Амаду Жоржи. Габриэла, корица и гвоздика

   Лоуривал, высокомерный и пресыщенный, всячески старающийся показать свое превосходство, самодовольный сноб, бездетный вдовец, похоронивший женумиллионершу, внезапно - во время одного из своих обычных путешествий в Европу - женился вторично, на француженке, манекенщице из дома моделей.
   Между супругами была большая разница в возрасте, и Мадлен не очень скрывала причины, побудившие ее выйти замуж за Лоуривала. Мундиньо чувствовал, что если он не уедет навсегда, то ничто - ни моральные соображения, ни скандал, ни угрызения совести - не помешает им принадлежать друг другу. Они неотступно преследовали друг друга взглядами, руки их вздрагивали при соприкосновении, голоса срывались. Высокомерный и холодный Лоуривал никак не мог представить, что младший брат, этот сумасшедший Мундиньо, бросил все ради него, ради своего брата.
   Ильеус излечил Мундиньо, а поскольку он вылечился, то, пожалуй, мог бы теперь спокойно смотреть на Мадлен, ведь никаких чувств к ней у ного уже не осталось.
   Он оглядел в бинокль Ильеус, увидел араба Насиба, стоявшего в окне своего дома. Улыбнулся, так как хозяин бара напомнил ему о капитане, с которым он обычно играл в шашки и в триктрак. Капитан будет ему очень полезен. Он стал лучшим другом Мундиньо, уже делает туманные намеки, что был бы не прочь заняться политической деятельностью. В городе ни для кого не была секретом неприязнь капитана к Бастосам, поскольку его отец был отстранен ими от власти и разгромлен в политической борьбе двадцать лет тому назад. Мундиньо делал вид, что не понимает намеков капитана, так как в то время лишь подготавливал почву. Теперь час настал. Нужно будет вызвать капитана на откровенный разговор и предложить ему возглавить оппозицию. Он покажет братьям, на что способен. Не говоря уже о том, что для прогресса Ильеуса, для ускорения темпов развития город нуждался в таком человеке, как он, - ведь эти полковники не понимают, что сейчас нужно району.
   Мундиньо возвратил бинокль, в это время лоцман поднялся на борт, и судно повернулось носом ко входу в гавань.
   О ПРИБЫТИИ ПАРОХОДА
   Несмотря на утренний час, небольшая толпа наблюдала за сложными работами по снятию парохода с мели. Он застрял у входа в бухту, засел там, казалось, намертво.
   С вершины холма Уньан любопытные видели, как суетятся капитан и лоцман, отдавая приказания, как бегают матросы, как торопливо снуют офицеры. Маленькие шлюпки, подошедшие со стороны Понтала, окружили судно.
   Пассажиры стояли у борта, почти все они были в пижамах и комнатных туфлях, кое-кто, впрочем, уже оделся, приготовившись к высадке. Они оживленно перекликались с родственниками, которые поднялись чуть свет, чтобы встретить их в порту, рассказывали, как прошло путешествие, обменивались шутками по поводу того, что пароход сел на мель. С борта кто-то крикнул семье, которая стояла на берегу:
   - Бедняжка, она умирала в страшных мучениях!
   При этом известии громко зарыдала дама средних лет, одетая во все черное и пришедшая в сопровождении печального худого мужчины с траурной повязкой на рукаве и черной ленточкой в петлице пиджака. Двое их детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слезы матери.
   Зрители, разбившись на группы, обменивались приветствиями, обсуждали случившееся.
   - Эта мель - позор для города...
   - Она представляет серьезную опасность. В один прекрасный день какой-нибудь пароход застрянет тут навсегда, и тогда прощай порт Ильеус...
   - Правительство штата не принимает мер...
   - Не принимает мер? Да оно нарочно оставляет эту мель, чтобы к нам не заходили большие суда, чтобы только Баия экспортировала какао.
