Страница:
И опять, и опять отель. Ехали с Высоцким. А ему нравится моя глава «Ларионыч»[127], и он говорит, что Шацкая не права. Но я-то знаю, что она права.
Мне минская студия предлагает заманчивую историю, совместно с болгарами. Роль очень хорошая, бумбарашевая. Апрель — май, Болгария безвыездно. Высоцкий говорит: «Нечего думать, соглашайся... Что театр... тебе в этом сезоне... ни черта...»
20.01.1975
Повесился Шпаликов. Отчего?
Высоцкий уезжает во Францию. Для чего? Чтобы видеть и работать. Это хорошо. В поезде он сказал мне, что страдает безвременьем... «Я ничего не успеваю. Я пять месяцев ничего не писал». Я обрадовался странным образом: не один я ничего не делаю. Даже этот гигант работоспособности тоже бездельник. Это плохо. Но дурака утешает, что не он один.
22.01.1975
Высоцкий с Мариной были у Демичева[128]. Имели очень приятную беседу. Будет пластинка. Речь была и о театре. О Кузькине. Если Вовка не врет, Демичев спросил:
— А кто играет Кузькина? Золотухин? Это хороший актер.
06.02.1975
Сегодня «жаркий» день в театре — съемочный. Палят страшные лампы, снимают шефа для заграницы, для, быть может, наших гастролей... Полнометражный фильм о Любимове. Мастер репетирует «Мастера и Маргариту». У меня роль Бездомного, с Высоцким на пару, и она мне не нравится. Вся съемочная компания возглавляется Руфкой Яковлевой[129].
28.02.1975
Приехал из Парижа Хейфиц. Встречался с Высоцким. Володя нелояльно повел себя: был на вручении премии Синявскому. Там же был Солженицын[130] и другие высланные лица. Би-Би-Си передало: «Известный артист Театра на Таганке...» и пр. Звонили Дупаку, укоряли его за воспитание труппы... А тут еще дворничиха театра устроила у себя на дому выставку абстракционистов, левых художников... Иностранные корреспонденты толпятся... Скандал. Не дают Дупаку житья.
28.05.1975
Видел Высоцкого. Живут они с Мариной у Ивана Дыховичного. Квартиру, ту, что он получает, надо заново переделывать, ломать, стенку, перестилать полы и т. д.
31.05.1975
Опять вчера говорил со мной Эфрос[131].
4 июня я выйду на сцену в роли Пети Трофимова. Высоцкий тоже, очевидно, поднимется на подмостки Лопахиным. Что это будет?! Я не готов к репетиции. Я еще в Кузькине. Но Эфрос резонно: «Ну что Кузькин? Кузькин сделан. Надо делать это».
10.09.1975
Высоцкий. Сколько нелепостей, глупостей. Сколько раз при мне его отпевали, хоронили всякими способами, отправляли черт знает в какие заграницы... За два часа до встречи в Риге с Высоцким, на съемках у Митты, мне сообщили достоверно, что он подавился рыбной костью. Воистину — язык человеческий без костей. Я-то тихо радуюсь и надеюсь: долгую жизнь проживет Владимир.
«Хозяин тайги». Мы живем в пустом, отремонтированном доме. Спим на раскладушках. Я не снимаю милицейской формы. Сбоку у меня пустая кобура. По ночам Владимир работает, пишет. Иногда что-то проверяет гитарой. Лампа электрическая, в миллион свечей — другой нет. Я знаю, что под окнами в бурьяне и крапиве затаился народ — ребятня деревенская. Самые непосредственные уверены, что я приставлен Высоцкого охранять. Если не поздно, некоторые стучат, робко спрашивают у меня разрешения: «Товарищ милиционер, можно поглядеть на живого Высоцкого?» — «Можно, — говорю, — но прежде принесите три литра молока». Несут. Приглашаю Владимира выкушать молочка. Он не знает, что я потихоньку им торгую. На съемках не ладится, ругаемся с режиссером, с оператором. Пишем нашему товарищу, нашему партнеру по театру: «Пропало лето, пропал отдых, пропали надежды...»
8 августа 1968 г.
С. Выезжий Лог Красноярского края
ст. Отдых Московской обл.,
Смехову В.
Высоцкий. Здравствуй, однако! Венька! Мы тут думали-думали и решили: надо Веньке написать все как есть. Без экивоков и без ... Золотухин в данный момент возлежит на раскладушке, благодушный и похмельный. А я с завистью гляжу на него и думаю. «Эх! — думаю я. — Нет среди нас Веньки и баб. А жаль!»
