Страница:
Я пришел вам это сказать. Для меня все кончено, больше я не борюсь против вас.
Мундиньо помолчал еще несколько мгновений. Он думал о братьях, о матери, о жене Лоуривала. Когда служащий сообщил ему о приходе полковника Амансио, он вытащил из ящика стола револьвер и положил его в карман. Он опасался за свою жизнь и ожидал чего угодно, только не дружески протянутой руки полковника. Теперь он, Мундиньо, станет управлять краем какао. Однако он не почувствовал особой радости или гордости. Ему не с кем бороться. По крайней мере до тех пор, пока не появится тот, кто выступит против него; а это произойдет, когда снова наступят перемены и
он уже будет негоден для управления. Именно так случилось с Рамиро Бастосом.
- Благодарю вас, полковник. Я тоже боролся против вас и полковника Рамиро. И не поличным мотивам.
Я всегда восхищался полковником, но мы по-разному представляли себе будущее Ильеуса.
- Я знаю об этом.
- Мы также держали жагунсо наготове. И не знаю, кто бы смог расхлебать кашу, которую мы заварили. И у меня был человек, предназначенный для вас, сеньор. Он тоже был старым знакомым, но не моим, а одного моего друга. Теперь все кончилось и для меня.
Послушайте, полковник, это ничтожество Витор Мелоне будет депутатом от Ильеуса. Ибо Ильеус должен быть представлен кем-нибудь из здешних жителей, заинтересованных в его прогрессе. Кого посоветуете, того и выдвинем. Назовите имя, и я сниму свою кандидатуру, а выставлю того, кого вы укажете, и рекомендую его своим друзьям. Доктор Алфредо? Вы сами, сеньор?
На мой взгляд, вам больше подходит место в сенате, чем покойному полковнику Рамиро.
- Нет, сеньор Мундиньо, благодарю вас. Мне ничего не надо. Если я и буду голосовать, то за вас; за этого негодяя Витора Мело я бы голосовал только ради кума. Но теперь я покончил с политикой. Буду жить тихо. Я приехал лишь сказать, что не буду больше бороться против вас. О политике у меня в доме заговорят только после того, как сын закончит университет, и то если он пожелает ею заняться. Но я хочу попросить вас об одном: не преследуйте сыновей кума, его друзей. Сыновья стоят немногого, я это знаю. Но Алфредо человек порядочный. А Тонико просто богом обижен. Наши друзья хорошие люди, они не оставили кума в трудное время. Только об этом я хотел вас просить. А мне ничего не надо.
- Я не собираюсь никого преследовать, это не в моих правилах. Наоборот, я хочу обсудить с вами, как нам получше поступить с доктором Алфредо.
- Ему лучше всего вернуться в Ильеус и продолжать лечить детей. Это ему по вкусу. Теперь, после смерти кума, Алфредо стал очень богатым человеком.
Политика же ему не нужна. А Тонико оставьте в нотариальной конторе.
- А полковник Мелк? А другие?.
- Это уже мало меня касается. Мелк сам не свой после истории с дочерью. Очень возможно, что он поступит так же, как я, - не будет больше вмешиваться в политику. Ну, мне пора, сеньор Мундиньо, я и так отнял у вас слишком много времени. Отныне считайте меня своим другом, но не в политике. После выборов милости прошу на мою маленькую плантацию. Поохотимся на преа [Преа - вид млекопитающего грызуна]...
Мундиньо проводил полковника до лестницы. Немного погодя вышел и он и молча зашагал по улице, едва кивая в ответ на многочисленные очень сердечные приветствия.
О РАСХОДАХ И ДОХОДАХ, СВЯЗАННЫХ С ШЕФ-ПОВАРОМ
Жоан Фулженсио пожевал пирожок и выплюнул:
- Невкусно, Насиб. Вам бы надо знать, что кулинария - это искусство. Она требует не только знаний, но прежде всего призвания. А у вашей кухарки его нет. Она просто шарлатанка.
Все вокруг рассмеялись, но Насиб по-прежнему был озабочен. Ньо Гало потребовал ответа на вопрос, который он уже задавал: "Почему Кориолано простонапросто выставил Глорию и Жозуэ за дверь, молча расстался со своей любовницей? Именно он, человек, известный своими жестокими расправами, палач Шикиньи и Жуки Вианы, угрожавший еще два года назад Тонико Бастосу. Почему он так поступил?"
- Почему?.. Очевидно, сыграли свою роль библиотека Коммерческой ассоциации, балы в клубе "Прогресс", автобусная линия, работы в бухте... Сын кончает университет, смерть Рамиро Бастоса.
Ньо Гало замолчал на мгновение, Насиб обслуживал другой столик.
- А также Малвина и Насиб...
Закрытые окна дома, где раньше жила Глория, были грустным штрихом в пейзаже площади, и доктор заметил:
- Должен признаться, что мне не хвдтает ее личика в рамке окна. Мы уже к нему привыкли.
Ари Сантос вздохнул, вспомнив высокую грудь, которую Глория как бы предлагала прохожим, постоянную улыбку на ее устах, кокетливый взгляд. Где она будет жить, когда вернется из Итабуны (она поехала туда с Жозуэ на несколько дней), из какого окна она будет выглядывать, кому будет демонстрировать свою грудь, кому улыбнутся ее пухлые губы и глаза с поволокой?
- Насиб! - окликнул араба Жоан Фулженсио. - Вам необходимо принять срочные меры, мой дорогой.
Смените кухарку и добейтесь, чтобы Глория снова оказалась в доме Кориолано. В противном случае, о славный потомок Магомета, ваш бар пойдет ко дну...
Ньо Гало предложил объявить подписку среди посетителей бара, оплатить аренду дома, чтобы пышные прелести Глории вновь показались в окне.
- А кто заплатит за элегантность Жозуэ? - воскликнул Ари.
- Наверно, Рибейриньо... - сказал доктор.
Насиб смеялся, но был озабочен. Когда он подводил итог своим делам и думал о том, что нужно предпринять в связи со скорым открытием ресторана, то хватался за голову, - может быть, желая убедиться в том, что она еще держится у него на плечах, - столько раз он ее терял за последнее время. Естественно, что в первые недели, после того как Насиб застал голого Тонико у себя в спальне, он мало занимался баром и забросил проекты, связанные с рестораном. Тогда, опустошенный отсутствием Габриэлы, он чуть не выл от боли и ни о чем не мог думать. Впрочем, он и потом делал немало глупостей.
