бы чуть-чуть скорректировать челюсти, чтоб язык шевелился при другой скорости. Конечно — ноги. Не хватало силы и здоровья в ногах, а отсюда и во всем теле. Оно хорошо мне служит. Но на коня я не могу вскочить... Я многого из-за того боялся. Я много занимался танцем, но я был ограничен в возможностях и, слава Богу, не старался поднять себя за волосы, а то бы потерял, что имел. И все-таки у меня был дар, у меня было обаяние, у меня был голос, в котором прозвучивался и рост (я вырастал), и блеск, и темперамент (это член разговаривал), да и ум, свой, не заемный. Нет, не завидовал я Филатову и никому на свете. Я просто сожалел иногда, что природа мне недодала по чуть-чуть для каждой роли, для высшей планки... И вот тут уместно вспомнить из молитвы Ассизского: «Господи! Дай мне силы не домогаться столь многого!»
«12 мая 1995 г. Афины, отель „Элизия“.
Уважаемый Валерий Дмитриевич!
Быть может, я ломлюсь в открытые двери или сажусь не в свои сани, но так случилось, что недавно побывал я с несколькими нашими артистами на чаепитии в Русском доме. Речь идет о богадельне, или доме престарелых. Там умирают наши старые русские люди. Я ходил по их комнатам и видел, и пел, и плакал, и они плакали. Пишу сумбурно, но мысль моя вот в чем состоит. Мне кажется, необходимо усилить влияние российской государственности в этом доме, где стоит церковь с мощами Серафима Саровского, на земле, выкупленной русскими людьми. Я знаю, что у Вас была по этому вопросу встреча с мэром и что-то он Вам обещал и по поводу дома, и по поводу кладбища. Я понимаю, что это дело чрезвычайно тонкое, деликатное, весьма запутанное, но отдавать или, Боже упаси, пренебрегать этим заведением богоугодным мы не имеем права — нам ни Бог, ни дети того не простят. Меня вот уж какую неделю не покидает одна простая мысль: пути Господни неисповедимы... И кто знает, не случится ли мне, народному артисту России, найти свой последний приют, пред тем как предстать перед Всевышним, в этом доме. У меня сын — священник. Что в ваших силах, многоуважаемый Валерий Дмитриевич, помогите сохранить за русскими эту землю, этот дом.
С уважением В. Золотухин.
P. S. Еще раз прошу извинения, я, естественно, многого не знаю, какие сложности и пр., и пр. И быть может, я зря беспокоюсь. Все-таки думаю, что надо через русскую православную церковь, через патриарха сделать так, чтобы службы в этом доме отправлял русский православный священник. Это никоим образом не связано с моим сыном, но ведь и великий патриарх Тихон долгое время служил на Аляске. Начал о здравии, кончил за упокой, что называется... Надеюсь на понимание.28 мая 1995 г. Воскресенье
Р. P. S. Нужно, чтоб современные русские бывали там чаще».
Я отправляю свои миллионы на храм, и у меня совесть чиста, когда я предлагаю себя или свою книгу и беру за это деньги. А то, что люди думают, будто я наживаюсь на этом, — это их проблемы, как говорят на Западе. Мне до того, что они думают обо мне и моей деятельности, дела мало — лишь бы караван ушел, а собака пусть лает. Хотя и мошкара может заесть до смерти.
9 июня 1995 г. Пятница
29 апреля (пока мы там теряли время) в г. Ермаке Павлодарской области умерла моя тетушка Васса Федосеевна.
14 июня 1995 г. Среда, мой день
Звонил Игорь Шевцов. По его просьбе звонил я Любимову. Очень хороший разговор — речь идет о его авторском разрешении показать репетицию «Высоцкого», снятую давно, где мы все молодые и гениальные. И Любимов дал разрешение. Теперь Шевцов звонит ему. А Любимов просто звонку из России рад — он за звонок разрешение дает.
17 июня 1995 г. Суббота
Буденновская трагедия должна или может произвести конец началу или начало без конца. Ужас с последствиями непредсказуемыми.
21 июня 1995 г. Среда, мой день и день рождения
В 9 часов у меня должен состояться разговор с В. В. Илюшиным, помощником президента, о театре, о разделе, о расколе, о возврате помещения.
Если у Дениса сложится настоятельство в совхозе «Московский», я к старости окончательно переберусь туда. Продам загорскую землю и куплю что-нибудь рядом со старшим сыном. Или еще один домишко приобрету под боком у строящегося храма. Там и умру. Денис хочет, чтоб поскорее ушел я на пенсию и служил в храме у него. Очень может быть, что так и закончится сюжет моей жизни.
Господи, спаси и сохрани! Дай мне легкости, скорости и убедительности в разговоре. Нашли на начальника разум и доброту, помоги нашему театру отбиться от Губенко. Пусть ему дадут другое помещение, пусть оставит он Любимова в покое. Господи, помоги!
