Страница:
Когда Джейн, Розмари и Тереза были вместе, они составляли одну семью, но, когда Джейн находилась в больнице, Тереза и Розмари чувствовали себя изолированными не только от Джейн, но и от повседневной жизни. Ни о чем нельзя было заранее договариваться или что-то планировать. Они гнали от себя отчаяние, притворяясь, что жизнь течет по-прежнему, но все время понимали, как это притворство хрупко. Хотя всегда находились люди, готовые оказать любую помощь.
Однажды вечером Розмари возвращалась домой, усталая после долгого дежурства и поглощенная мыслью о том, как мало можно сделать для Джейн. Дочь, которая всегда ценила уединение, теперь попала в капкан, лежа в переполненной палате. Розмари охватило жгучее желание все бросить и бежать, исчезнуть. За угол сворачивало такси, захотелось вскочить в него, примчаться в аэропорт и улететь — но куда? Деваться было некуда. Она нужна Джейн. Сейчас не время отчаиваться. Да и вести пришли неплохие. После всех обследований в теле Джейн не обнаружили ни малейших следов опухоли. Решили, что больная уже может выйти из больницы, и доктора принялись продумывать превентивное лечение. Наши надежды вновь воскресли. Вечером накануне дня, когда Джейн должна была выйти из больницы, Тереза с Розмари отправились в Лондон посмотреть пьесу — Джейн придумала именно так отметить это радостное событие. Вернувшись из театра, они узнали, что Джейн звонила по телефону. Ее только что осмотрела доктор Берд, которой Джейн верила больше других. Эта элегантная женщина с неизменным терпением отвечала на бесчисленные вопросы Джейн. Девушка подготавливала целый список вопросов к приходу врача. В этот раз врач ничего особенного не сказала, но попозже передала через нянечку просьбу к матери Джейн — пусть придет к ней утром. Хирург хотела поговорить с ними обеими. Внезапность такой просьбы очень напугала Джейн. Она искала успокоения у Розмари и Терезы, но те сами были перепуганы. Неужели удача их. снова покинула?
Хирург была серьезна и говорила без обиняков.
При очередном осмотре обнаружилась еще одна опухоль. Как только освободится место, ее надо сразу же удалить. Джейн с Розмари безнадежно переглянулись — уже третья операция. Вначале черное пятно на ноге, потом лимфатический узел в паху, а теперь опухоль на стенке желудка. Видимо, болезнь очень прогрессирует.
Джейн сдерживалась, пока не добралась до своей палаты. И тут разрыдалась — слезы заливали ей лицо. Медсестра подозрительно быстро принесла лоток со шприцем.
— Я уже в порядке. Мне ничего не надо, — мгновенно запротестовала больная, стараясь успокоиться. Она села на кровать, лихорадочно хватаясь за одежду. Глаза были полны слез.
— Уезжаем отсюда к черту! За спиной сестры возник врач.
— Скажи им, чтоб они ушли! — отрезала Джейн. Врач и сестра стояли в нерешительности. Розмари попыталась их успокоить.
— Дочь уже в порядке, спасибо.
Джейн взяла себя в руки, и они быстро покинули больницу. Но такси еле-еле ползло — был час пик. Джейн увидела в парке под деревьями нарциссы — была середина марта, и повсюду распускались цветы.
Тем временем Виктор узнал, что Англия и США обмениваются новейшими достижениями в лечении рака, и Джейн получит все, что возможно, здесь. Виктор больше не настаивал на переезде. Никто не знал, что ожидает Джейн, и семья не могла строить никаких планов. Приходилось жить день за днем, час за часом, всячески стараясь совладать с постоянной тревогой и неизвестностью.
Джейн лежала в постели, много читала, писала письма, звонила по телефону и развлекала приходящих друзей. Эти встречи очень помогали — у Джейн была своя жизнь, и она не чувствовала себя беспомощным инвалидом. Не все уж так мрачно. Она пересказывала нам новости и шутки, которыми развлекали ее друзья.
— Не знаю, почему они ко мне приходят, — сказала однажды дочь. — Я ведь почти только про рак и говорю — может надоесть. Только бы они не устали от меня и не перестали навещать.
— Уверена, что им нравится общение с тобой, — заверяла дочь Розмари. — Из жалости и симпатии можно прийти раз-другой, но друзьям приятно болтать с тобой, вот они и приходят.
И вдруг Джейн залилась счастливым смехом:
— Майкл сказал, что я — самая худшая реклама питательной пищи.
Когда Джейн училась в университете Суссекса, Майкл стал ее первой любовью. Они провели вместе два года в Брайтоне, на каникулы уезжали в Европу и Америку, где у них было много замечательных приключений. Друг в друге они открывали неизвестные прежде черты, и каждый, изумляясь, обнаруживал в другом все новые достоинства. Джейн поощряла интерес Майкла к политике. И он, отринув уют и спокойное существование представителя средних классов, с головой окунулся в эту политику, став на сторону левых. К тому времени Джейн увлеклась женским движением. Они были так поглощены друг другом, так близки, что Джейн временами казалось, будто она утратила свое я, и это ее пугало. Она начала отступать. Это вызвало между влюбленными напряженные отношения, и ни он, ни она не знали, как изменить ситуацию. В итоге Джейн решилась на откровенный разрыв, желая избавиться от зависимости.
Майкл старался понять Джейн, нуждавшуюся в собственном «пространстве», об этом они подолгу, страстно, мучительно спорили, анализируя свои отношения, но Майкл не находил нужным решительный разрыв. Однако переубедить Джейн он не смог. И только дал себе клятву прийти ей на помощь, когда будет нужно. Несколько лет они то расходились, то сближались, когда одиночество Джейн пересиливало ее стремление к независимости. Теперь, когда болезнь Джейн обострилась, Майкл вернулся, так как она в этом очень нуждалась. Между ними опять проснулась любовь — робкая, неуверенная в будущем, но очень необходимая Джейн в критический момент ее жизни.