Внешне все вошло в колею. Посетители бывали в баре, играли в шашки и триктрак, разговаривали, смеялись, пили пиво, смаковали аперитивы перед завтраком и обедом. Насиб, казалось, пришел в себя, шрам на его сердце зарубцевался, он уже не искал дону Арминду, чтобы узнать у нее о Габриэле и услышать о том, сколько предложений она получила и отвергла. Однако посетители пили теперь меньше, чем в те времена, когда в бар приходила Габриэла. Кухарка, выписанная из Сержипе (проезд был оплачен Насибом), оказалась никуда не годной. Она умела готовить только самые обычные блюда, тяжелые приправы, жирную пищу, засахаренные сладости и отвратительные закуски для бара. И вместе с тем она настаивала, чтобы ей дали помощниц, жаловалась, что слишком много работы... Прямо чума какая-то! К тому же она была страшна, как пугало: вся в бородавках, на подбородке - волосы... Она явно не подходила ни для бара, ни для того, чтобы распоряжаться в кухне ресторана.
Под закуски и сладости пьется лучше, они привлекают посетителей, заставляют их повторить заказ. Посетителей, правда, не стало меньше, очевидно, из симпатии к Насибу они продолжали ходить в бар, их было по-прежнему много. Но заказы на спиртное сократились, а значит, уменьшилась и выручка. Теперь, когда не было Габриэлы, многие выпивали только по одной рюмке, а некоторые стали ходить не каждый день.
Пышный расцвет "Везувия" приостановился, доходы, пожалуй, даже уменьшились. И это теперь, когда в городе столько денег, когда ими сорят в магазинах и кабаре! Нужно было принять решительные меры: уволить кухарку и во что бы то ни стало раздобыть другую. В Ильеусе это было невозможно, Насиб уже убедился в этом на собственном опыте. Он поговорил с доной Арминдой, и акушерка, набравшись смелости, посоветовала ему:
- Какое совпадение, сеньор Насиб! Я как раз подумала, что подходящей для вас кухаркой может быть только Габриэла. Другой я не знаю.
Насиб с трудом сдержался, чтобы не ответить ей грубостью. Эта дона Арминда совсем сошла с ума. Она по-прежнему не пропускает ни одного спиритического сеанса и беседует с духами. Рассказала, будто старый Рамиро явился на сеансе в лавке Деодоро и произнес волнующую речь, якобы простив всех своих врагов, в том числе и Мундиньо Фалкана. Чертова старуха...
Теперь дня не проходит, чтобы она не спросила, почему бы ему не взять Габриэлу в кухарки. Будто сама не понимает, что это совершенно невозможно...
Правда, он уже настолько оправился, что мог спокойно выслушивать, как дона Арминда расточает похвалы скромности и трудолюбию Габриэлы. Мулатка гнула спину с утра до вечера, подшивая подкладку, обметывая петли, готовя блузки для примерки, - такая работа была ей не по душе, по ее собственным словам, она была создана не для иголки, а для плиты. И все же Габриэла решила, что не будет готовить никому, кроме Насиба, хотя отовсюду сыпались заманчивые Предложения: снова пойти в кухарки и стать любовницей. Насиб выслушивал: дону Арминду почти равнодушно, лишь слегка польщенный этой запоздалой верностью Габриэлы, пожимал плечами и уходил.
Насиб излечился, сумел ее забыть - не как кухарку, а как женщину. Когда в его памяти воскресали ночи, проведенные с Габриэлой, его охватывала такая же тихая грусть, как и при воспоминаниях об искушенности Ризолеты, о длинных ногах Режины, одной из его прежних любовниц, о поцелуях, сорванных у двоюродной сестры Муниры во время поездки в Итабуну на праздники. Тихая грусть без острой боли в груди, без ненависти, без любви. Теперь он чаще вспоминал о ней как о несравненной кухарке, о ее мокеках, щиншинах [Щиншин - бразильское блюдо из курицы с протертыми овощами, обильно приправленное луком и чесноком], жареном мясе, филе, кабиделах. Насиб оправился от удара, нанесенного Габриэлой, но обошлось это ему недешево. В течение нескольких недель он каждый вечер посещал кабаре, играл в рулетку и бакара, платил за шампанское для Розалинды. Эта расчетливая блондинка вытягивала у Насиба пятисотенные одну за другой, будто он был какаовым полковником, который оплачивает содержанку, а не хозяином бара, который завел интрижку с молодой наложницей Мануэла Ягуара. У Насиба еще никогда не было такой нелепой связи, он вел себя как осел. Сделав некоторые расчеты, он получил ясное представление о том, сколько же истрачено на эту девку.. Непростительное мотовство! Кончилось тем, что он бросил Розалинду, соблазнившись Марой, маленькой индеацкой с Амазонки. Это была менее блистательная победа - девчонка удовлетворялась пивом и недорогими подарками. Но так как у Мары не было постоянного покровителя, ей приходилось принимать клиентов в публичном доме Машадан, и она оставалась свободной далеко не каждый вечер. Поэтому, чтобы забыть о своих неприятностях, Насиб стал ужинать и развлекаться в кабаре и домах терпимости, без счета соря деньгами, и довольно скоро промотал крупную сумму.
При таком образе жизни Насиб, естественно, перестал делать вклады на свой текущий счет. Он выполнял обязательства по отношению к поставщикам, но эта беспутная, дорогостоящая жизнь пожирала все его доходы. Прежде он ходил в кабаре один-два раза в неделю и спал с влюбленной в него женщиной, почти ничего не тратя. Даже после женитьбы, когда Насиб делал Габриэле столько подарков, он мог откладывать каждый месяц несколько мильрейсов на какаовую плантацию. Наконец Насиб покончил с преступной расточительностью, и это далось ему без труда, поскольку ни отсутствие Габриэлы, ни боязнь, одиночества больше не мучили его. Во сне он уже не искал ногой ее округлое бедро, однако все настоятельнее ощущал отсутствие кухарки.
К счастью, баланс все же оставался положительным.
Зал для игры в покер давал хороший доход, поскольку денег в том году у всех было много. После того как Амансио Леал и Мелк помирились с Рибейриньо и Эзекиелом, игра шла ежедневно, с вечера до утра.
Ставки делались большие, и отчисления в пользу хозяина бара возрастали.
Готовился к открытию ресторан, в который Мундиньо вложил деньги, а Насиб - свой труд и опыт.
Доходы, которые им предстояло делить, были верными из-за полного отсутствия конкуренции - в гостиницах кормили отвратительно. Кроме того, в зале ресторана по вечерам предполагался покер и другие карточные игры "семь с половиной", "биску", "двадцать одно".
Полковники очень пристрастились к картам, предпочтя их даже рулетке и бакара. Теперь они смогут скромно развлекаться в ресторане Насиба.
Но кухарки все не было. Уже покрасили помещение, оборудовали зал, буфет и кухню, привезли столы и стулья, установили плиту и раковины для мытья посуды, соорудили уборные для посетителей. Все было лучшего качества. Из Рио была выписана машина для приготовления мороженого и холодильник для мяса и рыбы, вырабатывающий лед. Таких роскошных вещей никогда прежде не видели в Ильеусе, посетители бара, глядя на них, замирали в восторге. Вскоре все будет готово, а кухарки по-прежнему нет. В тот день, когда высокоавторитетный в вопросах кулинарии Жоан Фулженсио подверг суровой критике закуски Насиба, тот решил потолковать с Мундиньо.
