Страница:
Командовал рейнджерами полковник Макс Шнейдер. Он оттягивал высадку, как мог. В 7.15 откладывать решение уже было нельзя. Десантные суда находились посередине между Пуант-дю-О и Вьервилем.
«Последнее слово оставалось за Шнейдером, — писал в своих мемуарах капитан Джон Рааен, командир штабной роты 5-го батальона рейнджеров. — Ситуация накалилась до предела. Все рвались помочь 2-му батальону на Пуанте. Но был приказ и о высадке у Вьервиля, где мы в конце концов и вышли».
Это было важное и мудрое решение. Рейнджеры оказали крайне необходимую поддержку 116-му полку у Вьервиля, а отряды Раддера у Пуанта обошлись своими силами.
Вскоре после того как десантные суда повернули к берегу, Шнейдер получил сигнал с командного пункта Раддера: «Слава Богу». Оно пришло поздно. Шнейдер уже принял решение.
Первыми коснулись пляжа роты «А» и «Б». Рядовой Джэк Китинг служил в роте «А». Он вспоминает, как над головой проносились тяжеленные снаряды «Техаса»: «Каждый раз, когда раздавался залп, наше крошечное ДСА словно выдергивало из воды». Судно подошло на стыке двух секторов — «Дог-Грин» и «Дог-Уайт» — на восточной стороне у Вьервиля. Никто еще здесь не высаживался, и немцы не стреляли. Командир роты капитан Дик Меррилл крикнул: «Ребята, все спокойно!»
Но не успел рулевой сбросить рампу, как с берега полился огонь. «Первые минуты в воде я не забуду никогда, — рассказывает Китинг. — Пулеметные очереди, винтовки, минометы, 88-мм снаряды, бог знает что еще. И все это, казалось, было нацелено на меня».
Китинг добирался до прибоя полчаса. «Это вам не Голливуд, — говорит он. — В кино актеры кидаются в воду и через две-три секунды они уже на берегу. А тут проходит целая вечность».
Наконец Китинг пробился сквозь волны к прибою и вместе с двумя товарищами укрылся за танком: «Мы прижались к двигателю, чтобы хоть немного согреться, и выкурили по первой сигарете на французской земле».
Переведя дыхание, Китинг «напряг все свои мозги и сказал себе: „Эй, парень, тебе ничего не остается, как пройти через все это, и тебе придется это сделать“. Когда он полз по пляжу, его вещевой мешок прошила пулеметная очередь: „Пули пробили банки со сливами и персиками, вылетели в грязь шоколад, мои суточные пайки, сигареты. Ничего не осталось“.
На берегу Китинг нашел капитана из 116-го полка. Капитану прострелило голову и грудь, но он «все еще был жив». «Он спросил, смогу ли я донести его до лазарета. Я ответил, что это можно сделать только ползком. Ты заберешься ко мне на спину, а я буду ползти. Мы таким образом передвигались больше 100 ярдов».
Шнейдер наблюдал за высадкой двух рот. Он расценил ее как гибельную. Капитан Рааен отмечает в своих воспоминаниях: «Шнейдер не рисковал зря людьми. Он не собирался погубить весь батальон в бессмысленной атаке. Полковник приказал британским экипажам судов пройти к востоку вдоль берега, пока они не обнаружили относительно спокойный сектор „Дог-Ред“ на „Омахе“. Здесь обе наши колонны вышли на правом фланге и двинулись в наступление».
Сержант Виктор Фаст был у Шнейдера переводчиком. Вот его мнение: «Самообладание полковника Шнейдера, трезвый расчет рейнджера и готовность принять решение спасли сотни жизней».
Две роты из 2-го батальона понесли почти такие же серьезные потери, как роты 116-го полка. Но 5-й батальон рейнджеров сумел занять позиции у дамбы, потеряв лишь шесть человек из 450.
Лейтенант Франсиз Доусон[80] из роты «Д» так описывает свои ощущения: «Шкипер сделал резкий разворот влево, огромная волна накрыла наше судно, и нас подняло над подводными заграждениями. Рампу опустили, и я соскочил. Пять дней, проведенные в море, что-то сделали с моими ногами. Они не хотели двигаться». Все же лейтенант добрался до дамбы, которая была сделана из дерева. Он отправил посыльного доложить о местонахождении своего взвода лейтенанту Джорджу Миллеру, командиру роты «Д».
Когда на берег выходил капитан Рааен, перед ним предстало «ужасающее зрелище»: «Повсюду заграждения. На песке тела мертвых и раненых. Над нами треск пулеметных очередей. Пули вышибают из земли фонтанчики грязи. Разрывы 20-мм зениток над головой. И конечно же, этот нескончаемый артиллерийский огонь!»
Несмотря на стрельбу, Рааен рысью проскочил пляж. Позже капитан, к своему удивлению, узнал, что потерял только одного человека из своей роты. Оглядевшись, он понял, что с этой части берега «не ушел ни один человек». Рейнджеры высадились в секторе, в котором уже скопились солдаты 116-го полка, — дезорганизованные, оставшиеся без командиров и напуганные взрывами снарядов. Страх охватил не только их, но и некоторых рейнджеров. Рааен показал на дамбу и прокричал:
— Штаб рейнджеров там!
Он попытался снять с себя спасательный пояс, но не смог. Рядом стоял связист, «сжавшийся в комок от ужаса»: «Я попросил его отрезать пояс».
— Одну минуту, капитан, — ответил радист. Он ножом отхватил спасательный пояс и за этим занятием забыл о своем страхе. «Кстати, о нем забыл и я, — говорит Рааен. — Я понял, как важно, чтобы с первой минуты сражения солдаты не заметили никаких признаков смятения в своем командире, тем более испуга». Играл роль и другой фактор. Обычно боец, прижавшись к дамбе под вражеским огнем, теряется, паникует. Оказавшись не в том секторе высадки и без привычного командира, он просто не знает, что делать. Получив конкретное задание и начав выполнять его, большинство солдат берут себя в руки и ведут себя решительно и мужественно.
Хотя 5-му батальону рейнджеров высаживаться в 7.45 было несколько легче, чем 116-му полку в 6.30, им пришлось достаточно тяжело. Когда судно ДСА рейнджеров приблизилось к сектору «Дог-Уайт», немецкая артиллерия начала массированно обстреливать прибой. Рааен видел, как по рампе десантно-пехотного судна ДСП ударил 88-мм снаряд: «В одно мгновение судно охватило пожаром. На это было страшно смотреть. Я отвернулся и занялся своими делами».