Я ведь, Венька, в Москве был. Красиво там, богато, многолюдно. Но где ни шастал я, а тебя не встретил. Был на сельхозвыставке и... всяко. Таперя снова тут. Живем мы в хате, построенной на месте сгоревшей тоже хаты. Есть у нас раскладушки, стол и бардак, устроенный Золотухиным. Как истый деревенский житель, он живет себе и в ус не дует и поплевывает на грязь, неудобства, навоз и свинцовые мерзости деревенской жизни. А я умираю. Во дворе у нас живет свинья с выводком. Иногда она заходит к Золотухину на огонек и чувствует себя очень уютно. Сортир у нас порос картофелем, и мы туда не ходим.
Теперь о творческих планах. Думаем послать всех к ... матери и приехать на сбор «трупа» как ни в чем не бывало. А ведь бывало, Венька, ох как бывало! Только теперь мы по-настоящему оценили твой с Любимовым литературный талант и Любимова с тобой режиссерские качества. Можаев перед вами — нуль, Назаров перед вами — говно.
Кстати, как твои армейские успехи? Может, мы и пишем-то напрасно? А? Но... Валерка замахал головой и воскликнул: «Не может быть! Евреев в армию не берут, хотя после событий на Ближнем Востоке это пересматривается». Я-то думаю, что армия без тебя обойдется, но ты, по-моему же, без армии зачахнешь.
У нас утонул один шофер деревенский, и еще один утонул раньше того, который утонул сейчас.
Прости за информацию. Далее. Снимают медленно и неохотно. Меня просто совсем медленно. Золотухина несколько скорее, но все равно. Настроение у нас портится и на душе скребут кошки во время каждой съемки. Я написал две хреновых песни, обе при помощи Золотухина. У него иногда бывают проблески здравого смысла, и я эти редкие моменты удачно использую.
Эта наша поездка наз[ывается] «Пропало лето». Еще пропал отдых, настроение и мечты. Хотел я что-нибудь скаламбурить, но юмора нет и неизвестно. Пообщаюсь с тобой — напитаюсь. Передаю стило Золотухину!
Золотухин. Здравствуй, дорогой друг семьи моей Венька. Извини, что так долго не писал — абсолютно нету времени, даже относительного. Меня очень мучит половой вопрос, никакого самоудовлетворения. Свинья, про которую писал Высоцкий, отказала мне в дружбе, узнав меня ближе. Венька, я тебя прошу, напиши на нее злую эпиграмму и пришли нам телеграмму. Здесь очень красиво: пихта, сосна, лиственница, кедр, елки-палки, береза, мать ее ... Я хотел бы жить и умереть в Сибири, если б не было такой земли — Москва. К тому же, помирать не собираемся, не повидав тебя еще разок. Как там в Чехословакии, что там Войнович? Высоцкий интересуется событиями во Франции и в Китае. Дорогой Венька, житье с этим людоедом Высоцким одно мучение: не дает пить, не дает спать — пишет все чего-то, блин, но почему не днем? — дай ответ — не дает ответа. Бабы все здесь как одна — потомки декабристок: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, но нраву строгого и вольности не дозволяет. О, время вольности святой. Венька, хочешь медвежатины, хочешь? То-то, сходи в магазин «Дары природы» и купи. Охота тут! Рыбалка тут!! Туризм тут!!! — говорят.
Венька, роль у меня не складывается, ни один штамп не подходит, занимаю у Высоцкого сигареты. У меня такое впечатление, что мы с другом влипли не в историю, а в современность. С ужасом жду встречи с Можаевым, будет кровь моя на его руках. Высоцкий рвет трубку.
Высоцкий. Венечка! Бумаги больше нет, вся пошла в дело. Поэтому: мы тебя обнимаем, целуем, ждем ответа как соловей лета. Как детки твои и Алла? Опиши нам! А? Мы чахнем тут и сохнем тут без удобств и информации. Привет всей твоей семье от нас. Не забывай и другим не давай.
Высоцкий, Золотухин»[132].
А через год газета «Советское кино» назвала мою работу одной из лучших мужских ролей года. В ответ на наше письмо наш партнер Смехов присылает свое письмо и вырезку из «Комсомольской правды», где фрезеровщик завода «Серп и молот» заверял читателей, что в Театре на Таганке царит режиссерский деспотизм. Актеров нет, а какие и есть, так им-де не дают (негде) развернуться. Уже шел «Галилей», «10 дней», «Добрый человек», «Маяковский». От кинорежиссеров не было отбоя, писались статьи, монографии — я не вру, правда. Через год другой критик писал, что в «Хозяине» актеры подавили режиссера. И там, и там была ложь, путаница, чушь, нежелание или неумение действительно толково попытаться поругать и выявить дельное в работе, но чтоб польза была, а не так — пошуметь, себя показать и все...