Экспортер уделял ресторану много внимания. Он любил хорошо поесть и, постоянно жалуясь на то, как плохо кормят в гостиницах, переходил из одной в другую. Мундиньо тоже - Насиб это знал - соблазнял Габриэлу королевским жалованьем. Выслушав араба, он предложил выписать хорошего ресторанного повара из Рио. Иного выхода не было. Они дадут ему в помощь двух-трех метисок. Насиб поморщился: эти повара из Рио не умеют готовить баиянские кушанья, а деньги дерут бешеные. Мундиньо, однако, увлекся своей идеей: у них тоже будет шеф-повар, как в ресторанах Рио, весь в белом, а на голове - колпак. Он будет выходить к посетителям и рекомендовать им блюда.
Мундиньо дал срочную телеграмму одному своему приятелю.
Насиб, поглощенный последними сложными приготовлениями, вернулся к прежней жизни: редко ходил в кабаре и спал с Марой, когда выдавалось свободное время. Как только приедет повар из Рио, будет окончательно определена дата торжественного открытия "Коммерческого ресторана". В час аперитива многие посетители поднимались на второй этаж, чтобы полюбоваться украшенным зеркалами залом, кухней с огромной плитой, холодильником и прочими чудесами.
Повар прибыл через Баию на том же пароходе, что и Мундиньо Фалкан. Экспортер ездил в столицу штата по приглашению губернатора, чтобы обсудить создавшееся положение и разрешить вопросы, связанные с предстоящими выборами. Аристотелес сопровождал Мундиньо. Была одержана полная победа, губернатор уступил во всем: Витор Мело и Маурисио Каирес были предоставлены самим себе. Что же касается Алфредо, то он снял свою кандидатуру на пост депутата штата, и претендентом на это место оказался некий Жувенал из Итабуны, у которого не было никаких шансов.
В сущности, избирательная кампания завершилась, оппозиция уверенно шла к власти.
Повар поразил Насиба. Странное существо! Коренастый толстяк с нафабренными остроконечными усиками и женственными манерами, он держался с подозрительным жеманством. Необычайно важный и надменный, как вельможа, тоном избалованной красавицы повар потребовал невероятно высокое жалованье.
Жоан Фулженсио сказал:
- Это не повар, а президент республики.
Повар, португалец по происхождению, говорил с заметным акцентом, пренебрежительно и важно роняя французские слова. Насиб оказался в глупом положении, так как не понимал этого языка. Повар называл себя на французский лад Фернаном. Его визитная карточка, которую Жоан Фулженсио бережно хранил вместе с карточкой бакалавра Аржилеу Палмейра - гласила: Фернан - шеф-повар.
Сопровождаемый несколькими любопытными из числа посетителей бара, Фернан вместе с Насибом поднялся осмотреть ресторан. При виде плиты он покачал головой.
- Tres mauvais [Очень плохо (фр)].
- Что? - переспросил сраженный Насиб.
- Плохо, никуда не годится... - перевел Жоан Фулженсио.
Шеф-повар потребовал железную плиту, которая топилась бы углем. Поставить ее нужно было не больше чем за месяц, иначе он уедет. Насиб умолял повара согласиться подождать два месяца, так как плиту придется выписывать из Баии или из Рио. Его превосходительство согласилось, величественно кивнув и тут же потребовав множество кухонной утвари. Повар раскритиковал баиянские кушанья, недостойные, по его словам, деликатных желудков, и сразу же внушил всем глубокую антипатию. Доктор выступил в защиту ватапы, каруру [Каруру - бразильское острое блюдо из растения каруру с креветками и рыбой], эфо [Эфо - бразильское блюдо из креветок и трав, приправленное маслом пальмы денде и перцем].
- Этот тип - просто осел, - пробормотал он.
Насиб был унижен и напуган. Стоило ему открыть рот, надменный шеф-повар бросал на него осуждающий холодный взгляд. Если бы Фернана не выписали из Рио, если бы он не стоил таких денег и не придумай все это Мундиньо Фалкан, Насиб послал бы его к черту со всеми его кушаньями, которые так сложно назывались, и с его французскими словами.
Чтобы испробовать шеф-повара, Наеиб попросил его приготовить закуски и сладости для бара и обед для себя. И снова Насибу пришлось схватиться за голову. Блюда получились страшно дорогие, закуски тоже. Шефгповар обожал консервы: маслины, рыбу, ветчину. Себестоимость каждого пирожка почти равнялась его продажной цене, к тому-же пирожки были тяжелые - много теста и мало начинки. Боже мой, какая разница между пирожками Фернана и Габриз-лы!
Тесто Фернана застревало в зубах и прилипало к небу. А пирожки Габриэлы были острые, но вместе с тем нежные, они таяли во рту и вызывали желание выпить. Насиб качал головой.
Он пригласил Жоана Фулженсио, Ньо Гало, доктора, Жозуэ и капитана на завтрак, приготовленный благородным шефом. Майонезы, зеленый суп, курица по-милански, филе с яйцом. Нельзя сказать, чтобы это было невкусно... Но разве можно сравнить эту кухню с местными блюдами, остро приправленными, пахучими, вкусными? Как сравнить ее с кушаньями, приготовленными Габриэлой? Жозуэ предался воспоминаниям: кушанья Габриэлы из креветок и пальмового масла, рыбы и кокосового сока, мяса и перца были настоящей поэмой. У Насиба голова шла кругом. Примут ли посетители эти незнакомые блюда, эти бельке соусы? Они ели, но не знали, что едят: мясо, рыбу или курицу. Капитан одной фразой подвел итог:
- Очень хорошо, но нам не подходит.
Что касается Насиба, то для этого родившегося в Сирии бразильца любое не байянское блюдо, за исключением кибе [Кибе - острое сирийское кушанье, приготовленное . из мяса, пшеницы, мяты], было невкусным. Он признавал исключительно местную кухню. Но что делать? Этот надутый, спесивый наглец, тараторящий по-французски, уже был здесь, и Насиб платил ему чудовищное жалованье. Повар бросал томные взгляды на Разиню Шико, который грозился надавать ему тумаков. Хотя Насиб и опасался за судьбу ресторана, публика проявляла большой интерес к повару, о шефе говорили как о важной персоне, рассказывали, что он готовил в знаменитых ресторанах, придумывали всякие истории, в особенности по поводу уроков кулинарии, которые он давал нанятым ему в помощь девушкам. Бедняжки ничего не понимали, а кухарка из Сержипе, которую обуяла зависть, прозвала его каплуном.