Глава 3
Однажды вечером Розмари возвращалась домой, усталая после долгого дежурства и поглощенная мыслью о том, как мало можно сделать для Джейн. Дочь, которая всегда ценила уединение, теперь попала в капкан, лежа в переполненной палате. Розмари охватило жгучее желание все бросить и бежать, исчезнуть. За угол сворачивало такси, захотелось вскочить в него, примчаться в аэропорт и улететь — но куда? Деваться было некуда. Она нужна Джейн. Сейчас не время отчаиваться. Да и вести пришли неплохие. После всех обследований в теле Джейн не обнаружили ни малейших следов опухоли. Решили, что больная уже может выйти из больницы, и доктора принялись продумывать превентивное лечение. Наши надежды вновь воскресли. Вечером накануне дня, когда Джейн должна была выйти из больницы, Тереза с Розмари отправились в Лондон посмотреть пьесу — Джейн придумала именно так отметить это радостное событие. Вернувшись из театра, они узнали, что Джейн звонила по телефону. Ее только что осмотрела доктор Берд, которой Джейн верила больше других. Эта элегантная женщина с неизменным терпением отвечала на бесчисленные вопросы Джейн. Девушка подготавливала целый список вопросов к приходу врача. В этот раз врач ничего особенного не сказала, но попозже передала через нянечку просьбу к матери Джейн — пусть придет к ней утром. Хирург хотела поговорить с ними обеими. Внезапность такой просьбы очень напугала Джейн. Она искала успокоения у Розмари и Терезы, но те сами были перепуганы. Неужели удача их. снова покинула?
Хирург была серьезна и говорила без обиняков.
При очередном осмотре обнаружилась еще одна опухоль. Как только освободится место, ее надо сразу же удалить. Джейн с Розмари безнадежно переглянулись — уже третья операция. Вначале черное пятно на ноге, потом лимфатический узел в паху, а теперь опухоль на стенке желудка. Видимо, болезнь очень прогрессирует.
Джейн сдерживалась, пока не добралась до своей палаты. И тут разрыдалась — слезы заливали ей лицо. Медсестра подозрительно быстро принесла лоток со шприцем.
— Я уже в порядке. Мне ничего не надо, — мгновенно запротестовала больная, стараясь успокоиться. Она села на кровать, лихорадочно хватаясь за одежду. Глаза были полны слез.
— Уезжаем отсюда к черту! За спиной сестры возник врач.
— Скажи им, чтоб они ушли! — отрезала Джейн. Врач и сестра стояли в нерешительности. Розмари попыталась их успокоить.
— Дочь уже в порядке, спасибо.
Джейн взяла себя в руки, и они быстро покинули больницу. Но такси еле-еле ползло — был час пик. Джейн увидела в парке под деревьями нарциссы — была середина марта, и повсюду распускались цветы.
Тем временем Виктор узнал, что Англия и США обмениваются новейшими достижениями в лечении рака, и Джейн получит все, что возможно, здесь. Виктор больше не настаивал на переезде. Никто не знал, что ожидает Джейн, и семья не могла строить никаких планов. Приходилось жить день за днем, час за часом, всячески стараясь совладать с постоянной тревогой и неизвестностью.
Джейн лежала в постели, много читала, писала письма, звонила по телефону и развлекала приходящих друзей. Эти встречи очень помогали — у Джейн была своя жизнь, и она не чувствовала себя беспомощным инвалидом. Не все уж так мрачно. Она пересказывала нам новости и шутки, которыми развлекали ее друзья.
— Не знаю, почему они ко мне приходят, — сказала однажды дочь. — Я ведь почти только про рак и говорю — может надоесть. Только бы они не устали от меня и не перестали навещать.
— Уверена, что им нравится общение с тобой, — заверяла дочь Розмари. — Из жалости и симпатии можно прийти раз-другой, но друзьям приятно болтать с тобой, вот они и приходят.
И вдруг Джейн залилась счастливым смехом:
— Майкл сказал, что я — самая худшая реклама питательной пищи.
Когда Джейн училась в университете Суссекса, Майкл стал ее первой любовью. Они провели вместе два года в Брайтоне, на каникулы уезжали в Европу и Америку, где у них было много замечательных приключений. Друг в друге они открывали неизвестные прежде черты, и каждый, изумляясь, обнаруживал в другом все новые достоинства. Джейн поощряла интерес Майкла к политике. И он, отринув уют и спокойное существование представителя средних классов, с головой окунулся в эту политику, став на сторону левых. К тому времени Джейн увлеклась женским движением. Они были так поглощены друг другом, так близки, что Джейн временами казалось, будто она утратила свое я, и это ее пугало. Она начала отступать. Это вызвало между влюбленными напряженные отношения, и ни он, ни она не знали, как изменить ситуацию. В итоге Джейн решилась на откровенный разрыв, желая избавиться от зависимости.
Майкл старался понять Джейн, нуждавшуюся в собственном «пространстве», об этом они подолгу, страстно, мучительно спорили, анализируя свои отношения, но Майкл не находил нужным решительный разрыв. Однако переубедить Джейн он не смог. И только дал себе клятву прийти ей на помощь, когда будет нужно. Несколько лет они то расходились, то сближались, когда одиночество Джейн пересиливало ее стремление к независимости. Теперь, когда болезнь Джейн обострилась, Майкл вернулся, так как она в этом очень нуждалась. Между ними опять проснулась любовь — робкая, неуверенная в будущем, но очень необходимая Джейн в критический момент ее жизни.
Глава 3
Однажды к Джейн пригласили целительницу. Ее упросила приехать подруга цеплявшейся даже за соломинку Розмари. Говорили, целительница способна на чудеса. Она не всегда исцеляет, но помогает больным приспособиться к своему положению.
— Зачем приезжает эта женщина? — резко спросила утром Джейн. — Я не хочу ее видеть. Не желаю никаких исцелителей. Чем она может помочь?
Розмари спокойно ответила дочери, что раньше она не возражала против этого визита — никакого вреда целительница не причинит, но, возможно, это интересно.
— Она думает, что сможет тебе помочь. Едет она издалека, но, если тебе в самом деле не хочется пускать ее в свою комнату, я просто угощу ее чаем, и она уедет.
— Раз уж она тут, пусть зайдет, — проворчала Джейн.
Миссис Клэр оказалась маленькой кругленькой женщиной с добрыми серыми глазами, лицо ее обрамляли седые кудряшки. Лестницу, ведущую в комнату Джейн, она преодолела пыхтя, но не теряя величавости. На лице ее уверенность в себе сочеталась с материнской нежностью. Розмари поежилась при мысли, что Виктор был бы категорически против этой затеи.
Джейн села в постели и стала разыгрывать роль хозяйки. Целительница попросила горячей воды. Она откинула покрывало и ничуть не удивилась, увидав Джейн обнаженной — та не любила спать в ночной рубашке. Миссис Клэр погрузила в горячую воду руки, затем энергично встряхнула ими, обрызгав все вокруг. Потом медленно, сильно нажимая, провела мокрыми руками по телу девушки: от плеч до кончиков пальцев ног, от бедер до ступней — она как бы выдавливала болезнь. После каждого поглаживания целительница встряхивала руками, словно сбрасывая хворь.
Закрыв неподвижное тело Джейн одеялом, она произнесла:
— Теперь ты заснешь. А завтра наступит облегчение, — и бесшумно удалилась.
