Страница:
Чего же не хватало ему, чтобы быть счастливым до конца? Ни ревность, ни страх потерять кухарку не мучили его; разве найдет где-нибудь Габриэла такое жалованье и такое надежное место? К тому же она равнодушно отказывалась от предложений снять для нее.
дом и открыть счет в магазине, от шелковых платьев, туфель, от роскоши, которой обычно окружают содержанок. Почему - Насиб не знал; конечно, какая-то глупая причина у нее была, но он отнюдь не желал дознаваться, в чем тут дело. Каждый по-своему с ума сходит... Возможно, прав был Жоан Фулженсио, когда говорил о полевом цветке, который вянет, если его поставить в вазу. Но и это трогало Насиба так же мало, как и красноречивый шепот посетителей, когда она приходила в бар, их улыбки, взгляды; то, как они похлопывали ее по спине, старались прикоснуться к ее руке, плечу или груди, тоже больше не раздражало Насиба. Ведь это привлекало посетителей лишняя рюмка, лишний глоток!
Судья как-то попытался вытащить розу из волос Габриэлы, но она убежала. Насиб равнодушно наблюдал эту сцену. Чего же не хватало ему, чтобы быть счастливым до конца? Индеанка с Амазонки, эта девчонка из заведения Марии Машадан, когда они встречались ночью, спрашивала, обнажая в улыбке хищные зубы дикарки:
- Тебе нравится твоя Мара? Тебе хорошо со мной?
Ему было с ней хорошо. Маленькая и полненькая, с широким и круглым лицом, она, когда сидела на кровати, поджав под себя ноги, походила на бронзовую статуэтку. Они виделись не реже раза в неделю, и Насиб спал с ней. Это была связь без осложнений, без загадок, без неожиданностей, без бурных восторгов, без смерти и воскресения. Насиб бывал и у других женщин, так как у Мары было много почитателей. Полковникам нравился этот зеленый плод Амазонки, у девушки оставалось мало свободных вечеров. Иногда Насиб пленял красоток в кабаре и домах терпимости. А однажды он спал с новой содержанкой Кориолано, жившей в доме на площади. Это была молоденькая мулатка, привезенная с плантации. Кориолано теперь даже не пытался дознаваться, обманут он или нет... Так Насибу перепадало кое-что то тут, то там, - словом, он вернулся к своей прежней жизни. Однако постоянные отношения он поддерживал лишь с маленькой индеанкой. С ней он танцевал в кабаре, ходил пить пиво, есть запеканки. Если у нее выдавалось свободное время, она писала своим детским почерком записку Насибу, и он, закрыв бар, отправлялся на свидание. Было приятно, спрятав записку в карман, предвкушать ночь в постели Мары.
Чего же не хватало ему, чтобы быть счастливым до конца? Однажды Мара прислала записку: она ждет его вечером, "чтобы поиграть со своим котиком". Насиб довольно улыбнулся и после закрытия бара отправился в заведение Марии Машадан. Всем известная хозяйка публичного дома, без которой трудно было представить Ильеус, обняв Насиба, сказала по-матерински фамильярно:
- Зря прошелся, турчонок: Мара сейчас с полковником Алтино Бранданом. Он специально приехал из Рио-до-Брасо, что же ей было делать?
Насиб разозлился. Не на Мару - он не мог вмешиваться в ее жизнь, мешать ей зарабатывать на хлеб.
Но он злился, потому что пропал вечер, и его грызло желание. Шагая под дождем, он мечтал о женском теле. Пришел домой, разделся. В глубине дома в кухне или буфетной - раздался звон разбившейся посуды. Он пошел взглянуть, что случилось. Кот выскочил во двор. Дверь в заднюю комнату была открыта, Насиб заглянул туда. Нога Габриэлы свешивалась с кровати, мулатка улыбалась во сне, ее высокая грудь плавно дышала. От запаха гвоздики кружилась голова. Насиб подошел ближе. Она открыла глаза и сказала:
- Сеньор Насиб...
Ослепленный, он взглянул на нее и увидел землю, смоченную дождем, взрыхленную мотыгой, со всходами сажанцев какао, в этой земле зарождались деревья, на ней росла трава. На ней еще были долины и горы и глубокие пещеры; на этой земле он и насадит плантацию. Габриэла протянула руки и привлекла его к себе.