23 июня 1995 г. Пятница
После Подольска звонок из администрации президента. Мне назначена встреча в Кремле 26-го в 11.20 у Илюшина В. В. Звонок, прямо скажем, неожиданный.
Если начальство не хочет, оно не принимает. Надо к этой встрече подготовиться, хотя я, кажется, знаю все. И все-таки...
25 июня 1995 г. Воскресенье
Завтра пойду к начальству — надо хлопотать о театре. Надо, чтоб Губенко, это воплощение жлобства и мстительного хамства, все-таки был поставлен на место (а где оно, это его место?), чтоб он все-таки вернул то, что своровал.
27 июня 1995 г. Вторник
Даже страшно писать, какой вчера я прожил день, что было... А был я в Кремле и говорил с помощником президента. Все, начиная с секретарши, встретили меня... может быть, и бывает лучше, но редко. Стороны остались довольны собой. Наше письмо Илюшину понравилось. То, что у Губенко «коммуняки» (его слово), что здание используется не по назначению, — это мощный факт, аргумент противу Губенко и в нашу пользу.
«Я не могу ничего обещать, не могу решать за шефа, но думаю... В этой ситуации, сейчас, он может решить по-другому. Большой поддержкой мне было бы, если бы Лужков... он в начале этой недели должен быть у президента. Пусть Бугаев напишет письмо, а Лужков подпишет».
Я подарил Вик. Вас. «Дребезги». Президенту тоже, с надписью: «Уважаемый Борис Николаевич. Здоровья Вам, счастья. Храни Вас Бог. С надеждой на положительное решение Таганского конфликта В. Золотухин».
Взамен В. В. подарил мне — и чтоб (непременное условие) стоял на столе! — цветной фотографический портрет первого президента России. «Я поставлю на стол, обещаю. Но если нам не вернут театр, я его...» — и показал, что порву. Помощник смеялся.
После репетиции «Живаго» и «Высоцкого» прорвались с Борисом к Ульянову, помощнику Лужкова, и передали для Ю. М. записку — напомнить президенту о Театре на Таганке. Под запиской — письмо к Ельцину. Большое дело, казалось, сделали вчера — каков-то будет результат? Но, главное, перед походом в Кремль я много молился и просил Господа о содействии в разговоре, помочь вернуть театр его законному хозяину. Илюшин, похоже, тоже на нашей стороне. Что же это такое?! Кто же помогает Губенко? Неужели Шумейко и Рыбкин так сильны?!
29 июня 1995 г. Четверг
Из аппарата президента сообщили, зачитали резолюцию, которую Ельцин на нашем (моем, моя подпись единственная) письме написал: «Если помещение театра используется не по назначению, то надо восстанавливать справедливость. Прошу заняться этой проблемой вместе с Ю. М. Лужковым». Это поручение С. Филатову. «Лучшей резолюции не может быть», — так прокомментировал референт Илюшина Андреев B. Ш. Но наша умная Людмила Георг. не очень обольстилась этой резолюцией: «А мне не нравится. Это еще надо доказать, что не по назначению!»
Как бы то ни было, я свое дело сделал — до президента письмо дошло, нам сочувствуют. Надо ждать решительных действий от Лужкова. Надежда, мне кажется, теперь на него.
Звонила, пока говорил я с И., Алла Д. «Хорошо, что я попала на тебя». Я рассказал ей о делах театра, о своих походах в Кремль и приемную Лужкова, о молодых артистах театра. Душевный, теплый разговор. Милая Алла Сергеевна! Милая. Вот и все. Хоть бы у нее все обошлось хорошо, и набралась бы у И. группа в Грецию.
Шабдурасулов подтвердил, что резолюция «отличная». «Теперь ищите документы, которые подтвердят, что площади используются не по назначению — аренда, малое количество спектаклей, рестораны...»
6 июля 1995 г. Четверг. Екатеринбург. Молитва, зарядка
Почему я ее не спросил, что делать, если не встает? Как они удовлетворяют человека? Первый раз была Оксана. «У нас предоплата». Подарила бы какой-нибудь сюжет, так нет — даже записать нечего, кроме факта, что первый раз пользовался услугами проститутки, предложенной мне по телефону. Исключительно ради сюжета, литературного интереса, опыта. Сам виноват, надо было разговорить. Но так скучна — молодая корова с огромным задом, совсем не в моем вкусе. Осведомилась, как? Подойдет... Будем... Тогда позвонила: «Ну, все в порядке. Я помню вашу фамилию, а имя забыла». Врет, она и фамилию не знала. Скука за 150 тысяч. И противно довольно. «Как вы относитесь к презервативу?» А как к нему можно относиться? «Это входит в правила. Это обязательно». Даже если б у тебя не было, я б тебя послал в ларек, как в Греции Ленку. «У вас утолщение — это хирургическое вмешательство или природное? Первый раз такое вижу». Почему бы не спросить: «А понравилось?» — или что-то другое, для диалога. Она много спросила. Например, нет ли у меня факса. Сегодня она(и) летит в Алма-Ату — обмен делегациями, опытом и пр.
