Страница:
Ира АЛЛОР
ДЕВЯТОЕ КОЛЬЦО, ИЛИ ПЕСТРАЯ КНИГА АРДЫ
Не могу не поблагодарить:
Hashberry – за набор, корректуру и помощь в редактуре,
П. Шуваева – за помощь в редактуре,
матушку – за моральную поддержку, ради которой она мужественно вникла в философско-космогонические тонкости толкиеновского фэндома,
мою сестру и друзей, сакраментальным вопросом «А что дальше было?» заставивших меня довести начатое до конца,
Дэнну – за помощь в развитии сюжета в первом приближении,
Элхэ Ниэннах (Наталью Васильеву) и Иллет (Наталью Некрасову) – за «Черную книгу Арды» и Элхэ отдельно – за песни, две из которых («Исповедь» и «Дом») я использовала в моей книге,
строителей культурного бэкграунда – за построение оного,
а также Джуда – за создание сайта www.allor.ramot.ru.
...Однако ужас смерти все более затемнял их сердца и они, как могли, отдаляли его... живые... все более страстно предавались наслаждению, выдумывая все новые роскошества и забавы...
...Ар-Гамильзор... совершенно запретил говорить по-эльфийски и наказывал тех, кто встречал корабли с Эрессеа...
...Но Ар-Фаразон еще не был обманут, и пришла ему в голову мысль, что ради прочности ленной клятвы разумно было бы доставить Саурона в Нуменор, и пусть он живет там заложником за себя и за всех своих прислужников в Средиземье...
...Но коварен был Саурон, и говорят, что среди тех, кого поработил он Девятью кольцами, были могучие витязи-нуменорцы...
Акаллабет
Девять колец он подарил смертным. Это были величественные и гордые короли... С тех пор они в ловушке. Много веков назад подпали они под власть Кольца и стали призраками, тенями во мраке, самыми ужасными слугами Саурона...
Властелин колец, кн. I, гл. 2
КОЛЬЦА – БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ
НЕЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЕВЯТОГО НАЗГУЛА
ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Костер медленно догорал в предрассветных сумерках.
День обещал быть тревожным – к вечеру путники должны были выбраться к Бруиненскому броду. Чувство опасности сгущалось.
– Чем ближе к реке, тем опасней, – молвил Глорфиндейл, – чует мое сердце: нас настигают сзади, а впереди – засада.
Все невольно сжались, ощущая, как тьма обволакивает их, стискивая в железных объятиях. Внезапно возникло ощущение безотчетного страха, уже знакомого хоббитам.
– Как тогда, на Заветери, – прошептал Фродо еле слышно и…
Словно по мановению чьей-то руки, все посмотрели в направлении Брода и застыли на месте от леденящего ужаса – перед ними, поблескивая кольчугой в свете костра, возвышалась черная тень.
Даже Глорфиндейл и Арагорн оцепенели на мгновение, – а из-под капюшона, скрывающего лицо жуткого пришельца, раздался глухой, бесплотный голос:
– Я не причиню вам зла. Даже… Хранителю.
– Сделай же что-нибудь, Колоброд! – взмолился полуживой от страха Мерри.
– Это ловушка!
– Нет, – прошелестело в ответ, – это еще не ловушка. Вас ждут к вечеру, за поворотом у Брода. Советую добраться засветло – мы, улайар, не в ладах с солнцем. Главное, Хранителя через реку переправьте – она его защитит. – Призрачная фигура слилась с сумерками. Раздался свист, топот копыт приблизился и стал удаляться.
– До встречи – может быть, – долетело до костра, подобно шелесту ветра в сухих травах.
Эльф, человек и хоббиты оторопело уставились друг на друга.
– Что это было? – внезапно севшим голосом пробормотал Пиппин.
– Не знаю. Все это странно до крайности, хотя похоже на правду, но…
– Правда – от…? – Арагорн запнулся, не желая произносить проклятое слово. – Да это же ближайшие помощники Темного Властелина – Рабы Колец и… Кольца!
– Не знаю, как объяснить, – подал голос Фродо, – но у меня не возникло желания надеть кольцо, и я не ощутил приказа отдать его…
На горизонте появились первые лучи солнца – пора было трогаться в путь.
Асфалот ринулся в воду, и вскоре Брод остался позади. Оглянувшись, Фродо увидел на другом берегу Всадников. «Остановись! Вернись!» – раздался в сознании приказ, ослушаться которого у хоббита уже не было сил.
Черный Всадник, крайний в ряду, двинулся к воде – тут же, словно не желая уступить первенство, опережая его, направил коня вброд Предводитель – за ним последовали еще двое.
Ближайший Черный Всадник преодолел уже две трети реки, когда до слуха Фродо донесся яростный рев и тяжкий рокот.
День обещал быть тревожным – к вечеру путники должны были выбраться к Бруиненскому броду. Чувство опасности сгущалось.
– Чем ближе к реке, тем опасней, – молвил Глорфиндейл, – чует мое сердце: нас настигают сзади, а впереди – засада.
Все невольно сжались, ощущая, как тьма обволакивает их, стискивая в железных объятиях. Внезапно возникло ощущение безотчетного страха, уже знакомого хоббитам.
– Как тогда, на Заветери, – прошептал Фродо еле слышно и…
Словно по мановению чьей-то руки, все посмотрели в направлении Брода и застыли на месте от леденящего ужаса – перед ними, поблескивая кольчугой в свете костра, возвышалась черная тень.
Даже Глорфиндейл и Арагорн оцепенели на мгновение, – а из-под капюшона, скрывающего лицо жуткого пришельца, раздался глухой, бесплотный голос:
– Я не причиню вам зла. Даже… Хранителю.
– Сделай же что-нибудь, Колоброд! – взмолился полуживой от страха Мерри.
– Это ловушка!