В холле она сказала Розмари:
— Ваша дочь очень, очень больна. Но я готова ее лечить. Может она совсем прекратить обычное лечение?
Предложение было искренним и серьезным, и Розмари неуверенно отвечала:
— Я спрошу Джейн… Я позвоню вам. И очень благодарна. — Розмари взялась за кошелек. — Я бы хотела…
— Только расходы на проезд, милая, — с чувством сказала целительница. — Иначе нельзя. И что бы вы ни решили, я буду думать о Джейн. И мои друзья тоже.
Розмари поднялась к дочери — она не спала.
— Миссис Клэр сказала, что может меня вылечить, если я всерьез ей поверю, — спокойно произнесла Джейн. — Но не знаю, смогу ли я — вряд ли. Мне нельзя рисковать.
Позже она сказала матери, что именно тогда, после ухода целительницы, поняла, что скоро умрет. Она уже начала засыпать, когда ее охватили страх и отчаяние — надежды не было.
Вскоре после визита миссис Клэр Розмари проснулась среди ночи от жуткого крика. Джейн поднялась с постели, стараясь выпрямить ногу.
— Какая невыносимая боль в боку — наверное, неудобно лежала, — простонала она.
В этот момент и Розмари поняла, что Джейн обречена. Мать теперь знала: в ней самой крепла уверенность в неизбежности утраты. Но когда болезнь принимала новый оборот или появлялась ложная тревога, муки Розмари возрастали до критического предела. Новые пятна? Или еще одна опухоль? Мы понимали неизбежность ухудшения состояния Джейн, но все-таки каждый раз удар обрушивался внезапно, и, чтобы его преодолеть, Розмари нуждалась в поддержке. Тереза и Джейн тоже боролись — каждая по-своему. В душе каждой из трех женщин жил молчаливый страх, и его было необходимо отбрасывать, подавлять. Но об этом почти не говорили. Всячески старались облегчить друг другу жизнь, и довольно успешно.
Новым союзником стал Майкл — его появление всегда вселяло в Джейн уверенность. В серьезности заболевания Джейн он не признавался даже самому себе и, едва она падала духом, делал все, чтобы вернуть ей уверенность и стремление одолеть болезнь. Их прежнюю любовь он использовал как оружие, чтобы отразить нависшую над любимой беду. Он лучше других знал, как стать Джейн ближе и дороже всех. Чтобы оживить прошлое, он вспоминал годы, проведенные ими в Брайтоне.
Порой он просто говорил какие-то слова прежних дней, и смысл их был понятен только им одним. Эти слова не только выражали ласку, но приобрели особый смысл в те времена, когда влюбленные путешествовали и многое пережили. Иногда оба вспоминали свои прежние разногласия или времена гармонии. В попытках Майкла вернуть прошлое таилась опасность для обоих.
Майкл брал Джейн за руку, целовал ее и нежно, бережно обнимал. Он снова стал ее любовником, чтобы красноречивее всяких слов уверить любимую: «Ты моя прежняя Джейн». Она не говорила, что ей нужно именно такое подтверждение, но, вероятно, имела это в виду, сетуя на распухшую ногу и безобразный шрам на теле.
Обняв Джейн, Майкл заставил ее встать и спуститься по лестнице, а потом осторожно снова подняться. Он объяснил Джейн, что это необходимо — так она скорее выздоровеет.
— Я знаю, тебе больно, но так надо.
И Джейн послушалась Майкла.
Она откликнулась на чувства Майкла и стала ему близка, как некогда в Брайтоне. В дневнике она записала: «После мамы и Терезы Майкл помог мне больше всех и стал самым дорогим. Я очень близка ему физически и духовно. Несколько раз, когда мы оставались наедине, я чувствовала себя с ним единым целым и в глубине души поняла, что после нашего разрыва мне его всегда недоставало».
Но вправе ли она снова влюбиться и увлечь Майкла за собой? Джейн писала об «опасности» своей слишком большой близости с Майклом и опасалась за него. «Только что я написала „опасность“. Почему же? Я боюсь слишком от него зависеть? Или ему повредить? Или что он не станет обо мне заботиться?»
Или потому, что она знала, как неясно ее будущее? «Может, только потому, что болезнь сделала меня еще более уязвимой и беспомощной, он и тянется ко мне?» — писала Джейн. Впоследствии Майкл, вспоминая эти дни, и сам не мог объяснить мотивы своего поведения. Перед отъездом Джейн в Грецию они опять ненадолго сблизились. Заново открывали друг друга, оба жалели, что так долго были в разлуке, охотно вспоминали прошлое. Джейн записала: «Возможно, я бы соблазнилась закрутить с Майклом роман вовсю, если б не уезжала за границу». Вернувшись в Англию и услышав от доктора Салливана плохие вести, она первым делом позвонила Майклу.
Тереза пробыла с нами уже три недели, и ей было необходимо возвращаться в Америку. Она бы многое отдала, чтобы обнять Джейн и сказать ей просто:
— Ты, Джейн, умираешь, давай поговорим.
Но из уважения к Розмари Тереза промолчала. По иронии судьбы, мать Джейн не знала мыслей Терезы. Розмари полагала, что они с Терезой до конца понимают друг друга и обе считают ненужным сообщать дочери, как мало у нее шансов выжить. По существу, Розмари обманывала себя — ведь ей хотелось верить в лучшее. Тереза же была иного мнения.
На смену Терезе из Бостона прилетали Ричард и Джоан. Мать опасалась, что усталые и раздраженные с дороги они ворвутся в дом и выложат больной всю правду.
Тереза согласилась встретить их в аэропорту и подготовить.
— Когда они уедут, должен приехать Виктор. Тебе не следует оставаться одной.
Наутро Тереза встретила Ричарда и Джоан в аэропорту и поговорила с ними в кафе. Усталый Ричард был резок.
— По-моему, мать, как страус, прячет голову в песок и не смотрит правде в глаза. Она не хочет признаться себе, что Джейн обречена, и не позволяет нам сказать ей об этом.
— Нельзя говорить Джейн, что надежды больше нет, — подчеркнула Тереза. — Врачи с этим согласны. И как бы ни развивались события, именно на Розмари ляжет все дальнейшее. Вы, Ричард, вернетесь в Бостон. По-моему, пусть мать действует, как находит нужным, а мы должны ее поддерживать.
— Если бы сестра знала, что жить ей осталось недолго, она распорядилась бы остатком жизни по своему усмотрению.
— Сейчас уже Джейн мало что может сделать. Лежит в постели и ждет новой операции.
— А если она не хочет этой операции? — вмешалась Джоан.