Отец Джо Лейси помогал на берегу раненым. По описанию одного из десантников, он был «старым, низеньким и тучным ирландцем». Рейнджеры никогда не думали, что святой отец пойдет с ними, но Лейси настоял на этом. Еще на транспорте в ночь с 5 на 6 июня он сказал солдатам:
— Когда вы будете высаживаться, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из вас стоял на коленях и молился. Если я это замечу, то, не обижайтесь, ударю ботинком по заду. Молиться буду я, а вы должны сражаться.
На берегу десантники видели, как батюшка Лейси «ползал вдоль уреза воды, вытаскивал из моря погибших, умирающих и раненых и уносил их в укрытие». Он молился за них и вместе с ними. «Настоящий божий человек», — говорит Джордж Керчнер.
Лейтенант Джей Мехаффи вспоминает, что у дамбы он слышал «только немецкую канонаду»: «Я уже поверил в то, что вторжение провалилось, что все американцы убиты или захвачены в плен. Высадка во Францию закончилась крахом, и мы терпим военное поражение. Грандиозные батальонные планы захвата целей дня „Д“ оказались блефом».
На самом деле рейнджеры готовились к нападению. Капитан Рааен приметил пожилого сержанта, который устанавливал на треногу 7,62-мм пулемет с водяным охлаждением. Сапер-лейтенант в зеленом свитере помогал ему, подтаскивая канистры с водой и боеприпасы. «Потом сержант залег у пулемета и горизонтальным продольным огнем по правому флангу начал прикрывать пехотинцев 116-го полка, которые пошли вверх по скале».
Сапер-лейтенант не обращал никакого внимания на бушующий вокруг него огонь и только орал на солдат, сгрудившихся у дамбы, перетрусивших, перепуганных и не способных к какому-либо действию.
— И вы считаете себя десантниками? — кричал он. — Какие вы, к черту, десантники!
На берегу появился генерал Кота. По версии Голливуда, он воскликнул:
— Рейнджеры, вперед!
И они пошли. В действительности вокруг так громыхало, что его вряд ли можно было услышать и на расстоянии 3 м. Он переходил от одной группы солдат к другой. Одним из первых ему повстречался Рааен, который сразу же узнал генерала (сын Коты учился вместе с сыном Рааена в Уэст-Пойнте). Рааен доложил о местоположении командного пункта полковника Шнейдера.
Кота, как обычно, начал подбадривать десантников, чтобы они смело поднимались на скалу. Он говорил:
— Нет никакого смысла в том, чтобы погибнуть на берегу. Если нам суждено умереть, то лучше это сделать на вершине горы. Уходите с берега, потому что вам здесь верная смерть.
Рааену генерал сказал:
— Вы — рейнджеры, и я знаю, что вы меня не подведете! Кота нашел Шнейдера на его командном посту. Кота стоял во весь рост. Шнейдер поднялся. По описанию одного из очевидцев, Кота заявил:
— Мы рассчитываем на то, что вы будете идти впереди. По свидетельству сержанта Фаста, переводчика Шнейдера,
Кота сказал:
— Мы надеемся, что ваши рейнджеры пойдут первыми. Точность воспроизведения высказывания Коты не имеет особого значения. В памяти остается его главный смысл: «Рейнджеры всегда впереди». Это очень важный девиз и вполне заслуженный. Но с одной оговоркой: чтобы идти первым, нужны основания или по крайней мере мотивы.
Рейнджеры не нуждались в пинке под зад от Коты. «Практически никто из нас, — вспоминает капрал Гейл Беккыо из роты „Б“ 5-го полка, — не испытывал особой тревоги по поводу колючих заграждений и подъема на гору. Мы это делали много раз во время учений, и для нас все это было привычно». Он вместе с рядовым из его роты просунули торпеду «Бангалор» под заграждение из колючей проволоки, взорвали ее и проникли за забор. Они услышали лишь одиночные выстрелы: «Немцы отошли с передовых линий. Вражеская артиллерия сосредоточила огонь на подходящих десантных судах. На берегу стало еще страшнее, чем тогда, когда мы высаживались».
Девиз «рейнджеры всегда впереди» не учитывал следующий факт: первым строевым подразделением на вершине Вьервиля оказалась рота «С» 116-го пехотного полка. К тому времени, когда рейнджеры высадились, многие пехотинцы из 116-го полка уже ушли с берега наверх. Они опередили рейнджеров. Те же пехотинцы, которые зарылись у дамбы, были из первого эшелона десантников. Они чувствовали себя беспомощными, ожидали команд и оружия: у них не было ни снарядов «Бангалор», ни пулеметов, ни «Браунингов», ни раций, ни командиров. Когда взводы рейнджеров пошли вперед, эти люди двинулись за ними. В девизе рейнджеров «быть первыми» нет ничего унизительного для 116-го полка, однако многие его ветераны сохраняют обиду по этому поводу.
Капитан Рааен вспоминает, что на другой стороне заграждения из колючей проволоки, через которое они только что пролезли, стоял разрушенный дот. На нем со спущенными штанами лежал Тони Валло, самый маленький десантник в батальоне. «Над его ягодицами трудились врачи. Пуля пробила его зад так, что в нем образовались четыре пулевых отверстия. Конечно, солдаты, проходя мимо, не могли удержаться от шуток».
Некоторым десантникам удалось подняться на скалу практически без единого выстрела со стороны немцев. Не встретили никакого сопротивления лейтенант Доусон и его взвод из роты «Д» 5-го батальона рейнджеров. Они взошли на вершину и двинулись параллельно к берегу, стреляя и забрасывая гранатами немцев, окопавшихся в траншеях на склоне горы[81].
Штабная рота капитана Рааена залегла под пулеметными очередями. Лейтенант Доусон приметил, откуда ведется огонь.
Дот находился на расстоянии 75 м, на гребне. В нем было не более двух человек. Доусон послал вперед десантника с «Браунингом». Немцы выследили его и пристрелили.
Доусон взял «Браунинг» и сам пошел в атаку, держа его у бедра. Немцы почему-то испугались, выбежали из дота и помчались по круче. Далеко уйти они не смогли. Доусон догнал их и уложил обоих одной очередью.
Рота Рааена поднялась. Десантники двинулись дальше и попали в густой дым, шедший, очевидно, от горевшего хвороста и травы.
— Капитан, может быть, надеть противогазы? — спросил один из парней.
Рааен не считал, что в этом была необходимость, но разрешил. Дым усиливался, и капитан решил тоже воспользоваться противогазом. Он снял каску, заложил ее между колен, стянул чехол и извлек противогаз. Из чехла вылетели и запрыгали вниз по склону яблоко и апельсин, о которых Рааен совсем забыл.