– Нет, – прошелестело в ответ, – это еще не ловушка. Вас ждут к вечеру, за поворотом у Брода. Советую добраться засветло – мы, улайар, не в ладах с солнцем. Главное, Хранителя через реку переправьте – она его защитит. – Призрачная фигура слилась с сумерками. Раздался свист, топот копыт приблизился и стал удаляться.
– До встречи – может быть, – долетело до костра, подобно шелесту ветра в сухих травах.
Эльф, человек и хоббиты оторопело уставились друг на друга.
– Что это было? – внезапно севшим голосом пробормотал Пиппин.
– Не знаю. Все это странно до крайности, хотя похоже на правду, но…
– Правда – от…? – Арагорн запнулся, не желая произносить проклятое слово. – Да это же ближайшие помощники Темного Властелина – Рабы Колец и… Кольца!
– Не знаю, как объяснить, – подал голос Фродо, – но у меня не возникло желания надеть кольцо, и я не ощутил приказа отдать его…
На горизонте появились первые лучи солнца – пора было трогаться в путь.
* * *
Черные Всадники испустили жуткий вой – Фродо уже слышал его в лесах Восточной Чети, – и снова, как тогда, им ответили. Впереди, слева, из-за скал вылетели еще четыре Черных Всадника – на равнине они разделились: двое бросились наперерез Фродо, а двое неслись стремительным галопом к Броду – наперехват, чтобы встретить его у воды. Надежды было мало. «Главное, Хранителя через реку переправьте», – вспомнились ему слова страшного посетителя, – только бы успеть, но как… В этот момент один из Всадников, скакавших ему наперерез, как-то слишком приблизил своего коня к коню собрата, стремена сцепились – это продолжалось недолго, но преследователи слегка отстали, и этого хватило, чтобы проскользнуть к реке.Асфалот ринулся в воду, и вскоре Брод остался позади. Оглянувшись, Фродо увидел на другом берегу Всадников. «Остановись! Вернись!» – раздался в сознании приказ, ослушаться которого у хоббита уже не было сил.
Черный Всадник, крайний в ряду, двинулся к воде – тут же, словно не желая уступить первенство, опережая его, направил коня вброд Предводитель – за ним последовали еще двое.
Ближайший Черный Всадник преодолел уже две трети реки, когда до слуха Фродо донесся яростный рев и тяжкий рокот.
ИСПОВЕДЬ КОЛЬЦЕНОСЦА
Маг прикрыл глаза рукой и долго глядел на восток, словно пытаясь разглядеть что-то за далью.
– Кольца нам уже не достать, хорошо хоть от этого искушения мы свободны. Мы встретились вовремя. Вы идете со мной?
– Конечно, – ответил Арагорн, – мы с тобой и за тобой. Ты по-прежнему ведешь отряд. У Темного Владыки его Девять Черных Всадников, у нас – только один Белый, но он стоит девятерых. Мы пойдем за тобой, куда бы ты нас ни повел…
– Ну что, хранители, как успехи? – донесся до их слуха свистящий полушепот; повеяло холодом, и на опушке появилась закутанная в черный плащ фигура.
Гэндальф припомнил странный рассказ Арагорна о встрече у Брода.
– Кто ты такой и почему помог нам? – воскликнул он, держа на всякий случай перед собой посох как клинок.
– Потому что Саурона и его власть я ненавижу еще сильнее. – Тень стояла перед ними, прислонившись к древесному стволу в небрежной, не лишенной, однако, изящества позе. – Свет я не люблю, ибо он мне чужд, а Темного Владыку – потому что он помог мне стать чуждым свету.
– Право, для нас была неожиданной помощь от…
– Раба Кольца.
– Ну… да, это как-то не укладывается… – Арагорн замешкался, подыскивая подходящие слова.
– В ваши представления о таких, как я. Вполне естественно. Вижу, вам хотелось бы знать больше – у вас появятся основания для доверия, и картина мира пребудет в целости и сохранности. Что же, возможно, моя история развлечет вас. Жаль, г-н Сумникс отсутствует – не мешало бы ему побольше про колечко знать, но, думаю, он образумился, да и не до чужих мемуаров ему сейчас.
– А нам бы действительно хотелось понять хоть что-то, – сказал Гэндальф, присев на камень.
Призрак расправил плащ и чуть откинул капюшон – возникло высохшее, мертвенно-бледное лицо, на котором зеленоватым тусклым огнем светились холодные, неподвижные, как у змеи, глаза.
Все невольно отшатнулись, и узкая щель, служившая пришельцу ртом, искривилась в невеселой усмешке.
– Давно не смотрелся в зеркала – я там не отражаюсь. Но не буду отвлекаться.
Итак, я – один из девяти владельцев колец, данных Сауроном людям.
Мое имя вряд ли что-то скажет вам, да это теперь и не имеет значения. От моего некогда роскошного замка в Нуменоре не осталось – по известным причинам – даже руин. А когда-то мой двор отличался великолепием, и талантливые посетители съезжались туда отовсюду.
Я не настолько интересовался воинскими искусствами или магией – хотя они и занимали немалое место в моей жизни, как и у всякого представителя моего круга, а среди моих гостей были поклонники как первого, так и второго; скорее прекрасным – поэзия, знаете ли, музыка или что-то иное.
Мои залы были задуманы эльфийскими зодчими и украшены мастерами-гномами, там творили известные менестрели.
Я не выношу уродства до сих пор – может быть, поэтому не свыкся с орками, троллями и прочими обитателями Мордора?
Но уже тогда появились зачатки моей гордыни – я все больше любил созданное мной и для меня и все больше презирал мир вокруг (впрочем, до некоторой степени он этого заслуживал).