Когда Насиб лег рядом с Габриэлой и ощутил ее жар, в нем вдруг ожили унижение, злость, ненависть, боль разлуки, страдание мертвых ночей, оскорбленное самолюбие и радость прикосновения к пылающему телу Габриэлы. Он крепко сжал ее, оставив синяки на коже цвета корицы:
- Шлюха!
Губы ее, созданные для жарких поцелуев, улыбнулись ему и прошептали:
- Ну и что ж... - И Габриэла приникла головой к его волосатой груди: Красавчик...
О ШВЕДСКОМ СУДНЕ С СИРЕНОЙ ЛЮБВИ
Да, теперь он был счастлив до конца. Время идет, в.следующее воскресенье состоятся выборы. Никто не сомневался в их результатах, даже доктор Витор Мело, который, совсем пав духом, засел у себя в кабинете в Рио-де-Жанейро. Алтино Брандан и Рибейриньо за неделю заказали пышный обед в "Коммерческом ресторане" с шампанским и фейерверком. Заранее были назначены большие празднества. По подписному листу, который открыл Мундиньо Фалкан, был объявлен сбор средств на покупку дома, где родился капитан и где жил светлой памяти Казузинья Оливейра. Этот дом предполагали подарить капитану. Будущий префект тоже сделал благородный жест: он пожертвовал на диспансер для бедных детей, открытый доктором Алфредо Бастосом на холме Конкиста. После выборов Насиб намеревался вместе с Рибейриньо съездить посмотреть земли за горами Бафоре, о которых столько; слышал, а затем приобрести участок и заключить контракт на разбивку какаовой плантации.
Он играл каждый день в триктрак, беседовал с приятелями, рассказывал разные истории о сирийцах: "На родине моего отца бывает и похуже!.." Наевшись, за.- сыпал во время сиесты, мирно похрапывая. Ходил в кабаре с Ньо Гало, спал с Марой, да и с другими женщинами тоже. А с Габриэлой каждый раз, когда у него не было женщины и он не устал-и не хотел спать. Пожалуй, с ней чаще, чем с остальными. Потому что ни одна женщина не могла сравниться с: нею, такой пламенной и нежной, такой безумной в постели, такой сладостной в любви, для которой она была создана. На этой земле он насаждал плантацию. Насиб засыпал, положив тяжелую ногу на ее округлое бедро. Совсем как прежде. Впрочем, теперь он не ревновал ее к другим, не боялся потерять и не боялся, что она от него уйдет. В час сиесты, перед тем как заснуть, Насиб думал: теперь она только для постели, он чувствовал к ней то же, что и ко всем другим - к Маре, Ракели, рыжей Наташе, это было чувство без волнения, без прежней нежности. Так было лучше. Она ходила к Доре, танцевала и пела - шла подготовка к праздникам в месяц святой Марии. Насиб знал об этом, пожимал плечами, но посмотреть собирался. Габриэла была его кухаркой, с которой он спал, когда хотел. И какой кухаркой! Лучше не найдешь! Да и в постели она хороша, даже больше чем хороша - огонь, а не женщина!
В доме Доры Габриэла смеялась, веселилась, пела и танцевала. Она понесет штандарт в терно волхвов.
А в ночь на святого Иоанна будет прыгать через костер. Габриэла радовалась: жить хорошо. Было одиннадцать часов, и она возвращалась домой поджидать сеньора Насиба. Может быть, этой ночью он придет к ней, пощекочет усами ее затылок, положит свою тяжелую ногу на ее бедро, она приникнет к его мягкой, как подушка, груди. Габриэла прижимала кота к лицу, Он тихонько мяукал. Она слушала рассказы доны Арминды о духах и новорожденных. Грелась по утрам на солнышке, когда была хорошая погода, лакомилась гуявой, красными плодами питанги. Часами беседовала со своим другом Туиской, который теперь учился на плотника. Бегала босиком по пляжу, шлепала по холодной воде. После обеда водила на площади хоровод с ребятами. Смотрела на луну, ожидая Насиба. Жить хорошо!