Капитан надел противогаз, сделал глубокий вздох и «чуть не потерял сознание»: «Я не вытащил пробку, чтобы впустить воздух. Мне пришлось содрать с головы противогаз и наглотаться дыма. Потом я сорвал пробку, снова надел противогаз и наконец задышал свободно. Я взял себя в руки, сделал несколько шагов и оказался вне дымового облака. Я просто взбесился из-за того, что проявил слабость, напялив на себя этот чертов противогаз. В наказание я прошел в нем еще десяток метров».
Рядовой Карл Уист тоже оказался в этом районе. Он услышал, как кто-то вопит:
— Газы!
Уист надел противогаз, но успел понять, что дым исходит от горящей травы: «Я снял эту дьявольщину и выкинул ее. Больше я никогда не имел дела с этими гадкими штуковинами».
Когда штабная группа полковника Шнейдера поднималась на скалу, им повстречались немецкие пленные. Шнейдер попросил своего переводчика сержанта Фаста выяснить у них все, что можно. Фаст не готовился к исполнению таких заданий, но оказался просто профессионалом в этом деле.
«Я выбрал самого юного, робкого фрица, с невысоким званием», — вспоминает Фаст. Сержант отделил его от остальных пленных и предупредил:
— Ты будешь говорить мне то, что я хочу знать.
Затем Фаст сказал пленному, чтобы тот перестал волноваться:
— Для тебя война закончилась.
После этого переводчик перешел к угрозам:
— У тебя есть три варианта. Ты мне ничего не говоришь, и я отсылаю тебя к русским. Ты сообщаешь мне какие-то сведения, и если у меня возникают сомнения в их точности, то я передаю тебя моему еврейскому приятелю, который стоит рядом со мной. Он отведет тебя за эти заросли.
(В интервью Фаст назвал своего еврейского друга. Это был Герб Эпштейн, верзила, который не брился несколько дней, оброс густой черной щетиной и угрожающе смотрел на обоих — с пистолетом на бедре, десантным ножом за голенищем ботинка и пистолетом-пулеметом «Томми» на плече.)
— Третий вариант, — продолжал Фаст. — Ты сообщаешь мне правду. Если я поверю, отправлю тебя в Америку, где ты будешь преспокойно жить до окончания войны, а потом вернешься на родину.
Первый вопрос:
— Видел ли ты американские и британские бомбардировщики, которые пролетели этим утром?
— Ja, — ответил пленный,
Фаст понял, что немец готов к разговору. Пленный указал расположение минных полей, фортификаций. Он сообщил, что во Вьервиле нет немецких войск (что было правдой). Но дальше, в глубь материка, «много» стационарных оборонительных укреплений. Пленный предоставил еще немало полезных сведений.
Штабная группа Шнейдера поднялась наверх. Рейнджеры выходили на вершину и с левого, и с правого флангов. Перед ними открылась просторная равнина, пересеченная живыми изгородями. Немцы вели огонь почти из-под каждого куста.
Рядовой Уист был вне себя. Он недоумевал: «Что делала все это время бомбардировочная авиация?! Черт, я не вижу ни одной воронки от бомб. Ни одной воронки!»
Официальная история армии США утверждает: «Внедрение в береговые оборонные позиции противника между 8.00 и 9.00 явилось несомненным успехом, который был достигнут решительными действиями наших войск, преодолевших невероятные трудности».
«Внедрение» осуществили не более 600 человек, в основном солдаты роты «С» 116-го полка и рейнджеры. Они пробились на вершины, не имея тяжелых вооружений, артиллерийской поддержки, танков, раций, связи с кораблями. Все выезды оставались заблокированными немцами. Пляжи были забиты техникой, которая не могла сдвинуться с места и постоянно подвергалась обстрелу. Резервных подкреплений не ожидалось.
116-й полк и рейнджеры были предоставлены сами себе. Они, конечно, перемешались. Разрозненные отряды, зачастую сформированные по ходу боев для выполнения отдельных задач, распадались и теряли связь друг с другом. Когда полковник Кэшем около 9.00 поднялся на вершину и развернул свой командный пункт, он увидел, что отдельные группы рейнджеров и пехотинцев 116-го полка рассредоточились по всем окраинным полям. Одни шли по прибрежной дороге в направлении Вьервиля, другие завязли в перестрелках с немцами, укрывшимися в живых изгородях.
Без всякого сомнения, обстановка не поддавалась никакому контролю. Победу еще надо было одержать. Однако на плоскогорье уже находились достаточно внушительные американские силы. Сражение на «Омахе» пошло не так, как планировалось. Но благодаря действиям таких людей, как генерал Кота, полковники Шнейдер и Канхем, капитаны Рааен и Доусон, многих лейтенантов и сержантов, возможную катастрофу удалось предотвратить.
23. Катастрофы не произошло
«Последнее слово оставалось за Шнейдером, — писал в своих мемуарах капитан Джон Рааен, командир штабной роты 5-го батальона рейнджеров. — Ситуация накалилась до предела. Все рвались помочь 2-му батальону на Пуанте. Но был приказ и о высадке у Вьервиля, где мы в конце концов и вышли».
Это было важное и мудрое решение. Рейнджеры оказали крайне необходимую поддержку 116-му полку у Вьервиля, а отряды Раддера у Пуанта обошлись своими силами.
Вскоре после того как десантные суда повернули к берегу, Шнейдер получил сигнал с командного пункта Раддера: «Слава Богу». Оно пришло поздно. Шнейдер уже принял решение.
Первыми коснулись пляжа роты «А» и «Б». Рядовой Джэк Китинг служил в роте «А». Он вспоминает, как над головой проносились тяжеленные снаряды «Техаса»: «Каждый раз, когда раздавался залп, наше крошечное ДСА словно выдергивало из воды». Судно подошло на стыке двух секторов — «Дог-Грин» и «Дог-Уайт» — на восточной стороне у Вьервиля. Никто еще здесь не высаживался, и немцы не стреляли. Командир роты капитан Дик Меррилл крикнул: «Ребята, все спокойно!»
Но не успел рулевой сбросить рампу, как с берега полился огонь. «Первые минуты в воде я не забуду никогда, — рассказывает Китинг. — Пулеметные очереди, винтовки, минометы, 88-мм снаряды, бог знает что еще. И все это, казалось, было нацелено на меня».
Китинг добирался до прибоя полчаса. «Это вам не Голливуд, — говорит он. — В кино актеры кидаются в воду и через две-три секунды они уже на берегу. А тут проходит целая вечность».