Вот тут-то и объявился взятый в заложники Ар-Фаразоном Саурон – и был мне представлен. Красавец и блестящий собеседник – неотразимое сочетание. Общение с ним доставляло мне эстетическое и интеллектуальное удовольствие, ибо познаниями он обладал исключительными. Он стал моим частым гостем. Его советы отличались точностью, формулировки – изяществом, а утверждение, что красота выше добра и зла, нашло отклик в моем сердце – тогда оно еще у меня было, знаете ли.
Да… Постепенно моя любовь к прекрасному превращалась в ненависть ко всему, что не соответствовало идеалу и казалось примитивным. Уродство могло восхитить меня – но доведенное до степени исключительности.
Впрочем, это неважно. Достаточно сказать, что мои развлечения и творческие изыскания становились подчас жестоки.
В один из вечеров Саурон и преподнес мне кольцо, сопровождая дар комплиментами, составленными достаточно разумно, чтобы не перейти границу, отличающую хороший тон от дурновкусия, в адрес моей блистательной персоны, светоча культуры Средиземья и арбитра изящества, – рассказчик ухмыльнулся, – и я, с подобающими месту и времени выражениями благодарности, принял подарок. В то время уже ходили слухи о страшных черных всадниках, но в чем дело, не знал толком никто.
Когда я впервые надел Кольцо, казалось, мир стал ярче, звуки – четче, все вокруг обрело какой-то дополнительный смысл, в сознании возникли связи времен и явлений, прежде, видимо, неявные и не замеченные.
Я ощущал в себе небывалую силу и вдохновение, казалось, власть моя безгранична и я могу творить блистающие миры мановением руки.
И понеслось: грандиозные замыслы, претворявшиеся в жизнь любыми методами, игнорирование и изгнание всего, что, как мне думалось, стояло между мной и совершенством.
Увеселения становились все более извращенными, в средствах я был все более неразборчив.
Жажда нового, еще более удивительного и оригинального становилась все непомерней, но вместе с тем появилось и росло ощущение скуки и равнодушия. Мир вокруг выцветал, и приходилось подстегивать себя все более острыми ощущениями и переживаниями.
Как-то возникла мысль снять Кольцо. Я сделал это – и словно вся тяжесть Арды обрушилась на мои плечи. Холод, озноб, все звуки – как сквозь войлочную завесу. Из зеркала на меня глянул смертельно усталый человек с потухшими глазами и порочным лицом. Мне стало страшно, и я решил не касаться больше Сауронова подношения, но тут ужас последнего года открылся мне во всей своей уже отнюдь не эстетичной правде. Возможно, я бы еще смог справиться с этим, но… мне предстоял очень важный прием, а в голове – ни одной мысли, какое-то оцепенение… Последний раз, решил я, только проведу его – и все. Этот раз действительно был последним – еще раз расстаться с Кольцом у меня не хватило ни сил, ни духа.
Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, – многие из тех, кто был когда-то рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. – Назгул усмехнулся невесело.
– Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.
В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова – в последний раз, как оказалось – и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели – как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.
– Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? – спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. – Как здоровье, ничто не беспокоит?
– Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, – холодно произнес я, – но я и в самом деле не могу дать какое-либо определение моему состоянию, и оно меня не радует.
Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним – как будто кто-то громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.
– Не радует!
– Разумеется, милейший, вас уже вряд ли что-то порадует. Вам и жить осталось не так долго.
– Что со мной?! – попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.
– Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти – заодно – тоже.
– Будь оно проклято! – прошептал я.
– Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина – желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира – ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…
Я молчал, хотя его наглость бесила меня.
– Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет – став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.
От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.
Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо – простое на вид, без камня, – но оно как будто горело изнутри.
Кольценосцы схватили было меня, но он остановил их:
– Не надо. Ты наглец, но меня это даже забавляет. Я же знаю тебя, твои тщеславие и жестокость – во имя красоты, разумеется. Так что рабом моим ты будешь все равно. Смотри же!
Кольцо на его пальце засветилось ярче, и я почувствовал, как мое же кольцо тянет меня вниз – я хотел снять его – и не смог. Под страшным давлением я упал на колени, а потом – распластался ниц у ног ухмыляющегося Саурона – ни одна самая ничтожная часть моего исчезающего тела не слушалась меня…
Рассказчика передернуло, а глаза превратились в горящие щели. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
Саурон наступил на кисть руки – той, что нанесла удар, и под его сапогом она рассыпалась в прах. Я не успел почувствовать боли, так как ее перекрыла мука куда более сильная: кольцо, скатившись со сломанного пальца, покинуло меля и покатилось по полу. Я даже не пытался поймать его: плоть распадалась со страшной болью.
Саурон заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок:
– Ну? Рабство или: будет еще хуже – ТАМ… Мужество оставило меня – я не смог умереть тогда и проклят теперь – навсегда. Я стал рабом Кольца.
Мое он вытянул из угла, куда оно закатилось, и вложил в уцелевшую руку.
– Развлекайтесь, ваше высочество, пока на службу не призвали.
Потом я получил новую плоть, уподобившись остальным. Каковы были их пути… Разные, насколько мне известно, но это уже не моя тайна.
Итак… Мы выполняли приказы Владыки – самого разного свойства. С падением Нуменора дивный облик он утратил и манеры у него испортились окончательно – и впрямь, зачем и для кого стараться?
Я не пользовался у него особым доверием – ему достаточно было поймать мой взгляд, чтобы оценить степень собственной развоплощенности, а заявления вроде «на себя посмотри» утешением служили слабым. Впрочем, оказалось, что мое нормальное зрение осталось почти неизменным и людей я лучше чувствую и понимаю – со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Так что в некоторых деликатных ситуациях я был незаменим.
А потом я стал забывать – и былую жизнь, и оскорбление Саурона, и внешний мир. У нас была общая жизнь и одна судьба. Проклятые должны держаться вместе, не так ли? Подобное к подобному, а, Митрандир? – Призрак повернулся к Гэндальфу.