— Ей известно, что без этой операции она умрет, — пояснила Тереза. — Она согласна на любое необходимое лечение. Когда один из докторов попробовал отменить уже не нужную ей химиотерапию, Джейн взорвалась.
— А не изменится ли настроение Джейн, когда она узнает, что шансов выздороветь совсем мало? — настаивала Джоан.
Этого Тереза не знала. И лишь добавила:
— Джейн опирается на статистику, а мы только уклоняемся от разговора.
Больная обрадовалась брату. Она знала — на него можно положиться как в практических делах, так и морально. Она помнила, как защищал он ее в детстве. Джейн гордилась братом и восхищалась им. Воспитывая детей, мы старались не делать между ними различия, давали им все поровну — сладости, карманные деньги, снаряжение для школы и каникул. Но ведь жизнь сложна. Первенец почти всегда сильнее, вырывается вперед, более опытен. И само собой выходило, что Ричард в детстве командовал сестрой. Иногда она протестовала, но, в общем, ему подчинялась. Когда Джейн подросла, Ричард помогал ей выбрать в жизни собственный путь. Всегда готов был помочь сестре словом и делом. В детстве они дружили, но Ричард уехал из Англии в Гарвард, и брат с сестрой стали видеться редко. Теперь Джейн записала в дневнике: «Кажется, мы виделись с ним совсем недавно. Он мне очень нравится как личность».
Когда брат и сестра стали подростками, отношения между ними испортились. Они враждовали, и каждый старался играть на слабостях другого, пока жизнь всей семьи не превратилась в ад. Тогда мы купили лодку и стали проводить уик-энд на реке. Положение сразу изменилось. Каждая поездка становилась приключением. Стычки продолжались, но из-за освоения новых профессий — учились ставить паруса, грести, разводить костер, готовить на нем еду. И прежние отношения между детьми восстановились — Джейн снова доверяла брату, а он ее защищал. Вырастая, оба становились самостоятельнее и серьезнее. Вскоре у них появились подружки и друзья, но к этому времени Ричард уехал в Америку, чтобы продолжить образование на стипендию Союза англоязычных стран. Джейн виделась с братом и его очередной подружкой только на каникулах — в Англии или Америке. Сейчас, впервые встретившись с Джоан, она записала: «Джоан очень мила, но мне с ней не совсем просто, и, вероятно, по моей вине. Для Ричарда она значит гораздо больше, чем все его другие девушки, по-моему, они друг другу очень подходят, и я за них рада. Но похоже, мне хочется сохранить частичку Ричарда и для себя».
Однако они быстро поладили. Джоан имела среднее медицинское образование, была человеком знающим и прямым, и больная видела, что она готова ей всячески помочь.
Джейн хотелось узнать от Ричарда и Джоан все, что им известно про меланому. Она чувствовала — вся семья в курсе дела, а от нее скрывают. С Джоан они быстро сошлись, потому ее-то Джейн и спросила:
— Я умру?
Джоан отвечала, что этого никто знать не может. Сама она полагала, что Джейн должна знать всю правду, но запрета Розмари не нарушала. Джоан с двенадцати лет была сиделкой в больнице и не раз видела больных, которых врачи и сестры считали безнадежными. В той больнице никого не называли умирающим вслух, но о том, что врачи от больного отказались, мгновенно узнавал персонал и сами больные тоже.
Через два дня после приезда Ричарда Джейн исполнилось двадцать пять лет. Она проснулась с ужасающей головной болью и в мрачном настроении. Весь день пролежала в полутемной комнате, ее раздражал даже щелчок выключателя. Появились друзья, комната наполнилась цветами и подарками, но больная была не в силах произнести хоть слово и взглянуть на подарки. Майклу всегда удавалось развеселить Джейн, но тут и он, потерпев фиаско, обескураженно отступился. До вечера ничто не помогало, пока Ричард не сделал попытку поговорить с сестрой, чтобы она могла ему поплакаться. Джейн выплакалась и почувствовала себя настолько лучше, что пригласила всех к себе поужинать. Вскоре она уже сидела в постели и весело шутила.
Джейн готовилась к третьей операции. Мы сняли квартиру около больницы. Старались поддерживать хорошее настроение у дочери и скрасить ее пребывание в больнице насколько возможно. Накануне ухода Джейн Ричард включил ее любимую музыку. Он собирался купить сестре наушники (самые легкие и удобные), чтобы она могла слушать магнитофонные записи, не мешая другим. Магнитофон с наушниками помог бы Джейн укрыться от шума в палате — особенно раздражал ее настырный, вездесущий телевизор — и от ненужных разговоров с назойливыми соседками.
Никак не могли решить, говорить ли Джейн правду. Розмари соглашалась с доводами Ричарда, но не знала, как это воспримет дочь.
Занимаясь магнитофоном, Ричард обратился к матери:
— Джейн говорит, если у нее есть десять шансов из ста, то не стоит и бороться за жизнь. Я намекнул, что, пожалуй, одна треть из ста, но их на самом деле гораздо меньше. Чертовски противно с Джейн лукавить.
— А по-моему, одна треть как раз правильно. Тереза звонила врачу, своей подруге, которая так и сказала, — быстро отозвалась Розмари.
— Да, но тогда мы не знали, что необходима третья операция. Теперь надежды гораздо меньше.
Розмари нечем было крыть.
— Я не придаю большого значения статистике. Что на такое? Я или ты — это не цифры на листе бумаги. Меня тошнит от этих разговоров о статистике.
Вошла Джоан, плотно притворив за собой дверь.
— Я говорила с Джейн о превосходстве духа над материей. Рассказала об одном исследовании относительно рака: ученые постарались установить, больше ли шансов выжить у людей верующих. И статистика показала, что истинно верующие люди и убежденные атеисты в равном положении, а чаще умирают ни в чем не уверенные маловеры.
— И что она? — Розмари знала, что Джоан на стороне Ричарда.
— Страшно обрадовалась. У нее как гора с плеч свалилась. Было так страшно думать, что, погружаясь в депрессию, она уменьшает свои шансы выжить.
— Хватит темнить, — отрезал Ричард. — Мы должны ей сказать.
— Тут, кроме того, другое, Рич, — Розмари все еще казалось: смерть от Джейн еще далека, она верила, что дочь выкарабкается. — Ты же знаешь, как глубоко она впадает в депрессию и какой становится несносной. Если мы скажем ей, что она обречена, Джейн совсем сникнет и перестанет общаться с людьми. У нее много друзей, и это ее спасает — благодаря им она не чувствует себя оторванной от внешнего мира, с ними она всегда весела и бодра, а раскисает только с нами. Если она уйдет в себя, друзья перестанут ее навещать. Ты не станешь навещать больного, который не хочет с тобой разговаривать. Вот тогда-то Джейн окажется действительно несчастной.