Наконец Китинг пробился сквозь волны к прибою и вместе с двумя товарищами укрылся за танком: «Мы прижались к двигателю, чтобы хоть немного согреться, и выкурили по первой сигарете на французской земле».
Переведя дыхание, Китинг «напряг все свои мозги и сказал себе: „Эй, парень, тебе ничего не остается, как пройти через все это, и тебе придется это сделать“. Когда он полз по пляжу, его вещевой мешок прошила пулеметная очередь: „Пули пробили банки со сливами и персиками, вылетели в грязь шоколад, мои суточные пайки, сигареты. Ничего не осталось“.
На берегу Китинг нашел капитана из 116-го полка. Капитану прострелило голову и грудь, но он «все еще был жив». «Он спросил, смогу ли я донести его до лазарета. Я ответил, что это можно сделать только ползком. Ты заберешься ко мне на спину, а я буду ползти. Мы таким образом передвигались больше 100 ярдов».
Шнейдер наблюдал за высадкой двух рот. Он расценил ее как гибельную. Капитан Рааен отмечает в своих воспоминаниях: «Шнейдер не рисковал зря людьми. Он не собирался погубить весь батальон в бессмысленной атаке. Полковник приказал британским экипажам судов пройти к востоку вдоль берега, пока они не обнаружили относительно спокойный сектор „Дог-Ред“ на „Омахе“. Здесь обе наши колонны вышли на правом фланге и двинулись в наступление».
Сержант Виктор Фаст был у Шнейдера переводчиком. Вот его мнение: «Самообладание полковника Шнейдера, трезвый расчет рейнджера и готовность принять решение спасли сотни жизней».
Две роты из 2-го батальона понесли почти такие же серьезные потери, как роты 116-го полка. Но 5-й батальон рейнджеров сумел занять позиции у дамбы, потеряв лишь шесть человек из 450.
Лейтенант Франсиз Доусон[80] из роты «Д» так описывает свои ощущения: «Шкипер сделал резкий разворот влево, огромная волна накрыла наше судно, и нас подняло над подводными заграждениями. Рампу опустили, и я соскочил. Пять дней, проведенные в море, что-то сделали с моими ногами. Они не хотели двигаться». Все же лейтенант добрался до дамбы, которая была сделана из дерева. Он отправил посыльного доложить о местонахождении своего взвода лейтенанту Джорджу Миллеру, командиру роты «Д».
Когда на берег выходил капитан Рааен, перед ним предстало «ужасающее зрелище»: «Повсюду заграждения. На песке тела мертвых и раненых. Над нами треск пулеметных очередей. Пули вышибают из земли фонтанчики грязи. Разрывы 20-мм зениток над головой. И конечно же, этот нескончаемый артиллерийский огонь!»
Несмотря на стрельбу, Рааен рысью проскочил пляж. Позже капитан, к своему удивлению, узнал, что потерял только одного человека из своей роты. Оглядевшись, он понял, что с этой части берега «не ушел ни один человек». Рейнджеры высадились в секторе, в котором уже скопились солдаты 116-го полка, — дезорганизованные, оставшиеся без командиров и напуганные взрывами снарядов. Страх охватил не только их, но и некоторых рейнджеров. Рааен показал на дамбу и прокричал:
— Штаб рейнджеров там!
Он попытался снять с себя спасательный пояс, но не смог. Рядом стоял связист, «сжавшийся в комок от ужаса»: «Я попросил его отрезать пояс».
— Одну минуту, капитан, — ответил радист. Он ножом отхватил спасательный пояс и за этим занятием забыл о своем страхе. «Кстати, о нем забыл и я, — говорит Рааен. — Я понял, как важно, чтобы с первой минуты сражения солдаты не заметили никаких признаков смятения в своем командире, тем более испуга». Играл роль и другой фактор. Обычно боец, прижавшись к дамбе под вражеским огнем, теряется, паникует. Оказавшись не в том секторе высадки и без привычного командира, он просто не знает, что делать. Получив конкретное задание и начав выполнять его, большинство солдат берут себя в руки и ведут себя решительно и мужественно.
Хотя 5-му батальону рейнджеров высаживаться в 7.45 было несколько легче, чем 116-му полку в 6.30, им пришлось достаточно тяжело. Когда судно ДСА рейнджеров приблизилось к сектору «Дог-Уайт», немецкая артиллерия начала массированно обстреливать прибой. Рааен видел, как по рампе десантно-пехотного судна ДСП ударил 88-мм снаряд: «В одно мгновение судно охватило пожаром. На это было страшно смотреть. Я отвернулся и занялся своими делами».
Отец Джо Лейси помогал на берегу раненым. По описанию одного из десантников, он был «старым, низеньким и тучным ирландцем». Рейнджеры никогда не думали, что святой отец пойдет с ними, но Лейси настоял на этом. Еще на транспорте в ночь с 5 на 6 июня он сказал солдатам:
— Когда вы будете высаживаться, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из вас стоял на коленях и молился. Если я это замечу, то, не обижайтесь, ударю ботинком по заду. Молиться буду я, а вы должны сражаться.
На берегу десантники видели, как батюшка Лейси «ползал вдоль уреза воды, вытаскивал из моря погибших, умирающих и раненых и уносил их в укрытие». Он молился за них и вместе с ними. «Настоящий божий человек», — говорит Джордж Керчнер.
Лейтенант Джей Мехаффи вспоминает, что у дамбы он слышал «только немецкую канонаду»: «Я уже поверил в то, что вторжение провалилось, что все американцы убиты или захвачены в плен. Высадка во Францию закончилась крахом, и мы терпим военное поражение. Грандиозные батальонные планы захвата целей дня „Д“ оказались блефом».
На самом деле рейнджеры готовились к нападению. Капитан Рааен приметил пожилого сержанта, который устанавливал на треногу 7,62-мм пулемет с водяным охлаждением. Сапер-лейтенант в зеленом свитере помогал ему, подтаскивая канистры с водой и боеприпасы. «Потом сержант залег у пулемета и горизонтальным продольным огнем по правому флангу начал прикрывать пехотинцев 116-го полка, которые пошли вверх по скале».
Сапер-лейтенант не обращал никакого внимания на бушующий вокруг него огонь и только орал на солдат, сгрудившихся у дамбы, перетрусивших, перепуганных и не способных к какому-либо действию.
— И вы считаете себя десантниками? — кричал он. — Какие вы, к черту, десантники!
На берегу появился генерал Кота. По версии Голливуда, он воскликнул:
— Рейнджеры, вперед!
