Амаду Жоржи. Габриэла, корица и гвоздика

   Когда они усаживались вдвоем у порога - вдова штопать чулки, а Габриэла играть с котом, - дона Арминда пыталась убедить ее:
   - Девочка, ты обязательно должна быть на следующем сеансе. В прошлый раз кум Деодоро спрашивал о тебе: "Почему она не пришла сегодня? У нее поразительные медиумные способности. Я это понял, когда сидел позади нее". Так он и сказал, слово в слово. Надо же, какое совпадение - ведь и я подумала то же самое. А уж кум Деодоро в этом разбирается, можешь не сомневаться, хотя по его виду никогда не скажешь, - он так молод. Но чувствуется, что он близок с духами, он ими распоряжается, как хочет. И ты можешь стать ясновидящей...
   - Я не хочу... Не хочу, дона Арминда. Зачем мне это? Лучше мертвых не трогать, пусть себе покоятся.
   Мне это дело не по душе... - Габриэла почесала коту живот, и он замурлыкал громче.
   - Ты поступаешь очень неразумно, дочь моя. Ведь твой дух не сможет дать тебе совета, и ты пойдешь по жизни вслепую. А между тем дух для нас - . это то же, что поводырь для слепого. Он указывает нам путь, помогает обходить препятствия...
   - У меня их нет, дона Арминда.
   - Так ведь не это главное, он и советы дает. На АНЯХ я принимала трудные роды - у доны Ампаро.
   Мальчик никак не хотел выходить. Я не знала, что делать, и сеньор Милтон уже хотел вызывать врача. Кто мне помог? Мой покойный муж, который за мной всюду следует и не покидает меня ни на минуту. Там наверху, - она показала на небо, - им все известно, вплоть до медицины. Он мне шепнул на ухо, и я его послушалась. Родился здоровенный бутуз!
   - Как хорошо быть акушеркой... Помогать младенчикам рождаться.
   - А кто тебе даст совет теперь, когда ты в нем нуждаешься?
   - Я нуждаюсь в совете? Вот не знала, дона Арминда...
   - Ты, дочь моя, глупа. Прости, что я тебе это говорю, но ты прямо дуреха. Не умеешь пользоваться тем, что дал тебе господь.
   - Я не понимаю, что вы такое говорите, дона Арминда. Всем, что у меня есть, я пользуюсь. Даже туфлями, которые мне подарил сеньор Насиб. Я хожу в них в бар. Но они мне не нравятся, я предпочитаю шлепанцы. Ходить в туфлях очень неудобно.
   - Да разве я о туфлях, дурочка? Ты что, не видишь, что сеньор Насиб влюблен в тебя, совсем раскис, ходит грустный, рано возвращается домой...
   Габриэла засмеялась, прижимая кота к груди:
   - Сеньор Насиб хороший человек, так чего мне бояться? Он и не думает меня прогонять, а я хочу только одного: чтобы он был доволен.
   Столкнувшись с такой слепотой, дона Арминда даже уколола иголкой палец.
   - Ой, я укололась... Ты еще глупее, чем я думала.
   Сеньор Насиб может дать тебе все... Он богат! Попросишь шелку - он купит, попросишь девчонку в помощь - он наймет двух, попросишь денег - он тебе даст, сколько захочешь.
   - Да мне ничего не нужно... Зачем?
   - Ты думаешь, всю жизнь будешь красивой? Не воспользуешься своей красотой сейчас - поздно будет.
   Я готова поклясться, что ты никогда ничего не просишь у сеньора Насиба. Правильно?
   - Нет, иногда я прошу немножко денег, когда мы ходим с вами в кино. А что мне еще просить?
   Дона Арминда вышла из себя, бросила чулок, надетый на деревянный гриб, кот испугался и посмотрел на нее своими хитрыми глазами.
   - Все! Все, что ты захочешь, девочка, он тебе даст. - Она понизила голос до шепота. - Если ты сумеешь его обработать, он даже женится на тебе...
   - Женится на мне? Зачем, дона Арминда? Зачем ему на мне жениться? Сеньор Насиб женится на приличной девушке, из хорошей семьи, с положением. Зачем же ему жениться на мне?