Я стал находить особую прелесть в насилии и жестокости, получать удовольствие, видя, как ужас сковывает сердца живущих в Средиземье при одном моем появлении. Я уже плохо представлял себе, что можно существовать как-то по-другому.
Так продолжалось немало лет. А потом со мной произошла странная вещь – я полюбил – если вообще на это способны души, лишенные надежды. Вряд ли я даже имею право называть это так…
Мы носились по Средиземью в поисках новых рабов для Мордора – а я должен был подыскать и отобрать наиболее миловидных и кротких, чтобы меньше возни было с приручением, ибо Саурон желал окружить себя наилучшими экземплярами человеческой ли, эльфийской ли породы…
– Так вот как пропадали прекрасные эльфийские девы! – вскричал, не в силах сдержать гнев, Леголас, хватаясь за кинжал.
– Да, именно так, – прищурился назгул. – Что же, ударьте, любезный Леголас, ваш клинок, кажется, эльфийской стали? О, если бы можно было таким образом обрести подлинную свободу, я бы давно уже решил эту проблему с помощью вам подобных. Впрочем, я к вашим услугам.
– Не время сейчас, – дернул эльфа за рукав Гимли. – Лучше пусть дорасскажет, – вот уж не думал, что у Всадников с Сауроном свои счеты.
– Я говорю в данном случае только о себе, почтенный наугрим…
– Нет, правда, чем он вам еще досадил? – не унимался гном.
– Досадил… Да… Ладно. Почему бы и не выговориться? Скрывать, пожалуй, нечего, да и болтать вам ни к чему – похоже, сплетни не относятся к вашим излюбленным развлечениям.
Тогда дальше. На чем я остановился? А, конечно… Я впервые увидел ее среди скал, поросших вереском, в наступающих сумерках – отличный образец человеческой породы, – подумалось мне. Мысленно приказав ей не двигаться, я приблизился – и не увидел страха в ее глазах, только интерес, возможно любопытство. Это, конечно, задело меня, хотя скорее позабавило: то ли не понимает, с кем дело имеет, то ли дурочка (ну последнее – не беда, для Мордора сойдет). А она продолжала разглядывать меня – словно мумака в цирке. Я почти смутился – когда подобие плоти имеет исключительно функциональное применение, о красе ногтей как-то не заботятся. Когда-то я отнюдь не был обделен женским вниманием, да и впоследствии столь важная персона при дворе Темного Властелина не встречала отказа, но вот так изучать, без боязни и отвращения…
«Ну долго в гляделки играть будем? – спросил я себя. – Бери цыпленка под крылышко – и домой, к папочке».
Тут она сделала шаг вперед и спросила:
– Это вы – посланник Темного Владыки из Мордора?
Я даже опешил: задавать вопросы – мне?
– А как ты думаешь? – довольно ехидно поинтересовался я.
– Я слышала много легенд о вас…
– А теперь видишь наяву – рада? (О Валар, зачем я с ней разговариваю?!) Пойдем со мной – будешь первой придворной дамой Барад-Дура.
– Так просто первыми дамами не становятся, – улыбнулась она, – впрочем, я к этому не стремлюсь.
«Ты ее еще спроси, к чему там она стремится, и можешь украшать свой плащ бубенчиками», – сказал я себе, а вслух… Не мог я уже тащить ее силой в Мордор. Дело было не в ее наивности (она таковой не была, глупой – тоже), а в ее удивительной открытости миру и живом интересе ко всему в нем. Ее внимание равно привлекали гавани Запада и пещеры Кирит-Унгол, темные силы и светлые создания – она не отделяла в своей любознательности Добро от Зла, но, в отличие от меня (когда-то), она не ставила себя выше этих понятий и выше любви, ничего не порицала и не отрицала – в каждом явлении есть что-то, дающее ему право на существование.
Увы, мы разговорились. Я впервые за долгие годы просто беседовал о чем придется, без злости или настороженности, а ей – ей было безумно интересно. Она и сама знала немало – дочка советника местного князя, выросшая в доме, полном книг. Мы проговорили всю ночь. Потом она наконец вспомнила, что ее дома заждались, мне пора было возвращаться. Но нам показалось, что встретиться еще раз просто необходимо. И еще… она стала для меня тем, чем было когда-то Кольцо: светом, творчеством, но не рабством, а свободой. Тем тайником, где хранились, подобно последним реликвиям, остатки человечности.
Но даже если из всех моих деяний, за которые я заслужил вечное проклятие, оставить только эту любовь – будет достаточно. Как я мог допустить это? Расслабился – эгоист. Любил бы – оградил – от себя же, от того, что во мне и со мной. Но если бы я сразу это понял! А как мог понять, если никогда не любил – романы бесчисленные не в счет?!
Могу лишь сказать, что, когда до меня это дошло, я сразу попытался отвадить ее. О Мордоре я рассказывал немало (как, впрочем, и о Нуменоре), поведал и о себе. Постарался объяснить, почему нам лучше бы не видеться, – о том, что для нее это опасно в первую очередь, я не хотел говорить слишком прямо, боясь пробудить в ней упрямство. Подумать только, как забавно: бояться – за кого-то.
А она подошла поближе и взяла меня за руку:
– Не оставляй меня – я только нашла друга – кто бы ты ни был.
Я готов был провалиться сквозь землю. Зачем все это… Или – за что?..
И я твердо решил скрыться. Ну, может, поплачет, обидится, оскорбится даже – так что с мордорской нечисти возьмешь, впредь не будет с призраками болтать, но хоть жива будет – сколько ей ни отпущено.
Я с головой ушел в «работу»: набег – прекрасно! убийство – сделаем! Пугнуть кого-нибудь – нет проблем! Доходчиво разъяснить ситуацию непокорным еще племенам – разумеется, с моим светским опытом… Если бы у меня еще сохранилась способность потом напиваться до бесчувствия…
Саурон нарадоваться не мог – наконец-то! Хвалил, по плечу похлопывал: молодец, изжил наконец свои интеллигентские замашки; способности и правильное понимание идеи – залог успеха правого дела!