Осталось четыре дня до воскресенья, на которое были назначены выборы. И вот около трех часов дня раздался гудок шведского сухогруза. Негритенок Туиска помчался на центральные улицы бесплатно распространять эту новость. Население Ильеуса высыпало на: набережную.
Даже прибытие епископа не вызвало в свое время такой сенсации. Разрываясь в небе, взлетели ракеты.
В порту гудели два парохода компании "Баияна", баржи и катера тоже приветствовали шведское судно.
Рыбачьи лодки и легкие суденышки вышли из бухты в открытое море, чтобы встретить и сопровождать его.
Шведское судно с развевавшейся между мачтами гирляндой флагов расцвечивания медленно пересекало бухту. Народ бежал по улицам по направлению к порту. На причалах собралась толпа. Оркестр общества 13 мая играл военный марш. Жоаким бил в барабан.
Магазины и лавки закрылись. Были отпущены с уроков ученики частных колледжей, начальной школы и гимназии Эноха. Радостно хлопали в ладоши ребята, собравшиеся в порту, кокетничали девушки из монастырской школы. Пронзительно гудели автомобили, грузовики, автобусы. Глория стояла между Жозуэ и Рибейриньо и громко смеялась, словно дразня дам из общества. Тонико Бастос, сама степенность, шествовал под руку с доной Олгой. Жеруза, в глубоком трауре, раскланялась с Мундиньо. Нило, не выпуская свистка изо рта, командовал Теренсио, Траирой, юным Батистой.
Отец Базилио пришел в порт со своими приемными детьми. Одноногий владелец "Бате-Фундо" с завистью поглядывал на Насиба и Плинио Арасу. Старые девы крестились, суетливые сестры Рейс улыбались. В их следующем презепио обязательно появится фотография шведского судна. Собрались все: и дамы из высшего общества, и девушки на выданье, и проститутки, и Мария Машадан, хозяйка окраинных уличек и кабаре. Доктор откашливался, готовясь к речи, подбирая слова помудренее. Как бы упомянуть об Офенизии в речи, посвященной шведскому пароходу? Негритенок Туиска взобрался на мачту парусника. Пастушки Доры пришли со штандартом терно, его, пританцовывая, несла Габриэла. Полковники, владельцы какаовых плантаций, вытащили револьверы и стреляли в воздух.
Весь Ильеус пришел в порт.
По оригинальному замыслу Жоана Фулженсио, состоялась символическая церемония: экспортеры Мундиньо Фалкан, Стевесон, фазендейро Амансио Леал и Рибейриньо принесли мешок какао на край причала, к которому пристал пароход. Первый мешок какао, который будет отправлен за границу прямо из Ильеуса.
На захватывающую речь доктора ответил вице-консул Швеции, долговязый агент судоходной компании.
Вечером, когда моряки сошли на берег, оживление в городе возросло. Ильеусцы угощали матросов в барах, капитана и офицеров повели в кабаре, причем капитана ликующие граждане едва не понесли на руках.
Хоть он и был привычен к крепким напиткам, хоть ему И приходилось пить водку в портах семи морей, но из "Батаклана" на борт его подняли пьяным до бесчувствия.
На следующий день после завтрака матросы были снова отпущены на берег и разбрелись по улицам города. "Как им понравилась ильеусская водка!" - с гордостью говорили грапиуны. Моряки продавали заграничные сигареты, ткани, духи, позолоченные безделушки. Деньги они тратили на кашасу и на проституток, а потом валялись пьяные прямо на улицах.