   - А разве тебе не хочется стать сеньорой, распоряжаться в собственном доме, ходить под руку с мужем, хорошо одеваться, иметь положение в обществе?
   - Вот тогда-то, уж наверно, мне целый день пришлось бы носить туфли... Это не по мне... Но вообще я была бы не прочь выйти замуж за сеньора Насиба.
   Я бы готовила для него, помогала ему во всем... - Габриэла улыбалась и играла с котом, касаясь его мокрого, холодного носа. - Впрочем, что говорить, у сеньора Насиба и без меня хватит забот. Да он и не захочет жениться на такой, как я, ведь он подобрал меня не девушкой... Я и думать об этом не хочу, дона Арминда. Даже если бы он свихнулся...
   - А ты послушай меня, дочь моя, тебе стоит только захотеть. Поведи дело с умом, где надо - уступи, где надо - откажи, дразни, завлекай его. Он уже и так перепугался. Шико мне рассказывал, что судья хочет снять для тебя дом. Потом он слышал, как сеньор Ньо Гало говорил, будто сеньор Насиб ходит сам не свой.
   - Я не хочу... - Улыбка исчезла с лица Габриэлы. - Мне этот судья не нравится. Противный старик.
   - А вот еще один... - прошептала дона Арминда, По улице вразвалку шел полковник Мануэл Ягуар.
   Он остановился перед женщинами, снял шляпу и вытер лоб цветным платком.
   - Добрый вечер.
   - Добрый вечер, полковник, - ответила вдова.
   - Это дом Насиба, не так ли? Я догадался по этой девушке. - Он указал на Габриэлу. - А я вот хожу ищу служанку - думаю перевезти семью в Ильеус...
   Не знаете какой-нибудь подходящей женщины?
   - Для чего, полковник?
   - Хм... чтобы готовить...
   - Такую тут трудно найти.
   - Сколько тебе платит Насиб?
   Габриэла подняла свои чистые глаза!
   - Шестьдесят мильрейсов, сеньор...
   - Неплохо, конечно.
   Наступило длительное молчание, фазендейро смотрел в сторону, дона Арминда собрала свою работу, попрощалась и ушла подслушивать за дверью своего дома. Полковник довольно улыбнулся:
   - Сказать по правде, кухарка мне не нужна. Когда семья переедет, я привезу какую-нибудь женщину с плантации. Но жалко, что такая смугляночка, как ты, пропадает на кухне.
   - Почему, полковник?
   - Руки портятся. Но все зависит от тебя. Если захочешь, у тебя будет все: приличный дом, служанка, я открою для тебя счет в магазине, а кастрюли ты бросишь. Ты мне нравишься, девочка.
   Габриэла встала, продолжая улыбаться, лицо ее выражало что-то похожее на благодарность.
   - Что скажешь?
   - Извините, сеньор, но я не хочу. Не подумайте ничего плохого, просто мне здесь хорошо, и у меня ни в чем нет недостатка. Разрешите, я пойду, сеньор полковник...
   Над низкой стеной в глубине двора появилась голова доны Арминды. Она окликнула Габриэлу:
   - Видишь, какое совпадение? А что я тебе говорила? Он тоже хочет снять для тебя дом...
   - Не нравится он мне... Даже если бы я с голоду умирала...
   - И все же я права: стоит тебе захотеть...
   - А я ничего не хочу...
   Она была довольна всем, что у нее было, - ситцевыми платьями, домашними туфлями, серьгами, брошкой, браслетом; не нравились ей только выходные туфли - они ей жали. Она полюбила свой двор, кухню и плиту, комнатку, где спала, она с радостью ходила в бар, где встречалась с интересными молодыми людьми - учителем Жозуэ, сеньором Тонико, сеньором Ари - и вежливыми пожилыми мужчинами - сеньором Фелипе, доктором, капитаном; она привязалась к своему дружку негритенку Туиске и, наконец, к коту, которого она приручила.