В сторону Запада я и не смотрел – то на Восток, то на Юг, то в Северные пределы: не видеть ни Запада, ни Мордора. А кому рассказать? Наверное, многие из девятки и поняли бы (остальные обитатели Мордора ненавидят нас и боятся смертельно), но, учитывая, что часть мыслей наших, если очень хорошо их в пустоту не прятать, Саурон легко может прочесть, кого-то из них подставлять… Не со всеми я «на ножах». Не все злорадствовали, когда Саурон пришел за моей душой…
А потом… Такого поворота событий я не мог… Должен был, идиот! – просчитать, предвидеть (разве что в страшном сне, впрочем, если бы был способен спать). Я недооценил ее… Она пришла в Мордор, – назгул сжал руками виски, скомкав капюшон, – за мной, ко мне… Вдруг со мной что-то случилось (со мной, ха!), или она мне надоела, мне стало скучно с ней?
Я узнал, как это произошло, – потом.
Она не была столь наивна, чтобы в открытую расспрашивать обо мне – наслышана была о нравах империи, от меня в том числе, поэтому и географию Мордора хорошо представляла – зачем я ей столько рассказывал?! – до Барад-Дура добралась.
Там ее Аргор заметил и очень удивлен был. Даже спросил, что, собственно, ей у нас надобно. Мило было с его стороны. Она его еще больше удивила, сказав, что ее привел в цитадель тьмы интерес к разным странам и культурам. И Аргор почел за лучшее отвести ее к Саурону. А тот, уяснив, что многого тут не узнаешь, решил почитать ее мысли. Усилием воли она могла бы их скрыть – на поверхности. А в глубине – мало кто туда сам заглянуть способен. Он смог. И понял, зачем она пришла сюда.
До чего любовь несправедлива – я и десятой доли такого не был и не буду достоин.
А Владыка решил поразвлечься (это что же такое – если утонченный эгоист, который при жизни-то никого не любил по-настоящему, будучи призраком, такое выдал, то кто знает, на что остальные окажутся способны? Где, когда и что выплывет в их сознании? Такие вещи надо пресекать: жестко, раз и навсегда, а то своеволие…)
– Значит, хотела бы с обитателями Барад-Дура пообщаться? – спросил он ее.
– Да, а что?
– Ничего. Сейчас, пожалуй, познакомлю…
Я услышал его мысленный приказ явиться, приближаясь к границам царства, и пришпорил коня, не чуя подвоха. Остальным было тоже приказано собраться.
В зал я вошел последним, как ни в чем не бывало, и… тьфу, вот ведь любителем дешевой мелодрамы стал мой бывший гость! Стремился наиболее полно наблюдать произведенное впечатление.
Конечно, я всегда был достаточно лицемерен – и артистичен вдобавок. Но в сотые доли мгновения оцепить ситуацию и выбрать тактику… А Владыке хватило и тысячной доли мгновения моей растерянности, только он сумел уловить ее. А мысли…
Все же любой сторонний наблюдатель мог бы засвидетельствовать, что я и виду не подал. Глянул на нее безразлично: это, мол, что еще такое?
– Никто из вас не знаком с юной леди? – поинтересовался Саурон.
Все покачали головами, ухмыляясь – право, это выглядело все забавнее. Все же я решил отпираться до конца, хотя и чувствовал, что это бесполезно.
– Что ж, позвольте представить: с Аргором вы уже познакомились… – Он лестно представил всех. – А это – Аллор – последний, тихоня конечно, но поболтать иногда с ним забавно. И манеры хорошие сохранил, до сих пор, наверное, помнит, в какой руке вилку, а в какой нож держать надо.
Кто-то громко расхохотался, а я чувствовал, как от злости туманится зрение и звенит в висках.
– Значит, вы не знакомы ни с кем? А то мне вдруг показалось, что господин Аллор вам кого-то напоминает. Или… знаком?
Она с тем же наивным видом покачала головой: что вы, я могла только представить их по рассказам. И… простите, я правильно сказала: «Аллор?» – так и его я вижу впервые.
– Кольца нам уже не достать, хорошо хоть от этого искушения мы свободны. Мы встретились вовремя. Вы идете со мной?
– Конечно, – ответил Арагорн, – мы с тобой и за тобой. Ты по-прежнему ведешь отряд. У Темного Владыки его Девять Черных Всадников, у нас – только один Белый, но он стоит девятерых. Мы пойдем за тобой, куда бы ты нас ни повел…
– Ну что, хранители, как успехи? – донесся до их слуха свистящий полушепот; повеяло холодом, и на опушке появилась закутанная в черный плащ фигура.
Гэндальф припомнил странный рассказ Арагорна о встрече у Брода.
– Кто ты такой и почему помог нам? – воскликнул он, держа на всякий случай перед собой посох как клинок.
– Потому что Саурона и его власть я ненавижу еще сильнее. – Тень стояла перед ними, прислонившись к древесному стволу в небрежной, не лишенной, однако, изящества позе. – Свет я не люблю, ибо он мне чужд, а Темного Владыку – потому что он помог мне стать чуждым свету.
– Право, для нас была неожиданной помощь от…
– Раба Кольца.
– Ну… да, это как-то не укладывается… – Арагорн замешкался, подыскивая подходящие слова.
– В ваши представления о таких, как я. Вполне естественно. Вижу, вам хотелось бы знать больше – у вас появятся основания для доверия, и картина мира пребудет в целости и сохранности. Что же, возможно, моя история развлечет вас. Жаль, г-н Сумникс отсутствует – не мешало бы ему побольше про колечко знать, но, думаю, он образумился, да и не до чужих мемуаров ему сейчас.
– А нам бы действительно хотелось понять хоть что-то, – сказал Гэндальф, присев на камень.