   - И префектура тоже бездействует. Префект боится потребовать даже самую малость. Он только и может, что поддакивать правительству.
   - Ильеус должен показать, чего он стоит.
   Группа, пришедшая с рыбного рынка, включилась в разговор. Доктор со своей обычной горячностью призывал выступить против политических деятелей и правителей Баии, которые относятся к их муниципалитету с пренебрежением, как будто он не был самым богатым, самым процветающим из всех муниципалитетов штата, дающим самые большие доходы, не говоря об Итабуне, городе, растущем как гриб, - ведь его муниципалитет также страдает от бездеятельности правителей, от их косности, от равнодушия к проблеме порта Ильеуса.
   - Вина действительно наша, и мы должны признать это, - сказал капитан.
   - Почему наша?
   - А чья же еще? И это легко доказать: кто делает политику в Ильеусе? Те же люди, что и двадцать лег назад. Мы выбираем на посты префектов, депутатов, сенаторов от штата и федеральных депутатов людей, которые не имеют ничего общего с Ильеусом, и делаем это во исполнение старых обязательств, взятых в незапамятные времена.
   Жоан Фулженсио поддержал капитана:
   - Это верно. Полковники продолжают голосовать за тех, кто оказал им в свое время поддержку.
   - А в результате приносятся в жертву интересы Ильеуса.
   - Обязательства нужно выполнять... - защищался полковник Амансио Леал. - Когда нам была необходима поддержка...
   - Теперь у города совсем иные нужды...
   Доктор погрозил пальцем:
   - Этому безобразию надо положить конец. Следует избрать людей, которые представляли бы подлинные интересы нашего края.
   Полковник Мануэл Ягуар рассмеялся:
   - А голоса, доктор? Где вы добудете голоса?
   Полковник Амансио Леал сказал, как всегда, мягко:
   - Послушайте, доктор, теперь много говорят о прогрессе и цивилизации, о необходимости коренных перемен в Ильеусе. Я целыми днями только это и слышу.
   Но скажите, пожалуйста, благодаря кому совершился этот прогресс? Разве не благодаря нам, плантаторам?
   У нас есть свои обязательства, которые мы приняли в трудный час, а мы люди слова. Пока я жив, мой голос будет принадлежать куму Рамиро Бастосу и тому, на кого он укажет. Я даже знать не хочу его имени. А все потому, что Рамиро оказал мне большую поддержку, когда мы рисковали жизнью в этих дебрях...
   Араб Насиб присоединился к кружку беседовавших, он все еще не совсем проснулся и был озабочен и расстроен.
   - О чем речь?
   Капитан объяснил:
   - Полковники по своей отсталости не понимают, что сейчас уже не те времена, что сейчас все по-иному и проблемы теперь совсем другие, чем двадцать - тридцать лет назад.
   Но араба не заинтересовала эта тема и не увлекла дискуссия, которая в другое время захватила бы его.
   Насиба не покидала мысль, что накануне банкета бар остался без кухарки, поэтому он лишь кивнул в ответ на слова капитана.
   - Вы что-то скучный. Почему у вас такое мрачное лицо?
   - Кухарка ушла...
   - Вот так причина!.. - И капитан вернулся к дискуссии, которая становилась все оживленнее и в которую вовлекалось все больше народу.
   Вот так причина... Вот так причина... Насиб отошел на несколько шагов, как бы отдаляясь на известное расстояние от крамольной беседы. Звучный, громкий голос доктора переплетался с мягким, но твердым голосом полковника Амансио. Какое ему, Насибу, дело до префектуры Ильеуса, до депутатов и сенаторов!
   Сейчас для него нет ничего важнее завтрашнего обеда на тридцать персон. Сестры Рейс если и примут заказ, то сдерут три шкуры... Надо же, как раз теперь, когда все шло так хорошо...