А Высоцкий не боялся, что я перетяну одеяло на себя, и помогал мне сделать песню «Ой, мороз, мороз...», и приходил на каждую мою съемку, и все подсказывал, и все добавлял штрихи и детали к решению песни. Разве можно забыть это и пройти мимо, если песня народная зазвучала красиво и запомнилась — в этом доля труда и таланта моего партнера В. Высоцкого. (К слову, это была его «болдинская осень».)
Я не пишу о партнерах по театру. Театр есть театр, он диктует особое отношение к партнеру. Если в кино чаще всего теза: детей не крестить, то в театре — как раз наоборот: крестить, иногда в буквальном смысле. Но не могу пропустить такой факт, касающийся партнерства: Эфрос ставит «Вишневый сад», Высоцкий назначен одним из исполнителей Лопахина, я — одним из исполнителей Трофимова. В работу, по стечению обстоятельств, мы входим позднее и по отдельности репетируем слабее, чем наши товарищи, исполнители этих ролей. Но стоит нам сойтись вместе, происходит нечто. На сцене начинается жизнь, наши партнерские взаимопривычки, текст, написанный Чеховым, получается рожденным только что, становится легко и просто. Это заметил посторонний, не знающий нас человек — Эфрос. Он ставит нас с другими исполнителями, так сказать, рознит — не выходит. Все вроде то же, а не то. Да и мы-то осознали это потом, когда Эфрос недоуменно это сообщил. «Играйте-ка, — говорит, — вы, ребятки, вместе. Вы вдвоем гораздо сильнее, чем каждый сам по себе в другой компании».
12.09.1975
Высоцкий:
— Что же будет, когда Золотухин заговорит?[133] Он такой умный, блин, станет. Он все время читает и мрачно улыбается... Он обязательно заговорит, но не иначе как на английском или древнееврейском. А первую фразу произнесет (рупь за сто): «Ну что, мать вашу растак?!»
12.10.1975. Ростов-на-Дону
Администратор Яша звонил в Москву, вызывал меня. С Высоцким плохо: почки. Сегодня в 6 утра вызывали «скорую помощь». Три укола, на два часа заснул, выжали два одеяла... Сегодня я играю «Антимиры».
10.11.1975
Сегодня бесполезный день у Митты[134]. Володька окончательно приведен им в раздражительное состояние, ничего тот объяснить ему не может, не знает он: какой он, кто такой арап? чего играть? грусть, тоску, отчаяние? Ни метра не сняли.
27.11.1975
Мучился усталостью на съемке. Никакой радости. Митта с Вовкой не могут работать, идет ругань и взаимораздражаемость. Я не могу быть союзником ни того, ни другого. Когда режиссер недоволен, мне стыдно отстаивать свою позицию словами. Ввязался я в это дело напрасно: хотел товарищу помочь. Ролью совсем не занимаюсь, она неинтересна для меня, значит, будет неинтересна и для зрителя. Хотя роль одна из лучших в этом сценарии. Но нет радости от общения с Миттой. И вообще, от игры нет радости: слишком много забот за спиной и дел, груз суеты и жизни убил радость творчества, радость сиюминутного бытия.
12.12.1975
Любимов предлагает мне играть Гамлета. Говорили весь перерыв. Я сказал, что слышал, будто это предложено Бортнику.
— Да... У него есть богатство. Но он оказался таким трусом. Он меня не понял. Я ведь все равно введу на Гамлета и на Галилея. Ну, Галилея ты не можешь играть... в силу физических данных. На Филатова надо спектакль переделывать во многом. У него много желчи, таков склад ума, я с уважением к нему отношусь, но спектакль тогда надо переставлять. Ты, мне кажется, ближе к данному решению. Я не знал, что ты, оказывается, даже занимался этой ролью... Я тебе помогу... С господином Высоцким я работать больше не могу. Он хамит походя и не замечает... Уезжает в марте во Францию. Ездит на дорогих машинах, зарабатывает бешеные деньги — и я не против... на здоровье... но не надо гадить в то гнездо, которое тебя сделало... Что же это такое?!
— Мы потеряем его, когда будет найден другой исполнитель. Заменить, может быть, и следует, но, думаю, не по-хозяйски было бы его терять совсем.
— Да он уже потерян для театра давно. Ведь в «Гамлете» я выстроил ему каждую фразу, сколько мне это мук и крови стоило, ведь артисты забывают... Я Демидовой трясучку головы ставил, все до интонации... А она заявляет, что какую-то старушку увидела и осенило ее. Чего она брешет? Ну да не в этом дело.