— Наверное, ты права, — неохотно согласился Ричард.
Розмари развивала свою мысль дальше:
— Она так радуется друзьям, и цветам, и телефонным звонкам. Ты только подумай сам. А вдруг, если мы скажем ей правду, она станет молча, в одиночестве терпеть эти страшные боли, и болезнь возьмет верх. Такая перспектива ужасна для нее, да и для всех нас тоже. К тому же, Рич, все мы смертны. Например, завтра я попаду под автобус…
— По-моему, мам, ты стараешься закрыть глаза на истинное положение, когда городишь такое, — нетерпеливо отвечал Ричард.
— Хватит об этом, — Розмари направилась к двери. — Джейн еще подумает, что мы говорим о ней. Отнесу ей чашечку кофе.
И спор на время прекратился.
Мы старались вести себя так, чтобы Джейн не чувствовала себя изолированной, но это оказалось нелегко. Мы часто делали ошибки.
— А знаете, Розмари, — к вечеру сказала Джоан, — когда вы вчера в холле разговаривали, до Джейн долетало каждое слово.
— Господи! А что я сказала?
— Ничего особенного. Но она все ясно расслышала. Вам надо это знать.
Розмари попыталась вспомнить, что она говорила. Может, что-то такое, что могло погасить последние надежды Джейн. Мать вздохнула свободней, узнав, что Тереза как-то говорила с Джейн о ее будущем, и дочь устало заметила:
— Не понимаю, из-за чего столько шума. Ведь самое худшее, что может случиться, — я умру.
Пока шла операция, Розмари вспоминала эти слова дочери. Мы знали всю серьезность положения. Опухоль находилась около жизненно важных органов. Она может умереть во время операции, и не лучше ли такой исход, чем снова и снова ложиться под нож, а это казалось неизбежным. Мы отвлекали себя от мрачных мыслей как мог ли, пока не позвонил Ричард. Операция закончилась, и Джейн чувствовала себя нормально.
Но поправлялась она очень медленно. Целыми днями лежала пластом, еле говорила и почти ничего не ела. Около нее по очереди сидели Розмари, Ричард и Джоан; друзей пока просили не приходить.
Хирург сказал Розмари: не исключено, что он удалил не всю опухоль — углубление в органы грозило жизни больной, осталась отечность.
— Что мне ей сказать? — мягко спросил он Розмари. Что могла она ответить? Правда была для Джейн убийственна.
— Ей надо знать, — с запинкой пробормотала мать. Я обещала ей сказать всю правду, но только не сегодня, не сейчас. А вслух произнесла:
— Джейн так слаба, подождем немного, пусть окрепнет. Тогда придется сказать.
На утро Джейн стало лучше, и новости были ободряющие. Биопсия нигде не обнаружила раковых клеток. Отечность была вызвана не опухолью, а тем, что при операции внутренние органы сместились.
Но время шло, а Джейн не поправлялась. Жизнь в ней еле теплилась. Кожа вокруг рта побелела, тусклые глаза — когда она их ненадолго открывала — ни на чем не останавливались. Она обитала в пустоте, где время не имело значения. По лицу больной нельзя было определить, видит ли она что-нибудь, чувствует ли.
Позже, оставшись одна, Джейн написала крупным, неуверенным, неуклюжим почерком:
«Я почти утратила чувство реальности. Мне нужна какая-то встряска или что-то в этом роде. Почти все время так плохо, что мне уже все равно… Женщинам в палате почти ничего сказать не могу. Они переживают за меня, а моя соседка все огорчается, что я мало ем. Но докторам и сестрам на это наплевать… Как трудно писать ровно, я чуть-чуть очнулась…»
Когда Розмари почти перестала надеяться, состояние Джейн резко изменилось. Она смогла сидеть в постели, на щеках появился румянец. Чудо сотворило переливание крови.
Джейн всегда пугал вид крови. А теперь прямо над ней угрожающе висел полный крови мешок из пластика. Красная плазма напоминала — положение больной очень серьезно. Вертикальная стойка выглядела устойчиво, но при крепленная к ней горизонтальная планка, на которой висел мешок с кровью, была подвижной и закреплялась на нужной высоте. Джейн опасалась этой стрелы: такое устройство казалось ей ненадежным. От чудовищной конструкции к Джейн тянулась тоненькая трубочка с иглой, которую ввели больной в вену. Рука лежала в углублении, чтобы запястье не двигалось. Ненавистная кровь медленно, капля за каплей, переливалась в руку: Джейн злила эта медленная, скучная процедура, и ей все думалось, что добром она не кончится. Ночью Джейн показалось, что мешок закреплен ненадежно, и она попросила сестру проверить крепление.
Мельком взглянув на аппарат, та бросила:
— Все в полном порядке.
На другой день Джейн рассказала нам, как попыталась привлечь к себе внимание дежурной, спасаясь от ночных кошмаров и одиночества.
— Мне что-то не по себе, — начала она, но мольба о помощи осталась без ответа.
— Вы должны спать, — отрезала сестра. — Все в полном порядке.
Среди ночи громкий треск пробудил Джейн от глубокого, после приема снотворного, сна. Рейка, на которой держался мешок с кровью, соскользнула вниз, мешок упал на постель, трубочка оторвалась. Кровь залила все вокруг — простыни, сжавшуюся от ужаса Джейн. Чем сильнее она съеживалась, тем сильнее намокала. Кровь быстро свертывалась и засыхала, Джейн стала походить на убитого в бою. Джейн страшилась крови, и для нее все выглядело как оживший кошмар. Но когда мы утром приехали, Джейн уже вымыли, белье сменили и дочери даже удалось ненадолго заснуть. Не улеглось только ее негодование халатностью сестры, когда она описывала нам случившееся. Возмущение дочери даже пересиливало ее страх. К счастью, переливания крови больше не делали.
— Зачем приезжает эта женщина? — резко спросила утром Джейн. — Я не хочу ее видеть. Не желаю никаких исцелителей. Чем она может помочь?
Розмари спокойно ответила дочери, что раньше она не возражала против этого визита — никакого вреда целительница не причинит, но, возможно, это интересно.
— Она думает, что сможет тебе помочь. Едет она издалека, но, если тебе в самом деле не хочется пускать ее в свою комнату, я просто угощу ее чаем, и она уедет.
— Раз уж она тут, пусть зайдет, — проворчала Джейн.
Миссис Клэр оказалась маленькой кругленькой женщиной с добрыми серыми глазами, лицо ее обрамляли седые кудряшки. Лестницу, ведущую в комнату Джейн, она преодолела пыхтя, но не теряя величавости. На лице ее уверенность в себе сочеталась с материнской нежностью. Розмари поежилась при мысли, что Виктор был бы категорически против этой затеи.