   Когда он купил бар "Везувий" на площади СанСебастьян в жилом квартале вдалеке (даже, пожалуй, не вдалеке, поскольку расстояния в Ильеусе малы до смешного, а в отдалении) от торгового центра, от порта, где находились его главные конкуренты, то некоторые друзья и его дядя сочли, что он сошел с ума. Бар был в полном упадке, совершенно не посещался, в нем тучами летали мухи. А кафе в порту процветали, там было всегда полно народу. Но Насиб не хотел попрежнему отмеривать ткани за прилавком магазина, за который он встал после смерти отца. Ему не нравилась эта работа, а еще больше общество дяди и шурина - агронома с экспериментальной станции какао.
   Пока отец был жив, магазин торговал хорошо, старик был человеком предприимчивым и пользовался всеобщей симпатией. Дядя же, обремененный семьей и боявшийся всяких нововведений, трусливо топтался на месте, довольствуясь немногим. Насиб продал свою часть в деле, пустил деньги в оборот, заключил ряд рискованных сделок, покупая и продавая какао, и, наконец, купил бар; это было почти пять лет назад. Приобрел он его у одного итальянца, который уехал в провинцию, гонимый какаовыми галлюцинациями.
   Бар в Ильеусе давал большую прибыль, даже большую, чем кабаре. В городе всегда было много народу, привлеченного слухами о возможности разбогатеть, толпа коммивояжеров заполняла улицы, немало людей останавливалось проездом. Не одна сделка была заключена за столиками баров, к тому же существовал обычай демонстрировать свою доблесть в выпивке и вошла в моду привычка, занесенная англичанами во времена постройки железной дороги: выпивать перед завтраком и обедом аперитив, разыгрывая в кости, кому платить. Эту привычку переняло все мужское население города.
   До полудня и после пяти вечера бары бывали переполнены.
   Бар "Везувий" был самым старинным в городе. Он занимал первый этаж дома на углу маленькой красивой площади недалеко от моря, где стояла церковь святого Себастьяна. На другом углу недавно открылся кинотеатр "Ильеус". "Везувий" пришел в упадок не потому, что был расположен в стороне от торговых улиц, где процветали кафе "Идеал", бар "Шик" и бар "Золотая водка" Плинио Арасы, с которыми конкурировал Насиб. В этом был повинен итальянец, который думал лишь о плантациях какао. Он не заботился о баре, не обновлял запасов вин, не предпринимал ничего, что могло бы привлечь посетителей. Старый граммофон, на котором прокручивались пластинки с оперными ариями, был сломан и стоял покрытый паутиной. Стулья развалились, ножки у столиков были сломаны, сукно на бильярде порвалось. Даже название бара, намалеванное огненными буквами на фоне извержения вулкана, совершенно выцвело от времени. Насиб приобрел всю эту рухлядь, а также название и помещение, за очень небольшие деньги. Итальянцу остался только граммофон с пластинками.
   Насиб выкрасил все заново, заказал новые столы и стулья, поставил столики для игры в шашки и триктрак, продал бильярд в бар Макуко, оборудовал в глубине бара помещение для игры в покер. У него всегда был разнообразный ассортимент вин, мороженое для семей в часы вечерних прогулок по набережной и в часы окончания киносеансов, а в часы аперитива подавались изысканные закуски и сладости.
   Это была мелочь, которая, казалось бы, не имела большого значения: акараже [Акараже - блюдо из вареной фасоли, поджаренной в пальмовом масле], абара [Абара - блюдо из вареной фасоли, приправленной перцем и пальмовым маслом], пирожки из маниоки и пубы [Пуба - размоченная в воде маниока], запеканки из нежных сири, креветок и трески, пирожные из сладкой маниоки и кукурузы.
   Идею подал Жоан Фулженсио.
   - Почему вы не готовите этих кушаний для продажи в баре? - спросил он однажды, смакуя акараже старой Филомены, которое она приготовила для араба, любившего поесть.