— Я видел один из последних спектаклей «Гамлета». Это стало сильнее, неузнаваемо. Сначала я не был поклонником его исполнения, теперь это очень сильно. И спектакль во всем механизме стал отлажен и прекрасен.
— Нет, я тебя не тороплю. Ты подумай.
— А чего мне думать? Отказываться? Для меня, для актера любого на земле, попробовать Гамлета — великая честь и счастье. Но для того, чтобы я приступил к работе, мне нужен приказ, официальное назначение. Потом, если у меня не будет получаться, вы можете отменить этот приказ, и в данном случае я не хочу, чтоб мы тут играли друг перед другом, но чтоб это не носило такой самодеятельный оттенок. Официальное, производственное назначение, а там уж видно будет... Помните, как сказал Наполеон, а Ленин любил цитировать: сперва надо ввязаться в крупное сражение, а там уж видно будет.
На том и порешили. Ну вот, теперь надо думать, что делать. С Володей, с этикой-эстетикой я разделаюсь. Боязнь эстетики — удел слабых — так, кажется, у Достоевского. Надо найти форму физическую.
14.12.1975
Вывесили приказ о назначении меня на роль Гамлета. Труппа не прореагировала. Косые видел взгляды, зависть. Никто не поздравил, не выразил благожелательства... так, чушь какая-то. А я нервничаю. Но засучим рукава, поплюем в ладошки и с Богом.
27.12.1975
У Митты снимаюсь без радости. И эта еще Марина[135] такое письмо написала: «Кроме наплевательского отношения к картине, мы от вас ничего не видели». От Сашки этот ветер дует, что ли? Он головастик, все от ума, от знаний, а не от полета.
«БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?» (1976)
08.01.1976
«Галилей». Была Марина Влади с сестрой Татьяной. Марина спросила: «Как идут репетиции, а?.. Я знаю...» Ждут, как я с Гамлетом лажанусь.
20.01.1976
Торопят с «Гамлетом». Чего они хотят от меня? Вводят, вводят, есть предел силам-то?!
01.02.1976
Дописал Гамлета в книжицу. Любопытное, я бы сказал, заявление мне сделал Смехов на «Антимирах»:
— Валерий, я буду оттягивать репетиции. Я считаю это позорной, дурной педагогикой: одного бьет другим, и пользы от этого никому не будет...
Короче, он не верит в мой успех и прикрывается преданностью Вовке. Я и сам ему предан. И переживаю. Но отступать мне нельзя. И надо попробовать в конце концов использовать этот шанс, эту возможность. По крайней мере она дает мне форму и трамплин для другого дела.
02.02.1976
Ехали в машине с Высоцким с «Вишневого».
— Я уйду из театра. В день твоей премьеры я уйду из театра.
— Ее не будет, Володя! — почему-то вырвалось у меня.
Почему? Не потому, что я озабочен его огорчениями. Хотя и ими тоже... «Гамлет» — авторский спектакль. Петрович делит с ним успех фифти-фифти. Он играет сейчас грандиозно. Спектакль и пьесу, и роль, и ситуацию он обмял, натянул на себя, и тут — многое за него.
Все намекают, что я не должен был по-человечески соглашаться, нельзя потакать в себе низменным интересам.
08.02.1976
Отмена «Вишневого»: Высоцкий сломал ногу, вот еще беда-то...
По всему выходит, что Володя запил. Шеф требует форсировать Гамлета.
Настроение Володино в последнее время:
— приказы о вводах: «Я уйду из театра в день твоей премьеры, уйду в самый плохой театр...»;
— просмотр материала «Арапа»: «Я ничего не делаю. Как я и предполагал, это полгода, выброшенные из моего творчества».
Какая-то подавленность, долгие, болезненные разговоры о своих делах, об отношениях с Петровичем, вообще с театром — в общем, все шло к тому, что развязка неминуема. А тут еще болезнь Митты, остановка в съемках, юбилей Массальского[136] и пр.
22.02.1976
Сегодня выезд в Загорск. Снова нервы: надо успеть на «Антимиры», на которых не будет Высоцкого. Черт знает что.
Пришел Вовка на «Антимиры» («Орленев с гитарой», как сказала Галина), и спектакль прошел отлично. Венька лихо сострил: «Запишите в журнал: как сегодня прошел спектакль, пять спектаклей можно играть плохо».