Призрак расправил плащ и чуть откинул капюшон – возникло высохшее, мертвенно-бледное лицо, на котором зеленоватым тусклым огнем светились холодные, неподвижные, как у змеи, глаза.
Все невольно отшатнулись, и узкая щель, служившая пришельцу ртом, искривилась в невеселой усмешке.
– Давно не смотрелся в зеркала – я там не отражаюсь. Но не буду отвлекаться.
Итак, я – один из девяти владельцев колец, данных Сауроном людям.
Мое имя вряд ли что-то скажет вам, да это теперь и не имеет значения. От моего некогда роскошного замка в Нуменоре не осталось – по известным причинам – даже руин. А когда-то мой двор отличался великолепием, и талантливые посетители съезжались туда отовсюду.
Я не настолько интересовался воинскими искусствами или магией – хотя они и занимали немалое место в моей жизни, как и у всякого представителя моего круга, а среди моих гостей были поклонники как первого, так и второго; скорее прекрасным – поэзия, знаете ли, музыка или что-то иное.
Мои залы были задуманы эльфийскими зодчими и украшены мастерами-гномами, там творили известные менестрели.
Я не выношу уродства до сих пор – может быть, поэтому не свыкся с орками, троллями и прочими обитателями Мордора?
Но уже тогда появились зачатки моей гордыни – я все больше любил созданное мной и для меня и все больше презирал мир вокруг (впрочем, до некоторой степени он этого заслуживал).
Вот тут-то и объявился взятый в заложники Ар-Фаразоном Саурон – и был мне представлен. Красавец и блестящий собеседник – неотразимое сочетание. Общение с ним доставляло мне эстетическое и интеллектуальное удовольствие, ибо познаниями он обладал исключительными. Он стал моим частым гостем. Его советы отличались точностью, формулировки – изяществом, а утверждение, что красота выше добра и зла, нашло отклик в моем сердце – тогда оно еще у меня было, знаете ли.
Да… Постепенно моя любовь к прекрасному превращалась в ненависть ко всему, что не соответствовало идеалу и казалось примитивным. Уродство могло восхитить меня – но доведенное до степени исключительности.
Впрочем, это неважно. Достаточно сказать, что мои развлечения и творческие изыскания становились подчас жестоки.
В один из вечеров Саурон и преподнес мне кольцо, сопровождая дар комплиментами, составленными достаточно разумно, чтобы не перейти границу, отличающую хороший тон от дурновкусия, в адрес моей блистательной персоны, светоча культуры Средиземья и арбитра изящества, – рассказчик ухмыльнулся, – и я, с подобающими месту и времени выражениями благодарности, принял подарок. В то время уже ходили слухи о страшных черных всадниках, но в чем дело, не знал толком никто.
Когда я впервые надел Кольцо, казалось, мир стал ярче, звуки – четче, все вокруг обрело какой-то дополнительный смысл, в сознании возникли связи времен и явлений, прежде, видимо, неявные и не замеченные.
Я ощущал в себе небывалую силу и вдохновение, казалось, власть моя безгранична и я могу творить блистающие миры мановением руки.
И понеслось: грандиозные замыслы, претворявшиеся в жизнь любыми методами, игнорирование и изгнание всего, что, как мне думалось, стояло между мной и совершенством.
Увеселения становились все более извращенными, в средствах я был все более неразборчив.
Жажда нового, еще более удивительного и оригинального становилась все непомерней, но вместе с тем появилось и росло ощущение скуки и равнодушия. Мир вокруг выцветал, и приходилось подстегивать себя все более острыми ощущениями и переживаниями.
Как-то возникла мысль снять Кольцо. Я сделал это – и словно вся тяжесть Арды обрушилась на мои плечи. Холод, озноб, все звуки – как сквозь войлочную завесу. Из зеркала на меня глянул смертельно усталый человек с потухшими глазами и порочным лицом. Мне стало страшно, и я решил не касаться больше Сауронова подношения, но тут ужас последнего года открылся мне во всей своей уже отнюдь не эстетичной правде. Возможно, я бы еще смог справиться с этим, но… мне предстоял очень важный прием, а в голове – ни одной мысли, какое-то оцепенение… Последний раз, решил я, только проведу его – и все. Этот раз действительно был последним – еще раз расстаться с Кольцом у меня не хватило ни сил, ни духа.
Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, – многие из тех, кто был когда-то рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. – Назгул усмехнулся невесело.
– Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.
В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова – в последний раз, как оказалось – и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели – как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.
– Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? – спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. – Как здоровье, ничто не беспокоит?
– Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, – холодно произнес я, – но я и в самом деле не могу дать какое-либо определение моему состоянию, и оно меня не радует.
Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним – как будто кто-то громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.
– Не радует!
– Разумеется, милейший, вас уже вряд ли что-то порадует. Вам и жить осталось не так долго.
– Что со мной?! – попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.
– Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти – заодно – тоже.
– Будь оно проклято! – прошептал я.
– Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина – желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира – ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…
Я молчал, хотя его наглость бесила меня.
– Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет – став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.
От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.
Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо – простое на вид, без камня, – но оно как будто горело изнутри.
Кольценосцы схватили было меня, но он остановил их:
– Не надо. Ты наглец, но меня это даже забавляет. Я же знаю тебя, твои тщеславие и жестокость – во имя красоты, разумеется. Так что рабом моим ты будешь все равно. Смотри же!
Кольцо на его пальце засветилось ярче, и я почувствовал, как мое же кольцо тянет меня вниз – я хотел снять его – и не смог. Под страшным давлением я упал на колени, а потом – распластался ниц у ног ухмыляющегося Саурона – ни одна самая ничтожная часть моего исчезающего тела не слушалась меня…
Рассказчика передернуло, а глаза превратились в горящие щели. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
Саурон наступил на кисть руки – той, что нанесла удар, и под его сапогом она рассыпалась в прах. Я не успел почувствовать боли, так как ее перекрыла мука куда более сильная: кольцо, скатившись со сломанного пальца, покинуло меля и покатилось по полу. Я даже не пытался поймать его: плоть распадалась со страшной болью.