Джейн села в постели и стала разыгрывать роль хозяйки. Целительница попросила горячей воды. Она откинула покрывало и ничуть не удивилась, увидав Джейн обнаженной — та не любила спать в ночной рубашке. Миссис Клэр погрузила в горячую воду руки, затем энергично встряхнула ими, обрызгав все вокруг. Потом медленно, сильно нажимая, провела мокрыми руками по телу девушки: от плеч до кончиков пальцев ног, от бедер до ступней — она как бы выдавливала болезнь. После каждого поглаживания целительница встряхивала руками, словно сбрасывая хворь.
Закрыв неподвижное тело Джейн одеялом, она произнесла:
— Теперь ты заснешь. А завтра наступит облегчение, — и бесшумно удалилась.
В холле она сказала Розмари:
— Ваша дочь очень, очень больна. Но я готова ее лечить. Может она совсем прекратить обычное лечение?
Предложение было искренним и серьезным, и Розмари неуверенно отвечала:
— Я спрошу Джейн… Я позвоню вам. И очень благодарна. — Розмари взялась за кошелек. — Я бы хотела…
— Только расходы на проезд, милая, — с чувством сказала целительница. — Иначе нельзя. И что бы вы ни решили, я буду думать о Джейн. И мои друзья тоже.
Розмари поднялась к дочери — она не спала.
— Миссис Клэр сказала, что может меня вылечить, если я всерьез ей поверю, — спокойно произнесла Джейн. — Но не знаю, смогу ли я — вряд ли. Мне нельзя рисковать.
Позже она сказала матери, что именно тогда, после ухода целительницы, поняла, что скоро умрет. Она уже начала засыпать, когда ее охватили страх и отчаяние — надежды не было.
Вскоре после визита миссис Клэр Розмари проснулась среди ночи от жуткого крика. Джейн поднялась с постели, стараясь выпрямить ногу.
— Какая невыносимая боль в боку — наверное, неудобно лежала, — простонала она.
В этот момент и Розмари поняла, что Джейн обречена. Мать теперь знала: в ней самой крепла уверенность в неизбежности утраты. Но когда болезнь принимала новый оборот или появлялась ложная тревога, муки Розмари возрастали до критического предела. Новые пятна? Или еще одна опухоль? Мы понимали неизбежность ухудшения состояния Джейн, но все-таки каждый раз удар обрушивался внезапно, и, чтобы его преодолеть, Розмари нуждалась в поддержке. Тереза и Джейн тоже боролись — каждая по-своему. В душе каждой из трех женщин жил молчаливый страх, и его было необходимо отбрасывать, подавлять. Но об этом почти не говорили. Всячески старались облегчить друг другу жизнь, и довольно успешно.
Новым союзником стал Майкл — его появление всегда вселяло в Джейн уверенность. В серьезности заболевания Джейн он не признавался даже самому себе и, едва она падала духом, делал все, чтобы вернуть ей уверенность и стремление одолеть болезнь. Их прежнюю любовь он использовал как оружие, чтобы отразить нависшую над любимой беду. Он лучше других знал, как стать Джейн ближе и дороже всех. Чтобы оживить прошлое, он вспоминал годы, проведенные ими в Брайтоне.
Порой он просто говорил какие-то слова прежних дней, и смысл их был понятен только им одним. Эти слова не только выражали ласку, но приобрели особый смысл в те времена, когда влюбленные путешествовали и многое пережили. Иногда оба вспоминали свои прежние разногласия или времена гармонии. В попытках Майкла вернуть прошлое таилась опасность для обоих.
Майкл брал Джейн за руку, целовал ее и нежно, бережно обнимал. Он снова стал ее любовником, чтобы красноречивее всяких слов уверить любимую: «Ты моя прежняя Джейн». Она не говорила, что ей нужно именно такое подтверждение, но, вероятно, имела это в виду, сетуя на распухшую ногу и безобразный шрам на теле.
Обняв Джейн, Майкл заставил ее встать и спуститься по лестнице, а потом осторожно снова подняться. Он объяснил Джейн, что это необходимо — так она скорее выздоровеет.
— Я знаю, тебе больно, но так надо.
И Джейн послушалась Майкла.
Она откликнулась на чувства Майкла и стала ему близка, как некогда в Брайтоне. В дневнике она записала: «После мамы и Терезы Майкл помог мне больше всех и стал самым дорогим. Я очень близка ему физически и духовно. Несколько раз, когда мы оставались наедине, я чувствовала себя с ним единым целым и в глубине души поняла, что после нашего разрыва мне его всегда недоставало».
Но вправе ли она снова влюбиться и увлечь Майкла за собой? Джейн писала об «опасности» своей слишком большой близости с Майклом и опасалась за него. «Только что я написала „опасность“. Почему же? Я боюсь слишком от него зависеть? Или ему повредить? Или что он не станет обо мне заботиться?»
Или потому, что она знала, как неясно ее будущее? «Может, только потому, что болезнь сделала меня еще более уязвимой и беспомощной, он и тянется ко мне?» — писала Джейн. Впоследствии Майкл, вспоминая эти дни, и сам не мог объяснить мотивы своего поведения. Перед отъездом Джейн в Грецию они опять ненадолго сблизились. Заново открывали друг друга, оба жалели, что так долго были в разлуке, охотно вспоминали прошлое. Джейн записала: «Возможно, я бы соблазнилась закрутить с Майклом роман вовсю, если б не уезжала за границу». Вернувшись в Англию и услышав от доктора Салливана плохие вести, она первым делом позвонила Майклу.
Тереза пробыла с нами уже три недели, и ей было необходимо возвращаться в Америку. Она бы многое отдала, чтобы обнять Джейн и сказать ей просто:
— Ты, Джейн, умираешь, давай поговорим.
Но из уважения к Розмари Тереза промолчала. По иронии судьбы, мать Джейн не знала мыслей Терезы. Розмари полагала, что они с Терезой до конца понимают друг друга и обе считают ненужным сообщать дочери, как мало у нее шансов выжить. По существу, Розмари обманывала себя — ведь ей хотелось верить в лучшее. Тереза же была иного мнения.
На смену Терезе из Бостона прилетали Ричард и Джоан. Мать опасалась, что усталые и раздраженные с дороги они ворвутся в дом и выложат больной всю правду.
Тереза согласилась встретить их в аэропорту и подготовить.
— Когда они уедут, должен приехать Виктор. Тебе не следует оставаться одной.
Наутро Тереза встретила Ричарда и Джоан в аэропорту и поговорила с ними в кафе. Усталый Ричард был резок.