Звонил Глаголин. Филатов — Лужкову, Лужков — Филатову... Только сегодня завертелась эта машина. Бугаев пишет из отпуска, подписывает. Создается правительственная комиссия по Театру на Таганке. Чуб выступила против Губенко — уволена, Бохан выступил против — уволен, Черняев <Черняев Валерий — артист театра.> — уволен, причем дважды. Почему он к нему пошел? Что за расчет? Или просто от недовольства Любимовым?..
8 июля 1995 г. Суббота. «Ил-86». Молитва
Спасибо Рафу Клейнеру за рекомендацию найти и прочитать Ю. Нагибина «Тьма в конце туннеля». Страшно, но справедливо. И очень хорошо написано. Почему не мной?
10 июля 1995 г. Понедельник. Молитва
Я читаю Ю. Нагибина. Он мне, как оказалось, очень родной и близкий художник, писатель и человек. У нас много общего из того, что складывается на бумаге.
11 июля 1995 г. Вторник. Молитва. Зарядка
Губернатор Алтая дал мне слово выделить средства на строительство храма и не сдержал его. Я не думаю, что мой район будет поддерживать этого главу. Об этом я растрезвоню на Шукшинских чтениях, и будь что будет. Что это такое, в конце концов! Как будто это какое-то частное дело, это государственное дело, как восстановление Храма Спасителя в Москве и других храмов, это государственная религия и она основа нашего государственного строительства.
14 июля 1995 г. Пятница. Молитва, зарядка
Шимелов высказался в пользу Любимова:
— Чем отличается человек от животного? Чувством благодарности. Если у вас нет этого чувства к человеку, который вас всех создал, поднял, дал вам имена и марку, и вы на него руку тянете...
15 июля 1995 г. Суббота. Молитва, зарядка
Демидова снилась мне. А все из-за того, что мудак Глаголин заставил ее написать заявление об отпуске на три месяца без сохранения содержания. Два горлопана, С. и А., его-де вынудили!.. За год не сыграла ни одного спектакля. Быдло, оно и есть быдло, и плебс их толкает на такие тексты и возбуждает их кровь. Они не могут ей простить ее голубую кровь, белую кость и высокомерие, каким она удостаивает их вместе с Глаголиным. Демидова — знак «Таганки», актриса № 1, женщина в конце концов. Когда мы говорим «Таганка», мы слышим «Демидова, Славина, Высоцкий», мы не слышим «С., А.». Она перенесла такую операцию... И если вся губенковская братия кормится у Любимова, то Демидовой-то это уж можно было позволить.
Как не стыдно, Господа! Надо сказать Борису, чтоб он издал приказ об изменении своего приказа. От председателя профкома ему надо подать петицию, заявление. «Я должен был ей сказать, какие ведутся разговоры в коллективе, что о ней думают ее товарищи!» Какие товарищи, кто ей товарищ из выше упомянутых? Как им не стыдно? «Товарищи»! Они не терпят ее... А она — знамя «Таганки», имя Таганки. А они за ней каждую ошибку в тексте считают, злорадствуют, шипят.
Прости меня, Господи! Я тоже начинаю шипеть из подворотни своей. Мудаки х...
«Генеральному директоруВозымеет ли такая бумага действие? Кутьин заверяет: «Как нечего делать! Считай, что сделано, для нас это не сумма». У него самого в гараже «Ниссан» — японка на широких шинах.
АО «Дзержинскхиммаш»
Солятину Ю. П.
от председателя фонда «Фарватер»
Золотухина В. С.
Уважаемый Юрий Павлович!
Театр на Таганке и благотворительный фонд поддержки артистов цирка, эстрады, театра и кино «Фарватер» приступили к постановке спектакля «Анна Снегина» по поэме С. Есенина к 100-летию со дня рождения великого русского поэта. Мы обращаемся к Вам с просьбой выступить спонсором этой постановки и выделить для ее осуществления посильные средства — 25-30 миллионов рублей.
В свою очередь театр и фонд «Фарватер» обязуются несколько спектаклей «Анна Снегина» сыграть бесплатно во дворце «Химик» для работников Вашего предприятия и в дальнейшем взять на себя обслуживание культурной программой Вашего коллектива.
Президент фонда В. Золотухин».
26 июля 1995 г. Среда, мой день
Два миллиона отсчитал о. Борису в Б. Истоке перед фундаментом будущего храма и успокоился.