В конце концов все было готово, и открытие назначили на воскресенье. Владельцы "Коммерческого ресторана" устроили завтрак для почетных граждан Ильеуса. Насиб пригласил всех местных знаменитостей и всех старейших посетителей бара. За исключением Тонико Бастоса, конечно. На завтрак шеф-повар собирался приготовить самые затейливые яства. А Насиб все чаще задумывался над намеками доны Арминды.
Да, нет кухарки лучше Габриэлы...
К несчастью, это невозможно, даже думать нечего.
А жаль!
О БОЕВОМ ТОВАРИЩЕ
Когда луна, разрывая ночную тьму, появлялась изза скалы Рапа, совершалось волшебство: портнихи становились пастушками, Дора превращалась в сказочную королеву, а ее дом - в белоснежный парусник.
Трубка сеньора Нило вспыхивала яркой звездой, правой рукой он держал королевский скипетр, левой щедро сеял веселье. Входя, Нило метко бросал на старый манекен свою бескозырку, в которой прятались ветры и бури. И начиналось колдовство. Манекен оживал, становился женщиной на одной ноге, одетой в еще не законченное платье и с бескозыркой на несуществующей голове. Она обнимала сеньора Нило за талию, и они танцевали. Одноногий манекен танцевал очень смешно. Смеялись пастушки, Микелина хохотала, как безумная. Дора улыбалась, как королева. Да она и была королевой.
С холма спускались другие пастушки, приходила и Габриэла. Они уже не были простыми пастушками, они были дочерьми святого, весталками Иансан [Иансан - богиня афро-бразильского культа]. Каждый вечер сеньор Нило наполнял комнату весельем. В убогой кухоньке Габриэла готовила свои богатства: медные акараже, серебряные абары и золотую тайну ватапы. Праздник начинался.
Дора принадлежит Нило, Нило - Доре; но кого из пастушек обходил своими милостями сеньор Нило, божок террейро [Террейро - место, где проводятся церемонии афробразильского языческого культа - макумбы]? Они были ночными кобылками, верховыми лошадками для святых, а сеньор Нило преображался и олицетворял всех святых - Огуна и Шанго, Ошосси и Омолу, для Доры же он был бог Ошала. Он звал Габриэлу Иеманжой, богиней вод, матерью реки Кашоэйры и моря Ильеус и всех родников, которые бьют среди камней. Озаренный лучами лунного света дом-парусник плыл по воздуху, поднимался на холм, отправлялся на праздник. Песни - это ветер, танцы - весла, Дора наяда на носу корабля. Капитан - сеньор Нило, он командует матросами.
Матросы приходили из порта; негр Теренсио, замечательно игравший на барабане, мулат Траира, прославленный гитарист, юноша Батиста, исполнитель народных песенок, и Марио Краво, полусумасшедший сантейро [Сантейро мастер, делающий изображения святых], ярмарочный фокусник. Сеньор Нило свистел, и комната исчезала, она становилась террейро, священным местом для кандомбле и макумбы, залом для танцев, брачным ложем, баркой без руля на холме Уньан, плывущей под парусами в свете луны. Сеньор Нило приносил веселье каждый вечер. Он всегда был готов танцевать и петь.
Сете Волтас, его приятель, был огненной шпагой, потерянным лучом, страхом в ночи, звоном бубенцов.
Когда Сете Волтас, шагая вразвалку, с ножом за поясом, которым он так гордился и который так очаровывал девушек, появлялся с сеньором Нило в доме Доры, дом превращался в шумный хоровод. Пастушки склонялись перед волхвом, одним из богов террейро, святым наездником.
Лошадь Иеманжи - Габриэла - мчалась по лугам и горам, через долины и моря, через глубокие океаны.
Танцуя и напевая, скакала резвая лошадка. Костяной гребень, флакон духов бросала Габриэла со скалы богине моря, прося у нее немногого: плиту Насиба, его кухню, заднюю комнатку в его доме, его волосатую грудь, усы, которые щекотали ей шею, его тяжелую ногу на своем крупе, украшенном сбруей.
Когда гитара замолкала, наступал час кафунэ, час, когда рассказывались нескончаемые истории.
Сеньор Нило дважды тонул, смотрел смерти в глаза, морской смерти с зелеными волосами и со свирелью в руках. Но сеньор Нило был чист, как родниковая вода, а Сете Волтас был как колодец без дна, как тайна смерти, на его ноже осталась память об убитых. Полицейские в мундирах и в штатском повсюду разыскивали его. В Баие, в Сержипе, в Алагоасе, в хороводах капоэйры, на священных террейро, на базарах и ярмарках, в тайниках пристани, в портовых барах. Даже сам сеньор Нило относился к Сете Волтасу с почтением, ведь он никому не покорялся. Татуировка на его груди напоминала об; одиночной камере. Кто он? Посланец насильственной смерти. Он завернул к ним по пути и сейчас торопился. В порту Бани его ожидают игроки в ронду, мастера из Анголы - вожаки террейро и четыре женщины.. Нужно переждать некоторое время, чтобы полиция забыла о нем. Пользуйтесь, девочки!
В воскресные вечера за домом на чистом дворе раздавались звуки беримбау [Беримбау - маленький музыкальный инструмент из железа]. Приходили повеселиться мулаты и негры. Сете Волтас играл и пел:
Мой товарищ боевой,
мы пойдем бродить с тобой,
мы пойдем бродить по свету.
Эй, товарищ...
Потом он передавал инструмент сеньору Нило и входил в круг. Теренсио взлетал вверх, подобно бумажному змею. Он прыгал легко, выше мулата Траиры. Юноша Батиста падал на пол, Сете Волтас зубами поднимал платок с земли. На поле сражения оставался в конце концов он один, с голой татуированной грудью.
На пляже возле скал Сете Волтас трепал сбрую Габриэлы, погружался в волны ее пенного и бурного моря. Габриэла была нежностью мира, ясностью дня и тайной ночи. Но грусть оставалась, грусть бродила по песку? бежала к морю, звучала в скалах.
- Почему ты грустишь, женщина?
- Не знаю. Я одинока.
- Я не могу, чтобы со мной грустили. Мой святой - веселый, да я и сам весельчак. Я убиваю грусть своим ножом.
- Не надо убивать.
- Почему?
Она хотела, чтобы у нее снова была плита, двор с дынным деревом и питангой, задняя комнатка и, наконец, тот добрый молодой человек.
- Неужели тебе мало меня? Женщины готовы убить и умереть из-за меня, ты должна благодарить свою судьбу.
- Мало. Никто мне не по душе. Все для меня нехороши.
- И ты никак не можешь его забыть?
- Не могу.
- Ну и что?
- Как что? Это плохо.
- Это значит - ничего тебе не хочется.
- Это плохо.
- Это значит, ничто тебя не радует.
- Плохо.
Однажды вечером он увел Габриэлу. Накануне он был с Микелиной, в субботу - с Паулой, у которой грудь как у горлицы, теперь наступила долгожданная очередь Габриэлы. В доме Доры сеньор Нило лежит в гамаке, а на груди у него королева. Парусник пришел в свою гавань.