— По-моему, мать, как страус, прячет голову в песок и не смотрит правде в глаза. Она не хочет признаться себе, что Джейн обречена, и не позволяет нам сказать ей об этом.
— Нельзя говорить Джейн, что надежды больше нет, — подчеркнула Тереза. — Врачи с этим согласны. И как бы ни развивались события, именно на Розмари ляжет все дальнейшее. Вы, Ричард, вернетесь в Бостон. По-моему, пусть мать действует, как находит нужным, а мы должны ее поддерживать.
— Если бы сестра знала, что жить ей осталось недолго, она распорядилась бы остатком жизни по своему усмотрению.
— Сейчас уже Джейн мало что может сделать. Лежит в постели и ждет новой операции.
— А если она не хочет этой операции? — вмешалась Джоан.
— Ей известно, что без этой операции она умрет, — пояснила Тереза. — Она согласна на любое необходимое лечение. Когда один из докторов попробовал отменить уже не нужную ей химиотерапию, Джейн взорвалась.
— А не изменится ли настроение Джейн, когда она узнает, что шансов выздороветь совсем мало? — настаивала Джоан.
Этого Тереза не знала. И лишь добавила:
— Джейн опирается на статистику, а мы только уклоняемся от разговора.
Больная обрадовалась брату. Она знала — на него можно положиться как в практических делах, так и морально. Она помнила, как защищал он ее в детстве. Джейн гордилась братом и восхищалась им. Воспитывая детей, мы старались не делать между ними различия, давали им все поровну — сладости, карманные деньги, снаряжение для школы и каникул. Но ведь жизнь сложна. Первенец почти всегда сильнее, вырывается вперед, более опытен. И само собой выходило, что Ричард в детстве командовал сестрой. Иногда она протестовала, но, в общем, ему подчинялась. Когда Джейн подросла, Ричард помогал ей выбрать в жизни собственный путь. Всегда готов был помочь сестре словом и делом. В детстве они дружили, но Ричард уехал из Англии в Гарвард, и брат с сестрой стали видеться редко. Теперь Джейн записала в дневнике: «Кажется, мы виделись с ним совсем недавно. Он мне очень нравится как личность».
Когда брат и сестра стали подростками, отношения между ними испортились. Они враждовали, и каждый старался играть на слабостях другого, пока жизнь всей семьи не превратилась в ад. Тогда мы купили лодку и стали проводить уик-энд на реке. Положение сразу изменилось. Каждая поездка становилась приключением. Стычки продолжались, но из-за освоения новых профессий — учились ставить паруса, грести, разводить костер, готовить на нем еду. И прежние отношения между детьми восстановились — Джейн снова доверяла брату, а он ее защищал. Вырастая, оба становились самостоятельнее и серьезнее. Вскоре у них появились подружки и друзья, но к этому времени Ричард уехал в Америку, чтобы продолжить образование на стипендию Союза англоязычных стран. Джейн виделась с братом и его очередной подружкой только на каникулах — в Англии или Америке. Сейчас, впервые встретившись с Джоан, она записала: «Джоан очень мила, но мне с ней не совсем просто, и, вероятно, по моей вине. Для Ричарда она значит гораздо больше, чем все его другие девушки, по-моему, они друг другу очень подходят, и я за них рада. Но похоже, мне хочется сохранить частичку Ричарда и для себя».
Однако они быстро поладили. Джоан имела среднее медицинское образование, была человеком знающим и прямым, и больная видела, что она готова ей всячески помочь.
Джейн хотелось узнать от Ричарда и Джоан все, что им известно про меланому. Она чувствовала — вся семья в курсе дела, а от нее скрывают. С Джоан они быстро сошлись, потому ее-то Джейн и спросила:
— Я умру?
Джоан отвечала, что этого никто знать не может. Сама она полагала, что Джейн должна знать всю правду, но запрета Розмари не нарушала. Джоан с двенадцати лет была сиделкой в больнице и не раз видела больных, которых врачи и сестры считали безнадежными. В той больнице никого не называли умирающим вслух, но о том, что врачи от больного отказались, мгновенно узнавал персонал и сами больные тоже.
Через два дня после приезда Ричарда Джейн исполнилось двадцать пять лет. Она проснулась с ужасающей головной болью и в мрачном настроении. Весь день пролежала в полутемной комнате, ее раздражал даже щелчок выключателя. Появились друзья, комната наполнилась цветами и подарками, но больная была не в силах произнести хоть слово и взглянуть на подарки. Майклу всегда удавалось развеселить Джейн, но тут и он, потерпев фиаско, обескураженно отступился. До вечера ничто не помогало, пока Ричард не сделал попытку поговорить с сестрой, чтобы она могла ему поплакаться. Джейн выплакалась и почувствовала себя настолько лучше, что пригласила всех к себе поужинать. Вскоре она уже сидела в постели и весело шутила.
Джейн готовилась к третьей операции. Мы сняли квартиру около больницы. Старались поддерживать хорошее настроение у дочери и скрасить ее пребывание в больнице насколько возможно. Накануне ухода Джейн Ричард включил ее любимую музыку. Он собирался купить сестре наушники (самые легкие и удобные), чтобы она могла слушать магнитофонные записи, не мешая другим. Магнитофон с наушниками помог бы Джейн укрыться от шума в палате — особенно раздражал ее настырный, вездесущий телевизор — и от ненужных разговоров с назойливыми соседками.
Никак не могли решить, говорить ли Джейн правду. Розмари соглашалась с доводами Ричарда, но не знала, как это воспримет дочь.
Занимаясь магнитофоном, Ричард обратился к матери:
— Джейн говорит, если у нее есть десять шансов из ста, то не стоит и бороться за жизнь. Я намекнул, что, пожалуй, одна треть из ста, но их на самом деле гораздо меньше. Чертовски противно с Джейн лукавить.
— А по-моему, одна треть как раз правильно. Тереза звонила врачу, своей подруге, которая так и сказала, — быстро отозвалась Розмари.
— Да, но тогда мы не знали, что необходима третья операция. Теперь надежды гораздо меньше.
Розмари нечем было крыть.
— Я не придаю большого значения статистике. Что на такое? Я или ты — это не цифры на листе бумаги. Меня тошнит от этих разговоров о статистике.
Вошла Джоан, плотно притворив за собой дверь.
— Я говорила с Джейн о превосходстве духа над материей. Рассказала об одном исследовании относительно рака: ученые постарались установить, больше ли шансов выжить у людей верующих. И статистика показала, что истинно верующие люди и убежденные атеисты в равном положении, а чаще умирают ни в чем не уверенные маловеры.
— И что она? — Розмари знала, что Джоан на стороне Ричарда.