Это случилось после сиесты, до наступления часа вечерного аперитива - в эти пустые часы от трех до половины пятого. Насиб всегда пользовался затишьем, чтобы подсчитать кассу, спрятать деньги и подытожить выручку. Это случилось, когда Габриэла ушла домой, закончив работу. Шведский матрос, белокурый гигант ростом почти в два метра, вошел в бар, тяжело дохнул алкоголем в лицо Насибу и ткнул пальцем в бутылки с "Кана де Ильеус". Он умоляюще смотрел на араба и что-то бормотал на своем невероятном языке. Насиб уже выполнил гражданский долг, угощая накануне моряков кашасой. Он жестом потребовал денег. Белокурый швед пошарил в карманах, у негоне оказалось ни гроша. Зато он нашел забавную брошку с позолоченной сиреной. Он выложил на прилавок мать северных морей, стокгольмскую Иеманжу. Насиб взглядом следил за Габриэлой, которая в это время заворачивала за церковь. Потом он перевел глаза на сирену, на ее рыбий хвост. Бедра Габриэлы были такими же. Во всем мире нет другой такой женщины, такой пылкой, такой жаркой, такой нежной, ни одна женщина не умеет так вздыхать и так замирать в неге. Чем больше он с ней спал, тем больше он ее хотел. Она была соткана из песен и танцев, из солнца и луны, она была сделана из гвоздики и корицы. Теперь он ей ничего не дарил, Даже дешевых базарных безделушек. Насиб взял бутылку кашасы, налил граненый стакан. Матрос поднял стакан, взглянул на Насиба, двумя глотками выпил кашасу залпом и сплюнул. Насиб, улыбнувшись, положил в карман позолоченную сирену. Габриэла будет довольна, она рассмеется, вздохнет и скажет: "Ну зачем это, красавчик?"
Здесь и кончается история Насиба и Габриэлы. Из уголька, тлевшего в пепле, возрождается пламя любви.
ПОСТСКРИПТУМ
Некоторое время спустя полковник Жезуино МенДрнса был отдан под суд по обвинению в убийстве из ревности своей жены доны Синьязиньи Гедес Мендонш и хирурга-дантиста Осмупдо Пиментела. Двадцать вбсемь часов длились оживлённые дебаты, временами принимавшие ядовитый и резкий характер. Происходил бурный обмен репликами, адвокат Маурисио Каирес цитировал Библию, напоминал о неприличных черных чулках, говорил о морали и падении нравов.
Его речь была патетической. Эзекиел Прадо тоже выступал взволнованно: сейчас Ильеус уже не край бандитов и не рай для убийц. Рыдая, драматическим жестом указывал Эзекиел на плачущих родителей Осмундо, облаченных в траур. Его речь была посвящена цивилизации и прогрессу. Впервые в истории Ильеуса владелец какаовых плантаций был приговорен к тюремному заключению за то, что убил неверную жену и ее любовника.
дом и открыть счет в магазине, от шелковых платьев, туфель, от роскоши, которой обычно окружают содержанок. Почему - Насиб не знал; конечно, какая-то глупая причина у нее была, но он отнюдь не желал дознаваться, в чем тут дело. Каждый по-своему с ума сходит... Возможно, прав был Жоан Фулженсио, когда говорил о полевом цветке, который вянет, если его поставить в вазу. Но и это трогало Насиба так же мало, как и красноречивый шепот посетителей, когда она приходила в бар, их улыбки, взгляды; то, как они похлопывали ее по спине, старались прикоснуться к ее руке, плечу или груди, тоже больше не раздражало Насиба. Ведь это привлекало посетителей лишняя рюмка, лишний глоток!
Судья как-то попытался вытащить розу из волос Габриэлы, но она убежала. Насиб равнодушно наблюдал эту сцену. Чего же не хватало ему, чтобы быть счастливым до конца? Индеанка с Амазонки, эта девчонка из заведения Марии Машадан, когда они встречались ночью, спрашивала, обнажая в улыбке хищные зубы дикарки:
- Тебе нравится твоя Мара? Тебе хорошо со мной?
Ему было с ней хорошо. Маленькая и полненькая, с широким и круглым лицом, она, когда сидела на кровати, поджав под себя ноги, походила на бронзовую статуэтку. Они виделись не реже раза в неделю, и Насиб спал с ней. Это была связь без осложнений, без загадок, без неожиданностей, без бурных восторгов, без смерти и воскресения. Насиб бывал и у других женщин, так как у Мары было много почитателей. Полковникам нравился этот зеленый плод Амазонки, у девушки оставалось мало свободных вечеров. Иногда Насиб пленял красоток в кабаре и домах терпимости. А однажды он спал с новой содержанкой Кориолано, жившей в доме на площади. Это была молоденькая мулатка, привезенная с плантации. Кориолано теперь даже не пытался дознаваться, обманут он или нет... Так Насибу перепадало кое-что то тут, то там, - словом, он вернулся к своей прежней жизни. Однако постоянные отношения он поддерживал лишь с маленькой индеанкой. С ней он танцевал в кабаре, ходил пить пиво, есть запеканки. Если у нее выдавалось свободное время, она писала своим детским почерком записку Насибу, и он, закрыв бар, отправлялся на свидание. Было приятно, спрятав записку в карман, предвкушать ночь в постели Мары.