   Ей нравился сеньор Насиб. С ним так хорошо было спать, положив голову на его волосатую грудь и чувствуя на бедрах тяжесть ноги этого крупного полного мужчины, красивого и молодого. Усами он щекотал ей затылок, и у Габриэлы при этом по телу пробегала дрожь. Хорошо было спать с мужчиной, ноне со старым - за дом, еду, одежду, обувь, а с молодым, сильным и красивым, как сеньор Насиб, и только потому, что он молодой, сильный и красивый.
   Эта дона Арминда совсем сошла с ума со своим епиритизом. Как ей такое могло прийти в голову! Надо же, сеньор Насиб женится на ней, Габриэле! Но как приятно помечтать об этом, как приятно... Пройтись с ним под руку по улице. Зайти в кино, сесть рядом, положить голову на его мягкое, как подушка, плечо. Пойти на праздник, потанцевать с Насибом!
   А на руке обручальное кольцо...
   Но к чему об этом думать? Не стоит... Сеньор Насиб женится на благородной девушке, увешанной драгоценностями, в красивых туфлях и шелковых чулках, надушенной тонкими духами, на невинной девушке!
   еще не знавшей мужчины. А Габриэла годилась на то, чтобы готовить, убирать, стирать и спать с мужчиной!
   Но не со старым и уродливым, не ради денег, а ради удовольствия... Клементе в пути; Ньозиньо на плантации, Зе до Кармо тоже. В городе живет молодой студент Бебиньо, какой богатый у них был дом! Он приходил к ней тайком на цыпочках, он боялся матери.
   Первым был ее дядя, она тогда была еще девочкой.
   Она была девочкой, и он пришел к ней ночью, старый и больной.
   О СВЕТЕ КОПТИЛКИ
   Под палящим солнцем обнаженные пр пояс работники срезали плоды какао серпами, прикрепленными к длинным шестам. С глухим стуком падали золотые плоды, женщины и дети собирали их и разрубали ударами большого ножа. Росли кучи зерен какао, белых от сока; зерна насыпали в большие корзины, которые на вьючных ослах отвозили к корытам для промывки.
   Работа начиналась на заре и кончалась поздно вечером; пища - кусок жареной солонины с маниоковой Лукой да спелый плод хлебного дерева, съеденные наспех в полдень. Женщины пели унылые песни:
   Доля у меня горька,
   кожа у меня черна.
   Я спрошу полковника,
   я спрошу хозяина:
   долго ль будет мне тоска
   без подружки суждена?
   Хор мужчин на плантации отвечал:
   Долго, долго мне придется
   собирать какао...
   Погонщики подгоняли ослов криками, как только караван с зернами какао выходил на дорогу: "Но, проклятый! Пошевеливайся, Брильянт!" Верхом на лошади, в сопровождении надсмотрщика, полковник Мелк Таварес объезжал плантации, проверяя, как идет работа.
   Иногда он спешивался и бранил женщин и детей:
   - Чего вы канителитесь? Поворачивайтесь быстрей, это вам не вшей ловить!
   Учащаются удары, раскалывающие надвое плоды какао, которые лежат на ладони - острое лезвие большого ножа каждый раз угрожает рассечь пальцы.
   Убыстряется ритм плывущей над плантацией песни, которая подгоняет сборщиков:
   А в цветах роса сладка,
   а подружка так стройна.
   Я спрошу полковника,
   я спрошу хозяина:
   долго ли мне ждать, пока
   ляжет вновь со мной она?
   Стоя под деревьями на змеиных тропах, покрытых сухой листвой, мужчины все быстрее срезают плоды и голоса их звучат все громче:
   Долго, долго мне придется собирать какао...
   Полковник осматривал деревья, надсмотрщик покрикивал на батраков, изнурительная работа продолжалась.
   - Кто здесь работал?
   Надсмотрщик повторил вопрос, работники вернулись, и негр Фагундес ответил:
   - Я.
   - Пойди сюда.
   Полковник показал на какаовое дерево: среди густой листвы, на самых верхних ветвях виднелись несрезанные плоды.
   - Ты что - покровитель обезьян? Думаешь, я для них сажаю какао? Лентяй. Тебе бы только на улицах драться...
   - Виноват, сеньор. Не заметил...
   - Не заметил, потому что плантация не твоя и не ты терпишь убытки. Впредь изволь быть внимательнее.