И они пошли. В действительности вокруг так громыхало, что его вряд ли можно было услышать и на расстоянии 3 м. Он переходил от одной группы солдат к другой. Одним из первых ему повстречался Рааен, который сразу же узнал генерала (сын Коты учился вместе с сыном Рааена в Уэст-Пойнте). Рааен доложил о местоположении командного пункта полковника Шнейдера.
Кота, как обычно, начал подбадривать десантников, чтобы они смело поднимались на скалу. Он говорил:
— Нет никакого смысла в том, чтобы погибнуть на берегу. Если нам суждено умереть, то лучше это сделать на вершине горы. Уходите с берега, потому что вам здесь верная смерть.
Рааену генерал сказал:
— Вы — рейнджеры, и я знаю, что вы меня не подведете! Кота нашел Шнейдера на его командном посту. Кота стоял во весь рост. Шнейдер поднялся. По описанию одного из очевидцев, Кота заявил:
— Мы рассчитываем на то, что вы будете идти впереди. По свидетельству сержанта Фаста, переводчика Шнейдера,
Кота сказал:
— Мы надеемся, что ваши рейнджеры пойдут первыми. Точность воспроизведения высказывания Коты не имеет особого значения. В памяти остается его главный смысл: «Рейнджеры всегда впереди». Это очень важный девиз и вполне заслуженный. Но с одной оговоркой: чтобы идти первым, нужны основания или по крайней мере мотивы.
Рейнджеры не нуждались в пинке под зад от Коты. «Практически никто из нас, — вспоминает капрал Гейл Беккыо из роты „Б“ 5-го полка, — не испытывал особой тревоги по поводу колючих заграждений и подъема на гору. Мы это делали много раз во время учений, и для нас все это было привычно». Он вместе с рядовым из его роты просунули торпеду «Бангалор» под заграждение из колючей проволоки, взорвали ее и проникли за забор. Они услышали лишь одиночные выстрелы: «Немцы отошли с передовых линий. Вражеская артиллерия сосредоточила огонь на подходящих десантных судах. На берегу стало еще страшнее, чем тогда, когда мы высаживались».
Девиз «рейнджеры всегда впереди» не учитывал следующий факт: первым строевым подразделением на вершине Вьервиля оказалась рота «С» 116-го пехотного полка. К тому времени, когда рейнджеры высадились, многие пехотинцы из 116-го полка уже ушли с берега наверх. Они опередили рейнджеров. Те же пехотинцы, которые зарылись у дамбы, были из первого эшелона десантников. Они чувствовали себя беспомощными, ожидали команд и оружия: у них не было ни снарядов «Бангалор», ни пулеметов, ни «Браунингов», ни раций, ни командиров. Когда взводы рейнджеров пошли вперед, эти люди двинулись за ними. В девизе рейнджеров «быть первыми» нет ничего унизительного для 116-го полка, однако многие его ветераны сохраняют обиду по этому поводу.
Капитан Рааен вспоминает, что на другой стороне заграждения из колючей проволоки, через которое они только что пролезли, стоял разрушенный дот. На нем со спущенными штанами лежал Тони Валло, самый маленький десантник в батальоне. «Над его ягодицами трудились врачи. Пуля пробила его зад так, что в нем образовались четыре пулевых отверстия. Конечно, солдаты, проходя мимо, не могли удержаться от шуток».
Некоторым десантникам удалось подняться на скалу практически без единого выстрела со стороны немцев. Не встретили никакого сопротивления лейтенант Доусон и его взвод из роты «Д» 5-го батальона рейнджеров. Они взошли на вершину и двинулись параллельно к берегу, стреляя и забрасывая гранатами немцев, окопавшихся в траншеях на склоне горы[81].
Штабная рота капитана Рааена залегла под пулеметными очередями. Лейтенант Доусон приметил, откуда ведется огонь.
Дот находился на расстоянии 75 м, на гребне. В нем было не более двух человек. Доусон послал вперед десантника с «Браунингом». Немцы выследили его и пристрелили.
Доусон взял «Браунинг» и сам пошел в атаку, держа его у бедра. Немцы почему-то испугались, выбежали из дота и помчались по круче. Далеко уйти они не смогли. Доусон догнал их и уложил обоих одной очередью.
Рота Рааена поднялась. Десантники двинулись дальше и попали в густой дым, шедший, очевидно, от горевшего хвороста и травы.
— Капитан, может быть, надеть противогазы? — спросил один из парней.
Рааен не считал, что в этом была необходимость, но разрешил. Дым усиливался, и капитан решил тоже воспользоваться противогазом. Он снял каску, заложил ее между колен, стянул чехол и извлек противогаз. Из чехла вылетели и запрыгали вниз по склону яблоко и апельсин, о которых Рааен совсем забыл.
Капитан надел противогаз, сделал глубокий вздох и «чуть не потерял сознание»: «Я не вытащил пробку, чтобы впустить воздух. Мне пришлось содрать с головы противогаз и наглотаться дыма. Потом я сорвал пробку, снова надел противогаз и наконец задышал свободно. Я взял себя в руки, сделал несколько шагов и оказался вне дымового облака. Я просто взбесился из-за того, что проявил слабость, напялив на себя этот чертов противогаз. В наказание я прошел в нем еще десяток метров».
Рядовой Карл Уист тоже оказался в этом районе. Он услышал, как кто-то вопит:
— Газы!
Уист надел противогаз, но успел понять, что дым исходит от горящей травы: «Я снял эту дьявольщину и выкинул ее. Больше я никогда не имел дела с этими гадкими штуковинами».
Когда штабная группа полковника Шнейдера поднималась на скалу, им повстречались немецкие пленные. Шнейдер попросил своего переводчика сержанта Фаста выяснить у них все, что можно. Фаст не готовился к исполнению таких заданий, но оказался просто профессионалом в этом деле.
«Я выбрал самого юного, робкого фрица, с невысоким званием», — вспоминает Фаст. Сержант отделил его от остальных пленных и предупредил:
— Ты будешь говорить мне то, что я хочу знать.
Затем Фаст сказал пленному, чтобы тот перестал волноваться:
— Для тебя война закончилась.
После этого переводчик перешел к угрозам:
— У тебя есть три варианта. Ты мне ничего не говоришь, и я отсылаю тебя к русским. Ты сообщаешь мне какие-то сведения, и если у меня возникают сомнения в их точности, то я передаю тебя моему еврейскому приятелю, который стоит рядом со мной. Он отведет тебя за эти заросли.