   Поначалу бар посещали только приятели Насиба:
   компания из "Папелариа Модело", приходившая сюда поспорить после закрытия магазина, любители триктрака и шашек и иногда более респектабельные лица, например судья, а также адвокат Маурисио, которым не очень нравилось бывать в портовых барах, куда ходила разношерстная публика и где нередко вспыхивали бурные ссоры с драками и перестрелками. Затем бар стали посещать и семьи, привлеченные мороженым и фруктовыми прохладительными напитками. Но посетителей стало гораздо больше и бар начал процветать с тех пор, как в часы аперитива появились на столах закуски и сладости.
   Многие часто приходили поиграть в покер в специальном зале. Для избранных посетителей - полковника Амансио Леала, богача Малуфа, полковника Мелка Тавареса, Рибейриньо, владельца обувного магазина сирийца Фуада, Оснара Фарии (единственным занятием которого были игра в покер и интрижки с негритяночками на холме Конкиста), Эзекиела Прадо и некоторых других - Насиб приберегал к полуночи часть запеканок, пирожков и сладостей. Пили в баре много, доходы Насиба росли.
   Через короткое время "Везувий" снова достиг расцвета. Он опередил кафе "Идеал" и бар "Шик", только в "Золотой водке" посетителей было, пожалуй, больше. Насиб не мог жаловаться, хотя работал как вол.
   Ему помогали Разиня Шико и Бико Фино, иногда негритенок Туиска, который обычно располагался со своим ящиком, щетками и гуталином на широком тротуаре у бара, рядом со столиками, стоящими на вольном воздухе. Дела шли хорошо, это занятие было Насибу по душе, в баре обсуждались все новости и все, даже самые незначительные городские события, а также все известия о том, что происходит в стране и за границей.
   Посетители с симпатией относились к Насибу, "человеку порядочному и трудолюбивому", как говаривал судья, усаживаясь после обеда, чтобы созерцать море и движение толпы на площади, за один из столиков, стоявших на улице.
   Все шло хорошо до сегодняшнего дня, когда сумасшедшая Филомена выполнила свою давнюю угрозу.
   Кто станет готовить для бара и для него, Насиба, слабостью которого было хорошо поесть и который так любил вкусно приправленные и наперченные кушанья?
   Нечего и думать, чтобы постоянно пользоваться услугами сестер Рейс, вряд ли они согласятся, да и он не в состоянии был их оплачивать. Сестры берут так дорого, что оплата их услуг поглотила бы весь его доход.
   Надо сегодня же постараться раздобыть кухарку, и к тому же первоклассную, иначе...
   - Пароходу, наверно, придется выбросить груз в море, чтобы сняться с мели, - заметил мужчина без пиджака. - Он, видно, крепко засел.
   Насиб забыл на мгновение свои заботы: машины парохода работали со страшным ревом, но безуспешно.
   - Этому надо положить конец... - послышался голос доктора, принимавшего участие в споре.
   - Никому толком не известно, кто он такой, этот Мундиньо Фалкан, - как всегда вкрадчиво говорил Амансио Леал.
   - Не известно? Ну, а я вам скажу, что он - именно тот, кто нужен Ильеусу.
   Пароход содрогался, днище его волочилось по песку, машины стонали, лоцман выкрикивал команду.
   На капитанском мостике появился мужчина, еще молодой, хорошо одетый. Заслонив рукою глаза от солнца, он старался найти друзей в толпе встречавших.
   - Вон он... Мундиньо!
   - Где?
   - Там, наверху...
   Раздались крики:
   - Мундиньо! Мундиньо!
   Тот услышал, посмотрел в сторону, откуда доносились голоса, помахал рукой. Потом спустился по трапу, исчез на несколько мгновений, затем, улыбаясь, появился у борта среди пассажиров. Тут он сложил ладони рупором и прокричал:
   - Инженер едет!
   - Какой инженер?