Чего же не хватало ему, чтобы быть счастливым до конца? Однажды Мара прислала записку: она ждет его вечером, "чтобы поиграть со своим котиком". Насиб довольно улыбнулся и после закрытия бара отправился в заведение Марии Машадан. Всем известная хозяйка публичного дома, без которой трудно было представить Ильеус, обняв Насиба, сказала по-матерински фамильярно:
- Зря прошелся, турчонок: Мара сейчас с полковником Алтино Бранданом. Он специально приехал из Рио-до-Брасо, что же ей было делать?
Насиб разозлился. Не на Мару - он не мог вмешиваться в ее жизнь, мешать ей зарабатывать на хлеб.
Но он злился, потому что пропал вечер, и его грызло желание. Шагая под дождем, он мечтал о женском теле. Пришел домой, разделся. В глубине дома в кухне или буфетной - раздался звон разбившейся посуды. Он пошел взглянуть, что случилось. Кот выскочил во двор. Дверь в заднюю комнату была открыта, Насиб заглянул туда. Нога Габриэлы свешивалась с кровати, мулатка улыбалась во сне, ее высокая грудь плавно дышала. От запаха гвоздики кружилась голова. Насиб подошел ближе. Она открыла глаза и сказала:
- Сеньор Насиб...
Ослепленный, он взглянул на нее и увидел землю, смоченную дождем, взрыхленную мотыгой, со всходами сажанцев какао, в этой земле зарождались деревья, на ней росла трава. На ней еще были долины и горы и глубокие пещеры; на этой земле он и насадит плантацию. Габриэла протянула руки и привлекла его к себе.
Когда Насиб лег рядом с Габриэлой и ощутил ее жар, в нем вдруг ожили унижение, злость, ненависть, боль разлуки, страдание мертвых ночей, оскорбленное самолюбие и радость прикосновения к пылающему телу Габриэлы. Он крепко сжал ее, оставив синяки на коже цвета корицы:
- Шлюха!
Губы ее, созданные для жарких поцелуев, улыбнулись ему и прошептали:
- Ну и что ж... - И Габриэла приникла головой к его волосатой груди: Красавчик...
О ШВЕДСКОМ СУДНЕ С СИРЕНОЙ ЛЮБВИ
Да, теперь он был счастлив до конца. Время идет, в.следующее воскресенье состоятся выборы. Никто не сомневался в их результатах, даже доктор Витор Мело, который, совсем пав духом, засел у себя в кабинете в Рио-де-Жанейро. Алтино Брандан и Рибейриньо за неделю заказали пышный обед в "Коммерческом ресторане" с шампанским и фейерверком. Заранее были назначены большие празднества. По подписному листу, который открыл Мундиньо Фалкан, был объявлен сбор средств на покупку дома, где родился капитан и где жил светлой памяти Казузинья Оливейра. Этот дом предполагали подарить капитану. Будущий префект тоже сделал благородный жест: он пожертвовал на диспансер для бедных детей, открытый доктором Алфредо Бастосом на холме Конкиста. После выборов Насиб намеревался вместе с Рибейриньо съездить посмотреть земли за горами Бафоре, о которых столько; слышал, а затем приобрести участок и заключить контракт на разбивку какаовой плантации.