Мундиньо помолчал еще несколько мгновений. Он думал о братьях, о матери, о жене Лоуривала. Когда служащий сообщил ему о приходе полковника Амансио, он вытащил из ящика стола револьвер и положил его в карман. Он опасался за свою жизнь и ожидал чего угодно, только не дружески протянутой руки полковника. Теперь он, Мундиньо, станет управлять краем какао. Однако он не почувствовал особой радости или гордости. Ему не с кем бороться. По крайней мере до тех пор, пока не появится тот, кто выступит против него; а это произойдет, когда снова наступят перемены и
он уже будет негоден для управления. Именно так случилось с Рамиро Бастосом.
- Благодарю вас, полковник. Я тоже боролся против вас и полковника Рамиро. И не поличным мотивам.
Я всегда восхищался полковником, но мы по-разному представляли себе будущее Ильеуса.
- Я знаю об этом.
- Мы также держали жагунсо наготове. И не знаю, кто бы смог расхлебать кашу, которую мы заварили. И у меня был человек, предназначенный для вас, сеньор. Он тоже был старым знакомым, но не моим, а одного моего друга. Теперь все кончилось и для меня.
Послушайте, полковник, это ничтожество Витор Мелоне будет депутатом от Ильеуса. Ибо Ильеус должен быть представлен кем-нибудь из здешних жителей, заинтересованных в его прогрессе. Кого посоветуете, того и выдвинем. Назовите имя, и я сниму свою кандидатуру, а выставлю того, кого вы укажете, и рекомендую его своим друзьям. Доктор Алфредо? Вы сами, сеньор?
На мой взгляд, вам больше подходит место в сенате, чем покойному полковнику Рамиро.
- Нет, сеньор Мундиньо, благодарю вас. Мне ничего не надо. Если я и буду голосовать, то за вас; за этого негодяя Витора Мело я бы голосовал только ради кума. Но теперь я покончил с политикой. Буду жить тихо. Я приехал лишь сказать, что не буду больше бороться против вас. О политике у меня в доме заговорят только после того, как сын закончит университет, и то если он пожелает ею заняться. Но я хочу попросить вас об одном: не преследуйте сыновей кума, его друзей. Сыновья стоят немногого, я это знаю. Но Алфредо человек порядочный. А Тонико просто богом обижен. Наши друзья хорошие люди, они не оставили кума в трудное время. Только об этом я хотел вас просить. А мне ничего не надо.
- Я не собираюсь никого преследовать, это не в моих правилах. Наоборот, я хочу обсудить с вами, как нам получше поступить с доктором Алфредо.
- Ему лучше всего вернуться в Ильеус и продолжать лечить детей. Это ему по вкусу. Теперь, после смерти кума, Алфредо стал очень богатым человеком.
Политика же ему не нужна. А Тонико оставьте в нотариальной конторе.
- А полковник Мелк? А другие?.
- Это уже мало меня касается. Мелк сам не свой после истории с дочерью. Очень возможно, что он поступит так же, как я, - не будет больше вмешиваться в политику. Ну, мне пора, сеньор Мундиньо, я и так отнял у вас слишком много времени. Отныне считайте меня своим другом, но не в политике. После выборов милости прошу на мою маленькую плантацию. Поохотимся на преа [Преа - вид млекопитающего грызуна]...
Мундиньо проводил полковника до лестницы. Немного погодя вышел и он и молча зашагал по улице, едва кивая в ответ на многочисленные очень сердечные приветствия.
О РАСХОДАХ И ДОХОДАХ, СВЯЗАННЫХ С ШЕФ-ПОВАРОМ
Жоан Фулженсио пожевал пирожок и выплюнул:
- Невкусно, Насиб. Вам бы надо знать, что кулинария - это искусство. Она требует не только знаний, но прежде всего призвания. А у вашей кухарки его нет. Она просто шарлатанка.
Все вокруг рассмеялись, но Насиб по-прежнему был озабочен. Ньо Гало потребовал ответа на вопрос, который он уже задавал: "Почему Кориолано простонапросто выставил Глорию и Жозуэ за дверь, молча расстался со своей любовницей? Именно он, человек, известный своими жестокими расправами, палач Шикиньи и Жуки Вианы, угрожавший еще два года назад Тонико Бастосу. Почему он так поступил?"
- Почему?.. Очевидно, сыграли свою роль библиотека Коммерческой ассоциации, балы в клубе "Прогресс", автобусная линия, работы в бухте... Сын кончает университет, смерть Рамиро Бастоса.
Ньо Гало замолчал на мгновение, Насиб обслуживал другой столик.
- А также Малвина и Насиб...
Закрытые окна дома, где раньше жила Глория, были грустным штрихом в пейзаже площади, и доктор заметил:
- Должен признаться, что мне не хвдтает ее личика в рамке окна. Мы уже к нему привыкли.
Ари Сантос вздохнул, вспомнив высокую грудь, которую Глория как бы предлагала прохожим, постоянную улыбку на ее устах, кокетливый взгляд. Где она будет жить, когда вернется из Итабуны (она поехала туда с Жозуэ на несколько дней), из какого окна она будет выглядывать, кому будет демонстрировать свою грудь, кому улыбнутся ее пухлые губы и глаза с поволокой?
- Насиб! - окликнул араба Жоан Фулженсио. - Вам необходимо принять срочные меры, мой дорогой.
Смените кухарку и добейтесь, чтобы Глория снова оказалась в доме Кориолано. В противном случае, о славный потомок Магомета, ваш бар пойдет ко дну...
Ньо Гало предложил объявить подписку среди посетителей бара, оплатить аренду дома, чтобы пышные прелести Глории вновь показались в окне.
- А кто заплатит за элегантность Жозуэ? - воскликнул Ари.
- Наверно, Рибейриньо... - сказал доктор.
Насиб смеялся, но был озабочен. Когда он подводил итог своим делам и думал о том, что нужно предпринять в связи со скорым открытием ресторана, то хватался за голову, - может быть, желая убедиться в том, что она еще держится у него на плечах, - столько раз он ее терял за последнее время. Естественно, что в первые недели, после того как Насиб застал голого Тонико у себя в спальне, он мало занимался баром и забросил проекты, связанные с рестораном. Тогда, опустошенный отсутствием Габриэлы, он чуть не выл от боли и ни о чем не мог думать. Впрочем, он и потом делал немало глупостей.