   Полковник продолжал осмотр. Негр Фагундес поднял серп и своими мягкими, добрыми глазами поглядел вслед полковнику. Что он мог ответить? Мелк вырвал его из рук полиции, когда он, напившись во время вылазки в поселок, устроил дебош в публичном доме.
   Вообще Фагундес был не из тех, кто молча сносит обиды, но полковнику не ответил. Разве не Мелк брал его недавно в Ильеус, чтобы поджечь газеты, и так щедро заплатил за это ерундовое дело? И разве не сказал он потом, что возвращаются времена вооруженных столкновений, хорошие времена для мужественных людей с метким глазом, для таких, как негр Фагундес? А пока он собирал какао, плясал на зернах в сушильных баркасах, потел в печи, и ноги его всегда были вымазаны клейким соком какао. Впрочем, эти добрые времена что-то не наступали, тот костер из газет был недостаточно ярким. Но даже то, что было, - неплохо, он все-таки повидал кое-что, проехался на грузовике, пострелял несколько раз в воздух, чтобы нагнать страху, и увидел Габриэлу, как только приехал; он проходил мимо какого-то бара и услышал женский смех.
   Так смеяться могла только она. Фагундеса повели в дом, где они должны были оставаться до нужного момента. Парень по прозвищу Блондинчик, который их привез, ответил на вопрос негра:
   - Это кухарка араба, лакомый кусочек.
   Фагундес замедлил шаг и отстал, чтобы увидеть ее. Блондинчик сердито торопил:
   - Пошли, негр. Не мозоль тут глаза, а то испортишь все дело. Пошли.
   Вернувшись на фазенду ночью, когда небо было усыпано звездами и где-то плакала одинокая гармоника, Фагундес рассказал Клементе о встрече с Габриэлой. Красноватый свет коптилки падал трепещущими бликами во мрак, окутавший плантации: они видели лицо Габриэлы, ее ритмично двигавшееся тело, длинные ноги, так легко и неутомимо ступавшие по земле.
   - Она очень похорошела.
   - Значит, работает в баре?
   - Нет, она готовит для бара, а работает у толстого турка с бычьей мордой. Хорошо одета, обута, чистенькая.
   Клементе едва различает тусклый свет коптилки, он.понуро слушает и молча думает.
   - Она смеялась, когда я проходил мимо, и разговаривала с каким-то типом, наверно богачом. Ты знаешь, Клементе, у нее была роза в волосах, я никогда не видел такой красоты.
   Образ Габриэлы с розой в волосах расплывается в свете коптилки. Клементе уходит в себя, как черепаха в панцирь.
   - Я заглянул на кухню в доме полковника. Видел его жену, она бледная и худая, как святая на картине. Видел и дочку - очень красивая, но гордячка, ходит и никого вокруг не замечает. Слов нет, хороша, но, скажу тебе, Клементе, другой такой, как Габриэла, нет. Чем она берет? Как ты думаешь?
   Чем она берет? Откуда ему знать! Он спал с ней, положив ей голову на грудь, в сертане, в зарослях кустарника, на зеленых лугах, но от этого не узнал о ней больше. Нет, не узнал и никогда не узнает. Но есть в ней что-то, чего забыть нельзя. Кожа цвета корицы? Запах гвоздики? Смех? Откуда ему знать. Она пышет жаром, пылающим, как огонь костра, этот жар охватывает и сжигает тебя всего.
   - Костер из газет сгорел в одну минуту. Я решил сходить повидать Габриэлу, потолковать с ней, но не удалось, хотя мне очень хотелось.
   - И больше ты ее не видел?
   Свет коптилки лизал темноту, ползла ночь без Габриэлы. Собачий лай, крики сов, шелест змей. Клементе и Фагундеса охватила тоска. Тогда Фагундес взял коптилку и ушел спать. Во мраке ночи, огромной и печальной, мулат Клементе видел Габриэлу. Улыбающиеся губы; стройные ноги, смуглые бедра, высокая грудь, тонкая талия, запах гвоздики, цвет корицы... Он обнял ее и отнес на топчан из жердей. Он лег с нею рядом, и она склонилась к нему на грудь.