(В интервью Фаст назвал своего еврейского друга. Это был Герб Эпштейн, верзила, который не брился несколько дней, оброс густой черной щетиной и угрожающе смотрел на обоих — с пистолетом на бедре, десантным ножом за голенищем ботинка и пистолетом-пулеметом «Томми» на плече.)
— Третий вариант, — продолжал Фаст. — Ты сообщаешь мне правду. Если я поверю, отправлю тебя в Америку, где ты будешь преспокойно жить до окончания войны, а потом вернешься на родину.
Первый вопрос:
— Видел ли ты американские и британские бомбардировщики, которые пролетели этим утром?
— Ja, — ответил пленный,
Фаст понял, что немец готов к разговору. Пленный указал расположение минных полей, фортификаций. Он сообщил, что во Вьервиле нет немецких войск (что было правдой). Но дальше, в глубь материка, «много» стационарных оборонительных укреплений. Пленный предоставил еще немало полезных сведений.
Штабная группа Шнейдера поднялась наверх. Рейнджеры выходили на вершину и с левого, и с правого флангов. Перед ними открылась просторная равнина, пересеченная живыми изгородями. Немцы вели огонь почти из-под каждого куста.
Рядовой Уист был вне себя. Он недоумевал: «Что делала все это время бомбардировочная авиация?! Черт, я не вижу ни одной воронки от бомб. Ни одной воронки!»
Официальная история армии США утверждает: «Внедрение в береговые оборонные позиции противника между 8.00 и 9.00 явилось несомненным успехом, который был достигнут решительными действиями наших войск, преодолевших невероятные трудности».
«Внедрение» осуществили не более 600 человек, в основном солдаты роты «С» 116-го полка и рейнджеры. Они пробились на вершины, не имея тяжелых вооружений, артиллерийской поддержки, танков, раций, связи с кораблями. Все выезды оставались заблокированными немцами. Пляжи были забиты техникой, которая не могла сдвинуться с места и постоянно подвергалась обстрелу. Резервных подкреплений не ожидалось.
116-й полк и рейнджеры были предоставлены сами себе. Они, конечно, перемешались. Разрозненные отряды, зачастую сформированные по ходу боев для выполнения отдельных задач, распадались и теряли связь друг с другом. Когда полковник Кэшем около 9.00 поднялся на вершину и развернул свой командный пункт, он увидел, что отдельные группы рейнджеров и пехотинцев 116-го полка рассредоточились по всем окраинным полям. Одни шли по прибрежной дороге в направлении Вьервиля, другие завязли в перестрелках с немцами, укрывшимися в живых изгородях.
Без всякого сомнения, обстановка не поддавалась никакому контролю. Победу еще надо было одержать. Однако на плоскогорье уже находились достаточно внушительные американские силы. Сражение на «Омахе» пошло не так, как планировалось. Но благодаря действиям таких людей, как генерал Кота, полковники Шнейдер и Канхем, капитаны Рааен и Доусон, многих лейтенантов и сержантов, возможную катастрофу удалось предотвратить.
23. Катастрофы не произошло
Сектор «Йзи-Ред», «Омаха»
«Высадка на „Омахе“, — писал спустя три десятилетия после дня „Д“ генерал Брэдли, — была сплошным кошмаром. Даже сегодня мне больно вспоминать о том, что происходило 6 июня 1944 г. Я постоянно возвращаюсь к тому времени, чтобы почтить память доблестных ребят, которые погибли на берегу. О них невозможно забыть. Надо помнить и о тех, кто прожил этот день на волоске от смерти. Все, кто был на „Омахе“, — настоящие герои».
Командный пост Брэдли представлял собой рубку размером три на шесть метров, построенную специально для него на палубе крейсера «Огаста». На стенах висели карты Нормандии. В центре размещался планшетный стол с крупномасштабным изображением мест высадки. Неподалеку сидели секретари-машинистки. Брэдли редко появлялся в этой рубке. Большую часть времени он проводил на мостике, стоя рядом с адмиралом Аланом Дж. Кирком, командующим западной военно-морской группировкой. Брэдли заткнул уши ватой, чтобы обезопасить их от гула залпов орудий «Огасты», и наблюдал за сражением через бинокли.
Для Брэдли это было время «самых тяжелых личных переживаний и даже отчаяния». Он мог видеть только дым и взрывы. К нему не поступали сообщения с поля сражения. Генерал-майор Леонард Джероу, командующий V корпусом (1-я и 29-я дивизии), докладывал только отрывочные сведения, полученные от шкиперов десантных судов, которые возвращались в транспортную зону за очередным десантом. А их сообщения были неутешительные: «Хаос! Катастрофа! Жуткие потери!»
«У меня было ощущение, — писал позднее Брэдли, — что нас постигла беда, и оставалась лишь маленькая надежда на то, мы высадимся… Я мучился над решением об отходе, но продолжал молиться, чтобы наши ребята удержались».
Так чувствовал себя человек, столкнувшийся с двумя одинаково безвыходными альтернативами. К 9.30 прилив накрыл почти все заграждения. Сотни десантных судов застряли у берега, поскольку высадка была приостановлена. Отправка новых эшелонов для подкреплений, как планировалось, еще больше обострила бы ситуацию на пляжах. Не направлять их — означало бы оставить без поддержки тех, кто сражался на побережье.
Сам Брэдли, думая о возможном отступлении, говорил себе: «Этих ребят уже нельзя вернуть назад». Так же считал и генерал Эйзенхауэр. Без радиосвязи было просто немыслимо отозвать солдат 116-го и 16-го полков и рейнджеров, которые уже взбирались на скалы (хотя об этом не знали ни Брэдли, ни высшее командование). Отвести солдат, залегших у галечной насыпи, можно было, но если бы они вышли из укрытия, то их тут же бы перебили. На «Омахе», как нигде, тыловой огонь был сокрушительный. В любом случае десантным кораблям у побережья пришел бы конец. На пляжах создалось столпотворение людей и техники.
Брэдли исключал возможность отступления. Не представлялась разумной и отправка следующих эшелонов на «Юту» и британские участки побережья. Тогда ему пришлось бы пожертвовать десантниками на «Омахе». Более того, в таком случае образовался бы огромный разрыв между «Ютой» и «Золотом» протяженностью около 60 км. Все это могло привести к окончательному провалу операции по вторжению.
Под началом Брэдли, командовавшим 1-й армией США, находилось более четверти миллиона человек. Но, стоя на мостике «Огасты», он чувствовал себя беспомощным созерцателем, жаждущим получить хоть какую—нибудь информацию. На берегу можно было изменить план действий в соответствии с обстановкой. На мостике «Огасты» Брэдли не мог переделать общий план операции.