Он играл каждый день в триктрак, беседовал с приятелями, рассказывал разные истории о сирийцах: "На родине моего отца бывает и похуже!.." Наевшись, за.- сыпал во время сиесты, мирно похрапывая. Ходил в кабаре с Ньо Гало, спал с Марой, да и с другими женщинами тоже. А с Габриэлой каждый раз, когда у него не было женщины и он не устал-и не хотел спать. Пожалуй, с ней чаще, чем с остальными. Потому что ни одна женщина не могла сравниться с: нею, такой пламенной и нежной, такой безумной в постели, такой сладостной в любви, для которой она была создана. На этой земле он насаждал плантацию. Насиб засыпал, положив тяжелую ногу на ее округлое бедро. Совсем как прежде. Впрочем, теперь он не ревновал ее к другим, не боялся потерять и не боялся, что она от него уйдет. В час сиесты, перед тем как заснуть, Насиб думал: теперь она только для постели, он чувствовал к ней то же, что и ко всем другим - к Маре, Ракели, рыжей Наташе, это было чувство без волнения, без прежней нежности. Так было лучше. Она ходила к Доре, танцевала и пела - шла подготовка к праздникам в месяц святой Марии. Насиб знал об этом, пожимал плечами, но посмотреть собирался. Габриэла была его кухаркой, с которой он спал, когда хотел. И какой кухаркой! Лучше не найдешь! Да и в постели она хороша, даже больше чем хороша - огонь, а не женщина!
В доме Доры Габриэла смеялась, веселилась, пела и танцевала. Она понесет штандарт в терно волхвов.
А в ночь на святого Иоанна будет прыгать через костер. Габриэла радовалась: жить хорошо. Было одиннадцать часов, и она возвращалась домой поджидать сеньора Насиба. Может быть, этой ночью он придет к ней, пощекочет усами ее затылок, положит свою тяжелую ногу на ее бедро, она приникнет к его мягкой, как подушка, груди. Габриэла прижимала кота к лицу, Он тихонько мяукал. Она слушала рассказы доны Арминды о духах и новорожденных. Грелась по утрам на солнышке, когда была хорошая погода, лакомилась гуявой, красными плодами питанги. Часами беседовала со своим другом Туиской, который теперь учился на плотника. Бегала босиком по пляжу, шлепала по холодной воде. После обеда водила на площади хоровод с ребятами. Смотрела на луну, ожидая Насиба. Жить хорошо!
Осталось четыре дня до воскресенья, на которое были назначены выборы. И вот около трех часов дня раздался гудок шведского сухогруза. Негритенок Туиска помчался на центральные улицы бесплатно распространять эту новость. Население Ильеуса высыпало на: набережную.
Даже прибытие епископа не вызвало в свое время такой сенсации. Разрываясь в небе, взлетели ракеты.
В порту гудели два парохода компании "Баияна", баржи и катера тоже приветствовали шведское судно.
Рыбачьи лодки и легкие суденышки вышли из бухты в открытое море, чтобы встретить и сопровождать его.
Шведское судно с развевавшейся между мачтами гирляндой флагов расцвечивания медленно пересекало бухту. Народ бежал по улицам по направлению к порту. На причалах собралась толпа. Оркестр общества 13 мая играл военный марш. Жоаким бил в барабан.
Магазины и лавки закрылись. Были отпущены с уроков ученики частных колледжей, начальной школы и гимназии Эноха. Радостно хлопали в ладоши ребята, собравшиеся в порту, кокетничали девушки из монастырской школы. Пронзительно гудели автомобили, грузовики, автобусы. Глория стояла между Жозуэ и Рибейриньо и громко смеялась, словно дразня дам из общества. Тонико Бастос, сама степенность, шествовал под руку с доной Олгой. Жеруза, в глубоком трауре, раскланялась с Мундиньо. Нило, не выпуская свистка изо рта, командовал Теренсио, Траирой, юным Батистой.
Отец Базилио пришел в порт со своими приемными детьми. Одноногий владелец "Бате-Фундо" с завистью поглядывал на Насиба и Плинио Арасу. Старые девы крестились, суетливые сестры Рейс улыбались. В их следующем презепио обязательно появится фотография шведского судна. Собрались все: и дамы из высшего общества, и девушки на выданье, и проститутки, и Мария Машадан, хозяйка окраинных уличек и кабаре. Доктор откашливался, готовясь к речи, подбирая слова помудренее. Как бы упомянуть об Офенизии в речи, посвященной шведскому пароходу? Негритенок Туиска взобрался на мачту парусника. Пастушки Доры пришли со штандартом терно, его, пританцовывая, несла Габриэла. Полковники, владельцы какаовых плантаций, вытащили револьверы и стреляли в воздух.