   - Из министерства путей сообщения, обследовать бухту. Важные новости...
   , - Слыхали, что я вам говорил?
   Позади Мундиньо Фалкана появилась незнакомая женщина, блондинка в большой зеленой шляпе.
   С улыбкой она дотронулась до руки Мундиньо.
   - Вот это бабенка, черт возьми! Мундиньо не теряет времени даром...
   - Да, хороша! - согласился Ньо Гало, кивнув головой.
   Пароход резко накренился, испугав пассажиров - блондинка даже вскрикнула, - и снялся с мели; радостные крики раздались на берегу и на борту судна. Стоявший рядом с Мундиньо смуглый, очень худой мужчина с сигаретой во рту поглядывал вокруг с безразличным видом. Экспортер сказал ему что-то, тот рассмеялся в ответ.
   - Ловкач этот Мундиньо... - одобрительно заметил полковник Рибейриньо.
   Пароход дал громкий, длинный гудок и направился к причалу.
   - Ишь ты, прямо лорд, не то что мы, грешные, - мрачно отозвался полковник Амансио Леал.
   - Пойдем узнаем, какие новости привез Мундиньо, - предложил капитан.
   - А я пойду в пансион, переоденусь и выпью кофе. - Мануэл Ягуар распрощался.
   - Я тоже... - Амансио Леал пошел с ним.
   Друзья направились в порт, обсуждая сообщение Мундиньо.
   - По-видимому, ему удалось расшевелить министерство. Он не зря там побывал.
   - Мундиньо действительно пользуется авторитетом.
   - Что за женщина! Лакомый кусочек... - вздыхал полковник Рибейриньо.
   Когда они подошли к дебаркадеру, пароход маневрировал, готовясь причалить. Пассажиры, направляющиеся в Баию, Аракажу, Масейо, Ресифе, с любопытством поглядывали на берег. Мундиньо Фалкан сошел одним из первых и сразу очутился в объятиях друзей. Араб приветствовал его с подчеркнутой любезностью.
   - Пополнел... - Помолодел...
   - В Рио-де-Жанейро все молодеют...
   Блондинка - не такая молодая, какой она казалась издали, однако более красивая, изящно одетая и умело подкрашенная ("иностранная куколка", -решил полковник Рибейриньо) - и худой как скелет мужчина остановились неподалеку в ожидании. Мундиньо шутливо представил их, подражая цирковому зазывале:
   - Принц Сандра, фокусник экстра-класса, и его супруга, танцовщица Анабела... Их гастроли состоятся в Ильеусе.
   Мужчина, который с борта крикнул о том, что какая-то женщина умерла в мучениях, обнимался теперь с семьей и рассказывал печальные подробности:
   - Она умирала целый месяц, бедняжка! Мне никогда не приходилось видеть подобных страданий...
   Она стонала день и ночь так, что сердце разрывалось на части.
   Пожилая женщина зарыдала еще сильнее. Мундиньо, артисты, капитан, доктор, Насиб, фазендейро пошли по дебаркадеру. Носильщики несли чемоданы, Анабела раскрыла зонтик.
   - Не хотите ли пригласить эту девушку танцевать в вашем баре? предложил Насибу Мундиньо Фалкан. - У нее танец с покрывалами, мой дорогой, это произведет такой фурор...
   Насиб поднял руки к небу:
   - В баре? Что вы, ведь у меня не кино и не кабаре... А вот кухарка мне сейчас действительно нужна.
   Все рассмеялись. Капитан взял Мундиньо под руку. - Как инженер?
   - В конце месяца будет здесь. Министр мне это гарантировал.