Внешне все вошло в колею. Посетители бывали в баре, играли в шашки и триктрак, разговаривали, смеялись, пили пиво, смаковали аперитивы перед завтраком и обедом. Насиб, казалось, пришел в себя, шрам на его сердце зарубцевался, он уже не искал дону Арминду, чтобы узнать у нее о Габриэле и услышать о том, сколько предложений она получила и отвергла. Однако посетители пили теперь меньше, чем в те времена, когда в бар приходила Габриэла. Кухарка, выписанная из Сержипе (проезд был оплачен Насибом), оказалась никуда не годной. Она умела готовить только самые обычные блюда, тяжелые приправы, жирную пищу, засахаренные сладости и отвратительные закуски для бара. И вместе с тем она настаивала, чтобы ей дали помощниц, жаловалась, что слишком много работы... Прямо чума какая-то! К тому же она была страшна, как пугало: вся в бородавках, на подбородке - волосы... Она явно не подходила ни для бара, ни для того, чтобы распоряжаться в кухне ресторана.
Под закуски и сладости пьется лучше, они привлекают посетителей, заставляют их повторить заказ. Посетителей, правда, не стало меньше, очевидно, из симпатии к Насибу они продолжали ходить в бар, их было по-прежнему много. Но заказы на спиртное сократились, а значит, уменьшилась и выручка. Теперь, когда не было Габриэлы, многие выпивали только по одной рюмке, а некоторые стали ходить не каждый день.
Пышный расцвет "Везувия" приостановился, доходы, пожалуй, даже уменьшились. И это теперь, когда в городе столько денег, когда ими сорят в магазинах и кабаре! Нужно было принять решительные меры: уволить кухарку и во что бы то ни стало раздобыть другую. В Ильеусе это было невозможно, Насиб уже убедился в этом на собственном опыте. Он поговорил с доной Арминдой, и акушерка, набравшись смелости, посоветовала ему:
- Какое совпадение, сеньор Насиб! Я как раз подумала, что подходящей для вас кухаркой может быть только Габриэла. Другой я не знаю.
Насиб с трудом сдержался, чтобы не ответить ей грубостью. Эта дона Арминда совсем сошла с ума. Она по-прежнему не пропускает ни одного спиритического сеанса и беседует с духами. Рассказала, будто старый Рамиро явился на сеансе в лавке Деодоро и произнес волнующую речь, якобы простив всех своих врагов, в том числе и Мундиньо Фалкана. Чертова старуха...
Теперь дня не проходит, чтобы она не спросила, почему бы ему не взять Габриэлу в кухарки. Будто сама не понимает, что это совершенно невозможно...
Правда, он уже настолько оправился, что мог спокойно выслушивать, как дона Арминда расточает похвалы скромности и трудолюбию Габриэлы. Мулатка гнула спину с утра до вечера, подшивая подкладку, обметывая петли, готовя блузки для примерки, - такая работа была ей не по душе, по ее собственным словам, она была создана не для иголки, а для плиты. И все же Габриэла решила, что не будет готовить никому, кроме Насиба, хотя отовсюду сыпались заманчивые Предложения: снова пойти в кухарки и стать любовницей. Насиб выслушивал: дону Арминду почти равнодушно, лишь слегка польщенный этой запоздалой верностью Габриэлы, пожимал плечами и уходил.
Насиб излечился, сумел ее забыть - не как кухарку, а как женщину. Когда в его памяти воскресали ночи, проведенные с Габриэлой, его охватывала такая же тихая грусть, как и при воспоминаниях об искушенности Ризолеты, о длинных ногах Режины, одной из его прежних любовниц, о поцелуях, сорванных у двоюродной сестры Муниры во время поездки в Итабуну на праздники. Тихая грусть без острой боли в груди, без ненависти, без любви. Теперь он чаще вспоминал о ней как о несравненной кухарке, о ее мокеках, щиншинах [Щиншин - бразильское блюдо из курицы с протертыми овощами, обильно приправленное луком и чесноком], жареном мясе, филе, кабиделах. Насиб оправился от удара, нанесенного Габриэлой, но обошлось это ему недешево. В течение нескольких недель он каждый вечер посещал кабаре, играл в рулетку и бакара, платил за шампанское для Розалинды. Эта расчетливая блондинка вытягивала у Насиба пятисотенные одну за другой, будто он был какаовым полковником, который оплачивает содержанку, а не хозяином бара, который завел интрижку с молодой наложницей Мануэла Ягуара. У Насиба еще никогда не было такой нелепой связи, он вел себя как осел. Сделав некоторые расчеты, он получил ясное представление о том, сколько же истрачено на эту девку.. Непростительное мотовство! Кончилось тем, что он бросил Розалинду, соблазнившись Марой, маленькой индеацкой с Амазонки. Это была менее блистательная победа - девчонка удовлетворялась пивом и недорогими подарками. Но так как у Мары не было постоянного покровителя, ей приходилось принимать клиентов в публичном доме Машадан, и она оставалась свободной далеко не каждый вечер. Поэтому, чтобы забыть о своих неприятностях, Насиб стал ужинать и развлекаться в кабаре и домах терпимости, без счета соря деньгами, и довольно скоро промотал крупную сумму.
При таком образе жизни Насиб, естественно, перестал делать вклады на свой текущий счет. Он выполнял обязательства по отношению к поставщикам, но эта беспутная, дорогостоящая жизнь пожирала все его доходы. Прежде он ходил в кабаре один-два раза в неделю и спал с влюбленной в него женщиной, почти ничего не тратя. Даже после женитьбы, когда Насиб делал Габриэле столько подарков, он мог откладывать каждый месяц несколько мильрейсов на какаовую плантацию. Наконец Насиб покончил с преступной расточительностью, и это далось ему без труда, поскольку ни отсутствие Габриэлы, ни боязнь, одиночества больше не мучили его. Во сне он уже не искал ногой ее округлое бедро, однако все настоятельнее ощущал отсутствие кухарки.
К счастью, баланс все же оставался положительным.
Зал для игры в покер давал хороший доход, поскольку денег в том году у всех было много. После того как Амансио Леал и Мелк помирились с Рибейриньо и Эзекиелом, игра шла ежедневно, с вечера до утра.
Ставки делались большие, и отчисления в пользу хозяина бара возрастали.
Готовился к открытию ресторан, в который Мундиньо вложил деньги, а Насиб - свой труд и опыт.
Доходы, которые им предстояло делить, были верными из-за полного отсутствия конкуренции - в гостиницах кормили отвратительно. Кроме того, в зале ресторана по вечерам предполагался покер и другие карточные игры "семь с половиной", "биску", "двадцать одно".
Полковники очень пристрастились к картам, предпочтя их даже рулетке и бакара. Теперь они смогут скромно развлекаться в ресторане Насиба.
Но кухарки все не было. Уже покрасили помещение, оборудовали зал, буфет и кухню, привезли столы и стулья, установили плиту и раковины для мытья посуды, соорудили уборные для посетителей. Все было лучшего качества. Из Рио была выписана машина для приготовления мороженого и холодильник для мяса и рыбы, вырабатывающий лед. Таких роскошных вещей никогда прежде не видели в Ильеусе, посетители бара, глядя на них, замирали в восторге. Вскоре все будет готово, а кухарки по-прежнему нет. В тот день, когда высокоавторитетный в вопросах кулинарии Жоан Фулженсио подверг суровой критике закуски Насиба, тот решил потолковать с Мундиньо.