   О БАЛЕ И АНГЛИЙСКОЙ ИСТОРИИ
   Одним из наиболее важных событий этого года в Ильеусе было открытие нового здания Коммерческой ассоциации. Это новое здание было, в сущности, первым, так как Ассоциация, основанная несколько лет назад, помещалась раньше в конторе президента Атаулфо Пассоса, представителя некоторых южных фирм.
   В последнее время Ассоциация начала играть существенную роль в жизни города, она превратилась в фактор прогресса, осуществляя различные операции и влияя на самые различные дела. Новое помещение - двухэтажный дом - было расположено недалеко от бара "Везувий", на улице, которая идет от площади Сан-Себастьян к порту. Выпивка, сладости и закуски для праздника по поводу переезда в новое здание были заказаны Насибу. На этот раз ему пришлось нанять в помощь Габриэле двух мулаток, поскольку заказ был очень солидный.
   Перед праздником были проведены перевыборы правления Ассоциации. Прежде приходилось уговаривать коммерсантов, импортеров и экспортеров, чтобы они согласились войти в состав правления. Теперь же посты оспаривались, потому что они давали положение в обществе, кредит в банке и право участвовать в управлении городом. Были представлены два списка:
   один - сторонниками Бастоса, другой - друзьями Мундиньо Фалкана. За последнее время все к этому привыкли - на одной стороне Бастосы, на другой Мундиньо. В "Диарио де Ильеус" появился манифест, под- .
   писанный некоторыми экспортерами, коммерсантами и владельцами импортных контор во главе с Атаулфо Паесосом, который снова был выставлен кандидатом на пост президента. Кандидатом на пост вице-президента был назван Мундиньо, а капитан - кандидатом 8 официальные ораторы. Список дополняли несколько всем известных имен. Аналогичный манифест, также подписанный некоторыми влиятельными членами Ассоциации, опубликовала газета "Жорнал до Сул", но здесь список был иным. Кандидатом в президенты тоже был выставлен Атаулфо Пассос, его имя ни у кого не вызывало сомнений. Пассос был далек от политики, и именно ему Ассоциация была обязана своими успехами. На пост вице-президента был предложен сириец Малуф, владелец крупнейшего в Ильеусе магазина, близкий друг Рамиро Бастоса, на землях которого много лет назад он начал свою коммерческую деятельность, открыв продовольственную лавку. Кандидатом на должность официального оратора был выставлен Маурисио Каирес.
   Кроме имени Атаулфо Пассоса, еще одно имя было в обоих списках - в качестве кандидата на скромный пост четвертого секретаря назывался араб Насиб А. Саад. Назревала ожесточенная схватка, силы были примерно равны. Но Атаулфо, человек ловкий и дальновидный, заявил, что согласится выставить свою кандидатуру только в том случае, если противники договорятся между собой и составят список, объединяющий представителей обеих групп. Убедить их было нелегко. Атаулфо, однако, пустился на дипломатическую хитрость: он посетил Мундиньо, похвалил его патриотические чувства по отношению к Ильеусу, его неизменный интерес к этому краю и к Ассоциации, сказал, что он был бы весьма польщен, если бы тот стал его заместителем. Но не считает ли сеньор Мундиньо, что Коммерческая ассоциация должна оставаться нейтральной территорией, где противоборствующие силы могли бы сотрудничать на благо родины и Ильеуса?
   Он предложил объединить оба списка, учредив два вице-президентских поста, а должности секретарей, двух казначеев, оратора и библиотекаря поделить между представителями обеих партий. Ассоциация - предприятие прогрессивное, с большой программой, имеющей целью превращение Ильеуса в цветущий город, - должна быть выше политических разногласий, о которых приходится лишь сожалеть.
   Мундиньо согласился, он даже выразил намерение отказаться от выдвижения своей кандидатуры на пост вице-президента, которое произошло без его ведома.
   И все же, сказал он, ему надо посоветоваться с друзьями; в противоположность полковнику Рамиро, он не отдает никаких распоряжений и ничего не решает, не выслушав мнения своих единомышленников.