Весь Ильеус пришел в порт.
По оригинальному замыслу Жоана Фулженсио, состоялась символическая церемония: экспортеры Мундиньо Фалкан, Стевесон, фазендейро Амансио Леал и Рибейриньо принесли мешок какао на край причала, к которому пристал пароход. Первый мешок какао, который будет отправлен за границу прямо из Ильеуса.
На захватывающую речь доктора ответил вице-консул Швеции, долговязый агент судоходной компании.
Вечером, когда моряки сошли на берег, оживление в городе возросло. Ильеусцы угощали матросов в барах, капитана и офицеров повели в кабаре, причем капитана ликующие граждане едва не понесли на руках.
Хоть он и был привычен к крепким напиткам, хоть ему И приходилось пить водку в портах семи морей, но из "Батаклана" на борт его подняли пьяным до бесчувствия.
На следующий день после завтрака матросы были снова отпущены на берег и разбрелись по улицам города. "Как им понравилась ильеусская водка!" - с гордостью говорили грапиуны. Моряки продавали заграничные сигареты, ткани, духи, позолоченные безделушки. Деньги они тратили на кашасу и на проституток, а потом валялись пьяные прямо на улицах.
Это случилось после сиесты, до наступления часа вечерного аперитива - в эти пустые часы от трех до половины пятого. Насиб всегда пользовался затишьем, чтобы подсчитать кассу, спрятать деньги и подытожить выручку. Это случилось, когда Габриэла ушла домой, закончив работу. Шведский матрос, белокурый гигант ростом почти в два метра, вошел в бар, тяжело дохнул алкоголем в лицо Насибу и ткнул пальцем в бутылки с "Кана де Ильеус". Он умоляюще смотрел на араба и что-то бормотал на своем невероятном языке. Насиб уже выполнил гражданский долг, угощая накануне моряков кашасой. Он жестом потребовал денег. Белокурый швед пошарил в карманах, у негоне оказалось ни гроша. Зато он нашел забавную брошку с позолоченной сиреной. Он выложил на прилавок мать северных морей, стокгольмскую Иеманжу. Насиб взглядом следил за Габриэлой, которая в это время заворачивала за церковь. Потом он перевел глаза на сирену, на ее рыбий хвост. Бедра Габриэлы были такими же. Во всем мире нет другой такой женщины, такой пылкой, такой жаркой, такой нежной, ни одна женщина не умеет так вздыхать и так замирать в неге. Чем больше он с ней спал, тем больше он ее хотел. Она была соткана из песен и танцев, из солнца и луны, она была сделана из гвоздики и корицы. Теперь он ей ничего не дарил, Даже дешевых базарных безделушек. Насиб взял бутылку кашасы, налил граненый стакан. Матрос поднял стакан, взглянул на Насиба, двумя глотками выпил кашасу залпом и сплюнул. Насиб, улыбнувшись, положил в карман позолоченную сирену. Габриэла будет довольна, она рассмеется, вздохнет и скажет: "Ну зачем это, красавчик?"
Здесь и кончается история Насиба и Габриэлы. Из уголька, тлевшего в пепле, возрождается пламя любви.
ПОСТСКРИПТУМ
Некоторое время спустя полковник Жезуино МенДрнса был отдан под суд по обвинению в убийстве из ревности своей жены доны Синьязиньи Гедес Мендонш и хирурга-дантиста Осмупдо Пиментела. Двадцать вбсемь часов длились оживлённые дебаты, временами принимавшие ядовитый и резкий характер. Происходил бурный обмен репликами, адвокат Маурисио Каирес цитировал Библию, напоминал о неприличных черных чулках, говорил о морали и падении нравов.
Его речь была патетической. Эзекиел Прадо тоже выступал взволнованно: сейчас Ильеус уже не край бандитов и не рай для убийц. Рыдая, драматическим жестом указывал Эзекиел на плачущих родителей Осмундо, облаченных в траур. Его речь была посвящена цивилизации и прогрессу. Впервые в истории Ильеуса владелец какаовых плантаций был приговорен к тюремному заключению за то, что убил неверную жену и ее любовника.