   О СЕСТРАХ РЕЙС И ИХ ПРЕЗЕПИО
   Сестры Рейс - толстенькая Кинкина и худенькая Флорзинья, возвращавшиеся с семичасовой мессы, ускорили мелкие шажки, завидев Насиба, ожидавшего их у ворот дома. Это были веселые старушки; вдвоем они насчитывали сто двадцать восемь лет добротной, неоспоримой девственности. Они были близнецы и последние представительницы древней ильеусской фамилии, существовавшей до начала эры какао, то есть потомки тех, что уступили место уроженцам Сержипе, Алагоаса, Сеары, жителям сертанов, арабам, итальянцам, испанцам. Владелицы хорошего дома на улице Полковника Адами, где они жили - и приобрести который, кстати, упорно добивались многие богатые полковники, - а также трех других домов на главной площади, они существовали на арендную плату за эти дома и на доходы от продажи сладостей, которыми торговал по вечерам негритенок Туиска. Знаменитые кондитерши, волшебницы кухни, они иногда принимали заказы на обслуживание званых завтраков и обедов.
   Однако прославились они - и это сделалось достопримечательностью города - большим рождественским презепио, делаемым ежегодно в одном из парадных залов их голубого дома. Они трудились весь год, вырезая и наклеивая на картон картинки из журналов, чтобы презепио было еще больше, еще богаче и благочестивее.
   - Вы сегодня что-то рано встали, сеньор Насиб...
   - Иногда приходится.
   - А где журналы, которые вы обещали?
   - Принесу, донья Флорзинья, обязательно принесу. Уже подбираю.
   Деятельная, подвижная Флорзинья выпрашивала журналы у всех знакомых, спокойная, солидная Кинкина лишь благодушно улыбалась. В своих старомодных платьях, с шалями на голове, они казались комическими персонажами, сошедшими со страниц старинной книги.
   - Что вас привело к нам в столь ранний час?
   - Я хотел поговорить с вами об одном деле.
   - Так заходите...
   Входная дверь вела на веранду, где росли цветы, за которыми хозяйки тщательно ухаживали. Согбенная годами служанка, еще более дряхлая, чем старые девы, расхаживала между горшками и вазами, поливая растения из ведра.
   - Пройдите в зал презепио, - пригласила Кинкина.
   - Анастасия, рюмку ликеру сеньору Насибу! - распорядилась Флорзинья. Какой вы предпочитаете?
   Из женипапо [Женипапо - плод, дающий темный сок. Из женипапо на севере Бразилии приготовляют вино] или ананасный? У нас еще есть апельсиновый и из маракужи...[Маракужа - бразильский плод, имеет тринадцать разновидностей].
   Насиб знал по собственному опыту, что если кто-либо хотел добиться успеха в переговорах с сестрами Рейс, он должен был непременно попробовать их ликер - с утра пораньше, о господи! - похвалить его, осведомиться, как идет оборудование презепио, проявить к нему интерес. Насибу нужно было обеспечить на несколько дней закуски и сладости для бара, а также обед, заказанный автобусной компанией на завтрашний вечер, и все это, не имея кухарки.
   Дом был старинный, с двумя гостиными, окна которых выходили на улицу. Одну из них уже давно не использовали по назначению, превратив в зал презепио. Но презепио находилось в нем не в течение всего года. Его сооружали только в декабре и показывали желающим вплоть до наступления карнавальных празднеств, затем Кинкина и Флорзинья аккуратно его разбирали и начинали исподволь готовиться к следующему рождеству.
   Презепио сестер Рейс было не единственным в Ильеусе. Существовали и другие, причем среди них были и красивые, и богатые, но все же когда кто-нибудь заговаривал о презепио, то всегда подразумевал прежде всего презепио сестер Рейс, так как все иные не шли с ним в сравнение. В течение пятидесяти с лишним лет презепио понемногу увеличивалось. Первое маленькое презепио сестры оборудовали еще в те времена, когда Ильеус был захолустьем, а Кинкина и Флорзинья - молоденькими шустрыми и веселыми девушками, пользовавшимися успехом у молодых людей (еще и поныне не совсем ясно, почему они так и не вышли замуж - возможно, слишком долго выбирали). В тихом Ильеусе той поры, еще до эры какао, между семьями существовало соревнование в устройстве самых красивых и богатых рождественских презепио. Европейского рождества с Дедом Морозом, защищенным от снега и холода теплой шубой и везущим в санях подарки для детей, в Ильеусе не бывало. Здесь на рождество делали презепио, посещали богадельни, ужинали после мессы в сочельник, а потом начинались народные гуляния с танцами рейзадо, трогательные пасториньи [Пасториньо - народное представление на севере Бразилии.]: бумба-меу-бой, вакейро, каапора.