27.02.1976
Высоцкий как-то холодно со мной вроде, а я как бы лезу к нему, чувствую вину, что ли? Почему?! Я пробую себя, что я могу. Мне нужен этот принц до зарезу, со всеми моими разговорами, сплетнями об «одинаковости», о «простецкости» и пр.
06.03.1976
Три дня не хожу в театр. Боюсь Гамлета. Надо что-то решать: быть или не быть?
13.03.1976
Я чувствую какую-то вину, неловкость перед Высоцким. Вчера на «Галилее» он зашел ко мне в гримерную. На столе лежал открытый «Гамлет»... Как будто он меня застал, захватил за занятием стыдным... И я заулыбался, залепетал, зашутил... Сказал, что предложил идею: вызвать его на два спектакля, когда будут смотреть югославы... для гастролей в сентябре.
18.03.1976
Вот так и надо поступать: приехал из Ленинграда поздним поездом, явился и сказал: «В 12.15 будем показывать Любимову». И все согласились, и все собрались, подтянулись — не ожидали. Но дальше оттягивать нельзя было, надо решать... И шеф пришел, больной и простуженный... Никто по театру не успел ни узнать, ни разнести.
Шеф сказал: «Все правильно, много верного... Ошибок нет... правильно, правильно работаете». Очень по-доброму отнесся. Хотя мы, можно сказать, до желтка не дошли, не успели: ему надо было идти на «Обмен». Ефим[137] нас поздравил с этапом. Я остался доволен собой. Можно было лучше, можно было хуже — вышла добрая середина, а главное, я был покоен, я не стал суетиться, нажимать — сколько было, столько было...
Шеф говорил много о христианстве Гамлета. Почему он не убивает в молитве короля? Почему не кончает сам жизнь самоубийством? Все просто, а исписаны тома исследований... Призывал к конкретизации, к конкретности, к высшему покою... «Его нынешнее положение дает ему право на этот покой... Он не боится умереть, он с наслаждением исследует человеческую природу...» и т. д.
Шеф дал добро, и можно вроде бы и напиться, но не надо. Поговаривают, что в этом сезоне надо будет играть. «Ну, что ж... В Англию, так в Англию...»
23.03.1976
Сегодня «Вишневый». Что будет с этим спектаклем? Володя уезжает, второго Лопахина нет.
26.03.1976
С утра поприсутствовал на репетиции «Гамлета» — новый Король, новый Лаэрт и т. д.
День закончился сегодня разговором с Высоцким: выяснением отношений и позиций, оттого, что Гамлет встал между нами. Завтра я запишу наш, в общем, хороший разговор.
27.03.1976
Разговор наш с Володей назревал и должен был состояться. Я решил посоветоваться с Ванькой Дыховичным, он сказал:
— Я не всегда и далеко не во всем согласен с Володей... Он как-то меня спросил о тебе, для проверки слуха... Я сказал, что Валерий работает, это его право. Что будет — посмотрим. Почему он не должен использовать такую возможность сыграть такую роль, когда надо использовать и малую... Он идет честным путем. Володя сказал: «Да-да...» — и весь удар и злость перевел на шефа, что тот неправильно поступил... Он, понимаешь, хочет и в Париж ездить, и играть все, и без него чтоб тут не играл, что ли, никто? Но... И потом, есть вещи, о которых не принято говорить, их надо понимать — и все. Но в вашей ситуации какие-то слова... о них надо подумать, чтоб не унизить себя и не обидеть его, уже обиженного... сказать на прощание обязательно надо...
Вот с этим решением — какие-то слова на прощание сказать надо — я и остался вчера до конца «Доброго».
— Володя! Мне надо тебе как-то все попытаться объяснить, что происходит, и мне это трудно сделать. Хочу я или не хочу, я чувствую за собой какую-то вину перед тобой...
— Нет, Валерий, не вину — неловкость.
— Ну, суть не в этом, как ни назови... Начну с того, что всю эту историю с моим назначением, со всеми моими вводами я воспринимал как воспитательный момент, не более. Не верил в себя, честно говоря, хотя попытаться не отказываюсь никогда — такова натура. В общем, я думал: это игра, и сыграю с шефом... Я всячески оттягивал репетиции, заболевал, Бог тому свидетель, хотел это дело замотать, сам понимаешь, болтать одному где-то на репетиционных задворках — не настолько я безрассуден, чтоб ложиться под этот поезд... Но... были назначены новые исполнители на все роли, приходит Ефим, все заинтересованы что-то сделать, выразить себя как-то и самоутвердиться в театре, и я уже попал в зависимость от партнеров, которые стали требовать решения вопроса, то есть показа Любимову... Я стал думать. Когда я... В тот день я приехал из Ленинграда и шел отказаться от этого дела, от роли Гамлета: «Устал, не могу...» и т. д. Но пока поднимался по лестнице, решил все наоборот: а почему нет, почему хотя бы не показать? И через час шеф уже нас смотрел... Он посмотрел несколько сцен и не досмотрел, что называется, до желтка, до того, собственно, где и должно было решиться — может БЫТЬ или НЕ может БЫТЬ Гамлета. Он сказал: «Все правильно, работайте», всех похвалил, чего никто не ожидал...