   - Думаю, что они согласятся. Вы уже говорили с полковником?
   - Сначала я хотел узнать ваше мнение. Я у него буду сегодня вечером.
   С полковником Рамиро договориться оказалось труднее. Сначала старик оставался глух ко всем доводам Атаулфо Пассоса, он был разгневан:
   - Чужак, перекати-поле! У него же нет ни одного какаового дерева...
   - И у меня тоже, полковник.
   - Вы - другое дело. Вы здесь уже больше пятнадцати лет. Вы человек благонамеренный, отец семейства, вы никого не сбиваете с толку, не привезли с собой женатого мужчину, чтобы он флиртовал с нашими дочками, вы не хотите изменить здесь все, не считаете, будто у нас так уж все плохо.
   - Вы знаете, полковник, что я стараюсь держаться подальше от политики. Я даже не избиратель. Я хочу жить в мире со всеми, у меня дела и с теми и с другими. Но нельзя не признать, что в Ильеусе действительно многое нужно изменить, что сейчас уже минули прошлые времена. И кто же больше вас сделал для того, чтобы Ильеус изменился?
   Гнев душил Рамиро, он готов был взорваться, однако последние слова оптовика смягчили его.
   - Да, кто больше меня сделал для Ильеуса?..- повторил он вслед за Атаулфо. - Здесь же был край света, глухая, заросшая плантация, - вы должны это помнить. А сегодня во всем штате нет такого города, как Ильеус. Пусть хоть дождутся моей смерти! Ведь я уже одной ногой в могиле. Чем я к концу жизни заслужил такую неблагодарность? Что плохого я сделал, чем обидел этого сеньора Мундиньо, которого почти не знаю?
   Атаулфо Пассос смущенно молчал. Голос полковника дрожал, это был голос старика, жить которому осталось недолго:
   - Не думайте, я не против того, чтобы кое-что изменить или что-то сделать заново. Но к чему же эта отчаянная спешка, будто мы живем последние дни?
   На все свое время. - Перед Пассосом снова был хозяин края, непобедимый Рамиро Бастос. - Я не жалуюсь.
   Я привык к борьбе и не боюсь ее. Сеньор Мундрньо, ду,- мает, что Ильеус начал существовать с того дня, коугда он сюда приехал. Он хочет зачеркнуть вчерашний день, но этого никому не дано. Он потерпит страшное поражение и дорого заплатит за эту авантюру... Я его вобью на выборах, а потом выставлю из Ильеуед.
   И никто мне не помешает.
   - В эти дела, полковник, я не вмешиваюсь. Единственное, чего я хочу, это разрешить вопрос выборов в Ассоциацию. Зачем же вовлекать ее в ваши споры?
   Ассоциация, безусловно, должна стоять выше политики, она занимается только коммерческими проблемами. Если она станет служить политическим интересам, ее понесет по течению. К чему сейчас тратить силы на эту ерунду?
   - А что вы предлагаете?
   Атаулфо Пассос объяснил. Полковник Рамиро Бас
   тос слушал его, положив подбородок на палку, тонкое, морщинистое лицо было чисто выбрито, в глазах блистали огоньки гнева.
   - Ну что ж, я не хочу, чтобы говорили, будто я погубил Ассоциацию. К тому же я очень ценю ваши заслуги. Не беспокойтесь, я сам все скажу куму Малуфу. Но права у обоих вице-президентов будут абсолютно равные? Не получится так, что один будет подчинен другому?
   - Ни в коем случае. Спасибо, полковник.
   - Вы уже говорили с этим сеньором Мундиньо?
   - Пока нет. Сначала я хотел выслушать вас. - Он может не согласиться.
   - Если вы, хозяин города, согласились, так почему же оч откажется?
   Полковник Рамиро Бастос улыбнулся, он по-прежнему был первым.
   Так Насиб оказался четвертым секретарем Коммерческой ассоциации Ильеуса, а значит, товарищем Атаулфо, Мундиньо, Малуфа, ювелира Пимента и других влиятельных людей, в том числе и Маурисио Каиреса и капитана.