— Страшно обрадовалась. У нее как гора с плеч свалилась. Было так страшно думать, что, погружаясь в депрессию, она уменьшает свои шансы выжить.
— Хватит темнить, — отрезал Ричард. — Мы должны ей сказать.
— Тут, кроме того, другое, Рич, — Розмари все еще казалось: смерть от Джейн еще далека, она верила, что дочь выкарабкается. — Ты же знаешь, как глубоко она впадает в депрессию и какой становится несносной. Если мы скажем ей, что она обречена, Джейн совсем сникнет и перестанет общаться с людьми. У нее много друзей, и это ее спасает — благодаря им она не чувствует себя оторванной от внешнего мира, с ними она всегда весела и бодра, а раскисает только с нами. Если она уйдет в себя, друзья перестанут ее навещать. Ты не станешь навещать больного, который не хочет с тобой разговаривать. Вот тогда-то Джейн окажется действительно несчастной.
— Наверное, ты права, — неохотно согласился Ричард.
Розмари развивала свою мысль дальше:
— Она так радуется друзьям, и цветам, и телефонным звонкам. Ты только подумай сам. А вдруг, если мы скажем ей правду, она станет молча, в одиночестве терпеть эти страшные боли, и болезнь возьмет верх. Такая перспектива ужасна для нее, да и для всех нас тоже. К тому же, Рич, все мы смертны. Например, завтра я попаду под автобус…
— По-моему, мам, ты стараешься закрыть глаза на истинное положение, когда городишь такое, — нетерпеливо отвечал Ричард.
— Хватит об этом, — Розмари направилась к двери. — Джейн еще подумает, что мы говорим о ней. Отнесу ей чашечку кофе.
И спор на время прекратился.
Мы старались вести себя так, чтобы Джейн не чувствовала себя изолированной, но это оказалось нелегко. Мы часто делали ошибки.
— А знаете, Розмари, — к вечеру сказала Джоан, — когда вы вчера в холле разговаривали, до Джейн долетало каждое слово.
— Господи! А что я сказала?
— Ничего особенного. Но она все ясно расслышала. Вам надо это знать.
Розмари попыталась вспомнить, что она говорила. Может, что-то такое, что могло погасить последние надежды Джейн. Мать вздохнула свободней, узнав, что Тереза как-то говорила с Джейн о ее будущем, и дочь устало заметила:
— Не понимаю, из-за чего столько шума. Ведь самое худшее, что может случиться, — я умру.
Пока шла операция, Розмари вспоминала эти слова дочери. Мы знали всю серьезность положения. Опухоль находилась около жизненно важных органов. Она может умереть во время операции, и не лучше ли такой исход, чем снова и снова ложиться под нож, а это казалось неизбежным. Мы отвлекали себя от мрачных мыслей как мог ли, пока не позвонил Ричард. Операция закончилась, и Джейн чувствовала себя нормально.
Но поправлялась она очень медленно. Целыми днями лежала пластом, еле говорила и почти ничего не ела. Около нее по очереди сидели Розмари, Ричард и Джоан; друзей пока просили не приходить.
Хирург сказал Розмари: не исключено, что он удалил не всю опухоль — углубление в органы грозило жизни больной, осталась отечность.
— Что мне ей сказать? — мягко спросил он Розмари. Что могла она ответить? Правда была для Джейн убийственна.
— Ей надо знать, — с запинкой пробормотала мать. Я обещала ей сказать всю правду, но только не сегодня, не сейчас. А вслух произнесла:
— Джейн так слаба, подождем немного, пусть окрепнет. Тогда придется сказать.
На утро Джейн стало лучше, и новости были ободряющие. Биопсия нигде не обнаружила раковых клеток. Отечность была вызвана не опухолью, а тем, что при операции внутренние органы сместились.
Но время шло, а Джейн не поправлялась. Жизнь в ней еле теплилась. Кожа вокруг рта побелела, тусклые глаза — когда она их ненадолго открывала — ни на чем не останавливались. Она обитала в пустоте, где время не имело значения. По лицу больной нельзя было определить, видит ли она что-нибудь, чувствует ли.
Позже, оставшись одна, Джейн написала крупным, неуверенным, неуклюжим почерком:
«Я почти утратила чувство реальности. Мне нужна какая-то встряска или что-то в этом роде. Почти все время так плохо, что мне уже все равно… Женщинам в палате почти ничего сказать не могу. Они переживают за меня, а моя соседка все огорчается, что я мало ем. Но докторам и сестрам на это наплевать… Как трудно писать ровно, я чуть-чуть очнулась…»
Когда Розмари почти перестала надеяться, состояние Джейн резко изменилось. Она смогла сидеть в постели, на щеках появился румянец. Чудо сотворило переливание крови.
Джейн всегда пугал вид крови. А теперь прямо над ней угрожающе висел полный крови мешок из пластика. Красная плазма напоминала — положение больной очень серьезно. Вертикальная стойка выглядела устойчиво, но при крепленная к ней горизонтальная планка, на которой висел мешок с кровью, была подвижной и закреплялась на нужной высоте. Джейн опасалась этой стрелы: такое устройство казалось ей ненадежным. От чудовищной конструкции к Джейн тянулась тоненькая трубочка с иглой, которую ввели больной в вену. Рука лежала в углублении, чтобы запястье не двигалось. Ненавистная кровь медленно, капля за каплей, переливалась в руку: Джейн злила эта медленная, скучная процедура, и ей все думалось, что добром она не кончится. Ночью Джейн показалось, что мешок закреплен ненадежно, и она попросила сестру проверить крепление.
Мельком взглянув на аппарат, та бросила:
— Все в полном порядке.
На другой день Джейн рассказала нам, как попыталась привлечь к себе внимание дежурной, спасаясь от ночных кошмаров и одиночества.
— Мне что-то не по себе, — начала она, но мольба о помощи осталась без ответа.
— Вы должны спать, — отрезала сестра. — Все в полном порядке.
Среди ночи громкий треск пробудил Джейн от глубокого, после приема снотворного, сна. Рейка, на которой держался мешок с кровью, соскользнула вниз, мешок упал на постель, трубочка оторвалась. Кровь залила все вокруг — простыни, сжавшуюся от ужаса Джейн. Чем сильнее она съеживалась, тем сильнее намокала. Кровь быстро свертывалась и засыхала, Джейн стала походить на убитого в бою. Джейн страшилась крови, и для нее все выглядело как оживший кошмар. Но когда мы утром приехали, Джейн уже вымыли, белье сменили и дочери даже удалось ненадолго заснуть. Не улеглось только ее негодование халатностью сестры, когда она описывала нам случившееся. Возмущение дочери даже пересиливало ее страх. К счастью, переливания крови больше не делали.