— Валерий! В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей... Больше жены, дома, детей, успеха, славы... денег — друзей. Я так живу. Понимаешь? И у меня досада и обида — на шефа, главным образом. Он все сводит со мной счеты, кто главнее: он или я, в том же Гамлете. А я — не свожу... И он мне хочет доказать: «Вот вас не будет, а Гамлет будет, и театр без вас проживет!» Да на здоровье... Но откуда, почему такая постановка? И самое главное, он пошел на хитрость: он выбрал тебя, моего друга, и вот, дескать, твой друг тебя заменит... Я не боюсь, что кто-то лучше сыграет, что скажут: «Высоцкий хреново играл, а вот как надо». Мне было бы наплевать, если бы он пригласил кого угодно: дьявола, черта... Смоктуновского... но он поставил тебя... зная, что ты не откажешься... зная твою дисциплинированность, работоспособность и т. д. И еще... как-то я тебе один раз говорил, что он мне предлагал Кузькина... и я было... а потом: «Нет, пусть Валерий сыграет, потом, если надо будет...» — отказался.
— Но тут другая ситуация: Гамлет сыгран, он идет четыре года, о нем все написано...
— Да, я наигрался, и я понимаю даже, что спектакль уже не тот... и тебе надо... и публика уже не та идет, и все валится, и партнеры вне игры...
— Я ведь не знаю свои силы, но думаю, что шеф, в воспитательных целях, может пойти даже на мой провал...
— Нет, Валерий, ты не провалишься... Золотухин — Гамлет, новая редакция — ажиотаж будет... Единственно скажу, может быть, неприятное для тебя... Будь у тебя такой спектакль, шеф бы ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах. Но... я уважаю твой принцип: ты всегда выполняешь приказ, играешь то, что дают... не просишь никогда... Надо — надо, и честь имею. Раз когда-то ты этот принцип застолбил, где-то ты его для себя сделал законом, и мне это твое качество нравится, ты так живешь...
— Ты даешь мне спасительную палочку, но действительно, это моя позиция: никогда я не участвовал в распределении, не просил, не подавал заявок... Один раз из-за кино я вышел из «Ремней». Чем бы ни закончился наш разговор, и какая дальше будет ситуация — неизвестно. Ведь ты вернешься 15 мая. Значит, нет ни у кого необходимости пороть горячку и бухаться в кипяток. Я хотел бы, чтоб ты поехал с легким сердцем, чтоб тебе там хорошо работалось и чтоб ты вернулся с перспективой работать тут, а не с мыслями — сыграл или не сыграл Золотухин, раз, мол, я сказал, что уйду из театра в день его премьеры. Сам говоришь, что шеф потеплел, взаимоотношения налажены...
«Галилей». Была Марина Влади с сестрой Татьяной. Марина спросила: «Как идут репетиции, а?.. Я знаю...» Ждут, как я с Гамлетом лажанусь.
20.01.1976
Торопят с «Гамлетом». Чего они хотят от меня? Вводят, вводят, есть предел силам-то?!
01.02.1976
Дописал Гамлета в книжицу. Любопытное, я бы сказал, заявление мне сделал Смехов на «Антимирах»:
— Валерий, я буду оттягивать репетиции. Я считаю это позорной, дурной педагогикой: одного бьет другим, и пользы от этого никому не будет...
Короче, он не верит в мой успех и прикрывается преданностью Вовке. Я и сам ему предан. И переживаю. Но отступать мне нельзя. И надо попробовать в конце концов использовать этот шанс, эту возможность. По крайней мере она дает мне форму и трамплин для другого дела.
02.02.1976
Ехали в машине с Высоцким с «Вишневого».
— Я уйду из театра. В день твоей премьеры я уйду из театра.
— Ее не будет, Володя! — почему-то вырвалось у меня.
Почему? Не потому, что я озабочен его огорчениями. Хотя и ими тоже... «Гамлет» — авторский спектакль. Петрович делит с ним успех фифти-фифти. Он играет сейчас грандиозно. Спектакль и пьесу, и роль, и ситуацию он обмял, натянул на себя, и тут — многое за него.