   Немало потрудиться пришлось Атаулфо Пассосу и над решением вопроса о кандидатуре официального оратора. Нелегко было убедить капитана согласиться на пост библиотекаря, который стоял последним в списке. И разве капитан не был официальным оратоpом в кружке имени 13 мая? Тогда как Маурисио Кайрее не занимал этого поста ни в одном обществе. Но йадо было иметь в виду значительные ассигнования; Отпущенные на библиотеку, поэтому именно капитан!
   обладавший достаточной эрудицией, как никто другой, смог бы выбирать и приобретать книги. Эта библиотека стала бы тогда публичной городской библиотекой, куда молодежь и старики приходили бы просвещаться, так как она будет открыта для всего населения Илъеуса.
   - Но помилуйте! А Жоан Фулженсио, а доктор, они же весьма достойные люди...
   - Но они не кандидаты. Доктор вообще не член Ассоциации, а наш дорогой Жоан Не соглашается ни на один пост... Нет, кроме вас нам некого назначить.
   Вы лучший оратор в городе.
   Праздник в честь новоселья и избрания нового правления Ассоциации удался на славу. Во второй половине дня в большом зале, занимавшем весь первый этаж, где должна была разместиться библиотека, состоялись торжественные собрания (на втором этаже расположились различные отделы и секретариат).
   Вступление на пост новых членов правления было отмечено речами и шампанским. Специально для этого случая Насиб сшил новый костюм. Яркий галстук, до блеска начищенные башмаки, брильянт на пальце - он ничем не отличался от полковников, владельцев фазенд.
   Вечером состоялся бал с буфетом, который организовал Насиб (Плинио Араса распространял повсюду слухи, будто Насиб использовал свой пост, чтобы заработать побольше, но это была клевета). В буфете был богатый ассортимент закусок и любые напитки на выбор, кроме кашасы. На стульях вдоль стен сидели девушки; мило улыбаясь, они ожидали приглашения на танцы. В ярко освещенных комнатах второго этажа дамы и их кавалеры, оживленно беседуя, поглощали сладости и закуски Габриэлы; все решили, что даже в Баие никогда не бывало такого изысканного праздника.
   Оркестр из "Батаклана" играл вальсы, танго, фокстроты, военные польки. В этот вечер в кабаре не танцевали, потому что все полковники, коммерсанты, экспортеры, молодые торговцы, врачи и адвокаты собрались в Ассоциации. Кабаре пустовало, лишь несколько сонных женщин напрасно поджидали клиентов.
   В зале для танцев старухи и молодые женщины шепотом обсуждали наряды, драгоценности и украшения присутствующих, сплетничали о романах, предсказывали свадьбы. Прекрасное вечернее платье Малвины, выписанное из Баии, произвело скандальное впечатление и было всеми осуждено. Ни для кого в городе уже не было секретом, что инженер, приехавший исследовать бухту, женат, хотя с женой не живет. Знали и то, что она неизлечимо больна и заперта в психиатрической лечебнице. Но это ничего не значило, все равно он не имел права ухаживать за девушкой на выданье. Что он мог предложить ей, кроме бесчестья? В лучшем случае она стала бы объектом городских сплетен, поскольку ему никогда не удастся вступить в новый брак. Тем не менее Малвина и инженер не расставались, были самой неразлучной парой на балу и не пропускали ни одного танца. Ромуло танцевал аргентинское танго даже лучше, чем покойный Осмундо. Малвина, с порозовевшим лицом, на котором сияли прекрасные глаза, казалось, грезила наяву, она как пушинка порхала в сильных руках инженера. Шепот пробегал по рядам женщин, сидевших вдоль стен, поднимался по лестницам, полз по комнатам. Дона Фелисия, мать Ирасемы, темпераментной шатенки, любившей флиртовать у ворот дома, запретила дочери дружить с Малвиной. Учитель Жозуэ пил все вина подряд и говорил нарочито громко, изображая полное безразличие и бурное веселье. Звуки музыки замирали на площади, но все же проникали в окно Глории, лежавшей с полковником Кориолано, который приехал, чтобы присутствовать на дневном торжестве. На балы он не ходил; это, говорил он, для сопляков. Он предпочитал развлекаться в постели Глории.