   Из года в год презепио девиц Рейс увеличивалось, и по мере того, как их интерес к танцам падал, они все больше времени уделяли презепио, украшали его новыми фигурами, расширяли помост, на котором оно стояло, пока оно не заняло три из четырех стен зала.
   С марта по ноябрь все время, остававшееся от обязательных посещений церкви (в шесть утра - месса и в шесть вечера - благословение), от приготовления сладостей, которые продавал постоянной клиентуре негритенок Туиска, от посещений друзей и дальних родственников, от пересудов с соседками, они вырезали картинки из журналов и альманахов, а потом аккуратно наклеивали их на картон. Устанавливать презепио в конце года им помогали: Жоаким, приказчик из магазина "Папелариа Модело", игравший на барабане в кружке имени 13 мая и потому считавший себя человеком с артистическими наклонностями, Жоан Фулженсио, капитан, Диоженес (хозяин кинотеатра "Ильеус" и протестант), ученицы монастырской школы, учитель Жозуэ, Ньо Гало, хотя он и был ярым антиклерикалом; все они также помогали сестрам собирать журналы. Когда в декабре работы становилось больше, к старушкам приходили помочь соседки, подруги и после экзаменов - девушки из монастырской школы. Презепио сестер Рейс стало чуть ли не коллективным достоянием местного общества, гордостью жителей города, и день его открытия был праздником для всех. Дом сестер наполнялся тогда до отказа, любопытные толпились даже на улице перед открытыми окнами, чтобы увидеть презепио, освещенное разноцветными лампочками. Проводку к ним, кстати, тоже делал Жоаким, который в этот славный день отважно напивался сладкими ликерами старых дев.
   Презепио изображало, как и положено, рождество Христово в бедном хлеву в далекой Палестине. Но бесплодная восточная земля была лишь деталью в центре пестрого мира, где демократически перемешивались самые различные сцены и лица из всевозможных периодов истории, причем количество их росло из года в год. Знаменитости, политические деятели, ученые, военные, литераторы и артисты, домашние и дикие животные и строгие лики святых по соседству с ослепительной плотью полуобнаженных кинозвезд.
   На эстраде возвышалась гряда холмов с небольшой долиной посередине, в одной из пещер находился хлев с колыбелью Иисуса, рядом с которой сидела Мария и стоял святой Иосиф, держа за уздечку скромного ослика. Эти фигуры не были ни самыми большими, ни самыми роскошными в презепио. Наоборот, они казались маленькими и бедными по сравнению с другими, но поскольку эти фигуры были в первом презепио, устроенном Кинкиной и Флорзиньей, сестры настояли на том, чтобы сохранить их. Совсем иной вид имела таинственная комета, возвестившая о рождестве Христовом, - она подвешивалась на проволочках между хлевом и небом, сделанным из голубой материи, к которой были приколоты звезды. Это был шедевр Жоакима, неизменно вызывавший похвалы, от которых увлажнялись глаза автора: огромная, с алым хвостом звезда из целлофана была столь остроумно задумана и выполнена, что казалось, от нее исходит свет, сияющий в огромном презепио.
   Около хлева новорожденным любовались коровы, пробужденные этим великим событием от своего мирного сна, лошади, кошки, собаки, утки и куры, различные дикие животные, в том числе лев, тигр и жирафа.