Все намекают, что я не должен был по-человечески соглашаться, нельзя потакать в себе низменным интересам.
08.02.1976
Отмена «Вишневого»: Высоцкий сломал ногу, вот еще беда-то...
По всему выходит, что Володя запил. Шеф требует форсировать Гамлета.
Настроение Володино в последнее время:
— приказы о вводах: «Я уйду из театра в день твоей премьеры, уйду в самый плохой театр...»;
— просмотр материала «Арапа»: «Я ничего не делаю. Как я и предполагал, это полгода, выброшенные из моего творчества».
Какая-то подавленность, долгие, болезненные разговоры о своих делах, об отношениях с Петровичем, вообще с театром — в общем, все шло к тому, что развязка неминуема. А тут еще болезнь Митты, остановка в съемках, юбилей Массальского[136] и пр.
22.02.1976
Сегодня выезд в Загорск. Снова нервы: надо успеть на «Антимиры», на которых не будет Высоцкого. Черт знает что.
Пришел Вовка на «Антимиры» («Орленев с гитарой», как сказала Галина), и спектакль прошел отлично. Венька лихо сострил: «Запишите в журнал: как сегодня прошел спектакль, пять спектаклей можно играть плохо».
27.02.1976
Высоцкий как-то холодно со мной вроде, а я как бы лезу к нему, чувствую вину, что ли? Почему?! Я пробую себя, что я могу. Мне нужен этот принц до зарезу, со всеми моими разговорами, сплетнями об «одинаковости», о «простецкости» и пр.
06.03.1976
Три дня не хожу в театр. Боюсь Гамлета. Надо что-то решать: быть или не быть?
13.03.1976
Я чувствую какую-то вину, неловкость перед Высоцким. Вчера на «Галилее» он зашел ко мне в гримерную. На столе лежал открытый «Гамлет»... Как будто он меня застал, захватил за занятием стыдным... И я заулыбался, залепетал, зашутил... Сказал, что предложил идею: вызвать его на два спектакля, когда будут смотреть югославы... для гастролей в сентябре.
18.03.1976
Вот так и надо поступать: приехал из Ленинграда поздним поездом, явился и сказал: «В 12.15 будем показывать Любимову». И все согласились, и все собрались, подтянулись — не ожидали. Но дальше оттягивать нельзя было, надо решать... И шеф пришел, больной и простуженный... Никто по театру не успел ни узнать, ни разнести.
Шеф сказал: «Все правильно, много верного... Ошибок нет... правильно, правильно работаете». Очень по-доброму отнесся. Хотя мы, можно сказать, до желтка не дошли, не успели: ему надо было идти на «Обмен». Ефим[137] нас поздравил с этапом. Я остался доволен собой. Можно было лучше, можно было хуже — вышла добрая середина, а главное, я был покоен, я не стал суетиться, нажимать — сколько было, столько было...
Шеф говорил много о христианстве Гамлета. Почему он не убивает в молитве короля? Почему не кончает сам жизнь самоубийством? Все просто, а исписаны тома исследований... Призывал к конкретизации, к конкретности, к высшему покою... «Его нынешнее положение дает ему право на этот покой... Он не боится умереть, он с наслаждением исследует человеческую природу...» и т. д.
Шеф дал добро, и можно вроде бы и напиться, но не надо. Поговаривают, что в этом сезоне надо будет играть. «Ну, что ж... В Англию, так в Англию...»
23.03.1976
Сегодня «Вишневый». Что будет с этим спектаклем? Володя уезжает, второго Лопахина нет.
26.03.1976
С утра поприсутствовал на репетиции «Гамлета» — новый Король, новый Лаэрт и т. д.
День закончился сегодня разговором с Высоцким: выяснением отношений и позиций, оттого, что Гамлет встал между нами. Завтра я запишу наш, в общем, хороший разговор.
27.03.1976
Разговор наш с Володей назревал и должен был состояться. Я решил посоветоваться с Ванькой Дыховичным, он сказал:
— Я не всегда и далеко не во всем согласен с Володей... Он как-то меня спросил о тебе, для проверки слуха... Я сказал, что Валерий работает, это его право. Что будет — посмотрим. Почему он не должен использовать такую возможность сыграть такую роль, когда надо использовать и малую... Он идет честным путем. Володя сказал: «Да-да...» — и весь удар и злость перевел на шефа, что тот неправильно поступил... Он, понимаешь, хочет и в Париж ездить, и играть все, и без него чтоб тут не играл, что ли, никто? Но... И потом, есть вещи, о которых не принято говорить, их надо понимать — и все. Но в вашей ситуации какие-то слова... о них надо подумать, чтоб не унизить себя и не обидеть его, уже обиженного... сказать на прощание обязательно надо...