Саурон заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок:
– Ну? Рабство или: будет еще хуже – ТАМ… Мужество оставило меня – я не смог умереть тогда и проклят теперь – навсегда. Я стал рабом Кольца.
Мое он вытянул из угла, куда оно закатилось, и вложил в уцелевшую руку.
– Развлекайтесь, ваше высочество, пока на службу не призвали.
Потом я получил новую плоть, уподобившись остальным. Каковы были их пути… Разные, насколько мне известно, но это уже не моя тайна.
Итак… Мы выполняли приказы Владыки – самого разного свойства. С падением Нуменора дивный облик он утратил и манеры у него испортились окончательно – и впрямь, зачем и для кого стараться?
Я не пользовался у него особым доверием – ему достаточно было поймать мой взгляд, чтобы оценить степень собственной развоплощенности, а заявления вроде «на себя посмотри» утешением служили слабым. Впрочем, оказалось, что мое нормальное зрение осталось почти неизменным и людей я лучше чувствую и понимаю – со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Так что в некоторых деликатных ситуациях я был незаменим.
А потом я стал забывать – и былую жизнь, и оскорбление Саурона, и внешний мир. У нас была общая жизнь и одна судьба. Проклятые должны держаться вместе, не так ли? Подобное к подобному, а, Митрандир? – Призрак повернулся к Гэндальфу.
Я стал находить особую прелесть в насилии и жестокости, получать удовольствие, видя, как ужас сковывает сердца живущих в Средиземье при одном моем появлении. Я уже плохо представлял себе, что можно существовать как-то по-другому.
Так продолжалось немало лет. А потом со мной произошла странная вещь – я полюбил – если вообще на это способны души, лишенные надежды. Вряд ли я даже имею право называть это так…
Мы носились по Средиземью в поисках новых рабов для Мордора – а я должен был подыскать и отобрать наиболее миловидных и кротких, чтобы меньше возни было с приручением, ибо Саурон желал окружить себя наилучшими экземплярами человеческой ли, эльфийской ли породы…
– Так вот как пропадали прекрасные эльфийские девы! – вскричал, не в силах сдержать гнев, Леголас, хватаясь за кинжал.
– Да, именно так, – прищурился назгул. – Что же, ударьте, любезный Леголас, ваш клинок, кажется, эльфийской стали? О, если бы можно было таким образом обрести подлинную свободу, я бы давно уже решил эту проблему с помощью вам подобных. Впрочем, я к вашим услугам.
– Не время сейчас, – дернул эльфа за рукав Гимли. – Лучше пусть дорасскажет, – вот уж не думал, что у Всадников с Сауроном свои счеты.
– Я говорю в данном случае только о себе, почтенный наугрим…
– Нет, правда, чем он вам еще досадил? – не унимался гном.
– Досадил… Да… Ладно. Почему бы и не выговориться? Скрывать, пожалуй, нечего, да и болтать вам ни к чему – похоже, сплетни не относятся к вашим излюбленным развлечениям.
Тогда дальше. На чем я остановился? А, конечно… Я впервые увидел ее среди скал, поросших вереском, в наступающих сумерках – отличный образец человеческой породы, – подумалось мне. Мысленно приказав ей не двигаться, я приблизился – и не увидел страха в ее глазах, только интерес, возможно любопытство. Это, конечно, задело меня, хотя скорее позабавило: то ли не понимает, с кем дело имеет, то ли дурочка (ну последнее – не беда, для Мордора сойдет). А она продолжала разглядывать меня – словно мумака в цирке. Я почти смутился – когда подобие плоти имеет исключительно функциональное применение, о красе ногтей как-то не заботятся. Когда-то я отнюдь не был обделен женским вниманием, да и впоследствии столь важная персона при дворе Темного Властелина не встречала отказа, но вот так изучать, без боязни и отвращения…
«Ну долго в гляделки играть будем? – спросил я себя. – Бери цыпленка под крылышко – и домой, к папочке».
Тут она сделала шаг вперед и спросила:
– Это вы – посланник Темного Владыки из Мордора?
Я даже опешил: задавать вопросы – мне?
– А как ты думаешь? – довольно ехидно поинтересовался я.
– Я слышала много легенд о вас…
– А теперь видишь наяву – рада? (О Валар, зачем я с ней разговариваю?!) Пойдем со мной – будешь первой придворной дамой Барад-Дура.
– Так просто первыми дамами не становятся, – улыбнулась она, – впрочем, я к этому не стремлюсь.
«Ты ее еще спроси, к чему там она стремится, и можешь украшать свой плащ бубенчиками», – сказал я себе, а вслух… Не мог я уже тащить ее силой в Мордор. Дело было не в ее наивности (она таковой не была, глупой – тоже), а в ее удивительной открытости миру и живом интересе ко всему в нем. Ее внимание равно привлекали гавани Запада и пещеры Кирит-Унгол, темные силы и светлые создания – она не отделяла в своей любознательности Добро от Зла, но, в отличие от меня (когда-то), она не ставила себя выше этих понятий и выше любви, ничего не порицала и не отрицала – в каждом явлении есть что-то, дающее ему право на существование.
Увы, мы разговорились. Я впервые за долгие годы просто беседовал о чем придется, без злости или настороженности, а ей – ей было безумно интересно. Она и сама знала немало – дочка советника местного князя, выросшая в доме, полном книг. Мы проговорили всю ночь. Потом она наконец вспомнила, что ее дома заждались, мне пора было возвращаться. Но нам показалось, что встретиться еще раз просто необходимо. И еще… она стала для меня тем, чем было когда-то Кольцо: светом, творчеством, но не рабством, а свободой. Тем тайником, где хранились, подобно последним реликвиям, остатки человечности.