Командный пункт генерала Джероу располагался на флагманском корабле «Анкон». Первые три часа вторжения он пребывал в таком же неведении, как и Брэдли. Он велел помощнику начальника штаба V корпуса полковнику Бенджамину Талли пройти вдоль побережья на ДАКВ и доложить о наблюдениях. Талли сообщил, что даже с расстояния 500 м он не смог ничего обнаружить. Он доложил, что «пляжи забиты техникой, противник ведет массированный артиллерийский и пулеметный огонь, а выезды с берега по-прежнему закрыты». Из-за дыма Талли не смог разглядеть десантников, поднимавшихся наверх. Ему было неизвестно о поступившем в 8.30 приказе командующего 7-м морским десантным батальоном о приостановке высадки. Поэтому он сделал вывод о провале десанта. В 9.45 полковник сообщил Джероу о том, что «ДСТ сгрудились у берега, как стадо коров».
В 9.45 Джероу отправил первое донесение командованию 1-й армией. Оно было сумбурным и тревожным: «Заграждения заминированы. Продвижение медленное. 1-й батальон 116-го полка в 7.48 передал, что солдаты залегли под пулеметным огнем. Два ДСТ уничтожены артиллерией противника. Танки „ДД“ затонули на участке „Фокс-Грин“.
Через пять минут генерал-майор Кларенс Хюбнер, командующий 1-й дивизией, получил сообщение с берега: «Слишком много техники. Нужны войска. 30 ДСТ не могут подойти к прибою из-за сильного огня. Обстрел не прекращается».
Хюбнер распорядился высадить 18-й полк целиком на «Изи-Ред», но только один батальон находился на ДССПЛС, другие надо было перегружать с ДСП на ДССПЛС. Кроме того, еще действовал приказ о приостановке дальнейшего десанта.
Брэдли послал к берегу на торпедном катере своего помощника майора Честера Хансена и артиллериста капитана Джозефа Веллингса. Вернувшись, они сообщили:
— Даже невозможно разобрать то, что там происходит.
С точки зрения генералов, надвигалась катастрофа, и они ничего не могли поделать, поскольку находились в стороне.
На «Омахе» сложилась настолько тяжелая ситуация, что раненых надо было эвакуировать на вражескую территорию. Это не часто случалось в истории войн. Медпункты были установлены у галечной дамбы. Санитары рисковали своими жизнями, вынося раненых с берега. Помощь была минимальная: перевязки, лубки, морфин, плазма крови (если она имелась в наличии). Медицинские команды выходили с опозданием, не в тех секторах и нередко без необходимого оборудования. 116-й полк потерял весь запас плазмы крови, когда затонули его два десантно-пехотных судна.
Тем не менее штабной офицер 116-го полка вспоминает: «Медицинские подразделения были самыми активными на берегу. Не имея достаточных препаратов и инструментов, врачи без колебаний принимались за самые сложные операции — сквозные ранения головы и живота».
Медикам на берегу положение казалось еще более катастрофическим, чем генералам. Майор Чарлз Тегтмейер, хирург 16-го полка, высадившийся в 8.15, так описывает то, что он увидел: «Насколько хватало глаз, лежали, уткнувшись лицом в песок, тела погибших, раненые и еще живые десантники… Пляжи были ими забиты, как коробки сигарами… Отовсюду доносились отчаянные крики:
— Санитаров! Ради Бога, санитара!»
Медики, бродя по воде, спотыкаясь о тела солдат, делали перевязки, накладывали лубки и потом пытались унести раненых под укрытие дамбы. «Я осмотрел множество тел, — вспоминает хирург Тегтмейер. — Одних я приказывал одеть, другие в одежде уже не нуждались». В большинстве случаев ранения были безнадежные. Тегтмейер хорошо запомнил одного солдата: «У него ампутировали ногу, а другую практически собрали из кусков. Он же не терял сознания и даже веселился. Его могла спасти только экстренная эвакуация, а ее еще не наладили. Через час парень умер».
Путаница в последовательности высадки только усиливала хаос на берегу. 61-й медицинский батальон, выходивший на «Изи-Ред», относился к штабу. Они высадились с пишущими машинками, скоросшивателями и разным офисным оборудованием на пляж, заполненный телами погибших и раненых. Они, конечно, выбросили пишущие машинки и, отыскав в раскиданном на пляжах мусоре препараты и инструменты, начали оказывать первую помощь раненым. Передовое хирургическое оборудование так и не было развернуто в тот день на «Омахе». Из двенадцати хирургических команд, приданных 60-му и 61-му медицинским батальонам, только восемь сошли на берег, и ни одна из них не была обеспечена необходимым операционным оборудованием.
В 9.50 генерал Хюбнер приказал 18-му полку 1-й дивизии высадиться на «Изи-Ред», самом большом из восьми секторов, выделенных для десанта. Он располагался чуть восточнее от середины «Омахи». Правый фланг «Изи-Ред» обозначал границу между 29-й и 1-й дивизиями. Вначале должны были выйти на берег две роты первого эшелона, за ними еще три.
Командный пост Брэдли представлял собой рубку размером три на шесть метров, построенную специально для него на палубе крейсера «Огаста». На стенах висели карты Нормандии. В центре размещался планшетный стол с крупномасштабным изображением мест высадки. Неподалеку сидели секретари-машинистки. Брэдли редко появлялся в этой рубке. Большую часть времени он проводил на мостике, стоя рядом с адмиралом Аланом Дж. Кирком, командующим западной военно-морской группировкой. Брэдли заткнул уши ватой, чтобы обезопасить их от гула залпов орудий «Огасты», и наблюдал за сражением через бинокли.
Для Брэдли это было время «самых тяжелых личных переживаний и даже отчаяния». Он мог видеть только дым и взрывы. К нему не поступали сообщения с поля сражения. Генерал-майор Леонард Джероу, командующий V корпусом (1-я и 29-я дивизии), докладывал только отрывочные сведения, полученные от шкиперов десантных судов, которые возвращались в транспортную зону за очередным десантом. А их сообщения были неутешительные: «Хаос! Катастрофа! Жуткие потери!»
«У меня было ощущение, — писал позднее Брэдли, — что нас постигла беда, и оставалась лишь маленькая надежда на то, мы высадимся… Я мучился над решением об отходе, но продолжал молиться, чтобы наши ребята удержались».
Так чувствовал себя человек, столкнувшийся с двумя одинаково безвыходными альтернативами. К 9.30 прилив накрыл почти все заграждения. Сотни десантных судов застряли у берега, поскольку высадка была приостановлена. Отправка новых эшелонов для подкреплений, как планировалось, еще больше обострила бы ситуацию на пляжах. Не направлять их — означало бы оставить без поддержки тех, кто сражался на побережье.