Вот с этим решением — какие-то слова на прощание сказать надо — я и остался вчера до конца «Доброго».
— Володя! Мне надо тебе как-то все попытаться объяснить, что происходит, и мне это трудно сделать. Хочу я или не хочу, я чувствую за собой какую-то вину перед тобой...
— Нет, Валерий, не вину — неловкость.
— Ну, суть не в этом, как ни назови... Начну с того, что всю эту историю с моим назначением, со всеми моими вводами я воспринимал как воспитательный момент, не более. Не верил в себя, честно говоря, хотя попытаться не отказываюсь никогда — такова натура. В общем, я думал: это игра, и сыграю с шефом... Я всячески оттягивал репетиции, заболевал, Бог тому свидетель, хотел это дело замотать, сам понимаешь, болтать одному где-то на репетиционных задворках — не настолько я безрассуден, чтоб ложиться под этот поезд... Но... были назначены новые исполнители на все роли, приходит Ефим, все заинтересованы что-то сделать, выразить себя как-то и самоутвердиться в театре, и я уже попал в зависимость от партнеров, которые стали требовать решения вопроса, то есть показа Любимову... Я стал думать. Когда я... В тот день я приехал из Ленинграда и шел отказаться от этого дела, от роли Гамлета: «Устал, не могу...» и т. д. Но пока поднимался по лестнице, решил все наоборот: а почему нет, почему хотя бы не показать? И через час шеф уже нас смотрел... Он посмотрел несколько сцен и не досмотрел, что называется, до желтка, до того, собственно, где и должно было решиться — может БЫТЬ или НЕ может БЫТЬ Гамлета. Он сказал: «Все правильно, работайте», всех похвалил, чего никто не ожидал...
— Валерий! В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей... Больше жены, дома, детей, успеха, славы... денег — друзей. Я так живу. Понимаешь? И у меня досада и обида — на шефа, главным образом. Он все сводит со мной счеты, кто главнее: он или я, в том же Гамлете. А я — не свожу... И он мне хочет доказать: «Вот вас не будет, а Гамлет будет, и театр без вас проживет!» Да на здоровье... Но откуда, почему такая постановка? И самое главное, он пошел на хитрость: он выбрал тебя, моего друга, и вот, дескать, твой друг тебя заменит... Я не боюсь, что кто-то лучше сыграет, что скажут: «Высоцкий хреново играл, а вот как надо». Мне было бы наплевать, если бы он пригласил кого угодно: дьявола, черта... Смоктуновского... но он поставил тебя... зная, что ты не откажешься... зная твою дисциплинированность, работоспособность и т. д. И еще... как-то я тебе один раз говорил, что он мне предлагал Кузькина... и я было... а потом: «Нет, пусть Валерий сыграет, потом, если надо будет...» — отказался.
— Но тут другая ситуация: Гамлет сыгран, он идет четыре года, о нем все написано...
— Да, я наигрался, и я понимаю даже, что спектакль уже не тот... и тебе надо... и публика уже не та идет, и все валится, и партнеры вне игры...
— Я ведь не знаю свои силы, но думаю, что шеф, в воспитательных целях, может пойти даже на мой провал...
— Нет, Валерий, ты не провалишься... Золотухин — Гамлет, новая редакция — ажиотаж будет... Единственно скажу, может быть, неприятное для тебя... Будь у тебя такой спектакль, шеф бы ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах. Но... я уважаю твой принцип: ты всегда выполняешь приказ, играешь то, что дают... не просишь никогда... Надо — надо, и честь имею. Раз когда-то ты этот принцип застолбил, где-то ты его для себя сделал законом, и мне это твое качество нравится, ты так живешь...
— Ты даешь мне спасительную палочку, но действительно, это моя позиция: никогда я не участвовал в распределении, не просил, не подавал заявок... Один раз из-за кино я вышел из «Ремней». Чем бы ни закончился наш разговор, и какая дальше будет ситуация — неизвестно. Ведь ты вернешься 15 мая. Значит, нет ни у кого необходимости пороть горячку и бухаться в кипяток. Я хотел бы, чтоб ты поехал с легким сердцем, чтоб тебе там хорошо работалось и чтоб ты вернулся с перспективой работать тут, а не с мыслями — сыграл или не сыграл Золотухин, раз, мол, я сказал, что уйду из театра в день его премьеры. Сам говоришь, что шеф потеплел, взаимоотношения налажены...