Но даже если из всех моих деяний, за которые я заслужил вечное проклятие, оставить только эту любовь – будет достаточно. Как я мог допустить это? Расслабился – эгоист. Любил бы – оградил – от себя же, от того, что во мне и со мной. Но если бы я сразу это понял! А как мог понять, если никогда не любил – романы бесчисленные не в счет?!
Могу лишь сказать, что, когда до меня это дошло, я сразу попытался отвадить ее. О Мордоре я рассказывал немало (как, впрочем, и о Нуменоре), поведал и о себе. Постарался объяснить, почему нам лучше бы не видеться, – о том, что для нее это опасно в первую очередь, я не хотел говорить слишком прямо, боясь пробудить в ней упрямство. Подумать только, как забавно: бояться – за кого-то.
А она подошла поближе и взяла меня за руку:
– Не оставляй меня – я только нашла друга – кто бы ты ни был.
Я готов был провалиться сквозь землю. Зачем все это… Или – за что?..
И я твердо решил скрыться. Ну, может, поплачет, обидится, оскорбится даже – так что с мордорской нечисти возьмешь, впредь не будет с призраками болтать, но хоть жива будет – сколько ей ни отпущено.
Я с головой ушел в «работу»: набег – прекрасно! убийство – сделаем! Пугнуть кого-нибудь – нет проблем! Доходчиво разъяснить ситуацию непокорным еще племенам – разумеется, с моим светским опытом… Если бы у меня еще сохранилась способность потом напиваться до бесчувствия…
Саурон нарадоваться не мог – наконец-то! Хвалил, по плечу похлопывал: молодец, изжил наконец свои интеллигентские замашки; способности и правильное понимание идеи – залог успеха правого дела!
В сторону Запада я и не смотрел – то на Восток, то на Юг, то в Северные пределы: не видеть ни Запада, ни Мордора. А кому рассказать? Наверное, многие из девятки и поняли бы (остальные обитатели Мордора ненавидят нас и боятся смертельно), но, учитывая, что часть мыслей наших, если очень хорошо их в пустоту не прятать, Саурон легко может прочесть, кого-то из них подставлять… Не со всеми я «на ножах». Не все злорадствовали, когда Саурон пришел за моей душой…
А потом… Такого поворота событий я не мог… Должен был, идиот! – просчитать, предвидеть (разве что в страшном сне, впрочем, если бы был способен спать). Я недооценил ее… Она пришла в Мордор, – назгул сжал руками виски, скомкав капюшон, – за мной, ко мне… Вдруг со мной что-то случилось (со мной, ха!), или она мне надоела, мне стало скучно с ней?
Я узнал, как это произошло, – потом.
Она не была столь наивна, чтобы в открытую расспрашивать обо мне – наслышана была о нравах империи, от меня в том числе, поэтому и географию Мордора хорошо представляла – зачем я ей столько рассказывал?! – до Барад-Дура добралась.
Там ее Аргор заметил и очень удивлен был. Даже спросил, что, собственно, ей у нас надобно. Мило было с его стороны. Она его еще больше удивила, сказав, что ее привел в цитадель тьмы интерес к разным странам и культурам. И Аргор почел за лучшее отвести ее к Саурону. А тот, уяснив, что многого тут не узнаешь, решил почитать ее мысли. Усилием воли она могла бы их скрыть – на поверхности. А в глубине – мало кто туда сам заглянуть способен. Он смог. И понял, зачем она пришла сюда.
До чего любовь несправедлива – я и десятой доли такого не был и не буду достоин.
А Владыка решил поразвлечься (это что же такое – если утонченный эгоист, который при жизни-то никого не любил по-настоящему, будучи призраком, такое выдал, то кто знает, на что остальные окажутся способны? Где, когда и что выплывет в их сознании? Такие вещи надо пресекать: жестко, раз и навсегда, а то своеволие…)
– Значит, хотела бы с обитателями Барад-Дура пообщаться? – спросил он ее.
– Да, а что?
– Ничего. Сейчас, пожалуй, познакомлю…
Я услышал его мысленный приказ явиться, приближаясь к границам царства, и пришпорил коня, не чуя подвоха. Остальным было тоже приказано собраться.
В зал я вошел последним, как ни в чем не бывало, и… тьфу, вот ведь любителем дешевой мелодрамы стал мой бывший гость! Стремился наиболее полно наблюдать произведенное впечатление.
Конечно, я всегда был достаточно лицемерен – и артистичен вдобавок. Но в сотые доли мгновения оцепить ситуацию и выбрать тактику… А Владыке хватило и тысячной доли мгновения моей растерянности, только он сумел уловить ее. А мысли…
Все же любой сторонний наблюдатель мог бы засвидетельствовать, что я и виду не подал. Глянул на нее безразлично: это, мол, что еще такое?
– Никто из вас не знаком с юной леди? – поинтересовался Саурон.
Все покачали головами, ухмыляясь – право, это выглядело все забавнее. Все же я решил отпираться до конца, хотя и чувствовал, что это бесполезно.
– Что ж, позвольте представить: с Аргором вы уже познакомились… – Он лестно представил всех. – А это – Аллор – последний, тихоня конечно, но поболтать иногда с ним забавно. И манеры хорошие сохранил, до сих пор, наверное, помнит, в какой руке вилку, а в какой нож держать надо.
Кто-то громко расхохотался, а я чувствовал, как от злости туманится зрение и звенит в висках.
– Значит, вы не знакомы ни с кем? А то мне вдруг показалось, что господин Аллор вам кого-то напоминает. Или… знаком?
Она с тем же наивным видом покачала головой: что вы, я могла только представить их по рассказам. И… простите, я правильно сказала: «Аллор?» – так и его я вижу впервые.