Экспортер уделял ресторану много внимания. Он любил хорошо поесть и, постоянно жалуясь на то, как плохо кормят в гостиницах, переходил из одной в другую. Мундиньо тоже - Насиб это знал - соблазнял Габриэлу королевским жалованьем. Выслушав араба, он предложил выписать хорошего ресторанного повара из Рио. Иного выхода не было. Они дадут ему в помощь двух-трех метисок. Насиб поморщился: эти повара из Рио не умеют готовить баиянские кушанья, а деньги дерут бешеные. Мундиньо, однако, увлекся своей идеей: у них тоже будет шеф-повар, как в ресторанах Рио, весь в белом, а на голове - колпак. Он будет выходить к посетителям и рекомендовать им блюда.
Мундиньо дал срочную телеграмму одному своему приятелю.
Насиб, поглощенный последними сложными приготовлениями, вернулся к прежней жизни: редко ходил в кабаре и спал с Марой, когда выдавалось свободное время. Как только приедет повар из Рио, будет окончательно определена дата торжественного открытия "Коммерческого ресторана". В час аперитива многие посетители поднимались на второй этаж, чтобы полюбоваться украшенным зеркалами залом, кухней с огромной плитой, холодильником и прочими чудесами.
Повар прибыл через Баию на том же пароходе, что и Мундиньо Фалкан. Экспортер ездил в столицу штата по приглашению губернатора, чтобы обсудить создавшееся положение и разрешить вопросы, связанные с предстоящими выборами. Аристотелес сопровождал Мундиньо. Была одержана полная победа, губернатор уступил во всем: Витор Мело и Маурисио Каирес были предоставлены самим себе. Что же касается Алфредо, то он снял свою кандидатуру на пост депутата штата, и претендентом на это место оказался некий Жувенал из Итабуны, у которого не было никаких шансов.
В сущности, избирательная кампания завершилась, оппозиция уверенно шла к власти.
Повар поразил Насиба. Странное существо! Коренастый толстяк с нафабренными остроконечными усиками и женственными манерами, он держался с подозрительным жеманством. Необычайно важный и надменный, как вельможа, тоном избалованной красавицы повар потребовал невероятно высокое жалованье.
Жоан Фулженсио сказал:
- Это не повар, а президент республики.
Повар, португалец по происхождению, говорил с заметным акцентом, пренебрежительно и важно роняя французские слова. Насиб оказался в глупом положении, так как не понимал этого языка. Повар называл себя на французский лад Фернаном. Его визитная карточка, которую Жоан Фулженсио бережно хранил вместе с карточкой бакалавра Аржилеу Палмейра - гласила: Фернан - шеф-повар.
Сопровождаемый несколькими любопытными из числа посетителей бара, Фернан вместе с Насибом поднялся осмотреть ресторан. При виде плиты он покачал головой.
- Tres mauvais [Очень плохо (фр)].
- Что? - переспросил сраженный Насиб.
- Плохо, никуда не годится... - перевел Жоан Фулженсио.
Шеф-повар потребовал железную плиту, которая топилась бы углем. Поставить ее нужно было не больше чем за месяц, иначе он уедет. Насиб умолял повара согласиться подождать два месяца, так как плиту придется выписывать из Баии или из Рио. Его превосходительство согласилось, величественно кивнув и тут же потребовав множество кухонной утвари. Повар раскритиковал баиянские кушанья, недостойные, по его словам, деликатных желудков, и сразу же внушил всем глубокую антипатию. Доктор выступил в защиту ватапы, каруру [Каруру - бразильское острое блюдо из растения каруру с креветками и рыбой], эфо [Эфо - бразильское блюдо из креветок и трав, приправленное маслом пальмы денде и перцем].
- Этот тип - просто осел, - пробормотал он.
Насиб был унижен и напуган. Стоило ему открыть рот, надменный шеф-повар бросал на него осуждающий холодный взгляд. Если бы Фернана не выписали из Рио, если бы он не стоил таких денег и не придумай все это Мундиньо Фалкан, Насиб послал бы его к черту со всеми его кушаньями, которые так сложно назывались, и с его французскими словами.
Чтобы испробовать шеф-повара, Наеиб попросил его приготовить закуски и сладости для бара и обед для себя. И снова Насибу пришлось схватиться за голову. Блюда получились страшно дорогие, закуски тоже. Шефгповар обожал консервы: маслины, рыбу, ветчину. Себестоимость каждого пирожка почти равнялась его продажной цене, к тому-же пирожки были тяжелые - много теста и мало начинки. Боже мой, какая разница между пирожками Фернана и Габриз-лы!
Тесто Фернана застревало в зубах и прилипало к небу. А пирожки Габриэлы были острые, но вместе с тем нежные, они таяли во рту и вызывали желание выпить. Насиб качал головой.
Он пригласил Жоана Фулженсио, Ньо Гало, доктора, Жозуэ и капитана на завтрак, приготовленный благородным шефом. Майонезы, зеленый суп, курица по-милански, филе с яйцом. Нельзя сказать, чтобы это было невкусно... Но разве можно сравнить эту кухню с местными блюдами, остро приправленными, пахучими, вкусными? Как сравнить ее с кушаньями, приготовленными Габриэлой? Жозуэ предался воспоминаниям: кушанья Габриэлы из креветок и пальмового масла, рыбы и кокосового сока, мяса и перца были настоящей поэмой. У Насиба голова шла кругом. Примут ли посетители эти незнакомые блюда, эти бельке соусы? Они ели, но не знали, что едят: мясо, рыбу или курицу. Капитан одной фразой подвел итог:
- Очень хорошо, но нам не подходит.
Что касается Насиба, то для этого родившегося в Сирии бразильца любое не байянское блюдо, за исключением кибе [Кибе - острое сирийское кушанье, приготовленное . из мяса, пшеницы, мяты], было невкусным. Он признавал исключительно местную кухню. Но что делать? Этот надутый, спесивый наглец, тараторящий по-французски, уже был здесь, и Насиб платил ему чудовищное жалованье. Повар бросал томные взгляды на Разиню Шико, который грозился надавать ему тумаков. Хотя Насиб и опасался за судьбу ресторана, публика проявляла большой интерес к повару, о шефе говорили как о важной персоне, рассказывали, что он готовил в знаменитых ресторанах, придумывали всякие истории, в особенности по поводу уроков кулинарии, которые он давал нанятым ему в помощь девушкам. Бедняжки ничего не понимали, а кухарка из Сержипе, которую обуяла зависть, прозвала его каплуном.
В конце концов все было готово, и открытие назначили на воскресенье. Владельцы "Коммерческого ресторана" устроили завтрак для почетных граждан Ильеуса. Насиб пригласил всех местных знаменитостей и всех старейших посетителей бара. За исключением Тонико Бастоса, конечно. На завтрак шеф-повар собирался приготовить самые затейливые яства. А Насиб все чаще задумывался над намеками доны Арминды.