Сам Брэдли, думая о возможном отступлении, говорил себе: «Этих ребят уже нельзя вернуть назад». Так же считал и генерал Эйзенхауэр. Без радиосвязи было просто немыслимо отозвать солдат 116-го и 16-го полков и рейнджеров, которые уже взбирались на скалы (хотя об этом не знали ни Брэдли, ни высшее командование). Отвести солдат, залегших у галечной насыпи, можно было, но если бы они вышли из укрытия, то их тут же бы перебили. На «Омахе», как нигде, тыловой огонь был сокрушительный. В любом случае десантным кораблям у побережья пришел бы конец. На пляжах создалось столпотворение людей и техники.
Брэдли исключал возможность отступления. Не представлялась разумной и отправка следующих эшелонов на «Юту» и британские участки побережья. Тогда ему пришлось бы пожертвовать десантниками на «Омахе». Более того, в таком случае образовался бы огромный разрыв между «Ютой» и «Золотом» протяженностью около 60 км. Все это могло привести к окончательному провалу операции по вторжению.
Под началом Брэдли, командовавшим 1-й армией США, находилось более четверти миллиона человек. Но, стоя на мостике «Огасты», он чувствовал себя беспомощным созерцателем, жаждущим получить хоть какую—нибудь информацию. На берегу можно было изменить план действий в соответствии с обстановкой. На мостике «Огасты» Брэдли не мог переделать общий план операции.
Командный пункт генерала Джероу располагался на флагманском корабле «Анкон». Первые три часа вторжения он пребывал в таком же неведении, как и Брэдли. Он велел помощнику начальника штаба V корпуса полковнику Бенджамину Талли пройти вдоль побережья на ДАКВ и доложить о наблюдениях. Талли сообщил, что даже с расстояния 500 м он не смог ничего обнаружить. Он доложил, что «пляжи забиты техникой, противник ведет массированный артиллерийский и пулеметный огонь, а выезды с берега по-прежнему закрыты». Из-за дыма Талли не смог разглядеть десантников, поднимавшихся наверх. Ему было неизвестно о поступившем в 8.30 приказе командующего 7-м морским десантным батальоном о приостановке высадки. Поэтому он сделал вывод о провале десанта. В 9.45 полковник сообщил Джероу о том, что «ДСТ сгрудились у берега, как стадо коров».
В 9.45 Джероу отправил первое донесение командованию 1-й армией. Оно было сумбурным и тревожным: «Заграждения заминированы. Продвижение медленное. 1-й батальон 116-го полка в 7.48 передал, что солдаты залегли под пулеметным огнем. Два ДСТ уничтожены артиллерией противника. Танки „ДД“ затонули на участке „Фокс-Грин“.
Через пять минут генерал-майор Кларенс Хюбнер, командующий 1-й дивизией, получил сообщение с берега: «Слишком много техники. Нужны войска. 30 ДСТ не могут подойти к прибою из-за сильного огня. Обстрел не прекращается».
Хюбнер распорядился высадить 18-й полк целиком на «Изи-Ред», но только один батальон находился на ДССПЛС, другие надо было перегружать с ДСП на ДССПЛС. Кроме того, еще действовал приказ о приостановке дальнейшего десанта.
Брэдли послал к берегу на торпедном катере своего помощника майора Честера Хансена и артиллериста капитана Джозефа Веллингса. Вернувшись, они сообщили:
— Даже невозможно разобрать то, что там происходит.
С точки зрения генералов, надвигалась катастрофа, и они ничего не могли поделать, поскольку находились в стороне.
На «Омахе» сложилась настолько тяжелая ситуация, что раненых надо было эвакуировать на вражескую территорию. Это не часто случалось в истории войн. Медпункты были установлены у галечной дамбы. Санитары рисковали своими жизнями, вынося раненых с берега. Помощь была минимальная: перевязки, лубки, морфин, плазма крови (если она имелась в наличии). Медицинские команды выходили с опозданием, не в тех секторах и нередко без необходимого оборудования. 116-й полк потерял весь запас плазмы крови, когда затонули его два десантно-пехотных судна.
Тем не менее штабной офицер 116-го полка вспоминает: «Медицинские подразделения были самыми активными на берегу. Не имея достаточных препаратов и инструментов, врачи без колебаний принимались за самые сложные операции — сквозные ранения головы и живота».
Медикам на берегу положение казалось еще более катастрофическим, чем генералам. Майор Чарлз Тегтмейер, хирург 16-го полка, высадившийся в 8.15, так описывает то, что он увидел: «Насколько хватало глаз, лежали, уткнувшись лицом в песок, тела погибших, раненые и еще живые десантники… Пляжи были ими забиты, как коробки сигарами… Отовсюду доносились отчаянные крики:
— Санитаров! Ради Бога, санитара!»
Медики, бродя по воде, спотыкаясь о тела солдат, делали перевязки, накладывали лубки и потом пытались унести раненых под укрытие дамбы. «Я осмотрел множество тел, — вспоминает хирург Тегтмейер. — Одних я приказывал одеть, другие в одежде уже не нуждались». В большинстве случаев ранения были безнадежные. Тегтмейер хорошо запомнил одного солдата: «У него ампутировали ногу, а другую практически собрали из кусков. Он же не терял сознания и даже веселился. Его могла спасти только экстренная эвакуация, а ее еще не наладили. Через час парень умер».
Путаница в последовательности высадки только усиливала хаос на берегу. 61-й медицинский батальон, выходивший на «Изи-Ред», относился к штабу. Они высадились с пишущими машинками, скоросшивателями и разным офисным оборудованием на пляж, заполненный телами погибших и раненых. Они, конечно, выбросили пишущие машинки и, отыскав в раскиданном на пляжах мусоре препараты и инструменты, начали оказывать первую помощь раненым. Передовое хирургическое оборудование так и не было развернуто в тот день на «Омахе». Из двенадцати хирургических команд, приданных 60-му и 61-му медицинским батальонам, только восемь сошли на берег, и ни одна из них не была обеспечена необходимым операционным оборудованием.
В 9.50 генерал Хюбнер приказал 18-му полку 1-й дивизии высадиться на «Изи-Ред», самом большом из восьми секторов, выделенных для десанта. Он располагался чуть восточнее от середины «Омахи». Правый фланг «Изи-Ред» обозначал границу между 29-й и 1-й дивизиями. Вначале должны были выйти на берег две роты первого эшелона, за ними еще три.