Да, нет кухарки лучше Габриэлы...
К несчастью, это невозможно, даже думать нечего.
А жаль!
О БОЕВОМ ТОВАРИЩЕ
Когда луна, разрывая ночную тьму, появлялась изза скалы Рапа, совершалось волшебство: портнихи становились пастушками, Дора превращалась в сказочную королеву, а ее дом - в белоснежный парусник.
Трубка сеньора Нило вспыхивала яркой звездой, правой рукой он держал королевский скипетр, левой щедро сеял веселье. Входя, Нило метко бросал на старый манекен свою бескозырку, в которой прятались ветры и бури. И начиналось колдовство. Манекен оживал, становился женщиной на одной ноге, одетой в еще не законченное платье и с бескозыркой на несуществующей голове. Она обнимала сеньора Нило за талию, и они танцевали. Одноногий манекен танцевал очень смешно. Смеялись пастушки, Микелина хохотала, как безумная. Дора улыбалась, как королева. Да она и была королевой.
С холма спускались другие пастушки, приходила и Габриэла. Они уже не были простыми пастушками, они были дочерьми святого, весталками Иансан [Иансан - богиня афро-бразильского культа]. Каждый вечер сеньор Нило наполнял комнату весельем. В убогой кухоньке Габриэла готовила свои богатства: медные акараже, серебряные абары и золотую тайну ватапы. Праздник начинался.
Дора принадлежит Нило, Нило - Доре; но кого из пастушек обходил своими милостями сеньор Нило, божок террейро [Террейро - место, где проводятся церемонии афробразильского языческого культа - макумбы]? Они были ночными кобылками, верховыми лошадками для святых, а сеньор Нило преображался и олицетворял всех святых - Огуна и Шанго, Ошосси и Омолу, для Доры же он был бог Ошала. Он звал Габриэлу Иеманжой, богиней вод, матерью реки Кашоэйры и моря Ильеус и всех родников, которые бьют среди камней. Озаренный лучами лунного света дом-парусник плыл по воздуху, поднимался на холм, отправлялся на праздник. Песни - это ветер, танцы - весла, Дора наяда на носу корабля. Капитан - сеньор Нило, он командует матросами.
Матросы приходили из порта; негр Теренсио, замечательно игравший на барабане, мулат Траира, прославленный гитарист, юноша Батиста, исполнитель народных песенок, и Марио Краво, полусумасшедший сантейро [Сантейро мастер, делающий изображения святых], ярмарочный фокусник. Сеньор Нило свистел, и комната исчезала, она становилась террейро, священным местом для кандомбле и макумбы, залом для танцев, брачным ложем, баркой без руля на холме Уньан, плывущей под парусами в свете луны. Сеньор Нило приносил веселье каждый вечер. Он всегда был готов танцевать и петь.
Сете Волтас, его приятель, был огненной шпагой, потерянным лучом, страхом в ночи, звоном бубенцов.
Когда Сете Волтас, шагая вразвалку, с ножом за поясом, которым он так гордился и который так очаровывал девушек, появлялся с сеньором Нило в доме Доры, дом превращался в шумный хоровод. Пастушки склонялись перед волхвом, одним из богов террейро, святым наездником.
Лошадь Иеманжи - Габриэла - мчалась по лугам и горам, через долины и моря, через глубокие океаны.
Танцуя и напевая, скакала резвая лошадка. Костяной гребень, флакон духов бросала Габриэла со скалы богине моря, прося у нее немногого: плиту Насиба, его кухню, заднюю комнатку в его доме, его волосатую грудь, усы, которые щекотали ей шею, его тяжелую ногу на своем крупе, украшенном сбруей.
Когда гитара замолкала, наступал час кафунэ, час, когда рассказывались нескончаемые истории.
Сеньор Нило дважды тонул, смотрел смерти в глаза, морской смерти с зелеными волосами и со свирелью в руках. Но сеньор Нило был чист, как родниковая вода, а Сете Волтас был как колодец без дна, как тайна смерти, на его ноже осталась память об убитых. Полицейские в мундирах и в штатском повсюду разыскивали его. В Баие, в Сержипе, в Алагоасе, в хороводах капоэйры, на священных террейро, на базарах и ярмарках, в тайниках пристани, в портовых барах. Даже сам сеньор Нило относился к Сете Волтасу с почтением, ведь он никому не покорялся. Татуировка на его груди напоминала об; одиночной камере. Кто он? Посланец насильственной смерти. Он завернул к ним по пути и сейчас торопился. В порту Бани его ожидают игроки в ронду, мастера из Анголы - вожаки террейро и четыре женщины.. Нужно переждать некоторое время, чтобы полиция забыла о нем. Пользуйтесь, девочки!
В воскресные вечера за домом на чистом дворе раздавались звуки беримбау [Беримбау - маленький музыкальный инструмент из железа]. Приходили повеселиться мулаты и негры. Сете Волтас играл и пел:
Мой товарищ боевой,
мы пойдем бродить с тобой,
мы пойдем бродить по свету.
Эй, товарищ...
Потом он передавал инструмент сеньору Нило и входил в круг. Теренсио взлетал вверх, подобно бумажному змею. Он прыгал легко, выше мулата Траиры. Юноша Батиста падал на пол, Сете Волтас зубами поднимал платок с земли. На поле сражения оставался в конце концов он один, с голой татуированной грудью.
На пляже возле скал Сете Волтас трепал сбрую Габриэлы, погружался в волны ее пенного и бурного моря. Габриэла была нежностью мира, ясностью дня и тайной ночи. Но грусть оставалась, грусть бродила по песку? бежала к морю, звучала в скалах.
- Почему ты грустишь, женщина?
- Не знаю. Я одинока.
- Я не могу, чтобы со мной грустили. Мой святой - веселый, да я и сам весельчак. Я убиваю грусть своим ножом.
- Не надо убивать.
- Почему?
Она хотела, чтобы у нее снова была плита, двор с дынным деревом и питангой, задняя комнатка и, наконец, тот добрый молодой человек.
- Неужели тебе мало меня? Женщины готовы убить и умереть из-за меня, ты должна благодарить свою судьбу.
- Мало. Никто мне не по душе. Все для меня нехороши.
- И ты никак не можешь его забыть?
- Не могу.
- Ну и что?
- Как что? Это плохо.
- Это значит - ничего тебе не хочется.
- Это плохо.
- Это значит, ничто тебя не радует.
- Плохо.
Однажды вечером он увел Габриэлу. Накануне он был с Микелиной, в субботу - с Паулой, у которой грудь как у горлицы, теперь наступила долгожданная очередь Габриэлы. В доме Доры сеньор Нило лежит в гамаке, а на груди у него королева. Парусник пришел в свою гавань.